Воспоминания.Шерстобитов Юрий Яковлевич

Фото взято из открытых источников
- Родился я девятого сентября двадцать пятого года в городе Березники Пермской области, где и прожил до тридцать девятого года. В этом году родители переехали в город Ирбит Свердловской области, куда отец получил назначение по работе. Отец родился недалеко от Березников, после службы в армии вернулся к себе на родину и устроился сначала работать разнорабочим на химический завод. Затем он ушел работать в крупную артель, занимающуюся изготовлением обуви и его сначала перевели работать в город Усолье, что на реке Кама, а затем в город Ирбит. В Свердловской области он работал председателем местного филиала артели.

- Ваша семья была большой?
- Нас двое детей было у родителей. У меня еще сестра была, старше меня на два года.

В школу я пошел еще в городе Усолье Пермской области, проучившись там до шестого класса. После переезда в Ирбит я там продолжил учебу в средней школе, но полностью школу не закончил. Учился я посредственно, но на твердую “троечку”. Особенно хорошо мне давалась математика. Имелись у меня и различные значки, чтобы получить которые нужно было сдавать нормативы: и “Ворошиловский стрелок” и БГТО и другие ОСОАВИАХИМовские. При этом должен заметить, что при этом выдающимся спортсменом или физкультурником я не был, хоть и отлично стрелял. В Усолье у нас в каждом дворе был турник: два столба, а сверху закреплен железный лом или труба. Эта железка была отшлифована нашими ладонями до зеркального блеска, потому что каждый, кто приходил во двор, считал своим долгом хоть немного позаниматься на турнике - или поподтягиваться или “покрутить солнышко”. В качестве страховки использовался кожаный поясной ремень, который застегивался вокруг перекладины, создавая петлю и уже в эту петля надевалась на руку как на лыжных палках.

- Девчонки в школе тоже проходили военную подготовку?
- Да, они в школе проходили медицинскую подготовку и, как и мы, сдавали нормативы на различные значки.

- Кто преподавал в школе военную подготовку?
- У нас преподавал старший лейтенант, который за бои на Халхин-Голе был награжден орденом Красного Знамени. Он нам преподавал физподготовку и военное дело.

- Во время учебы в школе вы отслеживали информацию о событиях в мире, интересовались, как дела обстоят на войне с Финляндией?
- Конечно, обязательно! Мы живо интересовались международной обстановкой, слушали радио, проводили в школе политинформации, поэтому были в курсе всех событий.

- Как Вам запомнился день начала Великой Отечественной войны?
- О начале войны я услышал утром по радио - у нас дома была огромная черная тарелка репродуктора. Перед войной ходили разговоры, что у нас с Германией нет хороших отношений, что немцы должны на нас напасть. Было это, было… По крайней мере я в своей семье это слышал часто. Весь этот негатив к Германии передавался и нам, школьникам. Например, лично я заявлял в школе, что не хочу учить немецкий язык, хотя жизнь показала, что его учить было очень даже нужно.

- С началом войны произошли какие-нибудь изменения в вашей школьной программе обучения?
- Мало изменений было в программе. Просто больше стали делать упор на обучение военному делу. У нас из школьной теплицы, имевшей стеклянную крышу и каменный фундамент, был сделан тир. Мы целыми днями там пропадали, стреляя из “воздушек” и “мелкашек”. Иногда нас, школьников, отправляли в колхоз на сельскохозяйственные работы помогать убирать урожай пшеницы и овса. Там я научился работать косой и граблями. Техники на колхозных полях практически не было, поэтому весь урожай приходилось убирать вручную.

- В город стали приезжать эвакуированные из западных областей страны?
- Да, были в городе эвакуированные, но их было очень мало и мы с ними не встречались. Ирбит был далеко от западной границы и к нам особо в тот год никто не ехал. Зато стали возвращаться раненые. С фронта вернулся один парень, с которым мы учились в одной школе, и он был старше нас. Из-за полученного ранения в руку его демобилизовали, война для него закончилась. На фронт его забрали недоучившимся, поэтому после возвращения он продолжил учебу вместе с нами в десятом классе. Но мы все к нему испытывали немного негативное отношение, думая, что он, скорее всего, был “самострелом”.

После окончания девятого класса я прошел курс молодого бойца при военкомате. Нас, допризывников одного возраста, собрали и отправили на военные курсы, где мы проходили и стрелковую подготовку и строевую. Жили мы у себя дома и каждый день ходили на сборный пункт, а оттуда уже расходились по местам занятий. Я много слышал разговоров, будто наша страна бросала в бой необученную молодежь и хочу заявить, что лично я со своими одноклассниками прошел необходимую военную подготовку еще в школе и в училище пришел уже подготовленным.

Шестого декабря сорок второго года я поступил в Смоленское артиллерийское училище, которое с началом войны было эвакуировано в Ирбит.

- Что повлияло на принятие такого решения?
- Ну, мне все равно бы пришлось после окончания школы идти в армию. А тут была такая возможность служить не солдатом, а получить офицерское звание. Тогда многие пытались всеми способами, правдами и неправдами, поступить в военные училища. Я тоже пошел поступать не один, а вместе со своим другом, с которым мы вместе учились в одном классе. Правда, в отличие от меня, он попал на другой курс и ему удалось закончить училище. Но судьба у него сложилась трагически - после окончания училища он ушел на фронт и там погиб. Звали друга Володя Мартынов.

- В каком месяце был набор в училище?
- Я поступил туда в ноябре сорок второго года. В сентябре я только пошел в десятый класс, а в ноябре уже сдавал экзамен в военное училище. Хотя курсантом я стал только с шестого декабря, по крайней мере именно так записано в моих документах.

- Какие предметы сдавали в качестве экзаменационных при поступлении?
- Точно сдавал математику и русский язык. Про остальные предметы уже не помню.

- В училище поступили по направлению от военкомата?
- Нет, я по собственному желанию пошел туда учиться. Хоть у меня на тот момент не было полного среднего образования, но шла война и на это никто не обращал внимания. К тому же я на момент поступления учился в десятом классе, и этого было достаточно по меркам того времени.

