"У турок души нет, только пар". 1877-й год.

"Вся дорога по бокам положительно была усеяна трупами людей, буйволов, лошадей, изломанными телегами и разбросанным скарбом. Картина эта очень неприятно действовала на нас в начале, но так как она тянулась вплоть до Адрианополя, то мы под конец привыкли и от нечего делать разсматривали из брички трупы, делая свои предположения, при каких условияхъ застигла смерть свои жертвы.
         Местами попадались целые группы телег, а около них валялись люди во всевозможных положениях, всякого возраста и пола. Такие места мы называли оазисами смерти, и эти оазисы были Турецкие и Болгарские, смотря чьи трупы валялись.
        В некоторых телегах буйволы так и издохли Запряженными. Трупы валялись даже на дороге, некоторые были расшатаны и перемешаны с грязью. Это были Турецкие и Болгарские обозы, которые уходили с Турецкими войсками, преследуемые и уничтожаемые нашей кавалерией.
       Болгарских же оазисов наделали Турки, угонявшие с собой Болгар, чтобы показать этим свое недовольство нашим заступничеством: мы должны были думать, что Болгары бегут от нас вместе с Турками; но, в виду наседавшей нашей конницы, Турки, чтобы хоть чем нибудь отомстить нам, избивали без жалости Болгар целыми семействами.

        Много таких невеселых картин Насмотрѣлись мы на протяжении этого шоссе. Сидит, например, Турок, уже седой, около телеграфнаго столба, да так и умер, Обняв его. Солдатики работавшие тут, разсказывали, что ему предлагали хлеба, но он не брал и воды тоже не брал, а так с голоду и помер; вероятно, не хотелъ осквернить себя, приняв пищу отъ гяура.
       Еще такого старика мы нашли в почти разведенной хате; повидимому, это была прежде корчма, куда мы заехали отдохнуть, у очага, Разведеннаго нашими блуждавшими повсюду отсталыми солдатами.
       Вошли в хату; у Печки сидятъ несколько наших солдатиков, что-то варят. Сказав им продолжать свое дело и не обращать на нас внимания, подсели мы к огню варить чай. Слышим кто-то Стонет. "Кто это Стонет?" спрашиваем. "Тутъ старая Турка с мальчиком лежитъ, ваше высокоблагородие", ответил кто-то.
        Мы подошли к углу, откуда слышались стоны; видим лежитъ седой, исхудалый и, повидимому, больной Турок, за которым Ухаживаетъ мальчик. Поговорить с ним мы не могли, не зная Турецкаго языка, а потому и не могли узнать, что с ним и чем бы ему помочь.
       Напоили его Чаем, дали немного денег и сказали солдатикам, которые тут оставались, чтобы они его не обижали и кормили бы. Конечно, мы это сказали, чтобы сказать что-нибудь, зная хорошо, что наш солдат и без того не Обидит такого несчастнаго, а последнимъ да поделиться с ним.

        Хотя наши солдаты и уверяли, что у Турки души нет, а что у него пар, и считали его нехристем и басурманом, но без причины никогда не затрогивали и не обижали. "Ишь, ведь тоже Пьет!" удивлялись иногда они, глядя с участиемъ на Турку, жадно пившаго на каком-нибудь переходе в жару.
        Они относились с какимъ-то своеобразным состраданием к пленным, точно это были не люди им подобные, а так какие-то недоделанныя жалкие существа. "Лопочитъ, а не Разберешь что!" разсуждали они между собой, конвоируя их.
        Иногда солдат даст хлеба Турке и смотрит, как он с Голодухи уплетаетъ его, и опять-таки удлиняется и сожалеет, что у них нетъ чернаго хлеба, а едятъ они рис или галеты, что нашим было не по вкусу."
        Напившись чаю и поправив лошадей, мы тронулись дальше в путь. Опять потянулись теже картины смерти и разрушения. В одном месте, как сейчас Помню, влево от дороги, возвышались какие-то холмы, и по ним валялось человек десять Болгар в самых разнообразных положениях. Вероятно они бежали отъ Турок, а те их Перестреляли как Воробьев.
        Среди всехъ этих трупов и обломков бродили наши отсталые солдаты, в самых невозможных костюмах, подбирая, что попадалось получше. Одинъ гулял в клетчатых штанах в роде Шотландца; другие в Турецких шинелях, башмаках и Фесках. Все эти костюмы, конечно являлись вследствие того, что свое Износилось, а Турецкое попалось Покрѣпче.

