«Серые на сером» 1941.

Выдержки..

Год назад вышла книга Крэйга Лютера про операцию «Барбаросса» и лето 1941 года. При настоящем объёме работ про судьбоносное лето XX века и группу армий «Центр», исследователю не остаётся ничего другого, кроме как поражать своего читателя количеством источников.
Учитывая то, что Лютер писал книгу около 12 лет, с этой задачей он успешно справился. Да, работа на выходе получилась безусловно достойная, что оценили и такие умы как Юрген Фёрстер.

Из недостатков можно выделить разве что попытку (в некоторых местах) «впихнуть невпихуемое» и осветить все темы вообще, а также явную пристрастность автора, его любовь к солдатам вермахта. Нет, Лютер не ревизионист, и военным преступлениям немцев посвятил целую главу, однако интенция во введении и некоторые дальнейшие ремарки по тексту не оставляют сомнений о пламенеющем сердце автора. Эту нетипичную связку энциклопедичечских знаний и неубранных эмоций отметил British Journal for Military History.
Привязанность сформировалась на основе плотного общения с ветеранами, а это, в свою очередь, дало доступ к новым персональным источникам, которые являются сильной стороной работы. Впечатления солдат вермахта от вхождения в СССР Лютер выделил отдельно. В них, как и в других источниках, прослеживается единая линия отношения, которую я бы назвал «смесью удивления с презрением». Конечно, изредка было и другое отношение, но его было в разы меньше.

Унтер-офицер Вильгельм фон Хеш, 121-я пехотная дивизия, июнь-июль 1941 года.

Поселения, через которые мы проходим, запущены, и дома, без исключения, очень примитивные. Обитатели бедно одеты. «Местные» стоят на улице, мужчины, без обуви, в штанах, на которых видны заплатки, в грязной русской рубахе… Молодёжь, носящая самодельную одежду, и с головами, обритыми налысо, смотрит на нас. Одежда женщин полностью противоположна понятию «женская». Зачастую можно увидеть женщин, стоящих возле дороги, совершенно спокойно нянчащих своих детей. Люди здесь очень первобытные.

Оберлейтенант К., 20-я танковая дивизия, июль 1941 года.

Простор, бесконечный простор, монотонный по форме и цвету, серые постройки, припавшие к земле и изолированные... Меланхоличная страна, [выглядящая] опустошённой для человека с Запада... Хаты, скорее всего, строили сегодня точно так же как строили и 1000 лет назад. Единственный прогресс за это время — это, без сомнения, стеклянные окна. Серые на сером, обедневшие и навевающие грусть, стоят они, слишком маленькие, к слову, для многих детей, что растут в них, но сколоченные с сохранением очень чётких пропорций. По сравнению с немногочисленными каменными постройками — обычно партийные помещения в городах, уродливые и безрадостные здания — эти жалкие лачуги при сложившихся обстоятельствах безвкусны...
Люди живут в жалких условиях, невообразимо нищие. В их домах ничего нет; они живут со многими своими детьми в одной комнате… Русские — если послушать наших бойцов — так они что-то среднее между человеком и животным — «Знаешь, я не думаю, что такой крестьянин как этот хоть раз был в кино», вот это я недавно услышал. Превосходящая цивилизация Запада делает простого человека, и не только его, высокомерным, неравным по отношению к другим формам жизни, и даже более того в отношении людей, которые очевидно и знать ничего не хотят обо всех этих технологических штуках. Нация крестьян живёт, пока жива земля. Нация, работающая между камнем и асфальтом, может лишь использовать её ресурсы, но не более.

Майор Вернер Хайнеманн, 23-я пехотная дивизия.

13.7.41
Непредставимо, чтобы где-то ещё в мире существовали трубы, из которых можно, вот просто так, пить воду и не подхватить холеру! Большевизм, без сомнения, тут поработал и коллективизировал всё, т.е. у человека есть лишь его дом и его сад, всё остальное (поля, скот, с\х машины) принадлежит деревенской коммуне. Даже пищу принимают все вместе в партийном здании.
Население крайне вялое и тёмное, но, если речь идёт о низших классах, то, похоже, что они вели относительно сносную жизнь. Люди невероятно безынициативны, и если их не заставляют работать, они вообще ничего не делают.
Во всём (например, в дорожном строительстве) каким-то образом виден единый общий подход, который никак не может быть сравнён с нашими стандартами. Всё [построенное] — невероятно грубое, большое и примитивно-безвкусное, но, без сомнения, под стать пассивному национальному характеру. На каждом шагу можно увидеть, что в этой стране любая манифестация индивидуальной жизни полностью исчезла.