- Медицинскую комиссию при поступлении проходили?
- Да, проходил. В сороковом году у меня был аппендицит с перитонитом и у меня появилась послеоперационная грыжа. Я даже подозреваю, что заработал я ее уже в училище, поскольку нам приходилось носить стодвадцатимиллиметровые снаряды. На одном из занятий нужно было раздвинуть станину орудия, а она была очень тяжелой. Операционный шов полностью, видимо, не сросся, потому что, когда я обратился к врачам, они обнаружили, что сквозь разошедшийся шов виднеются мои кишки. Пришлось меня опять оперировать. И я целый месяц после зачисления в училище провел в госпитале. Может быть меня продержали бы в госпитале и подольше, но поступало очень много раненых, причем серьезно раненых, и меня попросту отправили обратно в училище. Сначала я тяжести не таскал, но со временем все зажило, и я вернулся к прежней курсантской жизни.

- Присягу Вы приняли?
- Помню, что в училище вступил в комсомол, а вот принимал ли там присягу - вспомнить не могу. Конечно, в комсомол вступать было не обязательно, но я самостоятельно принял это решение и стал членом комсомола. Да я иначе бы и не поступил, ведь у меня отец был коммунистом.

- Вашего отца не забрали на фронт?
- Отца забрали с первых дней, но, поскольку он был девяносто второго года рождения, его на передовую не отправили, а оставили служить в Свердловске в интендантской части. Отца часто отправляли на какие-то курсы, и мы всей семьей ездили к нему в летние лагеря, где у них проходила учеба.

- Во что одели новоиспеченных курсантов училища?
- Выдали нам новое солдатское обмундирование: гимнастерку, брюки- галифе цвета хаки. Мы от обычных красноармейцев ничем не отличались. Даже петлицы на гимнастерках у нас были не курсантскими, а простыми, солдатскими. Обули нас в кирзовые ботинки с обмотками. Еще мы получили шинели, поскольку была зима.

- Как обстояли дела с кормежкой в тыловом училище?
- Скажем так, нормально. В училище нам еды хватало.

- Какова была структура училища?
- В училище мы все были поделены на курсы, а курсы уже состояли из учебных батарей.

- Какие орудия вы изучали?
- Только стодвадцатимиллиметровые гаубицы, орудий другого калибра у нас в училище не было. Хотя в основном вся наша учеба была построена на математике, мы постоянно решали какие-нибудь задачи, типа “цель находится глубоко в тылу и нужно вычислить значения угломера, чтобы произвести стрельбу”. Поскольку с математикой я дружил, мне нравилось учиться в училище. У нас занятия не только в классах проходили, нас учили думать сразу, “на лету”. Например, преподаватель мог прийти в казарму, и, после того как дежурный отрапортует, дать ему или дневальному какие-нибудь координаты и спросить: “Где точка наводки?” Занятия у нас проходили в основном на территории училища, полевых выходов практически не было. Даже учебные стрельбы нам не довелось провести, потому что не успели.

- Училище было обеспечено материальной частью?
- Да, там орудий хватало на всех, ведь другие курсы нашего училища тоже изучали гаубицы. Наши занятия непосредственно с гаубицей заключалась в том, что мы каждый раз приводили ее в боевое состояние, а затем возвращали в походное. Ну и, само собой, были упражнения типа “заряжай - разряжай”, на которых мы стаканы гильз досылали в казенную часть гаубицы.

- Сержантов назначали из числа курсантов или они были постоянными из состава училища?
- Нет, все сержанты были нашими, из курсантов. Среди нас были бывшие артиллеристы, фронтовики, которых с передовой отправили на учебу, вот их, как правило, и ставили командирами отделений.

- Они вам рассказывали о войне?
- Ну а как же. Рассказывали. Говорили про страх, про боязнь. Но в то же время убеждали нас, что эти чувства нужно обязательно преодолеть, что если будешь бояться, то можно сразу же погибнуть. Еще они говорили, что нужно обязательно уметь ориентироваться, находить себя в пространстве.

- В их разговорах не сквозили мысли о том, что “враг сильнее нас и дошел почти до Москвы”?
- Нет, вот такого в их разговорах точно не было.

- Оружие в училище было за вами закреплено?
- Нет, никакого оружия у нас не было - ни карабинов, ни винтовок. Не зачем было.

- А как же караульную службу несли? Без оружия?
- А нам не приходилось ее нести ни разу. Наверное, ее нес кто-то другой. Возможно при училище была какая-нибудь воинская часть и она занималась караульной службой.

- Вам на фронт хотелось попасть?
- Обязательно! Правда попал я туда лишь в сорок пятом году. Но чего скрывать, среди нас были и такие, которые особо на фронт и не стремились - трусы и слабаки. К таким относились с небольшим негативом, уважения у них среди коллектива не было. Уже на фронте мне довелось встретить одного такого труса, который сначала попал в плен, а впоследствии воевал на стороне немцев. На этот раз он попал в плен к нам. Мы с ним пообщались немного, расспросили его, кто он и откуда. Он сказал, что ирбитский, я в ответ, усмехнувшись, ему сказал: “Земляк”. Хоть у нас и была к нему ненависть как к предателю, мы не стали устраивать самосуд, а просто передали в руки особого отдела. Чем кончилась его эпопея, я не знаю.

Должен сказать, что все наше обучение проходило по ускоренной программе и должно было продлиться всего шесть месяцев. При выпуске нам бы присвоили звания “младший лейтенант” или “лейтенант”, в зависимости от того, кто как учился.

В сорок третьем году только наш курс из всего училища, тех кто был здоров и хорошо учился, переформировали в воздушно-десантные войска. На носу уже был выпуск, но нам не дали доучиться, и мы убыли на комплектование артиллерийских дивизионов вновь создаваемых подразделений десантных войск. Разумеется, все мы были очень недовольны тем, что нам не позволили доучиться. Особенно нам хотелось получить заветное офицерское звание, потому что мы видели, как снабжаются командиры, какое обмундирование им выдается. У меня отец тоже был лейтенантом, и один из родственников закончил Ленинградское военно-морское училище и ходил щеголем в офицерском обмундировании. А тут нам всю нашу мечту взяли и разом разрушили!

