Памяти 13 штрафного батальона.

О том, что здесь происходило в августе 1944, в советских и нынешних молдавских учебниках по истории говорилось неоднозначно. Мало кто знал, что здесь в августе в кровавой бойне полегли практически все офицеры-штрафники. События в тот период здесь развивались трагически.

Перейдя Днестр в начале мая и углубившись на правом берегу на расстояние 12-15 км, советские войска, в том числе и 13-й штрафбат, начали затем, вгрызаясь в землю, отступать под натиском превосходящих сил врага. Денис Доги опубликовал в своем блоге воспоминания одного из участников тех событий, о которых говорили и другие оставшиеся в живых офицеры штрафбата.

Это был уже второй год моей войны. Начал я её 14 августа 1943 года, а 18 августа был первый раз ранен на Северском Донце под Голой долиной у села Долгенькое . Второй раз был ранен под Кривым Рогом 7 ноября 1943 года.
После госпиталя, с февраля 1944 года, я – младший лейтенант, командир взвода связи в батарее управления 9-ой Запорожской трижды орденоносной артиллеристской дивизии прорыва Резерва Верховного Главнокомандующего (РВГК).
В конце апреля 1944 года Шерпенский плацдарм захватила 8-я Гвардейская армия генерала В.И. Чуйкова. Плацдарм большой. От села Спея до села Пугачены почти 12 км по фронту и 5-8 км в глубину.

(фото сделано аккурат со стороны противника)

9-я артдивизия прорыва РВГК была переброшена в район Шерпенского плацдарма 6-го мая 1944 года. Передовой наблюдательный пункт (ПНП) дивизии был расположен на высотах, где сейчас находится мемориал воинской славы «Шерпенский плацдарм» .
Мне было приказано дать связь из штаба дивизии от села Ташлык , на левом берегу реки Днестр, на ПНП и оттуда на наблюдательные пункты артиллеристских бригад нашей дивизии. От штаба до ПНП были размотаны почти 20 катушек кабеля – около 8 км. Это было 9-го мая 1944 года. Так как утром 10-го мая предполагалось начало наступления на Кишинёв, до которого по прямой было около 30 км, начальник связи дивизии майор Гурфов приказал весь резерв кабеля держать на ПНП. К вечеру 9-го мая связь на ПНП была готова. Весь резерв кабеля находился на узле связи, расположенном под горой, а на горе – наблюдательный пункт.
До этого, числа 6-8 мая, у всего состава связистов и, частично, у огневых расчетов дивизии было полностью отобрано личное оружие: карабины и автоматы. Считали, что при наступлении оно нам не нужно. Всё наше оружие было передано в пехоту, поспешно набранную из местных крестьян. Обмундирования для них тоже не было и эту «пехоту», в жилетках и пиджачках с нашими карабинами, положили перед нашими наблюдательными пунктами. Многие из «пехотинцев» держали в руках карабины впервые в жизни.

