В 1896-м коллекция парижского Лувра пополнилась уникальным экспонатом. За корону скифского предводителя Сайтоферна, по словам продавцов найденную при раскопках царской могилы, музей заплатил невероятную сумму - 200 тысяч франков. Какое-то время золотая тиара была одним из главных музейных образцов, пока благодаря случаю не выяснилось, что это всего лишь мастерски выполненный фальсификат дела рук мастера-самоучки из Одессы.
Купцы Гохманы в поисках золотой жилы и подделка древностей
До главной аферы своей жизни одесские братья Шепсель и Лейба Гохманы торговали антиквариатом. Проживая около руин древнегреческой Ольвии, они имели отношение к тамошним раскопкам. Найденные археологические ценности братья предлагали владельцам частных коллекций. Но в какой-то момент поток находок пошел на снижение, и тогда Гохманы задумались над изготовлением подделок старины.
В последнее время основными трофеями археологов были фрагменты каменных плит с текстами на греческом языке. Их-то и взялись подделывать предприимчивые братья. Материал для изготовления «древних» плит привозился из Крыма, а гравировкой занимались наемные мастера. Им удавалось в точности копировать древнегреческий шрифт и стиль письма. Не гнушались они даже самостоятельным составлением текстов. Однажды такая инициатива чуть не сыграла с фальсификаторами злую шутку. Покупатель очередного шедевра заметил в надписи ошибку. Но Гохманы не растерялись, заявив, что древнегреческие писцы вполне могли ошибиться. Этот опыт был учтен мастерами подделок, и в дальнейшем плиты производились с большей грамматической осторожностью. Вскоре братьям даже удалось ввести в заблуждение один из одесских археологических музеев, куда были проданы подделки.
Курс на работу по-крупному и первая солидная сделка
После успехов в «плиточном» бизнесе аферисты решили заняться драгоценными подделками. Действовали Гохманы хитро и осторожно. Изделия "под старину" они заказывали приятелям-ювелирам, которые обычно и не подозревали, что изготавливают раритет, а готовые работы сбывались в качестве подлинных древностей через посредников.
Гохманы вербовали подельников среди крестьян, которые контактировали с покупателями, детально описывали места находок. А однажды агенты братьев даже подбросили очередную подделку в могилу, над которой работали археологи. Поэтому подозрений у покупателя возникнуть не могло. Известна и первая крупная жертва мошенников. Ею стал николаевский коллекционер Фришен, поверивший в рассказ явившихся к нему крестьян. Последние убедили мужчину, что, вскапывая огород, обнаружили под землей старинные корону и кинжал, выставив за находку цену в 10 тысяч рублей. Когда доверчивый покупатель узнал, что его провели, было поздно. Деньги уплачены, а агентов и след простыл.
Под прицелом – Лувр или блестящая афера с поддельной тиарой
Шепсель и Лейба, не желая останавливаться на достигнутом, решили продавать свои «ценности» за границу. Они задумали изготовить такой экспонат, за которым встанут в очередь лучшие европейские музеи. Так появилась золотая тиара, которую, по преподнесенной легенде, греки принесли в дар скифскому царю Сайтаферну для защиты от кочевых набегов.
Для такой важной миссии привлекли известного одесского ювелира-самоучку Израиля Рухомовского. Искусный мастер сработал на славу. Для пущей убедительности он даже выгравировал на изделии надпись на древнегреческом, сообщавшую, что тиара является подарком великому предводителю скифов. Дело было за малым – найти платежеспособного покупателя с громким международным именем.
Для первой попытки сделки Гохманы выбрали Венский Императорский музей. Австрийцы всерьез заинтересовались короной, но требуемой суммы они не нашли. Венский музей предлагал либо сбросить цену, либо продать экспонат в рассрочку. Но братьям нужно было все и сразу, и они взялись вести переговоры с Лувром. Осмотрев тиару, парижские эксперты сделали вывод, что находка подлинная и представляет огромную историческую ценность. Весной 1896-го Лувр передал Гохманам 200 000 франков. Некоторые коллекционеры еще тогда заподозрили, что с обновкой Лувра что-то нечисто и даже требовали дополнительную экспертизу. Но им было отказано, и слухи о возможном обмане утихли.
Установление факта обмана и продолжение сомнительного бизнеса
Изобличили аферу по воле случая. Когда французский художник и скульптор Эллин Майенс был обвинен в подделке известных картин, он легкомысленно парировал, что фальшивки выставлены даже в Лувре. Желая традиционно собрать вокруг себя шумиху, эпатажный мастер заявил, что делал макет луврской тиары и руководил ее изготовлением. Тут же появилось второе разоблачительное письмо в "Le Matin" авторства одесского ювелира Соломона Лифшица, пару лет назад приехавшего в Париж. Он поведал, что автором тиары является его одесский коллега Израиль Рухумовский.
