Овсянка сэр )

"Эта рыбацкая деревня близ Фемарна, куда благосклонная судьба забросила нас после нашего пятидневного перехода через Балтику на родину, называлась Хайлигенхафен. Когда я через какое-то время пришел, в себя и начал осознавать происходящее, я почувствовал себя в полном одиночестве. Свой пистолет я выбросил в воды Балтийского моря. Передо мной лежал ухоженный парк, посреди которого виднелась похожая на замок вилла. Это была резиденция бургомистра, назначенного оккупационными властями.
Как мне настоятельно советовали, первым делом я должен был явиться туда.
          Я почти автоматически делал шаг за шагом. Без каких-либо размышлений, без планов на будущее, брел я через парк, который, казалось, не был затронут войной.

Потом я в нерешительности остановился перед тяжелой дубовой дверью. Я был впущен и оказался в пустом зале.
Через какое-то время появился человек неопределенного возраста, который невыразительным голосом дворецкого сообщил мне, что два английских офицера только что забрали полковника Хоффмана и гауптмана д-ра Иллингера. И что староста местной общины - он же хозяин этого дома - советует мне срочно изволить явиться к английским властям. Одним словом, я не был желанным гостем в этом феодальном доме на море, где мне не захотели дать ни глотка воды, ни минуты передышки.
        Я все понял - и с тяжелым сердцем отправился в плен к победителям, которые, несомненно, были уведомлены хозяином дома и скромно ожидали меня у садовых ворот.
          Оба унтер-офицера подчеркнуто почтительно приветствовали и без слов окружили меня с двух сторон, избавив, таким образом, от обычных унизительных процедур типа "Руки вверх!" и обыска.
         Меня отвели, а точнее, препроводили к ближайшему посту у парковой стены. Двое солдат английской военной полиции, чьи служебные манеры внушали страх, с примкнутыми штыками и подбородным ремнем под подбородком, взяли меня под свою опеку. Прошло довольно много времени, после чего меня погрузили в джип. Два совсем юных английских солдата уселись на переднем сиденье. Солдат, сидевший рядом с водителем, держал в поднятой правой руке пистолет на изготовку. Это наводило страх. Мы ехали по немецкой земле, которая, однако, мне казалась чужой и недружелюбной.
+++++++++++
          Над фасадами домов были вывешены английские, американские, французские и советские флаги. На одном из сараев на краю палаточного лагеря британской армии большими буквами было написано: "Deutsche Manner - deutsche Treue, deutsche Frauen - deutsche Saue!" . Было больно читать это. Я даже не хотел знать, кто написал эти отвратительные слова. Но что они значили на самом деле, я в то время еще не догадывался.
        Порой мне казалось, что от села к селу советских флагов становилось все больше. Внезапно мне пришла в голову страшная мысль: "Неужели эти изверги хотят выдать меня Советам?"
Впереди меня сидели ничего не подозревающие юнцы в английской военной форме, направив пистолет вертикально в небо совсем близко от меня. Насколько я помнил, согласно Женевской конвенции, военнопленные имеют право воспользоваться любой возможностью для побега. При этом, даже если они будут схвачены, им не должно грозить за это никакое наказание.
          Итак, мне нужно было только быстрым движением выхватить пистолет из рук одного из юнцов. После этого я мог бы без особого риска держать обоих под прицелом. Я бы, пожалуй, сделал это, если бы был уверен наверняка, что мы едем в расположение советских войск, и если бы мне не было жаль этих юнцов в военной форме. Но никогда нельзя с уверенностью предполагать, чем закончится то или иное событие.
             Хорошо, что я не осуществил свой замысел, потому что меня должны были доставить в плен, где находилась штаб-квартира Монтгомери, в здешнюю новую тюрьму. Там для меня уже была подготовлена отдельная камера. По обе стороны от двери стояли, прислонившись, два вооруженных английских солдата с автоматами на взводе, направленными прямо на меня.
         Хочу подчеркнуть, что мои охранники, хотя вели себя тактично и вежливо, упорно держались от меня на расстоянии в четыре шага. Этого их начальник требовал категорически, всячески вдалбливая им в голову, что в ближнем бою им будет не по плечу справиться с немецким фронтовым офицером, даже разоруженным. Большое спасибо за такое высокое уважение!
