Ирония судьбы: что не так в этом фильме?

Много лет подряд я горячо и нежно любил фильм Эльдара Рязанова  «Ирония судьбы, или С легким паром!». Вместе со всей страной я смотрел  его каждый Новый год. А когда появились видеомагнитофоны, одной из  первых купленных мною кассет была, конечно же, «Ирония судьбы». Я выучил  этот фильм практически наизусть, я пел под гитару замечательные песни  оттуда, радость приближающихся зимних праздников всегда была растворена  для меня ожиданием этой доброй Рязановской сказки. Но странное дело, чем  старше я становился, тем больше в этой безоглядной любви начинали  звучать нотки какого-то сомнения.

Мне уже мало было просто смотреть кино и получать удовольствие.  Хотелось понять — что же за послание авторы вложили в этот фильм, откуда  в нем такое волшебное ощущение праздника, и почему с годами у меня все  сильнее стали примешиваться к нему совсем другие чувства — тревоги  и разочарования? Я попытался разобраться в этой непонятной перемене  своего отношения к фильму, и в итоге пришел к весьма неожиданным для  себя выводам. Но, прежде чем рассказать о них, предлагаю сделать  небольшой экскурс в историю забытого ныне литературного жанра.
Хочется чуда

Человеку  свойственно ждать чуда. Всегда, при любых обстоятельствах и несмотря ни  на что. Так уж мы устроены, что где-то в глубине души у нас обязательно  живет надежда на счастливый случай. На некий поворот судьбы, который  сразу и вдруг разрешит все наши проблемы и горести, которые мы год за  годом никак не можем решить сами.

Понятно, что для христианина такая  надежда обращена не к абстрактной судьбе, а к Подателю всяческих благ.  Поэтому, наверное, и появился в европейской литературе жанр святочного  рассказа. В этих рассказах не было вероучительных наставлений, и даже  события, сначала казавшиеся читателю мистическими, в финале вдруг  раскрывались как самые обыкновенные, имеющие вполне обыденное  разъяснение. Но эта внешняя их обыденность всегда содержала в себе два  важных условия, без которых святочный рассказ был попросту невозможен:  это  привязка всей истории к Рождеству и любовь к ближнему. Именно ею  движимы герои рассказа, совершающие те самые, вроде бы самые обычные,  поступки. В таком стремлении уподобиться Христу накануне праздника Его  пришествия в наш мир и заключается главный мистический смысл этого  жанра. Самым древним его прототипом, наверное, можно считать историю из  жития святителя Николая, который тайно подбрасывал деньги в дом  обнищавшего отца трех дочерей. Не случайно именно этот святой под именем  Санта Клауса стал символом европейских рождественских праздников.

В святочном рассказе повествование начинается с, казалось бы, безвыходной ситуации,  в которой оказывается герой. Он глубоко несчастен, и не может найти  выход из жизненного тупика. Вот тут и начинает действовать Провидение,  чудесным образом направляя события так, что случайный прохожий забирает  к себе в дом замерзающего сироту, несчастный влюбленный, думающий  о самоубийстве, вдруг получает долгожданное письмо от возлюбленной, а к  тоскующему одинокому старику внезапно приезжает целая толпа детей  и внуков с подарками и угощением. В этой незатейливой фабуле «бытового  чуда» содержалось важное напоминание: наша жизнь — не игра слепого  случая, не набор бессмысленных событий, следующих одно за другим, в ней  есть Божественный план, который осуществляется даже в тягостных  обстоятельствах нашей жизни. И такие чудеса происходят с нами ежедневно,  просто в Рождественские дни проще бывает увидеть за обыденными  событиями любовь и заботу Бога о каждом из нас.

Традиция святочного  рассказа была прервана революцией 1917 года. Даже сам календарь  способствовал этому разрыву: после введения государством европейского  летоисчисления Новый год вдруг оказался на неделю раньше православного  Рождества, подменил его собой, лишив традиционный зимний праздник  христианского содержания. А за празднование Рождества могли  и арестовать. Даже простая ёлочка подверглась репрессиям: новая власть  запретила и Рождественское деревце.

Правда, несколько позже зимние праздники в советской стране опять  стали походить на дореволюционные. Но теперь они уже напрочь были лишены  какого-либо христианского содержания. Рождественская ель стала  новогодней, Вифлеемскую звезду на ней заменила красная пятиконечная,  а место Санта Клауса занял фольк­лорный Дед Мороз. Но неизбывную жажду  чуда вытравить из советских людей так и не удалось. Поэтому святочные  рассказы странным образом сумели пробраться и в русское искусство эпохи  государственного атеизма. И, конечно же, одной из самых известных  и любимых в народе историй подобного рода оказался фильм «Ирония  судьбы».
Жизнь в прокуренном вагоне

В самом деле — вот он,  герой попавший в безвыходное положение: непьющий доктор, которого  друзья-алкоголики напоили до бесчувствия, перепутали с таким же  мертвецки пьяным товарищем и по ошибке отправили самолетом в Ленинград.  Новогодняя ночь с невестой в Москве накрылась медным тазом, человек  оказался один в чужом городе, в чужой квартире, с больной головой, без  денег… Такого приключения не пожелаешь и врагу. Но в новогоднюю ночь  чудо неизбежно по законам жанра. И когда герой заплетающимся языком  спрашивает в аэропорту у пьяных друзей, куда они его тащат, те отвечают  вполне определенно: «Навстречу твоему счастью».
Действительно — все  для него заканчивается вполне благополучно: хозяйка ленинградской  квартиры вдруг симпатизирует проспавшемуся Лукашину и даже готова ради  него отказаться от жениха, с которым встречается уже несколько лет.  Правда, жених категорически не согласен с таким оборотом и пытается  объяснить героям, что за несколько часов новогодней ночи старые  отношения разрушить можно, а вот новые создать не получится.