Все эти дни по плацдарму, очевидно, свободно ходили румынские разведчики, и отличить их от местных крестьян молдаван было совершенно невозможно. На ПНП 9-го мая вечером не было ни одного артиллеристского офицера, только я и несколько телефонистов моего взвода. Где-то уже поздно вечером, перед нашим НП показался немецкий бронетранспортер и вслепую начал поливать впереди себя из крупнокалиберного пулемёта. За ним показались немецкие автоматчики, хорошо видимые ночью на фоне позднего вечернего неба.
Я растерялся, стало очень страшно. Телефонисты с НП бригад сообщили, что на них тоже выходят бронетранспортеры и автоматчики. Спрашивали: «Что делать?». Я им приказал сообщить в штаб, снимать аппаратуру, кабель бросить и отходить к переправе, так как знал, что они тоже без оружия.
Все эти годы и сейчас я сам себе признаюсь, что струсил, но тогда и сейчас понимаю, что другого решения не было - или уходить, или плен. Вооруженную нашими карабинами пехоту, которая днем была перед нами, мы тогда не видели.
Под покровом ночи мы начали отходить, вынося с собой всю аппаратуру. Весь кабель мы поднять не могли, и я приказал его бросить в блиндаже узла связи, который мы обвалили. Всю ночь мы отходили к переправам, а немцы, не видя нас, осторожно двигались сзади, продолжая обстреливать впереди себя редким огнём с бронетранспортёров из крупнокалиберного пулемёта. Летняя ночь очень короткая, но ещё в темноте к моей группе присоединился раненый в руку и голову пехотный капитан. Говорил, что он командир стрелкового батальона, что офицеров в батальоне перестреляли, его ранили, но он смог уйти, а батальон румыны увели к немцам.
Справа и слева от нас, иногда был слышен бой, но не такой упорный и героический, как описывает В.И. Чуйков , бои усилились с рассветом и ближе к Днестру. Ночью к нам подошла группа огневиков из нашей дивизии, один даже нес замок от орудия, а пушку, говорит, взорвали. Оружия у них мы не видели. Ни одного нашего танка мы не видели. С рассветом появились немецкие самолёты и над нами все время висели 40-50 «Юнкерсов» и ни одного нашего истребителя. В этот день брали Севастополь и вся наша авиация была, очевидно, там. Какими силами готовилось наше наступление на Кишинёв 10 мая, все эти годы я понять не могу. По рассказам огневиков снарядов было очень мало, ждали подвоза. Но как могли подвозить снаряды при одной единственной переправе на винных бочках и под непрерывной бомбёжкой? Ни одного нашего танка на плацдарме мы не видели. Теперь я понимаю, что надежда была на «авось», на внезапность и на глупость немцев и румын.
Ранним утром, когда мы подошли к берегу Днестра, то увидели, как на высоченный противоположный левый берег подъехали три «Виллиса». На обрыв выскочил В.И. Чуйков, что-то кричал, размахивал руками. Но как только немцы открыли огонь по левому берегу, охрана бросила его в машину и все три машины умчались. Всё это происходило очень быстро, но мы это хорошо видели.
Когда 10-го мая днем, переправившись на левый берег, мы пришли в штаб дивизии, в свою батарею управления, начальник связи майор Гурфов кричал на меня, что я - трус, негодяй и всё время хватался за пистолет. Увидевший меня начальник штаба дивизии полковник Б.З.Финкин приказал дать связь к батареям, которые стояли на левом берегу и помогали защитникам плацдарма сдерживать пехоту и танки немцев.
А.Т. Богатырёв, тогда начальник оперативного отдела штаба нашей дивизии, в своей книге «Огневой вал» на странице 188 пишет, что отступление на плацдарме было «недостаточно организовано». Но я видел, что дрались артиллеристы, а пехота уходила в панике. От непрерывной бомбёжки нас немного спасали болота, которые тогда были на правом берегу. Бомбы уходили в болота, было очень много грязи и не так много осколков. Несколько дней мы обеспечивали связью огневые позиции на левом берегу Днестра. В ходе этих боёв немцы захватили село Шерпены и между селами Шерпены, Пугачены и Спея вышли к Днестру. В конце мая 8-я Гвардейская армия В.