Feldgrau.info

Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.
------------------Forma vhoda, nizje----------------
Расширенный поиск  

Новости:

Камрады давайте уважать друг друга и придерживаться правил поведения на форуме и сайте.
http://feldgrau.info/forum/index.php?topic=250.0

Автор Тема: Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.  (Прочитано 81636 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #125 : 19 Октябрь 2011, 20:39:51 »

Удар  русских войск

12 января 1945  г. ударная группа войск русских начала хорошо подготовленное наступление с  предмостного укрепления у Баранува. Уже 11 января были симптомы того, что скоро  должно начаться наступление. Пленные дали показания, что в ночь на 11 января  было приказано освободить помещения для прибывающих танкистов. В радиограмме  сообщалось: "Все в порядке! Подкрепления прибыли!" С 17 декабря 1944  г. количество орудийных стволов на предмостном укреплении у Баранува  увеличилось на 719, минометных стволов - на 268. В показаниях пленных о  предмостном укреплении под Пулавами говорилось: "Предстоит наступление. В  первом эшелоне - штрафные подразделения. Наступление поддерживают 40 танков. От  30 до 40 танков - в лесу в 2-3 км за передним краем. В ночь на 8 января  произведено разминирование". Воздушная разведка донесла о подходе  подкреплений на предмостные укрепления на Висле. Другие пленные сообщали, что  на каждый километр фронта наступления предусмотрено 300 стволов, включая  минометы, противотанковые орудия и многоствольные установки. С предмостного  укрепления у Магнушева доложили, что противник ведет пристрелку с 60 новых  огневых позиций.

Аналогичные  сведения поступали с участка фронта на Нареве у Остенбурга (Пултуск), севернее  Варшавы, а также из Восточной Пруссии. Здесь противник решил нанести главный  удар на участке Эбенроде, озеро Виллуне и восточное Лазденен (Краснознаменск).
Только в  Венгрии, благодаря нашему новогоднему наступлению, и в Прибалтике можно было не  ожидать в ближайшие дни крупного наступления противника. Но это была лишь  небольшая передышка.

Итак, 12 января  был нанесен нам первый удар под Баранувом. В бой были введены четырнадцать  стрелковых дивизий, два отдельных танковых корпуса и другие  части. Главные силы сосредоточенных в этом  районе танков в первый день, видимо, не вводились в бой: их предполагалось  использовать только тогда, когда после первоначального успеха наметятся  выгодные направления для удара. Русские, хорошо оснащенные материальной частью,  могли позволить себе такую тактику.
Прорыв удался, и  противник глубоко вклинился в систему нашей обороны.
В этот день  соединения русских, предназначенные для наступления, заполняли предмостные  укрепления, расположенные далее на север по Висле у Пулавы и Магнушева.
Наблюдатели  могли насчитать тысячи машин. И здесь противник уже непосредственно готовился к  наступлению. Аналогичные приготовления были замечены в районе севернее Варшавы  и в Восточной Пруссии. Там были уже проделаны минные проходы, к линии фронта  подтянуты танки.

Группа армий  "А" ввела в бой резервы для нанесения контрудара. Они были подтянуты  ближе к линии фронта по личному приказу Гитлера, ближе, чем это было  предусмотрено приказом генерал-полковника Гарпе. Последствием такого  вмешательства явилось то, что резервы еще до начала контрнаступления были  накрыты огнем во время артиллерийской подготовки русских и очень сильно  потрепаны. Противнику удалось даже частично окружить эти танковые части. Теперь  они отходили на запад, находясь в "блуждающем котле", точнее  выражаясь, пробивались с боями назад, проявляя исключительную стойкость при  выполнении этой тяжелой задачи, поддерживая тем самым немеркнущую славу  германского солдата. Некоторым пехотным соединениям удалось примкнуть к этому  движущемуся котлу, что, однако, не привело к уменьшению темпов продвижения. Но,  несмотря на все трудности, эта задача была выполнена благодаря товарищеской  взаимопомощи всех попавших в этот котел.

13 января противник  успешно расширял участок  прорыва  западнее Баранува в направлении Кольце и далее на север. В бой вступили 3-я и  4-я гвардейские танковые армии русских. На этом участке фронта противник  сосредоточил тридцать две стрелковые дивизии и восемь танковых корпусов. Это  была самая сильная группировка сил и средств за время всей войны на минимально  узком участке фронта.
Южнее Вислы, под  Ясло, все данные также говорили о том, что и здесь противник скоро перейдет в  наступление. У Пулавы и Магнушева русские закончили все приготовления и уже  расчистили минные поля.

В Восточной  Пруссии началось ожидаемое крупное наступление на участке Эбенроде, Лазденен. В  бой были введены двенадцать-пятнадцать стрелковых дивизий и соответствующее  количество бронетанковых соединений. И здесь противнику удалось вклиниться в  нашу оборону.
В этот же день  окончательно провалилось наступление Гитлера в Эльзасе.

14 января план  русских стал ясен - пробиться в Верхнесилезский промышленный район. Этот план  не был для нас неожиданным. Крупные силы противника продвигались из района  Баранува в северо-западном и северном направлениях с целью поддержать  соединения, находящиеся на предмостных укреплениях у Пулавы и Магнушева.  Правда, германским частям удалось отразить первые удары русских с упомянутых  предмостных укреплений, но общая обстановка не позволяла надеяться на  возможность удержания этого участка фронта.
Русские  готовились к наступлению в районах Роминтеновской пустоши и Голдапа, что  говорило о расширении наступления в Восточной Пруссии.

15 января  подтвердилось предположение, что противник намеревается нанести главный удар из  района Кракова в направлении Ченстохов, Катовице. Крупные силы двигались также  на Кельце. Можно было предполагать, что они оттуда будут наступать на Петроков,  Томащув, чтобы установить связь с войсками, наступавшими через Пулавы.  Последние состояли, по всей вероятности, из двух общевойсковых и одной танковой  армий. Удар с предмостного укрепления у Магнушева был, очевидно, направлен на  Варшаву.
Южнее Кракова  русские начали наступление у Ясло.

На фронте группы  армий "Центр" противнику удалось осуществить глубокий прорыв в  треугольнике, образованном реками Вислой и Зап. Бугом, а также по обе стороны  Остенбурга (Пултуск). Это наступление шло в направлении на Насельск и в западном  направлении на Цихенау (Цеханув), Пражниц. Обострялось положение и на  предмостных укреплениях русских на Нареве и в Восточной Пруссии.,
На фронте группы  армий "Юго-восток" была замечена замена 37-й армии русских, стоявшей  южнее Дуная, болгарскими войсками. Нужно было считаться с возможностью  переброски этих русских сил перед фронтом группы армий и введения их в  наступление на другом участке.
Само собой  разумеется, Что с началом крупного наступления русских я доложил Гитлеру  совершенно ясно по телефону и о серьезном положении на Восточном фронте. Я  убедительно просил его прибыть в Берлин и этим хотя бы только внешне перенести  центр тяжести наших боевых действий снова на восток. В первые дни он повторял  одно и то же указание, которое дал еще 9 января: "Восток должен обходиться  теми силами, которыми он располагает. Впрочем, теперь вы сами должны признать,  что эшелоны с запада так или иначе опоздали бы".

