Вот мне интересно - газета "Факты" опубликовала интервью ветерана войны, украинского писателя, Анатолия Димарова, (05.05.1922 г.р). У меня сложилось впечатление, что просто из Суворова окатило
Для начала было рассказано о раскулачивании, о голодоморе, а потом уж потихоньку добрались до армии
mdash; Вы закончили школу в 1940-м. Каким был тот предвоенный год?
— После выпускного все хлопцы собирались поступать в вузы. Я хотел учиться на факультете журналистики. Но пришла команда: «Отставить поступление в вузы!» Нас всех подряд забрили в армию. Я служил в полку, расквартированном в селе Дзиговка под Каменец-Подольским. Целый год нас дрессировали только на наступление. Об отступлении, обороне даже речь не шла. Если же кто-то робко спрашивал: «Может, будем учиться обороне?» — сразу же отправляли на гауптвахту. Думать можно было только о наступлении — «малой кровью, могучим ударом».
Наши командиры и помощники командиров все были молодые, да еще и с неполным средним образованием, поэтому нас, десятиклассников, люто ненавидели и муштровали безбожно. Так что сегодняшняя дедовщина просто детские игрушки по сравнению с тем, что тогда происходило.
Сняв полк с казарменного положения, нас бросили форсированным маршем на границу. Завели в лес, разместили в армейских палатках, раздали парадное обмундирование, сапоги вместо обмоток, выдали полуавтоматические винтовки СВТ, а не допотопные с острыми штыками, и оборонительные гранаты, которые поражали цель в радиусе 200 метров и самого бросавшего в том числе, заменили РГД. И каждому вручили… русско-немецкий разговорник: «Где у вас кирха?», «Как добраться до города?» Мы зубрили немецкий, чтобы ориентироваться на территории Германии. Ведь политруки же объявили: «Через две недели войдем в Германию».
— И все в это верили?
— А как не верить, когда за 30 километров от леса видишь новый аэродром с самолетами? Ведь по правилам аэродромы должны находиться за 200-300 километров от линии фронта. Поэтому — да, верили. И ждали мощного удара, разгрома Германии.
Меня дважды комиссовали, Первый раз — в 1941-м. После тяжелого ранения в Сталинграде и контузии я полтора месяца пролежал в госпитале. К родным на Донбасс, в село Студенок, приехал глухой на одно ухо и почти слепой.
Весной 1942-го, когда Сталин готовил прорыв под Харьковом, он угробил две армии. Земля была засыпана трупами и оружием. Мы подбирали пистолеты с автоматами, хранили их в блиндажах. На правах фронтовика, хотя и 19-летнего, я организовал в селе партизанскую группу. На оккупированной территории днем мы были лояльными людьми, а ночью «щипали» полицаев…
Наши войска уже освобождали Украину [февраль 1943], и полевые военкоматы мели все мужское население подряд — от 16-ти и до 66 лет. Лишь бы руки-ноги были, а глухой ты или слепой, никого не интересовало. «Под немцами был? Будешь искупать свою вину кровью!» — говорили в военкоматах, где даже врачей не было.
Я оказался в числе пятисот таких же бойцов. Дело было в Святогорске Донецкой области. Ночью нас пригнали в полуразрушенный город. На улице стояли сильные морозы, а во многих домах были полностью сорваны крыши. И мы, мобилизованные, спали на цементном полу под открытым небом! Утром старшина вывел нас на построение и выдачу оружия, которое, как мы думали, лежало неподалеку на четырех санях. Но когда перед строем солдаты откинули с них брезент, там оказались кирпичи, аккуратно перебитые пополам… «Разбирайте!» — приказали нам.
Потом всех вывели к замерзшему водохранилищу, на противоположной стороне которого виднелись трубы какого-то завода, окруженного кирпичной стеной высотой метров шесть. Там за амбразурами сидели немцы с пулеметами. Подъехал полковник вместе с политруком, оба пьяные как черти, в кожухах нараспашку, а мы все жмемся в чем попало и цокаем зубами от холода. «Здорово, орлы! Пришло время искупить кровью свою вину перед Родиной. Приказываю вам бежать вперед по льду и бросать кирпичи через стену. Немец подумает, что это гранаты, уткнется мордой в снег, а вы прыгайте сверху, отбирайте оружие и вооружайтесь».
Хорошо, что за плечами у меня уже имелся фронтовой опыт, поэтому в ряду первых я не побежал. Немец подпустил нас метров на сто и открыл пулеметный огонь. Все залегли. Окопаться на льду невозможно, и меня, лежачего, все-таки пуля достала. А тут начался обстрел минами-квакушками: они подскакивали на льду, разрываясь в воздухе, — и нас накрывало осколками. Я увидел, как одному бойцу руку оторвало, а потом провалился без памяти.
Пришел в себя уже на госпитальной койке. Не так далеко от того места, где мы атаковали, на Северском Донце. Говорили, что из полутысячи душ уцелело всего десять. В госпитале рассказывали, что под Изюмом Харьковской области таким образом десять тысяч человек угробили: погнали, как и нас, без оружия. Один полковник вспоминал, что, когда форсировали Днепр под Киевом, офицеры обратились к Георгию Жукову: «Товарищ маршал, у нас абсолютно нет плавсредств. Как же мы будем переправлять людей, артиллерию и танки на ту сторону?» А Жуков на это ответил: «По хохлам пройдете». Поэтому, когда мне принесли медаль Жукова, я бросил ее под ноги: «Этого гада носить не буду!» Правда, позволил себе такое уже после распада Советского Союза. Если бы я швырнул награду в те времена, мы бы с вами сейчас не разговаривали.
Лично я никогда не слышал в атаке криков «За Родину! За Сталина!» Это все журналисты выдумали. В основном звучало «Мать-перемать!», а те, кто боялись подняться, получали палкой по заднице. Кричали «Ура!», когда немец уже драпал, ему в спину. Не знаю, кто меня от смерти уберег. Может, мама за меня Богу молилась. Во всяком случае, на фронте я в Бога поверил.
Комментарии
RSS лента комментариев этой записи