Дневник погибшего солдата Николая Лобова

Много текста, дальше повествование от имени автора.

Мне попал в руки самый настоящий военный дневник написанный свидетелем этих событий. Дневник принадлежал Григорию Максимовичу Пигареву. Начинал он военную службу еще до войны. Сперва служил в роте аэродромного обеспечении писарем. Буднично, правдиво. Некоторые страницы напечатаны на машинке, некоторые написаны вручную. Иногда записан каждый день, иногда за несколько дней скопом. В дневнике вложены вырезки из газет, военные песни, схемы. Если хватит сил попробую в течении какого о времени выложить ВСЕ. И интересное и обычные будни. Похоже, что дневник он начал вести в начале Июля.

В середине марта 1941 года нас, одного командира и 30 солдат, с одной автомашиной, выделили из 168 ВВБ и отправили поездом в БССР Витебскую обл. Лепельский р.н Стайский сельсовет , для принятия летнего лагеря от кавалерийской части, где должна была разместится наша часть. В начале мая стали прибывать эшелоны и началась перевозка грузов от станции Лепель в лагерь. В лагере прибывшим личным составом ставились палатки. Затем на полевой аэродром прилетел 215 авиаполк с командиром полка майором Рейно Леонид Давыдович, комиссар полка Трубачев. (самолеты марки У2 и И15)
С 21 на 22 июня я дежурил по штабу с посыльными от каждой роты. Вечером у офицеров штаба, после работы были обязательные занятия по немецкому языку. Учительницу привозили из г Лепель. После занятий собирались командиры и совещались о чем то. Работа штаба 21 июня закончилась в 23 часа. В 5 утра 22 июня мы подмели полы, выбили ковровые дорожки, налили в графины свежей воды и приготовились смотреть спортивные мероприятия намеченные на это день, но прозвучала тревога. Они у нас были частыми. Сразу штаб заполнился начальством , техники стали заводить самолеты. Но к 10 утра штаб опустел, и двигатели заглушили. В 11 часов пришел зам по строевой части, и не застав в штабе ни кого кроме меня сказал – Война!
В 12 часов дня начался митинг у химсклада в 150 метрах от штаба. Выступал комиссар полка Трубачев. Он говорил, что выступал Молотов, что сегодня в 4 часа утра немецко-фашистские войска нарушили мирный договор и начали боевые действия по всей границе от севера до юга, Он призывал бить немцев не щадя крови и самой жизни, и что враг будет обязательно разбит. После митинга было совещание, после чего самолеты поднимались и брали курс на минское направление. На второй день в часть стали поступать мобилизованные. Мне было поручено выдача обмундирования в бане после помывки.
25 июня к нам подошли три сержанта пехотинца в фуражках мирного времени и выходной форме. Одни из них оказался Сема, земляк. Семен Иванович Мелихов. Он служил под Минском, а на 21 июня их командировали в Минск на спортивные соревнования. Они сразу же вернулись назад, но части не оказалось. Они решили присоединится к любой воинской части. Я их помыл в бане, выдал полевое обмундирование, но гимностерки они оставили свои, чтоб не перешивать знаки различия. Потом появился лейтенант артиллерист, а 26 июня – командир со своею женой из города Бреста. Ему было поручено эвакуация семей военнослужащих из Бреста в тыл. Он рассказал что делалось там в первые часы. А о том, что происходило на фронте мы узнали от сержантов, а те командиров летчиков, а уж потом нам политработники зачитывали свотки Совинформбюро. От нас требуется сверхбдительность . Каждый тянется к оружию, но его в роте управления нет. Есть несколько винтовок но они учебные. У батальонного почтальона две винтовки утащил кто то из состава батальона.
26 июня.1941 года
Сегодня два немецких самолета бомбили ЛЕПЕЛЬ а когда возвращались, обстреляли лагерные палатки летчиков батальона. К счастью там ни кого не было. Все находились либо на рабочих местах либо на вылете. В нашей палатке оказались два пулевых отверстия. Теперь внимательнее нужно слушать небо.
27 июня 1941 года
Из нашего батальона готовится команда под началом капитана замкомандира батальона по строевой части для поездки на сводный аэродром в ПОЛОЦК, туда отправляются часть Л/С разных специальностей , кухня, два бензозаправщика и маслозаправщик. Я тоже просился но мне отказали, взяв старшего писаря подотдела, а я был младшим.
29 июля. 1941 года
Проходя по расположению части увидел вернувшуюся команду. Два бензозаправщика были искореженные в разных местах. Тут же стояла машина с кухней. Вдруг появился капитан. Я даже сперва его испугался. Всегда образцово подтянутый, он был без фуражки, без ремня на гимнастерке, лицо и форма вся серая в пыли. Увидев меня он сказал «Ну что желание поехать не отпало?» Я молчал и ни чего ему не ответил. Война это не детская игра в героев. Там убивают людей и калечат, Нужно изучать военное дело со всех сил, а я обижался на старшину, за то, что он заставлял нас перечищать учебные винтовки.
в сводках информбюро сказали, что бои идут на Минском направлении. Летчики 215 авиаполка говорили что много движется танков на восток , но когда они налетали на них и бомбили то танкисты прячутся в лесу а когда отбомбимся они содятся в танк и продолжают путь. На танках сверху наложены бревна и наши 50 кг бомбы не причиняют им вреда. Они отскакивают как мяч. Вот когда удается накрыть колонны мотоциклистов – тогда наш праздник. Мало кто уходит. И еще видели очень большое количество наших танков, которые движутся немцам навстречу. Скорее бы. Сегодня не вернулось из вылета два самолета марки И 16.

2 июля 1941

Вчера вечером кто -то пустил слух, что немецкие танки движутся к аэродрому. Оказалось, что это опробывание моторов у автомашин прибывших из народного хозяйства и разгрузка солдатами машин с ломами. Все вместе это напоминало звук танковых гусениц. Мы даже поверили но так как, что делать не знали, то остались ждать выяснения.

Утром была первая серьезная бомбежка аэродрома Летчики и обслуживающий персонал бежали с аэродрома. В это время бомба упала недалеко от них, и одному летчику оторвало кисть руки, несколько человек было ранено. Я выбежав из ворот побежал к столовой. За ней были вырыты траншеи для укладки труб. В результате налета часть самолетов повреждено и требовало небольшого ремонта. В один самолет попала бомба и его разнесло в щепки. Когда началась бомбежка, один мобилизованный из местных кричал своему куму «Кум бяжи до своей деревни»

В обед мы уже не сидели в столовой а брали миски и уходили на улицу чтоб видеть небо.

Вечером пришло распоряжение отправить часть летчиков в тыл на переподготовку на другие самолеты.

3 июля 1941 года.

Еще вчера вечером пришел приказ, что 262 БАО перебазируется в район г Рудня. Утром стали грузить имущество батальона. Машин не хватало. Для вещевого склада выделены только две машины. На Зис 5 погрузили палатки и плащ-палатки, На полуторку часть летного обмундирования.- ремни, кобуры, планшеты, сапоги. Туда же погрузили документы на самолеты и формуляры. В каждую машину положили по несколько реактивных снарядов. Машины отогнали и замаскировали, остальное имущество сожгли. Это осуществляла команда подрывников. Утром рано отправлены в пешем строю, по направлению н.п Лепель красноармейцы аэродромных и др рот. С ними ушла полевая кухня с вольнонаемной женщиной Марией. Мы остались на аэродроме.

4 Июля 1941 года

Колонна во второй половине дня двинулась в путь. На пол пути к дороге Полоцк-Лепель - Витебск появились два немецких истребителя на большой высоте. Колонна остановилась. Но как только самолеты скрылись , мы снова двинулись в путь. Дорога Полоцк – Лепель огромная широкая дорога, Я ехал на машине с плащ-палатками. Сбоку справа и слева на небольшой высоте летели наши самолеты ТБ-3. Очень медленно. Я в первый раз ощущаю, как медленно они летают. Рядом с дорогой слева лежит наш аэродромный перевернутый бензозаправщик, с него течет бензин. Рядом нет не убитых не раненных. Возле Лепеля справой стороны увидел машину командира батальона капитана Богдановского. Перед машиной отчетливо видны следы от пулеметной очереди. Машина повреждена, но капитан и остальные не пострадали. Мы въехали в Лепель и остановились на час, потом опять поехали в сторону Витебска. На восточной окраине Лепеляна дороге много людей покидающих город. Люди идут с детьми и пожитками, ведут перед собой кто коз кто корову. Дети плачут, бабы молятся, особенно когда в небе появился немецкий самолет корректировщик. Мне тяжело на это смотреть и я ложусь в кузове на спину, смотрю в небо на облака и самолет. Людской поток отстал от колонны. Видать остановился на ночлег. В Витебск приехали затемно.

5 июля.  1941 года

Ночью бегал до нужды, и слышал разговор нашего шофера с каким-то военным, стоящим у ворот. Военный, наверное, часовой, говорил «Был приказ генерала Павлова собрать все неисправные самолеты в кучу и подорвать, а вместе с ними подорвать все военные склады и административные здания. Народ стал шуметь. Но буквально за 20 мин до взрыва пришел приказ тов. Сталина отменяющий взрывы, и все успокоились». Я же почувствовал, что мне после этого рассказа стало не спокойно. Неужели товарищ Сталин не знает, что тут происходит.

Утром мы едем 40 км и останавливаемся в кустах районе деревни КОЛЫШКИ Лознонского района Витебской области. Мы остановились, чтоб дождаться тех, кто шел в пешем строю. Нам приказали снять ботинки и обмотки и спрятать их в кустах. Потом нам выдали сапоги. Наверное, с Витебских складов. У нас солдатских сапог нет. Продукты ходим получать в деревню скрытно. Один боец получает продовольствие на 3-5 человек.

6 июля 1941 года

Стоим уже сутки. Второй день над нами иногда кружит «рама». Постоянно на восток летают немецкие разведчики. Сегодня в полдень один из немцев был сбит, какой-то воинской частью. Командиры поехали смотреть на немецкого летчика, которого взяли в плен. Говорили, что немец вел себя нагло уверенный в скорой победе. Требовал , что будет говорить только с генералом. Вот бы расстрелять его гада. Но отправили в штаб.

7июля 1941 года

По дороге проходящий через населенный пункт КОЛЫШКИ , со стороны ВИТЕБСКА пехотинцы. В начале до роты, а затем все меньше и меньше. В конце шел солдат с девушкой. Они остановились около нас, табаку попросили. Были пьяны. Девушка особенно. Он рассказал, что дивизию, которая находилась в ВИТЕБСКЕ, приказали переодеться в гражданскую одежду и находиться на месте, даже если противник займет город. А когда наши начнут наступление, то эта дивизия вступит в бой, чем окажет большую помощь наступающим частям. Но когда часть переоделась, то все престали узнавать особенно командиров. А многие, смешавшись с гражданским населением, пытались покинуть город. В общем, из этой идеи ни чего не получилась, и вот уходят все военные из ВИТЕБСКА, а девушка – она санитарка. Ее тоже переодели сперва, но кто-то военную форму украл. Вот такая вот история.

Немецкие самолеты зверствовали на дорогах. Вечером при мне один самолет гонялся за женщиной с ребенком, гнавших в деревню козу. Они спаслись благодаря оврагу у дороги. Ночью над ВИТЕБСКОМ было огромное зарево.

Поздно вечером нас посадили на машины и отвезли в новое место дислокации. Ехали долго через всю Москву на юг. Проезжали Кремль. Москва пустынная, нет ни одного огонька. На улицах совершенно пусто. На площади около некой громады нас остановил патруль. Громада – это Большой театр, силуэт которого изменен фанерой и брезентом. Я его видел на картинках раньше, но ночью не узнал. Около театра на площади был расположен кавалерийский отряд.

Как раз разъезд этого отряда нас и остановил. Они проверили бумаги и показали дорогу как ехать дальше. В новое место расположения в поселок ОПАРИХУ добрались совсем ночью. Разместили нас в дачах, жители которых были эвакуированы на восток. Дачи были не натоплены, и нам сперва нужно было запалить печь. Спать легли вповалку, кто, где нашел. Один человек должен был следить за печью, но он тоже заснул и печь погасла. Если бы он заснул бы на посту, его бы точно расстреляли. Утром оказалось, что мы находимся около санатория СОСНЫ. Где сейчас находились учебные классы, и штаб. Нас опять построили, уже всех. Нас оказалось около 500 чел из разных частей. В основном с голубыми петлицами. Это были обслуживающий персонал из других 258 и 764 БАО но были даже летчики младшего начальствующего состава с бомбардировщиков типа ДБ потерявших свои самолеты. Были так же красноармейцы, выписанные из госпиталей, которые до этого служили в полковых и других разведках, и даже несколько танкистов оставшихся без своих машин. К нам в отделение попал один боец из первой пролетарской дивизии. Султанов Г.И из Уфы. Еще Кавун из Днепропетровска, и Тютюнник из Прудянки под Харьковом. На построении нам объявили, что формируется отряд на добровольных началах для диверсионной деятельности в тылу врага. Мы будем подрывать мосты, уничтожать военные склады. Кто имеет самоотвод, может выйти из строя и отправится в штаб. Но таких не оказалось. Что командиром нашего отряда будет полковник Ивлев, комиссаром - Стригунов Г.И. Начальник штаба летчик – штурман Майор Латышев. Посля мы узнали, что Стригунов был до этого консулом СССР в Бильбао-Испании.

Началась наша учеба. Каждое утро был марш-бросок. По маршруту известному только командиру группы, мы должны были пройти вокруг ОПАРИХИ и БЫКОВО таким образом, чтоб нас не обнаружил не один местный житель, которые считались условным противником. Ходили в основном лесами, через бурелом. Слава богу, что снег был не очень высокий. Иногда, когда было понятно, что не укладываемся по времени, командир выводил нас на одну из проселочных дорог, и мы шли по ней, при условии, что вперед всегда высылалась дозорная группа из числа разведчиков, и только в лесной местности. Все открытые участки мы все равно обходили лесами. Это было тяжело, но интересно. Напоминало игру в Казаки Разбойники. Часто ходили ночью. Когда нужно было преодолеть район где нельзя пройти незамеченным днем. Стояли сильные морозы, но все равно во время марш бросков в полной амуниции было очень жарко. Я даже завидовал тем, У кого не отобрали еще буденовки и не дали взамен шапки.
Потом мы изучали наше будущее оружие. Хоть многие из нас на фронте не новички, и приходилось стрелять из винтовки, мы в первый раз узнали, что наша винтовка может быть одновременно и минометом. Мы изучали устройство Дьяконова, так как в каждом отделении в походе должно быть три таких устройства и стрелять из него должен уметь каждый. Учили подрывное дело, и технику засады.
Еще нам всем нравилось стрелять бронебойными пулями «БС-40».по железнодорожной цистерне, которая стояла в полукилометре от точки огня. Звук от попадания по ней доносился даже до нас эхом с опозданием в две секунды. Еще мы стреляли из «бесшумок» Это такое устройство, одевающееся на ствол, уменьшающее в несколько раз звук выстрела. Правда, пробивная способность и дальность стрельбы у него меньше, так как применяются специальные патроны, в которых меньше пороха. Можно стрелять и обычными патронами, но после них нужно сразу чистить «бесшумку». И обычными патронами звук громче, но если рядом работает двигатель машины, то звук тоже не слышен.
На третий день после марш броска нас собрали по тревоге, и посадили в машины. Мы уж решили, что нас, после двух дней подготовки отправляют в рейд в тыл к немцам. Но нас отправили в Москву. На одной из фабрик провокаторы утроили беспорядки, такие, как были несколько недель назад. Наши две машины присоединились в городе к одной машине, в которой находились солдаты НКВД. Мы подъехали к этой фабрике. Еще на подъезде увидели много людей, которые разбегаются от фабрики в обратную сторону. Солдаты НКВД въехали внутрь фабрики, а нас расставили по периметру вокруг нее с интервалом в 100 метров. Фабрика была частично подвержена бомбежке, Был разрушен , и частично сгорел, забор вокруг нее и обвалились некоторые строения. Нам дали команду задерживать всех, кто пытается покинуть фабрику через забор. Когда начались густые сумерки, я увидел женщину, которая тащила небольшой сверток. Как будто там была твердая колбаса. Откуда она взялась я не понял, но хотел ее задержать. В это время сбоку справа от меня выбежал парень моложе ее и вцепился в этот сверток. Дальше они стали драться не ездовая ни единого звука. Парень был конечно крепче, и он бил ее кулаком по лицу, но женщина вцепилась в сверток мертвой хваткой и лягалась как могла. Мне стало ее жалко. Нужно было это избиение прекратить и я окрикнул их. Но они, то ли не услышали, то ли еще чего. Тогда я выстрелил им поверх голов. Их обдало кирпичными осколками. Женщина бросила сверток и убежала. А парень поднял руки вверх. Он был похож на беженца из деревни. Одет в зипун. В Москве так городские не ходили. Одна рука у него была покусана и кровоточила. В свертке действительно оказалась колбаса. Я думал, что на мой выстрел сейчас все сбегутся, но в это время на фабрике раздались сперва недовольные крики, а потом несколько залпов. Вспомнил, что должен был задержать именно женщину. Это она, наверное, пролезла с фабрики. А если я арестую парня, то мне придется признаться, что тетку я проворонил. И я смалодушничал и отпустил его и сказал, чтоб он сверток тоже забрал. Я не кому об этом не рассказал, а меня ни кто не спрашивал, будто и выстрела не слышали. Когда нас везли обратно, было темно. Машины остановились, чтоб пропустить колонну. В свете фар мы увидели совсем других красноармейцев, чем мы привыкли видеть.Таких как на довоенных открытках, в полном, хорошо подогнанном снаряжении, в шапках с белым мехом. Даже отдлённые одеты в белые бекеши.

Мы выехали по Ленинградскому шоссе, но проехав несколько километров нас остановил регулировщик с патрулем, после чего нас отправили в объезд, на Волоколамское шоссе. Проехали через деревню Митино, потом нас отправили еще правее, и мы выехали на Волоколамское шоссе как раз перед пропускным пунктом, который находится в самом узком месте, между Ржевской веткой железной дороги и Москвы Реки. На этом пространстве стояла целая батарея зенитных пушек развернутых на прямую наводку в сторону противоположного берега. Отсюда было видно на несколько километров. Пока нас остановили ближайший зенитчик увидев у нас такие же голубые уголки, подошел и завязал со мной разговор. Я видел, что их у зенитке двое, остальные его товарищи спали, накрывшись с головой брезентной тканью. Он сказал, что они тут на позициях уже несколько дней, и расчет отдыхает, потому что ночью опять полетят немцы. Их задача не столько подбивать самолеты сколько поднимать их на расстояния откуда невозможно прицельно бомбить. Он рассказал, что неделю назад в Москве провокаторы утроили волнения. Это случилось, когда стали раздавать запасы продовольствия, которые были в городе. Это плохой знак. Когда мы отступали, мы часто раздавали то, что не могли с собой увезти.
Далее страница отсутствует,

Продолжение написано значительно позже, это видно по ровному почерку и видно что написано буквально "не на коленке"

До сих пор о Москве знал только по книгам и кино и по отрывку одного стихотворения, которое я в школе учил в 35 году.
Москва уж из виду не та,
вместо трясущей мостовой она асфальтом залита.
Сдесь Шарикоподшипник, Амо, Колибр.
Всему голова индустриальная Москва.
Вот впервые в жизни передо мной этот великий город. Москва – столица нашей родины. Москва очень большая и красивая хоть на площадях стоят противотанковые ежи, у домов мешки заполненные песком. В воздухе по ночам поднимают аэростаты, а днем они привязаны к земле между домов в переулках. Почти на всех площадях и крышах крупных сооружений – прожектора для освящения самолетов противника в воздухе и зенитные орудия. Памятники укрыты, или сняты. Стоят пустые постаменты. Когда мы въезжали в город, мы проезжали еще одну батарею зениток укрытых мешками и бревнами, развернутыми в уже в сторону Химок, в ожидании немецких танков.
Днем жителей в городе на улицах мало. Нас обогнала вереница грузовиков едущих с нами в попутном направлении, везущих ящики и станки. Наверное эвакуация какого то завода.
На больших улицах баррикады, через которые есть проезды. Перед каждой такой баррикадой наша колонна останавливалась, и у нас снова и снова проверяли документы. Меня удивило то, что кроме проверяющего и четырех – пяти часовых, на баррикадах ни кого не было. Если бы мы были врагами, то нам не представляло ни какого бы труда уничтожить такой пост. только в одном месте я видел, как целый взвод солдат НКВД обыскивал полуторку, остановленную на посту. Политрук и красноармеец – шофер с нее стояли в стороне под охраной двух автоматчиков.
Нам рассказали, что городе много пустых квартир, которые используют для ночлега беженцы из под немца. Из за холода они иногда жгут костры прям в домах, что нарушает светомаскировку и приводит часто к пожарам. Нам приказали сообщать о таких фактах в случае обнаружения.
Штаб 262 БАО Находится в здании военно-воздушной академии РККА им.Н.Е.Жуковского. Мы – Писари тоже. Сама академия была эвакуирована а здание было превращено в казарму. По воздушной тревоге уже дважды бегали прятаться в бомбоубежище, где было много женщин и детей. Нам стыдно туда бегать.
Потом мы просто стали спускаться в подвал академии и из подвальных окон наблюдать, как наши прожектористы ловили прожекторами немецкие самолеты, а зенитчики вели по ним огонь. Обычно если по самолеты опадали, он резко исчезал из виду. Но иногда был виден огненный хвост в ночном небе. Это очень торжественно и захватывает дух. По ночам над Москвой сплошной грохот и пламя. Это очень красиво и очень ( ?).
На следующий день нас заставили рыть траншею, от здания, через все шоссе, до какого то забора, сказали, что роете для себя, а вечером посадили в машину и отвезли на центральный аэродром им. Фрунзе. Там нам определили место. Запрещалось бродить по территории в светлое время.
Утром построились. На аэродроме не было совсем самолетов. Только вправо, и далеко влево стояло по одному Ли2 - советскому Дугласу. На самом аэродроме ни какого движения, ни людей ни техники. Также его почти не бомбили. Наверное шпионы сообщили немцам, что аэродром пуст. Только прям напротив проходной большая воронка от большой авиабомбы. Правей наше здание. В комнате, в которой мы находились, одна стена треснула образуя большую щель в которую мы заглядывали. Там находился класс или склад. Внутри были детали самолетов разрезанные по разрезам у которых края покрашены в красный цвет.
Утром еще затемно старшина привез нам завтрак, а кладовщикам зимние обмундирование. Мы спросили, почему нам писарям не привезли. Таков приказ – ответил он, спеша затемно уехать с аэродрома. Но в тот же день вечером с наступлением темноты старшина вновь приехал, но вместо ужина привез теплое нижнее белье, ватные брюки, шапки ушанки и рукавицы. Велел быстро переодеться, с тем что, машина ждет на проходной, поедем в штаб и там поужинаем. Нас отвезли снова в академию Жуковского. На втором этаже построили. В строю оказалось 17 человек. Зашел майор одетый в красноармейскую шинель поверх был одет командирский ремень. Он спросил, есть ли у кого плохое зрение, прошу выйти из строя. Вышли двое. Суворов, который ходил в очках и Трифонов, у которого всегда слезились глаза. Затем майор сказал, что его фамилия Стри(?)ов, что он является комиссаром вновь формируемого Отряда Особого назначения. Завтра мы отправляемся к месту формирования отряда, там познакомимся со своими новыми товарищами командирами, что первое время будем учится тому, что нужно для выполнения приказа командира. Не знаю смогу ли вести дневник далее.

21сентября.1941
Дождь идет уже неделю, на улице холодно. Нам отдали наши ватные куртки.
Для заливки в шасси самолетов со складов выдавался спирт и глицерин, раньше отдельно, а со вчерашнего дня последовал приказ все смешать. Но на аэродроме есть отдельные люди, которые говорили, что можно отфильтровать обратно одно от другого, и они это уже делали с отработанной жидкостью и зря только продукт испортили.

26сентября1941
Вчера пришел приказ о перебазировании 215ШАП на новый аэродром. Мы тоже уходили. Землянку нашу жалко.
Когда я пришел на аэродром, все самолеты улетели, остался один самолет ИЛ-1. Когда я подошел к нему, лейтенант и техник закончили ремонт. Летчик, вытирая руки ветошью говорил технику, мол добирайся сам до ближайшей станции и двигай своим ходом. Я мол буду ждать тебя через два дня на месте. После чего, сел в самолет, взлетел и взял курс на восток. Жора постоял пока самолет скроится за лесом, пожелал ему счастливого полета, и резким движением повернулся и пошел в западном направлении.
27 сентября1941
После того как полк покинул аэродром БАО тоже готовился к передислокации. Складское имущество грузилось на складах по подразделениям. Немцы стали чаще появляться близь аэродрома. Вчера аж два раза, и сегодня уже с утра. Бомбили дорогу, бомбили наш пустой аэродром. Вчера наши летчики заставили их сбросить бомбы куда угодно неприцельно, абы только удрать целыми.
1 октября1941
В небе постоянные воздушные дуэли.
Мы собрали имущество, но команду о начале передислоцирования пока не последовало. позавчера на наш аэродром сел поврежденный Миг3, а вчера прибыли техники с их аэродрома чтоб починить самолет. Их трое и машина с запасными частями. Хоть они не стоят у нас на довольствии в столовой их кормят как всех.
3 октября.1941
Техники уехали, не смогли починить самолет, а поврежденный миг 3 отогнали буксиром к складу боепитания. Сказали, что приедут с платформой, будут его частично разбирать к перевозке.
Сегодня тепло. То солнце, то дождь. Деревья стоят в золотом убранстве. Воздух прозрачный.
5 октября 1941
На конец то утром последовала команда, и машины с грузом двинулись в путь. Как обычно, личный состав отправился на новое место вчера в пешем строю. Машины уже сделали один рейс к пункту назначения, разгрузились и пришли за следующим грузом. Мы теперь знаем, что направляемся к деревне Акатово, что в 10 км от Гжатска.
По дороге стало известно, что противник вновь перешел в наступление. Мы двигались по дороге Вязьма-Сычевка. Проезжая деревню ТОРБЕЕВО видели следы сброшенных немецкими летчиками в беспорядке авиабомб. Большинство, из которых упало в поле, но некоторые сожгли и уничтожили часть домов в ТОРБЕЕВО. Одна обгоревшая женщина лежала с разбросанными волосами на мусоре сгоревшего дома. Ее вытащили из под обломков, но уже поздно, и так оставили. В НОВОГУДИНЕ переехали через железную дорогу, вокруг много воронок от бомб, и поехали в направлении на Восток. К вечеру достигли АКАТОВО.
Нас, кто сопровождал имущество, оставили охранять то что было доставлено первым рейсом, а колонна поехала дальше, потом там где то разгрузится и вернется за нами сюда. Значит место дислокации снова меняется.
6 октября1941
В АКАТОВО 20 метров против домов сложили большой штабель ящиков с патронами и снарядами. Здесь находился главный пост. Дальше, на опушке находились продукты: мука в мешках, сухари, разные крупы. С другой стороны опушки вещевое имущество: ботинки, плащ палатки, немного горючего для заправки машин, этиловая жидкость –Р-9, авиационное масло. Не оказалось бочек со спиртом сырцом и ратификатом. Мы боимся, что с нас за это спросят. Но мы действительно их не видели.
7 октября
Нашлись бочки со спиртом. Нашлись – куда делись.
Оказалось, что спирт был погружен на еще одну полуторку. Старшим машины был мл. лейтенант тех. Службы (техник по горючему) Короленко. Когда они проезжали по гребле (?) деревни ЗАМОШЬЕ по направлению их двигалась немецкая танкетка с нее сходу была выпущена пулеметная очередь в результате чего шофер был убит. Машина свалилась в ставок(?)и загорелась, техник успел выскочить на ходу, сперва спрятался в кустах от немцев, которые проехали не останавливаясь, а затем пошел по карте. Не вдалеке, на проселке в лесу он обнаружил брошенную не совсем исправную, другую полуторку, и на ней сам доехал до СТЕПАНИКИ, более не встречаясь с противником , где машина окончательно сломалась. А оттуда он на попутке добрался до нас.
8 октября. 1941
Машины до сих пор не вернулись. Идут дожди. Холодно и сыро. Над Гжатском идут воздушные бои. По опушке леса небольшими группами идут в тыл красноармейцы-пехотинцы. Мы им заменяем разбитые их ботинки на новые, наполняем их подсумки сухарями и патронами. Сухари пользуются большим спросом. Патоны обычно у всех есть свои. Они тяжелее и их не съешь. Старшим у нас лейтенант из особого отдела, которому я рассказывал про брата. Утром мы вырыли окопы фронтом к деревне, если противник появится, то скорее оттуда. Но что мы тринадцать человек можем против немецкой армии.
9 октября 1941 года
Вчера вечером, не получив ни какого известия о машинах, Лейтенант-особист приказал наполнить ведра горючей жидкостью, бензином, и разнести по охраняемым объектам, на случай если придется все сжечь. Назначили двух товарищей, которые должны были выполнить это задание. Сами взяли реквизированную конскую подводу, по его приказу (справку о реквизиции выдали хозяину) и загрузили ее до верху продуктами и другим, необходимым в пути. С утра, после завтрака, тронулись в путь на восток. Мы проезжали незнакомые населенные пункты, названия которых я не знал, так как закончился лист карты, который у меня был.
10 октября1941
Едем, бредем на восток. На дорогах изредка беженцы. Машин нет. Не похоже на Смоленский тракт в Июле. В одном месте перед мостом через какую то речку стоит наш самолет Чайка. Наверное, его буксировали машиной, но тут оставили, так как крылья задевали за перила моста. В одном населенном пункте в конце деревни командир решил сделать ночлег. Только подвода стала сворачивать во двор, в этот момент из ворот стала выходить женщина с узлом за плечами и трое детей, один другого меньше. Но узнав о том, что мы хотим остановится на ночлег проявила радость и вернулась в дом. Эта женщина помогла нам сделать ужин и мы все вместе поужинали и легли спать. Она рассказала нам, что хотела уйти к сестре в соседнюю деревню на ночлег, а то одной дома страшно. Говорят, что приходят какие-то люди, грабят и насилуют, Тут давеча недалеко на хуторе такое случилось.
11 октября.1941
Прошли нашу линию обороны. Нас окликнули, но лейтенант показал документы и проверять нас не стали. Потом лейтенант сказал, что мы последние, кто пересекает эту линию и сзади нас только немцы. Стало непосебе. Вот так и в плен могли угодить. А ехали как по своим тылам, вот только частей особенно не встречали.
14 октября 1941
Есть такие хозяева, которые не разрешали своим дочерям даже разговаривать с нами. Видать для немцев берегут. Вдут себя высокомерно. Видно рады, что немец напирает, и что будет скоро конец Советской власти. Ну ничего, мы вас запомним…
Я до сих пор не знаю имя отчество Лейтенанта особого отдела. Так и называем его Товарищ Лейтенант. А спросить неудобно.
19 октября 1941
перешли еще одну строящуюся линию обороны. Вдоль дороги на сколько видно расположены пулеметные и орудийные доты, ров и целое поле колючей проволоки. И везде траншеи. Только солдат в них редко. Кому это все нужно, если нет солдат. До Москвы 40 км.
23октября1941
Уже сутки идет снег. Вот зима пришла. Вчера и позавчера видели наши машины которые мы ждали в АКАТОВО. Две застряли в грязи на проселочной дороге, так и стоят по самые оси связанные тросом, одна, что вчера, стояла на обочине сгоревшая, занесенная снегом. Водитель наверное спасся.

25 октября1941. Мы оставили деревню ВАШУТИНО, в которой ночевали.
27октября1941. Достигли ХИМКИ. Нас разместили в самолетных ящиках. В них особенно хорошо слышен дождь осколков от зенитных снарядов. Это наши зенитчики ведут огонь по немецким самолетам летящим бомбить Москву. Говорят, что нас всех передадут в пехоту на защиту Москвы. Уж лучше так, чем через всю страну на телеге.
26октября1941
В ХМКАХ собрался весь личный состав нашего 262 БАО. Добрались даже те, кого мы оставили в АКАТОВО, для поджога оставшегося имущества. МЛ. Лейтенант Техник по горючему рассказал, «Перед тем как поджечь, раздали местным муку и другие продукты, но когда я зашел в дом, я заходил ранее попить воды, то меня не пустили по той причине, что помыли пол. В действительности они испекли хлеб, из той муки что мы им раздали, поставили (?) Зажгли лампадку, помыли полы и стали ждать немцев. В то же время просили меня не поджигать ящики с патронами, что это опасно, может дом сгореть, а начальство все равно не узнает, подожгли вы его или нет и т.д. Но мы сожгли все дотла. Жаль дом их не сгорел. Большой дом, второй справа от запруды.
27октября1941
Зав складом ГСМ сержант Егоров передал мне, что меня назначили счетоводом первого авиационного отдела.
28 октября1941
Ночью в соседнем доме, где остановился один из наших шоферов, он был убит подростком из его же винтовки. Кроме него он убил этой же пулей свою младшую сестру, которая спала рядом с ним. Мать была на смене. Подросток баловался винтовкой по (?) и произошел выстрел. Похоронили шофера и девочку в одной могиле.
Завтра 29 октября наш 262 БАО переезжает в Москву.

13 Сентября 1941 года
Вчера ночью из автопарка была угнана машина зис 5. Дневальный по автопарку был найден зарезанным. Я его не знал. Он из мобилизованных. Приехали военные следователи.
14 Сентября. 1941.
Я дежурил по штабу. Утром два солдата из роты связи под оружием привели двоюродного брата Александра. Его посадили на «Гаубвахту» тут же при штабе в коридоре. Вызвал меня к себе, расспрашивал о брате, все подробности его жизни, о родителях, и так далее.

В конце концов он поручил мне после уборки в штабе идти к нему и расспросить, за что его арестовали. После чего доложить ему. В беседе с братом тот рассказал мне следующее.
В субботу он дежурил на аккумуляторе до 24 часов. В деревне КУЛИШОВ где размещалась их рота связи. Когда сменился, идя в роту остановился возле дома где танцевала сельская молодежь. совсем рядом от двора, где рассоложена рота. Всех парней, кто нашего возраста и старше – забрали, остались только недоростки. Вот он присоединился, а как все стали расходится и он тоже пошел спать не доложив старшине роты. Старшина обнаружил его перед рассветом, когда брат ходил пить, о чем доложил командиру роты Назарову. Тот после подъема собрал комсомольское собрание и исключили его из комсомола, за самовольную отлучку свыше 4 х часов в ночное время и отправили его особисту. Все это я потом ему и пересказал. Я знаю, что может брат и не пришел после отбоя в роту. Может я и сам бы не сразу пришел, но ко случаю в автопарке он совсем непричастен.
У нас на аэродроме тоже работало много девчат – они ровняли полосу.

16 сентября. 1941.
Находясь на аэродроме близь КП я и другие офицеры и красноармейцы увидели пролетающий над аэродромом на большой высоте немецкий самолет. Мы их не видели уже неделю. Один наш самолет поднялся в воздух с тем чтоб пресечь его полет, долго набирал высату, а потом пошел вниз с таким ревом, что хоть уши затыкай. Но где то на высоте сто метров, летчику удалось вывернуть машину и она опять пошла вверх, но все равно рухнула на землю и вдребезги разбилась. Останки летчика собрали его товарищи и похоронили.
17 сентября.1941.
Был на нефтебазе в г. Сычевка. Ездил с шофером на бензазаправщике за неэтилированным бензином. Впервые увидел как увеличивается его объем. Чем выше нагревался воздух, тем больше его вытекало из люка. Он продолжал течь, даже после того, как шофер налил одной тетке целое ведро для керосиновой лампы. И предупредил ее, чтоб туда она насыпала соли, чтоб не было взрыва. Справа на крутом берегу реки Вазуза мужики и женщины ровняли крутой берег, готовя его к обороне.
18 сентября.1941.
Утром нас 6 чел. отправили доставать упавший пару дней назад самолет с топкого берега на сухое место для осмотра. Мы собирали железки до обеда. Конечно собрали не все. Что то осталось в речушке, наверное, что то в тростнике, который растет в болоте.
У нас новый начальник штаба. Вместо Ст-лт Матвеева, Ст-лт Огурцов из пехоты. После обеда заставил нас рыть траншеи вокруг штаба для укрытия людей и имущества на случай налета немецкой авиации.
Нам сообщили, что часть командиров и солдат из нашего БАО будут переданы в стрелковые части. Может на время а может навсегда.

Мне нужно было срочно забрать квитанции у кладовщика ГСМ для составления отчета о наличии горючего, в штаб воздушной армии. Подхожу к стоянке самолетов. Вижу, возле одного из илов несколько летчиков. Они рассказывают что то и смеются, мужчине в штатском, а потом стали показывать какие то детали в кабине самолета. Я возмутился и подумвл про себя, какие же вы летчики растяпы, где ваша бдительность? и даже подошел поближе, чтоб послушать, а потом доложить о халатности. Но оказалось, что гражданским лицом был конструктор этих самолетов товарищь Илюшин. Он интерисовался у летчиков, какие недостатки имеет самолет, как ведет себя в полете и что надо устранить.

Я пошел на аэродром чтоб забрать квитанцию на заправку самолетов горючим, я увидел случайно своего земляка, товарища сержанта Мелихова Семена Ивановича. Он теперь был командиром зенитной установки, на машине полуторке, четыре спаренных пулемета Максим. Он сказал, что 16 июля, немцы захватили наше село.

Вчера в часть вернулся лейтенант медицинской службы Бубнов.
Вернулись и отставшие машины, на которых находились наши чемоданы и личные вещи. Я был очень рад, что не были потеряны мой альбом с фотографиями и письма из дома. Он отпросился у комбата заехать к своей семье в где то под Смоленском, чтоб договорится где их искать если вдруг немцы захватят их местность, но на обратном пути он вынужден был оставить свою машину и добираться с шофером пешком. Немцы установили минометы на церкви в ЯРЦЕВО, держал всю дорогу под обстрелом. Там осталось много машин, даже с кассами и другими ценностями. За ЯРЦЕВО он нашел наши машины, которые ожидали оставшиеся машины колонны, которые довезли его до нашего аэродрома. Вместе с остатками колонны вернулась невредимыми и группа подрывников, оставленных на аэродроме под ЛЕПЕЛЕМ, во главе с сержантом Карасевым для подрыва и поджога имущества батальона.

27 июля 1941,
согласно приказа, наш БАО оставил этот аэродром и перебазировался снова в район ВЯЗЬМА и остановился возле населенного пункта АНДРЕЙКОВО. Зам по строевой послал меня в населенный пункт, в колхозную контору взять там несколько папок обещанных ему бухгалтером. Нашел бухгалтерию. Тот дал только одну последнюю папку, остальные были уже запакованы для отправки в тыл
, и распаковывать не хотел. Возле крыльца разговаривали колхозники. Один рассказывал, что пришли два мужчины и просят продать меда. Но платить стали сторублевкой, а у нас сдачи во всей деревне не соберешь. Так они меда не купили, тогда один спросил, а где ваша церковь? Да у нас ее никогда не было. И они достали карту, долго смотрели и быстро ушли не попрощавшись.
2 августа 1941
Вчера 1го августа мы собрались и перебазировались на новый аэродром в НОВОГУДИНСКИЙ р.н. меж деревень Кулешовка, Замошье, Кудрявцево, между реками Вазуза и Салик. Вот и на нашей улице праздник. Погнали немца. Не отступаем, а наоборот наступаем. Освобождаем города.

3 августа 1941
На аэродром в нашу часть прибыли новые самолеты ИЛ1 и ИЛ2 Полк опять стал
превращался из истребительного в штурмовой и вошел в состав первой воздушной армии генерала Громова. Летчики делают по несколько вылетов в день.
Слава нашим летчикам!

Ходил на аэродром смотреть на новый самолет ПЕ2.

28 августа 1941
командир звена Карабулин во время штурмовки артелерисских позиций врага в районе ЯРЦЕВО был подбит: зенитный снаряд разорвался в плоскости крыла, пробил и сорвал обшивку и повредил управление элеронами. Под огнем противника он смог развернуть самолет на обратный курс, набрать высоту и достичь аэродрома. Я ходил смотреть на эту пробоину. Я не мог понять как ее можно заделать на дюралеалюминиевом крыле при помощи заклепок. Но техники заделали ее за одну ночь и получили благодарность. Сегодня самолет Карабулина снова поднялся в воздух.

Наступила осень. 70 день войны. Мы делаем все возможное для нашей победы, но немцы пока сопротивляются отчаянно.

9 сентября 1941.
Похоже мы тут надолго. Нам приказано вырыть для себя зимний блиндаж, чтоб можно было и работать и отдыхать, хотя еще вчера нам сообщили, что ночью 6 сентября наши войска выбили фашистов из Ельни. Я вырезал флажок и воткнул его на карте в месте где указан этот город.
10 сентября 1941.
Мы в первый раз за долгое время увидели в небе немецкие самолеты. В небе завязался воздушный бой между двумя немецкими и двумя нашими самолетами И- 16, не с нашего аэродрома. Самолеты стали крутить карусель. Тогда с нашего аэродрома поднялось в воздух звено истребителей, немцы развернулись и спокойно ушли вверх и в свою сторону. Нам снизу хорошо видно, что наши истребители более маневренные, а немецкие более быстрые. Мне кажется для истребителя важнее маневренность. Ведь основная их задача – борьба с бомбардировщиками. А догнать их можно и на такой скорости, а дальше – главное – маневр.

12 сентября 1941
вчера перед строем нам зачитали приказ по поводу летчика 215 ШАП Лейтенанта Василия Коробкина. 10 сентября в первый раз самостоятельно повел на штурмовку шестерку ИЛОВ в свой первый самостоятельный боевой вылет в качестве ведущего шестерки. Мл Лейтенант Коробкин наносил бомбовый удар по станции КАРДЫМОВО. Сюда пришли немецкие эшелоны с горючим, боеприпасами, и живой силой и техникой. Выбрав заход со стороны солнца Коробкин направил всю силу удара по зениткам противника и уничтожил или рассеял расчеты орудий. Добившись уничтожения большинства немецких ПВО наши летчики обрушили на эшелоны десятки бомб и реактивных снарядов. 15 вагонов с различными грузами, 8 цистерн с горючим, шесть автомашин с боеприпасами и десятки солдат потеряли фашисты. В результате налета наши штурмовики потерь не имели. Младший лейтенант Коробкин был награжден памятным портсигаром и ему была выражена благодарность.

15 июля 1941

Начали движение еще вечером . У реки Вопь, издали слышна была стрельба зениток, но мы несмотря на это двигались к реке. Нам объяснили, что это заградительный огонь. Немцы отбомбились по мосту до нас, с большой высоты не причинив ни какого вреда, и ушли высоко над нами за новой порцией бомб. Как только мы проехали мост колоне велели остановится  слева в лесу, но буквально через несколько минут лес рядом с нами начали опять бомбить самолеты. Последовал приказ переехать на новое место в километр севернее. Когда переехали, то обнаружилось, что моей винтовки не оказалось на машине. Отпросившись, я побежал к тому месту, где стояла машина до этого. Случайно отклонившись, я увидел артиллерийскую огневую позицию, которая вела огонь в направлении Духовщины. Вот их и пытались бомбить немцы.

Вернувшись к машине, нам приказали сделать опознавательный знак на своей машине. Через кабину шофера прикрепить белую полосу не уже 50 см из простыни , чтоб летчики сверху могли отличать наши коллоны от немецких. остальные были посланы в направлении на восток для уничтожения десанта противника, третьим приказали занять оборону. Стало известно, что сегодня немецкие захватчики ворвались в город СМОЛЕНСК. Мы оказались в полуокружении. Чувствовалось нервное настроение. У нас винтовок одна на четверых. Как мы будем защищаться. Ночью командование батальона разбило колону на несколько групп по 3-5 машин, которые должны были в 4 утра выезжать из леса с интервалом 5 мин. Нам приказали не останавливать машины и не покидать их при появлении немецких самолетов, так как так труднее вывести технику из строя. Утром позавтракали консервированной банкой рыбы на двоих.