И. Чуйкова сдала плацдарм 5-й ударной армии генерала Берзарина. Наша дивизия отошла от Днестра и штаб разместился, кажется, в тылу села Виноградное , точно не помню. И вот 30-го мая приказом командира дивизии я был разжалован в рядовые «за трусость и утерю имущества связи» и на 1 месяц направлен в штрафной батальон. Тогда и до августа 1989 года я считал этот приказ совершенно справедливым. Во второй половине дня 30 мая старший сержант Саша Федорычев, мой помощник комвзвода, привел меня на знакомый мне, но уже очень маленький плацдарм на правом берегу в 13-й отдельный штрафной батальон – офицерский. Батальон стоял почти на берегу, в обороне. Тогда каждого вновь прибывшего принимал командир 13-го штрафного батальона майор Идрисов. Старший лейтенант - командир взвода в батальоне привел меня и Федорычева в траншею, недалеко от берега и указал на стрелковую ячейку, в которой до меня кто-то был. В ячейке ниша с патронами для автомата ППШ и ниша с гранатами. Старший лейтенант показал: «Слева ориентир … справа ориентир… это – твой сектор обстрела. А позади Москва!», я сразу успокоился. Мне стало совершенно спокойно – отвечаю только за себя. «Что тебе ещё?» - спросил старший лейтенант. Я ему сказал: «Мне бы винтовку длинную». Он пообещал и ушел. Саша Федорычев достал из кармана мой пистолет ТТ и сказал: «На, лейтенант, и не дури, придёшь через месяц, а взвод я никому не отдам». Пистолет он вытащил у меня из кобуры, когда с командиром батареи старшим лейтенантом Лукашевым мы шли по вызову генерала А.И. Ратова. Когда мы пришли к генералу, он, не поднимая головы, сказал: «Взводный, суда ты не выдержишь, я по приказу разжалую тебя в рядовые и отправлю на месяц в штрафной батальон». Первое движение было - застрелиться, но кобура была пустая – спасибо Саше Федорычеву. И вот вечером в траншее 13 отдельного штрафного батальона он отдал мне пистолет. Старший лейтенант принёс винтовку и они оба ушли.
Я осмотрелся. В 8-10 метрах перед моим окопом лежал наш убитый солдат. Так как было очень жарко, то труп распух, и ремень от каски глубоко врезался в его шею и подбородок. Я про себя подумал, что вот он – «смертью храбрых», а я хотел застрелиться, а это считалось дезертирством, для родителей позор. С тех пор мысли о самоубийстве навсегда отпали.
В батальоне был порядок: каждый вновь прибывший сам рассказывает о причине своего разжалования. Выдумывать было бесполезно, так как всегда присутствовал офицер, знакомый с сопровождающими документами. Почти все прибывающие были из частей, оборонявших плацдарм при наступлении немцев и румын с ночи 10 мая. Тогда, очевидно, мы не придали этому значения. Для меня открылись глаза при первой моей встрече с ветеранами 9-ой артдивизии в августе 1989 года. Тогда в Тирасполе, а гостинице «Юность» я встретил на лестнице уже полковника в отставке, а тогда майора А.Т. Богатырёва, начальника оперативного отдела нашей дивизии. Он очень удивился, что видит меня живым, так как хорошо помнил, что меня послали в штрафбат. Тогда он мне и тем, кто был рядом со мною, сказал, что после отступления с плацдарма был приказ – из каждой части, отступившей с плацдарма, послать по 2-а офицера в штрафной батальон. Послали меня и, вроде, ещё одного младшего лейтенанта Линника, но я его никогда не знал. Я этого приказа, конечно, никогда не видел, но с тех пор убежден, что виновны в отступлении с плацдарма не столько те, кто не смог его удержать, а, в основном, большие начальники, которые поставили защитников плацдарма в такие условия, при которых противостоять превосходящим силам немцев и румын они не смогла.
Но на войне, даже в 1944 году и до конца, были не только победы, бывало всякое. Ну, да Бог с ними, теперь немного о штрафном батальоне.
Со мной в одном отделении был один подполковник, два или три майора, младшие офицеры и я - один младший лейтенант. С нас никто не снимал погон. Мы сами спарывали полоски и снимали звездочки, а так как погоны были сильно выгоревшие, то было хорошо видно, кто был кто. Подполковник был командиром стрелкового полка, его судил трибунал, за превышение власти он получил 10 лет с заменой на три месяца штрафбата. Тогда, при отступлении, он в бою застрелил старшего сержанта санинструктора, который отказался выносить раненых, что потом сделал этот подполковник с окружающими его людьми. Я хорошо помню формулировки и провинности других штрафников. Но это большой и длинный разговор. Но тогда мы все считали только себя виновными, и было одно желание: искупить свою вину, для этого нужна была только кровь, а там три месяца или один месяц не имело никакого значения.
