"Я сделал снимки тел погибших": полная публикация показаний немецкого фотографа о Каунасской резне

Нападение нацистской Германии на Советский Союз в июне 1941 г. позволило литовским националистам из Фронта литовских активистов реализовать заблаговременно сформулированные планы организации антиеврейских погромов. Самый кровавый погром состоялся в Каунасе: по оценке немцев, с 24 по 30 июня 1941 года в городе было убито 3500–4000 евреев. Наиболее ужасающим актом погрома стало состоявшееся 27 июня массовое убийство в гараже общество «Летукис», на проспекте Витауто, 43. Во дворе гаража «национальные партизаны» убили около 60 евреев – частично из числа тех, кто под присмотром немцев работал в гараже, частично – специально приведенных туда для расправы. Первых жертв убивали ломами; последним вставляли в глотку шланги для мойки автомашин, и вода под давлением разрывала внутренности людей. Судя свидетельству очевидца — немецкого фотографа Вильгельма Гунзилиуса — участники и зрители массового убийства евреев воспринимали его как патриотический акт. Затем насилие перекинулось на другие районы Каунаса.

Бойня в гараже «Летукис» стала известна благодаря сделанным все тем же Гунзилиусом фотографиям; свидетельство Гунзилиуса также цитируется практически в каждой статье о Каунасском погроме. При этом, однако, показания немецкого фотографа никогда не публиковались полностью. Фонд «Историческая память» публикует электронные образы этих показаний, извлеченных из архива Центрального ведомство земель ФРГ по расследованию национал-социалистических преступлений в Людвигсбурге (ZStL, 202 AR-Z 21/58), а также полный перевод документа на русский язык, выполненный Светланой Визгиной.

Протокол допроса

По повестке явился 11.11.1958 в отделение земельной полиции Блаубойрен фотограф

Вильгельм Гунзилиус
Род. 4.4.1915 в Блаубойрен,
Проживающий по адресу Блаубойрен, Линденштрассе 1,

Ознакомившись с предметом допроса и будучи проинформированным о необходимости давать лишь правдивые показания, сообщает в качестве свидетеля следующее:

«В октябре 1935 года меня призвали в авиационные войска [Люфтваффе]. Обучение проходил в Нойбиберге. По окончании обучения был переведен в Геппинген и причислен к штату фотографов. Оттуда попал в школу фотосъемки в лагерь «Лехфельд». Позже сам обучал [курсантов] фотосъемке. Когда началась война, я в составе специализирующегося на аэрофотосъемке персонала крупной бомбардировочной авиашколы Лехфельда был переведен в Варшаву. Служил в этом подразделении до февраля 1940г., а затем был перевeден в отдел фотосъемки штаба при командующем воздушными силами 16-й армии, где работал дешифровщиком фотоснимков и фотографом. Оттуда – подразделение дислоцировалось в Бад-Бертрихе [Мозельская долина] – был направлен во Францию. По окончании французской кампании нас перевели на север Франции, где я оставался до марта 1941г. Затем наше подразделение было переведено в Восточную Пруссию к югу от Кенигсберга.

В день начала русской кампании (утром 22.6.1941г.) я вместе со своим подразделением был переведен в Гумбиннен. Там мы оставались до вторника, 24.6.1941г. Во вторник я вместе с высланной вперед группой отправился маршем из Гумбиннена в Ковно. Туда я прибыл в среду в первой половине дня (25.6.1941) вместе с передовой группой подразделения сухопутных войск. Моя задача заключалась в поиске жилья для подразделения, которое должно было прибыть позже. Существенно облегчало выполнение этой задачи то обстоятельство, что на сделанных ранее аэроснимках мы уже выявили постройки, которые можно было использовать для размещения нашего подразделения.