Но из года  в год вся страна дружно смеялась над несчастным Ипполитом и его  рассуждениями. А внезапной влюбленности немолодых уже людей сопереживала  с замиранием сердца. Потому что их встреча подана в фильме как то самое  новогоднее чудо, без которого немыслим святочный рассказ. Недаром же Н.  С. Лесков писал: «Преглупое это пожелание сулить каждому в новом году  новое счастие, а ведь иногда что-то подобное приходит».

    Вот  оно и произошло. Единственное не запрещенное антирелигиозной идеологией  чудо — встреча двух любящих друг друга людей. Именно оно и сделало этот  замечательный фильм любимой новогодней сказкой нескольких поколений  советских людей.

Но лишенный религиозного содержания  святочный рассказ содержит в себе неустранимое противоречие: если нет  Бога, тогда кто же направлял судьбу окоченевшего от водки героя  навстречу его счастью в эту новогоднюю ночь? Остается лишь слепая  случайность, нелепое стечение обстоятельств. Которые в этот раз  сложились счастливым образом, но вполне могли привести и к трагическому  финалу. И человек в руках этой безликой и бессмысленной силы всего лишь  жалкая игрушка, с которой может произойти не только чудо, но и кошмар.  Будучи внутренне правдивым произведением, фильм «Ирония судьбы» содержит  в себе и эту мысль тоже, хотя она и не выведена на передний план  повествования. Но сквозит, сквозит в нем какая-то нотка безысходной  обреченности.

    И совсем не случайно прозвучало в финале  фильма стихотворение Александра Кочеткова «Баллада о прокуренном  вагоне». Поэт написал его, потрясенный своим чудесным спасением: поезд,  на котором он должен был ехать, разбился, а поэт остался цел, потому что  не смог расстаться с любимой женой и накануне сдал свой билет.

Казалось бы, вот оно, настоящее чудо. Но в стихотворении все почему-то происходит ровным счетом наоборот:

…Трясясь в прокуренном вагоне,
Он стал бездомным и смиренным,
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он полуплакал, полуспал,
Когда состав на скользком склоне,
Вдруг изогнулся страшным креном,
Когда состав на скользком склоне
От рельс колеса оторвал.
Нечеловеческая сила,
В одной давильне всех калеча,
Нечеловеческая сила
Земное сбросила с земли.
И никого не защитила
Вдали обещанная встреча
И никого не защитила
Рука, зовущая вдали.

Почему  же чудесное спасение вызвало у автора такую странную реакцию? Наверное,  причина все в том же — опустошенном понимании чуда, когда удивительное  спасение от катастрофы воспринимаешь не как волю о тебе доброго  и любящего Бога, а  как бездумную игру нелепого случая. Который в любой  момент может тебя уничтожить без всякой причины, точно так же, как  сейчас — спас.

Поэтому стихотворение так органично вписалось в фильм,  ведь герои в нем движимы случаем, а он слеп и непредсказуем. И  радоваться их счастью не стоит: кто знает, какой еще сюрприз готовит  героям капризная судьба.
Конечно же, с точки зрения церковной  традиции в этой киносказке нет ничего, что относилось бы к самим  святкам, к Рождеству, к христианским праздникам. И все же к святочному  рассказу фильм имеет отношение, пускай и опосредованное. Да и сами его  создатели не особо скрывали жанровую принадлежность этой комедии. Иначе  зачем было делать первым кадром фильма крупный план православного храма?  И потом, вспомните сцену, когда респектабельный Ипполит тоже решил  приобщиться к новогодним чудесам. Для этого он где-то надирается  вдрабадан и снова приходит к отвергнувшей его невесте, бормоча нелепые  слова: «Шел по улице малютка, посинел и весь продрог»? Мало кто знает,  что это — строка из святочного стихотворения русского поэта Карла  Александровича Петерсона «Сиротка». В проходной реплике несчастного  Ипполита авторы дают недвусмысленный намек: вся рассказанная ими  история — не что иное, как святочный рассказ. Наверное, в этом всё дело.  Когда-то отблеск этого забытого жанра в фильме наполнял мое сердце  радостью и надеждой на возможность чуда. Но теперь я вижу в этой истории  совсем другой смысл. И уже не могу, как прежде, радоваться за тех, кто  оказался игрушкой в руках судьбы — божества, способного иронизировать.
Сиротка

Вечер был; сверкали звёзды;
На дворе мороз трещал;
Шёл по улице малютка,
Посинел и весь дрожал.

“Боже! – говорил малютка, –
Я прозяб и есть хочу;
Кто ж согреет и накормит,
Божей добрый, сироту?”

Шла дорогой той старушка –
Услыхала сироту;
Приютила и согрела
И поесть дала ему;

Положила спать в постельку –
“Как тепло!” – промолвил он.
Запер глазки… улыбнулся…
И заснул… спокойный сон!

Бог и птичку в поле кормит,
И кропит росой цветок,
Бесприютного сиротку
Также не оставит Бог!

Карл Петерсон

Автор: Александр Ткаченко