Я пришёл в штрафной батальон 30-го мая, а батальон поднялся в атаку 18-го августа. Тогда я был ранен и искупил свою вину. Воевал я в штрафбате 2,5 месяца, а по приказу был 1 месяц. Пока батальон стоял в обороне были у нас и раненые и убитые – все они восстанавливались в звании и «смертью храбрых». Была ещё одна особенность, в отличие от современных фильмов, нас никто не охранял, никаких заградительных отрядов за нами не было. Более того, первое время командир штрафного батальона каждую ночь посылал меня на левый берег в штаб с боевыми донесениями, потому что я всё знал на левом берегу и там ещё стояли части нашей дивизии. Я несколько раз заходил в свою батарею. Мне в штрафбате давали пропуск на переправу. Я брал с собой автомат, переправлялся и в эту же ночь возвращался в батальон. К этому времени абсолютно всех местных жителей из фронтовой зоны выселили и прекратились ночные ракеты у переправы и ночные бомбёжки, но на день эту переправу на винных бочках уводили в камыши. Румынских шпионов, очевидно, тоже не стало. Мы называли офицеров батальона товарищ и по званию. Они никогда не называли нас штрафниками или солдатами, а только по фамилии или просто товарищ. Случаев дезертирства я не знаю ни одного. Желание было только одно - искупить свою вину.
Оборона была очень активная, ночью выдерживали режим огня: на автомат полный диск - 71 патрон, на станковый пулемёт лента - 250 патронов и т.д., так что ночью над плацдармом - море огня. Мы стреляли по вспышкам противника, а немцы по нашим. Днем большинство, кроме часовых, отдыхали и совершенствовали оборону.
Где-то на 12-13 день была собрана группа для взятия «языка», я вошёл в эту группу.
Были только добровольцы, всего 11 человек. При взятии «языка» нам обещали восстановление звания и досрочное освобождение. «Языка» мы взяли, но, пока дотащили до своей траншеи, он подох и освободили только командира группы, бывшего капитана, который в схватке с «языком» потерял глаз. В обороне шла активная разведка, минирование, боевая подготовка.
С начала августа в районе сел Ташлык и Бутор по ночам с горы к берегу шли трактора и автомашины, шумно и, иногда, с подсветкой. Обратно они уходили скрытно, уходили без света и тихо. Создавалось впечатление концентрации наших войск на левом берегу Днестра. Так как все население было выселено, то хитрость, очевидно, удалась.
Яссо-Кишеневская операция началась 22-ого августа, а 18-го августа утром послали в разведку боем штрафников, по наспех снятым минным полям и безо всяких заградотрядов. Немецкое командование решило, что началось наступление на Кишинев и начало активно стягивать к плацдарму резервы. Штрафники тогда спасли тысячи наших солдат на Кицканском плацдарме и под Яссами.
Нас очень хорошо поддерживали артиллерия и авиация, но ни одного танка я не видел. Меня ранило, не доходя до третьей линии немецких траншей в руку, голову и очень сильно контузило и завалило. Меня вытянул из завала раненый бывший майор и мы вдвоем, помогая друг другу, тащили один другого к берегу. На мокром песке у самого берега Днестра майор умер. Я не помню, как и куда меня переправили, очнулся то ли в госпитале, то ли в медсанбате в деревенском доме.
Числа 24-28 августа я с группой раненых сидел около дома в кальсонах и нательной рубашке. Этот дом был частью медсанбата, где находились раненые с плацдарма. Перед домом проходила дорога, по которой с остановками в потоках пыли шли машины на юг, где войска третьего Украинского фронта развивали Яссо-Кишеневскую операцию. Когда проходили «Студебеккеры», на которых в круге была цифра 16 – знак девятой артдивизии, я начал внимательно всматриваться. При короткой остановке из одной из машин выскочил майор и подбежал ко мне. У меня была забинтована рука и на голове повязка. Он мне что-то быстро говорил, а у меня в голове сплошной шум и из ушей вытекала какая-то жижа с кровью, но я понял, что он меня зовёт в машину. Схватил с подоконника свою грязную гимнастерку, брюки и ботинки без обмоток (сапоги с меня сняли раньше), меня подсадили и кинули под брезент кузова. Ехали в жуткой пыли до конца дня и приехали к штабу нашей дивизии, где меня, раненого и контуженного, приняли как своего.
Почти оправился я только в сентябре в Болгарии, где принял взвод связи в батарее управления 115-й пушечной артбригады. С этим взводом я прошёл через Югославию, Венгрию, Австрию и за Веной в Санкт-Пельтене встретил день Победы. За участие в этих боях я был награжден 2-мя орденами Красной Звезды, мне было присвоено звание лейтенанта.