16 июля 1941 года

Колона начала выезжать на магистраль в соответствии с установленным порядком. В направлении г ВЯЗЬМЫ. На горизонте появилось солнце. На дороге уже было движение. Некоторые машины были с балыми поласами на крышах но большинство нет. Справа в стороне пролетело на восток несколько немецких самолетов, а через некоторое время они уже летели нам навстречу, но не сбросили ни одной бомбы. Одного самолета не хватало. Когда проехали еще, то увидели колону наших танков Бт7 идущих к фронту. Много машин. Вот их и бомбили немецкие летчики. Проехав еще несколько километров мы увидели столкнутый в обочину танк, с открытыми люками и кровью на броне, вокруг валялись убитые лошади и люди. На обочине стояли сгоревшие машины. По некоторым трупам проехали, наверное, танки или машины по несколько раз, и из них сделались лепешки. Вокруг валялись бинты скатерти и вышитые полотенца. В стороне горели дома. В ВЯЗЬМЕ колонна остановилась на несколько минут. Командиры выясняли дорогу. На каждом окне крест накрест были наклеены бумажные полосы. Пол города сожжено. Старики смотрят на нас с безразличием мертвых. Мне стыдно смотреть им в глаза но я ни в чем не виноват. Слава богу, что стояли не долго. Через два часа проследовали ГЖАТСК. Перед мостом через реку слева стоит завод с четырехугольной кирпичной трубой. Кто то сказал, что это спиртзавод. Проехали по мосту реку Гжать в сторону КАРМАНОВО. Проехали его и свернули. Остановились гдето между двух рек Гжать и Яуза. Километрах в 30-40 от станции Сычевка прямо в лесу. Рядом какая то деревня. Около леса поле с неубранной люцерной. Сказали, что тут будет наш новый аэродром.

17 июля 1941 года

Весь день все кто был, косили люцерну. Кормили сухим пайком. Немецких самолетов не было.

18 июля 1941 года

Тоже самое. К вечеру люцерна вся скошена и убрана с поля. Немецких самолетов нет второй день. Из деревни приходили смотреть на нас дети. Вечером пришли женщины и поили молоком. Всем досталось по пару глотков. Я молоко не пил с до войны.

19 июля 1941 года

На аэродром с утра стали прибывать самолеты нашего 215 полка, во главе с его командиром Рейне Леонидом Давыдовичем. Кроме самолетов и 16 прилетели новые, современные машины ЛАГГ-3 и истребители ЯК-1 и МИГ-3. Мы выполняем не только свои но и смежные задачи. Меня назначили писарем на складе ГСМ вместо одного учителя который не смог справится с этими обязанностями. Теперь совершенно нету времени вести дневник, Но личный состав БАО делает все возможное, чтоб пилоты успешно выполняли свои задачи и мстили немцам за то, что нам пришлось увидеть под ВЯЗЬМОЙ.

12 июля 1941 года
В 14 часов последовал приказ колоне на продолжение движения на КОЛЫШЕК в направлении нас. Пункта СЕРЛИПКИ, смоленской области. При проезде первого же населенного пункта, у каменного сарая, наш ЗИС- 5 остановился . Шофер из мобилизованных, он сказал нам, (нас в кузове ехало 4 чел. Три писаря и санитарка), что у машины неисправность и он ее сейчас починит. Пока он чинил, весь хвост колоны ушел вперед. Мы меж собой распределили обязанности следить за самолетами противника. Вот он неисправность устранил и мы поехали.

Дорога перед нами прямая как струна. Когда мы проезжали обгоревший трактор, стоявший посреди дороги, нам на встречу шла санитарная машина, в это время мы увидели, что сзади летят два самолета. Мы постучали по кабине. Машина остановилась, мы спрыгнули и стали искать укрытие. Мы спрятались тута, под маленький мосток, а шофер с санитаркой побежали дальше от дороги. Самолеты сперва стреляли из пулеметов, а потом мы слышали взрыв небольшой бомбы. Когда все стихло, мы вылезли. Машина оказалась цела, воронка была в 50 метрах от машины на обочине. Вернулись и шофер с санитаркой. Мы поехали. Она нам рассказывала, что немецкий самолет гонялся за ней по открытой местности и сделал два круга. На втором, она подвернула ногу и упала, он по ней не попал, и улетел. Впереди из над деревней стоял столб дыма, мы почувствовали, что горит сбитый немецкий самолет но когда въехали в населенный пункт то увидели, что вся колона находится здесь спрятавшись под домами а горит не самолет , а магазин. В него попала немецкая бомба. Рядом с магазином был окоп, там прятались работники магазина, посетители и в том числе и военные. Но не всем повезло. У пожилой старухи осколком все внутренности распороты, у сержанта перебит ручной пулемет, кавалеристу перебило левую руку, зам командира по строевой части пробило кожаный плащ реглан, который лежал в машине. Вскоре над деревней появилась рама и сперва кружила, потом неожиданно резко исчезла.
13 июля1941 года
Мы подъехали к переправе через речку Рутавеч, но когда мы подъехали только большая воронка говорила о том, что возможно тут был мост. Слева местное население срывает берег, чтоб машины могли плавно спуститься к реке, и переправится по мелководью. Почти все машины переправились, но были такие, какие застряли. Застряли мы, но нас легко вытолкали местные жители, Застрял бензозаправщик его так вытолкнуть не удалось, он тяжелее. Его должны будут вытащить при помощи тросов. Мы проехали вперед и видели, как над нами сделали круг пара мессершмитов, и отправились за какой - то целью сзади нас. Наверное, это наши на переправе. Мы решаем, что ехать на машине становится все опаснее и наверное завтра пройдем пешком.
В следующей деревне шофер остановился возле открытого окна дома, вышел из кабины и нырнул в открытое окно и долго не появлялся. Мы даже слезли с кузова. Но увидели «Раму» стали прятаться за кирпичным забором. Потом появился шофер, и мы поехали. Он рассказал, что когда увидел раму – прыгнул в окно, а там сидели старик со старухой - обедали. Когда они узнали в чем дело стали собираться уходить, а ему, мол, говорят, ты сынок поешь, вот он поел и пришел.
14 июля 1941
Вчера остановились на ночь в СЕРЛИПКАХ. Там вечером я впервые увидел строй немецких самолетов идущих бомбить наш тыл. Треугольник 9 на 9 самолетов. Мы сперва подумали, что они обнаружат нашу колонну и станут бомбится по нам, и стали поспешно окапываться в песчаном грунте, Потом шел второй эшелон, а мы все копали. Глубокие окопы получились. Но тут подошла женщина – наемный повар, которая была в Полоцке впервые дни войны и сказала, что мы роем себе могилы. Что даже небольшого взрыва вблизи, или сильного чуть поодаль достаточно, чтоб стены песчанок осыпались и завалили своего хозяина. Это должно послужить нам наукой.
Утром нам нескольким солдатам выдали винтовки образца 1898/30гг. Откуда то привезли один ящик. Комиссар ознакомил нас со сводкой совинформбюро , зачитал и разъяснил смысл немецкой листовки повидиму сброшенной с самолета противника. Листовка призывала всех военных и гражданских уничтожать комиссаров и им подобных, не выполнять их распоряжения и т.д,. А нам писарям стал известен секретный приказ, что военным трибуналом были осуждены и расстреляны 7 или 9 полковников и генералов. Я услышал только фамилию Павлова. Приказ восприняли все по разному.
Выдвинулась колонна под вечер. Будем теперь двигаться только в ночное время суток. По пути к Ярцево видим множество гражданских лиц копающих противотанковые рвы. В стороне от дороги – множество костров. В небе видны разрывы, и следы трассирующих пулеметных очередей.
Рано утром выезжаем на варшавское шоссе. Перед шоссе много стояло легковых машин, У каждого сидящего в ней перед лицом карта или газета, так чтоб лица не было видно. По видиму стыдно за отступление.
По Варшавскому шоссе машины двигались сплошным потоком. Два ряда на запад, два на восток. На дороге виднелись воронки от бомб. Над дорого курсируют два немецких самолета на большой высоте. Мы нашли съезд и остановились на дневку. В лесу под деревьями уже стояло множество машин. И наверное любая сброшенная в лес бомба наделает делов. Нам отдыхающие водители, сказали, что немецкие самолеты, вот так будут весь день летать. Бомбить прилетают другие самолеты. Потом произошел конфликт, который чуть не дошел до драки. Старший сержант, танкист, их было несколько человек, заметив у нас голубые петлицы, стал спрашивать, куда мы дели самолеты, и говорить другие обидные слова. Я отошел в сторону, не стал грубить старшему по званию, но наш старшина, ответил им в том же духе, мол, а где ваши танки? Они чуть не подрались. Их разнял танковый лейтенант, прогнав своих, а нам объяснил, что несколько дней назад был сильный танковый бой, где погибла почти вся их часть, да и немцам они всыпали так, что надолго запомнят. Но те их безнаказанно бомбили с воздуха, а в прямом танковом бою, немцы нам не ровня.

ООНЗФ. Фото Латышева
Мы шли целый день, соблюдая осторожность, и отошли километров на тридцать от линии фронта. Но даже тут постоянно слышна была канонада. То справа, то слева от нас. Она усиливалась, говоря о том, что там идут тяжелые бои. Мы обошли стороной КОМАРОВО, пересекли железную дорогу. Наша конечная точка была обычный глухой и дремучий лес еще в двух километрах на юг. Еще до темноты стали ставить лагерь. Поставили штабную палатку и палатки для командиров отряда. Сами нарубили лапника и таким образом, сделав навес из плащ палаток устроили себе спальные места. Также делали места для бездымных костров. Для этого вырывали ямы. Сперва ковыряя землю штыками, потом выбрасывая лопатками.

Многие, кому их только выдали, забыли их заточить. Мы провели на этом месте несколько дней. Иовлев действовал не всем отрядом, а разделил его на небольшие группы. Мы ходили на «охоту» по 10 -15 человек, под командованием сержанта, минировать дороги и мешать движению по ним. А ночами группами по 50 человек уходили громить немецкие гарнизоны в деревнях. В нашем районе находились немецкие части, отдыхающие после боев и готовившиеся к последнему наступлению на Москву. На второй день в отряд пришел Яков Исаев и другие командиры партизанских отрядов. Они строили планы совместных действий. У меня сложились хорошие отношения с Майором Латышевым. Он не расставался со своим фотоаппаратом ФЕД и все время фотографировал. Хоть в отряде был военный корреспондент, узнав, что у меня есть склонность писать, и что я был в БАО писарем, он сказал, «все запоминай, после выхода напишешь статью, про наш геройский отряд, а я добавлю фотографий и опубликуем о нас в Красной Звезде». Пользуясь этим, я знал чуть больше, чем обычные красноармейцы. Мы ждали, какого то важного приказа. В первый день, для выяснения обстановки в Угодский завод по приказу Иовлева была послана девушка разведчица Дуся Товаровская. Она была одета в ситцевое платьице, сверху короткий пиджак с подкладкой, подпоясана веревкой. Она должна была выглядеть так, будто только вышла из дому. Сверху на все это накинули шинель, чтоб только довести ее до райцентра. Ее сопровождали разведчики лейтенанта Лискунова.
В этот же день я убил своего первого фашиста. Нас восемь человек под командованием сержанта Паначуидзе послали следить за дорогой ТРОЯНОВО-СЕМКИНО, не ввязываясь в бой. Мы вышли к дороге и, накрывшись маскхалатами, залегли в кустах на окраине перелеска. Передвигаться в маскхалатах все время было запрещено так как они сильно демаскировали в лесу, по этому нам приходилось из за них таскать свои вещмешки. Через час или два, появилось три подводы. Они шли шагом, немцы давали лошадям передохнуть на открытом месте. Сержант сказал, что мы должны договорится, кто, по кому стреляет. Первым должны были стрелять те, у кого бесшумки и сразу все остальные. Когда подводы поравнялись с нами, мы увидели, что в каждой сидит по два фашиста. Я выстрелил, и также двое других, у кого были бесшумки. Немец, в которого я попал, упал вбок на дно саней. Второй, который в санях, не поняв, что произошло, попытался его подхватить на руки, но сразу был сражен второй пулей. Гриши Щепетко из 105 БАО. Но не все попали по целям. Оставшиеся в живых немцы выскочили на ту, от нас, сторону, и стали стрелять непойми куда в сторону леса. У них был автомат или даже два. Они пока нас не заметили, но и мы не видели их за подводами. Сперва мы лежали и не знали что делать. Вперед к саням было нельзя, так как нам приказали не ввязывается в бой, могут быть раненые. Немец, которого я подстрелил, сперва лежал, и я видел, как выходит пар у него изо рта, но потом пар прекратился. Наверное, он издох. Я подумал, если уже я погибну, то я уже за себя отплатил. А если посчастливится убить второго, то Я свою войну с Фашистами выиграл. Отделенный дал команду отползать по-пластунски в лес, коль мы такие не меткие. Не дай бог на дороге появится бронетранспортер или другая подмога. До лесу было сто метров, и мы начали отползать тройками. Одни отползают, пользуясь снегом, другие прикрывают. Когда оставалось до леса метров пятьдесят, мы услышали, как оставшиеся в живых враги вскочили в подводы и погнали прочь. Мы стрельнули вдогонку. В этот день остальные группы, тоже нанесли урон гитлеровцам. Но случилось ЧП. Рота Ковалева возвращаясь с удержания переправы у ПЕТРОВСКОЕ . Последними возвращались разведчики во главе с сержантом Егоровым Михаилом. Они привели за собой «хвоста». Правда, часовой сразу задержал неизвестного. На нем не было отличительного знака – шарфа, и он не смог назвать пароль. Командир роты допросил его и под охраной привел в лагерь. По пути, на них напал противник, Нападение немцев было отбито с потерями для них, они просто недооценили количество наших бойцов и их уменье, но с нашей стороны тоже были потери. Один боец погиб, а ефрейтор дважды был тяжело ранен. Одна пуля попала ему в ногу, а другая – в грудь. Его спасла от смерти обложка комсомольского билета, в которой он держал деньги. Десять тридцаток сложенных вдвое. В каждой купюре было по две дырки размером с серебряного рубля. Потом этого солдата привели в лагерь, так как не знали, что с ним делать. Его расспрашивали командиры. Он им рассказал, как все было, мне пересказал майор Латышев, и велел глаз с него не спускать, а поговорить у костра в непринужденной обстановке, для проверки. Звали его Петр .В начале ноября из окружения выходили отдельные группы красноармейцев, которые сообщали обстановку в тылу врага, что и где они видели. Было сформировано несколько небольших групп с разными целями. Их группа должна была уничтожить бочки с керосином, где то, за Протвой. Таких групп было несколько, они ушли с разными заданиями в две ночи. Перешли прям через линию фронта у ТАРУСЫ, прям через лед. Потом через день, тут недалеко, двигаясь по лесной дороге, попали в засаду. Немцы стреляли из лесу непойми откуда. Одного красноармейца ранило. Командир отряда у них был сержант Коханов. Он оставил их двоих с раненым товарищем тут в лесу. Но раненому стало хуже, и один из них пошел на хутор, который они проходили до этого, чтоб его перенести туда, но так и не вернулся. Тем временем Петр остался один, потому, что его раненый товарищ умер. А тут Михаил Егоров со своими разведчиками. Приняв их издали за свою группу, Петр бросился вдогонку, и но потом, решил просто пойти следом. Тут его и остановил постовой. Еще он рассказал, что когда проходили одну деревню, то на ее окраине был барский дом, и из этого дома немецкие сигнальщики наводили ракетами бомбардировщики бомбить столицу нашей родины.

Майор Латышев. Фото Н Непомнящего
Утром ушла рота Ковалева, ушла группа лейтенанта Есина и группа политрука Ситникова, командиром которой был Губарев. Им особенно повезло. Возле Грибовки на дороге Черная Грязь – Высокиничи они устроили засаду. В Засаду попал крупный немецкий конвой. Когда первая часть машин с пехотой прошла они открыли ураганный огонь по середине и хвосту колонны. У немцев началась паника. Передняя часть колонны, вместо того, чтоб вступить в бой – удрала. В хвосте двигались машины с боеприпасами и горючим. Нашим товарищам удалось уничтожить 40 машин и 300 фашистов.

Нас же отправили уничтожить этот сигнальный пост. Нашу группу возглавлял лейтенант Лискунов со своими разведчиками. У него же была карта. Как только вышли, сразу стемнело. Карта была у лейтенанта. Но мы попали на болото. Самое страшное в лесу – это идти по лесной дороге ночью первым и зимние не замерзшие болота. Первые кто промок, сразу были отправлены в лагерь. Лейтенант Лискунов сказал, что обмороженные в отряде не нужны. – идите, обсыхайте. А мы сделали длинный крюк в надежде его обойти. На место мы прибыли на час позже, чем ожидали. Это была усадьба где-то не доходя Угодского завода. Мы нашли Барский дом и затаились вокруг. Дом был полуразрушен, без окон, дверей и крыши. Вперед ушли двое разведчиков, но они вернулись, сказав, что в доме ни кого нет. Тогда мы все подошли к дому, и зашли внутрь. Внутри дома лежали балки от потолка, занесенные снегом. Видно было, что в дом ни кто не заходил уже много дней. Мы даже стали грешить на Петра. Вышли на улицу. Но вдруг недалеко в лесу, засветились окна как пожар, но малинового цвета, затем оттуда вылетела сперва красная потом зеленая ракета. Мы стали красться туда. От усадьбы в метрах трехстах стоял еще дом по меньше с башенкой. Шли через кустарник, стараясь не шуметь. Но вдруг в воздухе стал нарастать гул самолетов, которые прошли несколькими звеньями прямо над нами бомбить столицу нашей родины. Очевидно, Петр с товарищами видели все издали и перепутали дома. Мы подошли к дому с глухой стороны и убедились, что там были немцы. Мы слышали их речь. Не вдалеке слабо светились окна еще какого то дома. Дальше, мы разделились на две группы и подползли под окна. Лискунов остался стоять так, чтоб его видели обе группы. По его команде, мы разом разбили окна и забросали бом гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Потом мы подожгли маленький грузовик, стоящий у входа и пустились в лес наутек. Вдали раздалось пара выстрелов, но мы были уже далеко в лесу в направлении нашего лагеря. В лагерь мы прибыли под утро, но еще было темно. В лагере было мало народу. Только Майор Латышев, возвратившийся со своим отрядом с задания. Они ночью уничтожили немецкий гарнизон в селе Буриново. Он сказал, что Петр исчез или сбежал. Но и потом ни кто не понес за это наказания и об этом не вспоминали. При свете костра выяснилось. Что фотоаппарат, который он не снимая носил на шее разбит пулей или осколком, спася ему жизнь. Остальной отряд ушел выполнять задачу по захвате переправ через реку Протва, для наших наступающих частей. Мы, кто остался в лагере, должны были с рассветом, присоединится к той части отряда которая удерживала мост в НОВОЙ СЛОБОДКЕ. Но утром, то место где мы находились, подверглось артобстрелу. Земля гудела, и передвигаться можно было только по пластунски. Фашисты стреляли наугад, по площади и никакого вреда нашей небольшой группе не причинили, а как обстрел утих, мы покинули лагерь и направились место назначения. Когда мы прибыли, нам приказали вырыть щели не у самого моста, а в километре восточнее, на старом калужском тракте в сторону ТАРУТИНО. Еще был захвачен мост у Высокиничей, но наше направление казалось более опасным. Мы должны были встретить немцев, и отойти затем в лес, не давая возможность организовывать прицельный минометный обстрел. Наши щели мы замаскировали сверху лапником и засыпали снегом. Над нами пролетал немецкий самолет-разведчик. Но в течении следующих двух дней они у нас так и не появились, при этом жестоко обстреливали переправу при помощи пушек. А у ВЫСОКИНИЧЕЙ фашисты попытались захватить мост обратно, но были с потерями отбиты. Хоть мы с успехом выполнили нашу задачу, конница так и не пришла. Что-то у них заладилось не так. Прождав положенное время, мы взорвали мосты, и ушли в лес, на новую базу. На эту же базу пришла Дуся, которая была в Угодском заводе три дня. Её встретили и привели в отряд. Она подтвердила, что в районном центре полно фашистских офицеров, много танков, орудий. У околицы она видела трупы молодых ребят, в форме. Лица изуродованы, одежда изорвана. На столбе надпись –«уничтожены за шпионаж и диверсии».
-Жену видела – Спросил Яков Исаев?
-да, и поклон ваш передала. У нее спрашивают, где вы. Видимо в селе есть предатель. Недавно один офицер ей сказал – «если вернется муж с повинной – старостой сделаем, не вернется - вместо дома большой костер будет»
-что ж она?
просила не возвращаться….
Нам стало понятно, что нужно вызволять мужественную женщину.
На следующий день, после тридцати пяти километрового ночного перехода (днем немного поспали на снегу) мы подошли по железной дороге к ЯСНОЙ ПОЛЯНЕ. Отсюда, разбившись четыре группы, произвели атаку. Наша группа под командованием лейтенанта Губарева ворвалась в Свинсовхоз, где разгромили штабную радиостанцию автомобиль, и сожгли два дома с оккупантами и бочки с горючим. Уничтожили пулеметную точку. Вторая группа ворвалась в сам Райцентр со стороны МИХАЙЛОВКА. Атака длилась не долго. Они сожгли три дома с оккупантами, Затем майор Иовлев решил отвести отряд. Еще две группы уничтожили гарнизоны оккупантов на в деревнях УГОДКА и РОСЛЯНОВКА, на окраине УГОДСКОГО ЗАВОДА. Потерь с нашей стороны почти не было. Мы потеряли семь человек убитыми, нам приказали убитых с собой не выносить во избежании лиших потерь. В остальных группах потери были не больше, а раненных забрали с собой. Этим днем уже ближе к полночи пересекли р Нара и стали отходить к линии фронта. До Нары нас вел тот же Яков Исаев. Потом он ушел в отряд к Жабо. На последнем привале он таки выпросил немецкий автомат у Москалева. Он его подобрал в избе во время одного из ночных налетов. У автомата не было приклада, и всего один не полный магазин с патронами. Мы любили фотографироваться с ним, выпросив второй, наш ППШ у самого майора Латышева. Москалев таскал его в сидоре, так, что ствол торчал наружу и лямки заматывал за него. Исаев сказал, что все равно автомат видно и по выходу его заберут, а так, он его починит, и магазины у него к нему есть. Ну и уговорил. Выходили совсем в другом месте. Как Яков ушел, шли по карте. Весь день шли бесконечными лесными тропинками. Немцы были совсем беспечны. Ждали свою скорую, как им казалось, победу. По дороге мы ставили мины, а в районе ЛИТАШЕВО напали на артелерийскую колонну шедшую к фронту. Еще в районе КАРЛА ЛИБКНЕХТА видели как немцы строят артиллерийский склад . Но уже было близко к фронту, и мы не стали поднимать шуму. Уже в темноте просочились незамеченными мимо хутора ГУЩИНО и лесом вышли на нашу сторону, опять же без боя не потеряв ни одного человека. Нас встречали как героев.
За 9 дней нашего пребывания в тылу, было уничтожено 72 автомашины в том числе 5 с горючим, 12 мотоциклов, 4 склада с боеприпасами и горючим, 42 повозки с имуществом и сеном. 4 орудия. 1 танк. Две радиостанции.

Только мы вышли с задания, на утро нас построили и стали «пополнять» . Нам сказали, что возможно предстоит еще один рейд, И мы должны ни куда не отлучатся и быть готовыми в любую секунду выехать на новое задание. Полковник построил отряд и сказал короткую речь. Речь о тревожной обстановке под Москвой. Он сказал, что мы заслужили отдых, но командующий фронтом просит выполнить ещё одну задачу, подобную первой, на Истринском направлении. Бои шли севернее и южнее водохранилища

В этот вечер был очень ранний отбой. Но и подъем был посреди ночи. Стоял мороз, и светила луна. Днем можно было заменить сапоги на валенки, но я решил остатся так. Теперь об этом пожалел. Нас погрузили на машины и колона отправилась на север от санатория Сосны. Дальше я заснул. Хоть и было холдно мы все равно спали навалившись друг на друга. Нас разбудил крик "Выгружаемся" и мы стали спросонек выпрыгивать с бортов. Снизу был гладкий леди получилась свалка. Кому то пришлось прикладом поперек лица. Стояли крики и смех. Зато все проснулись.Рядом с местом, где мы остановились стоял многоэтажный дом. А сразу за ним то ли мост, то ли плотина через реку. Нам приказали разместится в подвале этого дома. Внутри совсем ни чего не было и многие бойцы легли спать прям на полу, подложив под голову вещмешки. Кот то стал есть консервы, а я вышел на улицу. По прежнему ярко светила луна. И тут я заметил сбоку в тени дома странную огромную машину. Весь кузов укутан брезентом. Похожая на пантоновоз, но выше и больше. Я позвал своих товарищей. Один из них, Тот что до этого воевал в Первой Пролитарской дивизии, сказал,что это "Катюша" и объснил как она стреляет.  
Весь следующий день 24 ноября мы провели в этом подвале. Командиры нас не беспокоили. В сводке совинформбюро сообщалось, что наши войска вели бои на всех фронтах. Особенно ожесточенные бои проходили на Клинском, Волоколамском Тульском и Ростовском участках фронта.
25 ноября нас утром затемно посадили на машины, и мы двинулись вперед в северо-западном направлении. Колонна часто останавливалась. Мы ехали во второй машине, и я видел как кто то из командиров выходил с картой и спрашивал у кого, то либо просто ориентировался на местности. Места для нас были незнакомыми. Названий мы не знали и многие дорожные указатели были зачем то умышленно уничтожены. Нас несколько раз останавливали. А в последний раз даже какой-то полковник не хотел пропускать. Дело дошло до ругани. Ехали до полудня. В полдень колонна остановилась. Мы покинули кузова, и машины не теряя времени, развернулись и помчались к Москве, а мы прошли в пешем строю. Пройдя несколько километров вдоль посадки слева на север, мы вышли к дороги пересекающий наш путь и повернули на запад. Нам на встречу стали попадаться мелкие отступающие подразделения. Я вспомнил шоссе под Витебском и опять почувствовал ту же тревогу, которая покинула меня в последний месяц. Разница была лишь в том, что среди красноармейцев было много раненых. За ними на конной тяге везли 45 мм орудие. Шли ПТРовцы, пулеметчики. Они нас рассматривали с непонятным удивлением, даже некоторые, как мне показалось приобадривались и повеселели, но была среде них и кислая ухмылка. Дескать, куда вы такие чистенькие с винтовками собрались. Потом дорога опустела. И мы опять шли одни. Вдоль дороги были воронки, разбросано наше военное имущество. Прям, как тогда летом. Мы остановились не доходя какого то населенного пункта. Командиры спорили показывая на отдаленный дом на расстоянии в километр от нас. Тут же на дороге сделали первый привал. Когда начались сумерки мы снова двинулись в путь, но куда то влево через поле к другому населенному пункту, по пути к нему на обочине стояла какая то машина без движения, мы заметили ее черный силуэт еще издали. Когда подошли ближе, увидели что это немецкий броневик. Он, очевидно объезжая воронку свалился одним боком в кювет и застрял. Вокруг было натоптано. Наверное, экипаж попытался его вытащить, но бросил. Мы подумали, это возможно значит, что мы уже незаметно для себя оказались на немецкой территории? Полковник, который нас останавливал, говорил, что фронта, как линии - нет. К населенному пункту подошли уже в темноте. Пока стояли у бронемашины, увидали, как немцы открыли минометный огонь по дороге, примерно по тому месту, где мы проторчали два часа. Затем все стихло. В небе на западе были видны следы трассирующих пуль, но звука слышно не было. Иовлев послал в деревню трех бойцов, через полчаса они вернулись и мы продолжили путь. В деревне оказались наши конники. Наверное, разведчики из отступающих частей. Про немецкий броневик ничего не знают, но видели его издали. Целых домов было совсем немного, и они были забиты битком начальниками и ранеными. Мы с разведчиками провели несколько часов, укрываясь от ветра за стенами домов. Затем нас подняли и командиры повели нас к реке. Река не замерзла. Началась переправа по бревнам, которые положили посланные солдаты, пока мы прятались от ветра. Переправа не устойчивая, многие бревна переворачивались и часть свалилась в воду. Река не глубокая но вода возле берега переливалась через голенище сапога. Такая участь постигла и меня. Противоположный берег был крутой, и взбираться было очень трудно, после того как поднялись более трехсот солдат и командиров. На другом берегу густой сосновый лес, но он не сберегал от холода. Провели на месте до утра на просеке. Утром, только рассвело, над ней пролетели два немецких самолета на восток. Мы прыгали чтоб согреется, особенно кто промок. О сне не могло быть и речи. Последовала команда в путь. Когда отряд вышел из леса, перед нами оказалась следующая деревня. Улица длинная как стрела, с двумя рядами домов. Справа заметили деревянный мост через ту речушку, что мы проходили все промокли. В начале деревни встретили женщину идущую от моста. Командиры с ней побеседовали. О противнике ничего не знает, идет домой в село за рекой. Возле одного дома стояла старуха, которая смотрела на проходящих мимо ее красноармейцев. Один из солдат попросил у нее воды попить. Она вынесла кружку воды. Но кружка такая безобразная, что мне показалась, что она смеется над нами, а может совсем плохо живет.

Пройдя до конца села, мы увидели такой же мостик, через ту же речку, которая огибала деревню слева и делала петлю. Подходы к мосту были с обеих сторон заминированы. Об этом говорили плохо замаскированные бугры мерзлой земли, присыпанные снегом. Нам не составляло труда пройти меж ними на другой берег. Пройдя вперед, отряд не пошел по дороге а свернул по проселку в лес который был справа впереди в нескольких сот метрах.

Из лесу нам навстречу шло семь мужиков с мешками сумками и ружьями за спиной. Они шли из села БЕРЕНДЕЕВО-ПЯТНИЦА, чтоб не попасть к немцам. Они сказали, что ночью c водохранилища, на мотоциклах приехали фашисты, и убили несколько артиллеристов-зенитчиков из зенитных расчетов стоявших в селе, отельные разбежались, жители тоже, кто убежал в лес, кто остался. А село сожгли до тла. Оставив справа торфозаготовку, мы вошли в лес и дальше несколько километров шли по лесной дороге с особенной осторожностью, выслав вперед разведку. Мы подошли к БЕРЕНДЕЕВО-ПЯТНИЦА еще засветло. Село располагалось на пригорке, и мы стали снизу из перелеска за ним наблюдать. Несколько домов сгорело и они до сих пор дымились, но большая часть села осталась не тронутой. Не было видно ни какого движения. Наш отделенный сказал, что с наступлением темноты вперед пойдут разведчики, а наше отделение будет их прикрывать. Но этого не произошло. В сумерках с той стороны показалась группа людей тащащих санки и разное свое добро. Они сказали, что немцев там нет, что они забрали кур, съестное, что могли найти, и уехали на север. Вечером в темноте мы вошли в село. У околицы стояли наши брошенные зенитные пушки, но убитых никого не было. Большинство домов были тоже брошены, но в них еще было благодатное тепло. Выставив часовых, нам дали несколько часов поспать. Дальше наш путь должен был идти через водохранилище на тот берег, где должен был быть последний привал на нашей стороне. Но, коль немцы здесь уже побывали, значит наши части оставили тот берег. У нашего командира была старая карта, на которой карандашом было нарисовано водохранилище и указанны деревни, которых уже давно нет. Дальше путь лежал в сторону КОСТЯЕВО, и местные жители показали направление на остров, у которого до затопления всей окрестности располагалась эта деревня. Шли по совершенно гладкому, без снега, льду. Мы были одеты в маскхалаты, и раздавалась команда «Ложись», как только с нашего или немецкого берега взлетали осветительные ракеты. А может это тоже были немецкие ракеты, мол, мы тут, не стреляйте и не бомбите. Когда до острова оставалось меньше километра. Весь отряд положили на лед и вперед послали разведчиков, узнать, что находится там на берегу. Ноги в сапогах у меня совсем обмерзли. Но нельзя было ни встать, чтоб попрыгать ни как иначе согреется. Разведка вернулась через час, сказав, что на острове вообще ни кого нет. Ни наших не немцев. И через пятнадцать минут мы были на твердой земле. Подходя к острову, мы увидели, что весь лед у берега изломан и неровный. Очевидно, его массированно обстреливали и бомбили. Земля тоже была покрыта воронками и побитыми елями. Там и сям были видны окопы и ходы сообщения. Попадалось много убитых лошадей. Мы не стали занимать окопы, а ушли выше, на холм, где лес хорошо сохранился. Там было несколько пустых блиндажей. Невдалеке на опушке лежали рядком наши убитые солдаты, накрытые шинелями с головой. Из под шинелей торчали валенки и голые ноги в портянках. Рядом в кучу были сложены винтовки. Наверное их хотели похоронить, в большой воронке, на краю опушки, но не успели при отступлении. Хоть воронка была большая, но се равно туда не поместились бы все погибшие бойцы. При свете луны все выглядело очень зловеще. Наш взводный, сказал, что у кого в сапогах отморожены ноги, могут снять валенки с убитых. Но хоть у меня ноги сильно обмерзли, я не стал это делать.

26 ноября 1941 года.
Ночью с той стороны, по льду пришла группа красноармейцев. Хорошо, что часовой вовремя их заметил, а то могли бы в темноте друг друга пострелять. Их было около сорока человек. Их командир – помкомвзвода, сказал, что идут уже несколько дней. Что тот западный берег еще не сдан немцам, и им часто попадались отступающие группы красноармейцев, а иногда и целые подразделения держащие оборону. Сами немцы особенно по дорогам не ездят, только в составе больших колон под охраной танков или бронемашин. Мы им рассказали наш маршрут, как идти и пожелали удачи.

Утром, на другом берегу, отряд разделился на две равных больших группы. Нас встретил и потом вел партизан из ТЕЛИКТИНО. Одна группа пошла в сторону Истры, другая на север в сторону Клина. Мы шли через лес, потом через рощу, когда она кончалась, и до следующей рощи было несколько сот метров, открытой местности мы посмотрели на лево, и увидели дорогу, которая, наверное, тоже шла к водохранилищу. На дороге, на пригорке на лошади сидит немец. Один в чистом поле. Сидит и рассматривает нас в бинокль. Один солдат показал кукиш дескать видел. Вскоре на ней показались подводы. Обоз был немецкий. А мы продолжали свой путь, как мне казалось, забирая правее и правее. Это было даже странно. Мы шли, наш злейший враг просто смотрел на нас, а обоз ехал и ехал. В одном месте отряду пришлось проходить в сотни метрах от немецкого часового, который охранял большой самолет, севший на вынужденную посадку на бугре перед оврагом. Солдат был укутан тряпьем как платком поверх шинели, и стоял, прижавшись к фюзеляжу самолета от ветра. Подошло время очередного привала. Солдаты, разгоряченные от ходьбы обычно, чтоб не простыть искали на что сесть. На пенек, ветку, поваленное дерево. Мне попался небольшой пенек, на который я сел, но сразу вместе с ним повалился на снег. А когда поднялся, обнаружил, что пенек находится на том же месте. Я повторил посадку, но случилось все то же. Поднимаясь со снега я хотел выругаться, но на месте пенька, когда снег осыпался я увидел человеческую руку в летческой перчатке. Осмотрелся. Разгреб снег. Передо мной лежал летчик навзничь. Левая рука локтем опиралась о землю. Она запорошенная снегом показалась мне пеньком, и когда я на нее садился, то рука переворачивалась вместе с замерзшим телом летчика. На петлицах его красовались три кубаря. Из за спины под снег уходили стропы парашюта. Сам парашют был виден несколько метров в стороне, вылезая из под снега и цепляясь за верхушку сосенки. Издали напоминая обычный сугроб. Я позвал товарищей. Потом подошли командиры, которые приказали нам отойти в сторону. Один из них проверил внутренние карманы куртки. Они и карманы гимнастерки были вывернуты наизнанку. Документов не было. Кто был этот летчик откуда он, нам осталось неизвестно. Мы шли в направлении на МАЛЕЕВКУ, к которой было много лесных дорог. Не доходя села с километр взяли еще правее. Нужно было пересечь большую дорогу по этому мы шли вдоль нее лесом в стороне, ожидая, когда он подойдет вплотную к дороге. Вдруг со стороны дороги, но ближе послышался звук моторов. Последовала команда развернуть строй и залечь. Я всю дорогу до этого шел в маскировочном халате, хоть цепляется за ветки, но в нем все же чуть теплее. Нас, на ком были халаты, подозвал командир и велел сходить глянуть, что там. Мы вышли на лесную просеку и пошли в сторону поля. По дороге мы увидели убитого красноармейца, лежащего прямо на тропе. Рядом в нескольких метрах лежал еще один, который был в сапогах. У этого же ноги были босыми, и голова была непокрыта. Он лежал на спине, припорошенный снегом. У обоих солдат карманы были вывернуты. Вокруг много следов, которые шли дальше в лес. Боец, которого послали со мной, - сказал, что это шли вчера, когда мы были на острове. Дальше, у края леса, стояла на позиции 45 мм пушка. И рядом лежал еще один убитый солдат. А по полю, за лесом ехали медленно две немецкие машины, и наши пленные красноармейцы грузили в них тела немцев, лежащих на поле. Их было около пятидесяти и охраняло их не более десятка фашистов. Если бы они хотели они могли бы убежать или даже перебить свою охрану, Но вместо этого, они аккуратно грузили окоченевшие трупы в кузова, а их товарищи остались лежать не похороненные, там, где их застигла смерть. Мы вернулись и рассказали об увиденном. Командир дал команду переходить дорогу. Цепью отряд вышел из лесу к проселочной дороге в пятистах метрах правее первого места. Но, на дороге мы увидели пару хороших лошадей, запряженных в добротные сани, на спинке которых красовался разноцветный ковер. Возле саней не было никого. Видать хозяева этих саней увидев отряд сбежали, чтоб сообщить немцам о важных сведениях. Перешли дорогу, перестроились в обычный строй и пошли дальше по открытой местности. Через какоето расстояние дошли до избы лесника. У лесника попили воды. Во дворе бродили дети, гуси, куры. Хозяйка была удивлена, когда узнала, что мы прибыли из самой Москвы. Она рассказала что все вокруг трубят, что Красная армия уничтожена и в ней воюют одни старики, а молодежь или погибла или находится в плену, что Москву оборонять не кому и она сейчас падет, если уже не пала. И вот она не верила своим глазам увидев молодых хорошо обученных и вооруженных воинов пришедших из самой Москвы в тыл врага чтоб громить его. Лучше один раз увидеть чем сто раз услышать. Это воодушевляло людей на борьбу с фашистами. Попрощавшись с лесничихой, отряд двинулся дальше к лесу. Уже ночью наша рота достигла указанного полковником Иовлевым места, откуда должна начать выполнять задания командования. Лес оказался березовым или была выбрана специально эта роща для стоянки роты. Костры жечь не разрешалось и мы в темноте ходили по лесу собирая лапник, ветки, траву, чтоб постелить под себя на снегу. Выставили охрану, и лагерь затих до утра.
27 ноября 1941
Утром, разрешили жечь костры. Стоянка окуталась дымом. Каждый или погруппно готовили горячую пищу из пшеничного или горохового концентрата. Одновременно готовили место от костров для будущего ночлега. Оттаявшее место углублялось при помощи штыка На вечер готовился валежник, чтоб накрыть это место для сохранения тепла до ночи, до возвращении групп с заданий. Наша задача, как нам объяснили, находясь в тылу врага отвлекать часть противника на себя, деморализовывать его в прифронтовом тылу, по возможности истреблять живую силу, технику, транспорт, связь и жилье. Притормозить его наступление, до подхода наших основных сил на этих участках фронта.

Этим же днем 27 ноября наша рота получила задание сделать налет на населенный пункт ЗАХАРОВО. Нужно было снять часовых, поджечь сарай с лошадьми, для обоза, а так же все имущество во дворе, на подводах. Продукты, обмундирование, теплые вещи, боеприпасы. Сведения получены от нашей разведгруппы, которая утро и день наблюдала за этим населенным пунктом, и изучали подходы к нему. Наш командир, лейтенант Ковалев сообщил нам план действия.

Рота разбивается на три группы: Основная группа из бывалых солдат и сержантов. Их задача пробраться к сараю и из бесшумок снять охрану, после чего приступить к подготовке поджога всего, что находилось возле сарая и сам сарай. В случае необходимости применить гранаты. Вторая группа из большего числа должна прикрывать первую, пока та будет выполнять поставленную задачу. Третья группа, находясь за селом, на опушке леса должна отсечь противника пулеметным огнем в случае преследования первых двух групп. С наступлением темноты мы прибыли на исходный рубеж. Вторая группа выдвинулась с задержкой в пять мин за первой. Но пройдя метров сто, мы увидели первую группу залегшую в мелком кустарнике, над промоиной по которой проходила дорога. Мы даже не увидели, а услышали их. Они о чем то горячее спорили. Мы как шли цепью, так и подошли к кустарнику. Даже обогнули его полукольцом. Так мы стояли, пока кто то из кустов нам не крикнул -Ложись! Все Легли в снег. Лег и я с товарищем. Мы лежали крайними на правом фланге. Когда обернулись, увидели, как сзади со стороны ног идут два немца, ведя за поводья своих верховых лошадей. Явно они нас увидели. Я не знал, что делать и лежал, не шевелясь, уткнувшись лицом в снег, в надежде на товарищей. Не дадут же они нас убить. Не доходя 5-7 метров они что то друг другу сказали, сели на лошадей и поехали мимо кустарника дальше. Повидиму они посчитали нас убитыми и ранеными, и кто то в бреду разговаривал сам с собой. Спустя полчаса с той стороны, куда удалились немецкие всадники, появились какие-то машины. Они шли по дороге к ЗАХАРОВО. Они проехали нас, осветив тремя парами фар. Это было две грузовых машины и бронетранспортер на гусеницах. Мы видели как они подъехали к огромному сараю на краю деревни и моторы их заглохли. Куда ушли водители мы не видели. Наступила полная тишина при лунной ночи. Мы подождали еще пол часа, затем вперед вышла первая группа, а за ней и вторая, в которой был и я. В скорости последовал выстрел. Он был тихий, как звук из малокалиберной винтовки. Я бы не обратил бы на него внимание, если был бы немцем. Нам было видно, как возле сарая началась работа, а мы правым флангом обходили огороды, прикрывая главных исполнителей. Мне пришлось проскочить через двор на улицу. На углу меня остановил часовой оставленный первой группой. Тот требовал от меня ответа на пароль. Не мог же я ему ответить на словах, ведь где то рядом же тут немцы, а показал ему свой шарф, он был опознавательным знаком, что я свой. В это время внизу у сарая занялся огонь. Когда вся цепь подошла к сараю огородами, мы с часовым присоединились к первой группе. Те брали горящую солому и совали ее в щели тех машин и танкетки, которые стояли во дворе. Первыми загорелись машины. Заполыхало большое пламя, все оказались хорошо освещенными на белом снегу, и мы побежали прочь. Сначала бежали к лесу, но убедившись, что противник нас не преследует – пошли обычным шагом. На опушке проверили наличие людей. Все были на месте не было даже раненных. Мы отправились на свою стоянку. По пути было слышно, как в деревне рвутся патроны, попавшие в огонь. Прейдя на место, мы улеглись спать на еловые ветки, постеленные на место костров.
28 Ноября 1941 года. Наш взвод был выделен в специальный отряд, в которые были выделены еще по одному взводу с остальных рот. Командовал отрядом лейтенант Коротков, который до этого был командиром разведчиков. Мы сперва пошли по старой дороге, глухим лесом но пройдя ТУРНЯЕВО стали забирать правее в сторону Высоковска. Засаду устроили на дороге, Между НЕКРАСОВО и ПЕТРОВСКОЕ, ближе к НЕКРАСОВО. Там вся дорога идет через лес, который подступает очень близко, в одном месте она уходит в седловину, где мы и стали ждать немцев. Пользуясь рельефом, заложили незаметно дистанционный заряд, прям на шоссе, расковыряв дорогу киркой, и засыпав снегом. Сами замаскировались по обе стороны дороги. Нам всем раздали по две противотанковой гранате РПГ 40, которыми мы должны были угостить фашистов. Сигналом, должно было стать подрыв заряда. По дороге проехало несколько подвод, потом еще машина, сигнала все не было. Смеркалось, а в темноте нападать тоже тяжело. Немец тебя не видит, но и ты не ведешь его. Эффективность не высокая. И уже в сумерках мы увидели на пригорке свет фар. Ехало четыре машины. Ждать уже было нельзя. И Коротков подорвал первую. Мы сразу, как остальные машины встали тоже стали кидать наши противотанковые гранаты им под колеса. Потом добивали тех, кто уцелел. Когда все закончилось, я подошел к ближнему ко мне убитому немцу. У него в карманах оказались сигареты, зажигалка, какие то бумаги на немецком, две золотых коронки, и большой нательный крест из золота. Во фляге был чай разбавленный спиртом. Но мы тоже понесли потери. Двенадцать человек были ранены осколками своих же гранат, двое красноармейцев были убиты. Убитых мы отнесли в лес и похоронили, отметив место на карте, а раненых отправили в дом лесника, вместе с санитаром и двумя бойцами, обещав забрать их при уходе.