В тот день, когда мы должны были убыть к месту назначения, состоялся выпускной вечер моего класса и мне удалось получить увольнительную и побывать на этом вечере. Пробыл я на этом мероприятии не до конца, конечно, а потом вместе со своими товарищами-курсантами отправился на железнодорожную станцию, где мы погрузились в эшелон и нас куда-то повезли.

- Вы знали, куда вас везут?
- Нет, это было военной тайной. О месте назначения нам знать не полагалось

Прибыл эшелон в Ивановскую область, где в каком-то селении проходило формирование нашей воздушно-десантной части. Место, которое нам было отведено для расположения, было совершенно не оборудовано и нам самим приходилось строить для себя полуземлянки. Мы сами рубили лес, копали яму, затем выкладывали невысокий бруствер, делали перекрытия из досок, а сверху накрывали все это брезентовой тканью. Пока было лето, жить в таких полуземлянках можно было вполне себе неплохо.

Мы прибыли к месту формирования, наверное, одними из самых первых, а спустя некоторое время туда же стали прибывать и другие военнослужащие. Из нас формировался не полк, а целая воздушно-десантная бригада, поэтому людей привозили очень много.

ШЕРСТОБИТОВ Ю.Я. СРАЗУ ПО ПРИБЫТИЮ В ИВАНОВО
- Сколько человек из вашего курса прибыло на формирование?
- Точно не скажу: может быть двести, а может и сто.

- Вы прибыли в Ивановскую область вместе со своим, курсовым, начальством?

- Нет, нас уже приняло под свое командование на месте руководство формируемой бригады. Наше офицеры из училища нас только сопроводили к месту назначения, а там уже передали новому командованию.

- В воздушно-десантных войсках совершенно иная форма одежды. Вас сразу переодели или вы продолжали ходить в той форме, в которой прибыли из училища?
- Мы продолжали ходить в той же солдатской форме, которую носили еще в училище, были так же обуты в ботинки с обмотками.

- Материальную часть уже получили на месте?
- Да. Нам выдали сорокапятимиллиметровые пушки, сформировали расчеты, и я стал наводчиком орудия, поскольку в наводке я хорошо разбирался еще в училище. Все орудийные расчеты комплектовались из бывших курсантов училища. Командиром моего орудия стал какой-то бывший фронтовик.

- Вам, отправленным в войска раньше времени, даже сержантского звания не присвоили?
- Помню, я на тот момент был младшим сержантом, а об остальных сказать не могу. Кажется, сержантские звания давали только тем, кто занимал должности, соответствующие этим званиям. Вот должность наводчика была как раз таковой. Вообще расчет сорокапятки был большим - что-то около семи человек.

- В артдивизионе десантного подразделения на вооружении стояли только “сорокапятки”?
- Да, других орудий, побольше калибром, у нас не было. Потому что “сорокапятки” тоже предстояло десантировать на парашютах вместе со всем подразделением. Сначала сбрасывалось орудие, затем прыгал расчет и после приземления мы должны были найти свое орудие и привести его в боевую готовность.

- Орудие десантировалось на платформе?
- Нет, но для него была разработана особая система крепления парашюта, позволяющая орудию приземлиться на колеса. Иначе бы при приземлении наша “сорокапятка” могла бы или стволом в землю воткнуться или вообще перевернуться.

- Десантным частям еще при формировании присваивалось звание “гвардейских”. Вам тоже присвоили?
- Да, мы по прибытию сразу стали гвардейцами. Правда, это никак на нас не отразилось, даже на размере нашего денежного довольствия.

- Как обстояли дела с питанием?
- А вот с кормежкой в части, вынужден признать, было очень плохо. Мы как-то были дежурными по части, и нашей батарее досталось дежурство по столовой. Так вот, один солдатик, дорвавшись до еды, от жадности объелся, ну и все - летальный исход. Еще мы ходили в город, чтобы там с местными жителями обменять свой табачок, сахар или мыло на что-нибудь съестное. Они там пекли картофельные оладушки, и мы часто выменивали или покупали за деньги эти оладушки, чтобы иметь хоть какое-нибудь дополнительное питание.

- Занятия по парашютно-десантной подготовке начались сразу по прибытию?
- Да, нас сразу стали учить всем этим премудростям, мы сразу стали учиться парашюты укладывать. У нас был инструктор, который нам сначала все показывал на личном примере, а затем ходил и проверял, как мы справились с укладкой, следил, чтобы не образовывались складки и стропы не перехлестывались. Этот инструктор уже был достаточно опытным человеком, прыгать с парашютом он начал еще в тридцатых годах, когда воздушно-десантные войска только появились в составе армии.

- Каковы Ваши ощущения от первого прыжка с парашютом?
- Мой первый прыжок осуществлялся с гондолы аэростата, которую поднимали шаром на высоту четыреста или пятьсот метров, при этом сама корзина соединялась тросом с землей. Нас в корзине находилось по два-три человека с инструктором. На нужной высоте дверца корзины открывалась, ты подходил к краю, инструктор говорил: “Пошел” и выталкивал тебя. После прыжка я в первое мгновение потерял сознание, но раскрывшийся купол рывком дернул меня вверх, и я очнулся. Страх был, конечно, особенно перед самим прыжком. Но зато когда прыгали по второму разу, то прыгали уже кто с песней, а кто и просто “Ура!” кричал.

- Раскрытие купола происходило принудительно?
- У нас принудительно раскрывался купол. От парашюта фала крепилась карабином к системе в корзине аэростата и когда тебя толкал инструктор, от падения парашют автоматически раскрывался.

- Отказники были?
- Их почти не было. В самой бригаде, конечно, были, но в нашей батарее таких точно не было.

- Не знаете, как поступали с теми, кто отказывался прыгать?
- Никак не поступали. Уговаривали, внушали, психологически настраивали. Даже когда он уже стоял в гондоле на краю, его все равно могли уговаривать. А в самолете, там обычно строй стоит из желающих прыгнуть, задние уже напирают на того, кто замялся и могут его попросту вытолкнуть, ведь если произошла задержка, то может случиться неприятность типа перехлеста строп у двух парашютов. Выпускающий инструктор строго следил за тем, чтобы из самолета все выпрыгивали строго по порядку, каждому давая команду: “Пошел!”