Но Шерпенский плацдарм это – «мой Сталинград». В госпитале говорили, что из нашего батальона вынесли около 20-ти раненых, остальные до сих пор лежат там, а в бой поднялись более 360 офицеров-штрафников. Говорили, что с нами вместе пошли две штрафные роты солдат-сержантов и старшин-матросов. Справа от нас шел в бой батальон офицеров-окруженцев.
В августе 1989 года 2 полных автобуса ветеранов 9-ой артдивизии ездили по местам боев 1944 года. Тогда в лесу, на бывшем плацдарме, жители сел Пугачены, Шерпены и Спея устроили нам великолепный приём. Я ушёл из-за стола и пошёл на берег, где были переправы и где-то рядом в обороне штрафбат. Тогда на берегу я был один и, рыдая, дал себе клятву увековечить память своих боевых товарищей.
Через год в первых числах мая 1990 года я на машине из Москвы приехал в тогда ещё Молдавскую ССР, привёз с собой три плиты из нержавеющей стали. По разрешению и с помощью местных властей установил их:
Первая на братском кладбище в Кицканах.
«Ветераны девятой артдивизии своим товарищам, павшим на Кицканском плацдарме.
В августе 1944 года».
Установлено 9 мая 1990 года.
Вторая на братском кладбище в Шерпенах.
«Ветераны 9-й артдивизии своим товарищам, павшим на Шерпенском плацдарме в мае 1944 года».
Установлено 9 мая 1990 года.
Третья на опушке леса в трёх километрах от мемориала «Шерпенский плацдарм».
«Ветераны 13-го офицерского штрафного батальона своим товарищам, павшим при освобождении села Шерпены 18 августа 1944года».
Установлено 9 мая 1990 года.
Эти плиты на земле всегда родного нам молдавского народа, будут стоять много поколений. Свою клятву я выполнил.
С друзьями ветеранами 9-й артдивизии с 1989 года я был 8 раз на Шерпенском плацдарме, но в 2002 и 2004 годах я был только один, уходят ветераны или сильно больны.
Тогда, в мае 1944 года, я был одним из самых молодых защитников Шерпенского плацдарма.
9 мая 1944 года мне исполнилось 19 лет.
На открытии мемориала 22 августа 2004 года президент Молдовы В.А. Воронин сказал: «На этом плацдарме каждый солдат Советского Союза сражался как за свой дом, свою саклю!» Это – святая правда и 11600 фамилий в саркофаге мемориала этому подтверждение.
Эти слова президента должны быть написаны заглавными буквами на входе в «Шерпенский мемориал».
Недавно я отыскал книгу В.И. Чуйкова «От Сталинграда до Берлина» и там на
стр. 435 – 441 очень подробно и почти верно рассказано о боях на Шерпенском плацдарме с 9-го мая и до начала июня 1944 года.
Маршал пишет:
- немцы сосредоточили против плацдарма 250 танков, а у нас было всего 10 и из них половина
трофейных (стр. 437);
- наступление немцев и румын ночью 10-го мая было для нас внезапным (стр. 437);
- только за день боя 11 мая зафиксировано 1200 немецких самолетовылетов (стр.439);
- Шерпенский плацдарм к 7 мая был 12 км по фронту и от 5 до 8 км в глубину (стр.435);
- к 12 мая плацдарм стал уже на 2-4 км (стр. 440);
- к исходу мая мы очистили от немцев села Шерпены и Пугачены.
Тут я с В.И. Чуйковым не согласен, ему докладывали, а я видел всё сам.
На моей памяти:
- мы отступили только ночью 10 мая на 5-7 км и были почти прижаты к берегу Днестра;
- наших самолетов в первые дни боев я ни одного не видел;
- находясь в штрафбате весь июнь, июль и до 18 августа, из своего окопа я видел, что в Шерпенах
стоят немцы.
В.И. Чуйков пишет конкретно:
- о просчётах в расположении огневых позиций 9-й артдивизии РВГК и о той трагедии, которая была следствием этих просчетов;
- о противоречивых приказах штаба фронта: 6-го мая наступать с плацдарма на Кишинев, а 8-го мая, не отменяя того приказа, перейти к жесткой обороне.
-в это вмешалась ещё и Ставка Верховного, внеся дополнительную неразбериху.
Всё это способствовало «неорганизованному отступлению» о чём пишет в своей книге «Огневой вал» начальник оперативного отдела штаба 9-й артдивизии А.Т. Богатырёв (стр. 188).
Расплачивались за все эти просчеты по 2 офицера из каждой части, о чём прославленный маршал не пишет.
В результате, только в 13 офицерском штрафбате 18 августа 1944 года поднялись в атаку 368 офицеров-штрафников, а вынесли нас оттуда раненых 18-20 человек. Остальные до сих пор ТАМ. Об этом никто не написал, но им, штрафникам, ВЕЧНАЯ СЛАВА.