Медленное  прохождение донесений и приказов из Цоссена через Цигенберг мешало принятию  быстрых, своевременных мер в то время, когда требовалась срочность. 15 января  произошло первое вмешательство Гитлера в ход оборонительных боев на востоке;  невзирая на мои возражения, он отдал приказ немедленно перебросить корпус  "Великая Германия" из Восточной  Пруссии в район Кельце, чтобы предотвратить  прорыв в направлении на Познань. Необходимо упомянуть, что эшелоны с боевыми  частями этого корпуса уже все равно не успели бы прибыть вовремя, чтобы  остановить наступление русских, но были бы сняты с оборонительных рубежей в Восточной  Пруссии в такое время, когда там назревал кризис русского наступления. Их вывод  оттуда в настоящее время означал бы, что в Восточной Пруссии начнется такая же  катастрофа, какая произошла на Висле. Эти боеспособные дивизии (речь идет о  мотодивизии "Великая Германия" и о танковой дивизии "Герман  Геринг" военно-воздушных сил, находившейся в подчинении танкового корпуса  "Великая Германия", которым командовал опытный генерал фон Заукен)  находились на железнодорожных станциях, в то время как шли бои, решающие исход  войны. Когда я отказался выполнить этот приказ, Гитлер пришел в ярость. Он не  согласился со мной, однако решил, наконец, переехать из гессенского лесного  лагеря, - бросив свои баталии в Вогезах, поближе к решающему фронту, в Берлин.  И вот теперь я мог говорить с ним с глазу на глаз о том, о чем давно следовало  бы сказать, но невозможно было, ведя переговоры по телефону. Конечно, наша  беседа отнюдь не была приятной. Это чувствовал и Гитлер, поэтому он как можно  дольше стремился ее избежать.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #126 : 19 Октябрь 2011, 20:43:16 »

Корпус Заукена  должен был выгружаться в районе, находящемся под обстрелом артиллерии русских.  После ожесточенных боев ему удалось соединиться с 24-м танковым корпусом  генерала Неринга.

16 января Гитлер  появился в Берлине, и в имперской канцелярии, уже частично разрушенной авиацией  противника, он разместил свою главную ставку; в этот же день я делал доклад об  обстановке.
Наконец, Гитлер  принял решение перейти на Западном фронте к обороне и высвободившиеся силы  перебросить на восток. Мне сообщили это, казалось, самое радостное, хотя и запоздалое  решение, когда я  вошел в приемную. Я  составил план использования резервов, намереваясь перебросить их немедленно к  Одеру, а если позволит время, то и через Одер, чтобы ослабить силу наступления  противника, вклинившегося в нашу оборону, ударив по его флангам. Но когда я  спросил Иодля, какой приказ отдал Гитлер, он ответил мне, что основные силы  снятых с Западного фронта войск (6-я танковая армия) отправлены в Венгрию. Я  вышел из себя и недвусмысленно выразил Иодлю свое возмущение. Последний только  пожал плечами. Я так и не узнал, было ли это решение результатом его влияния на  Гитлера. Во время последовавшего затем доклада Гитлеру я выдвинул свои  контрпредложения. Гитлер отклонил их, заявив, что решение наступать в Венгрии объясняется  стремлением отбросить русских снова за Дунай и снять блокаду с Будапешта. С  этого дня ежедневно стало обсуждаться это злосчастное решение. Когда я опроверг  выдвинутые Гитлером в обоснование своего решения причины военного характера, он  ухватился за мысль, что венгерские нефтяные запасы и нефтеперегонные заводы  имеют для нашей промышленности решающее значение, так как противник своими  воздушными налетами уничтожил наши химические заводы: "Если у вас не будет  горючего, ваши танки не будут двигаться, самолеты не будут летать. С этим-то вы  должны согласиться. Но мои генералы ничего не понимают в военной  экономике".
Он помешался на  этой идее, и никто не мог его переубедить.

Соединения,  которые мы получили с Западного фронта, были разделены, таким образом, на две  части. Когда я позднее в своих докладах касался этого вопроса, я получал в  ответ: "Я уже знаю, что вы хотите сказать: я должен бить, так бить! Но вы  должны согласиться..." и т.д., в том же роде. Следует учесть, что  переброска войск в Венгрию из-за слабой пропускной способности железных дорог,  идущих на юго-восток, требовали значительно больше времени, чем переброска  в район Берлина, куда вели двухколейные  железные дороги, которые давали возможность маневрировать в случае затруднений,  вызываемых беспрерывным воздействием противника с воздуха.

Затем мы перешли  к другим вопросам. Беседа проходила бурно. Обсуждали положение основной линии  обороны и связанные с ней решения, в бессмысленности которых был виноват он  сам, что подтверждала стенограмма. Касались вопроса использования резервов,  которые, как он считал, слишком далеко находились от линии фронта, а по мнению  генералов, после приказа Гитлера - чересчур близко. Затем зашла речь о генерале  Гарпе, командные качества которого, на мой взгляд, не вызывали сомнений. Но так  как нужно было обязательно найти козла отпущения, Гитлер приказал, несмотря на  мои решительные протесты, заменить генерала Гарпе генерал-полковником Шернером,  недавно вызванным из Прибалтики, где уже нельзя было завоевать лавры. Шернер начал  с того, что сместил командующего 9-й армией, храброго, умного и честного  генерала барона фон Люттвица (Смило). Во главе 9-й армии был поставлен генерал  Буссе. Вскоре у него и с безупречным генералом Заукеном начались такие раздоры,  что появилась необходимость немедленной замены последнего. Заукен стал  командовать одной из армий. Я позаботился о Гарпе, который через несколько  недель снова получил армию на Западном фронте и добился возвращения на  должность Балка, ставшего жертвой одной из интриг Гиммлера на западе.

В этот день шли  споры и относительно моего требования немедленно, пусть даже с опозданием,  покончить с бессмысленными попытками наступления на западе и перебросить все  войска, без которых невозможно обойтись на Восточном фронте. Снова - и в который  раз! - обсуждался вопрос об эвакуации войск из Прибалтики и опять не пришли ни  к какому окончательному решению. Решили вывести оттуда лишь 4-ю танковую  дивизию.
Обстановка  требовала больше, чем когда-либо, острых и решительных действий. В районе юго-восточнее  Сараево югославские партизанские дивизии все сильнее нажимали на группу армий  "Е". В район между озером Балатон и Дунаем подходили подкрепления  противника. Русские усиливали предмостное укрепление на р. Грон. Противник  необыкновенно быстро продолжал преследовать отступающие войска группы армий  "А". Русские миновали уже линию Сломники, Мехув и, двигаясь на запад,  направили часть сил на Краков. Далее к северу они пробились к линии Ченстохов,  Радомско, Петроков, Томашув. Следовало ожидать продолжения наступления на  Литцманштадт (Лодзь), Лович, Сохачев. Сильные резервы русских следовали за  частями прорыва; некоторые из них прибыли из Карелии и Финляндии.

Теперь мы  видели, как пагубно сказывался на нашем положении выход наших союзников из  войны. На участке фронта группы армий "Центр" обстановка стала  обостряться. Тридцать-сорок стрелковых дивизий русских вышли на линию Прашнитц  (Пшасныш), Цихенау (Цеханув), Пленев (Плоньск); за ними через Белосток, Остров  (Остров-Мазовецкий) следовали другие войска. Аналогичная обстановка  складывалась на участке роминтеновская пустошь, Лазденен (Краснознаменск) и  Гумбиннен (Гусев). Несмотря на поступающие ежедневно роковые вести с фронтов,  Гитлер и не собирался перебрасывать войска с Западного фронта в Северную  Германию и оставлять Прибалтику.

К 17 января было  установлено, что перед фронтом группы армий "А" находятся пятнадцать  танковых корпусов русских; это совершенно определенно свидетельствовало о том,  что здесь противник наносит главный удар. Кроме того, перед фронтом группы  армий "Юг" вели бои восемь танковых корпусов, а перед фронтом группы  армий "Центр" - три танковых корпуса. Главные силы русских наступали  теперь в западном направлении на рубеж Краков, Ченстохов, Радомско. В районе  Кельце русские вели бои с упорно оборонявшимся  24-м танковым корпусом генерала Неринга. Крупными силами противник наступал  также на Варшаву; другие его части стремились выйти через Лович, Сохачев к  Висле, чтобы отрезать путь через Вислу 46-му танковому корпусу, отступавшему из  района Варшавы. Этот корпус, продвигаясь южнее Вислы, должен был предотвратить  стремительный прорыв русских через Хоэнзальца (Иновроцлав), Гнезен (Гнезно) на  Познань, чтобы не дать противнику возможности отрезать Восточную и Западную  Пруссию от рейха. К сожалению, однако, корпус, вопреки неоднократным приказам,  отошел под сильным натиском противника через реку в северном направлении.  Лавина наступающих войск, не встречая сопротивления, хлынула по направлению к  границе рейха.