29 прошел слух, что немцы захватили Дмитров и Яхрому. На следующий день, утром на стоянке началась суматоха. Мы должны были срочно выходить и идти на соединение с другими ротами нашего отряда, чтоб совместно двигаться к линии фронта. Пока мы собирали лагерь и делали носилки, командир послал несколько человек с подводой, которую мы забрали у немцев накануне, в дом лесника за ранеными. Раненые рассказали, что весь день они находились, зарывшись в стогу сена в ста метрах от дома, что только наш отряд ушел, еще были видны последние фигурки солдат, к дому подъехало 30 верховых немцев. Они боялись, что немцы увидят следы на снегу около стога, но была сильная поземка и уже через пол часа снег следы замел. Иначе могло бы случится худо. Немцы иногда наведывались днем, но ночью не появлялись и ночью кто мог ходить переходили в дом поесть и погреется. Остальным приносили еду туда. Один красноармеец ночью в стогу умер.

Как только раненые присоединились к нам, мы вышли на соединение с остальным отрядом, и были на главной стоянке через два часа. Тут встретились со своими друзьями и знакомыми с других рот и обменялись впечатлениями. Тут мы пристрелили нашу лошадь с подводы и так же для каждой роты были пристреляны по одной лошади тут же бродившие в лесу. Уже через час мы ели вареную конину. Мяса было много, варили, сколько хотели и ели сколько хотели. Оставшееся мясо положили в вещмешки, столько, сколько смогли нести. Мой командир отделения Егоров Михаил, из Москвы, заставил конскую булдыжку положить в свой вещмешок, дескать пригодится. Тут то я и решил на хорошем костре впервые просушить свои портянки. Ели разул одну ногу. Портянка и шерстяной носок были мокрыми, а верхняя часть ступни была покрыта небольшими водяными пузыриками, а к ним прилипли волосы от носка. Когда одевал сапог обратно, то уже без носков. – Не лезли в сапог. Пришлось носки убрать в вещмешок.
Во второй половине дня, с наступлением семерок мы начали свой путь к линии фронта. И настроение хорошие, и на сытый желудок в лесу потеплело и поземка кончилась. Роты в колоне на марше менялись местами. Сперва одна рота идет впереди протаптывая путь, потом другая. Когда наша рота шла во голове колонны, прошли некоторое расстояние и лес кончился. Перед нами оказалась открытое место пересекаемое двумя оврагами и хутор, в начале оврага справа на бугру. Из трубы одного дома шел дым, на улице бегали ребятишки. Возле дома стояла наша полуторка. За оврагом опять начинался лес, и до него было метров пятьсот, а до хутора не более двухсот метров. Командиры решили разделить отряд на две колонны, расстояние между ними сто метров и одновременно спускаться по обеим оврагам к противоположному лесу. Спускаясь в овраг наши взоры были притянуты к хутору. Вначале нас заметили ребятишки, которые замолкли, сгрудились на причелку одного дома и смотрели в нашу сторону. Затем появилась женщина, через короткое время к ней подошел немец с топором и ведром в руках, но бросил топор и ведро и бросился бегом в лес. Когда мы подходили к маленькому кустарнику на той стороне, поступила команда от разведчиков «Стой!» и «Ложись!» Так мы лежали не двигаясь минут пять. Кто-то из солдат заскулил, дескать если бы немец знал сколько нас здесь сгрудилось они бы одним пулеметом нас перебили, другой добавил, что не легче бы было бы если они откроют огонь из минометов. Кто-то громко прошептал – «прекратите скулить и так на душе кошки скребут!» Поступила команда, потеснится назад к оврагу, быстро но ползком. Почувствовалось что то неприятное. Прислушались. Слева нарастал гул моторов и лязганье. Это танки! Но сколько их? И куда они идут? Наверное нас обнаружили. Гул нарастал, потом совсем близко, потом стал удалятся в направление хутора. Поступила команда «ВПЕРЕД!» Мы вскочили и через тридцать метров одним махом перескочили через дорогу, по которой только что прошли несколько немецких танков. В воздухе еще висел запах сгоревшего керосина. Противник повидиму был уверен, что на этот раз он расквитается с нами за все причиненные ему неприятности. Но наш бывалый командир Иовлев повел отряд не на восток, а на запад и через какое то время мы оказались у такого же хутора но с другой стороны. Разведчики доложили командиру, что на обеих дорогах идущих на юг и на восток обнаружены засады, но сам отряд они потеряли. Глубокой ночью мы продолжали путь решили идти не по дорогам, а сперва лесом, по занесенному снегом проселку, а потом опять по льду. Выходя на лед мы увидели несколько брошенных советских танков. Один провалился под лед ,и из замерзшей полыньи торчала одна башня, и два других на лесной дороге в сторону водохранилища. Наверное у командира была старая карта, как у нас, на которой еще не было воды и тут проходила дорога на восток. И они, уходя от преследования, выскочили из леса, думая, что это поле. А потом бросили танки, и ушли по льду. Следов боя не было. Рядом был какой то большой населенный пункт. Было темно и высокий берег прикрывал нас чуть ли не с головой от чужих глаз. Затем по льду пришлось взбираться на полтора метра (перекат) и снова шли по льду, прижимаясь правой стороной к берегу.
Потом был долгожданный привал. Время близилось к рассвету. Слышны были в стороне разрывы наших снарядов и мин. Мы воодушевились, что линия фронта близка и идя по опушке леса стали громче разговаривать между собой, за что и поплатились. Я лично видел, как одна мина попала в дом. Дом на несколько секунд озарился светом. Это был большой дом дачного типа с надстройкой. Эти строения находились в трехстах метрах справа от нас. Корректировщики огня видимо обнаружили что то неладное на опушке леса и перенесли и направили огонь батареи на нас. Но быстро прекратили так как идущие впереди разведчики достигли их командного пункта. Их командир подал команду Прекратить огонь. Но теми минами, которые были уже выпущены, несколько человек были легко ранены. Осколки приняли на себя деревья. Лес укрыл их. А вот девушке не повезло. У нее была сильно ранена казенная часть, и одного сержанта рядом с ней убило наповал.

Задняя часть колоны нарушила строй и срезав угол пошла по открытому полю к другому лесу. В это время с советской стороны, в нашу сторону вдарил пулемет. Мы бросились на землю. Я видел, как кто то из командиров бросился в сторону советских траншей. Мы продолжали лежать еще пол часа. Когда разобрались, выяснилось, что хвост колонны пошел по минному полю и наблюдающим за этим из траншей, ничего не оставалось делать, как открыть огонь поверх наших голов. Мы обратили внимание, на снегу огромное количество телефонных проводов, порванных , скрученных, разных. Начинало сереть. Нам сказали, что машины за нами прибудут только вечером, и до этого момента приказали занять самую первую траншею. Хоть с нами был полковник в форме, а также комиссар, и мы все вышли в форме, чувствовалось некоторое настороженное отношение.

Оказывается на том месте, откуда мы вышли, по данным разведки должна была стоять фашистская стрелковая часть. Также утром мы к удивлению обнаружили, что на высоте, на берегу, левее как мы выходили, находятся немецкие позиции. То есть ночью все происходило, прям под носом у немцев. Наверное, они тоже в темноте приняли отряд за свое подкрепление. Мы провели в траншее до вечера. Только раненных отправили сразу в тыл. Мы ждали немецкой атаки или еще чего, но весь день ничего не происходило. А сзади с высоты за нами следили наши же красноармейцы.
Потом мы увидали нашего командира отряда разговорившего с командирами кавалеристами. Они были одеты в белые полушубки с воротниками. Полковник что то рассказывал им, показывая на карту и рукой на запад. Видно было, что настроение у него было хорошее оно передалось и нам. Тут нам пригодилась конина, которая была у нас, так кормить наш большой отряд было не чем. А было это в ночь с 3го на 4 декабря. Оказалось что мы вышли мы вышли в полосе 16 армии. За нами было Ленинградское шоссе и было это в 40 км от Москвы. Как стало смеркаться нас вывели в деревню АЛЕКСАНДРОВО? Оно находилось в лесу за передовой. В деревне не было ни одного гражданского, военных там тоже не было. Дома были обложены соломой, чтоб сжечь в случае прорыва противника. Отдохнув мы пошли к дороге. Там уже находились автомашины, которые должны были нас доставить в город. Так как машин не хватало, нам разрешили влезть всем и ехать стоя. Машины помчались к Москве. По пути мы видели передвижение наших минометных частей к фронту. Нас привезли в здание Тушинского аэродрома, который я покинул месяц назад. На втором этаже нашей роты было место для отдыха. У меня ступня примерзла к портянке, а портянка к сапогу. Я еле добрался до указанного места. Там уже никого не было. Все ушли на ужин. Я провел там какое то время, пока нога отмерзла. Выйдя у дежурного я узнал где столовая и пошел туда. В соловой находился только мой командир отделения сержант Егоров МА. Мне дали суп, четвертинку хлеба, сто грамм водки и половинку яблока. После водки разыгрался такой аппетит, что мне показалось, я совсем не наелся. Еще там находились военные обслуживающие аэродром. Они знали, что мы ходили к немцам в тыл и много расспрашивали, и оставшийся суп и хлеб подносили мне. Я ел и складывал тарелку на тарелку. У меня скопилось их три или четыре, и отвечал на вопросы как мог. Затем сержант спросил, осталась ли у меня та конская булдыжка, которую мы почти доели на передовой. Он договорился с поваром, что тот приготовит ее на отделение. Но все равно нам досталось по ложке жаренного пропущенного через машинку горячего мяса. Перед сном я читал газету «Правда» от 27 ноября, где было написано, что тут под Москвой начнется разгром врага. Так же мы узнали, что вторая часть отряда совместно с чекистами и партизанами разгромила штаб 12 армейского корпуса в Угодском заводе и захватили ценные документы. Потом была баня и дезинфекция. Нам заменили белье и ватники. После бани выдали денежное содержание. Я получил двойное – 16 рублей. Потом еще один ужин, на котором был сладкий чай. Спать легли уже по ночь.
Утром был медосмотр. У меня врач обнаружил обморожение ног второй стадии. Таких, как я оказалось 23 человека. Нам выписали карточки истории болезни и отправили на машине в военный лазарет на площади Маяковского, который для летчиков. Я рассказал, что я из 262 БАО, обслуживающий 215 авиаполк. Потом был в Отряде Особого назначения. Что на Клинском направлении обнаружен во время привала труп летчика ст. Лейтенанта. Потом приехали майор летчик и лейтенант чекист. Они попросили рассказать более подробно и показать на карте. Они выяснили, что это мог быть летчик их полка, так как они вылетали накануне в тот район на бомбежку. Даже назвали его фамилию, но я не запомнил. Тут же я увидел в газете «Красная звезда» большие три фотографии, среди них был и командир Рейне ЛД. Которому присвоено воинское звание Подполковник, а 215 ШАПп переименован в 6-й гвардейский ШАП. В тот же день мы радостно узнали, что оба наших фронта перешли в наступление и громя гитлеровцев продвигаются вперед. Вот сколько хороших вестей за один день, наверное самый радостный день, с начала войны. А вечером отвезли нас на вокзал, и отправили дальше в тыл. В санатории Сосны остались все мои документы, Комсомольский билет, дневник, фотографии, письма, удостоверение об окончании курсов счетоводов в г. Херсоне, и др. документы. И неизвестно теперь удастся ли их когда получить?! Вернусь ли опять в отряд!? Не удалось записать адреса боевых товарищей. До свидания Отряд Особого Назначения во главе с его командирами - умницами.

"МАТИЛЬДА" первые 20 таких танков прибыли в россию 28 октября 1942 года
так "за междупрочим".

Мы и прибыли на станцию г. АЛЕКСАНДРОВ что на северо-востоке от Москвы. За нами приехали на санках с лошадями. Нас привезли в госпиталь, который находился в деревянной школе. Всю неделю нас лечили смазывая обмороженные места зеленкой, и потом отправили из АЕКСАНДРОАВА в город МЫТИЩИ. Нас определили в батальон для выздоравливающих который находится в КОСТИНО в здании педучилища. Нас уже назначают в наряд по охране здания на улице. Стоит мороз. Пока обойдешь все здание ноги становятся как кольчужки. Каждый день приходят разные командиры и беседуют с каждым. Два дня назад со мной беседовал один майор. Он расспрашивал, откуда я родом, где встретил войну, где воевал, какое образование, какое имею воинское звание. Я отвечал честь по чести, мол я рядовой, должность занимаю сержантскую, что деньги получаю вдвойне от рядового 16 руб. Майор стал ругаться и упрекать меня, этим. Что я имею образование 8 классов, а не имею звания даже сержанта, в то время когда на фронте не хватает командиров. Я ему тогда ответил, что меня никто не направлял в школу младших командиров, Однажды я попросился пойти учится на стрелка радиста, но мне наш зам ком. по строевой мне ответил, что там нужен смелый, энергичный человек, что там придется вести огонь и одновременно работать со связью, и предложил мне пойти учится на курсы кладовщиков. Меня это еще тогда обидело и я вообще не пошел учится ни на кого, решив потом подать прошение о переводе, когда буду не так нужен в части. Тогда майор сказал, что направит меня в полковую школу младших командиров, и если я ее закончу хорошо, то пойду сразу учиться на среднего командира. Это очень здорово. Надо стараться учится хорошо.

28 декабря 1941 года.
Вчера нас, несколько человек на санках, из КОСТИНО нас на санках перевезли в МЫТИЩИ, в расположение военного городка, состоящего из нескольких трехэтажных домов, где размещался 206 ой стрелковый полк. Как только вошли в казарму нас сразу распределили по отделениям, взводам. Я попал в стрелковую роту. Жалко. Хотелось в пулеметную. Ну поживем увидим. Нам приказали сдвинуть две железных койки вместе, накрыть деревянным щитом, чтоб на них могли спать три человека. Одну плащ-палатку и одну шинель положили на щиты, а сами накрывались двумя другими. Вещмешки положили под голову. Решили посередине ложится по очереди.
1 января. 1942 года.
Перед новым годом 31 декабря для нас был показан хороший концерт и показали совсем новый кинофильм «Приключения Корзинкиной». Я смеялся до слез. Как же было все здорово до войны. Потом даже стало грустно. Наверное, сейчас уже нужны новые кинофильмы, героические, про войну. Наконец то мы погнали Фрицев.
Сегодня весь личный состав ходил в лес на лыжах там нам показали, где будут проходить занятия по огневой подготовке, стрельбе. Там находится стрельбище, домики, палатки. Приходили местные жители, которые сказали, что видели немецкую разведку на окраине МЫТИЩЕЙ. Я им не верю. У страха глаза велики.
7 января 1942 года.
Занятия проходят по графику. Подъем в 6 утра, занятия до обеда, после обеда уходим в лес. График составлен таким образом, чтоб через месяц мы стали бы младшими командирами. Основной упор делается на тактику, огневую подготовку и обязанности командира отделения в бою. Тактические занятия проводятся в темное время. Возвращаясь в казарму, мы не можем по одному подняться на третий этаж. Не хватает сил. Беремся за руки и помогаем друг другу идти. Кормят нас хуже чем до этого. Скорее бы закончить школу и попасть или в школу средних командиров или сразу на фронт. Командир нашего отделения ходит в очках. Иногда просит меня сходить переписать какие занятия на завтра. А иногда он меня освобождает от тактики, и я готовлю ему конспект на завтра. И мне интересно и ему облегчение и предмет я знаю лучше других.
9 января. 1942 года.
Я упросил нашего командира отделения отправить меня в наряд на кухню. Уж больно хотелось есть. На кухне повар заставил меня вытирать потеки из котла пшенного супа на плитках облицованной печи. Вытер. Перед раздачей пищи появился зав.столовой. Повар как то неудобно поднимал крышку кола, она обернулась в котел и часть супа снова потекла по плите, и мне все нужно было делать вновь. Зав столовой стал ругать повара, а потом понял, что тот нетрезв. Он отстранил его от раздачи пищи и сказал, что будет просить начальство отправить его на фронт. Зав столовой стал раздавать пищу сам. Нам наложил полные котелки супа и потребовал, чтоб мы быстро все съели, так как нужно кормить курсантов. Суп был как кипяток и я обжег весь рот. После ужина в столовой остались те курсанты, которые надеялись получить добавку и искали знакомых среди рабочих по кухне. Ко мне подошел мой товарищ с кем я сплю, и я ему отдал свой суп, который я так и недоел, надеясь, что получу еще. Но начальник столовой слил весь суп и куда то унес. А мне сказал, мол, ты свою порцию получил и что ты лучше других. А если я ее отдал, то должен идти и забрать обратно. Когда привезли продукты, то их разгружали под пристальным взглядом нач. столовой и многих других пар глаз, поле чего кладовка была закрыта на замок. Я больше никогда не буду просится на кухню.
11 января 1942 года
Послал письмо в 262 БАО Губанову Михаилу. Писарю строевой части. Написал где я нахожусь. И как у них дела?
21 января 1942 года.
Занятия целый день проходили в классе, так как на улице было сорок градусов мороза. На фронте нас никто в класс не посадит, погреется. Сегодня встретил сержанта Берсона. Мы были вместе в отряде, потом в госпитале, теперь он является старшиной в учебной пулеметной роте. Пригласил меня перейти к нему, хоть я очень хотел, но отказался. Если бы раньше, а сейчас, скоро начнутся экзамены на присвоения звания сержанта.
23 января 1942 года.
Сегодня старшина вызвал меня и еще нескольких курсантов к себе в комнату. Но на стал с нами разговаривать, а закрыл на ключ и ушел велев подождать. Мы терялись в догадках, что случилась. Прошло полчаса дверь открылась и он нам приказал отправляться в казарму. В казарме мы узнали, что приезжали вербовщики набирать желающих учится на средних командиров, Не нашел желающих с подходящей успеваемостью, забрали одного и ушли в другие роты. Он это сделал специально. Я очень огорчился. Но что я теперь тут могу поделать. Нужно хорошо сдать экзамены и не отчаиваться. Там видно будет.

26 января1942 года. Вчера мы сдали последние экзамены. Все сдали либо «хорошо» либо «отлично». Я сдал на отлично, только по стрельбе у меня было «хорошо». Целый день находимся в казарме. На улице холодно. Странно лежать, сидеть ни чего не делать. Сегодня отправили часть сержантов на фронт. Их посадили на несколько саней и увезли на станцию. Завтра или послезавтра наша очередь. Уж лучше быстрее. Когда ничего не делаешь, в голову лезут всякие тревожные мысли.
28 января 1942года. Сегодня нас отправят на фронт. Мы последние. Казарма почти опустела. Нас осталось в ней около 30 человек. Сегодня впервой раз нас накормили до пуза. Можно было есть суп и хлеб сколько влезет, а после обеда выдали каждому хлеб и колбасу с расчетом на два дня. По буханке и по кольцу колбасы. Но мне кажется на два дня этого количества мало. Неужели фронт уже так далеко, что мы будем два дня ехать на поезде.

30 января 1942 Поезд остановился, где то на полустанке недалеко от Москвы. Мы едим в теплушке. Нас тут 12 человек. Колбасу и хлеб уже доели. В теплушке тепло. Топим дровами печь. Но из двери на ходу дует. На остановке нам выдали по одной булочке, которые были еще теплыми. Мы съели их как пряники. Пьем топленый на печи снег. У кого то остался сахар, и мы им подсластили воду.
1 февраля 1942 года. Поезд остановился на станции МЕДЫНЬ. Разгрузились. Прям у эшелона нам раздали сухари, посадили на машины и колонна из двух машин двинулась к линии фронта. Ночь была светлая от сияющей луны, а дорога на фоне снега была черной полосой. Вдруг внезапно, откуда ни возьмись, появились немецкие самолеты. Они сразу, издали начали обстреливать колонну из пулеметов. Некоторые не дожидаясь остановки машин, попрыгали с бортов, В результате налета шесть чел были убиты или ранены, а одного задавило машиной, но не насмерть, а переехало ноги. Мы их погрузили всех на одну машину и отправили обратно к эшелону. Нас осталось 18 человек, в одной машине. Раньше немцы ночью не летали.
Дальше опять идет сплошной аккуратно написанный текст
Мы проехали указатель Смоленская область. Снизу к ней были прибиты еще, какие то надписи на немецком языке. Нас свезли с дороги и привезли в населенный пункт ДЁРНОВО, между МЕДЫНЬЮ и ЮХНОВЫМ. Машина остановилась недалеко от догорающего деревянного дома. Тут нам приказали ждать приказа, а мы подошли к дому поближе, так как от него шло тепло. Когда начало какой то старшина приказал нам идти к сараю получать оружие. За сараем мы увидели сани в которых лежали винтовки разных образцов, патроны в пачках и гранаты. Оружие прибыло с места боя, его было много, больше чем нас, и мы могли выбрать. Некоторые винтовки в крови. У некоторых приклады были посечены осколками. Но делать нечего. Я взял себе СВТ, хоть она была попачкана кровью и ни кто ее брать не хотел. Мне нравится эта винтовка. Если перевернуть курок, из нее можно стрелять как из автомата. Еще пару гранат и много патронов. Я стоял в стороне у догорающего дома, чистил свое оружие. Ко мне подошел майор и спросил
-Сержанты, которые прибыли на машине – где?
- Вон там, за сараем
Сперва он искал старшего команды, но не найдя его, забрал меня, сказав, что старшему скажут что меня забрал он. Мы пошли в поле. В поле стоял холмик, а ха ним был погреб. Перед погребом стоял полковник, а перед ним с полсотни солдат разных возрастов и он им, что-то говорил. Когда мы подошли майор велел мне подождать, а сам подошел к полковнику, сказал шепотом и указал на меня. Тот кивнул, и майор вернувшись мне вручил листок, на котором было написано шесть фамилий. Так я и стал командиром отделения. После митинга я стал их искать по списку. Тоже самое делали и другие сержанты, все были не из нашей школы. Потом комплектовались взвода, но это уже когда мы прибыли в полк. Полк находился рядом в перелеске а штаб был в уцелевшем колхозном коровнике. Там у меня забрали аттестат и документы и назначили командиром взвода. Я этому очень удивился, ведь там были особенные. Я приметил одного  лейтенанта, который на петлицах имел два сияющих рубином кубаря, у него был лихой бывалый вид, брусничного? (знак вопроса мой) цвета ватная куртка, такая же, как у и старшины в сержантской школе. (Куртки из такого материала шила лишь одна артель на Таганской площади, в Москве и они были очень модные) и застиранная почти добела гимнастерка, а я имел только нитками обозначенные два треугольника на уголках, но его тоже назначали командиром взвода. Скомплектовав взвода, получив необходимое вещевое имущество, посля обеда в полку, с наступлением сумерек нас вывели на дорогу ведущему к КРЮКОВО. Когда шли нам один командир объяснил, что мы находимся в составе 5й гвардейской стрелковой дивизии, 530 гв. Стрелковом полку. Назвал фамилии командиров, что командовал дивизией полковник Миронов, которого я видел на митинге, а сейчас уже генерал майор, но ходит в старой шинели. Все это передавалось по колонне, чтоб каждый знал, в какую героическую часть он попал. Потом свернули влево в лес и остановились. Впереди горело что-то. Пока шли нагрелись, а тут стали мерзнуть. Костры запретили разводить. Мои обмороженные ноги очень чувствительны к морозу. Командиров было только один ст. лейтенант с гвардейским значком поверх шинели. оН несколько раз проходил возле нас, рассматривал но ничего не говорил. Потом подошел и прямо глядя мне в глаза спросил _кто тут из сержантов, прибывших ночью из МЫТИЩЕЙ? - Я сказал я ему. Он приказал следовать за ним. Он влез в землянку, а я только просунул голову лежа на снегу. Тут он сказал, что я назначаюсь командиром роты. Я возразил, что и так перешагнул одну ступень и что есть по званию выше меня, Но он закричал, - ты что пререкаться сюда направлен? Пришлось идти ко взводу. Старший лейтенант перед строем объявил, что я назначаюсь командиром роты. А я перед взводом объявил о назначении в место себя пожилого ефрейтора со своего отделения. Тот тоже стал отказывается, но я крикнул на него теми же словами как лейтенант на меня.

Через несколько минут слышу – командир первой роты! (как будто тут находится несколько рот) к нам подходит опять ст лейтенант и за собой ведет пулеметный расчет с пулеметом «максим» ком. расчета – цыган. Потом привел сержанта, сказал – ты будешь старшиной. Спустя несколько минут привел еще двух пулеметчиков с пулеметом»максим» но те сказали, что пулемет неисправный. А потом ст. Лейтенант за шиворот притащил высокого роста солдата и сказал, что это дезертир. Если что он его пристрелит. Он все время прячется за спины других. Таким образом набралось более 60 чел. но по фамилии я никого не знал, кроме тех 6 человек, которые были написаны на листке, когда формировалось отделение. Никто не знал и меня.

Ближе к ночи старший лейтенант вызвал меня в землянку и отдал приказ. Из приказа я понял, что в час ночи 5го февраля 1942 года два полка дивизии начнут наступление в сторону населенного пункта КРЮКОВО, один с левой стороны, другой справой, с задачей охватить КРЮКОВО отрезать путь отхода противнику и затем уничтожить его. потом мы вышли на улицу. Нашему батальону приказано перейти в наступление во втором эшелоне на левом фланге. Получив приказ, я вышел на улицу чтоб отравится готовит роту к наступлению. Старший лейтенант вышел со мной. Он дал мне наган, и спросил, умею ли пользоваться. Увидев мое немного пренебрежительное к нему отношение - сказал такую речь.

- знаешь, зачем тебе этот наган? Он тебе не для фрицев. У тебя теперь два смертных врага, один – фашисты, а второй – вон тот, и он показал на долговязого солдата - дезертира сидевшего чуть в сторонке от остальных. Если он струсит, и заляжет, то вся рота заляжет, и немцы и тебя, и всех, из пулемета убьют, пока будите лежать. А коль он, не дай бог, побежит, и рота побежит за ним, то тебя после боя расстреляют, а он может свою шкуру и спасет. Поэтому этот наган для него. Или таких, как он. Подумай об этом. Никто тебя не осудит. Потом он посмотрел на мои ниточные треугольники на шинели усмехнулся, и добавил. После боя, если все будет нормально, я тебя провожу к Якову, он полковой бляхер. Он тебе такие уголки состряпает, - будешь как орден носить.
Меня больше взволновали не треугольники, а фраза – «если все будет нормально».
Уйдя от лейтенанта, я решил сперва сходить к соседям, чтоб понимать с кем мы наступаем вместе и немного себя успокоить. Я пошел в ту сторону. Пока подходил, видел, что горит костер, у которого сидят два десятка бойцов и младших командиров. Хоть лес и прикрывал их но всполохи пламени были видны. Значит полк недалеко. Я прошел мимо костра дальше, мне показалось что это легкораненые из полка. Но дальше не было ни костров, ни звуков. Я решил, что полк выдвинулся раньше времени в наступление, о чем, придя в свое расположение доложил ст. лейтенанту. Но он сказал, не могут они выступить без команды. Они должны сидеть у костра. Я снова пошел, подошел к костру спросил сидящих, А остальной полк? Что уже ушел в наступление? Один сидящий посмотрел на меня, Какой полк? Вот весь полк. И среди нас есть больные, раненые и нет командиров. С кем наступать! Обо всем этом я доложил командиру. Он ничего не ответил. Потом отдал приказ двум сорокапяткам открыть огонь по КРЮКОВО. Потом выслали разведку, выявить огневые точки. Разведка вернулась и доложила, что когда сорокапятки стреляли по деревне, там уже находились бойцы соседнего полка. Они просили больше не стрелять. Мы к этому времени, уже обошли КРЮКОВО слева и Ст. Лейтенант приказал мне построить роту, и двигается в КРЮКОВО ускоренным шагом. Мне приказал идти впереди колонны, но и сам пошел рядом со мной. Идем. Сзади на западе, зарево. Оно освещает небо. Дорога очищена немцами. Снег сгорнут на правую сторону, большими сугробами. За сугробами лес. Когда остановились, не доходя до населенного пункта метров двести, оттуда и правее деревни прогремела пулеметная очередь по центру нашей колонны. Я оглянулся, увидел, что два человека выскочили из колонны в лево и побежали к телеграфному столбу. И через секунду последовал взрыв. В воздух полетели куски шинели. Оказалось, Второй солдат остановился и поняв что попал на минное поле стал кричать, чтоб его спасли. Старший лейтенант, сказал, что команды покинуть строй не было, и чтоб он выбирался сам, или оставался бы там, пока не прейдет какая часть с саперами. А у него их нет. Оказалась, что стреляли наш пулемет, который замаскировали правее деревни. Пулеметчик заметил колонну с немецкой стороны, но не был уверен, по этому дал очередь поверх голов и не причинила ни какого ущерба. А на мине подорвался тот самый лейтенант, которого я увидел в строю утром, с красивыми рубиновыми кубарями. Потом я узнал, что его сняли со взвода в моей роте, за трусость. Когда мы подходили к какому то сожженному зданию П образной формы, стоявшему на краю деревни, сзади раздался еще взрыв. Это второй солдат, убежавший из строя, попытался выйти на дорогу, по своим следам, но тоже подорвался.
Возле здания, в сугробе торчал какой-то толи трактор, толи танк, занесенный снегом. Кругом валялись металлические бочки, как из под горючего, и другой хлам. Командир приказал завести людей во двор дома. Я дал команду, но никто не тронулся. Пришлось идти первому. За мной след в след пошли и другие, и вся рота. Боялись что там тоже заминировано. Когда вошли во двор все осмелели, но все рано перед рассветом один солдат был убит миной. Он что хотел оторвать или отломать у машины.
Пришла кухня. В тишине все позавтракали. Кухня ушла. Противник стал обстреливать из миномета место где мы находились. Я по своей инициативе приказал выдвинутся вперед метров на двести от строения и окопаться. Опять пришлось идти по снежной целине первому. Окопавшись рядом с дорогой я увидел, что на левой стороне дороги стоят два наших орудия и расчеты быстро занимали свои места по боевому расписанию. Потом увидел, что с тылу по этой дороге движется черная легковая машина отечественного производства М 100. Я подумал: Едеть на машине не менее ком. полка. От нас машина метров в 300 в тылу. Машина перед артиллеристами притормаживает. В это время артиллеристы направляются к машине, а старший выбежал на доклад. Но машина резко набирает скорость и движется вперед в сторону противника. Артиллеристы побежали к орудиям, даже успели провести один выстрел, но он далеко пролетел от цели. Мы тоже не смогли открыть огня, так как дорога пошла вниз, и там ее не видать вообще было.
Когда все окопались, я решил переписать командиров и солдат своей роты. На обочине стоял заваленный снегом трактор ХТЗ. Кабина накрыта тентом, тент завален снегом. Пристроившись в кабине, я написал заголовок. Первый стрелковый взвод. Командир взвода…. И дальше прочерки для имен. Но начался опять минометный налет. Он был не долго, когда закончился я, вылез из-под трактора, и первое что увидел – как раз командира первого взвода, которого я не успел записать, стоящего опершись о дерево. Он был убит осколком от мины. Остальные солдаты должны были размещается правее него в окопах но окопы оказались пустыми. Я их потом нашел. Оказалось, как начался обстрел, поняв, что обстрел прицельный, командир третьего стрелкового взвода увел солдат к себе, еще правее, чем спас многим жизнь. В течение дня немцы еще несколько раз обстреливали лес, но никакого ущерба не нанесли. Я не спал больше суток, по этому, сообщив пожилому солдату, которого фамилию я знал, где я, залез под трактор и спал какое-то время, пока не проснулся от холода. Обед я проспал. Солдат говорил, что будил меня, но я не проснулся. Они оставили мне хлеба и немного конского мяса, а суп съели. Все равно он бы замерз.

Понадвечер меня опять вызвал командир к себе и представил нового лейтенанта, который будет теперь командиром первый роты. Я был очень рад, Лейтенант мне понравился. Он был плотный, невысокого роста, с приятной образованной речью. Я передал ему свое «командование», и хотел отдать Наган, но он сказал, что у него есть свой. Я остался командиром первого стрелкового взвода. Рота выдвинулась вперед еще на 200 метров, и заняла вновь оборону. Каждый оборудовал себе окоп прям в снегу. Некоторые даже вгрызлись немного в мерзлую землю. Окоп скрывает от морозного ветра, он скрывал тело солдата от противника, но когда мерзли ноги приходилось вставать и прыгать пока не согреешься. Немцы сперва по прежнему кидали мины, позади нас, но потом заметили и стали кидать в нашу сторону, но редко, одна две мины в час. Ночью вновь прибывший лейтенант обошел личный состав роты. Расспрашивал, как люди себя чувствуют и чем нуждаются. Затем ушел в землянку штаба, но в скорости появился. Мне принес какие то зайчии рукавицы. Когда я одел их на руки, мне показалось такое тепло, и отеческая забота, что словами не выскажешь.

Лейтенант просил следить за тем, чтоб люди не обморозились. Снова ушел. Но скоро прибежал посыльный, сказал, чтоб я опять принял командование ротой, так как лейтенант подорвался на мине, и его унесли в медсанбат. Так мы просидели в лесу несколько суток. Старшего лейтенанта с гвардейским значком поверх шинели я больше не видел, не видел и других каких ни будь командиров. В штабную землянку меня ни кто не приглашал, по этому, что делалось, я не знал, а самому было сходить неудобно. На исходе третьего  дня, это было 5 февраля 1942, появился какой то капитан. Я его видел впервые. Представился, что он командир батальона этого полка. Он был одет в белый полушубок, поверх полушубка ремень с портупеей, кобура с пистолетом и небольшая сержантская сумка. Кто то про него говорил, что он был ранен, но в госпиталь идти отказался, лечился тут же в землянке. Он ознакомил с приказам дальнейшего наступления на населенный пункт СТРЕКАЛОВО. Но не в лоб, а тоже в обход его справа от дороги. Такая тактика мне давно известна, мы часто ее применяли в ноябре 1941 года под командованием полковника ИОВЛЕВА.
Я послал опять послал в разведку отряд вправо, к деревне узнать, в чьих она руках. Оно оказалось в руках соседнего полка. Это облегчило продвижение в тыл противника. Вести роту пришлось мне. Капитана, который после ранения я не видел. Шли гуськом, используя лес. Ночь оказалась морозной и лунной. На небе ни облачка. Когда окончился лесной массив, открылась огромная поляна. Ее нам нужно было преодолеть. Но появился в воздухе самолет типа У-2, но немного не похож. Мы остановились, как шли. Он снизился до возможного, и рассматривал нашу колонну. Он сделал один за другим несколько кругов, даже, казалось, хотел сесть на снег, но, не подав ни каких знаков или сигналов, улетел, куда-то вправо, восвояси. Чей это был самолет, что он высматривал, мне осталось неизвестно. На рассвете, когда мороз начинался все сильнее и сильнее, в основном без боя заняли СТРЕКАЛОВО целым и невредимым. Мы почти не понесли никаких потерь и не нашли убитых немцев. Я на несколько минут вошел в крайний дом. Чтоб хоть чуть чуть согреется. Но в доме никого, дом был не натоплен. Один из солдат увидел ходики они стояли. Один солдат подошел и хотел качнуть маятник, но другой его одернул. Осмотрелись. От часов шел тонюсенький проводок в к окну, от окна на улицу. На улице кокая то куча из бочек, запорошенных снегом. Мы покинули дом и я дал команду преследовать противника. Следы были хорошо видны Немцы отходили строго вниз к реке УГРА. Видим, они в километре, увозят минометы, а мы их догнать не можем. Пошел снег. Видимость исчезла. Дорога стала скользкой и тяжелой. Потом стали появляться прогалины в небе. Даже солнышко увидели. А однажды из такой прогалины появился немецкий самолет и дал по нам длинную очередь изо всех пулеметов. Но нам он вреда не причинил и улетел в сторону Юхнова. К темноте мы достигли р УГРА и правее дороги невдалеке от КОЛЫХМАНОВСКОГО моста заняли оборону. У нас было в роте 4 человека раненных. Я не видел где и как их ранило и ума не могу приложить в какой момент это случилось. Их отправили в СТРЕКАЛОВО.
(дальше совсем слепой текст)
Пришла кухня и кормила личный состав щами. Капусту видно рубили топором или лопатой. Нам как гвардейцам выдавали не сухари, а свежий печеный хлеб. Но он так замерз, что его без ножа не одолеть. Тут как раз очень годится штык от СВТ. Остальные опускали буханки в котелок со щами, и ждали, когда хоть часть хлеба оттает. Правда, из за этого щи остывали. Старшина раздавая по 100 граммов водки, в конце раздачи, а я ел последним, налил мне полную баклажку, но я к ей не прикоснулся, боясь, что от водки на морозе я еще быстрей замерзну. Поужинав, сделал в снегу себе ямку «окоп» в который из ближайшего лесу принесло несколько сухих лоточков, не помню какого дерева. Сказал подчиненным, где я буду находится, лег, и мгновенно уснул. Мне снилось, что я лежу под одеялом и мне душно, и я пытаюсь снять с себя это одеяло. В это время меня разбудил посыльный, с приказом, чтоб я принимал пополнение. Я не мог подняться. Мне он попытался помочь, но когда он дотронулся, меня стало крючить и коробить. Я начал резко мерзнуть и вспоминать то мгновение с сожалением, когда мне было жарко. Я уже сидел в окопе, но ноги в коленях не гнулись. Посыльный меня ставил на ноги, но я несколько раз падал. После получения пополнения я боялся спать.
На следующий день 7 февраля 1942 года, в 10 утра пришел приказ комбата перевести роту с правой стороны шоссе, на левую, к основанию высоты, на которой находился лес. Лес был и до нее. В начале мы все подумали, что туда привезли кухню и будут кормить людей. Когда шли стояла такая тишина и спокойствие, что не верилось, что рядом есть фронт. Солнце яркое, только идти и радоваться! Вдруг неожиданно противник открыл огонь из всего, что у него было. Эта высота вроде как наша! Я так считал. Мы не знали что делать, и все залегли. Вдруг я увидел как еще одна рота правее нас бежит к высоте. Я понял, что должен что то делать и закричал, рота слева справа от меня в цепь марш, И вскочил первым, к удивлению заметил, что солдаты четко на бегу стали разворачиваться в цепь. Мы бежали вперед, пытаясь одним броском достичь мертвую зону, - изгиб на высоте. Вокруг рвались снаряды и мины, и стоял такой грохот, что выстрелов из винтовок не было слышно. Доставалось не только от осколков. Меня с ног сбил огромный ком промерзшей земли, а второй попал в лицо и разбил нос и губу. Падая, я подумал, что убит, но потом сообразил в чем дело. Рота ушла вперед, я поднялся, подобрал СВТ и побежал следом. Кровь струилась по носу, и лилась на шинель, я ее вытирал рукавом и размазал по всему лицу. Немцы оставили позиции, и пустились наутек. Когда я поднялся на высоту, последними, к ней поднимался пулеметный расчет, неся пулемет и все хозяйство. Взобравшись наверх, я увидел, что вся рота, пустилась в низ к Угре за немцами вдогонку. А здесь на высоте был немецкий пулемет, который, как я потом узнал, наши артиллеристы попали первым же снарядом. И несколько солдат копались в вещах убитых немцев. Я заорал на них матерно, что они трусы и мародеры, что все преследуют врага, а они тут прячут свои шкуры, потом вспомнил про наган и достал его из кармана. Но, наверное, мой вид, с окровавленным лицом, без каски и распахнутой шинели и без нагана произвел на них впечатление, и они стали выкарабкивается из траншеи, я хотел дать приказ, пулеметному расчету, но они и без моей команды знали что делать. Мы побежали вниз к реке. Сзади застрекотал пулемет. Мародеров я гнал перед собой. Вдруг один из них охнул и упал вниз, упали остальные, я увидал фонтаны снега перед своими ногами, и упал лицом в снег тоже. Тогда я осмотрелся. С права метрах в 400 виден мост, он взорван и выглядит углом вниз к правому берегу. От моста идет лес. Слева и впереди и за рекой тоже был лес но его вырубили наверное перед войной. Кое где торчат пни и выкорчеванные коряги, а дальше на том берегу, наверху опять лес. Там в 300 метрах от реки новые немецкие позиции. Передо мной в 30 метрах лежал убитый фашист, за ним через тридцать метров еще один и потом еще. А дальше несколько наших бойцов, сраженных, по видимому, одной очередью. Солдат испустивший крик, не пострадал, ему пуля порвала сапог и немного задела ногу. Дальше, на том берегу реки, возле самой кромки берега, на льду залегла вся наша рота. Этот берег был крутой, а тот пологий, и дальше длинный хорошо простреливаемый склон, откуда-то оттуда фашистский пулеметчик простреливал все подозрительное. Дзинь, и у убитого немецкого солдата отлетела каска и покатилась в нашу сторону. Я с головой зарылся в снег. Так лежал, пока немцы не успокоились. Вдруг слышу, голос с высоты: -а ну все назад! Оглянулся. До траншей на высоте всего метров 50, и вижу там того капитана в белом полушубке, Поползли назад. Немцы молчат. Добрались до траншей. Я думаю, сейчас мне крышка. Рота залегла, задачу не выполнила и я не ранен, ни убит. Вижу, лейтенант злой, глаза сверкают, Орет на меня:
– Где лейтенант такой то? почему не остановились на высоте?- я пожимаю плечами,
-Он должен был принять у тебя роту, там, перед атакой. Где он?
я говорю, что ни какого лейтенанта я не видел
-А кто командовал ротой?
-Я и командовал и ни какого приказа не получал, а действовал сообразно обстановке.
Он посмотрел на меня и уже спокойнее сказал:
-Верните роту обратно-
И увидев, что я собираюсь лезть через брусфер, схватил меня за шиворот обратно и сказал
-пошлите связного,
-У меня нет-
«Ты же командир роты, твою мать, уже на первый день. Почему нет посыльного, вот того, пошли» и он показал на одного из мародеров.
Потом спросил, не ранен ли я. Я сказал:
– Никак нет, и попросил остаться.