         Кто еще, кроме меня, находился в тот момент в тюрьме, я не в состоянии был сказать. К сожалению, мне не разрешалось ни сесть на кровать, ни полежать, хотя я валился с ног от усталости. Только теперь начала сказываться вся накопившаяся усталость последней недели. Так как у них, по-видимому, не было инструкции на тот случай, если я усну стоя, оба дружелюбных англичанина пытались оживленным разговором не дать мне заснуть. Они обстоятельно и пространно рассказывали мне, как их король сегодня обратился с речью к войскам, как он благодарил своих храбрых солдат за великую победу.
         Очевидно, я, на их взгляд, реагировал на их слова как-то слабо или неправильно, так как один из моих телохранителей ушел прочь, даже специально отправился за газетой, чтобы показать мне статью и подтвердить все рассказанное. При этом он оставил свой заряженный автомат, прислонив к решетке моей камеры. Второй часовой тоже жаждал сделать мне одолжение. Он спросил меня, не хочу ли я закурить.
         Я хотел, но он оказался некурящим. Поэтому он пошел за сигаретами, оставив свое оружие рядом с автоматом своего товарища под моим надежным присмотром. Я легко мог завладеть этим оружием и намекнул об этом моим охранникам, когда они вернулись. В ответ мне уверенно разъяснили: "Немецкий офицер никогда не злоупотребит доверием! Это знает каждый англичанин!"
          Мне принесли английскую армейскую газету, сигареты и спички - все с дистанции четырех шагов, так, как предписывает английский военный устав.
+++++++++++++
          Около 2 часов ночи неопределенность стала наконец рассеиваться. Меня со всеми мерами предосторожности привели на допрос в абсолютно темное помещение. Как я определил по гулкому эху, оно должно было быть очень просторным. Что же за чудовище видели во мне англичане?
        Меня не торопясь подвели к определенному месту. Затем мне в лицо ударил свет двух ярких прожекторов. Голос из темноты потребовал назвать мое имя, звание и военную часть. Против этого нечего было возразить. Я вежливо ответил на все вопросы, но добавил, что сообщаю им только то, что должен был сказать, и что дальнейшие показания дам только тогда, когда узнаю, с кем я разговариваю и кто скрывается за прожекторами. В темноте недолго посовещались, затем в зале зажегся свет, а слепящие прожектора погасли. Английский офицер, проводивший допрос, представился: "Гауптман Фрейзер". (Его воинское звание я называю по-немецки.)
         Мне было абсолютно нечего скрывать. Война окончилась. Мне не было известно никаких военных тайн, которые теперь дозволялось знать далеко не каждому. Но меня и не спрашивали об этом. Только наше авантюрное бегство из-под носа у советских войск, стоявших в Данциге, через Балтику вдоль берегов Швеции и Дании в Шлезвиг-Гольштейн показалось этим господам очень и очень сомнительным.
           Они немедленно захотели снова узнать от меня все подробности. Они снова и снова переспрашивали одно и то же, хотя и другими словами.
           К моему удивлению, они уже знали об этом довольно много. Видимо, еще до меня они успели допросить остальных моих попутчиков с "Цандера". Других объяснений не было. Мне стало лучше; я понял, что не одинок в этой тюрьме.
         Наконец я простился с англичанами. Мы подчеркнуто учтиво пожали друг другу руки. Постовой, несмотря на поздний час, молодцевато приветствовал меня. Господин Фрейзер, превосходно говоривший по-немецки, извинился, что он не может предложить мне ничего другого, кроме тюремной камеры, чтобы провести остаток ночи. Как наглядное свидетельство того, что против меня не выдвигалось никаких обвинений, дверь камеры оставалась незапертой. Более того, оба моих телохранителя находились в моем полном распоряжении, как пояснил он мне в изысканной английской манере.
         Несмотря на то что я был в тюрьме, война была проиграна, а будущее представлялось совершенно неопределенным, я спал сном праведника под благосклонным надзором моей бездействующей охраны.
          Около 6 часов утра меня мягко разбудили. Один из "моих солдат" предложил побрить меня. Я чувствовал себя не совсем удобно, но почему бы и нет? Ведь бритвы у меня больше не было. Она давно уже покоилась в Балтийском море.