По словам Лифшица, ювелир, изготавливая будущий экспонат, понятия не имел о запланированной афере, а за работу получил гроши - 1800 рублей. Начали всплывать в прессе и предупреждения российских историков-археологов, которые в один голос называли тиару подделкой, чему Лувр не придавал значения.
Журналисты бросились в Одессу в поисках гениального мастера, невольно обманувшего именитых европейских экспертов. Рухумовский, до этого зарабатывавший на хлеб копированием античных украшений по частным заказам, стал знаменитым. Расследование дела с короной Сайтоферна длилось около двух месяцев, в результате чего комиссия сделала неутешительные выводы: тиара – подделка, изготовленная современным одесским автором по заказу некоего Гохмана. Братья Шепсель и Лейба за свой обман так и не ответили. Прямым улик на них не было, а сотрудничать со следствием они конечно не желали. Дело замялось, и каждый остался при своем. И если старший брат с антикварным бизнесом завязал, то младший Гохман еще долго продолжал обводить вокруг пальца музейные организации.
На иллюстрации: мемориальная табличка в Риме. Гоголю все-таки удалось провести несколько зим в Италии.
Пока шутки об эпидемиях и карантине еще актуальны. Письмо Гоголя В.А. Жуковскому (12 ноября 1836 года):
"Мое намерение до того было провести зиму в Италии, но в Италии бушевала холера страшным образом; карантины покрыли ее, как саранча. Я встречал только бежавших оттуда итальянцев, которые от страху в масках проезжали свою землю. Не надеясь развлечься в Италии, я отправился в Париж, куда вовсе не располагал было ехать".
Это была та же пандемия холеры, от которой несколькими годами раньше страдала Российская империя. 10 сентября 1831 года Гоголь уже писал Жуковскому о холере и карантине, но тогда оба были в России (Гоголь — в Петербурге, Жуковский — в Царском селе), а карантины мешали им встретиться:
"О, с каким бы я тогда восторгом стряхнул власами головы моей прах сапогов ваших, возлег у ног Вашего поэтического превосходительства и ловил бы жадным ухом сладчайший нектар из уст ваших, приуготовленный самими богами из тмочисленного количества ведьм, чертей и всего любезного нашему сердцу. Но не такова досадная действительность или существенность; карантины превратили эти 24 версты в дорогу от Петербурга до Камчатки. Знаете ли, что я узнал на днях только? Что э... Но вы не поверите мне, назовете меня суевером. Что всему этому виною не кто другой, как враг честного креста церквей господних и всего огражденного святым знамением. Это черт надел на себя зеленый мундир с гербовыми пуговицами, привесил к боку остроконечную шпагу и стал карантинным надзирателем".
Над первыми главами романа "Они сражались за Родину" автор работал в Западном Казахстане, во время приездов с фронта к семье, находившейся там в эвакуации в 1942-1943 годах. Текст романа воссоздаёт один из самых трагических моментов Великой Отечественной войны - отступление советских войск на Дону летом 1942 года. Михаил Шолохов одним из первых русских писателей открыто писал о трудностях, ошибках, хаосе во фронтовой дислокации, об отсутствии "сильной руки", способной навести порядок. Не хлебом и солью встречают отступающие части жители казачьей станицы, а бросают в лицо измученным солдатам гневные и несправедливые слова.
В 1975 году роман был экранизирован советским режиссёром Сергеем Бондарчуком. Двухсерийный фильм является одним из лучших советских фильмов о Великой Отечественной войне. Главными героями являются Пётр Федотович Лопахин (Василий Шукшин), Иван Степанович Звягинцев (Сергей Бондарчук) и Николай Семёнович Стрельцов (Вячеслав Тихонов). Все они люди разного возраста, образования, темперамента и представляют разные профессии. Лопахин - шахтёр, Звягинцев - комбайнёр, Стрельцов - агроном.
Все эти люди, вчерашние представители мирных профессий, стали защитниками Родины, которую любят и готовы стоят насмерть, защищая её. В этом выдающимся фильме показаны те простые люди, которые сражались за Родину и победили.
Бондарчуку удалось успешно перенести на киноэкран все ключевые принципы шолоховского эпоса: неприметный героизм, внимание к рядовому солдату и нравственное содрогание от самого слова "война". Только Бондарчуку было доступно искусство превращать маленький донской хутор в место некоего космического действия. Горит ли мельница, трепещет ли на ветру красный флаг, - во всём чувствуется рука опытнейшего профессионала, умеющего не просто монтировать плёнку, но и создавать из неё образ мира.