Рота вернулась. По одному, по несколько, кто как смог. Еще за светло убитых бойцов со склона подобрали и отвезли хоронить в деревню, КУВШИНОВО что была сразу за высотой через дорогу, откуда мы пришли. Оказалось, что склон, по которому мы наступали, был заминирован, но не часто. Днем прибыл взвод саперов. Они сняли пару десятков мин. Я вечером пересчитал роту, не хватало 26 человек, но ночью подходили еще. Утром за темно меня разбудил красноармеец из пулеметного расчета и сказал, что меня ищет комбат. Он уже пришел сюда же на высоту. Сказал, что перед рассветом будем наступать. В 7 утра, без артиллерийской подготовки, ее у нас есть только две пушки, начинаем атаку. Справа с нами вдоль моста будет наступать 568 сп. Нужно заранее поднять солдат и разъяснить каждому задачу. У немцев наверняка пристреляны участки, и если мы их проскочим разом, за темно, то потери будет минимальными. Нужен порыв, как раньше! Мы должны быть в Юхнове не позднее завтрашнего числа. Если грянем разом, немец опять побежит

Я ушел. Будил солдат, собирал их вместе, передавал им слова капитана. Все воодушевленно слушали. Только в одном окопе, один красноармеец мне сказал, - ты новенький, не знаешь, в Барсуках от нашей роты осталось меньше трети. Я подумал, что я действительно новенький, хотя был командиром роты и считал себя уже ветераном, больше половины роты пополнилось на моих глазах. Перед рассветом капитан сам повел роту в атаку. Он сперва прошел по брустверу окопов и повторил еще раз то что сказал мне, и что я уже рассказал подчиненным. Но сигнала к атаке не последовало. Мы ждали пока начнет соседний полк, а он все не начинал. Уже скоро должно начать сереть. Мы с тревогой смотрели на капитана и на небо. Западнее Колыхмановского моста, на немецкой стороне занималось зарево. Потом, он сказал – «в бой! До берега идем тихо, и оттуда, по команде, одним броском им на плечи». Мы пошли и я заметил, что правее нас соседний полк тоже пошел в атаку. Пока спускались к берегу, немцы молчали. Может, не видели, а может, ждали. Нас к тому же пни и кусты скрывали. И только как мы спустились на лед, раздались первые выстрелы. Сзади нас хлопнула первая минометная мина. Но не понеся потери мы залегли на склоне берега, где и вчера. Выше на берегу видны были наши товарищи убитые накануне. Отсюда мы не видели соседнего полка. Комбат сказал мне, так, чтоб все слышали. Мол – «огонь слабый, их тут не много. Ротный, я поведу солдат в атаку, а ты пойдешь последний. Чтоб ни один трус тут не остался. Возьмешь свой наган и пристрелишь последнего, кто тут задержится». Потом уже лично мне и тише. «Они не стреляют, у них наверняка пристрелена кромка берега. Если разом, как селедки, выскочим, дальше будет легче». Ну мы все по команде разом, ура! Рванули вперед. Комбат первый. И мгновенно такой грохот начался. Я тоже лезу вверх, в спину бойца толкаю, вдруг я даже рукой удар почувствовал. Солдата убило, он повалился на меня, мы и еще схватил за шинель мертвой хваткой. Пока я вылез из под него, освободился, смотрю, за секунду пол роты нет. Остальные снизу в снег вжались. Смотрю, капитан лежит, впереди метрах в семи, но живой. Пар изо рта идет. Все это морально повлияло на остальных солдат, и рота успеха не имела. Мне пришлось вытаскивать его с поля боя. Когда я подполз к нему, он попросил меня одеть ему свои заячьи рукавицы, так как у него замерзли руки. Затем я пробил корку в снегу, осадил снег, а затем с трудом взвалил его себе на спину и мы ползком двинулись к реке. Ох как это трудно делать. Порой казалось, что пусть пристрелят нас обоих, чем так мучится, под огнем. Когда его положили на лед реки – мороз стал выжимать кровь. Конечно нужно было его срочно в медсанбат. Вчетвером на плащ палатке мы быстро выскочили на наш, взяли берег, взяли правее, в овражек и скрылись в лесу. Там увидели сани запряженные лошадкой. Просим направить капитана в санбат. Оказывается – «Не могу», мотивировка – «везу боеприпасы на передний край». Но на наше счастье появился какой то лейтенант, приказал отвезти раненного и вернуть сани владельцу. Что и было сделано. Мы отвезли его в СТРЕКАЛОВО и вернулись. Рота вернулась на левый берег в подавленном настроении, в связи с неудачным наступлением и потери комбата. Посыльный передал приказ – роте вернутся на высоту, занять круговую оборону и наблюдать внимательно за действиями противника. Так мы просидели дней десять. Нас кормили хорошо, /мы получали еду и на погибших/, но не пополняли. Как то в воздухе появилась звено из трех наших истребителей ЛАГГ, 3 Мы на аэродроме их называли «Лакированный гарантированный гроб». Тройками летали до войны и в самом ее начале. Потом по парам. А тут опять тройка появилась. Сделав на высоте несколько больших кругов над мостом и немецкими позициями, ушли восвояси. И сразу появилось несколько немецких звеньев. Никого не обнаружив, они обстреляли нашу высоту, и что то на дороге в районе Стрекалово. У нас были хорошие ячейки и немцы стреляли в пустую . На пятый день, приехал в санях какой-то командир, за полушубком петлиц не видно. Вроде начальник штаба. Спросил - сколько в роте осталось, приказал подать список погибших. А я знаю по именам только свое отделение, а остальных и не знаю. И сколько их там лежит тоже. Нам, тем не менее, пайки срезали но не сильно.

Жизнь в обороне, происходила не по временам суток, а по часам. Я спал, потом, через какое-то время становилось очень холодно, просыпался и старался согреется. Для этого прыгал или копал. Согревшись, опять старался заснуть, и так круглые сутки. И ночью и днем. Так поступали многие, и через несколько дней рота глубоко зарылась в землю, и у каждого была своя ниша для сна. Её рыли сразу на двух, трех человек, и ложились посередке по очереди. Еще была землянка, с немецкой печкой. Я так наладил службу, чтобы в ней находился караул. Отдыхающая и бодрствующие смены. Всего восемь человек. Больше туда не помещалось. И еще дежурная смена находилась в ячейках, через пятьдесят метров один от другого. Каждый хотел попасть в караул, чтоб отоспаться в тепле и иметь возможность снять обувь. Ночью ползали к реке, чтоб снять шинели с убитых, но мертвые так окоченели, что это не всегда удавалось сделать. Все дни были похожи. Хорошо, что все были сытые.

Потом, через день после того как приезжал офицер, меня вызвали в штаб, он был чуть западнее в перелеске от СТРЕКАЛОВО. Там тоже был капитан и майор. Расспрашивали об атаке, что и как было. Ну я рассказал, что знал. Потом опять стали спрашивать, кого я достоверно могу считать погибшим, Я сказал, что погибло много человек, но я знаю по именам только свое отделение, и потери составили три человека, но достоверно я сам видел лишь двоих Калинкина Федора и Ивана Григорова, которые погибли еще в первую атаку на высоту. А еще про одного я ничего сказать не могу. Так как что произошло достоверно с ним не знаю. А случилось следующее: на третий день как мы сидели в обороне, я оставил за себя ефрейтора, и стал спать. Это было чуть вечером. Уже серело, когда я проснулся от выстрелов. Все тоже вскочили и заняли свои места по боевому расписанию. Приготовились к бою. Выстрелы были слева от нас со стороны оврага. Потом все стихло. Только немцы кидали осветилки. Когда почти совсем стало темно, мы увидели фигуры фашистов, их было человек десять пятнадцать бегущие к реке. До них было метров 400. Мы отрыли огонь из винтовок, а пулемет не успели приладить на это расстояние, но все равно кого-то подбили. Но некоторые проскочили. Потом появился наш боец, со стороны леса. Он рассказал, что они, пока я спал, втроем пошли в лес за еловым лапником, чтоб сделать постель. Взяли одну винтовку на троих, чтоб не мешалась и чтоб больше унести лапника. И уже идя обратно, наткнулись на немецкую разведку. Немцы хотели их взять в плен, но он открыл огонь. Немцы в ответ. Потом он побежал в сторону высоты, и потерял из виду товарищей. Наверное, они погибли. Думаю только, что, это была не разведка, а остатки какой-то части выходящей из окружения из нашего тыла. В разведку одевают маскхалаты, и не ходят так по многу. Лейтенант меня еще по расспрашивал про немцев,  и потом меня отпустили, сказали чтоб я бы представил список личного состава из роты, для отправления на учебу в полковую школу.
Меня опять вызвали на десятый день, Я взял с собой список. Около штаба стояло пополнение человек пятьдесят. Мне представили лейтенанта, сказали, что это новый командир роты, Он был наверное не старше меня. А майор в бекеше без знаков различия, который дал задание про список, наверное, новый комбат. Я протянул листок, на котором было 18 фамилий и одна зачеркнута. Майор сказал – что это? Я ответил, что он отказался идти на учебу. Майор спросил меня причину, почему солдат отказался, я ответил, что не знаю. Тот отругал меня и велел узнать причину отказа. Я вернулся в свое подразделение, и стал расспрашивать пожилого солдата почему он не желает пойти в тыл на учебу в полковую школу. Тот ответил – дело в том, что мой кум ординарцем у майора (служит) и я не хочу потеряется от него. Об этом я доложил майору. Тот одобрил его решение, а мне приказал показать лейтенанту расположение части, а потом идти в штаб полка и оформлять документы на учебу на младших лейтенантов.
В штабе находился один ефрейтор – писарь. Я сообщил ему причину моего появления. Он начал заполнять какие то бумаги при этом спросил меня занимаемую должность. Я ответил механически – комроты. Он удивленно посмотрел на меня. У меня только на правом уголке остался нашитые нитками два треугольника. Тогда он спросил у меня, а документ у меня какой ни будь на это есть? Нет ответил я. Меня назначили и все. Он спросил – кто назначил? А я и фамилию не знаю он не представлялся. Тогда он начал на меня ругаться, мол, много вас таких командиров будет. Но я сказал – товарищ ефрейтор, как вы разговариваете со старшим по званию. Тот замолчал и отдал мне бумаги. Получив документы я отправился из полка в дивизию. В штабе дивизии мне сказали, что завтра нас отвезут на машине в школу, а сегодня переночуй у сержантов и показали в каком курятнике они находятся, а утром прийти обратно сюда в штаб. В указанном курятнике оказались сержанты с которыми я учился в сержантской школе в МЫТИЩАХ с которыми прибыл на фронт, но меня только одного взяли в полк, а остальные оставались в резерве. Мы друг другу обрадовались. Они меня расспрашивали, где я был, и как там, и т. д. Даже дали прозвище «Комбат». Потом вместе с моим товарищем по койке в сержантской школе мы по его просьбе допили ту водочку, с которой я чуть не замерз.

Вечером сержанты стали варить конину. Мне тоже от запаха захотелось есть и я спросил, где вы взяли конину? Они сказали да тут, рядом, в курятнике. Я попросил у одного из них нож, на ощупь нашел целую лошадь частично обрезанную, нащупал лошадиную ногу и стал отстругивать от нее кусочки. Придя к сержантам, я поставил свой котелок к огню. Мясо долго не варилось, а потом при свете костра мне показалось, что оно какое то, зеленого цвета. Я покосился на товарищей, но они спокойно достали свое мясо и ели, кидая кусок обратно в воду, чтоб не замерзал. Потом из моего котелка стал чувствоваться сильный неприятный запах и желтая пена. Оказывается я зашел не туда и эта лошадь там лежит наверное с осени 1941 года. Товарищ поделился со мной своим мясом, а потом попросил записать адрес его жены и написать ей об нем письмо, так как у меня будут для этого условия. Он сам из Новосибирской области города Анжерка.
3 марта 1942 года, утром нас посадили на машину и повезли в тыл. В этот же день нас привезли в город АЛЕКСИН тульской области. Помыли в бане, пожарили одежду. Вечером показали хороший концерт. Не верится что сутки назад, я был на переднем крае, а теперь не слышно даже пушек, но самолеты противника нет нет, да появляются в воздухе днем и ночью.

4 марта 1942 годаначались занятия. Наши курсы назывались Курсы младших лейтенантов, младших политруков при 49 армии. Начальник курсов полковник Рябов. Нас учат на командиров взводов артиллерии. Изучаем пушку «прощай Родина». У нас в батальоне было таких три.
9 марта 1942 года. Вчера с фронта привезли сержантов артиллерийских частей и нас с утра стали переформировывать на другую программу. Я попал в группу, где готовят командиров пулеметных взводов. Командиры у нас – настоящие фронтовики, знающие боевую технику досконально и правильное применение ее в бою. В основном занятия проводятся на улице. Становится холоднее.
12 марта 1942 года. Были первые учебные стрельбы по ориентирам. У нас три пулемета системы Максим, но два из них просто для прицелки, а стреляем мы из специального подготовленного пулемета Максим со вставленным в него мелкокалиберным пулеметом - вкладышем, пулями от мелкокалиберной винтовки. Стреляли с замедлителем, на дистанцию 500 метров и 800 метров. Все справились с упражнением на «хорошо».
22 марта 1942 года
Был почтальон, написал и отправил письмо в Анжерку.
23 Мрта 1942 года. Наши курсы перевели в город КОНДОРОВО Смоленской области. Сперва привезли в один из школ на окраине. В школе полно беженцев и гражданских лиц. Для нас высвободили один класс. Мы все тут разместились на полу, гражданские освобождая помещение, вынесли все до последней тряпки. Нам сказали, что это временно. Слава богу, что не в палатках. На улице очень сильный мороз, особенно по ночам.
25 Марта 1942 года. Нас разместили в центре города в уцелевших домах, который бросили жители при отступлении наших частей в 1941 году. Занятия будут проводится на бумажной фабрике на другой стороне реки и столовая там же. Сегодня кормили от пуза, это нам за предыдущие несколько дней. Когда кормили сухим пайком.
26 Марта 1942 года. Стреляли из пулемета Максим настоящими пулями. Ходили для этого загород.
30 марта1942 года. Нас заставили убирать немцев, которые начали появляться из под просевшего снега, недалеко от большого дома в парке ЖУКОВКА. Нас выделили 4 человека наиболее хорошо успевающих по боевой подготовке, а старшим назначали меня. Мы пришли на место. Фашисты решили устроить в парке кладбище. Там уже было несколько могил зарытых, но были и просто ямы, в которые были сброшены по несколько человек. Из снега, из глубины, торчали окоченевшие культяпки. А тут оказалось, что в углу сада, еще под снегом лежат рядами еще убитые немецкие солдаты. Приехал старый дедушка с санями, и мы стали откапывать немцев и грузить их в сани. Потом он уезжал, а мы продолжали их откапывать и складывать в одном месте. Как я не старался почувствовать к ним человеческое отношение. Для меня они все равно остаются кусками дерева, которое когда и падает, стучит как дерево. У многих были вывернуты карманы. Наверное, их сюда привезли хоронить, и бросили впопыхах. Их оказалось человек сорок. Мы бы управились бы быстро, но дедушка возил их куда то далеко. Когда он опять приехал, мы спросили, куда он их возит, он ухмыльнулся недобро и сказал «В мусорную яму. Не здесь же им лежать». Он опять уехал, а нам стало совсем холодно. У нас с собой были консервы но не было ножа. Я свою СВТ оставил по команде в полку, и вот, мы решили попросить нож и поесть еду в тепле. На окраине парка стоял целый большой деревянный дом, из трубы шел дым. Мы направились туда. Вошли в него. В самом доме было так же холодно, но мы слышали, как в одной комнате кто то смеялся. Мы, было, направились в эту комнату, но вдруг оттуда вышел Техник-интендант 2 ранга, с цветными довоенными петлицами. Нам показалось, что он пьян. Он стал нас прогонять, говоря, что находится тут не положено, но потом разрешил нам поесть наши консервы тут в зале. Даже вынес нам нож, чтоб их открыть. Последних немцев погрузили, когда уже было совсем темно. А из ям вынимать не стали. Дедушка сказал, «ну ладно, на сегодня хватит» и мы вернулись в часть.
11 апреля 1942 года. Наша группа под командованием лейтенанта пошла на учебные стрельбы с двумя пулеметами Максим. Прошли мостик через реку Шаня и свернули к оврагу, идущему от леса. Начали устанавливать пулеметы. В овраге затишно и солнце светит по-весеннему. Я хотел закрепить пулемет, увидел кусок доски торчащий из под снега, хотел взять его и положить под катки пулемета. Когда доску приподняли, увидали под ней противотанковую мину, вокруг которой почти подтаял снег. Один из красноармейцев сказал, что изучал саперное дело в 1941 году, прям перед войной, но не закончил, забрали в пехоту. Он увидел еще один подозрительный бугорок, вокруг него снег просел. Он его разгреб, а там еще одна такая же мина. Когда осмотрелись, увидели, что этими минами заминирован весь овраг до леса. Видно фашисты рассчитывали что наши войска будут наступать из леса используя овраг. А может, саперы просто их тут не убрали из за глубокого снега. По команде лейтенанта, мы вышли по тем же своим следам, по которым заходили.

12 Апреля 1942 года.
Ходили в увольнительную в клуб на несколько часов. Нас отпустили, так как показывали новый фильм «Два друга». Мне понравился. Лучше, чем когда показывают немецкие самолеты – бипланы. Такие бы мы сбивали сотнями. В кино пришло много штатских. Вообще в городе стало более по мирному. На улицах появились люди.
13 Апреля 1942 года. Нам сообщили, что мы переезжаем в летний лагерь, а тут разместятся рабочие бумажной фабрики. Сама фабрика тоже скоро начнет работать. Над нами уже вселились девушки и женщины с ПОЛОТНЯНОГО ЗАВОДА, который немцы разрушали, когда бежали.
15 Апреля 1942 года. Солнце пригрело почти по-летнему. Мы переехали в лес на окраине города. Поставили палаточный лагерь. Рядом бывший «народный дом». Там штаб курсов, и некоторые классы. В основном занятия на улице. Спать в палатках лучше и совсем не холодно.

17 Апреля 1942 года. Приходили Саша с Зиной – девушки, с которыми мы познакомились еще в городе. Их сюда не пустили, и они помахали нам издали.
18 Апреля 1942 года. Сегодня суббота. После стрельб нам привезли в Народный дом мой любимый фильм «Вратарь». Я его смотрел один раз до войны. Но помню как наизусть. После фильма в зал вошел полковник Рябов с мячом в руках, сказал, что завтра мы будем играть в футбол!
19 Апреля 1942 года. Сегодня после обеда играли в футбол. Мы выиграли у артелеристов 18 на 11! Но тоже потом проиграли второму взводу. А всего было шесть команд. Потом нам сообщили, что как вода сойдет, будем строить землянки, прям тут, на берегу. Днем было очень тепло. В лесу тает снег.
20 Апреля 1942 года. Утром на построении ругали двух курсантов, которые попались в Кондорово в самовольной отлучке ночью. Нас всех предупредили, что будут отправлять обратно в часть, не то чтоб сержантом, а разжалуют в красноармейцы. Вечером опять приходили Саша с Зиной, но мы показали, чтоб они сегодня уходили. К нам в палатку заходил лейтенант Скоров. Сказал, что после сегодняшнего случая будут ночные проверки. И кто попадется - пусть пеняет на себя.
22 апреля.1942 года. День рождение В.И. Ленина.
Ни как у нас не идет стрельба с оптическим прицелом, с закрытой позиции. Все союзникчки целы. Все выставляем правильно. И вспомогательные цели выбираем верно. Где-то ошибка в исходных данных. Никак не получается. Командир нам не помогает, только издевается. Говорит, до экзаменов не допустит, пока не научимся правильно мерить дистанцию и, выставлять прицел. Не понятно в чем загвоздка. Задача с двумя неизвестными.
Саша родом из Могилева. Очень худенькая и милая девушка. Она приехала сюда в КОНДОРОВО летом, еще до оккупации фашистами Могилева, вместе с матерью. Тут у нее бабка живет по материнской части. Мать работала на станции, а как немцы осенью прорвались, и началась тут суматоха, она пропала. Ушла на работу и не пришла обратно. А через день немцы в город пришли. Всю зиму Саша сидела дома, почти не выходя на улицу. Смотрела за чьим то ребенком. А ее за это кормили. А Зина тутошняя с полотняного завода. Их дом сильно пострадал, вот их перевели сюда восстанавливать и работать на бумажной фабрике. Саша говорит, что ей будет летом 18 лет, и она пойдет в школу радистов или медсестер и пойдет на фронт. Мне кажется - она моложе.
5мая 1942 года. Живем в землянке. Берег подсох, вода ушла, и мы построили блиндажный городок. Все землянки выходят выходами в одно место, а там стоит часовой. Раньше можно было ускользнуть из палатки, подползши под пологом. Теперь это сделать труднее.
14мая 1942 года. Изучали метание противотанковой гранаты, а потом должны были кидать ее в реку. Как то так получилось, что у помкомвзвода граната взорвалась, прям в руках. Его обезображенное тело, накрытое окровавленным брезентом, теперь лежит в лагере пред штабом. Возле него дежурят часовые. У нас же гранаты отобрали, слава богу. После того, что мы видели, кидать противотанковую гранату было страшно.
Все эти четыре дня в подразделении была комиссия следователей. Допрашивали нас, спрашивали, что он объяснял? Потом на четвертый день, ночью, его увезли хоронить на местное кладбище, где и похоронили без воинских почестей. Оказывается - он сам был виноват, а еще учил других. Хорошо, что мы не повторяли за ним. Завтра понову заставят нас метать гранаты.
На улице за речкой сегодня запел соловей. Темнеет поздно.
В первых числах июня, после экзаменов нам выдали документы об окончании курсов, с присвоением воинского звания Мл Лейтенанта и направили для пополнения дивизий 49 армии. Я со своим другом мл. лейтенантом Соловьевым был направлен в 194 стр. Дивизию, которая находилась в обороне на реке Угра, в районе населенного пункта БЕЛЯЕВО Юхновского района Смоленской области. Когда мы прибыли в дивизию нас представили начальнику политотдела К.Н. Мамарадшвили. Оказывается дивизия вела бои, а затем освобождала те же самые места в которых я был в октябре – ноябре 1941 года

Бойцы и командиры 954 стрелкового полка 194 стрелковой дивизии
Слово за слово, я рассказал о своем боевом пути и об отряде особого назначения. Под чьим командованием? переспросил меня начальник политотдела – « под командованием полковника Иовлева, повторил я. Мамарашвили улыбнулся и попросил нарисовать словами образ полковника. Я как мог описал его ему. Тогда начальник политотдела произнес, «А Ты знаешь мой дорогой, что полковник Иовлев является сейчас командиром нашей 194 стр. див. Затем он спросил, в какой я роте, чтоб рассказать об этом полковнику. После беседы, нас с Соловьевым приправили в 954 стрелковый полк. Полк направил нас в 2й стрелковый батальон, батальон направил во второю пулеметную роту. Командиром пулеметной роты является ст. лейтенант Гафуров Нурем из г. Уфа. Политрук – л-т Щербин. Тут нас с Соловьевым разделили. Его направили в один пульвзвод, меня в другой. К концу дня я уже находился в одном из расчетов взвода. Он находился близь населенного пункта КОРОЛЕВО.

От деревни остались только трубы. Ни уцелело даже, ни одного сарая. Немцы его сожгли при отступлении. Пулеметная точка в 100 метрах от уреза воды, в примитивном укреплении. А весь расчет в землянке поодаль. Там я и провел первую командирскую ночь, а с утра уже составил план, что делать для укрепления своего участка. Дивизия сидит в обороне уже больше месяца, но запасной позиции у пулемета так никто и не удосужился сделать. С 26 апреля времени достаточно чтоб зарыться с головой. Вся дивизия занимает оборону 17 км по берегу Угры, сложной колнфигурацией, только под ПАВЛОВКОЙ нам удалось вгрызться в оборону фашистов на правом берегу реки. Все войны дивизии – Туркестанцы. За несколько дней пришлось переделать все. Пулеметные точки, еще одну землянку, Обновить и укрепить стенки траншей. Копать они большие мастера. Мы в учебной роте такую же землянку копали ввосьмером и медленнее. В свободное время я проверял знание пулеметчиками материальную часть пулемета, как определять неисправности и устранять их, сборка, разборка пулемета, по каким целям и как эффективно вести из пулемета огонь и т.д. Один раз, я увидел как в нашу сторону, по траншее идут три человека. Один майор, а второй был одет в ватник и шапку ушанку. Но лицо больно знакомое. Третий был командир разведроты. Он приказал нам всем отойти от пулемета по ходу в сторону, и остался на пулеметной позиции вдвоем с человеком в ушанке. Рядом с нами остался стоять майор. Не это ли Ивлев? Спросил я, показав ему на военного в шапке. Да, а что? Я ему рассказал вкратце про наши совместные походы. В этот момент полковник Иовлев подошел к нам, и поняв, что речь идет о нем, спросил в чем дело? Да вот, ваш однополчанин. Говорит, воевал с вами в ноябре 1941 года. Я ему напомнил, про ООНЗФ, про то что я учувствовал с ним в обеих рейдах. Он внимательно посмотрел на меня, и спросил А, как тогда ты попал в эту дивизию? Я рассказал ему всю свою историю. Он думал какое то время. Тогда он стал задавать наводящие вопросы, и получается, сто мне пришлось рассказать ему все по-новому, в произвольном порядке. Он сказал, что мне повезло с обморожением. Тогда после возвращения отряда в Тушино со второго задания, на аэродром приехал командир 262 БАО Богдановский и забрал всех своих людей обратно в батальон, а отряд был расформирован. А моя судьба сложилась иначе. Потом они ушли проверять оборону на других участках.
12 июня на комсомольском собрании комсомольцы меня избрали секретарем комсомольской организации 2-ой пульроты. А на следующий день я узнал что мл. лейтенанта Соловьева приняли в члены ВКП/Б/. Это справедливо. Он старше меня по возрасту и по опыту работы с людьми.
Через неделю проходил семинар для комсоргов 954 стрелкового полка. Проводил его зам командира полка по строевой части комсорг полка лейтенант Фырсов Васелей Федорович. На семинар собрались секретари рот, батарей, батальонов. Он говорил, что находясь в обороне, полк все равно несет неоправданные потери в живой силе, от вражеских обстрелов переднего края минометным и артиллерийским огнем, а более от снайперов противника. Ежедневно дивизия теряет до десяти человек. Мол, мы сами все знаем и являемся очевидцами всего того, что происходит на наших участках обороны. Нужно готовить снайперское движение. Наша оборона должна быть активной. Примером для этого должны стать комсорги, а вас поддержат комсомольцы, а там и беспартийные. Уничтоженные вами враги воевать больше не будут. Но в этом деле нужна осторожность. Малейшая ошибка приведет к лишним жертвам. Осторожность прежде всего и требуйте этого от подчиненных. После собрания, по желанию, нам раздали, не под роспись, несколько немецких карабинов, с прикрученным к ним снайперскими прицелами. Обещали подвезти потом наши снайперские винтовки. Наши винтовки лучше, но на первое время сгодится и это. На следующий день, я с красноармейцем - комсомольцем ефрейтором Киримовым пошли для выбора огневой позиции. Нужно было выбрать несколько открытых огневых позиций для пулемета Максим, в дополнение к существующим. Обозначив еще два места, и оставив Киримова там, я пошел на дальнюю. Место тихое, надо мной дерево, в стороне куст. От куста тень. Я лег на стол и прицелился произвольно в сторону в сторону противника. Рассматривал его оборону в прицел. У меня был маленький сектор и мне мешала прицеливается трава. Осторожно повернувшись на левый бок я подал правую руку вперед, чтоб сорвать мешавшую мне траву. В это время со стороны немцев протрещал одиночный выстрел и я услышал визг. карабин вырвался из рук. Меня как веером сдуло со стола, я упал в траншею, больно ударившись спиной об ее заднюю стенку. Винтовка осталась лежать на столе. Я посмотрел на винтовку и обратил внимание, что правее нее на бруствере возле ствола лежит пуля и горит сиреневым огнем. Пуля разорвалась и выглядит безобразно. Хорошо, что эту сцену не видел никто из подчиненных. Случайность спасла меня. Снайпер противника вел огонь снизу верхи не сделал поправку на ветер. Пуля коснулась ствола снизу, разорвалась, ушла в дерево и упала на бруствер. Когда она остыла, я забрал ее как сувенир, напоминающей о моей беспечности. А красноармейца Киримова снайпер ранил почти там же, на следующий день. Когда они пришли оборудовать открытую позицию, разорвав ему плечо. Он чуть не остался без руки. В дальнейшем я стал более осмотрительным и стал требовать этого от подчиненных.

Через день у нас на участке появился полковой снайпер. Ефрейтор Сычев. Я о нем слышал много рассказов. У него на груди светился орден красной звезды. Мы все смотрели на него с завистью. Ни у кого во взводе, ни у меня не было ни каких медалей, не то чтоб ордена. Он ходил по траншеи, ходил по пулеметным точкам. Все следили за ним, и хотели быть рядом и видеть как он подстрелит немецкого снайпера. Он шипел на нас, чтоб мы не мешали. Так продолжалось несколько дней. Потом его сменил Рядовой Пивоваров. Тоже снайпер. Пожилой, с большими усами. Но тоже за несколько дней он сделал всего пару выстрелов. Он был добрый человек. Я учился у него как пользоваться снайперской винтовкой. Что такое ветер, и как рассчитывать траекторию полета пули я знал по курсам пулеметчиков, но тут были свои тонкости. Пивоваров с недоверием относился к немецкому карабину, но говорил, что при сноровке и из него тоже можно подбивать немцев.

20 июня,1942 года вечером, мне повезло. Под вечер, ни с того ни с сего, немцы устроили нам концерт. Такое бывало. С нашей стороны вечером или под утро, часто ходили на тот берег разведгруппы, для того чтоб засечь немецкие пулеметные точки. Потом они уничтожались минометами или артиллерией. Иногда немцы их замечали, и пытались закидать их минами. Наверное, итак было и в этот раз. Я из амбразуры дота рассматривал сектор обстрела через снайперский прицел своей винтовки и вдруг заметил силуэт немца по пояс. Он, то ли стоял во весь рост, то ли сидел на краю своей траншеи и вел огонь из автомата впертого в живот, по какой- то цели сильно правее меня. Пламя из ствола автомата было отчетливо видно. Голова была повернута в сторону. Видно с кем-то разговаривал. После моего выстрела немец стал медленно оседать в траншею все ниже и ниже пока не исчез из виду. Я следил за ним через прицел. Это была первая прицельная живая цель, по которой я стрелял. Не иначе немец был пьян. Я долго высматривал еще, кого ни будь на том берегу. Хотелось еще немцев отправить на тот свет. Но скоро стало совсем темно, и обстрел с той стороны тоже прекратился.
21 июня 1942 года я набрался духу и пошел подавать прошение о вступлении в партию в землянку к секретарю партбюро полка лейтенанту артелеристу Галееву Хабибулле. Разговор был не долгий. И лейтенант сказал, что нужно себя как то проявить. Что не то чтоб с членов партии но и с кандидатов в члены – спрос особенный. И спросил у меня – немецкий язык изучали? Можете с фрицами разговаривать через рупор? Ответить им на их мерзкие высказывания? А немцы кричали нам с той стороны матом, иногда просили «русс спой «Если завтра война!» Я сказал, что смогу, если потренироваться. Он дал мне учебник немецкого языка и тексты. Сказал –«иди, подготавливайся» как будешь готов, прейдешь, доложишь. Я ушел очень довольный. Все прошло хорошо. Я твердо для себя решил, выучу немецкий язык, вступлю в партию, а если жив останусь, после войны стану журналистом. Теперь, кроме как ходить по позициям с винтовкой, у меня была еще одна забота – сказать немцам, что мы о них и, о их Гитлере думаем.
Потом я пошел в полк отдать сведения касаемые моего пульвзвода. На обратной дороге в перелеске увидел пополнение. Человек пятьдесят. В основном молодежь, но были видно и повидавшие солдаты из госпиталей. Они сидели на земле под деревьями. В стороне стояли несколько младших лейтенантов моего возраста, одетых в новые гимнастерки. На них была новая амуниция. Один из них, увидев, что я остановился, подошел ко мне и вытянувшись по стойке, сказал «товарищ лейтенант, не будит ли огонька?» Потом он стал расспрашивать про то как тут, про немцев, про командиров. Я для него был уже знающий ситуацию и поэтому как бы старший, хотя и возрастом и званием мы были ровными. Остальные тоже подошли и стали задавать вопросы. К нашему разговору стали подтягиваться и красноармейцы, но стояли в стороне, не влезая в разговор, а слушая и ловя каждое слово. Хоть я и сам в полку был лишь месяц, и полк все это время находился в обороне, мне было о чем им рассказать. Особенно про осторожность и про немецких снайперов. А они мне рассказали, что их эшелон несколько дней простоял в БАЛАБАНОВО и немцы постоянно бомбили пути и станцию. Вот оказывается, куда летали немецкие бомбардировщики, которые шли над нами десятками на верхнем эшелоне каждое утро.

21 Июня 1942 года меня впервые в батальоне назначили дежурным по батальону. Командир батальона старший лейтенант Гульев провел инструктаж, что входит в обязанности дежурного, какая с кем связь. Установил пароль и отзыв и другие вопросы, на которые я должен получать ответы. Выделил мне посыльного. Я отправился по стрелковым ротам. Комбат пошел с нами. Только мы вышли из сектора нашей роты, противник начел обстреливать весь наш передний край с разного вида оружия по всему участку 954с.п. Комбат тут же приказал мне вернутся в свой взвод, м на дежурство больше не возвращаться, а организовать отпор противнику, если тот попытается форсировать реку Угра на моем участке.

Я побежал обратно, но не по траншее, а через лес. Ночью был дождь и бежать по траншее, по глине тяжело, так как она налипает. При этом постоянно наталкиваешься на солдат и боевой мусор. Ящики и т.п. Через лес пришлось бежать прилично. До километра. Пули и осколки щелкали по стволам деревьев. В спокойной обстановке этот путь казался намного короче. Как только я добежал до своего взвода, обстрел нашего переднего края прекратился. Пулеметчики мне рассказывали наперебой, как немцы себя нагло вели, ведя огонь из автоматов и винтовок по нашим огневым точкам, иногда на целые секунды высовываясь из своих траншей. Что-то кричали. Жаль, что меня с моим снайперским карабином тут не было. Но пулеметный расчет не отвлекался от главной задачи. Пулемет был выставлен, чтоб следить за бродом через реку ведущий в овраг метрах в 50 от точки, по которой могут пройти техника противника на нашу сторону. Чем был вызван этот обстрел, мы ломали голову. Вероятно. Зачем создавать столько шума и тратить столько боеприпасов? Может, чтоб в это время переправить свою разведку на нашу сторону? Не очень понятно. Можно было и раньше. В это время было уже слишком светло. В момент такого шума, противник мог незаметно и неслышимо подогнать свою технику к самому переднему краю? Или выявить наши пулеметные точки? На всякий случай я выслал двух наблюдателей в овраг, так как он находился в непосредственной близости от левой пулеметной точки, а сам целый час смотрел на лес за рекой, пытаясь заметить там нечто, что могло бы выявить наличие в нем техники. Весь день мы просидели в напряжении. А перед ночью, я послал бойца в батальон, за осветительными ракетами. У меня был сигнальный пистолет во взводе, но было мало к нему зарядов. Почти всю ночь мы не спали, вслушиваясь, и иногда пускали ракеты. Утром я пошел к своему другу, в соседний пулеметный взвод, обсудить случившееся. Как только я до него дошел, все повторилось опять. Противник сперва начал обстреливать плацдарм на том берегу. С этого места он был напрямую не виден, так как был за поворотом реки и второй пульвзвод как раз своими пулеметами прикрывал его фланг, но взрывы и дым хорошо были видны над переломанными кустами и деревьями. Я было опять хотел бежать до лесу, как вчера, но тут немцы перенесли огонь вглубь нашей обороны, как раз туда, и я стал пробираться по траншее. В это время разрывы стали все ближе и ближе. Наверное, немцы вычислили позиции этого взвода, и били довольно точно. К тому моменту, когда я добрался к ее левому краю, раздался такой близкий взрыв, что я упал на дно траншей. В этом месте она становилась мелкой, и меня осыпало землей. Я отполз назад и увидел пустую стрелковую ячейку, куда и забился. Но через кроткое время, в проеме показался красноармеец. Он полз по траншее на четвереньках. Я сообразил, что занял его место. Я сказал, ему, давай меняться местами. Мне нужно двигаться дальше. Когда он приподнялся, чтоб пропустить меня, раздался еще один близкий взрыв. Вокруг полетели осколки. А один осколок со звоном вдарил ему по каске, и рикошетом ушел вверх рядом с моей головой. Боец уткнулся головой в стену траншеи, будто ему дали по затылку палкой, перевернулся на спину и очумело вытаращился на меня. Я понял, что он жив, и помог ему привстать. Он закивал головой, мол все нормально, и вжался в свою щель. Я хотел было продолжить свой путь по траншее, но очередной близкий взрыв заставил меня шлепнуться, прям в грязь, на ее дно. Я тогда еще подумал, а вдруг фашисты начнут использовать химснаряды, а мой противогаз черт знает где. Так я лежал, какое-то время, пока обстрел внезапно не прекратился. Когда я потом пришел во свой взвод, мне сказали, что этот обстрел был короче чем вчерашний. Вот все закончилось, я встал, увидел, что вся траншея поднимается, оживает. Красноармейцы шутили друг над другом. Только из той ячейки ни кто не показался. Я вернулся туда, назад. Боец был мертв. Он сидел все так же в углу своего окопа как я его оставил. Каска лежала на коленях. И на нем не было ни каких следов от ранения. Примерно в 12 часов через наш передний край на небольшой высоте пролетело 22 немецких самолета, а минут через 25 они возвратились по тому же маршруту. Самолеты шли с небольшой скоростью как-то торжественно. Мне это напомнило те самолеты, которые «сопровождали» 262 БАО когда мы оставляли аэродром под г ЛЕПЕЛЬ. Противник знает, что на этом участке у нас нет средств ПВО. Линия обороны не сплошная. Число самолетов противника напомнило, что сегодня была годовщина нападения фашистов на нас. А вечером политагитатор полка сообщил нам офицерам о том, что молотов заключил договор с Англией о совместной борьбе против фашистской германии. Это улучшило наше настроение в эту тяжелую минуту.

Потом нас обстреливать прекратили на некоторое время. Утром рано, я достал рупор, ушел в траншею на правый фланг, и начал читать некоторые тексты на немецком языке, которые успел выучить. Там говорилось, что за все свои зверства они ответят сполна, и вспомнил завещание ихнего покойного Бисмарка там, где он предостерегал от войны с Россией. Слова над рекой слышались отчетливо. Сперва была тишина. Потом открылся сильный ружейно-пулеметный огонь. Не понравилось! Я вел свои передачи утром и вечером. Второго июля они применили по мне миномет. Но не поняв откуда я вещаю, начали мины кидать в одно место чуть дальше и правее нас, по оврагу, где я был накануне. Этим обстрелом они ранили мл лейтенанта Ибрагима Хамидова, командира разведчиков полка.

Оказалось, что 3 июля его очередь быть дежурным по батальону, и опять назначили меня, взамен прошлого раза. Вечером мне сообщил посыльный, а утром я уже стоял на разводе в батальоне и опять получал инструкции, пароль, и отзыв. Старший Лейтенант Гульев мне также сказал, что вчера прибыла комиссия из штаба армии, и мне наверняка придется с ней встретится. Чтоб сапоги были начищены, и я бы выглядел и командовал образцово. Я понял, почему на сегодня в дежурные был поставлен Хамидов. Он был давно в части, всех хорошо знал лично, был ответственным офицером и конечно в этот день лучше подходил для этой роли. Пошел к себе в батальон. Нахожусь во первой роте, смотрю, идут. Майор еще два незнакомых офицера, с ним наш начальник штаба капитан Хабалов, и еще его ординарец. Я доложился. Хабалов приказал проводить до второго батальона. Я их повел лесом. Идти не близко. Это на другом конце нашей обороны, даже за Павлово. Пока шли, я узнал в чем сыр бор. Оказывается, у одного из ЧМОшников кто-то из командиров полка увидел часы своего убитого в весенних боях и похороненного товарища. Тот на допросе признался, что выменял их на несколько цибиков махорки у похоронщиков. Вскрыли несколько могил, оказалось, что все убитые обобраны, и количество не соответствует списку в захоронении. Много грехов вскрылось, Вот и учинили им проверку. На правый фланг пошли потому, что там, на той стороне лежит почти батальон. Две неполных роты, погибшая еще весной, и их не вынесли никого. Дошли до места. Левее реки Собжа, (если смотреть с нашего берега) болото. Вот на нем и лежат все. Человек двести пятьдесят. Болото сейчас подсохло. Все покрылось бурьяном и осокой, но запах смерти до сих пор чувствуется, когда ветер дует с той стороны. По правую руку, за Собжей немецкие траншеи. Они там лежат как на ладони. Ну как их вынесешь. Нач штаба, что то показывал проверяющим на карте и на местности, а я стоял чуть поодаль, как требовала субординация и смотрел на это поле смерти.
Вечером того же дня ко мне пришел сержант, оставшийся за старшего у разведчиков после ранения младшего лейтенанта Хамидова. Говорит – «товарищ лейтенант, мы тут на вашем фронте ночью рыбку половим? «неретву» кинем. Наш командир получил добро у начальника штаба. И с вами поделимся. Так что вы наших разведчиков в реке из пулеметов не по сшибайте».
Конечно я понимал, что это не порядок, но коль есть разрешение начальника штаба, что тут поделаешь. А кормить нас стали не то что зимой. Как поется в песне «В наступлении сытно кормит старшина – как не понять понять. -Получил паек на 200 а в живых осталось 5.»
Как стемнело их пришло четверо. Притащили две «неретвы». Он так почему то «верши» называл. Такие клетки связанные из прутьев и обтянутые маскировочной сеткой. Двое разделись до нога, сложили у нас обмундирование и накрывшись плащ-палатками пошли с неретвами к реке. Один их сопровождал с автоматом, а сержант остался со мной. Как они забрасывали эти верши я даже и не слышал, хотя вслушивался. Через час полтора они вернулись, принесли полное ведро всякой рыбы, Оставили нам и пошли ловить себе. Пока они ходили, мы в яме разожгли костер, сержант достал две моркови луковицу и одну большую картошку. Стали уху варить. Над рекой туман пошел клочьями. Вдруг возвращаются обратно. Говорят, немцы! Похоже, тоже рыбачить собрались. На том берегу у воды они слышали голоса. «Сейчас мы покрупнее рыбу поймаем». Они посовещались, и опять ушли втроем. Сержант опять остался со мной. Говорит - Я к пулемету встану, Я знаю куда стрелять, а ты ленту подавай. Так мы с ним вдвоем и седели. Уже уха поспела, нам ее принесли, а с берега ни звука. Конечно, разведчики многое знают про дела в полке. Знают всех офицеров, он рассказал, что у нас новый командир - майор Бондаренко, а должен был быть Хабалов, но Хабалов не сошелся с Полковником Иовлевым. Хабалова солдаты любят. Он лихой, а Иовлев – осторожный. Я ему рассказал, как мы много раз оставались живыми из за его осторожности зимой 41 года. Так слово за слово, я стал засыпать. Среди ночи проснулся от стрельбы на том берегу справа от нас. Потом появились разведчики. Сказали, что немцы не пришли, затаились, к тому же непонятная стрельба на том берегу. И они тоже за неретвами не полезли, мало ли что. Завтра ночью достанут.

Утром, как расцвело, только я взял рупор и собрался идти говорить с фашистами снова немцы начали обстреливать наш передний край. Не только из минометов, но из тяжелых гаубиц. В этот раз разошлись не на шутку. Сидя в землянке, вслушивались в разрывы.

Вот дальше, вот ближе. Но это же не гром. Бьет не одна пушка. То далеко, далеко, а потом прям рядышком, земля ходуном ходит. Пушки бить прекратили, а из минометов продолжали стрелять и из стрелкового оружия. Но хочешь, не хочешь, а нужно вылезать и наблюдать за передним краем. Как раз самое время немцам в атаку идти. Потом, сперва успокоились минометы, а затем и вся стрельба. Мы вылезли, смотрим, воронки прям по краю траншеи. Прицельно стреляли. И тут пришло печальное известие. Его принес Гафуров Нура Халипович, старший лейтенант, командир пулеметной роты. Он совершал обход, после артналета. Во втором пульвзводе, левее нас, мина попала прям в землянку, когда в ней находилось часть обеих пулеметных расчетов. Несколько человек погибло, несколько человек было отправлено в госпиталь. Погиб наводчик пулемета Пелюта Петр, которого бойцы шутливо называли Петлюра. Мы хорошо звали красноармейцев из второго пульвзвода, часто обращались за советом или за помощью, если, чего было нужно. Друг мой лейтенант Соловьев остался жив, так как находился в этот момент у пулемета. Командир роты приказал выделить красноармейцев для разборки обрушившегося блиндажа чтоб достать погибших товарищей. Печальная работа. Второй пулвзвод стал сильно недоукомплектован. Нам приказали временно выделить по два человека на его пополнение. Вечером пришли «рыбаки» и рассказали еще одну печальную новость. Пропал без вести Начальник штаба полка капитан Хабалов. Накануне ночью, по какой-то прихоти, собрав офицеров штаба, они отправились на ту сторону реки за языком. При этом ни кого из разведчиков не взяли с собой. Это не правильно. Если командир разведчиков ранен, неправильно не доверять остальным разведчикам, Хоть без командира, но они много раз ходили к немцам в тыл и знали многие немецкие секреты. Вернулись все кроме начальника штаба. Сказали, что нарвались на засаду. Вот что за стрельбу мы слышали прошлой ночью. Вот почему разведчики ничего не знали. Пока ходили за рыбой, вынимали верши, сержант рассказал о последней шутке капитана. Они взяли большой брезент и белой краской нарисовали неприличную карикатуру на их Гитлера со всем срамом, чем разозлили фашистов. Вот они второе утро и лупят по нам, пока брезент не собьют. А те ночью, его починят и опять вывешивают. Теперь, после того как начштаба не стало, брезент был снят прямым приказом Бондаренко.