- Первый прыжок был с гондолы аэростата. А последующие?
- А потом был американский самолет “Дуглас”, который уже поднимал нас на высоту шестьсот метров. Чтобы совершать прыжки, нужно было сначала добраться до аэродрома, а, поскольку транспорта у нас никакого не было, все передвижения мы осуществляли только пешком. Мы даже марш-броски совершали с парашютами за спиной. Очень много мы прыгали с вышки - у нас стояла трехметровая вышка, с которой мы прыгали без парашюта прямо на землю. Тем самым мы учились правильно держать ноги при приземлении. Еще у нас стоял лопинг типа качели, на котором мы вертелись вокруг перекладины, укрепляя свой вестибулярный аппарат. Подготовка у нас была серьезной!

- Проводились прыжки в условиях, приближенных к боевым?
- У нас были прыжки ночные, на воду, с оружием, без оружия.

- Какое оружие было закреплено за Вами?
- У нас в расчете за всеми были закреплены автоматы ППШ.

- В чем особенность ночного десантирования?
- В сложности приземления. Нужно сориентироваться, когда “встретишь” землю, потому что ее необходимо почувствовать ногами. При ночных прыжках очень часто случались травмы, когда при приземлении ломали себе ноги. Не менее сложным было и десантирование на воду. У нас у всех были финки и если стропа парашюта захлестнется, мы должны были ее обрезать, чтобы освободить купол. При попадании в воду мы тоже старались по-быстрому обрезать стропы, чтобы не запутаться в собственном куполе.

- Стропы нужно было обязательно обрезать? Не было возможности их быстро сбросить?
- Нет, при приземлении на воду такой возможности не было.

- Во время прыжков на воду, как сохраняли оружие и боекомплект от попадания воды?
- Первые прыжки на воду мы совершали без оружия и боевого снаряжения, потому что с оружием и снаряжением вес парашютиста увеличивается, а это создает опасность при приземлении. А потом стали автомат укладывать спереди на груди, поверх запасного парашюта. Автомат во время прыжка был уже с присоединенным диском, поэтому мы могли, при необходимости, вести огонь прямо с неба, еще спускаясь на парашюте.

- Ножи были у каждого?
- Да. Мы их получили сразу, когда нам выдали оружие. Нож был закреплен за каждым десантником и в ножнах хранился под номером в пирамидах рядом с его автоматом. В случае тревоги каждый бежал, брал свое оружие.

- Кроме парашютно-десантной подготовки какие еще были у вас занятия?
- Мы часто совершали походы, особенно зимой. Помню был такой случай. Прошло какое-то учение и после него нам дали небольшой отдых. Чтобы согреться, мы разожгли в лесу костер. А к нам в часть прислали солдат, призванных из Средней Азии, правда, было их совсем немного. И вот сидим мы возле костра, греемся. Чтобы костер не погас, мы ходили собирали ветки, и подбрасывали их в огонь. Азиаты оставались у костра и не хотели никуда идти, ждали, когда другие солдаты придут и принесут дровишек. Принесли, подбросили, огонь разгорелся, стало тепло, и азиаты радостно загомонили: “О, Ташкент!” Но, несмотря на такие моменты, у нас не было никакой межнациональной розни, все жили очень дружно.

- Как десантировался боекомплект для орудия?
- Он сбрасывался отдельно от него. Вот и получалось, что само орудие приземлялось в одном месте, боекомплект к нему в другом, а сам расчет еще дальше. При приземлении все это нужно было найти и собрать в одном месте, а затем оборудовать огневую позицию для орудия, позаботиться о его маскировке. Такого, чтобы выбросили с орудием и сразу в бой, у нас не было. “Сорокапятку” мы всегда таскали на себе, вцепившись в лямки. Это в пехоте пушку можно было прицепить к машине или лошадям, а у десантников все перемещалось только своими силами. Лямки для перемещения орудия были заводского изготовления и шли в комплекте с орудием. Представляли они собой большую петлю, которая надевалась через плечо и имела на одной стороне карабин для того чтобы прицепить эту лямку к приспособлению для крепления на самой пушке.

- Существовал какой-нибудь “десантный” вариант “сорокапятки”?
- Нет, у нас было точно такое же орудие, как и в пехоте - обычная пушка с дополнительными щитками внизу.

- В училище вы не проводили учебных стрельб из гаубиц. А в воздушно-десантных войсках из сорокапятимиллиметровых пушек стреляли?
- Нууу, тут уже у нас учебных стрельб много было проведено.

- Сколько времени вы пробыли в Ивановской области?
- С лета сорок третьего. Но мы не все время были в Ивановской области. Наш отдельный артиллерийский батальон несколько раз переводили из Ивановской в Костромскую и Ярославскую области. Своим ходом мы не передвигались, для этого нам всегда выделялись автомобили - ГАЗики-”полуторки” или ЗИСы. Мы являлись сталинским резервом, нас готовили к участию в различных операциях, например, в Крымской, Ясско-Кишиневской, где нас должны были десантировать на поле боя. Мы уже сидели в полной боевой готовности на аэродроме в ожидании самолетов, но каждый раз приходила команда “отставить”.

- Среди вооружения вашего батальона было что-нибудь для защиты артиллерийских позиций, например, пулеметы?
- Нет, не было ничего такого. У расчетов были только гранаты и автоматы.

- Когда вас отправили на фронт?
- Пришел приказ сделать из нас, десантников, стрелковые подразделения и нас отправили в Белоруссию, где происходило формирование стрелкового полка. Точную дату не помню, но это уже шел сорок пятый год. При формировании нам заменили сорокапятимиллиметровые пушки на пятидесятисемимиллиметровые и там, в Белоруссии мы проходили переобучение, осваивая новое для себя оружие. Поскольку мы были отдельным батальоном, то мы считались приданными этому формируемому стрелковому полку.

- Тяжело было переучиваться с “сорокапятки” на ЗиС-2?
- Я бы не сказал, что это вызывало какие-то затруднения. Там почти все было одинаковым - и устройство орудия, и подготовка его к бою, и приборы наведения тоже были схожи. Все это выяснилось во время выполнения нами пристрелки орудий. Единственным отличием было то, что ЗиСы были на конной тяге. Из-за сходства этих двух орудий, мы всего лишь пару-тройку раз провели учебные стрельбы из ЗиС-2.

