Немного воспоминаний.

"Я увидел один из новых германских Тигров на расстоянии, примерно, 1000 метров и выстрелил по нему 7 раз. Я видел, как каждый наш снаряд отскакивал от лобовой и бортовой брони Тигра. Тигр развернул своё орудие и взорвал наш левый трак, убив водителя."
Командир английского танка Matilda (Тунис, 1943 г.)

"Наша колонна завязала бой с тремя Panzer VI на дистанциях от 200 до 800 метров. Мы остановили один из Тигров сосредоточенным огнём по его тракам. Это произошло уже после многочисленных попаданий в лобовую броню Тигра, которые не имели никакого эффекта.
Тигры уничтожили 8 наших танков M4, после чего мы вынуждены были отойти. Даже обездвиженный Тигр продолжал вести огонь по нашим отступающим танкам..."
Рапорт командира американского бронеполка (Северная Африка, 1943 г.)

"Я атаковал Тигр на дистанции 400 метров. Я произвёл 8-10 выстрелов бронебойными снарядами по боку и по башне танка. Снаряды просто отскакивали от него, а Тигр, уничтожив оба танка по моим флангам, спокойно отошёл."
Командир советского танка (1943 г.)

"Panzer VI, который немцы называют Тигром, появился около нашей позиции. Наша батарея открыла по нему огонь бронебойными снарядами, но ни один из выстрелов не был эффективным. После того, как к Тигру присоединилось ещё два танка, они ворвались на нашу позицию, и нам пришлось отступить."
Командир советской противотанковой батареи (1944 г.)

"Тигр выкатился из леса, ведя огонь с ходу. Он уничтожил шесть из наших Т-34 с дистанции 200-600 метров. Мы выпустили по нему где-то 20-30 снарядов, но все они отскочили от его брони. Нам пришлось вызывать воздушную поддержку, чтобы уничтожить его, но Тигр отступил в лес и скрылся."
Рапорт одного из членов экипажа советского танка Т-34 (Треблинка, 1944 г.)

"Наши новые танки "ИС" гораздо более приспособлены для борьбы с германскими танками Тигр. Тем не менее, я никогда не пошлю в бой свои Т-34 без поддержки хотя бы двух ИСов на каждый введённый немцами в бой Тигр..."
Высказывание советского гвардейского танкового командира (1944 г.)

"Я направил свою колонну Шерманов прямо на прятавшийся недалеко от Beauville Тигр. Тигр уничтожил 7 Шерманов из моей роты, прежде чем отступил. Мы вели огонь бронебойными и противотанковыми фугасными снарядами прямо по лобовой броне Тигра с расстояния всего 100 метров. Ни один из них не пробил его лобовую броню..."
Рапорт командира английского бронебатальона (Нормандия, 1944 г.)

"Мы заметили два Тигра из состава дивизии Das Reich на расстоянии 600 метров. Мы произвели 4 выстрела, которые не имели эффекта. Тигры развернулись и направились прямо к нам. Мы начали отступать после того, как потеряли 6 Шерманов.
Один из наших Firefly сумел таки поразить один из Тигров в левый бок, но через мгновение был сам уничтожен оставшимся Тигром. Мы увидели, как экипаж повреждённого Тигра покинул машину, и взобрался на броню своего товарища, после чего тот отступил. У нас не осталось ни одного танка, который не был бы объят пламенем..."
Рапорт одного из членов экипажа канадского M4 (Нормандия, 1944 г.)

"Наша рота столкнулась с тремя Тиграми, двигавшимися вдоль нашего правого фланга. Мы выпустили 12 бронебойных снарядов в боковую броню Тигров с дистанции 100-600 метров. Кроме сколов циммеритового покрытия, Тиграм не был нанесён никакой ущерб. До того как Тигры отошли, мы потеряли 4 Шермана и большое количество бронетранспортёров. Я идентифицировал один из Тигров как машину под номером 331 из состава танковой дивизии Liebestandarte..."
Рапорт одного из членов экипажа английского Шермана (Нормандия, 1944 г.)