На участке  фронта группы армий "Центр" увеличились темпы наступления русских в  направлении Цихенау (Цеханув), Прашнитц (Пшасныш). На Нареве пока было  спокойно; однако все говорило о том, что и здесь скоро разразится буря.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #127 : 19 Октябрь 2011, 20:45:34 »

К вечеру офицеры  оперативного отдела доложили мне о серьезном положении в районе Варшавы. Они  предложили наметить следующий рубеж обороны, исходя из предположения, что  Варшава уже находится в руках противника. На мои вопросы полковник фон Бонин,  начальник оперативного отдела, ответил, что потеря города, по имеющимся данным,  неизбежна, что, может быть, он уже и оставлен нашими войсками. Связь с  крепостью города была прервана. Исходя из этого, я согласился с их  предложением, разрешив передать мое распоряжение в группу армий, так как нужно  было спешить с отдачей приказа. Затем я отправился в Берлин, в имперскую  канцелярию, на доклад к Гитлеру. Во время моего доклада фюреру об обстановке и  о тех приказах, которые я заготовил для закрепления нашего положения, поступила  радиограмма от коменданта крепости Варшавы, в которой указывалось, что город  находится еще в наших руках, но что его придется оставить в течение последующей  ночи. Когда я доложил Гитлеру об этом, он разразился гневом и приказал любой  ценой удержать Варшаву. Фюрер распорядился о немедленной отдаче соответствующих  приказов, с возмущением отклонив мое возражение, что они прибудут в Варшаву  слишком поздно. Гарнизон Варшавы, который должен был состоять, по моим  первоначальным планам, из одной крепостной дивизии, вследствие того, что  некоторые части были отправлены на Западный фронт, имел всего лишь четыре  крепостных пехотных батальона, обладавших весьма незначительной  боеспособностью, и несколько артиллерийских и инженерных подразделений. Если бы  комендант выполнил приказ Гитлера, то гарнизон обязательно попал бы в плен к  противнику, так как он ни при каких обстоятельствах не смог бы удержать города.  Поэтому комендант, хотя и получил приказ фюрера, когда город еще находился в  наших руках, принял решение отступить из Варшавы со своим слабым гарнизоном.  Теперь гнев Гитлера не знал никаких границ. Он совершенно утратил интерес к  столь опасной для нас общей обстановке и занимался лишь варшавской неудачей,  которая в общем ходе событий играла второстепенную роль. В последующие дни,  когда я был на докладах у Гитлера, он находился исключительно под впечатлением  варшавских событий и требовал наказания работников генерального штаба за их  мнимую беспомощность.

18 января  немецкие войска снова начали наступление в Венгрии между озером Балатон и  лесным горным массивом западнее Будапешта - Баконским лесом с целью прорыва  блокады Будапешта. В начале наступления они имели некоторый успех, выйдя к  Дунаю. Но в этот же день русские ворвались в истерзанный город, судьба которого  была теперь решена. Если бы войска, действовавшие в Венгрии, направили на борьбу  с противником в Польше или в Восточной Пруссии, они  принесли бы гораздо больше пользы. Но это  противоречило планам Гитлера. В Польше русские вели бои в районе Ченстохов,  Радомско, Петроков, Литцманштадт (Лодзь) и Кутно. Слабые силы противника  двигались к нашему предмостному укреплению на Висле. Севернее Вислы противник  наступал на Леслау (Влоцлавск), Зольдау (Дзялдово) и продвигался в направлении  Ортельсбурга (Щитно), Нейденбурга (Ниборк). На наревском участке фронта  увеличилось количество признаков, указывающих на то, что здесь должно. вскоре  начаться крупное наступление противника. Гитлер, как всегда, не разрешил  отступать войскам этого изолированного участка фронта, хотя севернее противник  уже овладел районом западнее Лазденен (Краснознаменск) и продвинулся до р.  Инстер.
Обсуждение  обстановки этого дня свелось к разбору варшавской проблемы, ставшей основным  звеном событий. Во время доклада, который я делал во второй половине дня, -  Гитлер приказал, чтобы офицеры генерального штаба, отвечающие за составление  донесений и приказов, касающихся этого участка фронта, были готовы к допросу. Я  заявил, что за события вчерашнего дня несу ответственность только один я и что  поэтому арестовывать и допрашивать нужно меня, а не моих подчиненных. Фюрер  ответил: "Нет. Я хочу покарать не вас, а генеральный штаб. Я терпеть не  могу, когда группа интеллигентов осмеливается внушать свои взгляды своим  начальникам. Это является системой в работе генерального штаба, и я хочу  покончить с ней!" По этому вопросу мы имели бурную продолжительную беседу;  каждый открыто выражал свое мнение, ибо она велась с глазу на глаз. Беседа  прошла безуспешно.

Ночью, на  "вечерний доклад", я послал генерала Венка, дав ему поручение  обратить внимание Гитлера на ту несправедливость, которую фюрер намеревался  совершить, и доложить ему, что я готов к тому, чтобы меня арестовали, но только  чтобы Гитлер не трогал моих подчиненных. Венк выполнил это поручение. Но  в ту же ночь были арестованы полковник фон  Бонин и подполковники фон дем Кнезебек и фон Кристен. Генерал Мейзель из  управления личного состава сухопутных войск выполнял свои обязанности под  охраной автоматчиков. Об этом мне ничего не сообщили, и я, к сожалению, не мог  вмешаться. На следующее утро меня поставили уже перед свершившимся фактом. Я попросил  Гитлера принять меня с конфиденциальным докладом. На приеме я заявил ему в  самой резкой форме, насколько это позволяло мое служебное положение, протест  против ареста моих совершенно невинных сотрудников штаба.

Я заявил, что  этот арест, кроме всего прочего, парализует работу важных отделов главного  командования в самый критический момент войны. Совершенно не имеющие опыта в  штабной работе молодые офицеры должны были, быстро заменив старых офицеров,  разрабатывать наитруднейшие решения и сложнейшие приказы, какие вообще  когда-либо отдавались германским войскам. Я потребовал проведения должного  расследования моей деятельности, и оно было назначено. Продолжительные допросы,  проводившиеся уже известными господами Кальтенбруннером и Мюллером, отнимали в  эти роковые для нашей страны дни много времени, энергии и нервов, тогда как на  Восточном фронте шли смертельные бои за территорию родины и за жизнь ее  граждан. Допрос, проводившийся Кальтенбруннером, закончился тем, что спустя  несколько недель Кнезебек и Кристен были освобождены из заключения. Бонин  остался под арестом. Однако было запрещено использовать их на работе в  генеральном штабе, и они уехали на фронт командирами полков. На третий день  боевой деятельности на фронте погиб на своем командном пункте храбрый, умный и  всеми любимый Кнезебек. До этого он не раз пытался заступиться за своего друга  и начальника Бенина. Кристен остался, к счастью, в живых. Бенина же без всяких  оснований таскали из одного концентрационного лагеря в другой до тех пор, пока  он, наконец, во время  общей катастрофы  рейха не сменил гитлеровскую тюрьму на американскую. В заключении мы снова  встретились.