"– Ты сволочь, раздолбанное корыто!.. Ты воюешь или как? Чего вовремя не стрелял? Ждёшь, когда он в плен начнёт сдаваться?! Бей его, пока он руки вверх не успел поднять! Бей его с лёту! Мне немец на моей земле не пленный нужен, мне он тут нужен – мёртвый, понятно тебе, ты, мамин сын?!"
Съёмочная группа ездила к писателю в гости, советовалась, просто общалась. Сергей Бондарчук в принципе тесно сотрудничал с Михаилом Шолоховым, ещё со съёмок "Судьбы человека", чтобы как можно точнее и правильнее передать авторский замысел. Юрий Никулин специально попросил у Шолохова, чтобы когда писатель писал продолжение, то не убивал бы сыгранного им героя Некрасова.
Михаил Александрович собирался дописать роман после войны. Были добавлены "довоенные" главы: про взаимоотношения Николая Стрельцова с женой, про его старшего брата - генерала Александра Стрельцова, которого репрессировали и выпустили с восстановлением в звании перед войной; хотелось продолжить военную линию трёх главных героев. Но до конца эта работа, чтобы автор был ей полностью доволен, так и не была доведена.
Роман "Поднятая целина".
Это произведение Михаила Шолохова описывает масштабные преобразования советской власти в сельском хозяйстве: раскулачивание и ликвидацию кулачества как класса, коллективизацию, выполнение амбициозных планов.
Главный герой - питерский рабочий Семён Давыдов, один из 25-тысячников, посланный на Дон - на хутор Гремячий Лог организовывать колхоз.
Роман охватывает события 1930-1931 годов.
Шолохов писал "Поднятую целину", как он сам сказал, "по горячим следам событий": первый том книги был завершён и опубликован в 1932 году.
Несмотря на бо́льшую однозначность по сравнению с "Тихим Доном" (главные герои почти все сугубо положительные, отрицательные - наоборот), книга тоже не стала слепым восхвалением тогдашней политики: не обошлось без критики "революционного подхода", гонки за дутым процентом коллективизации, перегибов и бездумной политики местных деятелей.
К работе над второй частью Михаил Александрович вернулся только в начале 50-х годов (предыдущая рукопись 40-х годов была уничтожена вместе со всем шолоховским архивом во время войны в 1942 году при бомбёжке Вёшенской, при той же бомбёжке погибла мать писателя). Второй том был опубликован аж в 1959 году, уже при Хрущёве.
Через год после публикации за "Поднятую целину" Шолохов был награждён Ленинской премией.
В 1959 году Александром Ивановым был снят трёхсерийный одноимённый фильм с Петром Черновым, Евгением Матвеевым, Петром Глебовым и Людмилой Хитяевой в главных ролях.
После отказа военных от установки зенитного 76,2-мм орудия обр.1931 г. на шасси среднего танка Т-28 (проект СУ-8) было принято решение о монтаже той же артсистемы на шасси трехосного (6х4) грузового автомобиля ЯГ-10, выпуск которого осваивался на Ярославском автомобильном заводе. Проектирование артиллерийской установки поручили заводу №8 им.Калинина, который в течении 1934-1935 гг. должен был предоставить рабочие чертежи и собрать 20 орудий, приспособленных для установки на ЯК-10. В то же время АНИИ предстояло разработать подвижный ПУАЗО (пункт управления) на том же шасси.
Проект зенитной САУ, получившей индекс 29К, подготовили в течении нескольких месяцев, благо переделок понадобилось немного. В кузове грузового автомобиля с усиленным днищем размещалась качающаяся часть 76,2-мм зенитной пушки 3К на штатной тумбе. Для увеличения устойчивости при стрельбе тумба была опущена относительно платформы на 85 мм, а по бортам были смонтированы четыре сошника “домкратного типа”. Кузов был защищен бронированными бортами изогнутой формы, которые в боевом положении откидывались наружу, увеличивая тем самым площадку обслуживания орудия. На этих же бортах находились места для четырех номеров расчета. Два зарядных ящика, рассчитанных на 24 зенитных патрона, были размещены в передней части машины за кабиной водителя.
В указанные сроки завод им.Калинина уложиться не смог, сдав 12 зенитных машин в течении 1935 г., и остальные 8 в течении 1936 г. В том же году был получен заказ ещё на 20 ЗСУ 29К, однако был ли он выполнен остается неизвестным.