//www.flickr.com/photos/155637875@N05/41530956714/in/dateposted-public/" rel="nofollow" target="_self" title="1880849_original">

"Мы заметили немецкую танковую колонну, в которую входили два Тигра, Пантера и два Panzer IV. Мы запросили танковую поддержку, которая прибыла в составе около 20-ти Firefly. Они успели уничтожить Пантеру и один из Panzer IV, когда Тигры начали поджигать их. Мы потеряли шесть Firefly в течение нескольких минут, а затем немцы отошли. Мы вели поддерживающий огонь из крупнокалиберных пулемётов и миномётов, который оказался неэффективным..."
Рапорт английского пехотного командира (Нормандия, 1944 г.)

"Я увидел 4 Тигра на расстоянии 1800 метров и открыл по ним огонь. Я выпустил 15 бронебойных снарядов, которые ударили в правые борта Тигров, но не причинили им никакого вреда..."
Рапорт командира английского Шермана (Нормандия, 1944 г.)

Рапорт генералу Эйзенхауэру, который хотел изучить все боевые возможности германских танков Пантера и Тигр.

"По моему мнению, Panzer VI Tiger является гораздо лучшим танком, чем наш Sherman. Его скорострельное орудие имеет гораздо большую максимальную дистанцию ведения огня, чем наши 76 мм орудия. "Тигр" с лёгкостью уничтожает наши танки на дистанциях 1000 и более метров. У меня нет примеров, когда Шерман смог уничтожить "Пантеру" или "Тигр" с расстояния более 300 метров.
Большинство германских танковых потерь на поле боя произошли либо от авианалётов, либо по техническим причинам. В противовес, 85% наших танковых потерь мы понесли в результате действий германских танков и противотанковой артиллерии...
Иногда мне приходилось видеть, как от брони Шермана отскакивал снаряд, но как же часто мне приходилось наблюдать, как такое происходило с "Тигром" и "Пантерой". Наши орудия не имеют такой пробивной силой, которой обладают скорострельные германские орудия.
Для доказательства этого, я могу привести случай, произошедший у El Beouf в августе 1944 году, когда снаряды нашего "Шермана" отскакивали от "Тигра" на небольшой дистанции. "Тигра" удалось остановить лишь когда наш Шерман разорвал ему один трак и заклинил башню."

спасибо

"Утром 14 декабря русские, несмотря на наш заградительный огонь, смогли вклиниться в основную линию нашей обороны. Батальон Аббата был полностью уничтожен. Сам капитан Аббт с несколькими оставшимися людьми смог пробиться к 1-й горнострелковой дивизии. В возникшую брешь неприятель нанес удар силами до батальона, проник в котловину, в которой располагался КП Аббта, и закрепился на ее окраинах.
         Но далее неприятель вклинился в наши позиции и правее. Между этими двумя местами прорывов, будучи к тому же под угрозой удара в тыл прорвавшимся русским батальоном, еще держалась "боевая группа Видмера", кучка егерей численностью около сорока человек под командованием обер-лейтенанта Видмера.
        Как единственный передовой артиллерийский наблюдатель, там находился также обер-лейтенант Лампарт, но он был ранен в колено. По счастью и удивительным образом сохранилась телефонная связь с Видмером, проходившая по центру правого прорыва русских сил.
       В течение ночи я велел перенацелить батареи на правую брешь на фронте, а утром пришел к Малтеру. Он не мог скрыть своей уверенности: - Я сам возглавлю атаку. Девятую точку я займу без артиллерийской подготовки. Мы находимся так близко от неприятеля, что сможем, ошеломив неожиданностью, прорвать его позиции. Артиллерии нужно будет только во время нашего наступления вести огонь вдоль нашей старой передовой, чтобы не дать русским подбросить подкрепление.

Атака имела частичный успех, хотя и стоила нам тяжелых потерь, однако соединение с "боевой группой Видмера" так и не было восстановлено. Мы вышли из блиндажа. Там Людвиг уже собрал девятнадцать беглецов с передовой, которые, преграждая путь, стояли вокруг него. Совсем молодой лейтенант, шедший к передовой, воззрился на эту толпу.
- Что здесь происходит? - с любопытством спросил он.
- Вы подошли как раз вовремя, - ответствовал Малтер. - Ведите этих людей обратно к передовой на их места. Сейчас мы пойдем в атаку. Нам будет нужен каждый человек.
- Итак, стройся! Рассчитаться!
Лейтенант говорил в таком доверительном тоне, с улыбающимся лицом, что его внутренняя уверенность тут же передалась солдатам. В одно мгновение все они снова явили отличное солдатское самообладание.
Все, кроме одного. Это был самый старший из них, в отличие от всех своих истощенных товарищей еще довольно упитанный солдат с окладистой черной бородой и беспокойными темными глазами. Живо жестикулируя, он отчаянно запротестовал:
- Я не могу идти туда. У меня температура - тридцать девять с половиной градусов.
- Но вы же не можете так точно это знать.
- Могу, мне только что измерил санитар.