Минные поля, по которым мы шли в атаку, окончательно сняли только в 1982 году, а до этого там гибли мирные люди, в основном дети, и скотина. Это из рассказов местных жителей в 2004 году."сле госп

Этот текст публикуется в рамках проекта «Память».
В истории Великой Отечественной войны Ясско-Кишиневская операция занимает особое место. Тщательно спланированная и решительно проведенная в жизнь, она решила множество стратегических задач, стоявших перед советским военным и политическим руководством. Позднее в учебниках по истории, в воспоминаниях участников событий будут встречаться номера армий и дивизий, сражавшихся за освобождение Молдовы. И лишь тем, кто поднялся в первую атаку, кто начинал эту блестящую операцию, не нашлось места в официальной истории. Первым на острие советского наступления в августе 1944 года шел 13-й офицерский штрафной батальон.
ЗАЛОЖНИКИ ИСТОРИЧЕСКИХ КЛИШЕ
Замысел Ясско-Кишиневской операции заключался в том, чтобы ввести в заблуждение противника, дезориентировать его относительно места возможного наступления. С этой целью в апреле 1944 года и был захвачен небольшой плацдарм у села Шерпены. На этом клочке земли советские солдаты на протяжении трех месяцев яростно сражались с врагом, убеждая его в том, что именно отсюда начнётся наступление на Кишинев. В это время основные силы Красной армии сосредотачивались в районе Кицкан для нанесения основного удара по вражеской группировке.
18 августа 1944 года советское командование решило провести разведку боем у села Шерпены, которая в дальнейшем должна была перерасти в то самое «ложное» наступление.
Первыми в бой поднялись бойцы 13-го штрафного батальона. Современная история представляет штрафников как оборванных и бесправных уголовников, направленных на фронт из лагерей и гонимых в атаку пулемётными очередями заградительных отрядов. На самом деле бойцами штрафного батальона являлись разжалованные офицеры, от младшего лейтенанта до подполковника за различные провинности, направленные в штрафбат искупать свою вину кровью. Они умели командовать воинскими подразделениями, отвечать не только за свои действия, но и за поступки своих подчинённых. Оказавшись в штрафбате, вчерашние офицеры отвечали только за себя.
В тот день 368 бойцов-штрафников пошли в свой последний бой у хутора Войново, в нескольких километрах от Шерпен. В полосе наступления батальона лежало частично разминированное минное поле, обойти которое не представлялось возможным. Первые взрывы заставили солдат броситься в отчаянный бросок навстречу немецким винтовкам и пулемётам. Несмотря на весь ужас происходящего, штрафники сумели захватить первую линию окопов противника и закрепиться. К ним на подмогу подоспели стрелковые части, которые удержали положение. После боя тяжелоранеными вынесли лишь восемнадцать бойцов… Так начиналась Ясско-Кишинёвская операция.
ЗДЕСЬ МИНЫ БОЛЬШЕ НЕ ГОВОРЯТ
Минное поле за Шерпенами обезвредили только в конце 80-х годов прошлого века. До тех пор там ежегодно подрывались люди и животные.
История подвига 13-го штрафного батальона стала известна благодаря воспоминаниям чудом выжившего штрафника, раненого в том бою и чудом выжившего младшего лейтенант Иосифа Зарубинского. В мае 1990 года он на личные средства установил памятную плиту на месте гибели батальона. По его инициативе на мемориальном комплексе «Шерпенский плацдарм» была установлена плита с лаконичной надписью «В память штрафным батальонам».
В память о тех, кто ценою своих жизней освобождал Молдову от фашизма, кто в отчаянном ложном ударе спасал тысячи солдатских жизней на Кицканском плацдарме. Искупив кровью свою вину, подлинную или мнимую, воины 13-го офицерского штрафного батальона завоевали мир на молдавской земле.