Испытания ЗСУ 29К обр.1934\1935 гг. проводились в августе-сентябре 1936 г. на территории НИАП. Было установлено, что при полной боевой нагрузке 29К по ходовым качествам на местности не отличается от груженого автомобиля ЯГ-10. Отдача при выстреле из зенитного орудия была такова, что стрельба из положения “по борту” могла вестись только с установленными сошниками. При выстреле в сторону движения или в сторону кормы сошники могли не использоваться. Как и в буксируемом варианте стрельба велась 6,5-кг снарядами, имевшими начальную скорость 820 м\с. Максимальная дальность при стрельбе с горизонтальным наведением доходила до 15 км и 10 км при стрельбе по воздушным целям. Максимальный угол вертикального наведения составил 85°. Зенитная установка 29К на шасси ЯГ-10 была принята на вооружение в 1936 году и поступила в распоряжение частей Московского ВО. Об их дальнейшей судьбе информации найти не удалось. Известно, что в 1935 году завод №8 сдал под пломбу 20 систем 3-К без платформ и колес для установки их на автомобиль ЯГ-10, но в том году их монтаж не производился. Общее количество зенитных систем 29К оценивается в 40 (по другим данным - 61) единиц.
В 1941 году все ЗСУ данного типа находились в одном из зенитных полков МВО. Скорее всего вся матчасть была утеряна в Вяземском котле в октябре 1941 года.
24 мая 1800 года, в 9 часов утра на Крюковом канале из петербургского дома обер-прокурора Святейшего синода, графа Дмитрия Хвостова, был вынесен гроб. Согласно некоторым свидетельствам, он никак не мог пройти через узкие двери. И тогда были произнесены слова, вошедшие в легенду: «Суворов везде пройдёт!» После этого гренадеры спустили гроб на улицу с балкона.
Национальный герой — это особый статус. Жизнь такого человека неминуемо обрастает легендами и преданиями. Но Александр Суворов выделяется и здесь. Легендами и преданиями окружена не только его жизнь, но и смерть. Вроде бы всем известно, что могила прославленного полководца находится в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры. На могиле плита, на плите — три слова: «Здесь лежит Суворов».
Однако на Новгородчине ещё лет сто назад придерживались иного мнения. Дескать, могила в Питере — это так, для отвода глаз. Настоящий Суворов даже и не умер вовсе, а погрузился в «неземной сон»: «Между жальниками, под огромным гранитным валуном находится могила Суворова. Ход к ней доступен только праведному человеку, а грешным и подходить сюда опасно. Много лет спит там Суворов. А проснется в тяжкие времена, когда вся русская земля покроется кровью по щиколотку его боевому коню. Тогда он встанет, выйдет из своей каменной кельи и сразит лютого врага земли русской, но это случится нескоро...»
Легенде нет дела до реальности, она вполне самодостаточна и живёт по собственным законам. Это можно видеть по описанию похорон Суворова, которые впервые в истории России вылились в своего рода демонстрацию. Впоследствии такое повторится с Александром Пушкиным, Николаем Гоголем, Львом Толстым, а в новейшее время — и с Владимиром Высоцким. Суворов в этом кругу поэтов и писателей на первый взгляд тоже стоит особняком. Но это только по формальным признакам. По сути, он ведь тоже в некотором роде литератор — автор знаменитой «Науки побеждать», а также неисчислимых афоризмов. Впрочем, главное не в этом. А в том, что народ признал его, барина и генерала, во-первых, целиком и полностью своим, а во-вторых, своим заступником.
Но что такое «народный заступник»? Это человек, который обречён находиться в противостоянии с властью. Магия статуса настолько эффективна, что способна отвести глаза даже очевидцам. Вот как вспоминал о похоронах Суворова литератор Николай Греч: «Мы не могли добраться до его дома. Все улицы были загромождены экипажами и народом. Не правительство, а Россия оплакивала Суворова... За гробом шли три жалких гарнизонных батальона. Зато народ всех сословий наполнял все улицы, по которым везли его тело, и воздавал честь великому гению России...»
Адмирал и писатель Александр Шишков вспоминал также, что очень многие, опасаясь немилости царя Павла I, который Суворову не благоволил, побоялись явиться на похороны полководца: «Погребение Суворова, несмотря на желание императора похоронить его просто (из гвардейских частей в процессии участвовала только конная гвардия), было по великому стечению народа превеликолепное! Все улицы, по которым его везли, усеяны были народом. Все балконы и даже крыши домов заполнены печальными и плачущими зрителями».
В общем, всё ясно и всё по фольклорному канону. Правительство и лично император Павел I всячески пытаются умалить и унизить великого человека и при жизни, и после смерти, проявляя тем самым чёрную неблагодарность. А вот народ, напротив, не стесняется выразить свои чувства, пусть даже это и выглядит как вызов, брошенный власти. Это дало в своё время историку и писателю Натану Эйдельману повод заявить: «Грозные похороны Суворова были, таким образом, симптомом приближающихся событий 1801 года».