Итак, в то  время, когда гнев и страдания, причиненные мне позором 19 января, терзали мою  душу и я бесцельно проводил время на допросах у Кальтенбруннера и Мюллера,  сражение на востоке продолжалось с неутомимым ожесточением. В Венгрии русские  быстро сосредоточили моторизованные и бронетанковые силы для контрудара по  нашим частям, проводившим наступление с целью прорыва блокады Будапешта. "Такими  силами немцам ничего не удастся сделать. Они натолкнутся на крупные силы всех  родов войск, на стену пехоты", - так заявляли русские в своих  радиопередачах. Следовательно, мы должны были рассчитывать на сильное  сопротивление. Севернее Карпат русские продолжали наступать в направлении на  Бреслау (Бреславль) и на Верхнесилезский промышленный район. Слабость нашей  обороны позволяла здесь развиваться событиям очень быстро. Далее на север  противник наступал в направлении Калиша, Познани, Бромберга (Быдгощ). Город  Литцманштадт (Лодзь) перешел в руки русских. Они почти не встречали здесь  сопротивления. Только "блуждающие котлы" 24-го танкового корпуса и  танкового корпуса "Великая Германия" вели, продвигаясь на запад,  ожесточенные бои, подбирая на своем славном пути многочисленные мелкие части и  подразделения. Генералы Неринг и фон Заукен добились в эти дни крупнейших  военных достижений, достойных того, чтобы их особо описал новый Ксенофон.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #128 : 19 Октябрь 2011, 20:47:30 »

'Из района Милау  (Млава), Зольдау (Дзялдово) русские начали наступление в направлении на  Дейч-Эйлау (Илава). Южнее этого города они. нанесли удар по Торну (Торунь) и  Грауденцу (Грудзендз). К северо-востоку от этой линии противник продвигался к  Нейденбургу (Ниборк) и Вилленбергу (Вельбарк). Южнее Мемеля (Клайпеда) назревал  новый кризис. Перед  участком фронта  группы армий "Север", в Прибалтике, русские совершали какие-то  передвижения, цель которых была непонятна. Ясно было одно, что наши силы в  Прибалтике не могли быть использованы для отражения удара, что сковывание сил  противника там не могло уравновесить наши потери на главных фронтах. Не  проходило ни одного доклада, на котором бы я не убеждал Гитлера разрешить,  наконец, срочную эвакуацию группы армий "Север", но, к сожалению, все  было безрезультатно.

20 января  противник вступил на территорию Германии. Встал вопрос о жизни или смерти нашей  страны. Ранним утром я узнал, что русские достигли имперской границы восточнее  Хоэнзальца (Иновроцлав). Моя жена за полчаса до разрыва первых снарядов в  Дейпенгофе (округ Варта) покинула этот город. Она должна была оставаться там до  этого времени, чтобы не дать повода населению к бегству из города. Она  находилась под наблюдением трусливых партийных органов. Все, что уцелело от  моего дома после бомбардировки в Берлине в сентябре 1943 г., было брошено. Мы  стали изгнанниками, как и миллионы других немцев, и мы гордимся тем, что  разделили их судьбу. Мы сумеем ее перенести. При прощании с Дейпенгофом вокруг  автомашины собралось много служащих имения: все плакали, и многие желали уехать  вместе с женой, которая снискала уважение у населения. Ей тоже тяжело было  расставаться! 21 января она прибыла в Цоссен. Так как она не могла найти себе  подходящей квартиры, то стала жить у меня, разделяя с этого дня вместе со мной  мой тяжкий жребий и являясь моей поддержкой и опорой.

20 января  западнее Будапешта бои продолжались на прежних рубежах. Вереш, начальник  генерального штаба Венгрии, находился у русских. В Силезии противник перешел  границу и начал быстро продвигаться к Бреслау (Бреславль). В направлении  Познани, как уже указывалось, русские тоже перешли границу. Севернее  Вислы крупные силы противника наносили удары  по нашим войскам на рубеже Торн (Торунь), Грауденц (Грудзендз). За первым  эшелоном войск противника на направлении главного удара шли крупные резервы,  как это было у нас во время кампании во Франции в 1940 г.; с тех пор мы уже  никогда не располагали такими резервами. Южнее Мемеля (Клайпеда) противник  подходил к рубежу Велау (Знаменск), Лабиау (Полесск), продвигаясь в общем  направлении на Кенигсберг (Калининград). Группа армий "Центр"  подвергалась опасности быть охваченной двойными гигантскими клещами: с одной  стороны противник продвигался в направлении Кенигсберга (Калининграда) с юга, с  другой, наступая вдоль р. Неман, он приближался к столице Восточной Пруссии с  востока. На Нареве, на участке фронта 4-й армии, русские в ожидании верного  успеха отказались от прорывов.

21 января  характеризовалось охватывающим маневром в направлении Верхнесилезского  промышленного района, наступлением на рубеж Намеслау, Ноймиттельвальде, боями  за Петроков, наступлением в направлении Гнезен (Гнезно), Познань и Бромберг  (Быдгощ), Торн (Торунь), наступлением частью сил на Шнейдемюль (Пила),  Ризенбург (Прабуты) и Алленштайн (Ольштын). Гитлер вторично отклонил  настойчивые просьбы Рейнгардта об отводе 4-й армии с наревской дуги. Рейнгардт  по совершенно понятной причине выходил из себя; в таком же настроении был и  командующий 4-й армией генерал Госбах. Последний перед лицом надвигающегося  охвата принял 22 января отчаянное решение. Он приказал своей армии повернуть  назад и наступать в западном направлении, чтобы пробиться в Западную Пруссию и  выйти на Вислу. Там он хотел соединиться с 2-й армией генерал-полковника  Вейсса.

О своем решении  Госбах прислал донесение в группу армий только 23 января, т. е. уже начав  выполнять принятое решение. Главное командование сухопутных войск  и Гитлер об этом вообще ничего не знали. Нам  это стало известно, когда без боя была сдана крепость Летцен (Лучаны), самая  сильная цитадель Восточной Пруссии. Неудивительно, что чудовищное сообщение о  потере сильно оснащенной техникой и людьми крепости, сооруженной с учетом последних  инженерных достижений, было подобно разрыву бомбы, и Гитлер вышел из себя. Это  произошло 24 января. Так как русские одновременно прорвались севернее  Мазурского канала и стали мешать отступательному маневру Госбаха, поставив под  угрозу его северный фланг, движение армии проходило беспорядочно. 26 января  Гитлер узнал, что на участке фронта группы армий "Центр" произошла  "история" без его разрешения, хуже того, он даже ничего не знал о  ней. Гитлер решил, что его обманули. С невероятной яростью он набросился на  Рейнгардта и Госбаха: "Они оба заодно с Зейдлитцем! Это предательство! Их  следует предать суду военного трибунала! Немедленно сместить обоих с должности  вместе с их штабами, ибо они-то об этом знали и ни один не прислал  донесения!" Я пытался успокоить возбужденного и совершенно потерявшего  самообладание человека: "За генерал-полковника Рейнгардта я ручаюсь. Он  сам лично неоднократно сообщал вам о положении его группы армий. Что касается  Госбаха, то я тоже считаю немыслимым, чтобы он поддерживал связь с противником.  Это исключено". Но в этот вечер каждое слова оправдания или объяснения  только подливало масла в огонь. Буря утихла только тогда, когда Гитлер с  Бургдорфом назначили новых командующих. Группу армий принял генерал-полковник  Рендулич, недавно заменивший в Прибалтике Шернера, австриец, умный и  начитанный, находчивый в обращении с Гитлером. Гитлер оказывал ему такое  большое доверие, что возложил на него безнадежную задачу обороны Восточной  Пруссии. Преемником Госбаха стал генерал Фридрих Вильгельм Мюллер, опытный  фронтовик, но никогда не командовавший таким крупным объединением.

Сам Рейнгардт 25  января был тяжело ранен в  голову. 29  января мы снова встретились и обсудили некоторые события. Тогда я не имел еще  ясного представления о тактике Госбаха.

В то время как в  Восточной Пруссии происходили грозные события, совершенно расстроившие там  шаткую систему обороны и еще больше усилившие уже и без того ставшее  безграничным недоверие Гитлера к генералитету, на других участках Восточного  фронта тоже продолжались тяжелые отступательные бои.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #129 : 19 Октябрь 2011, 20:49:25 »

Под Будапештом  немецким войскам, правда, удалось снова захватить Штульвейсенбург  (Секешфехервар), но мы знали, что у нас не хватит сил для достижения  решительного успеха, к сожалению, и русские тоже знали об этом. В Верхней  Силезии противник наступал на Тарновец. Он продвигался к рубежу Козель (Кожле),  Оппельн (Ополе), Бриг (Бжег) с целью нарушить коммуникации, ведущие к этому  промышленному району, и захватить переправы через р. Одер. Крупные силы  противника продвигались по направлению к Бреслау (Бреславль) и к Одеру на  участке между этим городом и Глогау (Глогув). На познаньском направлении  противник достиг дальнейших успехов, в Восточной Пруссии продолжалась  охватывающая операция с целью изоляции этой провинции. Русские направляли  главный удар на Дейч-Эйлау (Илава), Алленштайн (Ольштын) и далее на Кенигсберг  (Калининград). В Прибалтике пока было спокойно.