Идеологическая борьба (так в дневнике)
Жизнь не переднем крае идет своим чередом. Немец ведет себя как по шаблону. Мы знаем, когда он начнет обстреливать нас из артиллерии. Мы называли это «утренний обстрел». До этого момента мои пулеметчики успевают нарвать колосьев на житном поле, для того, чтоб дополнительно сварить каши. Противник, используя попутный ветер, из ампулометов забрасывал на наш берег разноцветные листовки с разными текстами

Они с хлопком разрывались, где то над рекой и ветер их нес в нашу сторону. Много уносит течение. Иногда он использовал агитснаряды. Но те улетали куда то дальше и из них высыпались листовки над лесом далеко позади траншей. Несколько раз мы находили целые агитснаряды. За сбор листовок был ответственным красноармеец Зудин Иван. Сперва их уничтожали, но их столько было, что и не соберешь. За это время все равно они были прочитаны пулеметчиками, и теми кто их находил. Потом их использовали в туалете, так как для курева они не годились из за цветной и грубой бумаги. Она горела нехорошим пламенем и был неприятный запах. Листовки были разного содержания но преследовали одну цель – разложить нашу армию, призывая наших солдат сдаваться в плен /переходить/. Была и листовка на которой была помещена фотография двух командиров красной армии, среди которых был сын товарища Сталина – Яков Джугашвили, и стояла дата Ноябрь 1941. В листовке говорилось –«Он сдался в плен, потому что сопротивление немецкой армии бесполезно.» И дальше – «У вас принят закон – кто сдастся в плен того родители репрессируются. Как дело будет со Сталиным отцом?»
О том, что Яков сам сдался в плен, ни кто из солдат не поверил листовке, а о том, что даже сын самого Сталина воюет на фронте - воодушевило всех. Иногда листовка была с коротким текстом. «Солдат сделай так как сделал старшина Заев. Он нес ящик с лентами для пулемета и сбросил их в реку и перешел к нам. Уничтожайте евреев и комиссаров, не пдчиняйтесь командирам» Все это тоже было враньем, так как никакого Заева ни в одном пулеметном расчете не было. А тут случилась неприятность комсомолец рядовой Купцов В. во время маскировки пулемета, был ранен в ногу. Его отправили в медсанбат оттуда в госпиталь. Мы должны были сдавать старшине личные вещи Купцова. Его вещьмешок, противогаз в сумке. Но перед этим вещи обычно проверялись, чтоб не накликать беды. Мало ли что может быть в сидоре у товарища. Одно дело листовки для туалета здесь на передовой и совершенно по-другому на это посмотрят там. И вот, в сидоре у Купцова оказались деньги. Свернутые в трубочку и перевязанные бечевкой. Там было без малого тысяча рублей. Тут мои бойцы рассказали мне историю, с весны. Тогда, до мл. лейтенанта Хамидова, командиром у разведчиков был лейтенант Солдатов. Он выбыл еще весной за месяц или полтора, как я пришел в полк. Тогда, возвращаясь с задания, их накрыли огнем немцы и отрезали от берега. Хотели всю группу в плен взять. И плохо было бы дело, если бы пулеметчики, не поняв это, отсекли и перебили всю вражескую пехоту. Разведчики все живы невредимы переправились по льду на этот берег. Тогда их лейтенант, в сердцах достал пачку денег. И отдал ее всю пулеметчикам. Вот вам – премия. А деньги эти они в подвале церкви нашли, когда там днем отсиживались. Наши их поровну разделили. Ну, а куда на фронте деньги. Делать с ними не чего. До войны, это была огромная сумма. Мое жалование было 12 руб. А сейчас, с этиой проклятой войной все иначе. Играли на них в карты, еще во что. Потом про них все забыли. А вот, оказывается, у кого они все собрались. Деньги спрятали в землянке. Вернется Купцов – получит назад, а не вернется, значит, такова его судьба.

Не большое отсупление.

Рассказ о начальнике штаба, упомянутым в дневнике.

Занимаясь параллельным поиском, вдруг наткнулся, в буклете посвященному Павловскому плацдарму, на вот такую запись.
«Русиново не было известно вовсе, но там случайно обнаружены останки советского офицера.
Обнаруженные останки офицера принадлежат начальнику штаба 954-го стрелкового полка, капитану
С.Ф. Хаблову, возглавлявшему разведывательную вылазку пятнадцати бойцов. Также были найдены уголки планшетной сумки, гильзы, мелкие советские деньги, пряжки от портупеи.»
Я помню пару тройку лет назад на форуме WW2 был отчет с фотографиями, о находке останков погибшего офицера в районе бывшей деревни Русиново. Сохранились и амуниция и петлицы и знаки различия.
Сообщение привлекло мое внимание тем, что не часто в этих краях находили неизвестные останки офицеров в звании капитана и выше. Я сперва подумал, что нашли кого то из офицеров 33 армии. Смутило только то, что ребята писали, что офицер был в летней форме…..
Значит, фамилия капитана была не Хабалов а Хаблов. Автор просто ошибся или неправильно произносил фамилию. И да, действительно есть в ОДБ Мемориал
Капитан Хаблов Стефан Фёдорович . ВРИД Начальника штаба 954 ст.п. убит 5.7.1942 похоронен д. Папаево Смоленская обл.
А потом и вот в интернете нашел вот этот рассказ, написанный в шестидесятых годах посвященный капитану Хаблову Стефану Фёдоровичу и именно этому эпизоду. Привожу тут только вырезки касаемые описанных в дневнике событий.

Очерк вошел в сборник «Страницы бессмертного подвига»
(к 55-летию великой победы) Главный редактор и составитель - Хаблов В. С (Заслуженный работник культуры РСФСР, профессор, старший научный сотрудник )
(текст не короткий)

Вот полный рассказ.
http://rudocs.exdat.com/docs/index-189581.html?page=17
(печатаю выдержки)
Двенадцатикратный "цейс" выхватывает целые фрагменты циничной демонстрации фашистов с голыми женщинами. Вот заплаканные девичьи глаза обращены к русским окопам – опять молят о смерти, прекращении этих мучений!.. Стефан Фёдорович не выдерживает, отползает назад, за стволами сосен вскакивает на коня и в сопровождении своего ординарца мчится к другому секрету. Оборона его полка растянута лишь по прямой на семь километров, на деле, по излучине реки, – на все двенадцать, по лесистому берегу и лугу, с первого марта, и начальнику штаба нужно лично сравнить только ему видимые вчерашние приметы на вражеском берегу с сегодняшними и представить, какими они станут завтра.

Капитан соскочил с коня у своей штабной землянки, бросил поводья ординарцу:
– Сержанта Шкоропада ко мне!
За ним поспешил в землянку поджидавший командир.
– Комбат-два старший лейтенант Гульев! Здравия желаю, Стефан Фёдорович!
– Почему ваши снайперы до сих пор не выбили наглость у фашистов?
– Боятся за девочек, Стефан Фёдорович!
– Пусть перестанут бояться – эти девочки сами хотят быстрее умереть, вам понятно? Что ещё?
– Пополнение распределил по ротам, добровольцев направил на курсы пулемётчиков… Принёс вам затребованные вами списки бойцов моего батальона, желающих идти на курсы снайперов!
– Хорошо, комбат Гульев.
Стефан Фёдорович забирает и просматривает списки.
– Так, первая очередь – шестнадцать человек, вторая – тринадцать? Что, более нет желающих?
– Желают многие, Стефан Фёдорович, но мы с комротами провели строгий отбор. Большинство отсеяли по разным причинам…
– Так, Борис Иванович. Спасибо, вы первый представили мне эти списки.
– Что-то вы, Стефан Фёдорович, сегодня мрачны… А комполка полковник Швец вернулся из штаба дивизии?
– Нет, Кузьму Даниловича комдив забирает себе замом по тылу!
– Значит, вы – командир полка?! Поздравляю!
– Увы, как говорится, сам седой, а чинами молодой! Назначают к нам выпускника военной академии майора Бондаренко …
– Комполка будет у нас новичок? Что же этот майор может?!
– Вот то-то и оно, увидим!.. Останешься у меня отобедать, старший лейтенант?
– Никак нет, товарищ капитан! Разрешите идти?
– Свободны, комбат Гульев!
Хлопнула дверь.
–Сержант Шкоропад по вашему…
– Садись сержант, дело есть… Продумайте до вечера особое задание!.. И никому ни слова… Ночью здесь будем выполнять вместе!..
Сержант Шкоропад Андрей Александрович влюблёнными глазами смотрит на своего начальника, выслушивая "особое задание". О, Стефан Фёдорович – мастер на выдумки, но это, – действительно, особое задание!.. Его, рядового, маленького роста и слабого физически, Стефан Фёдорович ещё в сорок первом забрал к себе в разведку. А узнав, что Андрей учился в Ярославском художественном училище, владеет хорошим почерком и малость живописует, зачислил писарем при штабе полка. Согласитесь, это не лежать в снегу, в поле на морозе и ветре, где не спасают ни ватник, ни ватные штаны с валенками… В палатке же Стефана Фёдоровича, в овражке, ветра нет. Командир ночью молча просматривает трофейные бумаги и бросает их в лужу на полу, иные документы даёт ему переписывать, диктует допросы пленных… Рядом спит телефонист, и кимарит на посту часовой. Наверху идёт бой, бешено лают немецкие автоматы, пулемёты и миномёты. Страх божий!..
Политрук Соболь Василий Павлович вторично рисует Стефана Фёдоровича. По-человечески красив капитан Хаблов и всегда удивляет окружающих своей командирской подтянутостью, всегда выбрит, даже трубка в руках или зубах придаёт ему некоторую изысканность, шарм… Вот сейчас, как георгиевский кавалер первой мировой, отпустил усы… И они ему идут – красота всегда великая вещь! Одна беда – любят подчинённые и окружающие, значит, недолюбливает, из ревности, амбиции и косности, начальство. И тут Стефан Фёдорович становится сух и педантичен, подчёркнуто дисциплинированным, но за всем этим не может скрыть своей сути, неприязни к допускающему себе "вольности" начальству, по-большевистски указывает на недопустимость такого поведения на фронте, что уже никому из подчинённых непростительно. Но Стефан Фёдорович демонстративно пренебрегает субординацией ради пользы дела! Вот так, поднимая дух, восстанавливая силы бойцов, вселяя веру и оптимизм, держит себя Стефан Фёдорович. Буквально стал аскетом, как пишет о себе жене в эвакуацию… "Душа-человек" – отзываются о нём однополчане. … Организовал в полку курсы снайперов, лично отбирает в них добровольцев по едва заметным и видимым только ему приметам. Написал рапорт и предложения об этом и многом другом в штаб 194-й стрелковой дивизии, чтобы распространить курсы и занятия на все соседние части, – чтоб враг не осмеливался бы высунуть голову, как на Западном фронте тогда, в 17-м году…
Зазвенел полевой телефон. Начштаба поднял трубку.
– Капитан Хаблов!
– Здравствуйте, Стефан Фёдорович! Мамардашвили говорит.
– Здравия желаю, товарищ комиссар!
– Твои предложения – курсы снайперов и другие занятия – поддержаны начальством… Во всех частях организуются в приказном порядке. Теперь о тебе. Терпи, казак, пока не вышло!.. Комдив другой приказ заготовил: к тебе командиром назначен майор Бондаренко, из выпускников военной академии… Общие впечатления – сухарь! Держись с таким начальником, дорогой!
– А Кузьма Данилович?
– Полковник Швец назначен заместителем командира дивизии по тылу. Комдив укрепил себя. Понимаешь, для чего…
– Спасибо, товарищ комиссар!
– Держись, капитан Хаблов!
Командир 194-й СД полковник Иовлев Сергей Иванович сегодня доволен. Дивизия в обороне стоит крепко. Второе "стояние на Угре" проходит спокойно. Из штаба 49-й армии вести обнадёживающие. Документы на него направлены наверх.
– Майор Бондаренко!
– Слушаюсь, товарищ полковник!
– Принимай 954-й стрелковый полк! Там у тебя начальником штаба Хаблов, капитан. Из бывших унтеров, красный партизан и конармеец… И в сорок первом успел попартизанить со своими конниками… Словом, "красный капитан". Понял? Мнит полководца из себя, с братом Будённого дружит, переписывается…старые, де, хозяйственники! А дисциплины не знает, надобно подтянуть!
– Слушаюсь, товарищ полковник!
– Его мой зам, полковник Швец, распустил, часто оставлял полк на него, друзья, де. И мой начштаба полковник Зиновьев его поддерживает, и мой комиссар Мамардашвили тоже подпевает "красному капитану", как старому большевику. Он ещё говорит: "Как большевик – большевику"!! Усёк? Бывший красный партизан, и в сорок первом успел ещё попартизанить. Надо выправить!
– Слушаюсь, товарищ полковник!
– Иди, майор, принимай у него полк, вступай в командование!
– Слушаюсь, товарищ комдив!..
А у Стефана Фёдоровича тяжело на сердце. Лучший способ забыть дурные мысли – работа, творчество.
Целую ночь капитан, его ординарец и двое бойцов охраны помогают, чем могут, художнику в его возне над полотнищем, сшитым из трёх простыней. Сержант Шкоропад с лихорадочным блеском в глазах выводит огромную фигуру Гитлера, стоящего, печально сложив руки, на фоне немецкого кладбища – бесконечных рядов берёзовых крестов с касками на них, – подобно которому они видели в освобождённых Мало-Ярославце и Медыни…
– Сделать максимально похожим, – был приказ начальника. Андрей старается изо всех сил, но усища Гитлера расплываются куда-то вниз и наискось, на немецкую фразу с бумажки Стефана Фёдоровича: "Зачем я вас привёл сюда, в Россию!" И получается такая кривая и жуткая физиономия, будто Гитлера живьём припекают на костре… Бойцы и ординарец давно надорвали животы от хохота, сам художник вполне собой доволен, один капитан всё время мрачен, ни разу не улыбнулся, как бывало ранее…
На рассвете, после получасового изумления и бешенства, гитлеровцы открыли массированный огонь из всех видов оружия по нашему берегу. Мишенью была привязанная к пенькам на крутояре фигура Гитлера. Пули пробивали, осколки снарядов и мин прорывали пустое полотнище, а восходящее солнце сбоку освещало зловещую улыбку фюрера своим траншеям, символизируя временным захватчикам и оккупантам близкое будущее… Целый день фашисты остервенело расходуют боеприпасы, на другой день – то же. Безрезультатно, ибо подправить, подшить полотнище ночью ничего не стоит… Иовлев, командир дивизии, устав отчитывать комполка Бондаренко за то, что тот не может сдержать подчинённого ему "партизана", лично выговаривает опять начштаба за неуместную и недозволенную инициативу, которая может спровоцировать даже наступление противника на его дивизию.
– Именно этого я и жду, товарищ комдив, – спокойно произносит в трубку капитан Хаблов. – И готов отразить своими силами наступление целой дивизии.
– А если немцы двинут корпус или целую армию?!…
– Вы же знаете, – я докладывал, – противник не в состоянии сейчас наступать у нас… Я письменно изложил вам свои соображения и пути истребления живой силы врага – последней резервной бригады противника, противостоящего нашей армии!…
– А я приказываю вам, капитан, немедленно прекратить эту свою провокацию! По данным штаба армии против нашей дивизии у противника целых три… Надо выждать, брать языков… Спокойнее нам надо жить, капитан Хаблов! Опять эти ваши вечные инициативы, вечные нарушения уставов! Вы должны новому комполка майору Бондаренко помочь войти в курс дела, а вы всё берёте опять на себя? Пора с этим кончать, капитан! Где язык, что я вам приказал доставлять еженедельно, опять неудача?… – Наш третий поиск за языком сорван… У немцев сплошные заслоны из прицельного огня всех видов оружия и минных…
– Прошу меня не учить, капитан! Это вы, старый разведчик, должны знать, как выполняют приказ командира дивизии: взять и доставить мне языка немедленно! Вы же "всегда в состоянии доставить мне в штаб языка" – Ваши слова?! Надо держать слово, капитан!
– Прикажете, товарищ полковник, лично возглавить поиск за языком?!
– Да, приказываю лично вам, капитан, приказываю взять языка! Бондаренко получит мои указания на сей счёт. И немедленно прекратить пальбу на передовой – уже командующий звонил мне по этому поводу!…
– Слушаю, товарищ полковник!
– Об исполнении доложить лично!
– Слушаю, товарищ полковник…

Комдив давно уже бросил трубку, а капитан всё ещё слушает гудки и впервые за много бессонных ночей странно улыбается в усы.
– Младший лейтенант Хамидов по вашему приказу, товарищ капитан!
– Вот что, Ибрагим Хамидович… Сегодня, в третью ночь придут немцы снимать карикатуру, а не придут – под утро уберёшь полотно сам, понял? Чтоб и следа не осталось! Но… немцы обязаны именно сегодня прийти! Предупреди своих разведчиков, чтоб заполночь были готовы. Первых взять живыми, остальных уничтожить огнём всех!
– Слушаю, Стефан Фёдорович!
– Ещё. Завтра утром своих языков лично доставишь в штаб дивизии – сдашь полковнику Иовлеву. "Подарочек" от "красного капитана" и от себя тоже, понял?!
– Понял, Стефан Фёдорович!
– Иди, Ибрагим, и … живи долго, сынок!
– Стефан Фёдорович! – младший лейтенант бросился капитану на шею. Тот по-отцовски обнял узбека и нежно подтолкнул к выходу. Товарищ капитан! Не так быстро… – сорокалетний лейтенант Сергей Корякин, ПНШ-3 по радио и коду, – устал. Вывихнутая рука привычно ноет. Он уже зол на весь мир, что добровольно согласился на этот неожиданный командирский поиск. Забыл о привычном вывихе руки, думал, – сдержится, но на занятом врагом берегу упал неудачно на бок, и рука вышла из плечевого сустава. Боль медленно нарастает и с рассветом становится всё сильнее, всё невыносимее, и через три часа уже объяла всё тело. Корякину больно и стыдно, и зло на себя и на невозмутимого начштаба. "Как же это он, помощник начштаба по радио и коду, мог согласиться принять участие в этой авантюре – идти в командирский поиск персонально, да ещё за языком?! Стефан Фёдорович – аскет, прирождённый разведчик, а он? Ах, капитан обещал всех представить к награде… Самого капитана уже дважды или трижды полковники Дудников и Швец представляли к награде, а толку…"
Чёрный след за ползущими на мокрой от ночной росы траве демаскирует разведчиков, но с утренним туманом испаряется, исчезает…
– Товарищ капитан, не отдаляйтесь! – вскрик Карякина насторожил всех. "Ну, какого чёрта я позволил себя увлечь в этот поиск? – бьётся в голове, как всегда запоздало, здоровая мысль Корякина. – Ордена мне не нужны, главное – сохранить себе жизнь в такую войну! Тем более штабисту, как ему… А геройствовать – пусть уже будут такие, как этот его начальник, капитан Хаблов!…" Капитан двинул рукой. Все замерли, один Карякин, увлечённый своими мыслями, не заметил сигнала, продолжая шумно ползти, слегка постанывая от боли… А уже взвыли немецкие мины. Глухо шлёпают их разрывы в мокрой траве. Били ту, обнаружившую себя группу, но сигнальные ракеты гитлеровцев засверкали по всему фронту обороны 954-го стрелкового полка…
Стефан Фёдорович лежал, стиснув зубы, и корил себя за невозможность помочь товарищам, за невозможность подсказать Бондаренко предпринять что-то отвлекающее…
Корякин, не выдержав боли в вывихнутом плече, застонал глухо, безысходно. И сразу навлёк огонь на себя. Засвистели пули, полетели в стороны срезанные травы и листья. Разведчики поняли однозначно – ранен лейтенант. Это был знак тревоги – срыва поиска!
Капитан махнул рукой назад – условный знак отхода. Первым сразу вскочил на ноги и побежал к реке лейтенант Корякин, прыгая в стороны, как заяц. Следом поднялись, недоумевая, другие, оглядываясь на командира. Тот подтвердил жест отступления. Свистом приказал то же ординарцу, пожелавшему было остаться с командиром. Теперь немцы заметили отходящую группу разведчиков и стали бить в неё из миномётов и пулемётов. Стефан Фёдорович лежал ближе всех к немецким траншеям, ещё была у него возможность остаться необнаруженным. Об отступлении он не думал – только бы спасти товарищей! В который раз корил себя за то, что взял с собой неподготовленных к разведке командиров, понадеялся на их опыт и офицерское звание… Теперь его долг – вывести всех назад, вернуть в штаб целыми и невредимыми. Фашисты уже обнаружили, открыли свои замаскированные и неизвестные огневые точки, цель командирского поиска была достигнута. Товарищи уже были далеко, спускаясь к Угре. Макаров, Бондаренко и другие торопливо заносили в свои планшеты всю передовую противника. Если бы капитана не заметили - он бы остался, как бывало не раз ранее, в разведке... Но к нему уже бежали трое, нет, пятеро немцев... Стефан Фёдорович приподнял ствол автомата навстречу. Вдруг обожгло бок, руку, ноги… Но в следующую секунду его автомат бил длинной очередью. Бежавшие немцы попадали. Мины же предназначены теперь ему одному. Увы, его одного сейчас обстреливают фашисты. Заговорили наши пушки заградительного огня, прикрывая своих разведчиков у берега Угры. Вокруг капитана рвутся уже свои снаряды. Всё. Поздно. Он сделал, что мог. На поясе три гранаты. Здоровой рукой захватил все три кольца. Хорошо. Выдернуть сил хватит!…А там, в полку, суматоха. Корякин и все другие командиры штаба, разведчики из других пятёрок – все живы и целы, а начштаба Хаблова нет!… Привычный вывих Корякину вправлен, боль сразу ушла, осталось чувство нелепой, непоправимой вины… Майор Бондаренко, третьего дня назначенный командиром полка, растерян не на шутку: не вернулся из поиска его начштаба! Он театрально разводит руками, бормоча:
– Стефан Фёдорович сам поиск повёл, добровольно… "Сам, добровольно…" – Бондаренко словно забыл, как вчера настоял – против воли своего опытного начштаба – срочно послать с ним в поиск неподготовленный людей – мол, командирский "офицерский" поиск принесёт полку славу, успех капитану Хаблову обеспечен! Будто личный опыт и авторитет начштаба могут скомпенсировать срочность и неподготовленность поиска!
В штабе дивизии все ошарашены известием. Комдив Иовлев прикусил губу… Адъютант докладывает: – разведчик Хаблов по его приказу доставил вам трёх языков! Что за наваждение? Ведь Хаблов убит. Командирский поиск сорван! Полковник выскакивает из штаба. Хрупкий маленький узбек вытянулся перед комдивом.
– Младший лейтенант Хамидов!
– Рассказывай, младший лейтенант!
– Капитан Хаблов приказал сегодня ночью ждать у портрета Гитлера языков!.. Сказал – будут, обязательно, заполночь! Мы сидим, ждём!.. Точно, в два часа гитлеровские разведчики пришли… Три резиновых лодки, два пулемёта поставили на треноге, ползут… Рвут портрет, а тут мы огонь по пулемётчикам открыли – и набросились на этих, вот! Вам подарок от Красного капитана Хаблова! Так Стефан Фёдорович приказал вам передать!
– Всё? -Всё, товарищ полковник!
– Возвращайтесь в полк, младший лейтенант, будете представлены к награде.
– Служу Советскому Союзу!… Только на третью ночь разведчики отыскали и доставили командиру полка левую руку с разбитыми часами начштаба, половину железной оправы очков и лоскут гимнастёрки со шпалой. Все сомнения рассеялись. Майор Бондаренко, ответственный формально за трагический поиск, сидит в землянке своего начштаба и молча листает "Журнал боевых действий 954-го стрелкового полка". Ему не по себе от всего случившегося. Словно получил удар моральный в сердце. За эти дни он понял, что потерял полк от гибели Стефана Фёдоровича, понял, что ему надо сделать. Он берёт ручку начштаба и зелёными чернилами начинает записывать в журнал: "5 июля погиб начальник штаба Хаблов" … Дрогнула рука на букве "а", а тут вошёл секретарь партбюро полка лейтенант Галеев Хабибулла, татарин из Казани. – Товарищ майор, вот представление, что вы просили заполнить меня, как боевого друга Стефана Фёдоровича!
Командир полка внимательно читает подробно изложенные моменты из автобиографии и подвиги капитана и молча ставит свою подпись под последними словами представления: "За проявленные героизм и мужество достоин высшей награды "Герой Советского Союза". Галеев ставит подпись ниже, как секретарь партбюро полка. В штабе 194-й дивизии, получив подтверждение о гибели начальника штаба 954-го СП, страсти утихли.
"Достоин присвоения звания Героя Советского Союза посмертно.
Начштаба 194 СД полковник А. Зиновьев. 7.7.42
Комиссар 194 СД К. Мамардашвили".

Командир дивизии Иовлев посчитал иначе:
"Возражаю. Налицо служебное нарушение – начштаба 954 СП лично не смел возглавлять разведку, а комполка майор Бондаренко попустительствовал. Наверху нас не поймут.
Комдив 194 СД полковник С. Иовлев. 8.7.42"
Ну, конечно же, он, Сергей Яковлевич Иовлев, сейчас не прав. Как весной был не прав командующий фронтом генерал армии Жуков, бросивший краткую фразу командующему армией генерал-лейтенанту Захаркину о срочной замене его, Иовлева, другим командиром дивизии. Тогда Захаркин промолчал, и Иовлева так и не заменил другим. Наоборот, прислал полковника Зиновьева ему в поддержку в качестве начальника штаба. Молодец, Захаркин, заступается за своих комдивов! А вот я заступиться за этого капитана не могу. Школа не та – семнадцать лет на хозяйственной работе выветрили у Хаблова всю субординацию, всю военную дисциплину! Ну, разве может забыть он, комдив и полковник, упрёк бестактного капитана, брошенный ему прямо в лицо, в присутствии всех старших офицеров дивизии и жены, когда недавно, в мае, он вызвал к себе семью: жену с двумя сыновьями и дочерью Сталиной… Тогда его сынишки с букетиками ландышей бегут к нему с криками радости. И только этот капитанишка осмелился вслух бросить порицание, мол, этого в боевой обстановке даже командующий армией не имеет права себе дозволить…
А? "Дозволять"?! Да как он посмел при подчинённых сказать моей жене?! Жена потом чувствовала себя неловко и поспешила уехать с детьми пораньше…
Конечно, семьи есть и у других командиров. У того же капитана Хаблова где-то в эвакуации семья, дети разбросаны… Кажется, четверо?… Но он, комдив Иовлев, когда его дивизия стоит в обороне, это может себе позволить, чёрт побери!
Комбриг Фирсов, говорят, однажды похерил, в сорок первом, представление к награде на этого же разведчика, тоже за неуместное указание командиру дивизии по части женщины из Серпухова… На недостойное, де, поведение комдива, забравшего эту женщину с собой в поход при штабе! И это: старлей простой – комбригу, "как коммунист – коммунисту"! А, каково?!.. Правда, злые языки мне рассказывали, что именно ей я обязан своей дивизией! Говорят, после непрерывных пятидневных боёв под НП Боровна, где Фирсов потерял треть дивизии – до тысячи своих солдат! А вернулся в штаб – у Люськи его – новый подполковник уже! Не выдержала красавица… нашла следующего. Ну, комдив выговорил тому, схватил Люську за косу, поволок её, а подполковник и жахнул из "ТТ" Фирсову в зад, в ягодицу! Так Фирсов и выбыл из дивизии, "по ранению"… Всё бывает. Но представляете?.. Какой-то старший лейтенант посмел выговаривать за поведение комдиву и предупреждать за последствия?! А теперь ему, комдиву Иовлеву, пришлось навсегда зачеркнуть наградной лист на страдающего от отсутствия дипломатического такта "красного" капитана… Жаль. Храбрый офицер, но строптив, а начальник штаба обязан быть покладистым, смотреть на всё сквозь пальцы, как мой Зиновьев, чёрт побери!.. Тем более, сейчас наверху рассматривается представление моё, полковника Иовлева, к званию генерал-майора!.. Кому сейчас нужен шум о гибели моего начштаба полка да ещё в разведке? То ли за языком ходил, то ли свой язык болтливый врагу носил! Штабные оперативники из СМЕРШа только и ждут себе там работки! Да и семье капитана будет лучше, коль жена получит обычную похоронку и положенную пенсию без всяких там "выяснений"!.. Дважды жаль этого Хаблова, пусть земля будет ему пухом! А этот его посмертный подарок – три языка! Тоже его характеризует… Да как!? Но, увы… Нет, дело это надо сейчас замолчать, приглушить, закрыть! Не до него теперь нам всем… Всё, Хаблов, прощай, "Красный капитан"!

Вот и август 1942 года. Мы находимся в обороне. В августе потерь по неосторожности или по глупости стало меньше. Бойцы привыкли к немцу, знали, где можно высовываться даже ходить, а где можно только ночью. Разведчикам прислали нового лейтенанта и на этом их хождение за рыбой закончилось. Жаль, они нас время от времени подкармливали. Однажды ночью красноармейцы пехотинцы попробовали сами ночью ловить рыбу, где то сеть достали, но немцы услышали, стали пускать ракеты и такую канонаду устроили, что те еле живыми убрались. Я заметил, что они не стреляли при этом из пулеметов, наверное, побоявшись их бестолку выдать, иначе бы рыбаки достались бы рыбам. Однажды утром мимо наших позиций проплыл плот. На плоту были какие то ящики и мешки как с мукой. И лежал убитый человек в одних подштанниках. Не понятно наш или немец. Над ним на ящике сидела какая то птица.

Чувствуется что лето кончается. Каждое утро туманы. Весе дни, а то и ночи справа от нас гремит артиллерия. Там ведут наступление на немецких захватчиков наши солдаты. У нас тут по прежнему пока тихо. Я опять хожу с рупором агитирую. Я заметил, что когда я говорю о положении в германии они стреляют не сразу. Слушают. А уж потом как будто по команде сверху и уже не жалеют патронов. Поэтому я попросил, чтоб обязательно в текстах, которые мне переводили, было бы о Германии. Однажды они обстреляли меня из минометов. В следующий раз «взяли в вилку» уже их артиллеристы. Причем, судя по разрывам, били не из малого калибра. Меня спас небольшой блиндаж, тот который был вырыт пулеметчиками на старых позициях еще до моего прихода в роту. Ну если из за одного агитатора такой трамтарарам то значит делаю очень нужное дело.

Командир пулеметного расчета сержант Ланцев Николай с комсомольцем пулеметчиком рядовым Тепловым, рано утром осматривая передний край противника в амбразуру дота заметили через хлопья тумана на том берегу трех немцев которые рвали траву которая видимо мешала ихнему сектору обстрела из пулеметной точки. Они так увлеклись работой, что не заметили, что поднялся слабый ветер и туман стал исчезать. Всех троих уложили одной пулеметной очередью. Двух убили, одного ранили. Он какое то время подавал признаки жизни и немцы хотели его вытащить, кидали дымовые шашки. Но ветер был на нашей стороне, и дым относило в сторону их траншей. Потом они это бросили. Все три трупа так и пролежали до ночи. Об обнаружении точки противника мы доложили в штаб. Мы давно наблюдали за этим подозрительным местом. Ночью прикатили 45 мм орудие, и утром следующего дня, уничтожили прямой наводкой пулеметную точку несколькими залпами. Имели на своем щиту убитых фашистов и наши три Павла. Павел Гусев, возглавлявший комсомольскую организацию роты до моего прибытия, Красноармеец Павел Филимонов, и Красноармеец Павел Заплатин. Не смотря, что на фронте за эти месяцы мы многих приняли в комсомольцы, но были случаи когда и исключали. Исключен был Красноармеец Кормилицын, за пьянку с беспартийными красноармейцами. За него досталось и мне, так как обнаружил его в таком состоянии командир роты. Хоть он и не был зачинщиком, но не остановил и не пресек. К концу лета у нас в ячейке - 22 человека.
27 августа 1942 года у нас забрали целый пулеметный взвод, которым командовал лейтенант Н. Белоус и вместе с другими красноармейцами полка были отправлены в тыл для заготовки сена для всей дивизии. Лейтенант Николай Белоус пришел в часть из учебной роты тоже в Июне, чуть раньше меня, и я долго думал, что он тут давно. Он уже стал кандидатом в члены ВКПБ. По-моему он тоже с Украины. К этому моменту и звуки наступления справа уже стихли, а у нас так ничего и не началось. И из всего этого мы поняли, что на этот раз зимовать мы будем тут и начали задумываться об утеплении наших землянок.

Вечером 13 октября мне стало известно, что нас снимают с позиций. Отводят на пополнение. Хоть я ни кому об этом не говорил, 14 октября это знали все не только командиры но и рядовые. Все говорили о Сталинграде. Понятно, что в таком виде, а в полку было около половины положенного по штату, нас туда не отправят. Нужно пополнение. Что там происходит, мы не знали, но понимали по сводкам, что битва идет грандиозная. Наверное, поэтому тут у нас и относительно спокойно, что все силы фашистов и наши собраны именно там. Бойцы сразу как сговорились, стали писать письма. Многие особенно торопливые уже писали, мол, ждите следующего письма с Волги.

Днем в воздухе очень высоко над нами случился воздушный бой. Это было в то время, когда нам принесли в термосе пищу. Но ни кто к ней не притронулся, все всматривались в голубое осеннее небо. Я на фронте уже полтора года, и имею отношение к авиации, но это первый воздушный бой который я вижу собственными глазами. Бой происходил так высоко, что нам отсюда с земли не то чтоб было видно где наши а где немецкие самолеты, но и вообще сколько с какой стороны, и сколько их вообще. Немцы с западного берега, тоже, наверное, следили за тем, что происходило. Ни одного звука с той стороны, все это время. Сперва загорелся один самолет, мы не поняли, чей он, как пролетев некоторое расстояние, он взорвался в воздухе. Через некоторое время задымился еще один и стал уходить в нашу сторону. Мы решили, что наш, но самолет, сделав дугу, полетел, прям на нас. И тут мы с радостью поняли, что это немец. Вот он летит над нами на высоте 500 метров. Уже видны кресты на крыльях и желтый капот. Из капота валит дым. Как только самолет пересек реку, из него выпрыгнул летчик и сперва летел так, мы подумали, что он мертв, но парашют раскрылся, прям над самым лесом. Мы в приступе радости, в сердцах бросились к пулемету, и даже успели врезать очередь по быстрой не пристреленной цели. Не знаю, попали или нет, но пулемет выдали. Ту т же на нас обрушился целый минометный дождь. Ели успели убраться в блиндаж. Слава богу, что немцы били, прям от траншей, малым калибром. Тяжелые минометы стоят дальше в километре и нужно время, чтоб сообщить им координаты. Я подумал, что мне бы несдобровать, за то, что открыли огонь без приказа, если бы кого убили в последний день. Конечно, вечером они все скорректируют, и утром будет тут баня, но нас здесь уже не будет. Когда ночью мы менялись и я сдавал свой участок обороны, Я предупредил об этом мл. лейтенанта, чей стрелковый взвод занимал наши траншеи.
Этим же вечером мы узнали, что Иовлев СИ еще 8 числа освобожден от командованием дивизии, что он убыл на машине в распоряжение военного совета фронта а на его место прислали полковника ПП Опякина.
15 октября ночью вышли в сторону от фронта. Еще вечером пошел дождь. Было холодно, и шли в шинелях. Дорога шла ровно на восток. Справа осталось кладбище в Папаево, где остались лежать многие наши товарищи. Потом был небольшой привал в селе ПЕНЯЗИ. Смотрели дорогу, ждали отставших, и к вечеру, пройдя д. БАЛАНИНО еще за светло дошли до станции Мятлево. От БАЛАНИНО до МЯТЛЕВО поля скошены, стоят скирды сена. Все как будто войны нет. А МЯТЛЕВО оставило другое впечатления. Везде воронки. Каменные дома вокруг станции полностью разбомблены. Везде следы от фашистских авиа ударов. Но в поле мы увидели мирных жителей копавшихся с картошкой. Свернули вправо, и ушли в лес западнее станции, а часть дивизии в лес юго-западнее. Там разместились на ночь. Утром нам сказали, что мы находимся в резерве главного командования и велели рыть и строить жилища. На обустройство выделили сутки. К вечеру лес превратился в военный городок, землянками и палатками. На следующий день стали повзводно водить в баню. Хоть станция была разбомбленная но баня, находившаяся ближе к окраине села уцелела. И даже работал водопровод. Жарили форму, получали новый комплект белья, проходили медосмотр. После помывки приводили оружие в порядок. Приведение полка в божеский вид заняло два дня. Потом начались занятия как в довоенном летнем лагере. Все происходило по распорядку, подъемы, занятия и кормление три раза в день.
22 октября ко мне в землянку вошел бывший компульвзода Белоус Николай Захарович, Он вернулся из командировки. Вместе со своим взводом они находились в селе Слемские Борки Московской области Луховицкого района. Заготавливали сено для дивизионных лошадей. А теперь он пришел заплатить членские взносы. Слово за слово, мы подружились. Записали на всякий случай друг друга адреса. Мы оба с Украины. Он с г Умань а я с Николаевского района. В скорее был праздник 25 летие Великого Октября и первую годовщину воссоздания дивизии. На празднике присутствовал командир 49 армии генерал лейтенант И.Г. Захаров и член Военного Совета. Наиболее отличившимся в весенних боях были вручены награды, а некоторым командирами и политработникам досрочно присвоены очередные воинские звания. Компульроты Гафурову было присвоено звание Капитан.

17 Ноября 1942 года дивизия выдвинулась в пешем порядке на север. Станция Мятлево была непригодна для погрузки целой дивизии. Ее часто навещала немецкая авиация и она не могла принять более одного эшелона. Иногда приходили составы, но небольшие и ночью. Мы прошли населенный пункт ШАНСКИЙ ЗАВОД и остановились на ночь пройдя ПЕРЕДЕЛ. Тут мне опять пригодился прошлогодний опыт. Рубили лапник, жгли костры. Возле них ставили дежурных. Ночь была не очень холодной. Утром дивизия вышла дальше, соединившись с другими полками ночевавшими в соседних лесах, опять пошли на север. Прошли населенные пункты СЕМЕНОВСКОЕ, СВИНЦОВО, ЗАЙЦЕВО. В некоторые деревни частично вернулись местные жители. Были видны свежие землянки, из которых курился дым, вокруг сожженных фашистами домов. В СВИНЦОВО даже были несколько новых свежих срубов. Не верят люди что немцы вернутся.

19 ноября 1942 года мы перешли минское шоссе. Вдоль шоссе видны следы сражений проходивших тут, наверное, осенью прошлого года. Пройдя минское шоссе, разместились в перелесках не доходя населенного пункта УВАРОВКА. Здесь уже были нарыты землянки и укрытия. Везде были видны следы прибывания тут различных частей. Это было хорошо, так как уже выпал снег, и температура понизилась к зиме. К нам приходили местные жители из УВАРОВКИ и других окрестных сел. Спрашивали своих родственников, мужей, братьев, от которых не было вестей с прошлого года. Особенно запомнилась одна женщина, которая появлялась у нас каждый день, и каждый день спрашивала про своего мужа Разумова Григория. Она подходила к одним и тем же солдатам и расспрашивала одно и тоже. На третий день мы поняли, что женщина была не в себе. Бойцы давали ей еду, а она просила у нас пуговицы.
6 декабря 1942 года нас подняли по тревоге и бегом отправили в сторону станции. Начали грузится в эшелоны еще затемно. Погрузка прошла на редкость организованно и быстро. И еще не начало сереть а поезд уже тронулся на восток. Ехали без остановок, быстро. Только уже перед самой Москвой паровоз стал останавливается на станциях и полустанках. В полдень прибыли в Москву, проехав вокзал, эшелон остановился на запасном пути. Нас оставили в вагонах, где мы провели еще шесть дней. Покидать эшелон строго запрещалось. Ходить можно было только за кипятком. Все это время кормили сухим пайком, который выдавали раз в два дня на два дня. Все время ожидания меня как и всех мучил вопрос – сколько еще будем еще стоять и куда нас пошлют дальше? Солдатская молва упорно говорила про Сталинград. Пугали друг друга, что живыми оттуда не возвращаются. За это время наша рота недосчиталась трех человек. Стыдно об этом думать, но они дезертировали.
14 декабря 1942 года. На пятый день, вечером мы тронулись дальше. Мы даже не закрывали двери. Те кто знал Москву, следили в какую сторону поедет поезд. Состав вышел на окружную, и затем пошел по Ржевской ветке. Утром следующего дня мы прибыли на станцию Погорелое Городище, восточнее Ржева. Дивизия выгружалась и на близлежащих полустанках. Дальше, после небольшого перехода мы остановились в районе деревень ОРЕХОВО, ПЕТРУШИНО, АНИНО. Командир роты довел до нас, что мы вошли в состав 20 армии. Также он сказал две новости, что нам дают один день для приведения полка в порядок, перед наступлением, и то что отменены должности политрук, и возвращается звание Офицер. Мы произносили это слово и до этого, но оно не было в приличном лексиконе, как и матерные слова.
Лес, в котором мы расположились, тоже уже использовался нашими частями. Были вырыты землянки, щели. Наверное, тут стояла часть больше нашей. Землянок было столько, что мы могли расположиться с комфортом. Похоже, тут еще были танкисты. Везде были разбросаны запчасти от военной техники, поврежденные бронелисты. В одном месте стопкой лежали сложенные танковые катки и траки. За два года войны я почти не видел танков в бою. Только в эшелонах и однажды на марше. Наверное танкисты ушли вперед. Присутствие танков, где то рядом, ободряло перед наступлением. Но вопреки ожиданиям, на следующий день команды на выдвижение на исходную не последовало, и через день тоже.
Прошла почти неделя. Ничего особенного не происходит. Занимаемся военной подготовкой, как в учебном лагере. Кормят сносно. Местного населения нет. Наступление наверное, отложено до весны.
2 января 1943 года. Отметили новый год. Скромно – по-военному. Выдали двойную порцию спирта. На митинге выступил командир полка. На фронте затишье. Пушек почти не слышно.
3 февраля 1943 года. Наконец приказ пришел, но не тот которого мы ждали. Дивизия грузится в вагоны. Выгоны нас приятно удивили. Железнодорожники постарались на славу. Полы вымыты, стены продезинфицированы, В вагонах сколочены пирамиды для оружия, деревянные нары вместо просто соломы, есть даже матрасы. Щели в вагонах законопачены, есть не только печки, но и запас к ним дров и угля. Под потолком висят керосиновые лампы типа «летучая мышь». В течении 3 и 4 февраля, поезд по долгу останавливался на близлежащих полустанках, собирая дивизию. Очевидно, погрузка была из разных мест, чтоб запутать авиацию противника. И вот 4 февраля мы куда то поехали. Сперва опять через Москву, а потом куда-то на юг. Опять стали разговоры про Сталинград.
На шестой день поезд остановился. Поступил приказ на разгрузку. Мы одеваемся, забираем вещи и оружие, выпрыгиваем из вагонов. Станция разбомблена, вокруг станции руины Но дальше, даже деревянные дома не сгорели. Город  большой. Командиры разговаривают с начальником эшелона.
Спрашиваем – «что за станция?»
«ЕЛЕЦ!»
-«во нас куда занесло».

По перрону ходит нач. штаба дивизии полковник Зиновиев, торопит, Быстрее, быстрее, пока немцы не прилетели. Солдаты отбегают от вагонов, строятся у здания станции. Все косятся на небо. Не появятся ли немецкие самолеты. Небо пасмурное. Через короткое время двинулись маршем по городу. Елец занесен снегом. Домики в один – два этажа, в основном деревянные. Из труб идет дым. Есть и сгоревшие и пустые дома, но таких мало. Идем по улице параллельно железной дороги. Спускаемся к реке. Правее железнодорожного моста сделан другой мост. Еще немного и вышли из города. Перешли железнодорожную насыпь. И пошли дальше.

Через час – полтора дошли до населенного пункта. Местные жители вышли к домам, смотрят как мы проходим. В основном женщины и дети, но были и старики. Я спросил, что за деревня, оказалось – Ольховец. Далеко ли до фронта? Старик пожал плечами и махнул в сторону на запад. Говорит, что немцев тут год назад побили, вон, пол деревни сожгли. У меня не было карты, но я записал название на листке бумаги, чтоб потом посмотреть как идет наш маршрут. За Ольховцем дорога закончилась, и мы пошли прямо по целине. Тут, какое-то время назад проходила техника, и танки умяли снег, но снегопады и вьюги опять замели дорогу. Когда спускались к реке, то снега было прямо по грудь. Бойцы переносили пулеметы на себе но падали под этой тяжестью барахтались в снегу, помогали друг другу. Потом выяснилось, что там в этом снежном болоте был потерян щит от одного пулемета. Вылезли пошли дальше. Идти было очень тяжело, и в этот день дивизия прошла не более 15 километров. Когда встали на ночь, в каком-то поросшем овраге, ни у кого не было сил даже развести костер. Так и повалились в сугроб. Вечером нас, офицеров, собрал командир полка, раздал карты, и рассказал, что идти нам предстоит более 150 км. И показал предположительный маршрут. На выдвижение нам выделена неделя. ОНИ там думают, что тут есть дороги. Если мы будем дальше идти таким темпом, то никак не успеем.
На второй день достигли ЧЕРНАВЫ. Село оказалось почти пустым. Разоренным. Дома многие сожженные. Уцелевшие жители живут в землянках. Опять ночевали кто где смог. Наша пульрота заняла руины церкви и погреба близлежащих домов. Стали разводить огонь. Пришли сельские женщины, стали помогать греть воду, пока бойцы делали волокуши из досок, найденных в селе, для пулеметов и боеприпасов. Тут же в церкви я подобрал солдатскую шинель большего размера, которая свободнее налезала на подтулейку.
За ЧЕРНАВАМИ до ЛИВНЫ дорога улучшилась. Только когда переходили реку Хмелевку в низине опять были снежные заносы, но не такие как раньше. Наверху, была какая то сожженная деревня и на подъеме стоял брошенный наш огромный танк Клим Ворошилов. Видно, что оставили его несколько дней назад, а рембат еще не приехал. Да, техника внушает страх. Кажется, что он весит сто тонн.
Вечером над нами пролетел небольшой трофейный самолет. Кресты закрашены нашими красными звездами. Он летел очень низко. Мы наблюдали, как он сделал над нами медленный круг и полетел дальше вдоль дивизии.