Под «событиями 1801 года» Эйдельман понимал заговор сановников и офицеров и убийство императора Павла I. И это стопроцентное попадание. С одной существенной оговоркой. Смерть и похороны Суворова были не «симптомом событий 1801 года». Скорее наоборот: убийство Павла стало возможным только потому, что умер Суворов.
В 1798 году был вскрыт заговор офицеров. В историографии он известен как «Смоленский заговор»: полки, офицеры которых составили тайное общество, были расквартированы в Смоленске. Целью «смоленских якобинцев» было смещение с престола и убийство императора. Душой же тайного общества заговорщиков был полковник Александр Каховский, который долгое время служил в штабе Суворова.
Известно, что отправленный Павлом I в отставку Каховский посещал Суворова и говорил с ним в том числе и о своих планах. Известно также, что Суворов, едва услышав о сущности этих самых планов, подскочил к Каховскому, приложил палец к его губам и крикнул: «Молчи! Молчи! Кровь сограждан!» Тем самым дав понять, что он — Суворов — намерения заговорщиков не приемлет. Что он категорически против и переворота, и цареубийства. Авторитет Суворова в офицерской среде был чудовищно, всеподавляюще велик. И то, что Александр Васильевич не одобряет подобного рода замыслы, остудило горячие головы надолго.
Другое дело, что Суворов, верный своим представлениям об офицерской чести, сохранил тайну, доверенную бывшим сослуживцем. Император узнал о заговоре не от него, а от следователя, генерала Фёдора Лиденера. Разумеется, тот доложил Павлу и о поступке самого Суворова.
Именно этим объясняется странное отношение Павла к Суворову в последние годы жизни полководца. С одной стороны — высшее воинское звание генералиссимуса российских сухопутных и морских сил, награды и высшие почести в виде повеления воздвигнуть Суворову прижизненный памятник. С другой стороны — опала и недовольство. Которые, впрочем, со смертью Суворова сменяются на тоску и беспросветность.
В похоронах прославленного полководца Павел принимал самое деятельное участие. Он составил и утвердил список из 150 виднейших сановников Российской империи, которым надлежало присутствовать на похоронах. Он повелел устроить сами похороны по высшему разряду: Суворова хоронили как генерал-фельдмаршала. На первый взгляд вроде как не по чину, ведь он уже был генералиссимусом. Но чин похорон генералиссимуса создать попросту не успели. И потому Павел оказывает покойному высшую честь — встречает похоронную процессию и склоняет голову: «При проносе гроба государь изволил снять с головы своей шляпу... У его величества из глаз слёзы падали каплями. Пропустив процессию, государь тихо возвратился во дворец и целый день был невесел, и всю ночь не почивал, требуя к себе часто своего камердинера, который сказывал, что государь часто повторял слово: „Жаль!“»
Мировая пресса разместила удивительные фотографии, где был показан севший на мель и повисший на скалах пароход "Принцесса Мэй". Всех удивило то, что 76-метровый пароход смог расположиться на рифах под угрожающим углом и не свалился в воду. Этот случай в самом деле произошел и потребовался целый месяц на исправление нелепой ситуации.
Судно начало движение из порта Скагвей 5 августа 1910 года. Борт парохода принял 80 пассажиров и 68 членов команды. Так же в трюме находилось много золота, которое хотели переправить из Аляски. Был сильный туман и судно село на мель. При скорости десяти узлов ему хватило такой мощи, которая помогла загнать пароход на самую вершину прибрежных скал.
В днище посудины появилась пробоина, и в машинное отделение хлынула вода. Ситуацию удалось локализовать радисту, который смог скрутить поврежденные провода и дать питание на радиостанцию. Герой послал на материк сообщение "SOS. Просим содействия". В это же самое время экипаж слаженно работал с пассажирами, сумев их вывести в безопасное место вместе с грузом драгоценного металла. Никто при этом не пострадал.
Уже на берегу люди смогли увидеть начавшийся отлив, и с болью в сердце ожидали падения судна со скал в воду. Но корабль крепко сцепился с рифами и с достоинством, отважно выстоял ударам судьбы даже тогда, когда скалы полностью обнажились, показав грустную картину. Были сделаны уникальные снимки, которые разлетелись по всему миру.
Людей пересадили на другой корабль – "Принцесса Эна" и по прошествии месяца к скалам, на которых висела "Принцесса Мэй", пришла команда спасателей под руководством капитана Логана. Он славился тем, что смог вызволить 31 судно из подобной ситуации. Капитан заранее разработал программу, которую смог реализовать 3 сентября в 1910 году.