23 января  начались бои под Прайскретшамом (Пысковице) и Гросштрелитцем (Стшельце).  Противник явно намеревался форсировать Одер между городами Оппельн (Ополе) И  Олау (Олава). Русские начали атаковывать Остров, Кротошин, их танки появились  под Равичем. Противник овладел районом Гнезен (Гнезно), Познань, Накель  (Накло). Велись бои за Познань. В Восточной Пруссии русские продолжали  продвигаться в направлении Бартенштейн (Бартошице). Рейнгардт приказал укрыть в  безопасное место саркофаги Гинденбурга и его супруги и взорвать Танненбергский  памятник.

В Прибалтике  русские начали наступление на Либаву (Лиепая).

В этот же день,  23 января, мне представился новый связной от министерства иностранных дел,  посланник доктор Пауль Барандон. Его предшественник, несмотря на мои  неоднократные требования, так ни разу и не появлялся у меня с момента моего  вступления в должность, т. е. с июля 1944 г. Он, очевидно, считал, что  министерство иностранных дел не нуждается в том, чтобы его ориентировали в  обстановке на фронтах. Господин доктор Барандон получил от меня неприкрашенную  информацию и оценку тяжелого положения на фронтах. Мы совместно обсудили  вопросы, касавшиеся возможностей оказания помощи со стороны министерства  иностранных дел, время для которой, по нашему общему мнению, уже наступило. Мы  хотели добиться, чтобы дипломатические отношения с теми немногими  государствами, с которыми они поддерживались нашим министерством иностранных  дел, были использованы для заключения хотя бы одностороннего перемирия. Мы  надеялись на то, что западные противники, вероятно, поймут опасность, которая  связана с быстрым продвижением русских к границам Германии, с их возможным  продвижением через ее территорию, и склонятся к заключению перемирия или хотя  бы к безмолвному соглашению, которое позволило бы ценой уступки западных  районов использовать все остатки наших сил для обороны на Восточном фронте.  Разумеется, это была весьма слабая надежда. Но ведь утопающий хватается за  соломинку. Мы хотели все-таки попытаться предотвратить ненужное кровопролитие,  спасти Германию, а также всю Западную Европу от того, что их ожидало в случае  неудачи нашей попытки.

Итак, мы  договорились, что господин доктор Барандон добьется, чтобы министр иностранных  дел фон Риббентроп принял меня для конфиденциальной беседы. Я хотел обрисовать  этому первому политическому советнику фюрера наше положение так же откровенно и  ясно, как я это сделал в беседе с Барандоном, чтобы потом вместе с ним  договориться с Гитлером об использовании всех наших дипломатических средств,  которыми еще располагал искусственно изолированный рейх. То, что эти средства  отнюдь не были многочисленными и эффективными, нам было известно, но это, по  нашему убеждению, не снимало с нас обязанностей испробовать все, что могло  привести к окончанию войны. Доктор Барандон тотчас же направился к господину  фон Риббентропу и договорился с ним о дне встречи. Беседа была назначена на 25  января.

Катастрофа на  фронтах надвигалась с быстротой лавины. В Венгрии были заметны приготовления к  контрнаступлению русских в районе нашего прорыва. В Силезии противник  продвинулся до Глейвитца (Гливице). Между Козелем (Кожле) и Бригом (Бжег), а  также между Дюхеррнфуртом (Бжег-Дольны) и Глогау (Глогув) он явно готовился к  форсированию Одера. По Бреслау (Бреславль) наносились фронтальные удары, но  крепость пока держалась, так же как Глогау (Глогув) и Познань. В Восточной  Пруссии русские стремились осуществить прорыв к Эльбингу (Эльблонг).

25 января  приготовления русских к контрнаступлению южнее озера Веленце стали еще более  очевидными. Явно были заметны приготовления противника также и к наступлению на  рубеже Лева, Иполызак, Блауенштейн перед фронтом 8-й армии генерала Крейзинга,  ведшего бои севернее Дуная. В Верхней Силезии продолжались приготовления к  наступлению на промышленный район. Противник развертывал свои войска на  восточном берегу Одера.

После окружения  Познани русские, не задерживаясь у этой крепости, начали наступать на дугу  Одер, Варта, защищенную Зененскими укреплениями; эти укрепления весьма  тщательно сооружались еще в мирное время, но теперь они представляли собой  всего лишь скелет укрепленного района, так как были сильно ослаблены в техническом  отношении в пользу  Атлантического вала.  На участке Шнейдемюль (Пила), Бромберг (Быдгощ) русские сосредоточивали крупные  силы, чтобы, продвинувшись западнее Вислы в северном направлении, атаковать с  тыла наши оборонительные позиции, расположенные вдоль реки.

Для  предотвращения этой угрозы я предложил Гитлеру создать новую группу армий в  районе между бывшей группой армий "А", которая с 25 января стала  называться "Центром", и бывшей группой армий "Центр",  которая называлась теперь "Севером". Эта группа армий в этом районе  должна была заново организовать оборону и приостановить наступление противника.  Чтобы выбрать командующего и штаб для этой группы армий, которая будет  действовать на весьма опасном участке фронта, я связался с генерал-полковником  Иодлем из штаба оперативного руководства вооруженными силами. Я предложил ему  выбрать один из штабов групп армий, находившихся на Балканах, а именно - штаб  фельдмаршала барона фон Вейхса. Я хорошо знал генерала фон Вейхса и особенно  высоко ценил его характер и военные способности. Он был умным, честным и  храбрым солдатом, т. е. по своим данным больше других был способен спасти  тяжелое положение, если это еще было вообще возможно. Иодль обещал поддержать  меня во время доклада Гитлеру. Казалось, что мне удастся осуществить свой план.  Когда же 24 января я внес на рассмотрение Гитлера свое предложение, последний  ответил: "Фельдмаршал фон Вейхс производит на меня впечатление усталого  человека. Я не верю, что он может справиться с этой задачей". Упорно  защищая свое предложение, я сказал, что Иодль тоже придерживается моего мнения.  Но тут меня постигло большое разочарование, так как Иодль, к сожалению,  неудачно упомянул о глубокой религиозности фельдмаршала, а это явилось причиной  того, что Гитлер бесцеремонно отклонил мое предложение и вместо Вейхса назначил  Гиммлера. Эта явная ошибка фюрера привела меня в ужас. Я использовал все свое  красноречие, чтобы оградить злосчастный Восточный фронт от этой бессмыслицы. Но  все было напрасно. Гитлер утверждал, что Гиммлер очень хорошо справился со  своей задачей на Верхнем Рейне. Имея под рукой армию резерва, он быстро сможет  ее использовать. Поэтому он лучше всех обеспечит новый фронт как солдатами, так  и техникой. Попытка хотя бы передать хорошо сработавшийся штаб Вейхса  рейхсфюреру СС тоже провалилась. Гитлер приказал, чтобы Гиммлер сам подбирал  себе штаб. Начальником штаба он назначил бравого бригаденфюрера СС Ламмердинга,  который до этого времени командовал танковой дивизией СС. Этот человек не имел  никакого представления о тяжести штабной работы в формируемой группе армий. Та  скромная поддержка, которую я смог оказать этому новому штабу, прикомандировав  к нему офицеров генерального штаба, не могла полностью компенсировать крупных  недостатков в работе как командующего, так и его начальника штаба. Гиммлер  собрал вокруг себя ряд офицеров СС, большинство из которых не было подготовлено  к выполнению своей задачи. Только после весьма горьких и пагубных для общего  дела уроков честолюбивый Гиммлер стал более сговорчивым.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #130 : 19 Октябрь 2011, 20:51:33 »

25 января я  встретился с министром иностранных дел империи в его новом роскошном кабинете  на Вильгельмштрассе. Здесь господин фон Риббентроп узнал горькую правду. Он,  видимо, не считал обстановку настолько серьезной и, когда я подробно ему обо  всем рассказал, был сильно потрясен и спросил у меня, соответствует ли истине  все то, что я ему сообщил. "Генеральный штаб начинает, кажется,  нервничать", - сказал он. Да, действительно, нужно было иметь  сверхчеловеческие нервы, чтобы сохранять при таких напряженных усилиях спокойствие  и рассудок! Сделав обстоятельное сообщение об обстановке на фронтах, я спросил  у "руководителя Германии по внешнеполитическим вопросам", готов ли он  пойти вместе со мной к Гитлеру, чтобы предложить ему действовать в направлении  заключения хотя бы одностороннего перемирия.  По моему мнению, речь должна идти в первую очередь о западных державах.  Господин фон Риббентроп ответил буквально следующее: "Нет, этого я сделать  не могу. Я являюсь верным последователем фюрера. Я знаю совершенно точно, что  фюрер не захочет вести никаких дипломатических переговоров с противником, и  поэтому не могу доложить ему о вашем предложении".

