ИНТЕРВЬЮ С ИТАЛЬЯНЦАМИ. Ч2.

АНТОНИО КУЦАТТИ (ANTONIOCUCCIATI)
Участник боевых действий против британцев на северо-востоке Италии
Кем был по профессии ваш отец?
У него была скобяная лавка, кроме того, он был кузнецом, водопроводчиком, имел небольшой бизнес.
Где вы посещали школу?
В Милане. Там я обучался у священнослужителей. Мы все учились у них, а моя сестра училась у монахинь. Все мои школьные годы прошли в Милане, в том числе, в военное время. Средней школы в Сан Коломбано/SanColombano не было, и нам приходилось учиться в Милане или Лоди/Lodi. Учиться у священников было дешевле, да и мои родители были очень религиозными людьми.   
И вы были религиозными детьми?
Да, даже очень. К тому же брат моего отца был священником и также брат моего деда. Сестра моей матери была монахиней.
И как было со священниками? Они были добры к вам? Была ли там строгая дисциплина?
Да, очень добрыми, но строгими. В те годы дисциплина была гораздо сильнее.
Были ли они строже, чем обычные учителя?
Не знаю, больше я нигде не учился. Но в те годы и дома все было строже.  Моя мать была учительницей в начальной школе в Сан Коломбано, и это с четырьмя детьми.
Какие у вас были увлечения в детстве?
Футбол. У меня хорошо шел футбол. Кроме того, тогда я слишком часто влюблялся.
Ваша семья всегда поддерживала Муссолини?
Да, да. Сначала Отечество, потом Муссолини
Почему?
Потому что мы выросли с этим. Знаете, почему? Потому что в те года было много забастовок. Священников преследовали левые, которые их поколачивали.
Прямо поколачивали?
Да. Муссолини привнес порядок, забастовки прекратились, не стало правонарушений. Он создал INPS(IstitutoNazionaledellaPrevidenzaSociale – систему социального обеспечения), он стимулировал рост экономики, он также помогал церкви. Левые устраивали демонстрации – вы знаете, левые хотели установить коммунизм в Италии и заняться поркой священнослужителей и Папы. Вот поэтому-то 98 процентов итальянцев были за Муссолини в 1930-х.
Вы помните, что вы чувствовали, когда узнали о том, что Италия вступила в войну?
Ну, мне было 13, моему брату 12, так что мы многого не помним. Мы второй год учились в школе-пансионате в Милане. Мы знали, что к этому шло, но мы не то чтобы радовались этому. В 1940-м нам казалось, что война вот-вот закончится.
Ваш отец был участником войны?
Он родился в 1896 году. Его вызвали в Милан, чтобы он служил охранником, пока другие проходят военную подготовку. Он служил в вспомогательных частях на железнодорожных станциях, на фабриках и складах, но всего лишь несколько месяцев. К 1940-му ему было 44 – он уже был слишком старым, [чтобы воевать], и его отправили домой.
А что было с вами 25 июля [1943 года]?
25-го июля мы поняли, что что-то происходит. В небольших городках не было растерянности, а было, скорее, удивление, и мы не слишком радовались случившемуся. Мы уже знали, что дела идут не очень хорошо, мы знали, что союзники высадились на Сицилии.    
А 8 сентября вы еще были в школе?
Да, к этому времени мы стали понимать больше. Многие итальянцы продались союзникам. Военно-морской флот ушел к ним. Французы этого не сделали (имеются в виду события 1940 года после капитуляции Франции – ВК.)
Итак, вам тогда было 16. Вы уже закончили школу?
Нет, мне оставался еще один год. Я поступил в технический колледж, а потом, в мае-июне 1944 года я вступил в качестве добровольца в Дециму/Decima (DecimaFlottigliaMotoscafiArmatiSiluranti, также известная под названиями LaDecima или Xª MAS – отряд морских коммандо, продолживший боевые действия в составе вооруженных сил Итальянской Социальной Республики после капитуляции этой страны – ВК). Там я прошел курс обучения плаванию и прыжкам с парашютом.
Почему именно Децима?
Потому что это была элита, кроме того, мы, ребята из глубинки, хотели в море. В этом решении не было никакой политики: нам даже не разрешили вступить в фашистскую партию.
