Дорогами войны

О войне я начал узнавать от своего деда по матери. Алексей Ильич Старых, ныне покойный, был самый что ни есть рядовой войны — артиллерист, подносчик боеприпасов к орудию. Правду о войне я узнавал скупую, ибо рассказывать дед не любил, а может быть, не умел. И все же отдельные эпизоды засели в памяти крепко. Однажды зашел разговор об отступлении нашей армии. 

ТОГДА захотелось узнать, почему же, в конце концов, мы победили, если солдата пленил страх, если танки врага наводили ужас, узнать точку зрения самого рядового участника той большой Отечественной войны 1941-1945 годов. Как же все-таки мы выстояли, переломили ход борьбы...

«Как выстояли? — переспрашивал дед и отвечал. — Да просто выстояли. У нас же приказ был — не отступать. Помню, танки прут, а сержант Потапов — земляк наш, откуда-то с Рязанщины, голос луженый у него такой, кричит: Старых, снаряд, снаряд и матерится. Чуть замешкался, Потапов тут же: застрелю... Пушка бабахает, сержант орет благим матом, мне не до танков, подноси снаряды успевай. Все страшно было — и танки, и пушка стреляющая, и сержант страшен. Сначала отступали, а потом... Мы хоть и рядовые, а понимали: все время пятиться-то нельзя, так всю Россию проотступаешь, и где могли — держались.

А немец-то в этом деле маху дал. Он ведь по-другому воевал. Вот прет он, мы подбили его две машины, и он назад, считает, что завтра реванш возьмет, обойдет нас. На рожон-то не лез, боялся. Страх-то, он, видно, с двух сторон был... А как мы поняли, где слаб фриц, то тут все и решилось...

Вот так просто бывший солдат объяснил причину того, что потом, через 1 418 дней и ночей после памятного 22 июня 1941-го, приведет к Великой Победе: мол, «переломили себя». Дед мой, к слову, ушедший на фронт в июле 1941-го из своего родного села Дубового Рязанской области (ныне Чаплыгинского района Липецкой области), до Берлина не дошел (дошли другие), свои фронтовые сто грамм за победу опрокинул под Кенигсбергом, оттуда с полком был переброшен на Дальний Восток, воевал, как он говорил сам, с японцем.

Переломили себя... Видимо, так. Рядовой сорок четвертого, победного сорок пятого отличался от рядового сорок первого, сорок второго... Он более смел и отважен, более смекалист и опытен. Но стал таким потому, что взял суровые уроки у солдата, которому пришлось познавать войну с самого ее начала. Без тех, кто встретил врага 22 июня 1941-го, не было бы и 9 мая 1945-го.

Однажды с группой экскурсантов я разглядывал фотографию в экспозиции о войне в одном из московских музеев — группу солдат сорок первого, молодых красноармейцев. Солдаты как солдаты, лица как лица, подобных снимков у нас в стране хранится много. И вот, когда уже перевел взгляд на другой экспонат, голос экскурсовода заставил вновь обратиться к снимку, а затем открыл такое, чего ранее не знал о войне, точнее, рельефно, осязаемо не представлял. А сказано было примерно следующее: на снимке вы видите группу солдат, начинавших войну в июне сорок первого, большинство из них погибли на полях сражений в первый год войны, до Победы дожили единицы.

Вот как оно, оказывается, обстояло дело. Первые составы, если так можно сказать, нашей армии полегли, усыпав своими телами просторы державы, погибли, и в сорок пятом брала Берлин и освобождала Прагу, по сути, другая армия, другие люди.

Полегли, сделав, кто больший, кто меньший вклад в Победу, но обязательно приблизив ее.

Они погибали, чтобы выстоять, чтобы победить. Они сражались, как львы, как дьяволы, как сверхчеловеки, — наши рядовые Победы. Вот как оценил стойкость советского солдата в боях за Сталинград рядовой немецкий солдат.

