То было время величайшего волнения и подъема. Вся страна рвалась в бой - шла война, в груди всех и каждого горел священный огонь патриотизма; гремели барабаны, играли оркестры, палили игрушечные пистолеты, пучки ракет со свистом и треском взлетали в воздух; куда ни глянь - вдоль теряющихся вдали крыш и балконов сверкала на солнце зыбкая чаща флагов; каждый день юные добровольцы, веселые и такие красивые в своих новых мундирах, маршировали по широкому проспекту, а их отцы, матери, сестры и невесты срывающимися от счастья голосами приветствовали их на пути; каждый вечер густые толпы народа затаив дыхание внимали какому-нибудь патриоту-оратору, чья речь задевала самые сокровенные струны их души, и то и дело прерывали ее бурей аплодисментов, в то время как слезы текли у них по щекам; в церквах священники убеждали народ верой и правдой служить отечеству и так пылко и красноречиво молили бога войны ниспослать нам помощь в правом деле, что среди слушателей не нашлось бы ни одного, который не был бы растроган до слез. Это было поистине славное, удивительное время, и те немногие опрометчивые люди, которые отваживались неодобрительно отозваться о войне и усомниться в ее справедливости, тотчас получали столь суровую и гневную отповедь, что ради собственной безопасности почитали за благо убраться с глаз долой и помалкивать.
Из воспоминаний начальника штаба 343-го отдельного пулеметного батальона 151-го УкрепРайона Керченского полуострова Евлампия Паникратовского
Артиллерийская канонада гремела до 7.30 — два с половиной часа. В ходе нее я с тревогой и горечью поглядывал на приборную доску. Красные сигналы на ней прибавлялись и прибавлялись. Один за другим прекращали свое существование наши доты и дзоты, гибли артиллерийские и минометные батареи, стоящие на открытых огневых позициях. В душу заползала недобрая мысль: выстоит ли, выдержит ли наш УР?
В самом конце артподготовки, словно в завершение ее, двумя тяжелыми снарядами был разбит наш КП. Из строя вышли узел связи и пост наблюдения. Убиты два моих помощника, три связиста, два наблюдателя. Пять бойцов ранено. Невредимыми остались пятеро: я, врач, один наблюдатель, два связиста. Потери не только невосполнимые — страшные. Батальон остался без связи со штабом УРа, с предпольем, с соседними батальонами, со своими огневыми точками. Радио для дубляжа и на случай выхода из строя проводной связи у нас не было. А вот о связи «живой», через посыльных, заранее мы как-то не подумали. И в этом, видимо, была моя ошибка. Начальник штаба обязан был предусмотреть! Не предусмотрел. Не догадался. Тут сказалась, как сейчас думаю, моя неопытность. Призван-то я был из запаса. К тому же почти сразу оказался на таком высоком посту. И никто не подсказал. Но все это — слабое утешение.
"С какой бы стороны не рассматривались описанные нами ужасы, они будут всегда казаться не только зверством, но и зверством безсмысленным. И однако, они имели великий смысл для той таинственной организации, какая преследовала только одну цель – уничтожение всего образованного и культурного класса людей России, дабы исчез ее мозг, руководитель и выразитель ее идеалов и стремлений, дабы обезкровленная и обезсиленная Россия не служила бы помехой для дальнейших завоеваний жидовства, обрекавших на гибель всю христианскую культуру и подготовлявших наступление всемiрного иудейского царства. К этим целям жидовство стремится повсеместно, на протяжении веков, и большевичество в России является для всех знакомых с историей лишь коллективным натиском жидов, сосредоточенным на одном месте и приуроченным к одному моменту, и не составляет нового явления ни по своему содержанию и сущности, ни даже по своим формам".
Из воспоминаний обер-прокурора святйшего синода князя Жевахова.
Со времен рождения интернета таскают по сетям байду о советских инженерах, вырезавших газовыми горелками крупнейший в истории человечества незаконченный Асуанский обелиск.
"Трепещущие сполохи горевшего за моей спиной американского танка освещали сцену, которая в другое время могла сойти за пастораль: зимний хвойно-лиственный лес, широко раскинувшийся на увенчанном гребнем пологом склоне всего менее чем в 100 метрах от нас. Не стихавшая метель быстро увеличивала глубину снега,приглушая звуки и создавая иллюзию безмятежности.
За языками пламени горящей машины едва угадывался лес, скрытый темнотой или, скорее, не темнотой, а тем неясным полумраком, что возникает из отраженного лунного света и подшучивает над нами, заставляя вздрагивать при виде каждой тени и скрывая от нас истинные опасности.
Было еще рано, около 7.00 утра. Вражеский танк мы взорвали всего минуту назад, бросив в открытый люк последнюю гранату с длинной ручкой. Я находился в авангарде З-го батальона нашего 12-го полка горнопехотной дивизии СС "Норд", прорывавшегося из плотного кольца окружения.
С батальоном выходили остатки 11-й роты, от которой осталось всего семь человек, сумевших пробиться из Вингена-на-Модере. Я выбрал эту роту, чтобы находиться в голове нашего скрытного просачивания из вражеского кольца. Остальные силы батальона, насчитывавшие всего 11О человек, двигались примерно в 300 метрах позади нас.
"Мы наступали на Ржев по трупным полям. В ходе ржевских боев появилось много «долин смерти» и «рощ смерти». Не побывавшему там трудно вообразить, что такое смердящее под летним солнцем месиво, состоящее из покрытых червями тысяч человеческих тел.
Лето, жара, безветрие, а впереди — вот такая «долина смерти». Она хорошо просматривается и простреливается немцами. Ни миновать, ни обойти ее нет никакой возможности: по ней проложен телефонный кабель — он перебит, и его во что бы то ни стало надо быстро соединить. Ползешь по трупам, а они навалены в три слоя, распухли, кишат червями, испускают тошнотворный сладковатый запах разложения человеческих тел. Этот смрад неподвижно висит над «долиной». Разрыв снаряда загоняет тебя под трупы, почва содрогается, трупы сваливаются на тебя, осыпая червями, в лицо бьет фонтан тлетворной вони. Но вот пролетели осколки, ты вскакиваешь, отряхиваешься и снова — вперед.
"И вот наконец германская граница, Восточная Пруссия, так сказать, колыбель германского милитаризма! На нашей земле (а Литву мы тогда считали, несмотря ни на что, своей) немца больше нет!
За два года до этого, сидя в окопах под горящим Ржевом и видя перед собой поле, усеянное телами наших солдат, трудно было представить, поверить, что я когда-нибудь буду разглядывать в бинокль не противоположный берег Волги, занятый врагом, а само логово врага. Честное слово, это будоражило воображение и заставляло сердце биться чаще.
2024
Подробнее
Возврат
Подробнее
Возврат
Подробнее
БОИ ЗА БАСТОНЬ ГЛАЗАМИ НЕМЦЕВ
Подробнее
За что командир советской подлодки "Щ-408" получил орден Британской империи
Подробнее
За что командир советской подлодки "Щ-408" получил орден Британской империи
Подробнее
Германо-советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией
Подробнее
Германо-советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией
Подробнее
О пророчествах весны 1941-го.
Подробнее
Подборка
Подробнее