Люди из этого подразделения были известны как парашютисты-молнии, которые сражались под Эль-Аламейном. Это были диверсанты для атак на морские пути в районе Гибралтара и Александрии. Еще одной для такого решения было то, что нам не нужно было отправляться в Германию для прохождения боевой подготовки. Все остальные части были должны пройти через это, но не мы. Я расскажу вам, куда нас отправили перед тем, как разрешили принять участие в боевых действиях (а немцы настаивали на том, что нам нужна настоящая боевая практика): нас отправили в Хорватию.    
Мы немного скакнули вперед, не так ли?
Да, давайте вернемся назад. Итак, у Децимы был такой ореол, была такая репутация благодаря их успехам в Африке. Ну и потом, есть такой принцип: если ты начал войну на одной стороне, ты должен закончить ее на той же. Для нас 8 сентября 1943 года стало самым черным днем в истории…
А не были ли вы слишком молоды, чтобы идти на войну в 17 лет?
Было такое. Нас не посылали на передовую до того, пока нам не исполнилось 18 лет. Однако через какое-то время на войну стали посылать тех, кому уже исполнилось 17 с половиной. Это относилось только к двум или трем из нас в нашей части, и мы были там нужны…
Как проходила запись в Дециму?
Были временные пункты записи – я пошел на один из них в Милане, но к тому времени в Дециме по всей Италии уже служили 120 000-130 000 человек. Я попал в парашютисты.
Вы были сами по себе или с друзьями?
Из Сан Коломбано мы уехали вдвоем с одним парнем. Он потом вернулся домой – дальше Лоди он не поехал. Знаете, мы уехали, так и не сказав ничего родителям. Они бы нам этого не разрешили. Многие парни ушли из дома, но так никуда и не попали: реальная жизнь сильно отличалась от их ожиданий.
Вы пешком шли?
Да, пешком, еще голосовали и подсаживались на машины по дороге в Милан. Оттуда нас отправили в Турин, а потом уже в различные пункты назначения.
Итак, вы ушли из дома, чтобы записаться в армию, и вас на месте спросили, хотите ли вы служить в Дециме или какой-то другой дивизии?
Да нет, там, где мы оказались, записывали только в Дециму. Нас спросили, в какой дивизии мы хотели бы служить. Если бы я записался в Mezzid’Assalto (морские диверсанты – ВК), мен пришлось бы обучаться и тренироваться еще 6 месяцев, так что я пошел в парашютисты. Само собой, нам предстояло обучение. Мне сама идея прыжков с самолета нравилась…
Итак, вы поехали в Турин, чтобы пройти курс подготовки?
Нет, в Турине нам выдали содержание и кое-какое снаряжение.
Сколько вас оказалось в группе приехавших в Турин?
Около 200. Там мы пробыли одну или две недели, а затем нас отправили в различные лагеря для прохождения подготовки в соответствии со сделанным выбором. Затем меня отправили в Сан Феделед’Интелви/SanFedeled’Intelvi рядом с Комо/Como на границе со Швейцарией. Оттуда они нас хотели отправить в Германию, но мы отказались.
Кто это «они»?
Командование дивизией, а, может быть, и политики. Мы не знали. Все дивизии проходили подготовку в Германии, кроме Децимы. Мы отказались ехать.
Так вы что, отказались выполнить приказ?
Обстановка была довольно анархичной, и мы были, в самом деле, независимой частью.   
Кто же отказался ехать в Германию? Не только вы?
Да нет, вся дивизия: командиры и все остальные. Потом, в Сан Феделе, нам сказали: «вы не знаете, как обращаться с оружием, мы должны обучить вас этому. Так что нас послали на берега реки Пиаве в провинцию Венето(район близ границы со Словенией – ВК). Когда мы закончили курс, нам сказали: «Пришла ваша пора пройти крещение огнем.»    
Каким было обучение?
Мы изучали легкое и тяжелое оружие итальянского и немецкого производства, была общая подготовка, ночные учения, но не было прыжков с парашютом, потому что у нас не было самолетов! Было три тренировочных прыжка, но не на морскую акваторию. Предполагалось, что мы будем пловцами/парашютистами, обученными диверсиям в портах, но вместо прыжков на морскую или озерную поверхность, нас сбросили над сушей. Горючего не хватало, попросту говоря. Мы не могли обучаться вождению танков – мы просто врыли их в землю и использовали в качестве артиллерии.
Мы, парашютисты обучались использованию всех видов легкого вооружения, потому что это были штурмовые войска.  
Ваши родители начали скучать по вам?
Да, немного позднее. Он (Антонио показал на брата) приехал, чтобы найти меня.
Родители послали?
Да нет, он по своей воле приехал.
Брат: мы не знали, куда он уехал: он покинул дом, не оставив и записки.