Приведу выдержки из дневника:

16 сентября 1942 года. Наш батальон вместе с танками атакует элеватор, из которого валит дым — горит пшеница, говорят, русские сами подожгли ее. Батальон несет тяжелые потери. В ротах осталось по 60 человек. В элеваторе сражаются не люди, а дьяволы, которых не берут ни пуля, ни огонь.

ИЗ СВОДОК СОВИНФОРМБЮРО: В течение 16 сентября наши войска вели ожесточённые бои с противником на северо-западной окраине Сталинграда и в районе Моздок. На других фронтах существенных изменений не произошло.

18 сентября 1942 года. Бои идут в самом элеваторе. Русские внутри него обречены. Наш батальонный командир говорит, что комиссары приказали этим людям сражаться в элеваторе до конца. Если все здания в Сталинграде будут обороняться, как это, ни один из моих сослуживцев не вернется домой.

Именно рядовой солдат, в первую очередь, сломал хребет гитлеровской машине. Он заплатил и самую большую цену за Победу. Конечно, погибали на фронте и генералы, даже в чине командующего фронтом, попадали в плен и уничтожались гитлеровцами, прежде всего, комиссары и политруки, и все же дороги Победы мостили главным образом они — рядовые войны.

За годы Великой Отечественной безвозвратные потери наших Вооруженных Сил составили — 8 млн 668 тыс. 400 чел., из них почти 7,5 млн рядовых, сержантов, старшин.

РЯДОВОЙ солдат сломал хребет гитлеровской машине, заплатил самую большую цену за Победу. И он, этот рядовой солдат, более всех выхлебал горького месива войны, проделал черновой работы. Ведь война — это не только бои, это еще и страшный каждодневный нечеловеческий труд. Что только не превозмог наш солдат. Он исколесил в своих кирзачах тысячи километров, вместо лошадей тащил на себе орудия через овраги и болота, месяцами в страшный холод жил в окопах, в жару кормил вшей и мошкару, погибал не только от вражеских пуль и осколков снарядов, но и умирал от тифа и дизентерии, рыл окопы и траншеи, прокладывал колонные пути...

Вот конкретика. Хочу обратиться вместе с читателем к воспоминаниям маршала Кирилла Мерецкова. Мне более всего запомнился его рассказ о действиях войск Волховского фронта, которые в январе 1944-го собирались прорвать вражескую оборону под Новгородом, продвинуться до Луги и расколоть группу немецких армий «Север». Написана главка сухим военным языком и запомнилась не яркостью стиля. Другим. Вот что вспоминал маршал о подготовке к операции. 

МЕРЕЦКОВ К.А. На службе народу. — М., 1968.

«Было построено дополнительно много траншей и ходов сообщения, оборудованы позиции для ведения огня прямой наводкой и передовые наблюдательные пункты, подвезены сотни тонн боеприпасов. Инженерные войска отремонтировали все дороги, построили ряд новых мостов и соорудили паром для тяжелых танков через реку Волхов. К сожалению, свирепые морозы и метели сорвали впоследствии его работу. Тогда саперы, работая в ледяной воде, навели мост особой конструкции, и тяжелые танки были переправлены на левый берег.

...Исходный рубеж для атаки был оборудован на всем протяжении не далее чем в 300 метрах от переднего края вражеской обороны, а кое-где в 100 метрах, причем для каждого батальона сделали по три-четыре снежные траншеи в сторону противника. В минных полях проделали 150 проходов шириной от 12 до 30 метров, сняв 7 тысяч мин различного устройства. На правом фланге 59-й армии оборудовали ложный район сосредоточения войск»

Сколько солдатского труда за словами и цифрами, приведенными маршалом, и какого! Соорудили в свирепый мороз паром, так тот же мороз да метели не дали возможность им воспользоваться. Тогда полезли в ледяную воду... А работа на минном поле? Но, оказывается, это не все, солдат всего-навсего сделал для себя подготовительную работу.