Сколько-нибудь существенные боевые действия в городе более не велись. Поблизости от места моего расквартирования, во дворе бензозаправки, обнесенном с трех сторон забором, я обнаружил скопление людей, оцепивших вход во двор со стороны улицы. Там моему взору открылась следующая картина: в углу двора, слева, стояла группа мужчин в возрасте от 30 до 50 лет. Около 45-50 человек. Их сюда согнали люди в штатском: они были вооружены ружьями и имели в качестве знаков различия нарукавные повязки – я запечатлел их тогда на своих снимках. Молодой человек, судя по всему, литовец лет шестнадцати, в одежде с засученными рукавами, держал в руках железный лом. Он вытаскивал людей по одному из толпы и убивал свою жертву одним либо несколькими ударами лома по затылку. Действуя таким образом, он в течение 45 минут лишил жизни около 45-50 человек, т.е. всю группу. Я сделал снимки тел убитых. Снимки уже после войны я обнаружил в своем архиве и хочу предоставить в распоряжение [следствия] при условии возврата. Прошу вернуть мне оригиналы либо копии фотоснимков. Убив всю группу, парень отложил лом в сторону, взял гармонь, взгромоздился на гору трупов и заиграл литовский национальный гимн. Мелодия была мне неизвестна, стоящие рядом люди сообщили мне, что это национальный гимн. Поведение присутствовавших при сем гражданских лиц (женщины и дети) с трудом поддавалось осмыслению, т.к. всякий раз, после того, как парень убивал ударом лома очередную жертву, они начинали петь и аплодировать. В первом ряду стояли женщины с малолетними детьми на руках, они находились здесь все время, пока продолжалась казнь. Я поинтересовался у одного из присутствовавших, который говорил по-немецки, что здесь происходит. Мне было сказано следующее: родители парня, который проводил казнь, были два дня назад подняты ночью с постели и расстреляны на месте по подозрению в национализме, это месть молодого человека за своих близких. Неподалеку, согласно высказываниям людей в штатском, лежали тела людей, убитых два дня назад отступавшими комиссарами и коммунистами. Пока я беседовал с людьми в штатском, ко мне подошел офицер СС и потребовал отдать ему фотоаппарат. Я отказался выполнить его требование, поскольку, во-первых, речь шла о служебной камере, а во-вторых, у меня при себе был особое разрешение штаба 16-й армии, согласно которому я имел право производить фотосъемку в любом месте. Я пояснил офицеру, что получить эту камеру он может только при наличии соответствующего распоряжения генерал-фельдмаршала Буша. Затем я смог беспрепятственно удалиться. Офицер не обратился к моему начальству по месту моей службы. Сказать, какое звание было у этого офицера СС, я теперь уже затрудняюсь, по-моему, в петлице было три звезды. Мне также неизвестно, в каком подразделении он служил, и какие задачи выполняло это подразделение в Ковно. Во всяком случае, оно не входило в состав наших формирований вермахта. Я размышлял о том, что это могло быть за подразделение, однако моя работа и мое непродолжительное пребывание в Ковно не позволили мне найти ответ на этот вопрос. Я пробыл в Ковно 8-10 дней. Свидетелем каких-либо других казней либо расстрелов мне стать не довелось. Из Ковно мы передислоцировались в Дюнабург. Лишь там, из разговоров с товарищами я узнал, что в Ковно производились расстрелы.

Еще во время пребывания в Ковно, я, находясь в месте нашего расквартирования (происходящее можно увидеть на втором плане на одном из снимков, снимок помечен крестом) видел, как вооруженные литовцы в нарукавных повязках снова и снова гнали группы людей различного возраста и пола по улицам города. Всякий раз, заметив подобное, я, захватив с собой фотоаппарат, выбегал на улицу и старался запечатлеть такую группу. Именно так у меня появились еще два снимка, которые я также готов предоставить на условиях последующего возврата. Находясь в Ковно, я так ничего и не узнал о судьбе этих людей. Прибывавшие в Дюнабург части Вермахта рассказывали, что эти литовцы прикончили всех своих личных врагов и их родственников. В Ковно я ничего не слышал о том, что литовцы задерживают и расстреливают преимущественно еврейское население. Однако мне достаточно было лишь бросить взгляд на людей, которых гнали по улицам Ковно, чтобы на основании их внешнего вида заключить, что речь идет в основном о евреях.

Меня спрашивают, мог ли я тогда предположить, что мероприятия, проводимые литовцами, координировались немецкой стороной. Должен сказать, что в то время я не имел возможности сделать подобные выводы. Лишь много позже обстоятельства происходившего прояснились в свете других фактов, о которых я узнал в этой связи. Не исключено, что и в Ковно дело обстояло именно так, хотя я не могу сказать по этому поводу ничего конкретного, сам факт появления офицера СС можно рассматривать как косвенное указание на подлинный характер событий. Во время своего пребывания в Ковно я не сделал каких-либо выводов в отношении того, были ли расквартированы в Ковно части СС и если были, то какие именно. У меня дома хранится набросок, содержащий информацию о том, какие части входили тогда в Ковно и находились в подчинении штаба 16-й армии. Передаю этот набросок в распоряжение [следствия] для ознакомления.

Фотоснимки, документирующие описанные события, были сделаны по чистой случайности и лишь по той причине, что я мог видеть людей, которых гнали по улицам, из окна своего временного жилища. Поэтому было бы неверно утверждать, что, находясь в Ковно, я намеренно стремился запечатлеть подобные события. Меня также спрашивают, слышал ли я тогда о том, что в Ковно осуществляло свою деятельность подразделение СС под командованием офицера СС по фамилии Эрлингер либо Егер. Как упомянуто выше, ни о чем таком мне известно не было, так как я не предпринимал попыток узнать о подобных вещах. Теперь уже не могу сказать, кто на момент моего пребывания в Ковно был полевым комендантом либо ортскомендантом. Наиболее крупным формированием, которое в то время дислоцировалось в Ковно, была 16-я армия под командованием генерал-фельдмаршала Буша. Если не ошибаюсь, после нашего ухода в Ковно прибыла группа армий «Север» под командованием генерал-фельдмаршала Лееба.

Иных сведений сообщить не могу. Показания даны мною добровольно, без принуждения, часть сведений продиктована мною лично. Прочитав все выше изложенное, заверяю правильность своих показаний личной подписью».

Прочитано и подписано
Подпись: Гунзилиус