Я спросил его:  "Что вы скажете, если русские через три-четыре недели будут стоять под  Берлином?" Не скрывая своего ужаса, господин фон Риббентроп воскликнул:  "Вы считаете это возможным?" Когда я заверил его, что это не только  возможно, но при нашем теперешнем положении совершенно очевидно, он на  некоторое время потерял присутствие духа. Я снова поставил перед фон  Риббентропом вопрос, пойдет ли он со мной к Гитлеру или нет, но министр не смог  дать положительного ответа. Единственными словами, которые он произнес при  прощании со мной, были: "Все остается между нами, не правда ли?" Я  дал обещание.

Вечером я пришел  к Гитлеру докладывать "обстановку". Он был очень возбужден. Я,  видимо, немного опоздал, потому что при входе в зал услышал его громкий  возбужденный голос. Он требовал неукоснительного выполнения своего  "основополагающего приказа э1", согласно которому никто из работающих  с ним не имеет права делать какие-либо сообщения посторонним лицам, если это  непосредственно не связано со служебной деятельностью данных лиц. Увидев меня,  Гитлер повысил голос: "Таким образом, если начальник генерального штаба  посещает министра иностранных дел рейха и информирует его об обстановке на  Восточном фронте, доказывая необходимость заключения перемирия с западными  державами, он совершает тем самым государственное преступление!" Теперь я  узнал, что господин фон Риббентроп не молчал. Тем лучше! Теперь Гитлер, по крайней  мере, был в курсе дела. Но он отказался от всякого делового обсуждения  моего предложения. Гитлер продолжал  бесноваться еще некоторое время, пока не заметил, что все это не производит на  меня никакого впечатления. Только находясь в заключении, я узнал из достоверного  источника, что министр иностранных дел рейха в тот же день послал докладную  записку Гитлеру о нашей беседе. Правда, моя фамилия в ней не была названа, но  все было ясно и без этого.

Попытка начать  при содействии министерства иностранных дел хотя бы односторонние переговоры о  заключении перемирия провалилась. Конечно, мне могут возразить, что вряд ли  удалось бы в то время склонить западные державы к ведению таких переговоров,  так как они взяли на себя официальные обязательства перед русскими вести по  германскому вопросу только совместные переговоры. Но, несмотря на все это, я  все же считал, что не следует отказываться от попытки побудить Гитлера  совершить этот шаг. Хотя господин фон Риббентроп и отклонил мое предложение, я  решил не сдаваться и попробовать выполнить свой план, идя другим путем. С этой  целью я посетил в первую неделю февраля одного из виднейших деятелей рейха в  надежде найти взаимопонимание и поддержку. Но на мое предложение этот человек  буквально повторил ответ министра иностранных дел. О третьей попытке,  предпринятой мною в этом же направлении в марте, я буду говорить ниже.

К 27 января  наступление русских достигло невиданных темпов. Все быстрее и быстрее  приближался день катастрофы. Юго-западнее Будапешта русские перешли в  контрнаступление. Остатки немецкого гарнизона в венгерской столице вели  ожесточенные бои. Обстановка в Верхнесилезском промышленном районе стала еще  напряженнее. Значительными силами русские начали наступление в направлении  Моравских ворот - на Моравска Острава, Тешинь (Цешин). Особенно опасной  складывалась обстановка в районе Варта и в Восточной Пруссии. Познань была  окружена; противник уже захватил один форт. Русские продвигались в направлении  Шенланке (Тшцянка). Шлоппе (Члопа), Шнейдемюль (Пила), Уш. Они овладели Накелем  (Накло) и Бромбергом (Быдгощ). Западнее Вислы продолжались атаки на Шветц  (Свеце). У Меве (Гнев), наступая в западном направлении, противник форсировал  Вислу. В Мариенбурге (Мальборк) шли бои за великолепную старинную крепость  Орденсбург. Гиммлер перевел свой штаб из Орденсбурга в Крессинзее. Оттуда, не  спросив разрешения у главного командования сухопутных войск, он отдал приказ об  оставлении Торна (Торунь), Кульма (Хелмно) и Мариенвердера (Квидзинь). И на это  Гитлер ответил молчанием! Такое самоуправство Гиммлера повело к потере  оборонительного рубежа на Висле. Теперь противник в течение нескольких дней мог  отрезать от фронта армию, находившуюся восточное реки.

В Восточной  Пруссии шли бои за Фрауенбург (Франборк), Эльбинг (Эльблонг). Севернее Кенигсберга  (Калининград) - непрерывные атаки. Кризис на Земландском полуострове. В  Прибалтике оборонительные бои шли успешно, но особой радости они уже не могли  вызвать.

В этот день я  отдал распоряжение о переброске призывников 1928 г. рождения из восточных военных  округов в западные, чтобы избежать использования этих необученных юнцов в бою.  К счастью, мне удалось это осуществить. Еще осенью 1944 г. я как в письменной,  так и в устной форме заявлял протесты против использования в боях молодежи  шестнадцатилетнего возраста.

В штабе Гиммлера  уже давала себя знать плохо организованная работа; не работала связь. Об этом  печальном положении я доложил Гитлеру. Но он не обратил никакого внимания на  мое замечание, так как в это время начальник управления личного состава сухопутных  войск информировал его о тех мерах, которые принимались по отношению к  строптивым элементам королями Фридрихом Вильгельмом I и  Фридрихом Великим. Генерал Бургдорф обратился  к истории и привел несколько красочных примеров из судопроизводства, которое  осуществлялось 200 лет тому назад. Выслушав, Гитлер сказал с глубоким  удовлетворением: "Если обо мне думают, что я слишком жесток, то было бы  хорошо, если бы все эти благородные люди прочли это!" Он, во всяком  случае, признавал свою жестокость, но пытался оправдать ее историческими  примерами. Обсуждение нашего тяжелого положения отошло в связи с этим на задний  план.

В тот же день  началась переброска 6-й танковой армии на Восточный фронт. Как уже упоминалось,  Гитлер, вернувшись в Берлин, приказал перейти на Западном фронте к обороне.  Одновременно он разработал собственный план использования на Восточном фронте  всех прибывающих с запада войск. Я предложил Гитлеру перебросить все силы в  район восточное Берлина, разделить их на две группировки и сосредоточить в  районе Глогау (Глогув), Коттбус и в Померании к востоку от Одера. Это позволило  бы контратаковать глубоко вклинившиеся в систему нашей обороны передовые части  противника и разбить их, пока они еще слабы и пока держатся наши восточные  оборонительные укрепления, мешающие противнику наладить подвоз боеприпасов и  продовольствия на этот участок фронта. Однако Гитлер настаивал на своем плане -  использовать главные силы этих частей не для обороны Германии, в частности  столицы, а для наступления в Венгрии. Иодль рассчитывал перебросить туда первый  корпус в течение двух недель. Однако потребовалось несколько недель, пока  развертывание смогло быть полностью закончено. До начала марта нечего было и  думать о наступлении. А что же будет в это время под Берлином?
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #131 : 19 Октябрь 2011, 20:53:01 »

Противник уже  захватил большую часть промышленного района Верхней Силезии. Было ясно, что мы  можем продержаться теперь лишь несколько месяцев. На важность этого  единственного пока еще не пострадавшего от бомбардировок промышленного района  Шпеер указывал Гитлеру в своей докладной записке еще в декабре, после  разрушения противником заводов Рурской области. Но его оборона была оставлена  без внимания в пользу Западного фронта. Теперь и этот источник нашей силы  исчез. Шпеер составил новую докладную записку, которая начиналась безжалостным  предложением: "Война проиграна". Прежде чем передать ее Гитлеру, он  дал прочесть ее мне. С ее содержанием пришлось, к сожалению, согласиться.  Гитлер, прочтя первое предложение этой докладной записки, запер ее в свой сейф вместе  с другими бумагами такого же содержания.