            Я позволил побрить себя в первый и единственный раз в моей жизни, и получилось неплохо. Денщики английских офицеров имели богатый опыт обращения с бритвой. После этого я смог умыться, принять душ и наконец смыть с себя всю грязь последних недель. Между тем "мои солдаты" вычистили мою изрядно потрепанную униформу и натерли до блеска мои ботинки.
+++++++++
          Взглянув в зеркало, я не узнал себя. Но зачем все это? Позже мне объяснили. Нас ожидали к завтраку в английском офицерском казино. Там уже находились полковник Хоффман и гауптман Иллигнер. Так что мои догадки во время допроса оказались верными.
         Овсяная каша и свежее молоко, яйца со шпиком, черный чай и настоящий зерновой кофе, белый хлеб, масло и мармелад, сосиски и ветчина! После шести лет лишений мы чувствовали себя так, как будто оказались в сказочной стране с молочными реками и кисельными берегами. Мы ели много и с большим наслаждением. Я лично, никак не мог удержаться при виде всех этих деликатесов. А этого делать не следовало... Вытянув шею, как цапля, я блевал без остановки, и это продолжалось несколько часов.
         Пойле того как нас представили тому и другому из присутствующих, осмотрели со всех сторон и вволю подивились нашему авантюрному побегу, нам сказали, что мы свободны и можем идти куда хотим. Но куда можно идти в тюрьме с толстыми стенами и дюжиной охранников в каждом углу и в каждом коридоре?
           Полковник Хоффман, долго беседовавший с одним высокопоставленным английским офицером, добился, чтобы в наше полное распоряжение выделили служебный автомобиль.
          В последнюю минуту нам сказали, что мы считаемся не военнопленными, а интернированными, и поэтому можем беспрепятственно передвигаться по всей зоне для интернированных Шлезвиг-Гольштейна. Это было, безусловно, хорошее начало.
++++++++++
           У полковника Хоффмана обнаружился здесь один дальний родственник, который должен был жить в Зикерсдорфе, в районе Тиммендорфского пляжа. Мы решили отправиться туда. К нашему великому удивлению, все посты английской военной полиции пропускали нас без возражений.
           Каждый раз постовые брали винтовки на караул и щелкали каблуками, когда мы проезжали мимо. Награды за храбрость много значили для англичан, даже когда они украшали грудь их противника. А на груди у полковника Хоффмана красовались Дубовые листья к Рыцарскому Кресту Железного Креста.
Проживавшая в Зикерсдорфе тетя нашего полковника была еще жива. Она жила в просторной вилле, выходившей окнами на Балтийское море.
           Но ее дом уже был битком набит беженцами с Востока. Для полковника удалось освободить только маленькую комнатушку. Остальных же, включая гауптмана Иллигнера, меня и присоединившегося к нам позже обер-лейтенанта Грайнера, разместили в летнем домике, выглядевшем весьма романтично, который принадлежал раньше одному адвокату из Любека. Мы представляли себе плен совершенно иначе и поэтому были вначале весьма довольны. Но каково тем временем приходилось нашим товарищам в советском плену?
           Нам разрешалось свободно передвигаться по всей огромной зоне для интернированных, которая протянулась от Балтийского моря до Эльбы и от Траве до Кильского канала. Полковник Хоффман немедленно воспользовался этим, чтобы собрать вместе уцелевших солдат своей 4-й танковой дивизии, благо англичане предоставили ему персональный автомобиль.
        Первых из наших танкистов ему удалось встретить в Херингсдорфе. Тут кучка, там целая группа, затем - целая рота. Все они, кто как, самыми разными путями сумели пробиться сюда от устья Вислы через Балтику.
          Во время одной из таких ознакомительных поездок нам встретилось несколько бывших заключенных концентрационного лагеря Штутхоф, которым месяцем раньше мы позволили бежать из устья Вислы на Запад. Он рассказали нам о тех зверствах, о которых нам вторично довелось услышать лишь много-много позже. Некоторым приведенный мною рассказ может показаться дешевым оправданием, однако он целиком и полностью основан на фактах.