«14 января, в 10.30 утра, после полуторачасовой артподготовки танки прорыва и пехота двинулись с рубежа Любцы, Слутка на фашистские позиции, — вспоминал маршал. — Плохая погода затрудняла артиллерии вести прицельный огонь, а из-за низкой облачности авиация вообще не сумела принять участие в подготовке наступления и вступила в действие только на второй день. Часть танков застряла в болоте: внезапная оттепель, необычная для января, превратила поросшие кустами кочковатые ледяные поля в грязное месиво. Я волновался. С переднего края передали, что отдельные полки 6-го и 14-го стрелковых корпусов вышли на рубеж атаки за несколько минут до окончания артподготовки, и когда артиллерия перенесла огонь в глубину, полки эти ворвались в оборону противника. Удар оказался столь мощным, внезапным и стремительным, что первая позиция гитлеровской обороны сразу же перешла в наши руки, а 15 января была перерезана железная дорога Новгород-Чудово».

Вот он русский чудо-солдат. Авиация бездействует, танки застряли, а он врывается в оборону противника. Да, без полководцев победы не бывает, но добывают ее они — рядовые.

Здесь, думается, уместными будут воспоминания командира саперного взвода 371-го стрелкового полка 3-й Московской коммунистической дивизии, подчеркнем, ополченской, фронтового сержанта Станислава Иофина. Беседа состоялась накануне 65-летия Победы.

«В ходе контрнаступления под Москвой мои однополчане, пехотинцы-ополченцы, проявляли волю, мужество, массовый героизм, — рассказывал Станислав Леонидович, — и бойцы, и командиры, и политработники. 22 февраля 1942 года совершил подвиг командир роты автоматчиков 528-го стрелкового полка младший лейтенант Анатолий Евгеньевич Халин. Он закрыл собой в ходе наступления амбразуру вражеского дзота. Перед этим крикнул политруку: «Принимай командование ротой, я к дзоту». И по-пластунски двинулся с гранатами вперед. Пытался подавить огневую точку гранатами, но огонь не прекратился. И тогда он бросился на амбразуру. Одновременно аналогичный подвиг совершил пулеметчик нашего 371-го полка сержант Дмитрий Окороков. Отмечу, это случилось за год до подвига Александра Матросова. В последующих боях такой же подвиг совершили воины нашего полка младший лейтенант Ф. Штрайхер и боец П. Лыжин.

Но я хочу сказать о другом: одного героизма на фронте мало, героизм нужно помножить на профессионализм, — нужно уметь бить врага, — и на каждодневный труд. Вот, к слову, фронтовая судьба сапера, она не самая легкая. Наступает стрелковый полк. Вам приказывают к утреннему наступлению подготовить зигзагообразные окопы в снегу для того, чтобы утром пехота могла наступать малой кровью, не поверху же им идти, действительно. И ты часами со снегом борешься. Пробираешься к объекту наступления, к деревушке, к примеру, а там минное поле... Обнаруживаешь на ощупь мину, «устраняешь» ее, делаешь безопасный проход. Встретилась колючая проволока — режешь ее.

Все это требовало большого напряжения — физического и нервного. Немцы регулярно пускали осветительные ракеты и стреляли наугад из пулемета трассирующими пулями веером. После выполнения задачи мы, совсем измочаленные, возвращались обратно, а утром шли в наступление вместе с пехотой. Если наступление удачное, то пехота отдыхает, а саперам — нужно построить НП, землянку для командования, и многое чего еще сделать. Зимой это очень непросто — нужно раскидать снег, продолбить шурфы, так как земля до метра в глубину мерзлая, в шурфы заложить взрывчатку, взорвать ее, потом поработать на славу лопатами, ломами. Поскольку болотистая местность и углубиться особенно нельзя, надо делать сруб в три-четыре, а то и в пять звеньев. Значит, нужно валить деревья, очистить их от сучьев, распилить, и сверху — тоже накат бревенчатый соорудить. Своих погибших боевых товарищей мы, в основном, хоронили. Такова фронтовая судьба сапера. У нас была такая поговорка: у отца было три сына — двое умных, а третий сапер: так над собой смеялись. И все же у пехотинца судьба была еще тяжелей».