В эти мрачные  дни я был свидетелем того, как однажды ночью после моего доклада о положении на  фронтах Шпеер лично пытался попасть на беседу к фюреру. Гитлер отказался его  принять: "Он снова будет мне говорить, что война уже проиграна и что я  должен кончать ее". Шпеер не хотел уступать и снова послал адъютанта со  своей докладной запиской к Гитлеру. Гитлер приказал молодому офицеру-эсэсовцу:  "Положите эту бумажку в мой сейф". Обернувшись ко мне, он сказал: "Теперь  вы понимаете, почему я не хочу никого принимать для беседы с глазу на глаз.  Тот, кто хочет говорить со мной с глазу на глаз, всегда намеревается сказать  мне что-нибудь неприятное. Этого я не могу переносить".

28 января  противнику удалось создать под Любеном предмостное укрепление на Одере. Мы  ожидали продолжения его наступления на Заган (Жегань). Далее на север, из  района Крейц (Кшиж), Шнейдемюль (Пила), русские стремились продвинуться в  западном направлении к Одеру между Франкфуртом и Штеттином (Щецин), по всей вероятности,  для того, чтобы создать себе условия для последующего удара по Берлину. Видя  нашу слабость, маршал Жуков начал действовать еще решительнее. Удар по одерским  оборонительным рубежам был нанесен 1-й и 2-й гвардейскими танковыми армиями,  8-й гвардейской, 5-й ударной и 61-й армиями. Кроме того, у противника  оставались еще достаточные силы для наступления из района Накель (Накло),  Бромберг (Быдгощ) в северном направлении, в тыл нашим частям, оборонявшимся на  рубеже Вислы. В Восточной Пруссии русские продвигались вдоль побережья залива  Фриш-гаф (Вислинский залив) в северо-восточном направлении, чтобы захватить  морские коммуникации группы армий "Север" и полностью окружить ее.  Далее на восток противник постепенно окружал Кенигсберг (Калининград).

Во время обсуждения  обстановки ночью 29 января мы коснулись вопроса, который неоднократно ставился  Гитлером, о разжаловании офицеров, которые, по его мнению, не выполнили своего  долга. Многие опытные фронтовики были понижены в чине без проведения  какого-либо расследования на одну, а то сразу и на несколько ступеней. Я был  свидетелем такого случая с одним командиром тяжелого противотанкового  дивизиона. Он был семь раз ранен на фронте, о чем свидетельствовал его золотой  значок за ранение, и едва успел поправиться после последнего тяжелого ранения,  как снова поехал на фронт. Его дивизион погрузили в эшелон и повезли вдоль  всего Западного фронта. Дивизион двигался часто обходными путями и неоднократно  подвергался бомбардировке авиации противника. Вследствие этого эшелон был  разорван на части, а дивизион был введен в бой рассредоточенно. Гитлер приказал  разжаловать в обер-лейтенанты командира дивизиона, которому совсем недавно за  проявленную храбрость присвоили звание подполковника. Присутствовавший при этом  мой начальник штаба инспекции Томале решительно протестовал вместе со мной  против этого приказа. Один высокопоставленный господин, который в течение всей  войны ни разу не был на фронте, сухо заметил: "Золотой знак о ранении  совершенно ни о чем не говорит". Наш протест успеха не имел. В тот же день  я поставил на обсуждение дело  моего  бывшего начальника службы тыла во время кампании в России в 1941 г., старого  офицера, подполковника резерва Гекеля, которого по доносу из Линца (он был  оттуда родом) направили простым солдатом в минометный батальон, где он должен  был служить подносчиком мин.

В нюрнбергских  актах я нашел выдержки из моего доклада, который был в свое время  застенографирован; так как этот доклад представляет собой единственный  уцелевший документ, я хотел бы привести из него некоторые выдержки: "В  упомянутом минометном батальоне служит один подполковник, который был у меня  начальником службы тыла в Польше, Франции и России; он был в свое время  награжден и лично получил от меня железный крест I класса. Какой-то земляк  донес на подполковника о подозрительных высказываниях последнего еще до  аншлюсса, чего на самом деле никогда не было. Подполковник был отстранен от  должности и послан в Вильдфлекен в минометный батальон, в котором этот  исключительно старательный, совершенно безупречный в работе офицер служил  подносчиком мин; он написал мне несколько писем, прямо-таки ужасающих по своему  содержанию. В них говорится: "Меня оклеветали. Не было проведено никакого  беспристрастного расследования или проверки. Поверили пройдохе, который донес  на меня, теперь я не знаю, как мне быть, что делать". Мне кажется, он еще  не реабилитирован".

И здесь я не  добился удовлетворительного успеха. Я процитировал эти выдержки из стенограммы,  чтобы показать, каким тоном приходилось говорить, чтобы хотя бы немного  подействовать на безучастные ко всему головы из главной ставки фюрера. Я часто  заступался за таких несчастных, которые по каким-либо причинам, иногда  совершенно смехотворным, вступали в конфликт с партийными органами и вдруг  совершенно неожиданно оказывались в концентрационных лагерях или в штрафных частях.  К сожалению, подобные  случаи редко  становились известными. Кроме того, сильная перегруженность работой, а также  волнения и заботы того времени часто не давали никакой возможности думать об  оказании помощи другим.

Ведь сутки и в  то время тоже имели только 24 часа. Мне приходилось два раза в сутки ездить к  фюреру, что при напряженной обстановке было почти правилом, - два раза из  Цоссена в Берлин, в имперскую канцелярию, и обратно, т. е. четыре раза по 45  мин., а всего три часа. Доклады у Гитлера продолжались два, а большей частью  три часа, итого шесть часов. Таким образом, на одни только доклады об  обстановке на фронтах я затрачивал по восемь-девять часов, отнюдь не занимаясь  при этом какой-либо полезной работой. Занимались одними разговорами, переливали  из пустого в порожнее. Кроме того, Гитлер после совершенного на него покушения  требовал, чтобы я присутствовал также на докладах штаба оперативного  руководства вооруженными силами и на докладах представителей родов войск  вермахта. В условиях нормальной обстановки это желание фюрера было, пожалуй,  законным. Мой предшественник в последние дни своей деятельности очень часто,  сделав первым доклад, немедленно покидал ставку. Это очень не понравилось  Гитлеру, и он приказал мне присутствовать на других докладах.

В то время я был  сильно перегружен работой, так что слушать несколько часов подряд заурядные  речи, например, представителей почти парализованных военно-воздушных и  военно-морских сил, было очень мучительно и морально и физически. Склонность  Гитлера к произнесению длинных монологов не' уменьшилась даже в связи с  ухудшением военного положения нашей страны, скорее наоборот. В бесконечно  длинных речах он пытался объяснить себе и другим причины наших военных неудач,  при этом всю вину за эти неудачи он сваливал на других людей или объяснял  стечением обстоятельств, никогда не считая себя в чем-либо виновным. В те дни,  в которые мне приходилось ездить  на  доклад к фюреру два раза в сутки, я возвращался в Цоссен только утром. Нередко  мне только к 6 часам утра удавалось ненадолго прилечь. В 8 час. на доклад  приходили офицеры генерального штаба сухопутных войск с утренними сводками  групп армий. Доклады продолжались, с перерывами для принятия пищи, до тех пор,  пока мне не сообщали, что готова машина для поездки в имперскую канцелярию.