Ночевали в чистом поле. Ни укрытия досточки. Только холмы, сугробы и наносы.
Утром над нами пролетела эскадрилья немецких штурмовиков. Ушли севернее нас. Возвращались через пол часа. Командир роты сказал, что параллельно нам, тем же маршрутом движутся еще две дивизии. А после обеда досталось и нам тоже. Бойцы разбегались по сторонам от дороги, зарывались в снег, сугробы, и так прятались от фашистских самолетов. Оставалось беззащитно лежать в снегу и надеяться, что пронесет. Налет закончился, не спеша вышли на дорогу. У нас в роте потерь не было. А в других, говорят были. Но кто тут кого в снегу найдет. К вечеру достигли населенный пункт ЛИВНЫ. Дивизия расположилась в домах, или что от них осталось на юго-восточной окраине города, А штаб в огромном кирпичном здании электростанции, еще левее. Там сделали перекличку. В полку недосчитались 12 человек.
За ЛИВНЫ опять пошли не по дороге, а по следам проложенными техникой. Напрямик на КОЛПНЫ. Лошади с повозками с нами, а машины по шоссе, в объезд. Опять началось «купание в снегу». К тому же, со второго дня этого перехода, пошел снег. Это было не плохо, так как навредить сильнее он нам уже не мог, но мы знали, что немцы по такой погоде летать не будут. В КОЛПНЕ получили приказ на изменения маршрута на ДМИТРИЕВ-ЛЬГОВСКИЙ. Это еще несколько дней пути. От КОЛПЕН шли параллельно жел. Дор. насыпи на НЕТРУБЕЖ с наветренной стороны, где меньше снега. А ночевали с подветренной. Потом насыпь кончалась. Дальше были нас пункты ХАЛТУРИНО, ЗОЛОТУХИНО, и в конце концов ФАТЕЖ. Тут нам сказали, что дивизия получит отдых, но командиры решили иначе. Нужно было торопится, так как наше наступление в направлении НОВГОРОДА-СЕВЕРСКИЙ столкнулось с отчаянным немецким сопротивлением. Солдаты прозвали наше мытариние - "Снежный марш". Еще, тут 20 февраля нам сообщили, что мы переданы 2 танковой армии. Которая, как раз, сейчас наступает в том направлении. Потом шли на ЛИНЕЦ и ГЕНЕРАЛЬШИНО. Надо сказать, что сельские жители нас встречали приветливо, помогали бескорыстно. Чинили одежду, обувь, делились продуктами, грели воду. Не так как встречали нас жители Смоленской и Московских областей осенью 41 года. За время марша наш полк потерял пропавшими без вести около 20 человек.

22 февраля мы пришли в конечную точку МИХАЙЛОВКА которая на моей карте отмечена как ПОНАШЕВКА, Большое поселение, три церкви и много деревянных строений. Все сильно пострадало. Над поселком тянутся дымы. Ночевали на первом, уцелевшем этаже, в каком-то конторском здании. За зданием стояли наши танки т 60 накрытые белой тканью. Замаскированные Танки стояли по всему поселку и близлежащим окрестностям. Рядом с нами в подвале дома находились танковые экипажи, и мы с лейтенантом Соловьевым спустились к ним вниз. У них втер не так выдувал тепло, и было лучше натоплено. С непривычки мне даже показалось что тут жарко, но я заметил, что пар изо рта все-таки идет.

Танкисты, совсем молодые ребята, предложили нам фляжечку. У них с этим проблем не было, но я ни разу не видел пьяного танкиста. Слово за слово завязался разговор. Они, оказывается, шли маршем вместе с нами, но не от Ельца а еще дальше. Наши маршруты во многом совпадали, На мой вопрос, не ваш ли там КВ – они утвердительно ответили, что их, даже не спрося номер и где мы его видели. Они сказали, что ни один тяжелый танк не дошел марш до конца. Сперва двигались исключительно по ночам, но потом, в виду того, что не успевали двигались и днем. Что их попеременно бомбили, но только десятая часть танков были выведены из строя бомбами, остальные танки просто поломались, не выдержав марша. И выяснилось, что намело столько снега, что легкие танки типа т 60 которые прошли 300 км почти без поломок не могут его преодолеть и способны двигается в существующих условиях только по дорогам. Так что, вторая танковая армия теперь – это лишь мы – пехотинцы. - Цари полей.
На следующий день, утром, перед полком выступил с речью командир полка полковник Бондаренко, и мы стали выдвигаться на исходную позицию. Прошли хутор Михайловский, и остановились в перелеске за ним, дожидаться сумерек. Как начало сереть, батальоны начали выдвигаться на север параллельно речушке Османки на начальную точку. Там где река делает крутой поворот влево, возле населенного пункта, от которого остались только торчащие из сугробов трубы, батальоны форсировали речку по льду и заняли позиции для атаки на крутом высоком берегу. Ждали разведку. Как стемнело пришли лыжники 616 полка, которые совершили рейд по немецким тылам и обрисовали обстановку.
Полк начал гнуть дугу. Впереди 3 стрелковый батальон капитана Капустина. Мы следом. Наша цель деревня ПОЛОЗОВКА, находящаяся за крутым правом берегом реки Осмонь на холме. Первые километры пройдены спокойно, но, не доходя до деревни метров 500, немцы занервничали и открыли огонь. Понятно, что ночью, не то, что попасть прицельно на таком расстоянии, увидеть бойцов невозможно. Тем более, что у многих были одеты поверх шинелей белые маскхалаты. Но хоть они и стреляли наугад, пулеметы были пристрелены, и появились первые раненые и убитые. Когда были уже видны сараи и заборы деревни, огонь стал прицельным, солдаты стали чаще падать и, в конце концов, батальоны залегли. Хоть наш второй батальон, где я командовал пульвзводом, залег чуть левее, и дальше от деревни, было неприятно и страшно слышать постоянный визг пуль над головой. Сперва вперед продвигались ползком, а потом немцы открыли огонь и по нам, из минометов. Тут продвижение вообще остановилось. Мы стали зарываться в снег с головой. Положение становилось отчаянным. Когда лежишь в глубоком снегу, и другие тоже, ты их не видишь. Остаешься один на один с врагом. Не знаешь, живы ли твои товарищи. Впереди нас выстрелы затихли. Я подумал, что либо третий батальон весь погиб, либо зарылись в снег, чтоб немцы не стреляли на свет выстрелов. На память приходила наша неудачная атака, которая произошла на Угре, у моста, почти год назад. Перед самым рассветом, немцы опять открыли минометный обстрел, по третьему батальону и в нашу сторону. А потом враг предпринял контратаку, пытаясь оттеснить нас на исходный рубеж, за реку. Но не тут то было, Не удалось им уничтожить наших туркестанцев. Мы тоже, поставив пулемет на коробки для лент, открыли по ним фланговый огонь, Атака была отбита с большими для них потерями. Они наверно думали, что нас осталось мало. Как рассвело к нам на помощь пришли танки. Два десятка наших танков т 34. – это грозная сила. Перед ними возникло серьезное препятствие – река Осмонь. Мост через нее был настолько хлипкий, что по нему казалось не проедут и тяжелые грузовики, и существовала вероятность, что он заминирован. Завидев танки, противник открыл яростный артиллерийский огонь по ним, хорошо видным на пологом береге и мосту. Желая выйти из под огня танкисты дали газу и повели свои машины на скорости прямиком к речке. Однако достигнув берега, головной танк забуксовал и стал оседать в топком грунте. Следующий за ним танк, был подбит и оставлен экипажем. Танки ушли левее к мосту, и пропали из виду. Немцы продолжали стрелять наугад в их сторону. Так прошло часа два. Наконец, одиннадцать танков, показались на склоне, развернулись в линию и, взревев моторами, рванули прям через нас, на ПОЛОЗОВКУ. Мы еле успели оттащить, по этому снегу, пулемет. За ними оба батальона поднялись в атаку. К трем часам дня ПОЛОЗОВКА была полностью очищена от противника. Другой полк дивизии, судя по всему, взял ПАЛЬЦЕВО.
Когда шел бой за саму деревню, я прикрывал пехотинцев поставив оба пулемета на развилке, простреливая в обе стороны, вдоль деревни и на КИРИЛОВКУ. В это время ко мне подошел младший лейтенант, командир стрелкового взвода. Грудь его была в крови, шинель разорвана в клочья. Я стал его перевязывать, он махал руками, чем мне мешал, возбужденно рассказывая, как они выбивали немцев из огромного колхозного сарая с сеном. Я на него израсходовал и его и свой санитарный комплект. Пока я перевязывал, он успел рассказать свою историю три раза. Когда бой закончился в деревне там и сям лежали убитые солдаты и наши и немцы. На центральной улице стоял наш сгоревший танк. Немцы отступили в КАМЕНКУ.

В КАМЕНКЕ немцы не оказали особенного сопротивления. Оставив несколько человек с пулеметом прикрытия, они уходили дальше по дороге на восток. Роты стали обхватывать деревню с флангов и немецкий пулемет затих. Немцы куда то скрылись. Наша рота даже не успела принять участие в скоротечном бое. Дальше полк продолжал преследование противника. Наша рота и мой пульвзвод двигались по правому берегу р Осмонька, и две роты по левому. Прошли еще одну деревню, и опять же та же картина. Пулемет в крайнем доме, а мы наступали как раз вдоль деревни по дороге.Наша шла больше по целине, с другого берега, и хоть фрицам и удалось задержать продвижение на пол часа, к тому времени как мы подошли с другого берега, они опять дапанули на восток.

Следующим населенным пунктом было село ДЕРЮГИНО. И опять бойцы двигающиеся правым берегом нас опередили. Тут обстановка оказалась посерьезнее. Нас разделял глубокий овраг. Это какая-то речка впадала справа в Осмоньку, Противоположный берег был выше, и на нем еще стояла церковь. Фашисты успели зацепится в уцелевших домах по ту сторону реки и откуда, и со стороны церкви, поливали наступающих бойцов сильным пулеметным огнем. Мы должны были подавить нашим пулеметом пулемет противника, но мы ни как не могли понять, откуда он стреляет. Прошло время пока мы обноружили ДЗОТ. Она находилась метрах в 20 правее церкви в верхней части ската оврага, ближе к нам. Построена заблаговременно с задачей перекрывать дорогу на ДЕРЮГИНО. На первые же наши очереди по ДЗОТУ немцы открыли ураганный огонь из него в нашу сторону. И стал стрелять еще один пулемет, прям напротив нас. Пули, правда, прошли выше пулемета, но нам пришлось сползти ниже по склону. Мы находились практически в чистом поле и стали отползать чуть назад, в какие то полуразвалившиеся сараи, на нашем берегу, где можно было оборудовать пулеметную позицию. До противника было метров триста пятьдесят. Рота залегла в развалинах деревни и вела огонь по немцам через овраг. Пришлось ждать подкрепления. Стало сереть. Через час на дороге появился наш танк т34, который уничтожил эту огневую точку, после чего роты левее нас ворвались в ДЕРЮГИНО.   Правее церкви оборонялось, судя по ячейкам, не более взвода. Сама Дота была повреждена взрывом, внутри была кровь, но не пулемета ни убитых немцев не было Наверное фашисты унесли с собой. Под прикрытием темноты оставшиеся враги отступили еще дальше.
Мы надеялись на отдых, но поступило новое задание полку. - Не дать фашистам закрепится, и до рассвета ворваться на их плечах в рабочий поселок ПЕРВОАВГУСТОВСКИЙ. Главное не позволить им взорвать водонапорную башню, которая обеспечивает водой сахарный завод и бумажную фабрику.
Наступало 3 марта. Мы стали в темноте выдвигаться в сторону поселка. Мимо нас, левее, по дороге пронеслось несколько наших легких танков и два т34. Роты устремились за ними. Наш пулвзвод двигался в арьергарде в готовности моментально развернуть пулеметы для подавления огневых точек противника. Вдруг впереди раздался взрыв и зарево. Это загорелся первый из танков и через несколько секунд еще один. Тот час же со стороны поселка немцы открыли огонь по наступающим красноармейцам из винтовок и пулеметов. Еще один наш танк был подбит при подъеме на противоположный склон оврага. Третий батальон опять залег в овраге и стал сковывать противника огнем. Мы же стали забирать правее и правее, и через час были с севера ПЕРВОАВГУСТОВСКОГО. Зимой в снегу на неподготовленных позициях оборонятся не проще чем наступать, а иногда сложнее. Оборона с этой стороны у фашистов была неплотная.
Но вот по наступающим красноармейцам застрочил немецкий пулемет. Бойцы попадали в снег, и стали продвигаться вперед ползком. Мы его засекли по вспышке, он находился внизу какого-то большого каменного дома. Аккуратно навели на цель и открыли ураганный огонь из двух пулеметов в его сторону. Как только немцы открывали огонь, мы тоже начинали стрелять на подавление. Тем временем солдаты все ближе и ближе продвигались вперед и уже достигли реки. Вдруг пулемет смолк, на какое-то время, и в этот момент раздалось наше УРА. Бойцы поднялись, и одним броском оказавшись на противоположном берегу, стали подниматься к домам. Как только передовые подразделения вошли на окраину поселка, раздался оглушительный взрыв, где-то, в глубине его. Настроение у всех стало тягостным. За домами, что-то горело, горели некоторые дома, освещая улицы. Бой длился всю ночь. Немцы долго удерживали здание фабрики, и только когда наша рота вошла им во фланг, сломив сопротивление перед собой, стали снова отходить к восточной окраине. От уцелевших местных жителей мы узнали радостную весть, что взрыв был – это немцы взорвали свой неисправный новый танк. Когда на рассвете, когда уже бой закончился, мы свернули влево по улице, мы увидели тот немецкий танк, а в конце, посреди ее, перед нашим взорам стояла величественная водонапорная башня из красного кирпича - целой и невредимой.
Перед ней валялось три груды гильз от немецких снарядов. Около немецкого танка стояло полковое начальство - полковник Бондаренко и танковый полковник. Мы подождали, когда начальство уехало, и подошли к нему. Он был невероятно больших размеров, серого цвета, с белыми пятнами. Металл еще был горячим. Башня от взрыва сползла в сторону, и толстая пушка уткнулась в снег. Мне стало зябко, когда я представил, что придется встретится с таким, если не сегодня то завтра. Наверняка его не пробить нашей 45мм пушкой, а о противотанковом ружье и речи нет. Я спросил у стоящих рядом танкистов, куда же его подбивать. Один ответил. - А прям в дуло. Попал в дуло, а там снаряд, и танк взорвется. Это конечно была шутка. Но тем не менее. Вот он подбитый немецкий танк, а вот мы, и вот башня. Одолели его, как ни будь и дальше одолеем. Жители сказали, что немцы не далеко. Только мене часа, как ушли с крайних домов поселка. Роты заняли оборону, используя заводской забор из шлакобетона. Уж тут то мы отдохнем, но поступил снова приказ двигаться только вперед.

За ПЕРВОАВГУСТОВЫМ начинался лес. Немцы опять встретили нас пулеметным огнем вдоль железной дороги. Видно, что они хотели не столько нанести нам урон, сколько задержать нас. Танки лесом не ходят, но с краю леса все деревья повырублены метров на двести. Остались кусты и высокие пни. Можно было продвигаться, прячась кустами и за естественными препятствиями. Тем не менее, в лес мы вошли только через два часа, когда 616 стрелковый полк вошел в лес правее нас. Через некоторое время стало понятно, что в снегу вдоль железной дороги и в лесу вокруг полно мин. Вызвали саперов. Тут на окраине, в лесу нам разрешили отдых. Мимо нас прошла саперная рота и еще какая не наша стрелковая рота. Потом саперы нам показывали немецкие противотанковые мины. Такие же как у нас. В деревянных корпусах. У нас научились.

Мы повалились в снег, даже на подготовив лапник и не разведя костры. Там где кто стоял. Я спал и не слышал ничего. Проснулся ночью. Впереди где то в лесу была слышна перестрелка, там 616 полк продолжал преследование. Правее нас, над лесом светилось зарево, и шел дым. На железнодорожном полотне стояла дрезина, и на не ее из леса выносили раненых. Оказалось, что пока я спал, рота справа, разожгли костры и немцы обстреляли их из минометов, а некоторые утверждали, что это были ночные бомбардировщики. Утром мы двинулись дальше на запад. Вдоль железной дороги тоже был вырублен лес. Мы шли по насыпи, и вдруг впереди раздался взрыв. Кто-то из саперов пропустил мину и погиб человек. Но медлить нельзя, все понимают, что саперы где то впереди. Хорошо, что мы движемся в глубине колонны. Вышли к населенному пункту ДЕДОВОДЬЕ. Здесь недавно был бой. На насыпи и на вырубке вокруг деревни лежали убитые красноармейцы. Деревня частично догорала. Отсюда мы стали разворачиваться фронтом для атаки на населенные пункты ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЙ, ВЕХНЯЯ и НИЖНЯЯ КУБАНЬ. СОКОЛОВСКИЙ. Развернулись, пошли. Подходя к СОКОЛОВСКОМУ опять увидали в снегу погибших бойцов. Увидев их бойцы залегли, стали вглядываться. Молчок. Ни выстрела, ни звука. Стали подходить перебежками. Подошли совсем вплотную, а затем с криком УРА ворвались в поселок. Никого. Ушли немцы. И местных жителей нет. Следующий узел их сопротивления – поселок ЛИПОВЕЙ и высота левее железной дороги. Если бы 616 полк взял бы КУБАНЬ, то немцы оставили бы и эту свою оборону. Мы не знали точно, где наши части, где противник. Фашисты, наверное, тоже. Ночью нас внезапно повернули левее, и наш полк ударил во фланг меж деревень ШАГОРОВСКИЙ И ПРИЧЕЖ. Видно было, что мы застали фрицев врасплох. ШАГАРОВСКИЙ загорелся. Началась неразбериха. Противник сперва стал отступать от ПРИТЕЖА в нашу сторону, но потом они поняли, что мы у них в тылу разбежались кто куда. На этот раз жаль, что наступали ночью. Это в который раз давало возможность немцам, когда они бросят позиции растворится в темноте. Но одного мы таки поймали. Уже когда мы были в деревне, рядовой Щегрин услышал стон. Рядом от нас был сарай, крыша которого обвалилась, а в сарае был погреб, туда вел лаз и свежие кровавые следы. И вот в этом погребе схоронились два немца. Одному пулей перебило ногу, так что торчала кость и ступня висела на коже и ошметках валенка, а второй – наверное, его друг. Раненный уже доходил, и его достелили, а второго вытащили на улицу. Немец хиленький чулок на голове. Без каски. Белая куртка измазана кровью. Он был без оружия, В сухарной сумке половина замороженной курицы. На руках варежки, на веревках и железная рукавица за поясом. Он стоял и ждал, что мы его немедленно расстреляем. Я учил немецкий язык и спросил его кем он служит. Они сказал свое имя и что он стрелок 707 полка 747 пехотной дивизии. А убитый - его сосед. Они крестьяне. Я не знал, что его спрашивать и его отправили в штаб в Кубань в сопровождении двух солдат.
Ночью, наш сосед - 616 стрелковый полк ворвался в большое село ЛИТИЖ. Оно также стояло на железной дороге ЛЬГОВ-БРЯНСК. Село разделено рекой Усожа на две части. Полк сходу ворвался в южную часть ЛИТИЖ-МТС, но форсировать реку и продвинутся дальше так и не смог. Мы тоже, очистили левый берег Усожи, и стали закрепляется на участке от ЛИТИЖА до ШИРОКОЙ РОЩИ. Мое отделение было фланговое самое правое. Мы заняли крайнее дома села. Весь ЛИТИЖ горел. Особенно его северная часть, - ЛИТИЖЬ СЕЛЬСОВЕТ, которая осталась под немцами. Горели дома и сараи, дико ревел бесхозный скот, горевший заживо. На улице убило корову, и один из бойцов захотел отрезать от нее кусок мяса, но был убит снайпером с той стороны. А через некоторое время был ранен и второй. Он хотел подползти к корове с другой стороны, прикрываясь ее тушей. Но, наверное, как то не уберегся, и немец отстрелил ему ногу прям в коленную чашечку. Мы из за сарая кинули ему веревку, крикнули, чтоб он ухватился бы за неё, и потащили бегом, чтоб вытянуть его с простреливаемого места. Ногу, наверное, спасти не удастся. И наверное, если бы не ватные штаны, она вообще бы оторвалась. Мы сняли с него ремень и перетянули голень так сильно как могли. Потащили к госпиталю. Туда же красноармейцы 1 стрелкового батальона 470 полка притащили в плащ палатке, мальчика лет пяти, мать которого убило на их глазах. Мальчик назвался Сашей Кубаревым. Он остался при санчасти.
Пока мы наступали, немцы смогли организовать оборону по реке Усожа. Сильные опорные пункты в ЛТЕЖЕ СЕЛЬСОВЕТЕ, в деревнях КОЛОСОК, ЗВЕНЮЧИЙ, ЮРЬЕВКА. По данным разведки на участке ЛИТЕЖ – КОМАРИЧИ курсирует бронепоезд, оснащенный большим орудийным калибром. А весь соседний склон реки заминирован противотанковыми минами.

В одиннадцать часов немцы предприняли контратаку, воспользовавшись тем, что наши артиллеристы противотанкисты слишком выдвинулись вперед. Захватили и уничтожили две противотанковые пушки с расчетом.

В ночь с 8 на 9 марта, перед нашими позициями всю ночь кипела работа. Саперная рота в маскхалатах разбирала разрушенные дома на нашей стороне, делали лежневки для танков. Немцы пускали ракеты и при свете их стреляли во все подозрительное. Мы отвечали им с нашего берега. После двух трех очередей перенося пулеметы на запасные позиции. Часть саперов делали проходы на противоположном склоне. Сколько их там поубивало одному богу известно.

Прям с рассвета танки появились из за бугра со стороны разъезда ЕВДОКИМОВКА и, выстроившись гуськом понеслись к речке. Немцы встретили их бешенным минометным огнем, Ничего такого, что было бы прямой наводкой и могло бы причинить нашим т34 какой либо значительный ущерб у них не было. Танки проскочили Усожу. За ними поднялась пехота по всему участку, от КРАСНОГО КОЛОСКА до ЛИТЕЖА. Поставленная перед нами задача была двигаться в направлении ВОСТОЧНАЯ ПОЛЯНА, ДЕРЮГИНО, к обеду достигнуть КОМАРИЧИ. Удар был настолько стремительным, и дружным, что немцы не смогли оказать достойного сопротивления. Танки влетели на противоположный берег и погнали врага. К тому моменту, как наши пулеметные расчеты достигли противоположного склона, они уже, к великому горю, были далеко впереди. Хоть ЛИТЕЖ СЕЛЬСОВЕТ был в наших руках, на этом наступление и закончилось. Вместо того, чтоб дождаться пехоту, менее чем через 10 минут танки уже крушили немецкую оборону в ВОСТОЧНОЙ ПОЛЯНЕ и МАЛЬЦЕВСКОМ. В это время со стороны ЗВЕНЮЧЕГО И КРАСНОГО ЛУЧА немцы, пропустив танки, открыли огонь, по отставшей пехоте из всего из чего могли. Пехота залегла. Несколько раз поднималась в атаку, и опять залегала. А между тем , севернее деревни на которую мы наступали стали подниматься нехорошие черные дымы. Немцы били во фланг, а наступать нужно было, куда ушли танки, а эти дымы не сулили ничего доброго. Много боевых товарищей осталось лежать на том поле. До ВОСТОЧНОЙ ПОЛЯНЫ пробился только второй батальон 954 стрелкового полка, численностью не больше роты. Остальные или погибли или зарылись в снег, ожидая темноты. Деревня ВОСТОЧНАЯ ПОЛЯНА находится на небольшой высотке и с нее мы увидели безрадостную картину. Штук 20 наших танков стояли подбитыми в направлении шоссе на ЯСНЫЙ ЛУЧ и высоты ЗАПАДНАЯ ПОЛЯНА, где у немцев оказалось много противотанковых пушек. Мы заняли круговую оборону, частично использую немецкие траншеи. Траншеи были не слишком глубокие, но видно, что рылись не впопыхах, и с южной стороны прикрыты снежным валом и бревнами. Но все равно чтоб пробежать из одной траншеи в другую, приходилось либо ползти, либо бежать по открытому пространству. Расправившись с пехотой в поле, немцы перенесли весь ружейный, пулеметный и минометный огонь на нашу высоту. На высоте остались три боеготовных танка т34, которые все время курсировали по ней меж деревень ВОСТОЧНАЯ ПОЛЯНА – МАЛЬЦЕВСКИЙ, постоянно меняя курс, при этом их обстреливали из минометов и бомбили немецкие истребители в течении всего дня. Как-то, когда я перебегал от одного пулеметного расчета к другому, оказался близь одного из танков. Слышу, водитель из открытого люка кричит мне, -«Эй друг, скажи в каком направлении летят самолеты». Я ему показываю рукой их направление, он резко разворачивается и начинает двигаться перпендикулярным курсом. Он оказался около меня, я прижался к танку и даже не слышал, как они отбомбились, только увидел как около меня, по снегу, проскочила какая то безобразная металлическая спираль. Самолеты удалились, чтоб прилететь вновь. Они прилетали по две штуки, но часто. Видать аэродром был где то совсем рядом. То там, то здесь, по одному, гибли люди. В один момент замолчал расчет второго пулемета. Он и так, до этого, был не полон. Я отправился туда. Картина следующая.- Лежит перевернутый пулемет на дне траншеи, прям перед ним воронка. Один из моих бойцов убит, один ранен, один контужен. Ночью появились еще люди, и санитары со стороны ЛИТИЖА. Сказали что проход назад свободен, но ночью возможны немецкие разведывательные группы. Передали приказ – удерживать высоту до "последней капли". Отправили раненых. Танки по темноте тоже ушли. Стали ждать утра. Всю ночь, слева и сзади нас вспыхивали короткие перестрелки. Утром немцы пошли в атаку численностью не менее батальона. Сперва пошли, и залегли в снегу. Но мы открыли огонь слишком рано и они засекли наши огневые точки. Стали обстреливать высоту из минометов. Я смотрю крупный калибр, пролетел и взорвался сзади, потом спереди. Я понимаю – следующий мой будет. Считаю до пяти, расстреливаю до конца ленту и что есть мочи в сторону от пулемета. А траншея стала мелеть и кончилась. Я в ближайшую воронку упал, и тут взрыв. Не у пулемета, а левее, прям в траншее, по которой я только что бежал. Был бы верующим - перекрестился бы. Думаю, сейчас бы пулемет перетащить самое время, но один не могу. Смотрю дальше еще одна траншея, в ней бойцы. Я им ору, помогите мол пулемет перетащить. Их траншея мелкая, перед ней снежный навал но с нашей стороны, ой как им вылезать наружу не хочется. Притворились что не слышат. Тут один боец пожилой, как заорет на них. «Что уселись, ну ка живо помогите лейтенанту пулемет сволочь. Немцы пойдут, без пулемета всем крышка. Подождали когда взрывы большого калибра сместились левее, бегом по ту сторону бруствера к пулемету. Вытащили ползком его за бруствер и к той воронке, где я до этого лежал. Только установили, ленту заправили, как немцы пошли вперед перебежками. Я открыл огонь, а второй пулемет на фланге, почему то молчит. Я так и не узнал почему. В лоб пулемет не так эффективен как на фланге. Засекли меня быстро, и стали стрелять из своего пулемета по мне. Пули веером идут, прям над воронкой. Попали несколько в щит, искры полетели. Меня почти оглушило. Я не сразу заметил, как они опять стали по мне минометом палить. А уже не высунешься, никуда не денешься. Я не знаю как, и не понял, может пуля срикошетела от щитка вниз, но она достала меня лежащим на дне воронки, в ногу. Разорвала мясо на ноге, но кость не задела. Пришел в себя, вокруг бой идет. Наши бойцы отбиваются. Ни куда не денешься, нужно стрелять. Немцы придут, наверняка добьют. Перетянул ногу бинтом, подполз к пулемету, смотрю, он цел! И слева пулемет строчит. Вот так, каким-то чудом, отбились мы. Вечером враг попытал удачу левее нас, с другого склона, но тоже ни чего не получилось. Стемнело. Ночью прибыло небольшое пополнение, а меня на волокушах оттащили в тыл. Слава богу, что врачи определили, что рана не тяжелая, и заражения крови нет.

ОЦЕНКА ОПЕРАЦИИ КОМАНДОВАНИЕМ 2-й ТАНКОВОЙ АРМИИ–ГЕНЕРАЛАМИ РОДИНЫМ, ЛАТЫШЕВЫМ И ОНУПРИЕНКО.
ОСНОВНЫЕ НЕДОСТАТКИ В ПРОВЕДЕНИИ ОПЕРАЦИИ АРМИИ:
1.Длительный марш из района сосредоточения в район предполагаемого оперативного использования армии, глубиной в 250-300 км, в условиях абсолютного бездорожья, а также слабой подготовленности экипажей танков привел к тому, что из 408 танков прибыло в район оперативного развертывания только 182 танка.

2. Армия начала операцию с хода и вводила свою основную мощь – танки и артиллерию – по частям, т.е. по мере их прибытия к полю боя.
3. Операция началась с крайне ограниченным количеством боеприпасов, имевшихся в войсках, особенно в стрелковых соединениях, которые, не имея достаточного количества автотранспорта и неукомплектованности конским составом, по бездорожью подвести боеприпасы не могли, а танковые соединения, израсходовав запасы горючего на марш при растяжке тыла в 250 км и отсутствии к этому моменту горючего на базах, не могли быть введены в бой.
4. Глубокий снежный покров ограничивал маневр средних и тяжелых танков и почти исключал действия малых танков Т-70, Т-60 и МК-3.
5. Стрелковые соединения, прибывшие в армию с марша, были не изучены, а 115 осбр оказалась абсолютно неподготовленной для боя и в течение 3-4 дней боевых действий растеряла весь свой состав и боевую материальную часть.
6. Приданные армии 143-й минометный полк (120-мм), 1118 иптап (76-мм) подошли к полю боя только к концу операции.
7. В момент проведения операции из армии были отобраны 29-й и 27-й Гв. ТП, 112-я СД, 1188 ИПТАП, два Инжбата, 11-я Гв. ТБр и 160-я ТБр 11-го ТК, что лишило армию иметь в своем распоряжении хотя бы небольшой резерв, как для парирования ударов, так и для восстановления положения на отдельных участках.
8. Отсутствие эвакосредств привело к тому, что Армия не смогла своевременно не только подтягивать неисправную материальную часть, но и эвакуировать танки из районов боев. Эвакороты прибыли в армию только 28.3. 1943 г., и те требуют ремонта не менее 10-15 дней. Отсутствие наливного автобата в Армии ставило и ставит под угрозу срыва подвоз горючего.
9. В процессе операции армия не получала абсолютно пополнения ни рядового, ни младшего начсостава. Инженерные и саперные батальоны не имели никаких средств механизации, дорожные работы производились только вручную, что тормозило темп работы. Отсутствие дорожного батальона крайне затрудняло, а зачастую задерживало своевременный ввод в бой танков, т.к. саперные роты корпусов очень малочисленны, а Инжбаты без всяких средств для выполнения дорожно-мостовых работ с этими задачами не справились.
БЩИЕ ВЫВОДЫ ПО ОПЕРАЦИИ АРМИИ - На опыте марша и наступательных действий 2-й Танковой Армии со всей очевидностью подтвердилось, что нарушение уставных положений приводит к отрицательным результатам. Выдвинулся и ряд новых вопросов требующих своего разрешения. Из старых и новых вопросов заслуживают внимание следующие:
• Марш танковых соединений на 270-300 км в условиях почти полного бездорожья привел к выходу из строя 130 танков, что составило 32% от списочного состава машин двух корпусов. Это еще раз доказывает, что наша материальная часть, да еще под управлением неопытных водителей, к большим переходам своим ходом приспособлена плохо. Столь большие марши следует применять только в исключительных случаях обстановки, с личной санкции Командующего БТ и МВ фронта. В данном случае необходимости в непрерывном марше на 270 км не было
• Планирование операции Армии в период – середина февраля – середина марта, т.е. в период наибольшего количества метелей и наиболее глубокого снежного покрова, привело к тому, что танки типа Т-60 и Т-70 по целине обычно действовать не могли, а иногда застревали и на дорогах. О развертывании корпусов не могло быть и речи. Действие танков происходило главным образом небольшими группами по дорогам. Для таких действий более подходили отдельные полки и танковые бригады, которые тесно взаимодействуя с пехотой достигли бы не меньших результатов. Приняв во внимание, что столь громоздкие соединения как корпуса не могли своевременно и в достаточном количестве снабжаться горючим, из-за непроходимости дорог, надо прямо сказать, что использование корпусов себя не оправдало.
• В первый период операции с 23.2 по 4.3.1943 г. Армии была нарезана для наступления полоса. Нарезка полосы для танков Армии, по моему мнению, возлагает на командование ответственность за всю эту полосу и лишает, в известной степени, свободы маневра, заставляя действовать как обычную общевойсковую армию. Считаю более целесообразным полос для наступления танковым армиям не давать. ТА должны начинать действовать в чужих полосах, а затем развивать успех по определенным направлениям, возлагая закрепление этого успеха на следующие следом обычные армии.
• Задачи Армии, фронтом, как указывалось выше, ставились без учета времени, пространства и реального состояния частей. От срока получения приказа до начала действий время было очень ограничено. Так, например, боевое распоряжение ЦФ №0022/ОП было получено штармом в 18.30 20.2.43. Начать наступление, согласно ему требовалось с утра 22.2, совершив предварительно 70 км марш. Боевое распоряжение № 970, полученное в 19.45 4.3.43 требовало начала наступления с утра 5.3.43. В результате боевые распоряжения штармом и штабами корпусов отдавались наспех, а командиры бригад и подразделений обычно, совершенно не имели времени на подготовку боя, часто грубо нарушались требования всех уставов.
• Во все время операции Армии действия соединений не поддерживались и не прикрывались нашей авиацией. Все время грубо нарушалось требование приказа НКО № 325: “Наша авиация своими действиями растреливает противотанковую оборону противника, воспрещает подход к полю боя его танков, прикрывая боевые порядки танковых частей от воздействия авиации противника, обеспечивает боевые действия танковых частей постоянной и непрерывной авиаразведкой”. Все это не соблюдалось и Армия не имея ни одного артполка РГК, действовала без всякой авиационной и артиллерийской поддержки. Авиация же противника все время действовала активно по нашим боевым порядкам, чем сильно задерживала наступление и наносила значительные потери и срывала подвоз. Действия танковых армий без авиационной поддержки необходимо запретить и требовать от командования всех степеней точного выполнения требований приказа НКО № 325.
• Операция Армии была совершенно не обеспечена в материальном отношении: снабжающие базы находились на удалении до 200-300 км, на них часто не было нужных сортов горючего, дороги для автотранспорта были не проходимы. В результате танковые корпуса очень часто оставались без горючего и были не боеспособными. При планировании действий Армии было совершенно забыто указание Боевого устава БТ и МВ КА часть 1: “танки не обеспеченные своевременно горючим, боеприпасами и средствами техвосстановления теряют все свойства грозного боевого оружия и превращаются в беспомощную и даже обременительную груду металла”. Все это имело место при действиях 2-й ТА. На будущее нельзя ни в коем случае вводить Танковые Армии не подготовив их действия в материально-техническом отношении.

Войска правого фланга армии в составе 16-го танкового корпуса и 194-й стрелковой дивизии, перейдя в наступление на Октябрьский (10-15 км юго-западнее Комаричи), встретили на своем пути заранее подготовленную сильную противопехотную и противотанковую оборону противника. При подходе наших частей к населенному пункту Октябрьский противник сосредоточил огонь по наступавшей за танками пехоте и отсек ее от машин. Танки без пехоты, выйдя в район Октябрьский и встретив там сильную противотанковую оборону, продвинуться не смогли и, понеся потери, в ночь на 18 марта возвратились в исходное положение.

Поле госпиталя я был направлен в Тиснинские лагеря. Под г Тулой. Километрах в двадцати в лесном массиве. Я был туда направлен в начале Июля. Целый месяц я почти ничего не делал, только несколько раз ходил в дежурства. Тут я получил форму нового образца, со стоячим воротником под погоны.
Лагеря – это большой военный городок, землянки, блиндажи, несколько разрушенных довоенных построек. Немцы до этого места не дошли, но сильно бомбили и обстреливали. По мусору и бумагам, валявшимся на земле, можно понять, что эти лагеря использовались по назначению, как сборные и учебные, все это время. Кормят хуже, чем в госпитале и хуже чем на передовой. Но, на территории лагерей есть магазин, где можно купить что-нибудь подкормится.

Через месяц туда прибыл весь оставшийся после летних боев, двадцатый танковый корпус. В него входили три танковых бригады, и 7 гвардейская бригада из Сталинграда. Корпус прибыл для отдыха и пополнения. Нас, командиров прибывших из резерва и госпиталей распределили по батальонам. Я попал во второй МСБ командиром которого был капитан Бабаев Ляотит Бабаевич из Азейрбайджанской ССР, со станции Худам. Начальник обозно вещевого снабжения капитан Султанян Николай Манукович. Еще капитан Кушнаренко, и др. Во втором МСБ меня назначили командиром пулеметного взвода в четвертую мотострелковую роту, командиром которой был Гв. Ст. Лт Ничаев Николай Федорович. Командиры стрелковых взводов: ГвЛт Крупа Валентин Николаевич из Симферополя, Гв.Мл.Лт Белоконь Николай. Они оба воевали в Сталинграде, и оба были награждены орденами. И еще гв лт Пыцов, только что мобилизованный из народного хозяйства. Старшина роты – Завгородный. Мы с лейтенантом Пыцем наград не имели, хотя я был на фронте с самого начала войны, но в разных частях. Правда когда я был в 164 дивизии был разговор что меня представили к какой то награде за бои под Дерюгиным, но потом я попал в госпиталь, выбыл из нее и сейчас для нас наградой служит гвардейский знак. Потихоньку к нам начала поступать молодежь. Обычно это была молодежь 23 или 24 года рождения, но были и более старшие, у которых пропала бронь или те, кого был мобилизован в армию с освобожденных территорий. Ко мне во взвод был направлен рядовой Кошман, так он тоже воевал с первого года войны, но был в окружении, потом в партизанском отряде, и вот теперь вновь мобилизован в армию. При 3м МСБ был организован учебный центр по обучению командиров пулеметных расчетов. Туда от нашей роты был направлен и я учить обращаться с пулеметом. Старшим среди преподавателей был командир пульроты 3 мсб Волчков Петр Акимович. Он был тоже участником боев в Сталинграде. Рассказывал нам, что прикрывал роту, которая брала Универмаг, в котором находился командующий немецкой армией Паулюс. Даже видел, его с поднятыми руками. Тоже орденоносец.
Начали обучать новых пулеметных командиров. Надо сказать, что учили не как нас, вернее не совсем как нас. Может Волчков сам составил программу учебных занятий, а может, сама программа поменялась. Конечно, много внимания и как раньше уделялось знанию конструкции пулемета. Но не просто зубрили части и их устройство, и все изучали с точки зрения их ремонта, рабочего ресурса этих частей, Опуская менее важные аспекты. Когда нам показывали программу по тактической подготовке, то максимум внимания попросили уделить способом прикрытия пулеметным огнем наступающее подразделение. Кинжальный огонь по позициям противника через голову наступающих солдат. С одной стороны это есть разновидность стрельбы с закрытой позиции, и мы сами это иногда применяли этой зимой, но нас этому не обучали и мы очень редко применяли этот прием боясь задеть товарищей. Только, в основном, когда рота залегала. Но в этот момент, от пулемета, обычно, уже мало толку. Обучали нас и стрельбе по воздушным целям внеурочно. Сперва нас, а потом мы командиров расчетов. Показали новые патроны и пули. Где какие применять. Обычно на фронте в наступлении тащит расчет три четыре короба, которые со склада боепитания выдали, какие были…Что дали то дали
В лагерях я вепревый раз одел сине бриджи, выменял себе золотые погоны, и приобрел фабричные полевые погоны. До этого мои погоны были сделаны в полковой мастерской. Занятия в классах проводились в дежурной форме одежды, и вечерами, после полевых занятий, большинство офицеров одевали именно ее. Все выглядели подтянутыми и нарядными как до войны.
15 августа начались занятия в составе батальона. Вообще это правильно и очень хорошо. Нас, год назад, учили только стрелять и все. Ни какого взаимодействия мы не отрабатывали. Там даже пехотных частей не было. А теперь все и пулеметчики и минометчики и связисты получали задачу и учились действовать совместно с пехотой, чтоб обеспечить ее максимально эффективное продвижение. Вспоминали методику довоенных учений и вносили в нее корректировку в соответствии с новым полевым уставом 1943 года и боевым уставом 1942 года.
21 августа в субботу, батальон вывезли в чистое поле и без объяснений приказали рыть траншеи полного профиля. Привезли бревна. Ходил комбат и проверял глубину и прочность стенок траншей. Ходили слухи, что против танков. Находясь в неведении, бойцы даже думали, что немцы прорвались. Рыли подгоняемые энтузиазмом и страхом. Мы то знали, что предстоит обкатка танками, но нам было строго настрого запрещено доводить это до сведения красноармейцев.
23 августа в понедельник, начались учения в составе танкового корпуса. Утром, на машинах 2 МСБ прибыл на эти траншеи. Личный состав занял в них места. Выдали по 70 патронов на каждый автомат. Через траншеи танкистам были указаны проходы ветками. После этого командиры рот провели инструктаж, как действовать и что делать по команде «вперед!» В назначенное время минометчики и артиллеристы открыли огонь по «противнику». Плотность огня была очень высокая. Как на фронте при генеральном наступлении. Двинулись танки. Они с ревом, на скорости стали преодолевать траншеи через эти проходы, но пехота вжалась в дно траншей, и не было силы, чтоб поднять ее чтоб догнать танки. Когда она таки вылезла танки ушли уже далеко. В бою и танкисты, и пехотинцы обязательно понесли бы большие потери. Командир корпуса приказал повторить занятие. Но уже без артподготовки. Только с третьего раза пехота вовремя поднялась за танками. Потом еще один раз, чтоб окончательно преодолеть танкобоязнь. и комиссия наблюдавшая за учениями признала что бригада боеспособна и может принимать участие в боевых действиях.

Вот еще одна осень наступила. Третья и совсем другая. Я вспоминаю осень 41 года, это было как будто написано в книжке, и не со мной. Мне кажется она также далека от сегодня его дня как мое детство. За эти прошедшие два года я, кажется прожил целую жизнь. Больше увидал, Больше побывал и больше понял. В газете пишут, что на войне больше ценишь дружбу.