Такая ситуация в боевой обстановке представлялась совершенно невероятной.
- Вам надо продержаться еще совсем немного, - сказал Малтер. - Во время атаки нам будет нужен каждый человек.
- Но я не могу, я действительно не могу. У меня жар - тридцать девять с половиной градусов.
Он горячился все больше и больше. Его глаза налились злобой, голос звучал угрожающе. В нем говорило обнаженное чувство самосохранения, непреодолимое желание выбраться из этого ада. Всякие воззвания к его чувству солдатского долга были бы бесполезны.
- Довольно разговоров. Вы идет со всеми, - сказал Малтер.
- Нет, я не могу и не стану этого делать.
Это было откровенное неповиновение приказу в боевой обстановке, принимая во внимание, что этот человек отнюдь не был так болен, как утверждал. Я напряженно ждал, что будет делать Малтер в этой трудной ситуации. Он сделал самое разумное, а именно ничего.
Он просто повернулся к еще бубнящему что-то солдату спиной и отдал приказ лейтенанту вместе с остальными следовать к передовой. Больной или симулянт - кто может знать, какое определение было бы здесь вернее? - на удивление твердыми шагами направился в сторону тыла.
- От него все равно не было бы толку, - сказал я Людвигу.

На этот раз атака увенчалась полным успехом. Соединение с "боевой группой Видмера" было восстановлено. Увы, обошлось это нам дорого, потери оказались тяжелыми. Мало кто из солдат вернулся из боя. Майор Малтер лежал раненый на своем командном пункте. Я заглянул к нему. Он трясся на своих нарах от раневой лихорадки, голова его была перебинтована, сквозь бинты проступала кровь. Осколок минометной мины попал ему в слуховой проход.
- Вам надо отправиться в лазарет, – сказал я.
- Нет, я останусь здесь. Долго все это будет так продолжаться? Как вы расцениваете положение?
- Русский батальон стоит уже между нашей линией обороны и командным пунктом.
- У меня есть просьба к вам. Позвоните сейчас генералу. Возможно, вас он послушает. Я ему уже несколько раньше все выложил и обрисовал ему наше положение во всех подробностях. Но ничего этим не достиг.
- Хорошо, я ему позвоню.
По телефону, установленному в моей палатке, я связался с командиром дивизии:
- Господин генерал, я считаю своим долгом высказать следующее. О сложившемся здесь положении господин генерал уже во всех подробностях информирован господином майором Малтером.

- Так точно.
- Тому, что это положение довольно непрочно, доказательств не требуется. Мы должны получить значительное подкрепление.
- Исключено.
- В таком случае существует только одно разумное решение: отвести фронт за Пшиш.
- Не может быть и речи.
- Господин генерал! Мне пришлось здесь довольно долго находиться, и на моих глазах егеря истекали кровью. Некоторые роты больше не существуют. Батальон Аббта уничтожен целиком. Передовую удерживает до смешного малое число защитников.
И они уже не в силах удерживать наши позиции, когда неприятель стоит в тылу главной линии обороны. Если мы сейчас оставим эти позиции, а в начале года со свежими силами отобьем их, будет гораздо меньше потерь, чем если мы будем тупо их удерживать. К тому же бесконечно удерживать что-то невозможно, тогда...
- Эрнстхаузен, - прервал меня генерал тоном, в котором мне послышалось волнение, - вы совершенно правы. Все, что вы мне тут наговорили, я уже высказал командиру корпуса, а тот доложил выше по команде и потребовал отвода фронта за Пшиш. Однако верховное командование потребовало удерживать водораздел у Туапсе до последнего человека.
- Господин генерал! Понимает ли верховное командование, что после того, как падет последний защитник этих позиций, они все равно будут потеряны и все жертвы окажутся напрасными?
- Я ничем не могу вам помочь. - Голос генерала снова стал холодным и деловым. - Позиции должны удерживаться.
- Слушаюсь, господин генерал.
Разговор был окончен.
- Ну что ж, тогда наши кости, пожалуй, останутся здесь, на Кавказе, - подвел итог мой адъютант.