Автор – Алексей Петрович, руководитель проекта «Шаг к Победе», председатель Русского историко-патриотического клуба

p.s.

«Недавно я отыскал книгу В.И.Чуйкова «От Сталинграда до Берлина», и там очень подробно и почти верно рассказано о боях на Шерпенском плацдарме с 9-го мая и до начала июня 1944 года.

Маршал пишет:

- немцы сосредоточили против плацдарма 250 танков, у нас было всего 10 и из них половина трофейных;
- наступление немцев и румын ночью 10-го мая было для нас внезапным;
- только за день боя 11 мая зафиксировано 1200 немецких самолетовылетов;
- Шерпенский плацдарм к 7 мая был 12 км по фронту и от 5 до 8 км в глубину;
- к 12 мая плацдарм стал уже на 2-4 км;
- к исходу мая мы очистили от немцев села Шерпены и Пугачены.

Тут я с В.И. Чуйковым не согласен: ему докладывали, а я видел все сам.

На моей памяти:

- мы отступили только ночью 10 мая на 5-7 км и были почти прижаты к берегу Днестра;
- наших самолетов в первые дни боев я ни одного не видел;
- находясь в штрафбате весь июнь, июль и до 18 августа из своего окопа, я видел, что в Шерпенах стоят немцы.

В.И. Чуйков пишет далее:

- о просчетах в расположении огневых позиций артдивизии и о той трагедии, которая стала следствием этих просчетов;
- о противоречивых приказах штаба фронта: 6-го мая наступать с плацдарма на Кишинев, а 8-го мая, не отменяя того приказа, перейти к жесткой обороне;
- в это вмешалась еще и Ставка Верховного, внеся дополнительную неразбериху.

Все это способствовало «неорганизованному отступлению», о чем пишет в своей книге «Огневой вал» начальник оперативного отдела штаба артдивизии А.Т.Богатырев. Расплачивались за все эти просчеты по два офицера из каждой части, о чем прославленный маршал не пишет.

В результате только в 13-м офицерском штрафбате 18 августа 1944 года поднялись в атаку 368 офицеров-штрафников. Вынесли нас оттуда раненых всего лишь 18-20 человек».

Мемориал был реконструирован в нынешнем году силами поисковых организаций «Русский историко-патриотический клуб» и «Август» при участии российского посольства в Молдове.

Николай ПАВЛОВ



* 28 июля 1942 года народным комиссаром обороны СССР был издан приказ № 227 («Ни шагу назад»), положивший начало формированию в Красной Армии штрафных рот и батальонов.

* За всю войну через штрафные подразделения прошли 427 910 человек.

* В России широко известна песня известного исполнителя Александра Маршала «13-й штрафбат» о бое на Шерпенском плацдарме.

спасибо