А теперь возвращусь на миг к воспоминаниям о своем деде. Мне было интересно: сколько километров исколесил он по просторам Европы и Азии, сколько прошагал по фронтовым дорогам, сколько пудов снарядов перетаскал. Все, что я тогда выбил из деда: «Кто их считал, километры-то, не до этого было...» Но, оказалось, подсчитать километры примерно можно.

В преддверии Победы я брал интервью у минометчика Великой Отечественной, полного кавалера ордена Славы сержанта Александра Акиньшина. Завел с ним разговор о черновой работе, что ложилась на солдатские плечи в годы войны. И он мне поведал, что по просьбе Константина Симонова (ему требовалось для фильма) подсчитывал эту самую тяжелую работу в километрах, килограммах. Подсчитал и сам удивился — чего только не пришлось хлебнуть матушке-пехоте.

В должности наводчика орудия сержант Акиньшин расстрелял за войну около 6 000 мин, то есть 100 тонн. Его расчет подавил и уничтожил 14 противотанковых орудий, 10 минометов, около полусотни пулеметов, восемь автомашин и бронетранспортеров, 500 человек пехоты.

Вот он солдатский труд в цифрах. У кого-то, видимо, километров поменьше, как и пудов перетасканного металла, но, безусловно, у кого-то эти цифры круче. Цифры, без которых не было бы Победы.

РЯДОВЫЕ Победы... Кого мы знаем из них?

Великую Героиню Зою Космодемьянскую!

Александра Матросова, чей благородный порыв спас жизни десяткам сослуживцев.

Юрия Смирнова, погибшего под пытками врага, но не сообщившего интересующих их данных.

Мелитона Кантарию и Михаила Егорова, водрузивших стяг Отечества над Рейхстагом.

И все-таки таких десятки, ну, сотни, что на слуху. А Победу добывали миллионы. Добывал ее тот НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ, что лежит у Кремлевской стены в Александровском саду в Москве.

34 млн 476,7 тыс. человек надели в течение войны шинели и в большинстве своем солдатские. Ежегодно находилось в строю — 10,5-11,5 млн чел., причем добрая половина — в действующей армии.

И все же первых среди равных мы обязаны помнить, ибо они подчеркивают колорит фигуры рядового бойца, вынесшего все тяготы войны и принесшего Победу.

РЯДОВЫЕ войны, рядовые Победы. Так много стоит за этими словами, как объемны они... Это первым почувствовал Александр Твардовский, когда начинал книгу о Василии Теркине, о чем и признался в поэме. Что еще? И все, пожалуй.
Словом, книга про бойца
Без начала, без конца.
Почему так – без начала?
Потому, что сроку мало
Начинать ее сначала.
Почему же без конца?
Просто жалко молодца.

Да, даже мастерски выписанный Твардовским Василий Теркин не может претендовать на собирательный образ нашего рядового солдата, принесшего на своих плечах Победу. Не может, потому что Победу ковала не просто армия великого народа, а сам народ, надевший форму рядового. Да, имя освободителя — народ, а точнее, народы нашей некогда единой державы.

Вглядитесь в публикуемые фото. На них рядовые войны — те, кто весной сорок пятого подарил нам Победу.

Анатолий ДОКУЧАЕВ,
внук рядового войны

1941-1945. Из блокнота рядового Котова
Все дальше уходит от нас 9 мая 1945 года, но мы по-прежнему помним, какой ценой досталась победа нашим дедам, и каждый год отмечаем этот прекрасный и трагичный праздник вместе с ветеранами.