- Коновод входил в состав расчета?
- Да. В его обязанность входило привезти пушку на огневую позицию и сразу же увести лошадей в укрытие.

- Сколько лошадей тащило пушку?
- По-моему, три пары лошадей на это выделялось. Новая пушка по дороге шла легко, потому что в отличие от “сорокапятки” имела подрессоренный ход.

В марте месяце сорок пятого нас эшелоном отправили на фронт. Через Молдавию и Румынию нас привезли на территорию Венгрии и выгрузили в районе города Секешфехервар.

- Налеты немецкой авиация на ваш эшелон были?
- Нет, ни разу. От места выгрузки до передовой мы двигались своим ходом. Там, около этого венгерского города, и произошел мой первый бой.

Когда мы шли на передовую, местность вокруг была сильно заболоченной и не было возможности соблюдать скрытность передвижения. Мы сами шли по колено в грязи и тащили своих лошадей, которые тоже увязали по самое пузо. Пушки приходилось вытаскивать из этой жижи и, как и раньше, тоже тащить их на себе. Трудно было двигаться, но мы выбрались. Зато нам удалось внезапно появиться на передовой: немцы рассчитывали, что мы пойдем по дороге, а мы выбрали для себя не самый легкий и удобный путь.

- На позиции выходили только артиллеристы?
- Нет, с нами шла и пехота. Всем перед этим строго-настрого приказали соблюдать тишину, курить тоже запретили.

Только мы вышли на передовую, еще не успели разместиться на позициях, как практически сразу вступили в бой. Немцы хорошо подготовились к бою, но пустить на наши позиции бронетехнику ввиду заболоченности местности они не смогли. Первый мой бой проходил в такой суматохе, что он мне практически не запомнился. Пехота первой пошла в бой, мы стали поддерживать ее огнем, подавляя огневые точки противника, уничтожая их орудия и пулеметы. Несмотря на то, сколько сил нами было затрачено на выдвижение к позициям и отсутствие времени на подготовку к бою, это сражение для нас закончилось весьма удачно. Только когда завершился бой, мы наконец-то смогли очистить свои пушки от болотной грязи, заодно и сами привели себя в порядок.

- А если бы немцы пустили на ваши позиции танки?
- Наша пятидесятимиллиметровая пушка отличалась очень хорошей пробиваемостью. Орудие имело длинный ствол, в котором снаряд сильно разгонялся и если оно было хорошо пристреляно, то можно было вести довольно меткий огонь, поражая бронированные цели. Кучность стрельбы у этой пушки была отличной. Когда у нас были учебные стрельбы из этих орудий, мы должны были поразить фанерную мишень “пулеметное гнездо”. Нам давали для стрельбы три снаряда, и я их положил в мишень так, что из попаданий получился треугольник.

- Орудия на позициях маскировались?
- А как же. Когда это было необходимо, обязательно маскировались. Для этого в ход шли любые подручные средства и материалы: укладывали поверх орудия ветки, накрывали его плащ-палаткой, натягивали маскировочную сеть.

- Были неудачные позиции?
- Я бы сказал, что нет. Если бы у нас позиции были неудачными, то я бы тут не сидел и не разговаривал.

- Кто занимался выбором позиции?
- Командир орудия. Он получал от командира дивизиона или батареи указание, куда выдвинуться и в каком районе занять позицию. А конкретное место для орудия выбиралось им самим. Я потом сам из наводчиков вырос до командира орудия.

- Командир орудия при выборе места для позиции прислушивался к мнению остальных членов расчета?
- Ну а как же! Было такое! Правда, времени обычно было мало на то, чтобы тщательно выбирать позицию, учитывая мнение всех. Решающее слово в этом вопросе всегда было за командиром.

Однажды мы еще не успели развернуться на позиции, как попали под минометный огонь. А мина, когда разрывается, ее осколки по земле стелются, поражая пехоту. Как только начался обстрел, мы по-быстрому свернули все свои орудия и ушли немного в сторону леса, и там заняли новые позиции на бугорке. Теперь мины били в землю чуть ниже наших позиций, но некоторые осколки все-таки долетали и до нас. Нескольким лошадям из других расчетов они посекли ноги, досталось и солдатам. Чтобы нас тоже осколками не зацепило, мы всем расчетом взобрались на своих лошадей и сидели там, пока обстрел не закончился.

- Сколько человек во время боя находилось одновременно у орудия?
- За исключением подносчиков и ездовых у орудия находились все. Подносчик в расчете был не один, их могло быть двое или трое. Но в бою у орудия всегда кто-то из них был.

- На каком расстоянии от орудия готовились к бою снаряды?
- Чем ближе, тем лучше. Конечно было страшно, что вражеский снаряд угодит в наши боеприпасы и нам всем наступит крышка. Поэтому рядом с позицией рылись ровики, в которых и боеприпасы укрывались от обстрела и личный состав расчета мог спрятаться от интенсивного обстрела.

- Какой боекомплект полагалось постоянно иметь при орудии?
- Что-то я уже не помню. Наверное, два-три ящика. На первое время этого хватало, остальное потом подвозили. Ведь чем быстрее ты стреляешь, чем больше скорострельность у твоего орудия, тем больше у тебя шансов выжить.

- Были моменты, что остро ощущалась нехватка боеприпасов?
- Нет, у нас было хорошо налаженное снабжение, нам всегда хватало снарядов. По крайней мере, в нашем расчете мы недостатка никогда не испытывали.

- Каким образом во время боя выбиралась цель?
- В бою цель всегда выбиралась командиром орудия. Он вел постоянное наблюдение за полем боя и, выбрав цель, сообщал о ней наводчику. Но могли и командир батареи с командиром взвода подкорректировать командира орудия, дав ему задачу на уничтожение определенной цели.

- Как осуществлялась связь с командиром батареи?
- Телефонной связи с ним не было, команды подавались голосом. А если стоял грохот, то связь с командиром батареи осуществлялась через связного.

