"Служим Отчизне", глава "Просторы Украины"

Иван Михайлович Чистяков, командовавший 6-й гвардейской армией (Воронежский фронт) в звании генерал-лейтенанта, о начале операции "Полководец Румянцев": 

"В 3 часа ночи 3 августа я с группой офицеров и генералов штаба был на НП. Понятно, до последней минуты перед началом боя больше всего интересовало всех нас, как же ведет себя противник. 
Начальник разведки армии полковник Кураков доложил: 
— Противник тише, чем когда бы то ни было. В эту ночь даже разведку не вел. 
Очевидно, противник убедил себя, что после таких жарких боев в столь короткое время мы не сможем подготовиться для наступления. В эту ночь он даже не освещал передний край. 
Генерал Турбин сказал: 
— Что ж! Хуже для него, лучше для нас, если он спит. Конечно, будь ему известно, что мы сегодня перейдем в наступление, он сейчас дал бы нам жару, как мы ему пятого июля! 
— Ну как, бог войны твой готов? — спросил я Турбина. 
— Мой бог, как всегда, готов. Ждет сигнала. 
Начальник инженерных войск генерал Кулинич доложил: 
— В своих минных полях проходы проделаны. На минных полях противника начнем делать проходы в период артподготовки. 
Да, кажется, положение складывалось, как под Сталинградом, когда мы смогли скрытно собрать войска на небольшом плацдарме под Клетской. Надо ли говорить, что настроение у нас было хорошее! 

После этого разговора я хотел доложить командующему фронтом Н. Ф. Ватутину о том, что войска армии готовы для наступления, и только хотел взять трубку, зазвонил ВЧ. Я думал, что это вызывает меня начальник штаба В. А. Пеньковский, который в это время находился на КП, но услышал спокойный голос командующего фронтом: 
— Ну как, гвардия, готовы к разгрому врага? 
— Армия для выполнения поставленной задачи готова, и люди накормлены горячей пищей. 
Н. Ф. Ватутин сказал: 
— Это очень хорошо, что накормили горячей пищей. А как противник? Не чувствует, что ему готовим? Не вел он разведку перед вашей армией сегодня ночью? 
— Таких данных нет. 
— Ну что ж, Иван Михайлович, времени остается до пяти пятнадцать минут. Прошу вас поставить часы по моим и сверьте у себя в армии. Желаю успеха. 
После этого разговора я позвонил В. А. Пеньковскому. 
— Как у вас дела? 
— По линии штабов все проверено. Все готово. 
Информировал его о разговоре с Ватутиным, сверили часы, пожелали друг другу успеха. 
Как же долго тянутся последние минуты перед наступлением! Стоим, поглядываем на часы, кажется, стрелки остановились! Но вот остается четыре, три, две, одна минута... 

5.00! Взвились ракеты, и в ту же секунду — зарево над пятнадцатью километрами фронта и вслед гул разрывов. Разлетаются артиллерийские позиции противника, командные пункты, разрушается передний край главной полосы! Уже полчаса, час, два бьет и бьет наша артиллерия, а артиллерия противника молчит! Значит, действительно не знали они о нашем наступлении. 
Хлестали мы их огнем до 7 часов 45 минут, то есть почти три часа. Затем за танками пошли четыре дивизии нашей пехоты. Им надо было успеть, прижимаясь к танкам, пробежать эти 10–12 километров за час. 
Дружно пошли! По опыту я знал, если прошли первую и вторую траншеи — все! Можно считать — успех. Если перед первой траншеей залегли — плохо, надо заново бить противника артиллерией. 
Хорошо идут! Видно было, что после занятий молодые бойцы перестали бояться разрывов своей артиллерии. Так хорошо шли, что я стал опасаться, как бы не побили своих. 
— Не пора ли снимать огонь? — спросил я у генерала Турбина. 
— Нет, я знаю когда. Каждому командиру указано, до какого места ему безопасно дойти, кому до камня, кому до дерева... Посмотрите, посмотрите, как идут, будто на учении! 
Удар наших войск был настолько мощным и согласованным, противник был так ошеломлен им, что не смог организовать отпора. Уже через три часа с начала нашего наступления первый эшелон армии прорвал всю главную полосу обороны противника. 

Сравним темпы наступления противника 5 июля с нашими 3 августа. Мы прорвали главную полосу обороны за три часа на глубину 10–12 километров и по фронту 10–12 километров, а противник 5 июля прорвал нашу главную полосу обороны только на отдельных направлениях и углубился не более 8–10 километров за целый день. 

...В образовавшуюся брешь пошли передовые танковые бригады 1-й танковой армии. Вслед за ними двинулись главные силы 6-й гвардейской армии, еще более усилив темп наступления. 
Ободренный успехом, я принял решение расширить фронт в правую сторону более чем на пятнадцать километров, но, к сожалению, сделал это неудачно. То есть когда еще не была прорвана вся главная полоса обороны, я приказал командиру 22-го гвардейского корпуса генералу Ибянскому ввести из-за правого фланга 71-й гвардейской дивизии 90-ю и ударить по противнику в общем направлении Зыбино, Хотомыжск. Но к сожалению, расширить прорыв не удалось. Пришлось приказать командиру 90-й гвардейской дивизии прикрыться одним полком, а остальными силами во взаимодействии с 71-й гвардейской дивизией продолжать наступать. 
Только после того как мы захватили пленного офицера штаба 332-й пехотной дивизии, я узнал причину своей ошибки. На допросе, который вел я лично, пленный майор показал на карте, где у них находилась промежуточная позиция с основной группировкой артиллерии. Я этого не знал! На эту группировку и наткнулась дивизия. 
Да, для меня это была горькая пилюля... 