После моего вчерашнего телефонного разговора с генералом мы были просто обескуражены, когда 16 декабря нам поступил приказ о том, что мы должны отступить со своих позиций западнее реки Пшиш на восточный берег реки. Ближайшей ночью нам предстояло совершить отход по спешно наведенной переправе, эвакуировав при этом все принадлежащее нам имущество и снаряжение. Ни один патрон не должен был попасть в руки врага.
Я облегченно сказал своему адъютанту:
- Наконец-то до самого высокого командования дошло, что было бы совершенным безумием продолжать удерживать эти практически потерянные позиции.
Мы даже не представляли себе, что речь при этом шла не об ограниченном тактическом мероприятии, но что этот день, 16 декабря 1942 года, ознаменует собой поворотный пункт во всей Второй мировой войне." - из воспоминаний майора 97-й егерской дивизии вермахта А.Эстернхаузена.

спасибо

ПО ЗАКОНАМ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ!

"На Украине уже было дело. Под Чернобылем. Нашу роту из второго эшелона перебрасывали к передовой, вводили в бой. Шли взводными колоннами. Вечерело. Впереди - деревня.

До фронта еще километра три. И вдруг из крайних хат - пулеметные очереди. "Наш взвод шел во главе колонны, так двоих сразу наповал, а еще троих ранило. Что такое? Откуда тут немцы?
   
Тут же развернулись в цепь. Один взвод зашел с фланга, пулеметные точки гранатами забросали. Взяли мы их без особого труда. Смотрим: немцев среди убитых мало, в основном власовцы. Троих живыми взяли.
   
Ротный наш курский был. Старший лейтенант. Как сейчас его помню: высокий, сухощавый, уже в годах. Ну, может, лет тридцати пяти так. До нас взводом командовал. В Курске у него семья была. Вся погибла. Бомба в дом попала. Жену и троих дочек - всех разом. Это мы знали.

В середине деревни, под вербами, три грузовика стояли. Моторы уже работали. Видать, драпануть хотели. В кабине одной из машин две девушки. С власовцами были. Но не в форме, а так, в платьишках. Привели всех в хату. Меня поставили охранять их. Вот потому-то я все и видел.
   
Пришел ротный. С убитыми попрощался и пришел. Ребят своих мы тут же, в деревне, и похоронили. Пленных поставили прямо в хате, вдоль стены. Ротный крайнему власовцу: "Как же ты, сукин сын, посмел присягу нарушить?" - "В плен попал. Невыносимо было. Простите!"
   
Ротный ему: "Прощаю" - и в лоб из ТТ. Другому: "А ты почему немецкую форму надел?" - "Простите". И на колени упал. "Видать, и перед немцами ты так же унижался, на коленях стоял? Прощаю". И ему - в лоб. Третий весь трясется, голову опустил, белый весь как мел. "А ты?" Тот молчит. Только слышно, как зубы стучат. "И тебя прощаю".

Дальше девчата стоят. У них руки-ноги тоже ходуном ходят. Ротный им: "А вы как сюда попали?" А сам уже свой ТТ в кобуру прячет. Ярость в нем вроде как улеглась, только руки трясутся, никак пистолетом в кобуру не попадет.
       
"Обслуживали их?" - "Обслуживали". - "Эх вы, шкуры! Подстилки немецкие! А если прикажу мою роту обслужить?" -  "Обслужим, - говорят. - Только, дяденька, отпустите". Молчит наш ротный, на них посматривает.
Скулы у него так и прыгают. Гляжу, злоба в нем еще играет. "А откуда ж вы родом?" - спрашивает и ремешок кобуры      уже застегивает. Они ему: "Курские". - "Что-о?! Ку-рс-ки-е?!" - "Да, дяденька, курские". - "Нет! Нет и не будет никогда в Курске блядей немецких!" И тут же...., и обеих тут же положил. Ох, натерпелся я тогда! Стоял ни живой ни мертвый. А ночью ротный напился. К передовой его везли на подводе.

Перед форсированием Днепра был такой случай. Разведчики наши притащили языка. А жители привели своего, в немецкой форме. Власовца. И где они его прихватили? Говорят, у бабешки какой-то прятался. Немец оказался из эсэсовской дивизии. Ни слова из него не вытащили. И повесили их, обоих, возле штаба полка. Немца - за шею. А власовца - за ноги. Долго он так, вниз головой, болтался. Немец сразу затих. А этот еще долго живой был.
   