Я думаю это называется по другому. Конечно ты надеешься на плече верного друга и без этого не обойтись в боевых буднях, но люди, товарищи, сменяются так часто, что бойцы сами ищут дружбу. Солдаты становятся лучшими друзьями сразу, на второй день. Люди спешат дружить. Вроде только вчера попал в новый коллектив, а уже знаешь о многих все, откуда родом, кто ждет, и Кто что хочет делать после войны. И о тебе все все знают. Вот бы собрать бы всех после войны, да не получится всех. Я тут в лагерях давеча встретил капитана Фырсова. Он был секретарем комсомольской организации 645 полка в который я попал прошлым летом и который год назад писал мне рекомендацию для вступления в партию. Он уже имел "за отвагу" и сказал, что его представили к "красной звезде" за летние бои. Он рассказал, что не многого друзей моих - офицеров осталось в живых с того момента как я весной попал в госпиталь и по сегодняшний день. Погиб мой друг лейтенант Солвьев, с которым мы вместе пришли в полк после лейтенантских курсов. Погиб на той же самой проклятой высоте под Литежем, на следующий день после того, как меня вытащили в госпиталь. Мы пообещали друг другу после войны поселится где то вместе. Но вот, прошло пол года, у меня уже новые товарищи и сколько их еще сменится.
В лагерях говорили, что нас отправят на харьковский фронт, освобождать Харьков от немецко-фашистских захватчиков. Но в самому конце Августа пришла радостная весть что Харьков взят нашими войсками. Теперь уж точно погоним немца. Как я этого ждал и надеялся в 1941 году и сразу сейчас понимаешь насколько эта армия стала другой за прошедшие два с половиной года. Июль и август шли частые дожди, а сейчас по летнему тепло и солнечно. Хорошо бы заслужить в бою отпуск.
В самом конце августа после митинга освященного освобождению Харькова меня назначили секретарем партийной организации роты. Прошло еще пара дней, и 1 сентября поступил приказ о нашем выдвижении на фронт. Прям за день до этого прибыло еще пополнение. В основном молодые ребята, только что достигши призывного возраста. Нам сказали – вы их в эшелоне обучите. И мы направились на погрузку, на станцию ПЛЕХАНОВО. Поезд пошел на юг. Первой станцией был г ЕФРЕМОВ, затем Ростов, где стояли двое суток и еще приняли пополнение. Потом станция Лихая, до станции АМБРОСИВКИ. Там разгружались. Оттуда, отправив пулеметы, имущество на машинах – отправились пешком к линии фронта.
Мы шли уже вторые сутки. Не знали точно куда. Когда выгружались, то думали, что фронт должен был быть прям тут. Но пока мы ехали, Красная Армия освободило город Сталино и немцы припустились драпать на запад. Где сейчас фронт мы не знали. Сталино осталось от нас справа. Шли весь день и к ночи, совершенно усталые пришли в Еленовские Карьеры. Тут, утром, во дворе дома в котором мы спали впавалку, нашел странную каску. Вроде как наша, но другого цвета со смешными петушиными перьями. – Итальянская. Поэтому Итальянцы и не солдаты. Нельзя быть хорошим солдатом и носить на голове петушиные перья. Пешком прошли населенный пункт ПОЛОГИ. Справа указатель на Гуляй Поле. Нам только в Августе в лагерях показывали новый фильм «Александр Пархоменко» про героя гражданской войны. Там как раз рассказывается про Гуляй поле. Что в этих краях действовали анархисты банды Махно. Махно избрал своей ставкой именно это богатое село. Шли несколько суток. То по шоссе, то по проселкам. Ноги по щиколотку уходили в пыль. Она поднималась над дорогой и лезла в рот и нос. У меня сохранился до сих пор мой шарф, который был когда-то отличительной частью Отряда Особого Назначения Западного Фронта и я намотал его на лицо и дышал через него. По пыли поднятой справа у горизонта видно было, что там идет параллельно нам какая-то другая часть. Слава богу, что осень на юге Украины очень жаркая и, несмотря на то, что уже середина сентября не пролилось ни одного серьезного дождя. Иначе мы бы увязли на этих пыльных дорогах. 25 Сентября пройдя около трехсот километров мы остановились около населенного пункта НОВОМИХАЙЛОВКА. Командир 2 мсб Бабаев. Приказал расположится тут вырыть щели и сделать маскировку от самолетов. Какая тут маскировка- вокруг ни деревца, только есть по берегам речушки Бандурка и в селе. Мы ходили в НОВОМИХАЙЛОВКУ нарвать веток. Само село большое, вытянутое с запада на восток. Было освобождено неделю назад и сейчас в него возвращались уцелевшие жители. Все это время в воздухе мы почти не видели немецких самолетов, хоть фронт был совсем рядом. Им было не до нас. На следующий день, вечером, мы узнали радостную весть, что наши войска южного фронта прорвали оборону фашистов левее нас у МОЛОЧАНСКА. Мы пока стоим в резерве. К тому же до сих пор прибыли не все машины с имуществом батальона. К примеру не прибыла машина с нашими пулеметами. Это жуткая халатность. Я расспрашивал других водителей, которые прибыли даже раньше нас, но ни кто не знал, куда делась наша машина. Мне пришлось доложить об этом командиру. Через три дня прибыли еще две машины с имуществом, один из водителей сказал, что наша машина сломалась сразу в Сталино, и когда ее починят одному богу известно. Как будет с запчастями, как скоро удастся их выписать и найти.

Мы же пока готовились к наступлению, надеялись, что немцы драпанут дальше сами, коль фронт уже прорван, и грелись под последним осенним солнцем

29 сентября мы вышли на исходный рубеж Ворошиловка, и начали движение в сторону  Вишневка. Мы наступали по неубранному кукурузному полю, через сад, подступающий к кирпичному заводу. Дальше был сам хутор, а затем опять сад. Мы вошли в населенный пункт вслед за наступающими частями. Без боя.  Нашу четвертую роту разместили затем в здании школы, что была на восточной окраине села. Восточная окраина сохранилась хорошо, были убраны хлеба, стояли стога сена, и выглядело все как не в войну. Мы почему то обзывали ее «хутором». На следующий день утром к командиру роты ст. лт. Нечаеву пришла женщина с жалобой, что ночью кто-то взломал улья с медом, и это могли сделать только солдаты. На что Нечаев сказал, что ночью никто не отлучался из расположения части, тогда она сказала, мол, пусть он простроит всех, она сама найдет виновника, командир не разрешил это делать. Потом через папу часов, я увидел одного солдата, из роты, лицо его было в свежих синяках и раздуто. Солдаты над ним смеялись – Ну как мед?

Теперь наша должна быть очередь. Перед дальнейшим наступлением комбат собрал командиров рот и подразделений, чтоб определить задачи. Узнав что у меня нет пулеметов он приказал мне со взводом находится при штабе, а как появятся пулеметы – сразу в бой.
И вот, до начала наступления немногим более двух часов, но вдруг раздались выстрелы, откуда-то со стороны села и было непонятно вообще чего происходит.
Я оставил за себя старшим помкомвзвода и решил сбегать в хутор, узнать как идут дела, многие молодые солдаты в первый раз были в бою, к тому же прошел слух, что в село прибыла наша машина, и надо решать вопрос - куда выдвигать пулеметы.
Когда я подбегал ближе к саду, я увидел  45 мм орудие "Прощай родина". Командир орудия лежал убитый, остальные неизвестно где. Расчет куда то разбежался. Так же непонятно, - где остальные орудия, и что делает эта пушка тут. Потом я наткнулся на убитого немецкого солдата. Было похоже, что он нес в двух эмалированных ведрах, куда то, фасолевый суп, будто бы тут были немецкие позиции. На выходе из сада его настигла пуля или осколок. Кровь смешалась с супом. В глубине сада стоял подбитый кем то немецкий танк «фердинант» около него лежали два убитых немецких танкиста.
Выйдя из сада, я перебежал улицу. Возле одного из домов нашел ст. лт Нечаева. Он стоял на южной стороне дома с ординарцем, а за домом прятались несколько десятков солдат. И так за каждым домом. Я ему доложил информацию о пулеметах, но он машину не видел, сообщил, что оттуда то появились немцы, которые казалось сами были удивлены нашим присутствием тут. Тем не менее, наша часть перемешалась с соседней, и ничего не разберешь. Мы подверглись минометному обстрелу, солдаты сказали, что стреляли наши. Хоть обстрел прекратился быстро, над селом поднялось облако пыли и мы вообще не понимали кто где.
Когда пыль подрассеялась немцы открыли ружейно пулеметный огонь со стороны огородов, по отдельным целям которые им удалось разобрать. Решили так: - я беру пулеметчиков, он солдат и продвигаемся вглубь огородов, закрепляемся и выясняем обстановку. Когда я с одним из пулеметных расчетов (командир пытался не подчинится) продвинулся к договоренной цели, стал ждать когда с другой стороны появятся солдаты роты, но прибежал посыльный, сказал что ротный ранен. Когда я бегом вернулся к тому дому, где я увидел его стоящим в первый раз, я увидел его там же, лежащим на боку. Обе ноги ниже колен простреляны двумя пулями. На хромовых сапогах отверстия выделялись белыми кружочками. Мы с посыльным поволокли ротного на плащ-палатке к машинам которые только что подъехали ни чего не подозревая. Одна привезла 45 мм орудие, вторая наши пулеметы. Одна машина тот час подверглась обстрелу, и все от нее разбежались, вторая стояла за домом и была невидна со стороны огородов. Я взял карту Нечаева, на которой была изображена обстановка, как он ее видел, и оставив с ним связного побежал в штаб доложить о происходящем. Комбат нервничал. Он приказал мне взять пулеметы и двигаться вдоль посадок и соеденится со вторым взводом четвертой роты, командир лт. Крупа. Мы продвигались по подсолнечному полю, когда до домов оказалось метров 200, немцы открыли сильный огонь по нам. Нам пришлось ползком преодолевать этот участок. Это заняло много времени. По видимому огонь велся с крыши дома. Когда выползли на проселочную дорогу Нов. Мунталь – Показное, мы обнаружили на противоположном склоне насыпи взвод лейтенанта Крупы. Но там были и другие солдаты из двух других рот нашего батальона и еще какие то. Справа в лесопосадке находились несколько танков из нашего корпуса. Танкисты явно не имея старшего о чем то спорили меж собой. Впереди за дорогой – большое вспаханное поле после уборки колосовых. Слева ничего не видно, только деревья и пыль. Впереди справа населенный пункт ПОКАЗНОЙ. Указаний свыше – никаких. Решаем сами наступать на ПОКАЗНОЙ по вспаханному полю. Но вдруг налетела эскадрилия наших штурмовиков ИЛ-2 и так проштурмовали, что только пыль столбом полетела. Слава богу, что снаряды падали не в лесополосу, а вперед на пашню и саамы близкий упал в 50 метрах от нас. Опять над полем все затянуло пылью. Штурмовики пошли на второй круг а мы рванули в сторону ПОКАЗНОГО, чтоб наши больше нас не бомбили. В скорости над нами идущими перебежками в сторону деревни появился наш самолет У-2 который стал кружить над нами пытаясь понять свои ли мы. Он сделал над нами несколько кругов. Мы жестами показывали, где противник. Потом к нам подошли наши танки из лесополосы. Перед сумерками вошли в ПОКАЗНОЕ. Немцев в нем не было. Заняли оборону в юго-западной части села фронтом на ВИШНЕВОЕ. Танки куда-то делись, нам не сообщили. Начали думать как связаться с командованием батальона и куда посылать посыльного. Я оказался самым старшим по званию, но карты у меня не было. Вдруг откуда ни возьмись, появился командир 2 МСБ, на лошади в сопровождении двух автоматчиков. Он, увидев нас, удивился и обрадовался. Я ему доложил обстановку. Он приказал всем собраться в кулак на одном из огородов, с которого лучший обзор, окопаться и ждать всем вместе посыльного, который сообщит, куда прибыть для соединения с батальоном.

1 октября 1943 года
Вечером, но было светло, к нам прибыл посыльный. Он дал команду двигаться в сторону НОВО-ММУНТАЛИ не доходя возля посади окопаться и отдыхать соблюдая маскировку. Костров не жечь. Что делать дальше будет сообщено дополнительно. Взводу л.т. Крупа было дано другое указание и они ушли вместе с посыльным. Мы долго смотрели как они уходят по степи. Со стороны захода солнца появилась немецкая авиация. Они десятками группа за группой, летели через нас в наш тыл, используя солнце. Оттуда где они бомбили, доносился ровный монотонный грохот стоящий как гул. Мимо нас, в место сосредоточения, туда куда ушел Крупа со своими солдатами, куда летали немецкие бомбардировщики, проследовало еще два взвода. Они смотрели на нас, спрашивая «а вы, что, не идете?». Готовлю свой взвод к выдвижению. Только вышли с огородов, видим еще одна группа самолетов противника разворачивается, и на этот раз лети на Показное.

Мы бегом, бросив пулеметы, бежим в наши окопчики, где провели ночь. Лежа на спине я наблюдал за семеркой «Лаптежников» . Самолеты построились в какую то карусель и начали кружится. Идя по кругу, каждый самолет как бы над нами снижался, сбрасывал серию бомб, и снова взмывал вверх. Но бомбы, хоть и падали над нами, слава богу, пролетали дальше огородов и рвались дальше нас, где то в домах на улицы. Рев стоял и от самолетов и от бомб. И стало темно от дыма, который медленно шел в нашу сторону. Я уже не видел самолеты, а только слышал их и видел как освещался дым вспышками. Я почти успокоился, что бомбят дальше, но вдруг земля затряслась совсем близко я услышал чей то предсмертный крик, и вслед за этим с неба на меня посыпалась земля.
Как только самолеты отбомбились, я дал команду к построению. Все мои солдаты были живы и невредимы. При свете огня я видел совсем рядом искореженную подбитую бомбой бронемашину, которую мы не заметили ранее. Я дал команду начинать движение в колонну по одному, чтоб в случае появления самолетов не перестраиваться на ходу. Рядом с нами скирда соломы была объята пламенем. И от нее было видно на сто метров в темноте. Из хутора горящего на большой скорости выскочило несколько наших танков. Один пронесся прям по этой скирде разметав ее по сторонам. Пламя стало меньше и стало хуже видно. В 200 – 300 метров от огородов окопалась, какая-то наша часть, которая сперва открыла по нам огонь, приняв за фашистов, но ни кого не убили. Наверное, стреляли выше, так как не были уверенны, так как даже в темноте с пятидесяти метров можно стрелять наверняка. Потом поняв, что мы свои, пытались нас остановить, приняв за дезертиров. Прибежал младший лейтенант, приказал взять нас под караул и отняли винтовки. Мне пришлось поговорить с их командиром, объяснять - кто я и сказать, куда, и по какому приказу мы движемся. Командир ругался на меня матом, кричал, что все мы драпаем, что он отменяет все приказы и приказывает нам занять оборону. Я сказал «Есть занять оборону. Укажите сектор» но потом успокоился, записал все в свою полевую сумку, мое имя фамилия, часть, пригрозив разобраться с нами после боя, но больше удерживать не стал. Пошли по степи дальше. Впереди дорогу нам указывало зарево над НОВО-МУНТАЛЬЮ. По дороге нам попался скапотировший немецкий самолет Юнкерс. Я никогда не видел его близко. Я не удержался, остановил взвод и мы подошли к нему. Самолет совершил вынужденную посадку. Радист был убит и висел в кабине на ремнях. Хвост ему почти отстрелили. Наверное летчик где то прячется неподалеку. Было бы светло, то нашли бы, его, или прикончили или взяли бы в плен, но уже было совсем темно.
НОВО-МУНТАЛЬ подвергся сильной бомбардировке и в нем догорали дома, освещая центральную улицу. Когда мы вошли в село, над нами пролетели несколько самолетов с юга на север и сбросили несколько бомб. Все упали навзничь, а я запрыгнул в какую-то дыру в земле. До этого, я видел, как около одного дома стояла машина, с которой разгружали раненых и переносили их в палатку за домами. Водитель наливал воду в радиатор. Потом раздался взрыв. Сверху на меня полетели доски и разный хлам и горящая солома. Я чтоб не обгореть выскочил наружу из убежища и отбежал в сторону, споткнулся и упал. Потом лежал, какое то время, чтоб убедится, что самолеты улетели. Машины не было, и дома тоже. Его обломками меня и засыпало. Машина, перевернутая и искореженная, лежала на боку на другой стороне улицы в 20 метрах правее. Тело изуродованное водителя, также с ведром, теперь, лежало у меня под ногами. Об него я и споткнулся. Стоявшие в саду, в нескольких десятках метров зенитки, даже не успели открыть огонь.
Пройдя несколько сот метров по кукурузному полю, мы соединились с нашей основной частью. Наш батальон, тоже не принимал участия непосредственно в бое, занимал оборону, то там то сям, окапывался, в конце концов опять оказался в тылу, но потерял уже несколько человек от вражеской авиации, и однажды, почти в упор с тылу несколько человек было убито близкой пулеметной очередью из лесопосадки.
Так закончился второй день нашего «наступления». Мы опять начали рыть в темноте щели. Почва была песчаная, и я тут вспомнил нашу женщину, работницу кухни в июне 1941 года. Которая говорила нам, когда мы рыли себе щели в сосновом бору – «для себя могилы роете». Потому что песок, когда рядом падает бомба, засыпает так, что потом не выбраться. Но я не стал оспаривать приказ, и ночевать под открытым небом было совсем неуютно. Самолеты ночью нас не найдут, а вот атака фрицев, или случайна пуля – вполне. Единственное, я проверил пулеметы, они оказались засыпаны песком, и я приказал их чистить, несмотря на кромешную темноту. Хорошо, что иногда показывалась луна.

Дальше отсутствует страница .......

Вечером, когда стало сереть мы его похоронили не в балке, а вынесли к дороге. Мне не хотелось оставлять его лежать до похоронной команды. Они не церемонится с изуродованными телами. Спихнут в воронку, присыпает сверху, и поминай как звали. Похоронили у развилки двух дорог. Одна на НОВО МУНТАЛЬ, другая на ПОКАЗНОЕ. С правой стороны если смотреть к развилке.
Когда закапывали, на грудь положили котелок, в который вложили записку, о том кто это. Имя, фамилие, звание. Второй листок положили на могилу и придавили камнем. В изголовье воткнули металический лом и одели каску со звездой. Вот такой памятник. Спи мой товарищ. Его погоны я взял себе на память. Теперь у меня две пары. И на гимнастерку и на шинель.

На ночь мы окопались в той же балке где мы их нашли. Где остальные роты мы не знали и ночью двигаться дальше было нельзя. Наши же могут подстрелить не опознавши. Когда совсем стемнело, ко мне подошел боец, рядовой Сизов. И тоже попросил разрешения похоронить рядом своего земляка. Он  служил в этом же взводе и они были знакомы.
Ночью кто то шевелился в посадке прям перед нами. И хоть были выставлены часовые, я и многие другие не могли заснуть, тревожно вглядываясь в темноту.  Я окрикнул, кто там, но ни какого ответа не последовало. Утром оказалось что это был раненый солдат. Он полз на восток но так и помер не доползши до нас. Еще, ночью, низко над нами полетело в сторону нашего тыла несколько самолетов. мы слышали их гул, но ничего не видели.
Утро началось с того, что немцы устроил артналет, Но не по нам, а взрывы ложились по кромке пашни впереди и правее нас, метрах в пятиста. Значит остальные подразделения там. Мы стали выдвигаться вперед и левее, думая, что если за артналетом последует атака, то мы как раз окажемся с пулеметами у фрицев во фланге. Но атаки не последовало и я дал команду занять оборону в этом месте и послал вестового сообщить о нашем местоположении и запросить дальнейшую задачу. Он вернулся с приказом занять оборону на юго-западной части НОВОЙ ЛЮБИМОВКИ. Мы опять повернули назад.
На следующий день 2 октября наш батальон, под непрерывным артобстрелом  достиг противотанкового рва. Надо сказать, что немцы стреляли, наверное, откуда-то издаля и не очень часто, большей частью мы шли, падая на землю при звуке чемодана, и потери были не высокие. Ров шел между населенными пунктами КАНАДСКИЙ и ОКТОБЕРФЕЛД. На рву висел английский танк Валентайн, из 20 танкового корпуса, а второй стоял, не доходя рва расстрелянный немцами. Из танков шел неприятный запах погибших танкистов. Пройдя вперед я увидел лежащего на земле,  того лейтенанта, с которым мы пили спирт в ПОНАШЕВКЕ зимой.

Мы перелезли ров и с другой стороны начали наступление на КАНАДСКИЙ в следующим боевом порядке- На правом фланге 1 МСБ, в центре второй, и по ту сторону рва слева третий. Когда стемнело мы достигли огородов. Противник вел заградительный огонь из орудий и минометов, иногда из разных мест, стрелял из пулеметов очередями наугад в нашу сторону. Потери возросли, к тому же, наверное, тут утром или вчера наступала какая-то часть, и было много убитых солдат. Мы стали продвигаться ползком. Справа горел хутор, и при свете пламени я увидел силуэты людей правее и впереди нас. Подползши, я увидел деревенское кладбище опоясанное канавой. Там находилось человек тридцать солдат и сержантов из другой дивизии, которые, наверное, наступали тут ранее, и остались в живых. Они не знали что делать. Я им посоветовал присоединится к нам, но они отказались. Я вернулся обратно. Проползши еще метров сто, мы уткнулись в колючую проволоку, с банками и минами на ней. Вдруг выяснилось, что среди нас нет саперов. Стали окапывается и ждать что делать. Вдруг услышал команду зам командира батальона, фамилию не помню, он был назначен за день до этого, но помню что по национальности вроде еврей, - отойти на исходный рубеж. Тот что перед противотанковым рвом. Стали отходить. Наша рота уже была на месте, когда противник, очевидно видя наше отступление на фоне зарева за нами, решил попытаться отрезать отход остальных. Он вдоль посадки пустил танк с десантом. Танк шел медленно, как бы прощупывая дорогу перед ним. Наши, увидев танк, прекратили отступление и тоже залегли. Только танк полз, заходя им в тыл. Вдруг, я вижу, возле меня оказался незнакомый мне боец с ПТРД. Я к нему. Стреляй, мол, по танку. То начал говорить, что нет второго номера, явно не хочет. Я ему – «Я буду вторым номером, что делать надо?» Тогда он сам с неохотой бодал патрон в патронник и прицелился. Танк виделся как общий силуэт. Выстрелил. На борту танка сверкнула зеленая искра и тут же погасла. Танк остановился, десант с него спрыгнул и залег. Смотрим, немцы разворачивают орудие в нашу сторону. По спине прошел холодок. «Ну, все лейтенант – держись» сказал боец. Но танк не выстрелил, а начал движение чуть в правую сторону. И башню довернул чуть левее. Тогда птээровец сделал еще один выстрел, Почему то не боясь, что немец выстрелит из орудия по вспышке ружья. Результат тот же. Танк остановился, А затем стал пятится назад развернув орудие в нашу сторону, туда откуда появился. В какой-то момент он сделал выстрел, но куда-то, наверное, выше нас, мы даже разрыва не слышали. Вобщем, тем не менее, мы не дали возможности немцам пройтись по тылам первого МСБ, который так и не отошел с окраины КАНАДСКОГО.

Утром пришел приказ занять оборону в том порядке, в котором есть, на старых окопах. Мы их стали углублять, рыть траншеи и ходы сообщения. Между Новой Любимовкой и Канадским было расстояния около километра. Потом поступило тревожное известие. Его принес вестовой, который был послан туда с приказом. - Между нами и хутором, ближе к нам, за противотанковым рвом, окопались немцы. Много ли их там мы не знали, и команды что либо предпринимать тоже не было. А во второй половине дня немцы долго обстреливали хутор снарядами и минами. Я вспомнил тех солдат на кладбище, которые не захотели присоединится к нам, и предпочли остаться на хуторе, думая что там безопаснее. Нам сказали, что завтра утром, мы будем предпринимать контратаку с целью, чтоб они сообразили и ударили навстречу нам, и вышли бы из окружения. Солдаты ворчали, что если бы те сразу выполнили бы приказ и не испугались танков, то этого бы не пришлось делать. Но нам это делать и так не пришлось. Ночью батальон попытался прорваться в нашу сторону, и там начал разгораться бой, в это самое время немцы сами атаковали окраины КАНАДСКОГО, применяя огнеметы. Пламя огнеметов хорошо было видно от нас. Хутор и кукурузное поле за ним вспыхнули, и стало светлее. Некоторые взвода, по собственной инициативе попытались подняться вперед, чтоб помочь нашим, не в силах на это смотреть, но из темноты, из тени посадки справа были встречены пулеметами, которые немцы установили заранее. Контратака сорвалась, а мы понесли потери. Все закончилось за десять минут. Эта ночь оставила страшное чувство. Потом в ночи стали прибывать красноармейцы, из первого МСБ, которым удалось прорваться к своим. Их оказалось больше, чем можно было предположить. Выжившие рассказывали, что они пошли на прорыв, и немцы устроили атаку - почти одновременно, проскочили в темноте до рва, а там был противник, и все сразу же в темноте перепуталось. Многих это и спасло.

Следующие несколько дней на фронте перед нами было затишье. Нам было понятно, что вот так сходу прорвать немецкую оборону трудно, и мы опасались больших потерь, но, похоже, это понимали и в штабе. 9 октября через нас ходила к немцам в тыл разведгруппа. Сперва была с имитирована разведка боем, прям перед закатом, а как солдаты откатились назад, разведчики остались на поле, поняв расположение огневых точек противника, смогли беспрепятственно проникнуть на территорию фашистов, и вернутся обратно без потерь. На следующий день я узнал от Комбата, что немецкая оборона прорвана южнее нас под Мелитополем и скоро немцы сами побегут.
12 октября наш батальон занял оборону левее большой посадки ближе к ОКТЕБЕРФЕЛЬДУ у начала неубранного кукурузного поля. Похоже, что эти окопы остались еще с 1941 года. Края оползли, на брустверах поросла трава. Мы сменили тут часть, которая была сильно потрепана в боях. Это значит, что будем наступать. У самой посадки кукуруза, видно была скошена в свое время на силос. Вдруг из кукурузы прям на нас выскакивает солдат, бежит к нам и говорит, сейчас сюда на скошенное поле выйдут семь танков, просьба к нам, по ним не стрелять, так как это наши, потом он побежал обратно, к нескошенной кукурузе, но был сражен немецкой пулей. Вскоре действительно появились семь танков в 200 – 300 метрах от моего пульрасчета. Танки заняли оборону по два танка. Произвели несколько выстрелов  в сторону  КАНАДСКОГО и противотанковому рву. Окраска танков – немецкая, желтая, на башнях кресты. Танки мне не знакомые. Что делать? Из пулемета танк не подбить. Я смотрю на них в бинокль. Видно танкисты переговариваются из открытых люков. Потом один вылез из башни и на корточках стал осматривать поле в бинокль через кукурузу. Форма вроде наша. В танкошлемах. Вдруг замечаем, рядом окапывается немецкая пехота. Аж злость берет, неужели наши артиллеристы из за кукурузы не видят танки? Начинаю осматривать, куда укрыть людей. Если вдарить из пулемета по ним, то танки моментально уничтожат и пулеметы и расчеты. Но если они продолжат движение в нашу сторону, ничего другого не останется. Вдруг танкисты попрыгали в люки, и танки взревев, мигом скрылись в зарослях кукурузы, в сторону дальней посадки, а пехота стала перебежками двигаться в нашу сторону. Мы этим воспользовались, и как только пехота выскочила из своих окопчиков, мы заставили их залечь на открытом поле. Оказалось, что им сообщили, что на них идет группа наших самолетов. Через минуту появилась два звена Ил-2 которые проштурмовали немецкую пехоту в чистом поле.
13 Октября началось наше наступление. Приказ лейтенанта Крупы, который как выяснилось временно накануне был назначен командиром роты, наступать пульвзводу, напрямик, прямо по кукурузному полю. Я возражал, доказывал, что пулеметчики в таких условиях бессмысленны, что они не окажут ни какой помощи стрелкам, но он слушать не хотел, обозвал меня трусом, и мол что мы хотим отсидется. Я плюнул и мы пошли. Пулемет пришлось разобрать, тащили на себе, я с автоматом с другими бойцами пошел вперед, расчищая дорогу пулеметчикам. Когда рота приблизилась к кукурузе, стало понятно, что там немцы. Раздались первые выстрелы, несколько человек упало. Враги ушли в глубь поля. Дальше начался бой в кукурузе. Пехотинцы ушли слегка вперед, и мы постоянно натыкались на следы коротких стычек. Вокруг летали шальные пули. Вдруг одна из них пробила мне вещмешок. Я решил, что это кто то из наших, от неожиданности с испугу, и закричал матом, что мол свои, но моментально откуда то из зарослей раздалось несколько выстрелов и помкомвзвод и солдат находящийся рядом со мной были убиты. Безоружные пулеметчики, идущие за мной и тащившие на себе станок, и сам пулемет бросились врассыпную кто куда. Мы растерялись меж собой. Тем не менее, рота продолжала двигаться по полю в слепую на ощупь. Немцы стали кидать в поле мины, и высохшая кукуруза загорелась, Я слышал крики раненых, которые остались там. Меня ранило осколком прям, перед самым рвом. А когда я до него добрался, и сполз вниз для перевязки, то там оказался раненый компульрасчета. Меня отправили в
медсанчасть под ВОРОШИЛОВКУ

Госпиталь в ВОРОШИЛОВКЕ находится в длинном одноэтажном здании с высокими окнами. То ли школа толи сельсовет. Раненые лежат в самом здании. Легко раненые прям на досках, а более тяжелые на двухъярусных немецких кроватях напротив. В нашей палате лежат больше офицеры, но есть и сержанты. Вокруг здания расставлены палатки, где операционная, а в некоторых тоже лежат раненые. С восточной стороны все окна заложены кирпичом, еще немцами, когда они тут находились, а с противоположной даже кое-где сохранились стекла, а остальные окна затянуты брезентом. Постоянно горит керосиновая лампа, и свет проникает через единственное окно. На стене нарисован углем паровоз с вагонами девушки в коротких платьях его встречают. На паровой камере поверх креста кирпичом нарисована красная звезда. Кто-то из наших солдат исправил рисунок чтоб он выглядел правильно.
Как я попал в госпиталь, мне сразу вытащили осколок. Но температура спала только на третий день. Лежать все время на шинели на досках на одном боку очень трудно. Я больше времени ходил или сидел, курил и смотрел в окно. За последней палаткой и в сарае были сложены гробы. Я видел, как их привезли на машине. Медбрат сказал, что гробы остались от немцев. Их тут много. Можно топить ими всю зиму, А несколько дней назад, тут хоронили офицера совершившего подвиг, был митинг и его тоже похоронили в гробу. В селе была братская могила, и я в окно смотрел, как мимо иногда проезжали подводы с убитыми солдатами, которых собирали по окрестным полям. Потом, я все же выпросил себе, у того же медбрата, матрац.

У нас не забрали нашу форму и шинели, как водится в госпиталях, только взяли, чтоб прожарить и вернули, так как ночами было холодно. В палате было полно раненых. Большинство лежат тут неделю полторы. Пока у меня не было матраца, я сидел на койке старшины танкиста. Он был контуженый. Он вообще не говорил, и плохо ходил, но сам мог дойти до гальюна. При этом он все понимал, но не отвечал. Еще в палате был младший лейтенант невысокого роста. Его все звали Мишка. Он тут лежал уже давно, хоть ранение его было легче, чем у меня. Мишка хорошо ладил с медперсоналом, был веселым, играл на гармонике, которая была не его, а ему дал кто-то из врачей. Всегда развлекал тяжелых. Он играл как взаправдашний артист. Хоть я сперва его не полюбил, но мы с ним быстро поладили. Он Иногда исчезал вечером и появлялся ночью, принося спирт и доппаек, Еще был совсем молодой лейтенант татарин, он был ранен в руку навылет. Он тоже много разговаривал, рассказывал о боях, о своем взводе. Мишка сказал мне по секрету, что он самострельщик. Ему военфельдшерша тоже по секрету рассказала. После завтрака, я было хотел пойти на крыльцо и только вышел в проход как на улице прогремел сильный взрыв. Что-то ударило в стену, и сразу же обвалились два окна, которые были заложены кирпичом. Все сперва подумали что это снаряд попал в наш дом, и он полностью рушится, но это были только окна. Одно обвалилось прямо на тяжелого раненого, втрое на мою постель, завалив мои вещи и шинель. Мне повезло, что я только поднялся. На улице тоже ни кто не пострадал, только взрывом разорвало лошадь. Потом говорили, что взорвалась противотанковая мина. Лошадь в упряжке на нее наступила и она бабахнула. Прям напротив моего окна была видна воронка и след на стене. Когда разбирались кирпичи, кто-то из солдат потянул за рукав моей шинели и оторвал его. Уже было прохладно, и я потом ходил закутанный одеялом.
По радио сообщили, что Италия объявили войну германии. Вроде как теперь они наши союзники. Получается, что всем тем, которых мы взяли в плен, выдадут винтовки и отправят воевать со своими бывшими хозяевами, а мы должны им все простить и относится как к друзьям? Хотя какие из них вояки. Но все равно, это нас вдохновило, что война скоро кончится.
20 октября пришел навестить меня мл лейтенант Зеленин и солдаты нашего пуль взвода с ним. Он рассказал, что нашу часть скоро переводят на другой фронт. Это известие меня очень расстроило. Если они уедут без меня, то после выздоровления я обязательно попаду совсем другую часть. Я решил бежать из госпиталя как можно скорее. Сперва исчез лейтенант самострельщик. Он куда-то вышел, а вечером его не было на перекличке. Не было и утром, но его ни кто не хватился, а следующим вечером даже не назвали его фамилии. Я спрашивал у Михаила, но тот только плечами пожал. Потом я поделился с ним своими опасениями, и он обещал мне помочь. Сперва он при тащил мне чью то офицерскую шинель. Она была мне длинновата и на ней были уголки артиллериста. А я пристегнул к ней свои погоны. Потом, на следующее утро, он принес мне мои документы, партбилет, справку о ранении и направление в санаторий для выздоравливающих, для чего я должен был прибыть в Токмак, где формируется санитарный эшелон, но по правде это эшелон еще не формируется, и я могу с этими документами идти в свою часть, но нужно отметится на станции. Я обещал так и сделать  Мы обменялись с ним адресами и обещали писать друг другу, но я эту бумажку скоро потерял, а в месте с ней потерял и верного друга. От ВОРОШИЛОВКИ я доехал до Токмака, отметился там, как положено, а потом нашел колонну автомашин, которая двигалась в сторону ОКТЕБЕРФЕЛДА, и вместе с ними отправился в сторону фронта. Старший колонны взял меня на борт, поняв в чем дело, и даже посадил вместо себя к водителю в кабину, так как залезть в кузов мне было пока тяжело. Вечером я уже был среди своих. Мы выпили за мое возвращение и помянули товарищей.

Мы перешли в подчинение 37 армии.
27 октября 1943 года бригада выгрузилась на станции железнодорожной станции НОВЫЕ САНЖАРЫ Полтавской области. Отсюда наш и другие пульвзвода отправились в сторону фронта на машинах. Выгрузили нас на берегу Днепра в районе переправы в у села МИШУРИН РОГ, который был на той стороне реки. Мы выгрузились, а машины уехали обратно, чтоб вернутся с другой частью солдат. На той стороне был плацдарм который наши войска захватили и расширили во время последнего наступления. До того берега было если мерить биноклем километр, чуть больше. Весь наш берег был изрыт щелями блиндажами и другими укрытиями. Мы заняли некоторые из них. Через реку постоянно шла переправа в обе стороны. По наплавному мосту, на плотах, лодках на ту сторону переправлялись части, а оттуда нескончаемым потоком шли раненые. От них я узнал тревожную новость, что немцы перешли в наступление и окружили некоторые наши части в районе на реке Лозоватка.

Настроение у них было паническое. Мл. Лейтенант с того берега, с перевязанной головой и рукой, рассказал, что там все перепуталось, что они пока дошли до переправы встретили немецкие танки аж за ВОЛЬНОГОРСКОМ, но спрятались за железно дорожной насыпью и они их не заметили. Рядом располагались наши зенитчики. Они тут с самого первого дня наступления. Пока немцы были в МИШУРИНОМ РОГЕ и сидели по высотам вокруг, несколько раз разбивали переправу и тогда части переправлялись только ночью на плотах, Немцы ночью тоже стреляли, но наугад. сейчас иногда появляются лаптежники, но не более двух трех раз в день. Видать им и там работы хватает. Над переправой постоянно дежурят звено наших истребителей. Вечером вся наша часть соединилась и как стемнело, мы переправились на тот берег, устроив короткий привал в лесу чуть восточнее МИШУРИНА РОГА. Дальше шли пешком. Повсюду были видны следы прошедших сильных боев. Лежало много убитых немцев. Наверное своих похоронные команды уже подобрали а этих пока оставили лежать. Возле деревни ЛИПОВАЯ я увидел на дороге брошенный немцами и подорванный танк Пантера. Он был покрашен в желтый цвет.
29 Октября 1043 ночевали у н.п. АННОВКА. Так как нам сказали, что возможно внезапное появление разведки и танков фашистов, окопались, заняли оборону как по уставу.
30 Октября 1943 года к ночи бригада достигли села ВОЛЬНАЯ ДОЛИНА. Мы заняли оборону южнее села. Моему пульвзводу достался участок у основания высоты, с права и слева которой проходили овраги. Место было гиблое, так как враг мог незаметно атаковать нас используя либо один, либо другой овраг. Пришлось глубоко окопаться и наедятся на то, что немцы не пойдут сюда большими силами. И к тому же откуда им ночью знать про пулеметы. Зато, с этого места мы хорошо прикрывали фланг наших пехотинцев. Утром, когда рассвело ко мне пришел со связным, командир батальона по строевой ст лт Овчаренко. Он сказал, что все утро наблюдал за высотой в бинокль, и не заметил там ни какого движения, и предложил подняться на высоту. Я понимал, что это не правильно, и правильнее было бы послать разведчиков, но я ни чего не сказал и мы пошли втроем. Когда подошли наверх, мы увидели немецкий бронетранспортер. Он был раздут взрывом снарядов изнутри, башня валялась рядом. Вокруг тоже были разбросаны снаряды и гильзы. Взрыв видимо произошел несколько дней назад, но почему мы не установили. Втроем обошли сперва восточную, потом южную часть высоты. Немцев не обнаружили. Когда вышли на западную, немецкий пулеметчик подождав немного открыл по нам огонь с соседней высоты из тяжелого пулемета. Мы упали навзничь прям где стояли. Слава богу что в этом месте земля была не голая а рос на ней бурьян в нескольких метрах западнее. Как мы упали, нас за ним не стало видно пулеметчику. Он заделал еще несколько длинных очередей наугад, но это место у него было не пристрелено и пули веером прошли много выше. Не дожидаясь пока он сообразит как нужно изменить прицел, мы, прикрываясь бурьяном стали быстро ползти обратно. Уже у самого перегиба трава сала заметно ниже, и у нас оставалось два выбора, либо перебегать этот участок в 50 метров в полный рост либо ждать ночи. Ждать было стыдно. Мы решили выждать минут десять и дружно бежать. Так и сделали. Хотя, признаться, это были очень трудные десять минут. Как побежали, все трое разом, пулеметчик не сразу нас заметил, когда открыл огонь, мы уже почти были на той стороне холма. Все, слава богу, остались целы. Вернулись обратно к взорванному транспортеру. Не доходя до него я увидел связку бланков партбилетов. В точности такие же как у меня. И цвет, размер и надпись. Даже уголки закруглены. Причем высота стопки была сантиметров 30. Перевязанные бумажной бечевкой. Бланки чистые ни пылинки и сухие. А до этого все время шли дожди. Только день полтора как их не было. Я начал ругать по чем свет стоит того разгильдяя который допустил, что потерялись бланки билетов. Когда я разорвал бечевку и развернул корки, мне стало противно. Внутри была надпись – «Пропуск. Пароль «Штык в землю»». Я много видал листовок, особенно на Угре в 1942 году, когда был ответственным за сбор листовок на своем участке, но такой подлости не видел. Те листовки были рассчитаны на малодушных трусов и изменников родины, а это специально, чтоб ее подобрали офицеры. Я подозвал комбата и показал найденное. Он взял два бланка, чтоб отдать в политотдел бригады. Остальные мы подожгли при помощи пороха вынутого из снаряда. Через несколько минут после нашего возвращения, штаб 2 го МСБ перебрался на высоту и разместился в восточной ее части. Батальон получил хороший наблюдательный пункт и вовремя. Тут я увидел легендарного командира 155 ТБР Прошина ИИ. Он стал героем советского союза в 20 лет еще в Финскую войну. Он шел в кожаной куртке, в полный рост. За ним, также в кожаной куртке шел его посыльный. Он пришел к нашим командирам с просьбой поддержать его в одном маневре, который он сам придумал.

Еще вечером правее сзади и левее впереди доносились до нас звуки боя. Не успели закрепится, а уже поползли слухи что уходим. Да не слухи а правда. На высоте было слышно, как всю ночь двигалась пехота в тыл, шумели моторы. В штабе все ждали приказа с минуты на минуту. Смотрели на телефон. Связь есть, приказа нет. Говорили, вот так рассветет, все уйдут, вокруг немцы да мы. Тут - это верная смерть. В сорок первом, можно было лесами уйти, а тут куда? Степи да курганы. Поступило донесение, что стали прибывать, и закрепляться тут части выведенные из прорыва. Они рассказывали, что вчера в ЛОЗОВАТКЕ уже были немецкие танки, и их сотни, мост через Ингулец взорван и на том берегу осталось много наших частей. Я посмотрел карту, от ЛОЗОВАТКИ до ВОЛЬНОЙ ДОЛИНЫ километров пятнадцать. Потом сказали, что танковый удар идет по тому берегу реки в сторону НЕДАЙВОДЫ. Так или иначе, завтра они будут здесь.

Только к ночи прибыла еда. Машина ее перевозившая застряла в нескольких километрах от занятых нами позиций, И пришлось посылать бойцов с термосами, которые обернулись обратно только к ночи. Обычно когда берешь чужие позиции бывает что есть чем поживится, а тут шаром покати.
Утром нас вывели в ближайший тыл. Нас сменила совсем другая часть, даже не нашей дивизии. Тут только пересчитались. В батальоне не доставало 27 человек, убитыми и ранеными. Затем маршем нас отправили в тыл, на исходную точку в рудник Шварц. Там мы провели вдали от боев две недели. Два раза мылись в бане, ремонтировали мат. часть. У нас во взводе был один трофейный пулемет итальянского производства, который использовали вместо вышедшего из строя пулемета Максим. Он был легче, точнее, но имел ряд недостатков. Боепитание осуществлялось при помощи специальных пластинок, на 20 патрон в каждой. Пулемет гильзы не выбрасывал, а вставлял на прежнее место. По этому - нужно было руками выковырять каждую гильзу из пластины, и на ее место вставить патрон. Два человека занимались набивкой этих пластин, а один стрелял. У нас был целый сидор набитый патронами и еще ведро. Сидор мы почти за время боев расстреляли, и я надеялся, что нам поменяют этот пулемет на новый пулемет системы Горюнова, но вместо этого нам выдали еще итальянских патронов.

23 ноября Подполковник Хрястов передал командование бригадой подполковнику В.Е. Парфенинко. Нач. штабом был назначен капитан Муханов.
24 ноября бригада мы снова были на передовой. Перед нами тот же хутор и та же высота, откуда мы выбивали немцев несколько недель назад. Артиллеристы нам рассказали, что тут были сильные бои за высоту, и неделю назад, немцы предприняли сильное наступление, и нашим бойцам не удалось удержать высоту. Немцы дальше продвинулись не сильно. Им также как и нам нужна именно эта точка, которая господствует над местностью.
25 ноября наша бригада начала новое наступление на высоту. У подножья высоты находится сад, и отдельные полуразрушенные строения. Когда мы стали подходить, еще издали фашисты открыли ружейно-пулеметный огнь. Не стали дожидаться пока мы подойдем ближе. Значит врагов там не много, и они нервничают, хотят напугать нас, залечь на расстоянии. Мы засекли несколько точек, откуда работали их пулеметы и открыли огонь на подавление. Батальонам удалось продвинутся еще на сотню метров. В это время пошел сильный дождь и нам из за него стало плохо видно откуда ведет огонь противник. Стали перемещается вперед. Достигли линии где залегла пехота, стали под дождем окапываться. 2МСБ, тоже окапывался лежа. Вода стекала в окопы превращая их в лужи и мешала окапывается. У всех шинели были в рыжей глине и мокрые насквозь. Левее нашего батальона, залегли солдаты с другой части. Там был небольшой перегибчик, который их скрывал, и те окапываться не стали, пользуясь рельефом. Мы им даже позавидовали. Вдруг из сада, вышел немецкий танк. Мы его сперва увидели потом услышали. Это стало для нас сюрпризом, так как мы не ожидали встретить тут танки. Танк пошел встык наших подразделений. Соседи, которые не окопались стали отступать. Мои два солдата, из тех, что прибыли неделю назад, хотели выскочить из окопов, но я их заставил оставаться на месте. В это время бойцы с лева стали вскакивать и бежать в полный рост в нашу сторону. Положение создалось критическое. Видя что мои бойцы тоже готовы сорваться, я вдавил одного из них в окоп, так что вода пошла в стороны. Танк остановился, и стал расстреливать из пулеметов, бегущих, в спину. Один из солдат крича с выпученными глазами, увидел, что бежит на нас, остановился прям перед нами, выпрямился, и тут его сразила немецкая пуля. Он упал вперед, чуть не придавив нас прям перед пулеметом. Закрыв вещмешком весь обзор. Наши 45 мм орудия застряли где то в грязи и не торопились, ведь нам говорили, что тут танков нет. Я понимал, что возможно сейчас немецкая пехота пойдет в контратаку. Танк удалился от сада метров на 200. И если пехота пойдет, нужно во что бы то ни стало, ее отсечь от него. Я приказал бойцам выползти из окопа вперед и убрать убитого солдата или его сидор. Пока они копались в грязи, танк не видя поддержки, стал отступать, пятясь задом обратно в сад, стреляя из пулеметов в нашу сторону. Так мы пролежали весь день. Потом мы узнали, что наши сорокапятки заняли огневую позицию позади нас, В сумерках, в сторону сада пошел минометный обстрел. Как стемнело, мы ворвались на немецкие позиции и находились там до 10 часов утра следующего дня. В саду колеи от танков и машин в разных направлениях были залиты водой со вчерашнего дождя. Ночью сюда подошла немецкая кухня. Мы издали слышали как что то буксует борется с грязью и медленно приближается в нашу сторону. Водитель вел машину с открытыми дверьми, а услышав русскую речь, выскочил из кабины и убежал в ночь вместе с поваром. Мы растерялись, ни у кого под рукой не оказалось оружия, и кто-то стал свистеть им в след. Машина же проехав еще метров десять уткнулась мордой в воронку, забуксовала и остановилась. В котле был теплый фасолевый суп, а в кузове много одеял и спиртное. Это все было очень во время. Ночью стало морозить. Мокрая одежда становилась мокрой и несгибаемой. На лужах появилась корка льда. Разводись огонь нельзя, даже в траншеях. Силуэты видны в отблесках пламени, А немецкие снайперы не дремлют. Мы потеряли так двоих человек в начале ноября, в Вольной Долине. Когда бойцы разожгли в яме костер, а сами стали греется возле ямы.