++++++++++++++++
             Эти дважды спасенные добровольно рассказали нам, что их в числе других 7 или 8 тысяч заключенных концлагеря погрузили на корабли "Кап Аркона" (Cap Arkona) и "Тильбек" (Thielbeck). Они встали на якорь под белым флагом в Нёйштадтской бухте, рядом с лайнером "Дёйчланд".
           2 мая в небе над ними появились английские бомбардировщики, однако они не стали атаковать их. Чтобы дать им знать о себе, заключенные выложили своими телами на верхней палубе буквы "KZ" .
         На следующий день, 3 мая, около 12 часов дня английские бомбардировщики появились снова. На этот раз они стали бомбить бухту. Огромный лайнер "Кап Аркона" водоизмещением 27 571 тонна, на который обрушились фугасные и зажигательные бомбы, получил сильные повреждения.
         Огонь быстро охватил обе верхних палубы. Началась неописуемая паника, так как все трапы, ведущие наверх, были объяты пламенем, а спасательные лодки и катера уничтожены. Лишь немногим удалось протиснуться сквозь узкие иллюминаторы и вплавь добраться до земли вблизи Нёйштадта или Пельцерхакена. Из 6 или 7 тысяч заключенных, находившихся на борту, в живых осталось только около двухсот. Лайнер "Кап Аркона" запылал, как огромный факел. Некоторое время спустя он перевернулся и затонул килем вверх на мелководье у самого берега.
           Около половины третьего того же дня английские бомбардировщики атаковали другой теплоход, "Тильбек". Один из снарядов угодил в самую середину корабля ниже ватерлинии. Теплоход затонул за 15 минут. Из 2 тысяч заключенных, находившихся на его борту, спастись удалось только единицам.
         Одновременно с лайнером "Кап Аркона" атаке подвергся и "Дёйчланд", имевший водоизмещение в 21 046 тонн. Он был переоборудован в плавучий госпиталь и только что выгрузил в Нёйштадте около 70 тысяч солдат и беженцев с Востока. На корабле не было никакого вооружения, он был абсолютно беззащитен. К тому времени на нем оставалось только 80 человек команды и медицинского персонала. Им с трудом удалось потушить три возгорания. Когда английские бомбардировщики налетели снова, от корабля как раз отчалил последний спасательный катер. Все члены команды, врачи и санитары успели как раз добраться до ближайшего берега у Зикерсдорфа, когда их лайнер подвергся новой бомбовой атаке и запылал. Пять часов спустя бывший океанский лайнер компании ХАПАГ перевернулся и затонул.
        Выжившие заключенные концлагеря выразили готовность письменно подтвердить все это англичанам. В качестве доказательства они показали остовы двух огромных океанских лайнеров, хорошо видимые с земли. Только теплоход "Тильбек", водоизмещением всего 2815 тонн, был полностью скрыт под водой.
           Даже мы, поначалу не хотевшие верить всему этому, скоро убедились в страшной действительности. Прилив еще несколько дней выбрасывал на берег десятки распухших от воды трупов в полосатых концлагерных робах. Смрад от разлагающихся тел разносился на километры вокруг.
+++++++++++++++++
            Один английский полковник с полным основанием бушевал по этому поводу. Он обвинял нас в том, что эти люди, чьи тела выбрасывали на берег балтийские волны, были убиты немцами. Англичанин потребовал, чтобы нас заставили собрать и похоронить эти трупы. Из-за этого у них произошла ожесточенная перепалка с полковником Хоффманом, который прямо и без обиняков заявил ему, кто убил этих несчастнейших из несчастных.
         Выжившие очевидцы этой катастрофы продолжали стоять на своем. Жители прибрежных районов подтвердили их слова и дополнили их новыми свидетельствами. Однако до сих пор почему-то никто не задумывался о том, чтобы рассказать миру, и прежде всего самим немцам, почему англичане потопили эти три судна, стоявшие на якоре под белым флагом, когда их командование уже вело переговоры о прекращении огня.
         Из Гамбурга прибыли эксперты. Они собрали, зарегистрировали и похоронили последние жертвы этой войны. Мы могли больше не смотреть на это" -

из воспоминаний оберлейтенанта 4-й танковой дивизии Х.Шойфлера.

спасибо