Пароход удалось сдвинуть с места с помощью буксира, и он бережно и точно попал в объятия воды. Владельцам корабля пришлось благодарить не только смелых и опытных спасателей, но и корабелов, которые смогли разработать и построить такое стойкое судно. Ведь днище "Принцессы Мэй" уперлось в твердые горные породы и не пострадало, даже находясь в повисшем состоянии целый месяц. Вскоре пароход был отремонтирован и начал исполнять свою привычную работу по перевозу пассажиров.
24 мая 1900 г., был спущен на воду океанский бронепалубный крейсер 1-го ранга.
Ему будет суждено стать самым известным кораблём нашей страны. Для кого-то – священным символом, для кого-то – жупелом. Имя корабля – «Аврора».
Забавно, что и в тот далёкий майский день от этого имени для одних веяло радостью победы, а для других – позором поражения. В числе первых были 78-летний отставной матрос Аким Павлов и 75-летний вице-адмирал Константин Пилкин, которых пригласили на церемонию спуска корабля. Ведь оба они когда-то служили на… «Авроре». Именно так назывался парусный фрегат Российского императорского флота, команда которого когда-то дала жару спесивым «властителям морей» – английским морякам. Магия имени – вещь великая, и на флоте это понимали. Новый бронепалубный крейсер назвали как старый фрегат, чтобы передать ему частицу того везения, которое сопутствовало парусной «Авроре». Насколько это удалось, можно сравнить.
Под парусами
В 1853 г. фрегат «Аврора» под командованием капитан-лейтенанта Ивана Изыльметьева вышел из Кронштадта и направился в Петропавловск на Камчатке. В воздухе пахло войной – потом её назовут Крымской, хотя боевые действия велись на пяти театрах. В том числе и на Тихом океане.
России в той войне противостояла огромная Османская империя, а также Англия и Франция – если посчитать с колониями, то выйдет чуть ли не полмира. А скромному русскому каплею Ивану Изыльметьеву и одинокой «Авроре» противостояли два контр-адмирала – англичанин Дэвид Прайс и француз Феврие де Пуант, которые командовали эскадрой из четырёх фрегатов и брига.
Им удалось накрыть «Аврору» в перуанском порту Кальяо. Однако Изыльметьев сумел убрать «Аврору» из порта нештатным образом. Спустившись в шлюпки, матросы взяли корабль на буксир и, пользуясь сильным туманом, на вёслах вывели его из бухты в открытое море.
Погоня пяти кораблей за одной «Авророй» не дала результатов. «Проклятый русский» попросту исчез. Дэвид Прайс пошёл к Петропавловску, имея целью высадку десанта и захват города.
Но Изыльметьев успел туда раньше. На рейде Петропавловска Прайс обнаружил до боли знакомый силуэт русского фрегата. 44 его орудия, частично расположенных на береговых батареях, и дружелюбные улыбки команды, которая усилила гарнизон и была полностью готова к отражению десанта.
Доведённый «Авророй» до белого каления, Прайс берёт пистолет, но вместо того, чтобы командовать высадку и штурм, на виду у всей команды стреляет себе в сердце.
Неудивительно, что после такого искромётного начала и первый, и второй десант союзников был отражён с большим уроном. Адмирал де Пуант, принявший командование эскадрой, умирает по пути домой «от стыда и огорчения».
За гибель двух адмиралов «проклятого русского» надо было примерно наказать. Британское Адмиралтейство отряжает уже две эскадры, которые должны были расправиться с «Авророй» и ещё тремя русскими кораблями, поймав их около Сахалина. Но Изыльметьев сумел надуть и этих, уведя «Аврору» проливом, о котором англичане не знали. Дела командиров эскадры слушались в британском парламенте. В частности, говорилось: «Британский флаг позорно унижен и обесчещен русским фрегатом. Бездарных и трусливых офицеров, упустивших «Аврору», надлежит судить по всей строгости».
К сожалению, век парусных судов недолог – к тому же уже подходила эпоха пароходов. «Аврора» ушла на слом в 1861 г. Осталось только имя, которое дали бронепалубному крейсеру.
На всех парах
На первый взгляд, новой «Авроре» похвалиться особо нечем. Цусимский разгром да сравнительно спокойная служба во время Первой мировой… На деле же удача парусной «Авроры» сопутствовала и крейсеру. Судите сами: поход через два океана – Атлантический и Индийский – к той самой Цусиме дался Второй Тихоокеанской эскадре исключительно тяжело. Матросы на всех кораблях роптали. На всех, кроме «Авроры». Вот что отметил во время похода новый судовой врач корабля Владимир Кравченко: «Первое впечатление от «Авроры» самое благоприятное. Команда весёлая, бодрая, смотрит прямо в глаза, а не исподлобья, по палубе не ходит, а прямо летает, исполняя приказания». Командир корабля Евгений Егоров действительно сумел наладить и работу, и отдых команды. Так, матросы «Авроры» дважды установили рекорд скорости по погрузке угля – командующий эскадрой адмирал Зиновий Рожественский ставил «Аврору» в пример другим кораблям. Насчёт досуга тоже всё было неплохо. Единственная трагедия – любимец команды пёс Шарик был смыт за борт во время шторма. Но взамен матросам было дозволено купить… крокодила. Его назвали по имени японского адмирала Хэйхатиро Того. Впрочем, во время Цусимского сражения этот зелёный Того был убит.