Антонио: Если бы я рассказал кому-нибудь о своих планах, родители приехали бы ко мне и заставили бы меня вернуться домой.
Брат: Он исчез, сами видите. Я и моя мать, поскольку он все время бредил Децимой, поехали в Милан, в штаб Децимы. Там мы ознакомились со списком добровольцев, нашли его имя и подпись.
Антонио: Мать попыталась заставить их отправить меня домой, но они отказались, сказав, что я поставил свою подпись, и так оно и будет. Я был им нужен.
Брат: Он исчез, так скажем. Он писал домой, но не мог сказать, где он находится, поскольку это был почтовый ящик.
Антонио: Там было всего 4 или 5 юнцов, остальные были в возрасте 22-23 лет. Но все были добровольцами.
Брат: Но мы узнали, где он, потому что он прислал нам почтовую открытку, в которой название городка Видор/Vidor (?) было замазано не полностью. Мне тогда было 16. Не сказав никому ни слова, я уехал искать его. Учтите, что тогда не работал общественный транспорт, я рассчитывал просто на то, что мне повезет. Все мосты были разрушены. Приходилось путешествовать ночью, потому что днем ты мог попасть под обстрел с воздуха. Но я приехал на место и оставался там неделю. Мне дали работу – чистить картошку на кухне – и спросили, не хочу ли я остаться. Нет, сказал я, ни за что я не буду чистить картошку…
Антонио: Итак, мы окончили наш курс и отправились в Хорватию. Дело было под Рождество, год 1944-й, шли бои против партизан Тито. Они были настоящими животными. Мы видели, как союзники сбрасывают им снаряжение и припасы и как они дерутся за него. Посреди леса они забирались на макушки деревьев и стреляли по своим же товарищам, которые пытались добраться до продуктов раньше них. Когда мы прибыли на место боев, югославы сбежали! Они устали от боев, устали от войны. Они провели в горах годы к тому времени, а мы были свеженькими.   
Под конец обучения вам нужно было сдавать экзамены или что-то в этом роде? Были ли кто-то, кто не прошел тестирование?
Нет, никто не провалился.
Было ли страшно в бою? Или все это было просто приключением?
Сначала я испугался: в лесу ты не видишь, откуда по тебе стреляют.
А до того, как вы отправились в Хорватию? Когда вам сказали, куда вы едете?
Нет, мне не было страшно. Тогда я не знал, что такое опасность.
Было возбуждение?
Да и этого не было. Но, прибыв в зону боев, я испытал страх.
В каком батальоне вы служили?
Nuotatorieparacadutisti (NP - Пловцы и Парашютисты в составе Децимы).
Были ли у вас определенные ожидания перед тем, как вы вступили в бой?
Да, они были, но действительность оказалась совсем другой. Все оказалось намного более жестоким и грубым, но старшие и более опытные бойцы батальона укрепили в нас уверенность в себе: они проложили нам дорогу.
Вам понравилась боевая подготовка?
Да, это был положительный опыт, хороший опыт.

Солдаты Республики Сало на фронте

Хорошими друзьями обзавелись?
Да, конечно, и мы до сих пор встречаемся. Там был дух настоящего товарищества. Потом, в последние две недели в Хорватии (всего мы провели там три недели), пришли немцы. Они хотели посмотреть, на что мы способны.  
А кто послал вас в Хорватию?
Мы поехали туда по своему собственному выбору, чтобы показать, на что мы способны в бою, на передовой. Это было решением Боргезе. Вы знаете, что послевоенный суд признал Боргезе невиновным [в военных преступлениях]. Была еще одна причина: уже было понятно, что мы проигрываем войну, и существовал большой риск, что партизаны Тито захватят Истрию (спорная территория между Италией и Югославией со смешанным итальянским, словенским и хорватским населением – ВК). Все подразделения Децимы побывали там: батальоны Barbarigo, Lupo, Saggitario.
Все, чего мы желали, - это окончить войну на той стороне фронта, на которой начинали ее. Но мы отказывались расстреливать [итальянских] партизан. Мы делали это только в Хорватии, которая не была нашей землей. Теперь я расскажу вам взаправдашнюю историю: командир батальона Barbarigo – лучшей части в Дециме – был убит партизанами из засады в Пьемонте. Ну, Боргезе созвал командиров различных частей и сказал: «Теперь мы должны преподать им урок, потому что так поступать не стоит.  Кто хочет принять в этом участие – пожалуйста, остальные могут отправляться по домам.» Муж Сусанны Аньелли(SusannaAgnelli, 1922 -1996 – в послевоенное время – политик-республиканец, первая в истории Италии женщина–министр иностранных дел - ВК), например, ушел домой, сказав, что ему не нравятся подобные методы [речь идет о жестоком возмездии, обрушившемся на партизан после гибели командира батальона Умберто Барделли (UmbertoBardelli) – ВК].  