- Командир орудия мог, не выполнив приказа командира батареи, перенести огонь с указанной ему цели на другую?
- Все зависело от ситуации. Если появлялась новая цель и она была более опасна, чем указанная, то командир мог сначала попытаться уничтожить ее.

- При быстром занятии позиции, удавалось совершить пристрелочные выстрелы?
- Нет, никогда - вступали в бой сразу же. Пристреливаться было некогда, иногда счет времени шел на минуты. Помню, в Австрии мы как-то были метрах в шестистах от передовой, где находились наши окопы. А вдоль этих окопов ходил немецкий огнемет и выжигал нашу передовую. Я это заметил, быстро пушку развернул и с первого же выстрела этот огнемет поразил.

- Это был солдат с ранцевым огнеметом?
- Нет, это был бронетранспортер с огнеметной установкой. После попадания нашего снаряда он вспыхнул и загорелся.

- Применяли при стрельбе шрапнель?
- Нет, шрапнели у нас не было. По небронированным целям и по пехоте чаще использовали фугасные снаряды. Даже бронетранспортеры подбивали фугасными снарядами.

- На результаты своей работы ходили потом смотреть?
- Нет, не ходили. Опасно было идти к своей подбитой цели. Да и времени не было на то, чтобы ходить и разглядывать.

- На каком расстоянии располагались орудия на позициях?
- Это смотря какие орудия. Те, которые бьют залпом из-за укрытия, например, гаубицы - они могли стоять неподалеку друг от друга. А вот наши, которые могут вести стрельбу прямой наводкой, занимали позиции на удалении друг от друга, иногда метрах в трехстах от соседнего орудия. И, если было время, обязательно маскировались, чтобы противник не мог их сразу же, после первого выстрела, засечь. Мы же придавались пехоте, чтобы помогать им уничтожать огневые точки врага, поэтому в своей работе ориентировались на запросы пехотных командиров: обнаружили они какую-нибудь цель и тут же к нам прибегает от них связной с просьбой уничтожить эту точку, ну а мы там уже беремся за дело.

- Ложные артиллерийские позиции вам доводилось устраивать?
- Не про ложную позицию, конечно, но вот был такой случай. Перед Веной мы заняли одну позицию. Дунай остался метрах в восьмиста в стороне от нас. Впереди перед моим орудием был лес и в этом лесу в бинокль я рассмотрел какие-то гнезда на деревьях. Чтобы себя сильно не выдавать, принял решение сделать пару выстрелов по этим деревьям. Сбил гнезда и успокоился. Оборудовали позицию, сделали окоп для расчета и решили немножечко отдохнуть, пока все было спокойно. Пока мы все отдыхали, выставили дежурным одного из состава расчета - Сычева, как сейчас помню. Вздремнул я немного, просыпаюсь, смотрю - а Сычев сидит и спит. Я позвал своего командира взвода, тот пришел, и я ему говорю: “Надо сменить позицию”. Что-то я почувствовал неладное, что-то в душе у меня как-то неприятно стало. Сычева, конечно, из расчета сразу в ездовые списали и в тыл отправили. Не знаю, наверное, тем самым для него сделали еще лучше. А командир взвода подумал над моим предложением сменить позицию и согласился. Занялись мы обустройством новой позиции. Как стемнело, слышим, в том месте, где мы раньше стояли, поднялась стрельба, гранаты рвутся. Оказывается, к оставленной нами позиции подкрались немцы и забросали это место гранатами. Выходит, предчувствие меня не подвело.

- А что за гнезда Вы расстреляли на деревьях?
- Там площадки были сделанные из дерева и ветками замаскированные. Видимо, с этих площадок немцы вели наблюдение за нашим передним краем.

- Как складывались взаимоотношения с местным населением в Венгрии?
- Очень хорошо складывались. Я бы сказал, они были добрососедскими. Мы продолжительное время стояли неподалеку от Будапешта, в городе Гёдёллё. Там находился заповедник Хорти, правителя Венгрии, в котором мы и разместились. Конечно, зверей в этом заповеднике уже не было, но сохранилось множество деревьев. Помню, там было много акаций, которые мы вынуждены были рубить, чтобы оборудовать для себя землянки. Неподалеку от того места, где мы разместились, было село, куда мы частенько приходили в гости, и местные жители постоянно угощали нас чем могли. У меня в том селе даже подруга появилась. Хочу сказать, что нас принимали хорошо не только в Венгрии, но и в Австрии, и в Чехословакии. Особенно хорошо относились к нам чехи. Там, в Чехословакии, в городе Табор, я закончил войну. Это было десятого или одиннадцатого мая сорок пятого года. Мы шли на освобождение Праги - там чехи подняли восстание и нашу часть Второго Украинского фронта совместно с частями Первого Белорусского в срочном порядке развернули и двинули на помощь восставшим. Белорусский фронт пришел туда первым, а мы немного запоздали, несмотря на то, что шли ускоренным маршем.

Когда мы вошли в город Табор, чехи нас встретили радостными криками: “Наздар!”, бросались обнимать и целовать. Жители подбегали к нам, предлагали чем-нибудь меняться на память. Ко мне подошла одна молодая девушка и оторвала от моей гимнастерки пуговицу, забрав ее себе на память. Взамен пуговицы она сняла маленькое колечко и надела его мне на палец. По возвращении домой я подарил это колечко своей маме.

- В Венгрии вино, наверное, было у всех во фляжках?
- Да! И не только в Венгрии, но и в Австрии. Мы брали столицу Австрии Вену, у меня есть медаль за взятие этого города. Так вот, там, под Веной, очень много было подземных винных подвалов. И нас однажды отправили нести службу по охране одного из таких подвалов. Помню, наши солдаты прежде чем заступить на пост, собрали все имеющиеся пустые фляжки, а после дежурства принесли их уже полными вина. В Венгрии мне довелось попробовать местного самогона, который они делали из кукурузы. Назывался он “палинка”.

- Помимо того алкоголя, что вы сами для себя доставали, полагалась еще и государственная норма?
- Нет, этого нам не выдавали. Мы были на самообслуживании, потому что наши хозяйственные части отставали и не поспевали за нами. Почти всегда было так, что мы находились в одном городе, а тыловики в другом. Поэтому у нас такая ситуация сложилась не только с алкоголем, но и в целом с питанием подразделений. На марше нам порой даже и сухого пайка не выдавалось.