Судьба хранила «Аврору» даже во время разгрома русской эскадры. Да, кроме крокодила было убито 15 членов экипажа, в том числе и капитан Егоров. Однако крейсер вёл себя геройски – прикрывал своим корпусом изрешеченные броненосцы, сам получил больше десятка крупных пробоин, а в разгар боя ему перебило главный силовой кабель. Матрос-электрик Андрей Подлесный кабель восстановил, и «Аврора» продолжала сражаться.
По итогам боя крейсер тоже был среди счастливчиков. Из 38 кораблей эскадры только 4 прорвались во Владивосток. 21 корабль был либо потоплен в бою неприятелем, либо подорван своей командой. Ещё 7 кораблей сдались или были захвачены в плен. А 6 разошлись по нейтральным портам. «Аврора» в том числе.
На приколе
Дальнейшая судьба корабля не менее уникальна. И не потому, что «Аврора» стала музеем, – таких кораблей в мире больше 60. Дело в том, что ей на этом пути немыслимо везло. Представьте себе, даже несмотря на «выдающуюся роль» крейсера в Октябрьской революции, «Аврору» в 1941 г. планировали списать на слом – максимальный срок службы таких кораблей составлял 25 лет. Этому помешала война. Но «Аврора» и её команда достойно воевали и в Великую Отечественную. Отличился даже герой Цусимы матрос Подлесный – он заведовал строительством деревянных барж, которые в летний период заменяли Дорогу жизни.
Что было потом – известно всем. Музей и вечная стоянка.
7 июня 1099 войско крестоносцев, насчитывающее около пятнадцати тысяч пехотинцев и до полутора тысяч копий (как рыцарей так и просто конных воинов), подошло к Иерусалиму, гарнизон которого состоял (приблизительно) из тысячи профессиональных египетских воинов и несколько десятков тысяч вооруженных горожан-мусульман. Стены города, достигавшие восемнадцати метров, его размер и малочисленность крестоносного войска делали осаду весьма трудным предприятием, если не невозможным в принципе. В любой момент на выручку города могла подойти новая мусульманская армия, как это случилась ранее, при осаде Антиохии. Эмир Иерусалима Ифтикар ад-Даула хорошо подготовился к осаде: все колодцы вокруг города были уничтожены и отравлены, христианское население выслано или запуганно, деревья вырублены, а все что могло послужить подспорьем при осаде, уничтожено.
Все это не давало никакой надежды на правильную осаду, да крестоносцы и не собирались вести ее: их быстрый марш Иерусалим поставил армию в тяжелое положение, не было ни союзников, ни запасов, ни осадных орудий. Поэтому уже через шесть дней начался первый штурм, в котором у христиан была всего лишь одна осадная лестница. Разумеется, он провалился, причем, как говорят, первый достигший стены воин потерял обе руки.
Крестоносная армия страдала и если нехватка еды была несколько облегчена доставленным из Рамлы зерном, то вода стала настоящей проблемой: многие умирали от отравлений или обезвоживания, по свидетельствам очевидцев, даже за большие деньги нельзя было напиться толком, при этом речь шла только о грязной воде.
Ситуация продолжала ухудшатся, вскоре пришло известие о том, что генуэзская эскадра разбита египетским флотом... Но зато шесть уцелевших судов, с бесценным грузом - зерном и всевозможными материалами, необходимыми для подготовки штурма, смогли пробиться к крестоносцам в середине июня. Одновременно стало известно, что на выручку города идет новая египетская армия. Крестоносцы начали готовиться к штурму, потратив три недели на создание осадного парка (башни, лестницы, тараны, катапульты).
Ожесточение сторон
Ненависть, возраставшая день ото дня, достигла своего пика во время этой осады. Мусульмане, ненавидящие и боящиеся своих, как они думали, непобедимых врагов-людоедов (небезосновательно) почти каждый день затаскивали на стены кресты и демонстративно мочились и плевали на них. Европейцы ответили публичными казнями пленных, иногда используя их тела вместо камней для катапульт, а однажды послали в город живого мусульманина. Бедняга рухнул на землю не долетев до стены и вскоре умер...