Как-то, помню, стоим на переправе. Уже не помню, на какой реке это было. Там же, в Восточной Пруссии. Навстречу гонят колонну пленных. Ждем, пока их проведут.
     
И вдруг один из колонны выскакивает к нам: "Товарищи, дайте закурить!" Во взводе у нас был матрос, звали его Иваном Николаичем. Годов, может, так под сорок. Нам, молодым, он казался стариком.
     
Мы его и звали по имени-отчеству. Глядим, наш Иван Николаич мигом с плеча автомат — и чирк его! Тот сразу и завалился. А Иван Николаич весь вскипел! И дальше бы, наверно, очередью повел. Подскочила охрана: "Что такое?! Кто стрелял?!" А мы уже Ивана Николаича затолкали в свою колонну: "Не знаем кто. Наши не стреляли".

А после, когда на другую сторону реки перешли, его и спрашиваем: "Ты что ж это, Иван Николаич?" - "Такие товарищи, - говорит, - всю мою семью расстреляли в Псковской области".Власовцы.

В Познани наш взвод наскочил на пулемет. Наступали вдоль домов. Обычный уличный бой. Продвигались хорошо. Немцы где начнут стрельбу, мы тут же — из всех стволов. Ребята зайдут, пару гранат бросят и дальше пошли. А тут — прихватил нас… Вперед - ни шагу. Режет, сволочь, длинными очередями. И стреляет точно, со знанием дела. Чуть кто из наших ребят голову поднимет или перекатится в сторону, к тротуарному брусу, смотришь, уже в луже крови лежит.

Мы отползли и начали обходить его сбоку. Но к самому пулемету подойти все же не можем. И гранату кинуть нельзя - стена. А слышим, как рядом совсем, вот, за стеной, лупит. А как его достать? Тогда мы пробили стену, пролезли туда и схватили этого пулеметчика. Оказалось, власовец! Нашивки на рукаве.

Русская освободительная армия. Вроде. Схватили мы этого "освободителя", поволокли. А вторым номером у него немец был. Ребята его сразу застрелили. А этого затащили на седьмой этаж и сбросили вниз.
Когда вытолкнули на балкон и он все понял, как заплачет! Что-то пытался сказать. Но кто его будет слушать, когда он стольких наших ребят положил?!"- из воспоминаний сержанта 74-й гвардейской стрелковой дивизии 29-го гв.стр.корп. 8-й гв.армии Н.С.Жаворонкова.

спасибо

"12 декабря 1943 года мы вдвоем с напарником, на истребителях Ла-5, вылетели на свободную охоту в район немецкого аэродрома возле города Апостолова на Украине. Моим ведомым был очень сильный летчик нашего полка - Петр Кальсин.
       
При подходе к вражескому аэродрому, а полет выполнялся в очень сложных метеоусловиях, мне удалось обнаружить "Фоккевульф-189", так называемую "раму" - самый неприятный самолет для наших пехотинцев.
       
Появление этого самолета - разведчика и корректировщика - над нашими позициями всегда означало только одно - сразу вслед за этим последует мощный артиллерийский удар или авиационный налет.
       
Увидев этот самолет, я передал ведомому: "Петя, атакую, прикрывай!" Подхожу к "раме", ближе уж некуда, и открываю огонь! Но в это же самое время немецкий летчик энергично наклонил свой самолет.
ФВ-189 имел два фюзеляжа и когда я заходил в атаку, то заходил таким образом, чтобы задний стрелок противника не мог меня видеть - ему мешала балка фюзеляжа.
       
Но тут вдруг немец резко кренит свой самолет, и мы открыли огонь одновременно. Моя очередь была хорошей, прошла по кабине, а высота была метров 100, ФВ-189 накренился и с небольшим углом врезался в землю!
     
Но его стрелок успел подбить и мой самолет. И я вынужден был садиться рядом со сбитой мною "рамой", примерно в 80-90 км от линии фронта. Машина моя загорелась, да что там загорелась – вспыхнула! И ко всему прочему, тут же отказал двигатель. Одежда на мне горела.