26 Ноября в 10 утра поступила команда наступать на высоту. Мы ее ждали. Рассвело в пол десятого. После немецкого шнапса как то особенно сильно болела голова. Тяжело сосредоточится. Хорошо, что мы эту высоту уже брали. Рельеф знакомый. Развели нас в том же порядке что и в прошлый раз. Наш батальон посредине. Ночью прибыли противотанковые пушки. Заняли оборону в саду за нами. Рубили деревья заваливали пушки ветками. Пока рассветало, стало понятно, что перед нами на склоне появились еще траншеи. Их может наши, может немцы вырыли за месяц, пока нас тут не было. Начался артобстрел. Сперва по этим траншеям, а потом по самой высоте. Он длился пол часа а может больше. Пока на высоте не рассеялся дым батальон пошел в атаку. Как дым рассеялся мы открыли огонь по высоте. Бойцы уже были возле первых траншей на склоне, и быстро завладели ей. Немцы оставили ее почти без боя.

Пулеметный расчет моего взвода начал менять позицию. У них осталась на старой позиции большая совковая лопата и коробка ленты от Максима. Чтоб не гонять туда сюда пулеметчика, и чтоб они быстрее открыли бы огонь, я решил им помочь, и вернутся за имуществом. Взяв в одну руку лопату, в другую коробку, я побежал по попутной траншеи в их сторону. Траншею преграждал бывший немецкий блиндаж. В него попал снаряд и он частично обрушился завалив бревнами проход. Земля вокруг была покрыта коркой льда. В этот момент появился наш командир стрелкового взвода Белоконь, который криками и матюками поднимал солдат залегших по воронкам вокруг. Солдаты поднялись и пошли вслед наступающему батальону. Я отошел чуть назад, чтоб с разбегу перескочить через блиндаж. Позади меня был командир нашей роты, и еще кто то. Только я вскочил на блиндаж, как все закружилось, мне решил, что я поскользнулся, упал и потерял сознание. Когда пришел в себя, мне сперва показалось, что я сплю и мне хорошо. Даже сон снился, что я вижу своих родственников, потом, гляжу, будто я в туалетной яме и кто то сверху испражняется, Потом услышал команду «Вперед» хотел подняться, но не могу. Я понял, что я ранен, но не ощущаю куда. Затем я увидел под собой кровь и сильно испугался. Не дай бог – в живот. Вижу подбежал командир роты, но не узнаю его лица. Какое то оно рябое. Он посадил меня, снял с меня вещмешок, ремень с наганом, полевую сумку. Стал делать мне перевязку кое как, А я сижу и плохо понимаю, что происходит, все как в тумане, и побежал далее за своей наступающей ротой. Слышу, на бегу кричит зам комбату к.ну Овчаренко что Пигарев ранен. Слышу, тот ответил, мол сегодня представил его к награде, а вон, уже наградило. Он поймал солдата и приказал ему вытащить меня с поля боя. Солдат вложил мою полевую сумку в вещмешок, ремень с кобурой повесил себе на шею, и стал меня поднимать. Мне стало нестерпимо больно в области шеи, в голове зажглось пламя, я его даже глазами увидел, но это меня и обрадовало, что не в живот. Солдат поставил меня на ноги и стал уговаривать быстрее идти в тыл. Я понял, что могу ходить, но мне это делать тяжело. Рад бы но не могу. Потом вижу, вокруг бегут люди, солдат кричит, -«Товарищ лейтенант, танки прорвались, пехота отходит». С этими словами повалил меня на землю. Я опять впал в забытье. Потом чувствию, как он тащит меня за нижний край шинели. Я подумал, хорошо, что лед. Ноги цепляются за кусты и траву. Он тащил меня то спереди то сзади, пока не довалок до траншеи. Тут он стащил меня вниз и посадил. Сам перекрестился и убежал по траншеи вправо. Я остался в траншее один. Попытался подняться на ноги, но первая попытка не удалась, и я свалился на прежнее место. Второй раз встал на ноги, руками вцепившись в край траншеи. Выждал когда боль утихнет и пошел по ней в тыл в след за солдатом. Вдруг моя нога попала на что то твердое и соскользнула, придав боль шее. Я остановился. Слышу внизу человеческий голос. «Ой больно» Когда я открыл свои глаза я увидел под собой полузаваленого землей с обвалившийся траншеи солдата. Оказалось, что я наступил на него и скользкий сапог соскользнул с его головы. Я прошел еще метров 30 и траншея закончилась. Тупик. Впереди было несколько десятков метров пустого места, а затем кусты и перегиб рельефа, который углубляется, превращаясь в горочку, которую не видно отсюда. Я не мог вылезти из траншеи, устал и сполз по ней на дно. Услышал, как где то там застрочил немецкий пулемет. Немцы пошли в атаку. Потом еще, в эту траншею рядом со мной, впрыгивали отступающие бойцы, но сделав несколько выстрелов, вылезали через бруствер и отползали дальше. Над траншеей свистели пули. Мне стало отчаянно. Я понимал, что даже если мне удастся вылезти из траншеи, то ползти я не могу, а если идти или бежать, то сразу убьют. Лежу, жду. Вот сейчас сюда придут немцы и возьмут в плен или дострелят. Я услышал шаги рядом, высунулся из ячейки, но вместо немца увидел советского снайпера. Он спокойно шел по траншее, пристроился на ее перегибе, сделал несколько выстрелов. Потом приблизился ко мне. Сказал, «А лейтенант, хорошо тебя. Идти можешь? А ползти?» Я отрицательно помотал головой. Он пристроился рядом, снял каску, Достал трубу разведчика. Я вспомнил нашего полкового снайпера и как сам учился снайперскому делу. У этого были такие же усы и погоны ефрейтора. На груди прям на ватнике была медаль «за отвагу». Он стрелял, разговаривая под нос со мной после каждого выстрела, как с малым мальчиком. «Подожди лейтенант, сейчас, еще чуток и уйдем». Будто рыбу ловил. Мне стало спокойнее, будто он сейчас меня защитит. Вдруг он, сделав еще выстрел, тихо воскликнул «Есть!», засмеялся в усы и резко бросился ко мне. Я ничего понять не успел, схватил меня в охапку и перевалил через бруствер траншеи. - «Держись, лейтенант, бежим, пока у них пулемет молчит». И схватив меня за ноги как тачку, потащил вниз по склону. Каска у меня цеплялась за землю и соскочила. Опять стало очень больно, я старался не потерять сознание. Снайпер доволок меня до изгиба, и упал рядом со мной. Так мы лежали рядом. Он назвал свои имя фамилия, но я к стыду, не запомнил. Помню, что какой то маленький город на Урале. Отдохнув, мы добрались до наших траншей перед садом, я уже шел сам, откуда утром начиналась атака. Тут я нашел того солдата, который выносил меня сперва, и который ушел с моими вещами. Сам батальон либо отступил дальше, либо это все что от него осталось. В траншеях сидело человек 20 не больше. Я предложил ему двигаться дальше, а он предложил сидеть тут до темноты. Снайпер сказал, что он тоже пока тут останется, посмотрит.

Я пошел в тыл один. Постепенно мое сознание становилось мутным. Я шел, как шлось, смотря себе под ноги, чтоб не спотыкнутся и не свалится в воронку или окоп. Вокруг меня летели трассеры, хоть я их и видел на фоне черной замершей пашни, я не сразу понял что стреляют по мне. Трассеры шли откуда то сбоку, и только когда фонтанчики грязи ударили передо мной я все это вдруг осознал и очень испугался. Я упал на колени и шлепнулся лицом на землю, в небольшую мелкую воронку. Хотел перевернутся на спину, но стало больно. Я не смог. Так лежал какое то время. Потом начался немецкий минометный обстрел. Насколько далеко рвались мины, было не понятно, расстояние до них я ощущал своим телом. Земля дрожала, но мне не было страшно. Я вспоминал, что только что я пережил более опасный момент.

Потом обстрел кончился. Нужно было или собираться силами, вставать и двигаться дальше или оставаться здесь в воронке до ночи. Я пожалел, что ушел один. Вдруг наступила тишина, и в этой тишине отчетливо был слышан топот ног и бряцанье амуниции. Мимо меня, полусогнувшись, пробежала толпа красноармейцев. Пот ним ни кто не стрелял. Я сообразил, что сейчас я должен встать и бежать за ними. Одинокая фигура привлечет меньше внимание, чем группа. Я собрал всю свою волю, уперся головой в край воронки, встал на колени, и потом мне удалось подняться. Я побежал за ними. Но они убегали очень быстро, а я понял, что еле ковыляю. Но добрался до сада и прошел его насквозь. Тут я осознал, что оставил там, на исходной все свое имущество. Понятное дело, что возвращаться не стал. Так добрался до артиллеристского окопа на окраине огородов, увидев, своих, пушку, почувствовал себя в безопасности, и прилег. Но вдруг резко раздалась команда – «подготовить орудие к стрельбе прямой наводкой по танкам». Артиллеристы начали за станину разворачивать пушку в право, но я им мешал. Тогда один из них – мл сержант крепко выругался матом в мою сторону и выгнал из окопа. Поняв, что мне трудно встать, даже поднял меня за шиворот шинели. Обидно было, но ничего не поделаешь. Поковылял дальше в сторону домов хутора. На хуторе никого не было, в одном из сараев у которого сгорела крыша, лежала отрезанная конская нога и убитый человек, голый, одежда сгорела. Потом дорога. Дорога уходила в сторону немцев и хутор просматривался на несколько километров. Под склоном лежал еще один боец, пуля или осколок ему разбили голову. Дорогу переходил долго. Скат был мокрый, а когда таки взобрался на нее, страшно было сделать первый шаг. А вдруг – снайпер. Когда таки перешел, решил идти по той стороне в конец хутора. Там стояло три подбитых танка. Один немецкий и два наших. Мне становилось совсем плохо, кружилась голова и я решил залезть под какой-нибудь танк и отдохнуть. Но походя к ним я увидел убитого солдата, который лежал на спине, с открытыми глазами, все остальное тело было раздавлено танком. Кровь и останки разбрызганы на несколько метров. Мне сперва расхотелось тут оставаться, но тут я увидел в трех метрах от него, как на земле лежит пайка хлеба, грамм 800. Я набросился было на хлеб, но взять его в руки не могу. Руки после ранения согнуты в разные стороны. Встав на колени я сжимал руки, чтоб взять хлеб. В конце концов взял. Одна сторона немного испачкана кровью, но я ее обломил. Хлеб крошился от вчерашнего дождя. Гляжу чуть дальше свежевырытый окоп, пустой. Я подошел к нему, лег на выброшенную землю и стал есть хлеб. Когда хлеб съел, стало теплей и веселей, но никак не могу встать. Лег обратно. Но как услышал вой далекого снаряда мгновенно пришел в себя, как то сам вскочил на ноги и пошел в сторону огромной скирды стоящей посреди поля. Пошел не по дороге а по зеленому полю озимки. Сперва идти было легко, потом все труднее и труднее. Оглянулся, за мной тянутся две черных борозды. На сапогах грязи полно. Скоро вообще увязнут. Гляжу идут ко мне по полю два солдата. Они сказали, что их послал командир батареи с которй меня прогнали. Они взяли меня подмышки и довели до скирды, где уже лежало несколько десятков раненых. Сделали мне подстилку из соломы. Только я лег, как шальной снаряд, сбил верхушку со скирды, и она упала на нас. Сперва я подумал, ну и пусть. Дышать можно и теплее, потом, рядом в соломе кто то закричал, и я подумал, а вдруг она горит, стал барахтаться, в конце концов нас откопали, ни кто не пострадал. Так мы пролежали у скирды до вечера. Вечером, как стемнело, пришла санитарная машина и нас стали в нее грузить. Когда погрузили всех, я заметил, что на земле осталось лежать неподвижно шесть или семь человек. Хоть было темно, но машина шла без огней. Потом она остановилась. Слышу разговор. Санитарную машину приказано вернуть за каким то тяжелораненым полковником. Второй говорит – что «и у меня в кузове тяжелораненый» – первый ему отвечает – «у меня в кузове лежат три бочки, на них и положим твоего тяжелораненого» Меня переложили в другую машину на злополучные бочки, и эта машина тронулась в тыл, а та поехала за полковником обратно. По дороге она два раза попадала в воронки и бочки раскатывались, принося мне такие боли, что слезы наворачивались на глаза. Потом кончился бензин, а я потерял сознание. Очнулся когда было светло. Сопровождающий меня санинструктор, сказал, что «вон, уже идет шофер с бензином». Шофер принес ведро бензина, и мы доехали до госпиталя, который оказался в 400 метрах от этого места.
Женщина медработник регистрирующая прибывающих меня узнала, -«Опять в шею» /в боях под Мелитополем /океберфелд/ я уже был ранен в шею. Потом мне передали мой бумажник, который у меня выпал из кармана перед началом наступлений 25 ноября 1943 года. В бумажнике не хватало перочинного ножа и 15 рублей. Бумажник передал в медсанбат легкораненый солдат из нашей роты. Он был из Кобыляк. И отправлялся в отпуск домой.

В одном населенном пункте, мне наложили гипс на голову и до пояса. Шесть рядов марли. Потом нас – раненых в ПЯТИХАТКАХ погрузили в эшелон и отправили в ВЕРХОВЦЕВО. В ВЕРХОВЦЕВО у меня сняли гипс. Военврач ругался, мол кто его в фараона превратил, и мне наложили другой гипс, только на шею и плечи и отправили другим эшелоном за Днепр, через ДНЕПРОДЗЕРЖИНСК в ХАРЬКОВ в эвакогоспиталь №432
Из госпиталя меня выписали 26 января. Лечебная комиссия признала меня годным к строевой службе и выписала в отдел кадров 2го Украинского фронта. Во время всех перипетий я потерял вещмешок с письмами и дневником и полевая сумка с документами и списком взвода. Еще перед выпиской я узнал, что наша бригада в начале декабря сдала свой участок 15 гвардейской дивизии и сейчас находится, а 28 декабря была в МАЛОЕ ВОДЯНАЯ.

В госпитале я подружился с лейтенантом Лобода Андреем, из 19 танковой бригады. Он тоже получил ранение в конце прошлого года, но он хвастался, что его наградили орденом красного знамени. И вот сейчас он торопится, как и я. Только я просто в часть, а его ждет там награда. Нас с ним выписали вместе. По этому с Харькова, вместе мы поехали в Кировоград. Там мы должны получить продукты и в комендатуре должны нам сказать, где искать часть. По дороге зашли на базар. У нас были кое какие деньги, но на них мы смогли купить себе только пол буханки хлеба, банку тушенки и две банки немецких рыбных консервов, которые продавец достал из мешка и предложил нам. На столе у него их не было. Он сказал, что немецкими консервами торговать нельзя. Мы так хотели есть, что отойдя за ограду, сразу открыли банку рыбных консервов. Но в банке рыбы не оказалось а только веретенное масло. Мы пошли обратно, чтоб вернуть банку, но завидев нас издали, продавец побросал все в вещмешок и бросился наутек. Мы погнались за ним. На базаре было достаточно народу, в погоне мы что то кому то перевернули и в конце концов наткнулись на патруль. Мы стали просить задержать гражданина, но сержант, командир патруля наставил на нас автомат, а остальные взяли нас под руки. Не кто нас слушать не стал, а отвели в комендатуру, куда мы, собственно и шли. Там мы рассказали все по чести, что и как. Хотели показать вторую банку, но оказалось, что в этой суете, куда-то делся вещь мешок танкиста. В комендатуре не придали случившемуся ни какого значения, но нам выписали паек. Чтоб получить его, нужно ехать на склады в Ново-Украинку, что за городом. Нам посоветовали товарняком добраться до Кременчуга, что мы и сделали Переночував в подвале дома за рекой, мы утром мы перешли мост на ту сторону. Там находился регулеровачный пост. Возле поста собралось много военных от рядовых до офицеров. Даже подполковник стоял в стороне и курил папироску. Мы сообщили девушке регулировщице, куда нам ехать. Вот девушка остановила первую машину и посмотрев путевой лист посадила на нее несколько человек, и они уехали. Потом появилась еще одна. Проверив документы и путевку у шофера, выяснилось, что машина идет в направлении, куда большинству надо ехать. Она сказала –«садитесь» Водитель запротестовал мол, что тогда мол он поедет в гараж, и стал быстро разворачивать машину, Но регулировщица встала поперек машины, сняла винтовку, и сказала ему ехать в том направлении которое в путевке, иначе она прострелит скаты. Полковник стоял в стороне и молчал. Что бы ему не выйти вперед и не приказать шоферу. Но как все решилось, он сращзу залез в кабину. Водитель здоровенный, красномордый парень, с сильным украинским говором, со злости включил передачу и так рванул машину, что мы попадали, так как не успели еще рассесться. Дорога была хорошей, и мы быстро доехали до Александровки. Тут Полковник вышел. Водитель проехал еще пару километров и машина встала. Шофер вылез, открыл капот, стал что то там делать. Потом сказал, что все. Сломался. Мой приятель оттолкнул его в сторону, сам полез в двигатель, но через несколько минут, сказал, что дальше придется идти пешком. Мы пошли по карте по направлению Капитоновки, Лебедин Шпола. Пока шли, вдруг Андрей стал ругать шофера и называть его гадиной. Он когда полез в капот наверняка заменил деталь на неисправную, чтоб дальше не ехать. Не могли мы на сломанной этой детали доехать до Александровки. В первый день дошли до Капитоновки Везде видны были следы сильных боев. Вдоль всей дороги нарыты позиции, артиллерийские и прочие, подбитые танки и бронетранспортеры, повсюду неубранные тела немецких солдат. Наши ремонтные бригады, вытаскивают танки на дорогу, для погрузки на платформы, из за этого движение по дороге замедляется. Вокруг Капитоновки было видать совсем горячо. От самой деревни остались только трубы. Мы достигли этого пункта вечером и заночевали на запасном пути в брошенном вагоне, на разбомбленной станции. Очень устали, и, не разводя огня, перекусив, легли спать. Утром прибежали мальчишки, и танкист выменял у них на часть своего пайка немецкие войлочные сапоги и свои отдал в придачу. Его сапоги стоптались и промокали. Потом мы шли в ЛЕБЕДИН и наконец, прибыли в ШПОЛУ. Там в комендатуре нам еще выдали сухпайка, поставили отметку в документы и сказали, что теперь мы должны добираться до МОРЕНИЦЫ, Там наверняка должны знать, где наши части находятся. Из ШПОЛЫ мы пошли на ЛОЗОВАТКУ. Нас взялся провожать сельский учитель. Вместе с ним мы прошли через сад и пришли в какую то деревню, указателя на ней не было но стоял знак на право на ШЕВЧЕНКОВО. Деревня большая со своим ставком с красивыми тополями. Война ее не тронула. Здесь у учителя остались на ночь . Он сам предложил и был этому рад, наверное потому что было небезопасно. На следующий день стало холоднее, мела поземка. Мой товарищ пошел в МОРЕНЦЫ узнать, где наши части, а я остался в доме. К хате, где мы остановились, подошел наш танк т 34 без башни. Экипаж зашел в хату погреется. От них сильно разило спиртным. Потребовали самогону. Мое присутствие их не смутило, хоть самый старший из них был старший сержант. Хозяин не стал перечить и достал одну бутыль. Мне он сказал потом, что сам он самогон не пьет, но обязательно держит для таких случаев. Ремонтники просидели в хате почти весь день. Самогон уже кончился, а они и не собирались уходить. Только когда вернулся Андрей, мы смогли их выдворить восвояси. Спорить с лейтенантом танкистом они не стали. Но получилось так, что они не уехали, а просто переехали и остались в другом доме. Утром я видел их машину на соседней улице. Мой товарищ сказал, что 20 танковый корпус находится в ЗВЕНИГОРОДКЕ а 19 в ЛОЗОВАТКЕ. Далее, он сказал, что нам предписали квартироватся три дня там, где мы есть, и никуда не передвигаться. Мы помогали учителю по хозяйству, чем могли. У него оказались немецкие консервы, и он не чувствовал стеснения в еде, и угощал нас. В селе стоял еще взвод саперов, а потом появились три летчика. Они инспектировали поселения для каких то своих нужд. Это была веселая компания, у них был чай и шоколад. Мы здорово провели эти три дня.

Через три дня мы разошлись. Это было уже 15 февраля 1944 года. Мой товарищ пошел на ЗЕНИГОРОДКУ а я на ЛОЗОВАТКУ. Шел один целый день. Сперва прошел на ШЕВЧЕНКОВО. Проходя мимо, я увидел слева вдоль дороги метрах в ста вражеские траншеи и снег около них был не особенно притоптан. Я сошел в сторону, посмотреть, может, есть, что у немцев съестное. Но подойдя к ним близко стало понятно, что тут все облазили до меня, между дорогой и траншеей лежит немец, все карманы наизнанку, противогаз выкинут. Все же я дошел до траншеи. Там все такие же. Единственное, чем я разжился, гляжу второй, на животе, а через шею у него ремень, я сразу понял, что это автомат. Я его перевернул, - точно. Видать трофейщики не заметили. Я с него автомат стянул, и два магазина взял. Я, когда меня ранило, совсем без оружия остался. А хоть и тыл, а все ж война. С автоматом спокойнее.

Все это время в часть поступало пополнение. Каждый день машины привозили новых по двадцать бойцов. В основном это были совсем молодые ребята с Украины, пережившие оккупацию. В последних числах месяца, 27 февраля был митинг. На митинге было объявлено о присвоении нашей бригаде, за мужество и героизм, названия Корсунской. Теперь она называется Сталинградско-Корсуньская 7 мсбр. После выступал Новобранец из нашего батальона, молодой совсем мальчишка. Он рассказывал о зверствах фашистской нечестии на нашей территории.

Я потом с ним разговорился, и он мне рассказал, что он сам с села БЕРИЗАНКИ у города Яготин. В селе немцев отродясь не было. Они дальше Яготина не совались. А тут на железной дороге партизаны появились. И как то он шел домой ночью, ходил сома ловить. И по дороге его останавливают полицаи. Тащат в деревню. А в деревне немцы. Говорят, что он ночью ходил к партизанам, обыскали, раздели донога, стали бить. Бьют полицаи а немцы сидят и смотрят. Он мол стал плакать и крестится, что не к партизанам а рыбу ловить ходил, они еще пуще. Говорят – врешь, какого ляду, ты бог знает куда, рыбу ходил ловить, если река вот - под боком. Но потом спросили – ты верующий он говорит – да. Тогда побожись. Он побожился. Они говорят, хорошо, мы тебе верим, но чтоб в следующий раз неповадно было так далеко ходить за рыбой, расстреляем соседей. Взяли и расстреляли. С одной стороны бабку, она уже мужа до войны похоронила, а с другой стороны старуху и женщину. А ребенка не тронули. Говорят односельчанам – заберите, не то с голоду издохнет. Ну, после этого, как немцы уехали, он из деревни ушел и прятался от всех в лесу, пока осенью наши не пришли. А немцы, уходя, угоняли всех кого находили, молодых парней и девушек в германию. А он так в лесу и пересидел. А девушку его, которая ему еду носила – угнали. Как наши пришли, он пришел сам добровольцем. А многие кто тоже прятался от немцев в лесу, так и не вышли, чтоб их в армию не забрали.
В конце февраля – начале марта растаял почти весь снег. Места тут плодородные, все перепахано еще с осени. Идешь а земля на сапоги налипает. Только по дорогам ходить можно.
2 марта 1944 года наш ГСМСБ выдвинули во второй эшелон к ЗВЕНИГОРОДКЕ. Определили по землянкам вырытым наспех. В нашей землянке воды на пол сапога.
3 марта офицеров собрал начальник штаба батальона майор Муханов, и объяснил задачу на завтрашнее большое наступление. Наши соседи – с одной стороны 4я гвардейская с другой 53 армии. Мы должны войти в прорыв и следовать по направлении. ОЗИРНА-ГУСАКОВО-СОКОЛОВИЧИ-ТАЛЬНОЕ-БЕЛАШ

После боя, утром, возникла ссора, между экипажем танка, который нас "катал" и моими солдатами. Суть ссоры была в том, что они наотрез отказывались чистить танкам тапки. -Выковыривать останки человеческих тел из танковых гусениц.  А танкисты говорили о неписанном правиле, что, они мол, чинят машину и ухаживают за ней с технической стороны, а чистота танка - дело приданных на броню.  Еще нам танкисты сказали об этом несколько дней назад, и тогда это не вызвало несогласий, так как все думали лишь о грязи. Я разрешил этот спор приказав своим подчинится уговору. Я бы не стал ссорится с танковым экипажем, так как во время боя, мы все в их власти, к тому же я понимал, что они правы, и их каприз справедлив.

В случае попадания снаряда в танк, у тех кто сидит на броне, спрятавшись за башню шансов выжить много больше.  Танкисты спустили танк к большой воронке, с водой,  и пехотинцы стали выковыривать из гусениц куски кожи, внутренностей, и ткани формы.  И если бы немецкие, а то все больше наши. Кого-то контузило, кого-то ранило, кто-то попал под танк из-за того, что оглох и не услышал рёва приближающегося мотора. Я стоял, смотрел на это и боялся увидать знакомую вещь или часть тела которую мог бы узнать. Танкисты тоже потом присоединились с тряпками. Им наверное просто хотелось, чтоб мы первые поняли каково это все. 
Следующий день мы были во втором эшелоне.  Работали соседи.  Меня вызвал командир,  дал "отпуск на день" приказал ехать в ЗВЕНИГОРОДКУ и лично получить пулеметы на роту.  Наши трофейные  Итальянцы меняются на СГ 43 и еще нам дают один ДШК. Это новый крупнокалиберный станковый пулемет. Он на расстоянии километра мог пробивать рельсу . Командир сказал, что на совещании в штабе,  соседи жаловались, что они получили Горюновский пулемет разукомплектованным не хватало деталей и поминай как звали. По этому, мол должен ехать сам и сам должен проверить и принять все вооружение.  Мне для этого выделили бричку связистов.  Она утром за мной должна приехать.
Бричка приехала только уже в полдень. Я заехал в штаб, чтоб выписать новое предписание. Так как могу не успеть вернутся за один день.  Со мной был рядовой Николай Чебурашкин, сильный и выносливый солдат из Казани.  Дорога была совсем разбита танками и кони постоянно вязли и не хотели идти. Добравшись до города, мы заехали в комендатуру, что находилась в одном из уцелевших зданий бывший церковной семинарии. Там они мне сказали ехать на станцию, а станция находится далеко на юг, за городом, километрах в десяти.  Уже серело, и было понятно, что сегодня мы точно в часть не вернемся.  Я договорился в комендатуре, что меня подбросят до станции на машине, и отпустил бричку, чтоб они за мной приехали или прислали машину утром до обеда. 
От СТЕБНЕ дорога пошла лучше и вечером того же дня мы прибыли на станцию ЗВЕНИГОРОДКА, где нам сказали что наше дело ждет до утра, а сегодня мы можем заночевать в эшелоне. Эшелон, оказался полу сожженным составом  стоящим на запасном пути.  Мы было легли спать, как вдруг совсем рядом, услышали как кто то играет на гармонии и поет. Я пошел послушать. Рядом с путем были вырыты несколько больших землянок и песня раздавалась из одной из них.  у входа стоял солдат и курил. Он пропустил меня внутрь не спросивши. Около печки сидело человек пять, офицеров разного чина, и слушали солдата в звании ефрейтор. Я спросил разрешения и сел с краю.  Солдат играл на гармошке но не пел. Наверное был не в голосе. Потом  пришел с гитарой молодой младший лейтенант с Испанской гитарой, Он был огромного роста, с громким красивым голосом. И тут начались настоящие песни. Гитару почти не было слышно за гармонью зато и ее и гитару заглушал голос лейтенанта.  Он спел сперва какую то казацкую песню, потом черного ворона, после каждой песни летчик капитан, в черном реглане спрашивал, а такую знаешь, и лейтенант опять пел. Спел он песню новобранца. Я ее уже слышал но с другими словами. Через некоторое время в землянке было уже полно народу. Появился даже техник лейтенант сообщений с мандалиной.  Мандалину вообще ни кому, наверно, кроме хозяина не было слышно, Но зато у нас получился целый оркестр.  Посмотрел на них всех. На военных всех званий и родов войск, которые случайным образом оказались, как и я здесь на тыловой станции. Потом пошли по кругу две фляги со спиртом. Сперва музыкантам, потом остальным  Вдруг меня окликнули. Я увидел как ко мне пробирается секретарь парт ячейки особого отдела корпуса.  Я его не ожидал увидеть здесь. Подойдя близко, он сказал мне радостную новость, что он везет на меня приказ о награждении, но не тот, который я ждал, а еще год назад, в марте 43 года, будучи в 654 полку, когда я потом попал в госпиталь.
Оказывается командир тогда сдержал обещание, просто я попал в госпиталь и награда искала меня год. Соболев, так звали лейтенанта, сказал, что медаль вручат когда решит командир части, но он хочет чтобы я знал, что она не потерялась. Мало ли что, впереди еще бои. Я был очень счастлив. Я уж и забыл и не надеялся. Меня все вокруг поздравляли. Дали выпить водки, но сказали что это просто за радость. Раньше времени не омывают.

6 Марта.
Наступление продолжается. Мы во втором эшелоне. Танки едут сами а мы на Студебекерах.  Это Американские машины. Очень мощные. По грязи идут как танки.  Прибыли в село Веселый Кут. То и дело попадается брошенная немецкая техника. Даже танк на въезде в деревню. При отступлении немцы количеством десять человек изнасиловали молодую красивую девушку, и убили ее мать. Они лежали в соседней хате что  с краю. Рядом с хатой у входа стоял часовой и ни кого не пускал внутрь.

В это время в село прилетел наш самолет У2. Летчик посадил его тут же на краю деревни и выскочив из кабины, вместе со своим спутником бросились к домам. Через короткое время в воздухе, с той стороны, откуда прилетел У2 появилась двойка немецких самолетов.  Идя низко над землей они издали открыли огонь. Летчик, и второй, упали в грязь, но Немецкие самолеты стреляли не по ним а по У2 стоящему возле рядом с хатой. Наш самолет загорелся на моих глазах. Немцы зашли на второй заход и начали жечь хаты. Они подожгли и ту хату в которой лежала девушка. И они с матерью сгорели в своем доме. Пилот У2 получил тяжелое ранение и был отправлен в Звенигородку, а его спутник выжил. Это был корреспондент газеты Красная звезда.
7 марта.
Спали на ходу. Машины остановились лишь на несколько часов и еще до того как светало двинулись в путь. Добрались до с. ГЛУБОЧОК. Танков перед нами не было. Наверное они ушли куда то в другое место. Единственное, на нашем берегу, на склоне реки стояли несколько противотанковых самоходок. Вперед идти не рискнули. Отправили вперед пехоту. Нужно было проверить есть ли там немцы, и цел ли мост. Стоял сильный туман и хаты были ели видны. Пехота выстроилась цепью и осторожно пошла вперед. Мы двигались за ними таща пулеметы по пашне. Немцы драпали после прорыва их обороны и мы не очень рассчитывали встретить их тут.  До передних домов дошли без единого выстрела. Немцев не было, местного населения не было тоже. Заняли оборону, в сторону реки Горный Тикачь и склона оврага со стороны реки. Разведчики пошли дальше. Дошли до моста и стали возвращается.  Вдруг их обстреляли из домов, с улицы что находится выше по склону, как бы у нас в тылу.  Мы развернули пулемет и открыли ответный огонь.  Остальная рота стала отходить разворачиваясь, в сторону противника, чтоб обойти его со стороны пашни.  Оказалось, что это разведчики наших соседей, принявших в тумане нас за немцев. А мы, наступаем в их полосе. Доложили по команде, нам дали приказ придержать позиции до прихода соседей и потом отойти.  Мост через реку был цел, но передним обнаружили минное заграждение и на противоположном берегу засели немцы. Там  была на скору руку оборудована опорная точка. Весь день правее нас со стороны СОКОЛОВОЧКА слышны были раскаты боя. Мы ждали, что нас погонят в атаку, чтоб вдарить немцам во фланг, но нам дали команду закрепится по оврагу и быть готовыми к отражению атаки. Самоходки подошли ближе и замаскировались в деревне.
8 марта
разведчики из танковой бригады полковника Орлова привели семь немцев. Их построили на опушке леса. Я при этом присутствовал.  Приехал сам Орлов. Немцы его поприветствовали. Старший из разведчиков сказал, что вчера вот этот долговязый бросил гранату и сильно ранил в ногу одного из его людей. У одного из них, старшего, была нашивка, которая обозначала обморожение на восточном фронте.  Немцев отправили к нашему танку, чтоб доставить в штаб. Их посадили на броню, а сопровождали два автоматчика. Один стал в люке танка, второй сел к немцам на броню. По немцам было видно, что они и не помышляют о побеге и мне показалась, что они не трезвые. Младший лейтенант, разведчик, рассказал мне как он добыл этих немцев. Они следили за ними сл вчерашнего дня. Немцы находились в перекрытом окопе, на той стороне реки. Перед окопом набросано много противотанковых мин. Но не как положено, а как попало. Более того, мины особенно не замаскированы и поставлены впопыхах. А их задача, при помощи пулемета, очевидно не дать нашим саперам разминировать склон.  Вчера они были крайне осторожны, и днем и ночью. Даже бросили гранату, на звук, когда один солдат запутался в колючей проволоке, Немцы просто набросали колючую проволоку внаброс по земле, а кое где поставили рогатки. Но все обошлось только ранением. Но сегодня у них какой то праздник. Часовые все реже и реже стали появляется на поверхности, и все меньше смотрели в сторону противника, который  был совсем рядом. Потом стала слышна какая то их песенка, потом все громче и громче. А следом из их укрытия была выброшена большая бутылка из под самогона. Тут всем стало понятно, что мы их накроем, и мы их действительно накрыли без особенных хлопот. Они даже не оказали ни какого сопротивления. А пили они не самогон, какой то там, а коньяк. И с этими словами, младший лейтенант, протянул мне свою флягу. Вот, говорит, на попробуй. А я коньяк отродясь не пил. я сделал глоток. Но мне он показался вкуснее водки.  А потом он поздравил меня с международным женским днем. Я и забыл на фронте про этот праздник.

Последняя часть дневника.

Эта часть была на отфильтрована немцами на отдельные листы как к делу не относящаяся.

Немцы обращаются с нашими крестьянами очень плохо, хуже, чем со скотиной – но многие этого заслужили, т.к. они ждали так называемого освобождения – теперь они получили освобождение: наши крестьяне примитивны – внешне грубы, но в определенных вещах очень чувствительны и даже чутки, я думаю, что у них будет возможность показать себя своим освободителям как скот, но как одичавший скот. Немцы – хорошие дипломаты? – Население здесь в Смоленской области мне особенно несимпатично, есть, конечно, исключения. – Настроение плохое. Выйдем ли мы скоро из этой проклятой области? Проклятое население в этой области. Если бы у меня была власть, я бы 90% жителей расстрелял. Интересный случай я наблюдал в Кобелево. Здесь большой совхоз, крестьяне живут богато. Я захожу в один дом и прошу кусочек хлеба – отказ. Я иду во второй, третий дом – отказ! 14.2. немцы атакуют, и я вижу на улице, как крестьяне из вышеназванных домов тащут полные мешки хлеба, мяса, сала и проч. Кто будет читать эти страницы, сможет правильно оценить отношение жителей Смоленской области к Красной Армии.

19.2. Я сижу теперь в комнате у Наташи и думаю, если я вернусь в Москву, увижу всех моих любимых, Наденьку, маму, всех ребят…, но когда сидишь в окружении и не знаешь, удастся ли вырваться из этой проклятой области, на душе действительно не очень спокойно. Иногда я думаю, может, это моя судьба – сдохнуть в этой проклятой области? Теперь я себя упрекаю, что не уехал с аэроклубом в Горький. Да, так и выходит, когда не слушаешь советов родителей!

20.2. Я удивляюсь и не могу понять ситуацию, что мы уже 18 дней окружены. Можете себе представить, что от Красного до Кобелево находятся тысячи раненых? Они в жутком положении. Я удивляюсь, что наши войска не могут взять трех населенных пунктов, чтобы освободить дорогу. Если они при этом потеряют 1000 человек, но зато они освободят минимум 100 000. Да, этого я не могу понять. Положение ухудшается.
Все время мы слышим разные сообщения. Один приходит и говорит: «Немцы находятся в Березках», другой говорит: «Березки не заняты врагом» и т.д. Я чувствую, что я уже одичал и тупею. Маленькая надежда все же еще теплится во мне. Возможно, я вернусь все же когда-нибудь в Москву и снова увижу Наденьку и всех остальных. Как на кинопленке, передо мной проходит вся моя короткая жизнь. Я вижу себя маленьким мальчиком и т.д. ---- Теперь все настолько по-другому, я больше не тогдашний Николай, но совершенно израненный боец Красной Армии.

21.2. Я ранен уже 20 дней. Рана заживает очень плохо. К нам в дом пришел парень, который рассказал, что Сталин узнал о нашем положении и приказал освободить нас к 23.2. Я мало надеюсь на то, что это произойдет. Все время с Востока слышна стрельба. Лучше сидеть в тюрьме, чем в этой Смоленской области. Уже 4 дня находимся мы здесь в Кобелево. Когда я сейчас пишу, со мной находятся еще два человека. Честное слово, если так еще 15 дней будет продолжаться, я еще и сойду с ума.

22.2. Должен же пробить час освобождения! Мы оставили всякую надежду. И это жизнь? Разве можно жить, когда в 2 км от нас в любом направлении находится немец? Да, мы надеемся, что не умрем естественной смертью. Я, например, знаю точно, что мне придется умереть здесь в этой проклятой области. Мы должны воровать, иначе мы умрем от голода. О проклятых партизанах я хочу написать несколько слов: здесь в Смоленской области есть «смоленские штатники (штатики, статики-?)», они со спокойной совестью грабят гражданское население и совершенно не заботятся о немцах. Они обеспечивают себя продовольствием очень хорошо. Было бы у меня питание лучше, я бы физически очень хорошо поправился. О Москве я не смею и думать, иначе я еще раньше сойду с ума. В этих условиях жить невозможно.

25.2. Если бы кто-нибудь из Москвы мог увидеть наше положение! Положение следующее: Немец отходит под натиском наших сил с Востока в направлении на Вязьму, но не так, как это сделали мы, а с коварной хитростью. Он по флангам отходит на Кобелево и при этом разрушает все дома. Сегодня я снова пришел в Козлы, из Нов. Луки. Есть немного еды, это большое преимущество. Если бы только наши продвинулись вперед. Мое честное слово, я бы поцеловал Надьку 1000 раз. Главное – остаться в живых!

26.2. Артиллерия вела обстрел всю ночь. Где, мы не знаем. Мы находимся в хорошо закупоренной бутылке. Скоро все пойдут на сало (в расход). Мы думаем теперь только о настоящем моменте. Все жрут конину и варят овес. Нужно воровать, и за это могут пристрелить. Никто в Москве не может себе представить, в каком положении находится армия.

28.2. Никогда я и предположить не мог, сколько лишений и оскорблений со стороны гражданского населения мне придется вынести. Конина теперь большой деликатес. Если только я не умру от пули, то погибну с голоду. С каждым днем все меньше надежды спастись из этой ситуации. Никто не выйдет отсюда. Все пропало! У меня только одно желание, чтобы, если я умру, сообщили об этом моей матери. Ах, если бы она теперь знала, в каком положении я нахожусь. К черту, боец должен умереть с голоду.

С подлинным сверено (перевод соответствует оригиналу).
- подпись –
Гауптман и переводчик

В догонку к дневнику. Деревня Песьково. Воспоминание Крестьянки Шустровой

Мне эту историю рассказывала лет 5 назад одна из местных жителей. Встретелись на семейном празднике во Власово. Раньше, до войны они жили в Песьково. Я Запомнил только ее фамилию, но знаю общих знакомых.
Конечно, самые страшные и трудные времена были зимой весной 42 года, когда здесь была 33 армия. У нас и так была не богатая деревня, а к концу зимы жрать совеем стало не чего. У них в деревне было солдат человек 20 и в Козлах тоже стояли наши. У жителей насильно ничего не отбирали, но воровали кур. Ну а куда тут денешься, нам самим есть было не чего не помирать же с голоду. Кур даже в домах прятали. Как то однажды все солдаты кто стоял в Песьково. Вдруг разом ушли. Мы думали, что сейчас немцы придут, но на следующий день опять пришли наши. Мы их заметили еще утром, они в лесу у деревни прятались, наверное, выясняя, есть ли немцы или нет. Потом днем пришли в деревню. Тоже стали просить еды. У соседа была корова, и он сказал, что они могут надоить молока. Он и нас, детей молоком подкармливал. Я старше была и свое молоко, когда могла, брату отдавала. Солдат было пять человек. Сосед сказал, чтоб малому молоко дали бы. Они взяли ведро, и пошли к сараю. А мы с братом увязались за ними. Сарай выходил как раз на Угру и когда солдат вошел в сарай с той стороны реки вдарил пулемет. Раньше до этого с той стороны немцев не было. Мы спрятались за сарай, а пулемет все строчил в нашу сторону. Вдруг мы поняли, что сарай с другой стороны загорелся. За ним чуть поодаль стояла скирда, а за ней кусты, и картофельная яма. Но до скирды нужно было еще добежать. Вдруг скирда тоже загорелась и от нее повалил сильный дым. И мы все через этот дым побежали. Когда оказались в безопасном месте мы увидели, что сосед сарай горит уже очень сильно, а перед ним лежит убитый сосед. Наверное, хотел корову спасти. Один из солдат, пока бежал, потерял валенок и ему по очереди остальные давали свой погреется. Уже темнело, сарай обвалился и догорал. От него пахло горелым мясом. Мы подошли к нему. Посреди лежала обгоревшая корова, а под ней придавленный боец, который пошел корову доить. Стоял сильный жар и подойти ближе было нельзя. Брат принес пожарный багор и стал пытаться оторвать куски мяса от коровы. Один из солдат отнял у него этот багор и стал отковыривать куски сам. Я не могла смотреть на обгоревшего солдата и отошла. Потом брат принес длинную толстую проволоку, и попытался орудовать ей, но его прогнали, ударив багром по спине, а прут отняли. Мы отошли в сторону и стали смотреть издали. Не съедят же они всю корову. Потом к нам подошли еще бабы, но солдаты их к корове не подпускали. Хоть уже было темно, но с той стороны опять ударил пулемет. Одного из солдат ранило, его оттащили в сторону и дали ему кусок мяса. Потом нас увели, но мы утром вернулись, в надежде, что может, что то осталось. Но коровы уже не было, солдат тоже не было. Соседского деда унесли, только лежал обгоревший боец и поодаль второй, которого ранило и он умер.

Деревня Песьково сейчас.

спасибо