26.8.41
До чего же опустошённая страна! Примитивность и нищета населения, благодаря эксплуатации советскими властями, настолько чудовищны, что невозможно понять, как вообще люди могут жить. Притом страна — однозначно плодородна, но ведь всё, что они выращивают, у них затем отбирают, а с дохода парторганизации оплачивают большие [объёмы] вооружения и международную пропаганду.
Так что ничего не остаётся, кроме запущенной, серой монотонности в отношении, привычках, одежде, домашнем хозяйстве и, к тому же, все боятся выделиться из окружающей бесцветной «человеческой массы» хоть малейшим образом (даже если он заключается в том, чтобы поставить цветок на окно или повязать шейный платок). «Комиссары» держат население и военных в постоянном страхе за этот кусочек убогой жизни, причём делают это таким невероятным способом, что любая мысль о протесте против этих бесчеловечных условий испаряется практически сразу.
Очевидно, что в этой стране, через которую, тем более, проложила свой кровавый путь война, нам совершенно нечего было приобрести или купить. Термин «купить», в любом случае, совершенно буржуазен, т.к. то, что советскому гражданину «нужно для жизни» ему, разумеется, «выдаёт» государство, так что и «магазинов» невозможно найти. Давление, под которым находилась страна последние 25 лет, до сих пор имеет свою силу даже там, где мы, и ничего с населением не поделаешь, ни хорошего, ни плохого. Кошмар!

Доктор Генрих Хаапе, 6-я пехотная дивизия, 2 сентября 1941 года.

Мы тут живём в таких убогих условиях, ты просто представить себе не можешь... Никакой культуры, даже самых простых, свойственных цивилизации удобств тут не найти... Пожалуйста, не думай, что я жалуюсь тебе, когда пишу это — ну раз уж говорим, я с радостью готов перенести и большие лишения, но мне ничего не нужно, кроме [твоего] внимания к списку вещей, который я ниже составлю!
Здесь нет магазинов, покупать нечего. [Пришли мне] бритвенные лезвия, расчёску, зубную пасту, крем для кожи, мыло, щипчики для ногтей, писчую бумагу, чернильную ручку, чернила, [газету] Frankfurter Zeitung, [иллюстрированный журнал] Koralle, игральные карты, любые конфеты, носовые платки и т.п.

Х. С., 6-я пехотная дивизия, начало осени 1941 года.

У нас сегодня свободный день, и мы находимся в русском доме. Прямо сейчас русские едят. Скажу вам, вы бы не стали есть так. Это так мерзко. Не могу вам всего описать. Вам стоило бы самим всё увидеть.
Совершенно опустошённый, таков советский рай. Здесь у людей лишь одна комната, в которой они живут; в ней стоит большая кирпичная печь. На печи есть место, чтобы четыре или пять человек могли спать. Свиньи сидят в загоне в одном из углов. У коровы есть стойло прямо перед жилой площадью.

Йоханнес Хюбнер, формирование неизвестно, 18 октября 1941 года.

Вот уже почти четыре месяца и «турпоездка» по советскому раю точно значит много для всех. Лично я чувствую себя довольно хорошо среди русских людей. Их простая жизнь привлекательна и поражает.

Лейтенант Йоахим Х., 131-я пехотная дивизия, приблизительно октябрь 1941 года.

Русский — упорный боец и скорее предпочтёт быть порубленным на куски, чем покориться, не говоря уже об их хорошем вооружении, которое во всех смыслах отвечает современным стандартам.
Совершенным контрастом по отношению к этому выступает то, как живёт население, их одежда, дома и т.п. Эта примитивность превосходит все описания. Нет никакой мерки, которой можно было бы это измерить. У нас такое странное чувство, когда мы иногда слышим танцевальную музыку по радио (при условии, что мы можем её услышать). В такие моменты вспоминаешь — Бог ты мой! — да, действительно, всё ещё существуют музыка, танцы, театр, чистые дома, опрятно одетые девушки и женщины, но здесь... лишь грязь и упадок — вот таков советский рай. Уже более четырёх месяцев мы «делаем дела», сидя на корточках. Как же нам хочется вновь пользоваться чистым туалетом или даже принять нормальную ванну. К счастью, мобильный полевой туалет с умывальниками скоро будет внедрён в армии.

Лейтенант Вильгельм Берг, 123-я пехотная дивизия, 10 октября 1941 года.

[То, как они] смотрели на мой блокнот, напомнило мне о типичном интеллектуальном уровне этих белых негров. Я показал своим сожителям, колхозным рабочим, твои иллюстрации. Они листали эти картинки как обезьяны, без осмысления, безразличные, без какого-либо понимания, что они разглядывают картины из другого мира. Ну и гунны!

спасибо