Когда сел и открыл фонарь, сильный поток воздуха вырвал пламя из кабины и ударил в лицо. Я кинулся бежать от самолета. Но куда бежать? С одной стороны - хвосты немецких самолетов, это же рядом с их аэродромом было.
       
Оттуда передали "раме", что я атакую, поэтому немец и успел сманеврировать. С другой стороны была колона немецких автомашин, и только где-то вдалеке белели хаты. И я побежал по направлению к хатам. Одежда горела, скинул унты, меховые брюки и продолжал бежать...
       
И вдруг я услышал рев авиационного двигателя. Сначала подумал, что это немцы - поднимают в воздух свое дежурное звено. Но потом, по звуку, понял, что это наш Ла-5. Смотрю, а это мой товарищ - уже выпустил шасси и хочет сесть рядом со мной. В снег.
       
Но он не видит глубоких борозд в снегу, и, понимая, что он сразу же перевернется, я стал показывать ему знаками: "Уходи!" От его винта уже шли снежные буруны, когда он взмыл вверх. Ну, теперь уже кажется все...
       
Но товарищ не бросил меня. Увидев, как надо заходить на посадку, чтобы не попасть поперек этих борозд, Петя Кальсин начал новый заход. Для этого ему пришлось пройти над немецким аэродромом, и по нему ударили зенитки!
     
Я подбегаю к приземлившемуся самолету и прыгаю за спину товарища. Он энергично дал обороты двигателю, но машина застряла в снегу, и я понял, что мы не взлетим...

//www.flickr.com/photos/155637875@N05/40272321580/in/dateposted-public/" rel="nofollow" target="_self" title="SB-2bi Russian soviet aircraft">
     
Взлетать не давал снег и центровка самолета, он сразу шел на нос, бил винтом по земле, винт даже погнулся. В хвостовой части самолета был небольшой люк, куда ставили аккумулятор.
     
Содрав ногти, я открыл этот люк, и, просунув туда голову и плечи, пытался раскачать самолет, чтобы он хотя бы сдвинулся с места. Через некоторое время чувствую, что ноги куда-то как бы уходят - мы начали разбег!
     
Последнее, что я видел, когда садился на своей горящей машине - немцы, часть из которых бежали к сбитой "раме", а часть к моему самолету. И когда я раскачивал самолет Петра Кальсина, то все время думал, как бы немцы не схватили меня за ноги...
     
Произвели взлет. Я потом пролез ближе к кабине летчика, горючего почти уже не оставалось, шасси, поврежденное немецкими зенитками, не убиралось. На очень маленькой скорости мы все же дотянули до своего аэродрома и сели.
     
Я сильно обгорел. После того, как меня вытащили из самолета, я успел доложить по телефону командиру полка - Дважды Герою Советского Союза Василию Зайцеву - о том, что с нами произошло. Он выехал к нам, но встретиться с ним не удалось - я потерял сознание и очнулся уже в госпитале.
     
Командующий фронтом Р. Малиновский издал специальный приказ о героическом подвиге летчиков полка, где ставил в пример Петю Кальсина, приказал подготовить на него представление к званию Героя.
     
У Пети Кальсина было тогда на счету 16 сбитых самолетов. Но на второй день моего пребывания в госпитале, я вдруг получил известие, что Петя Кальсин не вернулся с боевого задания... Героя ему так и не дали...

После войны я спрашивал Малиновского, когда он был уже Министром обороны: "Почему моему товарищу не дали Героя?" Малиновский ответил: "Да, это был замечательный подвиг. А почему не дали? Если бы он был сбит, погиб, а он - "не вернулся с задания...пропал без вести"...
       
Звание Героя Советского Союза я получил 4 февраля 1944 года, имея 17 побед. Воевать начал только с апреля 1943-го, всего сбил 19 самолетов противника, совершил 252 боевых вылета. Победу я встречал в Москве, на Красной площади, в строю.
       
Это был сводный полк Героев Советского Союза Первого Украинского фронта. От нашего полка было два человека - Дважды Герой Советского Союза Виталий Попков и я." - из воспоминаний ст.лейтенанта (в 1943-м) штурмана эскадрильи 5-го Гвардейского истребительного авиационного полка Г.А.Баевского.

Г. А. Баевский.

//www.flickr.com/photos/155637875@N05/28207374388/in/dateposted-public/" rel="nofollow" target="_self" title="1619108_original">

спасибо