Потом, в январе, мы вернулись в Венето из Пьемонт, отдохнули и отправились на фронт в район Романья/Romagna. Там мы сменили лучшую из немецких дивизий - HermannGöring. Они сказали нам: «Смотрите, не облажайтесь тут, а то вечно вы что-то делаете не так!»
И где вы оказались?
В районе городка Баньякавальо/[Alfonsine] Bagnacavallo, провинция Равенно. Там была 8-я Армия [британцев], в которой еще были поляки, новозеландцы, индийцы, но всем заправляли, само собой, британцы. Если [на передовой] кого-то ранило, мы поднимали белый флаг, чтобы вытащить человека. Мы просили, чтобы нам дали час-другой, они же просили полдня! Между нами не было ненависти, мы были словно два боксера. Однако мы ненавидели коммунистов, но на той стороне коммунистов не было.
Какими были условия на фронте?
Хорошими. Совсем даже неплохими. К нам относились хорошо, выдали нам шестимесячное содержание. Мы очень хорошо питались. У нас было консервированное мясо, хлеб, курятина, полно фруктов, потому что мы были в Италии. Разрешите мне кое-что вам объяснить: между нами и индийцами было всего 20 метров. Днем мы высовывали головы из окопов и говорили друг другу hello. Когда не было приказа стрелять, мы были с ними самыми лучшими друзьями.  
А непальцы были среди индийцев?
Да, непальцы, индийцы. Всякого народа понемногу. По ночам они делали кое-что такое, что хорошим отношением не назовешь. Ну а я лежал за пулеметом и прикрывал других.
Что за пулемет?
MG 34. Он до сих пор в продаже. Немецкий пулемет: выпаливал 1 200 выстрелов в минуту.
Пришлось ли вам заново рыть окопы?
Нет, мы просто заняли немецкие. Они провели там месяцы.
Были ли там бетонные укрепления?
Только земляные, ничего изготовленного заранее.
По вам стреляли днем и ночью?
Да.
Но вы говорили, что днем стрельбы не было?
Нет, знаете, они постреливали, но, поскольку окопы были столь близко, они стреляли поверх наших голов [Антонио показывает фотографию, сделанную на передовой]. Видите, они здесь по нам не стреляли, потому что могли случайно попасть в своих.
А артобстрелы были?
Да, и еще они стреляли снарядами, набитыми листовками. Падая на землю, они разлетались и выпускали тысячи листовок, которые были пропуском [на другую сторону фронта], если ты решал сдаться в плен. Некоторые так и делали: святые живут только в церквях. Это были семейные люди, у которых где-то на юге были дети. А вообще союзники целыми днями крутили через громкоговорители песню RosaMunda(знаменитая полька, также известная под названием Полька Пивной Бочки - ВК.)
Может показаться, что это Западный Фронт времен Первой мировой…
Да-да. Мы проторчали там всю зиму.
Были ли среди вас пострадавшие?
Да, я был ранен в плечо. Но я расскажу об этом позднее. О пострадавших и говорить нечего. Немного пленных. Раз за разом за передовую уходили патрули и не возвращались. Затем мы получали записки, которые не знаю, кто приносил. Думаю, это были индийцы, потому что эти записки появлялись из ниоткуда. В них было следующее: «Нас взяли в плен.» Должно быть, их подбрасывали в ночное время.
У индийцев не было к нам недобрых чувств. Знаете, почему? Потому что Ганди поддерживал Муссолини и Гитлера. В политическом плане, я имею ввиду, не по отношению к войне.  
Сколько времени вы проводили на огневой позиции?
Мы оставались там 8 часов в дневное время и 8 часов ночью. Мы были там посменно. Одна смена продолжалась 12 часов: 8 часов днем – 4 часа ночью или 4 часа ночью – 8 днем. На каждой позиции нас было по двое. Но в моменты перемирий мы не все время проводили на позиции: мы уходили, чтобы поесть, например. Мы были на позиции тогда, когда наши отправлялись на патрулирование – мы должны были прикрыть их огнем, если надо. У нас было полно свободного времени: за едой мы могли провести часа два. Мы возвращались к своим, там были палатки, в которых мы ели – в эти палатки приносили еду.  