- Чем же вы тогда питались?
- Да так же, занимались самообеспечением: что-то сами раздобудем, что-то у жителей возьмем. Местное население нам само давало то уточку, то гуся, а то и козла забьют. Нет, мы никаких безобразий там не творили, не мародерствовали - все происходило по взаимному согласию. Только в одном месте мы проявили самоуправство: нами была обнаружена большая свиноферма, хозяин которой куда-то сбежал. Вот там мы немножко “помародерничали”, настреляв себе бесхозных поросят.

- Были более серьезные случаи мародерства со стороны советских солдат?
- У меня в расчете таких случаев за все время не было ни одного. Но о таких случаях мы иногда слышали.

- Командованием не устраивались показательные суды над мародерами?
- Нет, у нас ни одного такого случая не было ни разу.

- Какие-нибудь “трофеи” из бытовых вещей для себя брали?
- Брали. В Австрии мы вошли в небольшой городок и как-то заглянули в брошенный магазин, который торговал кожей. Там лежали выделанные хромовые шкуры, и я штучки две для себя взял. Положил их в рюкзак и все время носил при себе. А когда нас стали отправлять обратно в Советский Союз, то устроили проверку всех наших личных вещей. Даже автомобильные прицепы досматривались, чтобы там никаких патронов не осталось спрятано. Уж не знаю, кто посчитал мой запас кожи опасным, но у меня его изъяли.

Когда стояли у Вены, неподалеку от берега Дуная, солдаты из моего расчета подошли ко мне с просьбой сходить на берег. Я согласился: “Только аккуратно и осторожно!” Они пошли и нашли на берегу полузатонувшую баржу. Солдаты мои поднялись на эту баржу, нашли там сейф, вскрыли его и обнаружили внутри штампованные швейцарские часы. Они сняли свои пилотки, развернули их отвороты и наполнили до самых краев этими часами. Когда вернулись обратно в расположение, стали играть в распространенную игру “махнем, не глядя”. В результате у нас в батарее этих часов у каждого было штуки по три, и у меня в том числе.

- Игра “махнем, не глядя” была сильно популярна?
- Да, особенно когда война уже закончилась. Тогда меняли все и всё.

- Старались взять какой-нибудь боевой трофей, оружие, например?
- Случай был такой. Мы были во втором эшелоне и приводили себя в порядок: стирались, мылись. Расположились на лугу рядом с какой-то речкой. Мимо нас провели колонну военнопленных, по-моему, это были венгры. И вдруг один из наших кричит, что нашел пистолет. Я смотрю, а там на земле лежит небольшой дамский пистолет, похожий на наш “ТТ”. Конечно же, я взял этот пистолет себе, думая, что вещь нужная и мне пригодится. Решил поиграться с ним, держу в руке пистолет и целюсь в свой большой палец ноги, мы же раздеты и разуты в тот момент все были. Но в последний момент я отвел ствол от ноги и нажал на спусковой крючок. Пистолет как бабахнул! Оказалось, он был на боевом взводе. А если бы не отвел, то точно себя в ногу ранил и признали бы меня “самострелом”. Этот пистолет мне удалось провезти в Советский Союз, как уж - я не помню. Уже когда я жил здесь, в Волгограде, я побоялся, что об этом пистолете станет кому-нибудь известно и его у меня найдут, да и патронов к нему уже не было, поэтому пошел и зашвырнул его подальше в реку - зачем он мне.

- У Вас в расчете погибшие были?
- Нет, все остались живы. Когда мы шли на Прагу ускоренным маршем, нас заметили немецкие самолеты и стали нас преследовать. Командир батареи дал команду свернуть с дороги и спрятаться в кювете под ветками деревьев. Все выполнили этот приказ, а один боец из расчета другого орудия, мой земляк, то ли струсил, то ли что-то ему взбрело в голову, и он растерялся, но он побежал вперед вдоль шоссе. Немецкий самолет прошелся на бреющем полете вдоль дороги и расстрелял этого бойца. Этим обстрелом была ранена в ногу одна лошадь, которая после ранения не могла быть использована для передвижения. Мы ее выпрягли из упряжки, оставили у дороги и поехали вперед без нее. Так она, раненая, шла за нами сколько могла, километра, наверное, два. Сил у нее оставалось немного, поэтому со временем она отстала от нашей колонны. Вот, значит, какая привязанность у животного была!

- Женщины у вас в части были?
- Нет, у нас в штате батальона женщин не было. У командира батареи была какая-то женщина, так называемая ППЖ, он ее постоянно с собой возил. А кто она и откуда - этого я не знаю.

- Среди бойцов были верующие?
- Конечно. Азиаты, например. У меня в расчете был один такой, ездовым служил. Он был пожилым: то ли девятьсот восьмого, то ли девятьсот шестого года рождения.

- Тот состав вашего расчета, который сформировался еще в Белоруссии, оставался неизменным?
- Да, мы вместе с этим расчетом прошли всю войну и оставались вместе даже после возвращения в Советский Союз. Правда, я потом стал старшиной батареи, а расчет по-прежнему оставался в том же составе.

- Как Вы узнали о Победе?
- Еще пятого мая, когда мы стояли в Вене, до нас стали доходить солдатские слухи, что что-то такое должно случиться. И буквально в этот же день последовал приказ идти на Прагу. А само известие о капитуляции Германии застало нас в пути к столице Чехословакии.

- Как праздновали это событие?
- Да никак. Нам надо было поскорее идти вперед, поэтому было не до празднования, так, постреляли в воздух от радости и все. Некогда было праздновать, нас гнали вперед: “Быстрей, быстрей!”

- У Вас ранения были?
- Нет, с этим бог миловал.

- Во время следования ускоренным маршем где перевозился боекомплект для орудия?
- У пушки всегда есть специальный прицеп, именуемый “передок”, вот в этом передке и перевозился основной боекомплект.

- Свои вещмешки туда тоже складывали?
- Нет, в передке только снаряды лежали, вещмешки мы чаще всего на себе таскали.