Когда в начале июля крестоносцы босыми прошли крестным ходом вокруг города, распевая псалмы с пальмовыми ветвями в руках это вызвало еще большую ненависть у мусульман, ответивших выстрелами и проклятиями. Спустя пять дней начался штурм.
Взятие города
14 июля 1099 года отряды европейцев, экзальтированные, с ожиданием близкого конца света и наполненные ненавистью к мусульманам, пошли в бой за освобождение священного для них города. Как и ожидалось, обстрел городских стен не нанес особого ущерба, тогда как крестоносцам, двигающим свои осадные башни и таран, приходилось значительно тяжелее. Штурму предшествовала хитрость: за несколько недель до его начала, крестоносцы демонстративно построили высокую, на уровне городских стен, осадную башню, напротив четырехугольной городской башни в северо-западной части города. Видя это, мусульмане особенно укреплялись там, готовясь отразить атаку. Однако, башня оказалось с сюрпризом: в ночь перед штурмом ее разобрали, как детали конструктора, и собрали снова, на другом участке: сарацины были как громом поражены, увидев на следующее утро новые позиции наших машин и палаток.
Готфрид Бульонский, который и провел этот маневр, начал штурм с преодоления первой, низкой стены, чтобы потом получить возможность подвести свою башню к главной стене. Помочь в этой атаке должен был обитый железом боевой таран, который крестоносцы тащили к городу под прикрытием баллист и стрелков. Вскоре он пробил стену и загорелся, подожженный защитниками. Тут стало ясно, что таран, стоящий в проломе, мешает подвести башню и роли полностью переменились: крестоносцы пытались окончательно уничтожить его, а мусульмане потушить, поливая водой. Европейцы победили.
Атака Раймунда Тулузского и его французов между тем провалилась: мусульмане, ожидающие основной атаки именно там, вели настолько плотный обстрел, что атакующим не удалось даже толком подойти к стенам. Наступила ночь.
Утром воины Раймунда попытались опять подвести башню, но защитникам удалось поджечь ее и она развалилась. Между тем, атаки с нескольких направлений все же заставили мусульман разделить свои силы, а Готфрид сумел использовать это. Его люди катили башню к главной стене и вели отчаянный бой. Сам он находился в гуще сражения, на верхнем этаже своей башни. Риск был настолько велик, что в какой-то момент стоящему рядом с ним крестоносцу оторвало голову выстрелом из мусульманской баллисты. Защитники попытались применить секретное оружие - сбросили на пути у башни огромное бревно, пропитанное смесью, напоминающейгреческий огонь, однако крестоносцы были готовы и потушили его с помощью уксуса, заранее припасенного. Бревно убрали и движение продолжилось.
Наконец, восемнадцати метровая башня Готфрида была поставлена в нужном месте - там, где стена была достигала лишь пятнадцати метров. И в этот момент загорелась деревянная основа главной стены, вскореогонь охватил и крепостную башню, а дым вынудил защитников этого участка отступить. Лучники и арбалетчики крестоносцев смогли приблизится к стене, а люди Готфрида, используя один из защитных экранов башни, пошли в атаку. Наступил решающий момент - крестоносцы хватали лестницы и лезли на стену, мусульманская оборона в северной части города полностью рухнула.
Воины Раймунда Тулузского все еще вели свой малоудачный бой, когда внезапно обнаружили, что мусульмане бегут. Тогда и его люди ворвались в город...
После взятия
Точно известно только одно: город был разграблен, многие мусульмане - убиты. Точное число погибших неизвестно, источники разнятся. Мусульмане говорят о семидесяти тысячах, европейцы о десяти, а евреи - о трех. Тем не менее, учитывая то, что армия крестоносцев ворвалась в городе после тяжелой осады и трудного штурма, в условиях когда подавляющая часть защитников все еще была жива и вооружена, следует понимать - резня действительно была жестокой. Пленных, особенно в первые часы, практически не брали. А вот эмир - спасся, успев укрыться в одном из укреплений, он переждал и сумел выторговать себе жизнь и свободу, договорившись с Раймундом. Вообще, особым ожесточением отличились именно северо-французские и германские воины Готфрида, вынесшие на себе основную тяжесть атаки, они не давали пощады никому, не взирая на возраст и пол... Даже через полгода после этих событий, посетившие город впервые отмечали зловоние смерти, царившее в нем.
Тем менее, предприятие, успех которого казался немыслимым - Крестовый поход, проведенный в незнакомых, труднейших и враждебных условиях, все-таки удался.
В Оклахоме туристу не обязательно носить с собой карту города, нужно просто иногда посматривать на городские люки.
Люк в Оклахоме с картой города. Белой точкой обозначено место, где вы находитесь
Комментарии
RSS лента комментариев этой записи