 [За этим последовало обсуждение следующего вопроса: каким образом итальянцы могли исчезнуть из поля зрения противника, если местность была настолько плоской? Объяснение: итальянцы рыли блиндажи и делали насыпи, чтобы скрыться.]
Так продолжалось всю зиму. Тем временем они (союзники – ВК) готовились к финальному наступлению, которое было осуществлено в апреле.
Болели ли вы чем-нибудь, ведь вы все время были в жидкой грязи?
Нет. Мы были хорошо экипированы, у каждого было по две-три пары башмаков. И спали мы в помещениях, в заброшенных сельскохозяйственных постройках. У нас был душ, бывала баня.
Затем, в начале апреля, англичане высадились в Комаккио/Comacchio, позади линии фронта. Нам пришлось отступать, чтобы не оказаться отрезанными. Примерно в это время кто-то пришел искать меня. Мне сказали: «Куцатти, сюда пришел кто-то из твоего города, тебя ищут.» (Позднее этот парень возглавил COMI – ComitatoPoliticoItaliano.)
Все время нам приходилось прислушиваться к свисту пуль и снарядов, пролетающих у нас над головами. Если ты слышал свист, это означало, что над тобой пролетела пуля. Если не слышал, это означало, что она летит в тебя. Я стоял и разговаривал с этим парнем, и тут кто-то сказал: «На пол, парни, сюда и на нас что-то летит.» Упав на землю, я почувствовал тепло вот здесь (Антонио показывает на плечо.) Я потерял сознание и очнулся уже в госпитале в Ардженте. Когда я упал, я разбил себе нос, и теперь, когда кашлял, я выкашливал кровь. Врачи думали, что кровь идет из легких, поэтому решили для себя, что с этим парнем все кончено, оставьте его, дайте ему умереть: в полевом госпитале они ничего не могли сделать с пробитыми легкими. А я знал, что со мной все будет в порядке: я прокашлялся пару раз, и кровь перестала появляться. Я сказал об этом медсестре, мне дважды сделали переливание крови, а потом перевели в госпиталь в Падуе/Padova.   
Сколько времени вы провели в госпитале?
Где-то месяц, меня переводили из одного госпиталя в другой. Пришлось делать операцию. Потом, в начале мая 45-го, когда я был в госпитале в Гавардо/Gavardo в провинции Брешиа, приехали люди на грузовике и сказали, что все солдаты республиканской армии должны или отправляться в тюрьму, или в концлагерь. Меня отправили в концлагерь, находившийся в замке Брешии. Потом появились американцы. Они собрали всех, спросили, кто служил в какой части. Я сказал – в NP. Они ответили: «ОК, ты не совершал никаких преступлений, можешь идти.» Потом спросили: «Ты куришь? Вот тебе 200 сигарет. Любишь шоколад? Вот тебе шоколад. Бэби, отправляйся домой.»    

Итальянские и немецкие солдаты сдаются союзникам. 1945 год
Что вы чувствовали в конце войны? Вы наверняка знали, что война проиграна.
Конечно, мы знали об этом. В тюрьмах с людьми обращались дурно. Нам повезло. Мы сидели в замке. А в тюрьмах партизаны били людей, чтобы выколотить из них информацию.
Когда моя часть отступала из Комаккио, они дошли до Венеции. Они не стали сдаваться партизанам – они решили: раз мы воевали против англичан и американцев, мы им и сдадимся. Это было между 8 и 10 мая. Парней отправили в концлагерь в Алжире.
Итак, вы знали, что войну вам не выиграть?
Первое, что Боргезе сказал нам, когда мы записались в Дециму, было следующим: «Нам не победить, но мы должны сохранить свою честь.»

Британская листовка, призывающая итальянских солдат-фашистов капитулировать. Апрель 1945-го

То есть, вы считаете, что спасли свою честь?
Да, я в согласии с собой. Однако мне было стыдно, нет, не то что стыдно: я был в гневе от того, что происходило в Германии, в концлагерях. Но никто не знал, что там делается. На самом деле, нас обвиняли в том, что мы сотрудничали с ними [с немцами], но наш ответ таков: а американцы дружили с русскими.  
Вы симпатизировали фашистской милиции, чернорубашечникам?
Нет. В действительности мы были независимы от них. Мы даже хотели выкинуть их.
Что вы имеете ввиду?