- Противогазы тоже постоянно носили?
- Нет, потому что их у нас попросту не было. И касок у нас не было тоже. Как-то наша часть сменила на передовой каких-то “старичков”, которые длительное время занимали позиции. Они ушли во вторую линию, в тыл, заниматься приведением себя в порядок, а мы на их месте разместились. И только развернулись, как начался бой. Жуткий был бой, страшный. Пехота, которая перед нами была, даже все свои боеприпасы израсходовала в этом бою. Напомню, та пехота - это бывшие воздушно-десантные войска, а у каждого десантника был финский нож и лопатка. И вот, когда уже у них патронов практически не осталось, бывшие десантники пошли в атаку с этими ножами и лопатками. И Вы знаете, они в этой рукопашной схватке выстояли, победив врага! Мы, артиллеристы, в этой схватке не участвовали, наблюдая за боем на расстоянии, но потом слышали в разговорах, что в рукопашной полегло очень много наших солдат.

- Письма домой писали?
- Конечно писал. Старался всегда написать, где я нахожусь.

- Это разрешалось военной цензурой?
- Не знаю, может и просматривались мои письма цензурой. Ну я же не писал этого в открытую! Тут уже я сам для себя цензором был, всегда думал, что писать, поэтому мама получила все мои письма.

- На счету вашего орудия есть подбитые танки?
- По-моему, один всего. Мало пришлось повоевать, потому и такое малое количество. Считайте, с марта по май - всего два месяца.

- Замполит на батарее был?
- Нет, не было у нас замполита. Только командир батареи и взводные.

- Доводилось ли вам сражаться с венгерскими частями или частями СС?
- Не могу ничего сказать, потому что я тогда совершенно не знал, кто против нас стоит. Мы знали только, что перед нами враг и его нужно уничтожать. К тому же мы в близкий контакт с противником не вступали, поскольку находились чуть позади передовых частей нашей пехоты.

- Вши были?
- Были. Когда еще были в Ивановской области, мы о них не слышали, а вот когда попали на фронт, тут они стали нас одолевать. Боролись с ними в основном прожарками. Даже после войны, когда находились уже в Советском Союзе, вши продолжали нас грызть.

- Как часто на фронте доводилось помыться в бане?
- Да ни разу. Сами себе иногда устраивали помывку где-нибудь на берегу водоема, а так, чтобы организовали для нас баню - этого не было.

- Чем занималась батарея, когда ее выводили во второй эшелон на отдых?
- Чистили свои орудия, автоматы, приводили себя в порядок, стриглись, бороды брили. Я-то был еще мальчишкой, бороду не растил, а вот те, кто постарше, после боев обязательно брали бритву в руки, несмотря на то, что за бороды на передовой начальство не ругало.

- К вам на передовую приезжали какие-нибудь агитбригады или артисты с концертами?
- Нет, никого не было. Слышать - слышал, но к нам до передовой они не доезжали. Тут же уже практически конец войны был, и мы старались как можно скорее завершить боевые действия.

- Командир расчета принимал участие в чистке орудия?
- Обязательно! Ведь мое орудие - это мое спасение в бою. Если у меня с орудием все в порядке, и оно хорошо пристреляно, то я ничего не боюсь. Однажды после войны, в Советском Союзе, нам устроили учебные стрельбы, которые проводил командир бригады. Нашему взводу, двум орудиям, пришлось стрелять по мишеням, в качестве которых использовались тянущиеся на тросах макеты танков. Орудия наши стояли метрах в двадцати пяти друг от друга. Свою пушку я подготовил к стрельбе, поэтому, когда прозвучала команда, я быстро поразил назначенную мне мишень. А соседнее орудие за это время не произвело ни одного выстрела, у них там что-то заклинило. Тогда я принял самостоятельное решение и оставшимися снарядами поразил и вторую мишень. Командир бригады оценил мой поступок, и я поехал в отпуск. Вот такой вот случай. Так что материальная часть орудия для меня - самое главное.

- После окончания войны вас сразу в Советский Союз отправили?
- Из Табора, где мы закончили боевые действия, нас отправили в город Гёдёллё, под Будапешт. Туда мы отправились своим ходом, правда шли уже не ускоренным маршем, а обычной походной колонной. Под Будапештом наша часть простояла до января сорок шестого года, а оттуда нас вывезли в Советский Союз. Там наш 331-й полк из стрелкового сделали опять воздушно-десантным, он и сейчас существует, расположен в Костроме. Я иногда его вижу по телевизору на парадах.

Демобилизовался я в пятидесятом году с должности старшины батареи и в звании “гвардии старший сержант”. После демобилизации я немного, с полгода, пожил в Ярославской области, а затем уехал на Западную Украину, в Ровно, где на тот момент проживали мои мама с сестрой. Муж сестры был офицером, тоже закончил Смоленское училище, и получил направление на службу в часть, которая стояла в тех краях. В сорок шестом году он погиб от рук украинских националистов, и сестра осталась с мамой. Когда я приехал к ним, я устроился на работу в отдел кадров конторы “Облзаготскот”. К тому времени там уже была более-менее спокойная обстановка и сельское хозяйство стало активно развиваться. Последний раз я был на Западной Украине в девяносто втором году, у меня там остались похоронены мама, сестра и зять.

Я сначала самостоятельно хотел уехать из Ровно, но меня не отпускали. Потом я женился. Жена у меня была сталинградкой и у нее в Сталинграде жили родственники, поэтому мы с ней уехали под предлогом необходимости моей учебы. В пятьдесят первом году я поступил в Сталинградский физкультурный техникум. Вот с того времени я и живу в этом городе.

- Несмотря на то, что Вы пробыли на фронте два месяца, среди Ваших наград два ордена - орден Славы 3 степени и орден Красной Звезды.

- Это все за бои в Австрии, там для нас работы хватало…

Наградной лист. Орден «Красная Звезда» Фото документа взято с сайта «Память народа» pamyat-naroda.ru

Наградной лист. Орден Славы 3-ей степени. Фото документа взято с сайта «Память народа» pamyat-naroda.ru

ПервоИсточник: iremember.ru

Источник