        Деревни по дороге въ большинствѣ были пусты, в особенности Турецкія. Мы останавливались для ночлега в пустых домах и у Болгар. Всюду виднелось разорение. Пожитки ценные прятались в кадках, зарытых в землю, которыя иногда нечаянно находились нашими; ячмень также зарывался в землю. Как Турки от нас, так и Болгары от них все прятали.
        В одной деревне, гдѣ мы остановились на ночь у Болгарина в доме, я спросил: "нет ли Курицы или утки, или чего-нибудь такого? "Хичь нема, братушка, хичь нема" и щелкнув ногтем о зубы (что значит "жизнью клянусь"), сказалъ Болгарин, "сичко земе Турцы". Но уже не говорили, как раньше: "айда на Балкан", теперь говорили они: "айда на Стамбул".

       В то время как Болгарин разсказывал мне всю эту околесину, под кадушкой, тут же стоявшей, Закричала Курица. Болгарин смутился; но я сделал вид, что не заметил происшедшаго и, еле сдерживая смех, дал ему денег, сказав, чтобы он Поискалъ на деревне и купил бы мне Курицу, а сам ушел в избу и разсказал Сотнику Закрепе шутку с курицей. Через несколько времени Болгарин принес Курицу, говоря, что насилу нашел.
       Часто, не находя на шоссе селения или удобнаго мѣста для дневнаго отдыха, мы двигались большею частью шагом и закусывали, сидя в бричке. "А чтб, Василий Васильевич, не закусить ли нам? говорил Закрепа. "Можно, Николай Мироновичъ", отвечал я. "Или, наоборот, я спрашивал, если хотел есть раньше, и одобрение получалось немедленно. "Достань-ка, Кузьма, поесть!" говорили мы казаку.
        Тот Лез под козлы, доставал переметныя сумы с закуской и боченок вина. Все это раскладываяось на коленях на бурки, и мы, продолжая двигаться, попивали вино, закусывая ломтиками лука с солью и перцем, бараниной, курочкой и вообще всемъ, чемъ богата была наша кухня, под управлением того же казака Кузьмы, который тоже уплетал за обе щеки.

        Разговоры если и возбуждали, то больше о попадавшихся на глаза предметах. Немало занимали нас наши "солдаты-помещики", поселившиеся в деревнях близ шоссе и вдали его. Дичи всякой всюду было много. Часто слышались выстрелы: это стрелял по Гусямъ или почему другому нашъ солдатик-помѣщик, вышедший Поохотиться.
       Иногда эти помещики попадались с телегами, Запряженными буйволами; значит, уже обзавелись хозяйством, а Русский человек быстро вообще обседает и пускаетъ корни. "Что ты тут делаешь?" спросил я такого. "Да вот, ваше высокоблагородие, отстал от полка и не знаю, гдѣ он?" - "Ну и что же?" - "Пока туть у Болгар и Проживаю".
       Иные отговаривались нездоровьем. Как видно, им было хорошо, и многие, вероятно, так и остались там на жительство. Говорили мне, что одного такого нашли, который остался еще от прошлаго похода 1828-го года. Он женился, обзавелся хозяйством и теперь уже в глубокой старости с большой семьей доживаетъ свой век.
       Обрадовался старик увидав Русских, много разспрашпвалъ, и видимо хотелось ему побывать на родине, да уж лета не позволяли." - из воспоминаний ротмистра лейб-гвардии уланского полка В. В. Воейкова.

спасибо