Ну, фашисты не хотели принимать то, что мы автономны от них. Был момент, когда они арестовали Боргезе, потому что тот хотел оставаться независимым. Мы были частью военно-морского флота, а флот и авиация были относительно независимыми. Это – технические рода войск, а не политические силы. Фашисты – карабинеры, полиция -занимались общественным порядком. Они не появлялись на передовой. Когда Боргезе был арестован, мы готовились к тому, чтобы освободить его силой, так что они отпустили его, чтобы избежать неприятностей.   
После войны многие из наших офицеров занялись обучением американских военнослужащих.
Далее Антонио излагает одну из версий гибели линкора Новороссийск (б. GiulioCesare). По его мнению, двое коммандос из Децимы заминировали днище линкора, после чего он взорвался, за чем последовала гибель большого количества людей.
Сколько времени вы провели в ВМФ после войны?
Два года, потом уехал домой и стал работать в компании Shell. Я работал в чертежном департаменте в Генуе, где прожил 27 лет. Наград у меня никаких не было, и я отношу себя к тем, кто проиграл войну. Знаете, в Италии теперь каждый говорит, что был на стороне победителей.
Что вы думаете теперь о партизанах? 60 лет прошло. Остались ли у вас негативные чувства?
Да, и я скажу вам, почему: они и теперь говорят, что убивать фашистов не было преступлением. Они перебили от 70 до 80 000 человек после войны. И не только фашистов, а всех, кто поддерживал Республику. Теперь, наконец, об этом стали писать в книгах. Я всегда говорю: была одна война, а я проиграл ее дважды…
Брат: Они воевали в Венето, чтобы защитить наш восток: Истрию, Полу/Pola, Фьюме/Fiume. Вместо того, чтобы отправляться в Сенио/Senio, чтобы сражаться с американцами (война все равно была проиграна), им стоило бы остаться в Истрии и не дать партизанам Тито оккупировать ее и устроить эти побоища, такие, как Фоибе/Foibe и прочие этнические чистки (Фоибе – буквально – глубокая карстовая воронка: термин, которым обозначают этнические чистки итальянского населения в районах со смешанным населением близ границы Италии и Югославии в годы ВМВ, осуществленные югославскими партизанами – ВК). Он могли предотвратить это…
Боргезе и Черчилль хотели добиться этого, но солдаты рвались на [главный] фронт. Знаете, как солдаты переправлялись через реку Сенио? Они загнали танки в реку и перебрались через нее по их башням.
Антонио смотрит на фото тех, кто отправился в Германию для прохождения военной подготовки.
Полагаю, многие из них домой не вернулись?
Да, верно. Особенно из числа тех, кто служил в дивизии Liguria.
Наш дядя был партизанским командиром, но в этих краях ничего особенного не происходило во время войны. Партизаны приходили на фермы и просили крестьян, чтобы им дали продуктов для своих, но на самом деле это было не так. Мы называли их ladrigiani - воры.
Есть ли у вас друзья среди бывших партизан?
Общество до сих пор разделено. Левые поддерживают такие настроения, а мы бы хотели положить им конец. Но не забывайте, что крупнейшей коммунистической партией в Европе после войны была итальянская.
В Сан Коломбано местным секретарем фашистской партии был ветеринар. Его жена была беременна, у него уже было двое детей. Как-то раз он оштрафовал местного пекаря, потому что тот торговал белым хлебом на черном рынке. Тот заплатил штраф, и, казалось, на этом история закончилась. Однако после войны туда заявились какие-то партизаны, чтобы убить ветеринара.   
Убить?
Да, за то, что он когда-то оштрафовал пекаря, и за то, что он был фашистом. Ну, взяли его, вывели на площадь, поставили к стенке. В этот момент появились местный священник и врач, встали перед ним и сказали: «Парни, у него есть дети, жена беременна, вы что, серьезно собираетесь убить его за то, что он заставил пекаря заплатить штраф?» Его пощадили, хотя избили и посадили в тюрьму. Это было самым неприятным инцидентом в те времена в Сан Коломбано.    
Когда война окончилась, в Сан Коломбано осталось какое-то количество немцев. Они собрали все телефонные провода, чтобы забрать их с собой. Один партизан подошел к немцу и отобрал у него оружие. Тогда немец вернулся в казарму, выкатил полугусеничный транспортер с пулеметом на нем и обстрелял чуть ли не весь город. Все попрятались по домам. На следующее утро немцев уже не было, и тут-то все стали партизанами…

Перевод, литературная обработка, комментарии – Владимир Крупник