...После того как вся первая полоса была прорвана, противник опомнился и перед второй оборонительной полосой стал оказывать нам упорное сопротивление. Чтобы сдержать наше наступление, он цеплялся за каждую рощу, за каждый хутор. Но трудно было остановить войска, охваченные высоким боевым порывом. К тому же на вторую оборонительную полосу всеми силами вышла 1-я танковая армия, а командиры корпусов ввели свои вторые эшелоны. 

На всем фронте нашей армии наступление развивалось успешно. Войска действовали умело и слаженно. Очень хорошо помогали нам и артиллерия, и авиация, и танки. Такое дружное, организованное взаимодействие при четком управлении позволило успешно преодолеть сильное сопротивление противника. 
В полдень наши войска подошли к Томаровке. 51-я и 52-я гвардейские стрелковые дивизии отчаянно дрались в этом районе и стремились занять ее с ходу, но, к сожалению, этого у них не получилось. 
Да, долго не могли мы овладеть Томаровкой. Там было очень много каменных зданий, и противник умело использовал их как укрытие для пулеметов, пушек и танков. 

Подошли мы к Томаровке, как я говорил, быстро, 3 августа, и поскольку с ходу туда ворваться не удалось, пришлось нам с командующим 5-й гвардейской армией генералом А. С. Жадовым обойти Томаровку. Мы пошли с запада, а он с востока. Местность там тяжелая — овраги, балки, маленькие речушки с поймами, не пройдешь не проедешь. 
Здесь, у Томаровки, произошел неприятный для меня разговор с представителем Ставки Верховного Главнокомандования Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым. 

Я должен был ввести танковый корпус под командованием генерала А. Г. Кравченко в полосе наступления 71-й гвардейской стрелковой дивизии и выжидал, когда она пройдет реку Ворсклу, чтобы вслед сразу же ввести этот корпус. В это время ко мне на НП и приехал маршал Жуков. Не успел он сойти с «виллиса», как спросил: 
— Ввели танковый корпус? 
— Пока нет. 
Не дожидаясь моего объяснения, маршал Жуков сказал: 
— Такой опытный командарм, а корпуса ввести не можете. Не надо было вам его давать. Введите корпус в полосе первой танковой армии! 
По опыту я знал, что в такой ситуации не стоит возражать маршалу, и пошел звонить генералу М. Е. Катукову, хорошему своему другу. Сказал Михаилу Ефимовичу, что маршал Жуков приказал в полосе его армии ввести танковый корпус Кравченко. 
В ответ услышал умоляющий голос Катукова: 
— Не ломайте вы мои боевые порядки... 
— Я бы рад не ломать, да ничем помочь не могу. Мне приказано. 
Волнение Катукова я очень хорошо понимал, потому что введение нашего танкового корпуса сразу снизило бы ему темп наступления. 
— Сделай что-нибудь, — продолжал просить меня Михаил Ефимович, 
— Что же сделать? Ладно, мы сейчас с Кравченко подъедем к тебе. 

Приехали. Говорили, говорили, но так ничего и не решили. 
С тяжелым настроением вернулся я на свой НП. Здесь командующий бронетанковыми и механизированными войсками армии полковник Липатов доложил мне, что танковый корпус приступил к преодолению заболоченных берегов реки Ворсклы. 
— Маршалу Жукову доложил об этом? 
— Нет, он в землянке разговаривает по ВЧ с командующими Воронежским и Степным фронтами. 
Я, пользуясь тем, что маршал Жуков был занят, вместе с генералом Кравченко поехал к реке Ворскле, где начальник инженерных войск генерал Кулинич доложил мне: 
— Для танков сделано два прохода, заканчиваем третий. Через двадцать — тридцать минут он будет готов. Одна танковая бригада уже переправилась полностью. 

Вернулся я на свой НП. Там маршал Жуков рассматривал свою оперативную, в разных красках карту. Не успел ему доложить, как идут дела, он спрашивает: 
— Корпус переправил? 
— Заканчиваю. 
Однако я умолчал, где его переправляю. Жуков строго посмотрел на меня. 
— Вот так, товарищ командарм, иногда можно и нужно использовать местность соседа. 
Он говорил, а я все думал: сказать или не сказать, что переправляется корпус в заранее задуманном месте, которое для нас и ближе, и удобнее, и безопаснее, хоть затратили мы два часа на подготовку. 
Тогда я так и промолчал, а позже, когда задача была выполнена хорошо, сказал Георгию Константиновичу: 
— А все-таки я танковый корпус по плану ввел... 
— Чего ж ты не сказал тогда? 
— Постеснялся. 
Точнее было бы, конечно, сказать, побоялся, понадеялся на хорошее правило «победителя не судят», поскольку был уверен в успехе."

спасибо