А ветеранов остается все меньше и меньше… Накануне решил позвонить старому своему знакомому, 92-летнему бывшему фронтовику Алексею Семеновичу Котову. Собственно, в канун Дня Победы я прихожу к нему в гости много лет подряд — даже собирался писать о нем книгу, да как-то не сложилось. Пьем чай, он вспоминает фронт, свою пехотную службу. Он воевал три года подряд в звании рядового, получил два ранения, и после госпиталя всегда возвращался именно в свой полк, в свою роту. За три года личный состав роты полностью сменился четыре раза.

Набираю его номер — а его старшая дочь вдруг говорит, что Алексей Семенович несколько недель назад ушел из жизни. И что-то оборвалось в душе… И очень мне тогда стало жаль, что так все-таки и не взялся всерьез написать книжку про простого рядового солдата Великой войны. У меня осталась общая тетрадка, исписанная ветераном, — много лет он вел своеобразный дневник. В тетрадке нет подробностей боев, описаний героических подвигов. Зато есть очень правдивые слова об окопной жизни.

И горькие размышления, появившиеся за последние 20 лет. Ему казалось, что о ветеранах заботились только во времена СССР, а в новой России о них забыли. Переубедить его не было никакой возможности — он стоял на своем твердо, как на боевой позиции, как говорится, ни шагу назад… Ну что ж, это его мнение. А мне все-таки кажется, что как раз в последние годы забота о ветеранах усилилась. Может, потому, что их осталось так мало и все они в предельном возрасте.

Что я могу сделать для ушедшего из жизни рядового Котова? Ну, разве что опубликовать хотя бы несколько цитат из его заветной тетрадки, раз уж книжку о нем написать так и не сподобился.

"Ботинки с обмотками в окопах мне лучше носить зимой, а вот осенью и весной лучше сапоги. В прошлую зиму старшина выдал мне валенки, спасибо ему, а то совсем бы без ног остался…"

"Трехлинейка лучше ППШ, надежнее. Что толку от пукалки, из нее пули до немецких окопов не долетают. А "мосинка" — это дело. Как-то за один день двух немцев подстрелил, ну, или ранил, не знаю. А до них был чуть ли не километр. Хорошая винтовка".

"Комиссар ругается, что не все в атаке кричат "За Сталина!". А чего мне этот Сталин… Да и "За Родину" кричать как-то неохота. Вот "За Нюру!" — я бы покричал от души. (Алексей успел жениться до войны, это имя его жены. — Ред.) И вообще — буду молча в атаку ходить. Ну, или материться, что ли, как всегда…".

"Опять не дали водки, старшина говорит, термос прострелили, где она хранилась. Ну врет, наверное. Хорошо, что во фляжке еще что-то булькает. И две банки тушенки в блиндаже припрятаны. Как-то душу греет, когда знаешь, что голодным не останешься".

"Хоронили трех бойцов из нашего взвода. Одного из них знаю хорошо, земляк. Молча постояли, ротный попросил меня написать его родственникам. Не буду писать. Все равно им похоронка придет. А от моего письма они только больше плакать будут…"

"Когда война кончится, никогда оружия в руку не возьму. Хватит, настрелялся. Даже на охоту ходить не буду. А вот на рыбалку — обязательно. В окопе по колено воды, что ж тут рыба-то не водится? Надо у взводного удочку попросить… Пусть хоть улыбнется, что ли. А то совсем смурной лейтенант ходит. За этот месяц уже третий взводный меняется. Вот не везет лейтенантикам…"

Наверное, трудно назвать то, что записывал в свою тетрадку-дневничок Алексей Семенович, воспоминаниями или мемуарами. Простые солдатские мысли, без затей и философствования. Но, кажется, именно такие мысли из потрепанной тетрадки гораздо больше берут за душу, чем философствования из толстой книжки. Именно с такими мыслями простые русские солдаты и ковали Великую Победу!

спасибо