Очень часто мое  пребывание в Берлине затягивалось из-за воздушных тревог, во время которых  Гитлер начинал проявлять заботу о моей жизни и запрещал выезд из города.  Поэтому очень часто на вечерний доклад к фюреру я посылал своего первого  помощника генерала Венка, чтобы иметь возможность спокойно обдумать обстановку  или заняться делами, накопившимися в Цоссене. Часто я своей неявкой выражал  Гитлеру протест против его выпадов, которые он нередко делал во время бурных  вспышек гнева против офицерского корпуса или же против всех сухопутных войск.  Конечно, он догадывался, в чем дело, и несколько дней держал себя в руках; но  это продолжалось недолго.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #132 : 22 Октябрь 2011, 14:13:25 »

30  января русские начали крупное наступление в Венгрии

30 января  русские начали крупное наступление в Венгрии, на участке фронта 2-й танковой  армии, южнее озера Балатон. На Одере русские подтянули свои силы в район Олау  (Олава), видимо, для расширения там предмостного укрепления. На предмостном  укреплении под Любеном было также отмечено прибытие новых подкреплений. Южнее  р. Варта противнику удалось осуществить прорыв оперативного значения. Севернее  р. Варта русские, наступая в западном направлении, овладели районом Золдин  (Мыслибуж), Арнсвальде (Хощно), угрожая Штеттину (Щецин). Атаки противника  южнее Браунсберга (Бранево), под Вормдиттом (Ориета), севернее Алленштайна  (Ольштын) и южнее Бартенштейна (Бартошице) свидетельствовали о том, что он  стремится перехватить наши наступающие в западном направлении части и ударить  им в тыл.

Крепость  Кенигсберг (Калининград) оказалась с юга и с запада зажатой противником в  клещи.

31 января  русские атаковали наш фронт в Венгрии, между Дунаем и озером Балатон. К северу  от Дуная противник готовился к наступлению. С предмостного укрепления на Одере  у Штейнау (Сцинава) он готовился нанести удар по району Заган (Жегань),  Коттбус. Продолжалось наступление русских по обе стороны р. Варта. Были  прорваны слабые и почти не занятые нами оборонительные позиции дуги Одер,  Варта. В Померании нам удалось временно задержать наступление противника на  рубеже Шлоппе (Члопа), Дейч-Кроне (Валч), Конитц. В Восточной Пруссии он  Продвигался в Направлении Хейлеберга (Лицбарк). В Прибалтике противник  намеревался возобновить свое наступление.

Ужасный месяц  январь подтвердил все наши опасения в отношении крупного наступления русских.

Гитлер и его  штаб оперативного руководства неумело руководили операциями на западе и с  опозданием обратили свое внимание на Восточный фронт. Все это, так же как и  назначение профана на должность командующего группой армий "Висла",  на которую возлагалась ответственная задача, явилось причиной исключительно  быстрого развития успеха противника. Фактически противник отрезал от рейха как  Восточную, так и Западную Пруссию, создав тем самым два изолированных друг от  друга очага сопротивления, два острова, которые могли снабжаться только  воздушным или морским путем. Их потеря являлась лишь вопросом времени. Авиация  и флот вместо того, чтобы выполнять свои боевые задачи, занимались только  снабжением окруженных частей боеприпасами и продовольствием, что вызывало еще  большее ослабление наших и без того слабых военно-морских и военно-воздушных  сил. Чем больше русские убеждались в нашей слабости, тем решительнее они действовали.  Их танки становились дерзкими.

26 января Гитлер  приказал сформировать танкоистребительную дивизию. Название этого нового  соединения звучало красиво и многообещающе. Но больше ничего и не было. В  действительности же это соединение должно было состоять из рот самокатчиков под  командованием храбрых лейтенантов; вооруженные фауст-патронами расчеты этих рот  должны были уничтожать Т-34 и тяжелые русские танки. Дивизия вводилась в бой  поротно. Жалко было храбрых солдат!

В первые дни  февраля наше положение как на Восточном, так и на Западном фронте стало  роковым.

На востоке  группа армий "Курляндия", вопреки всем моим стремлениям эвакуировать  ее, продолжала оборонять двадцатью пехотными и двумя танковыми дивизиями  северную часть Курляндия. В эту группу армий входили хорошие, боеспособные  части. Гитлер разрешил эвакуировать лишь четыре пехотные и одну танковую  дивизии.

Группа армий  "Север" была зажата противником в клещи в районе Замланд, Кенигсберг  (Калининград) и к югу от него, в районе Эрмланда. Она, так же как и группа  армий "Курляндия", снабжалась морским и воздушным путем. Девятнадцать  пехотных и пять танковых дивизий, входивших в эту группу, понесли значительные  потери. К этой группе присоединились, кроме того, остатки других разбитых  дивизий.

Группа армий  "Висла" занимала узкий участок фронта, проходивший от Вислы, между  Грауденцем (Грудзендз) и Эльбингом (Эльблонг), через Дейч-Кроне (Валч) до Одера  в районе Грюнберг (Зелена Гура). Она имела двадцать пять пехотных и восемь  танковых дивизий.

Группа армий  "Центр" располагалась на участке фронта, проходившем через Силезию до  Карпатских гор. Севернее и южнее Бреслау (Бреславль) русским удалось создать на  Одере предмостные укрепления. Промышленный район Верхней Силезии был потерян. В  группу армий входило около двадцати пехотных и восемь с половиной танковых  дивизий.

И, наконец,  группа армий "Юг", находившаяся между Карпатами и р. Драва, состояла  из девятнадцати пехотных и девяти танковых дивизий. Она имела своей задачей:  после подхода резервов с запада перейти в наступление по обеим сторонам озера  Балатон с целью овладеть правым берегом Дуная, укрепить южный фланг Восточного  фронта и прикрыть нефтеносные районы.

На западе после  провала наступления в Арденнах линия фронта была отодвинута и проходила по р.  Маас, у Дриель, Валь-Арнхейм, по р. Рейн, у Клеве, снова по р. Маас, у  Роермонд, Дюрен, Шнее, через горы Эйфель-Ур-Зауер по р. Мозель, Писпорт,  Ремиха, по р. Саар до Сааргемюнда, Бича, Хагенау и далее по Верхнему Рейну.

Предназначенные  для наступления в Венгрии дивизии СС располагались на отдыхе в двух районах:  Бонн, Арвайлер и Виттлих, Трабен, Трарбах. Некоторые части находились еще на  пути к этим районам. Все передвижения совершались чрезвычайно медленно.  Превосходство авиации противника парализовывало не только перевозки, но и волю  командования.

Примерно сто три  слабые пехотные дивизии и тридцать две с половиной такие же слабые танковые и  моторизованные дивизии находились на Восточном фронте; Западный фронт имел  около шестидесяти пяти пехотных и двенадцати танковых дивизий, из которых  четыре готовились к отправке на восток.

Ввиду такой  обстановки я решил еще раз попросить Гитлера отказаться от наступления в  Венгрии и начать наступление против пока еще слабых флангов клина русских,  вбитого ими в нашу оборону вплоть до Одера между Франкфуртом-на-Одере и  Кюстрином (Костшин). Наступление должно было развиваться в южном направлении из  района Пиритц (Пыжище), Арнсвальде (Хощно) и в северном направлении с рубежа  Глогау (Глогув), Губен (Губин). Этим я надеялся усилить оборону столицы рейха и  вообще оборону территории страны и выиграть время, необходимое для  ведения переговоров о перемирии с западными  державами.

Для успешного  проведения этой операции необходимо было быстро вывести войска из Балканских  стран, Италии, Норвегии и в первую очередь из Прибалтики. Этот план я предложил  Гитлеру после посещения его японским посланником Осима в первых числах февраля.  Все мои предложения относительно оставления этих территорий он отклонил. Я  начал упорно доказывать, заявив, в конце концов, этому непокладистому человеку:  "Не подумайте, что я из-за своего упрямства продолжаю настаивать на  оставлении Прибалтики. Я просто не вижу другой возможности для создания  резервов, а без них мы не сможем оборонять столицу рейха. Я стараюсь только для  Германии!" Гитлер затрясся от злости: "Как вы смеете говорить мне  подобные вещи? Вы что думаете, что я веду войну не для Германии? Вся моя жизнь  - борьба за интересы Германии". Вся левая половина его тела тряслась как в  лихорадке. Видя страшный приступ ярости фюрера, Геринг взял меня за рукав и  отвел в соседнюю комнату, где мы для собственного успокоения выпили по чашке  кофе.

Затем я имел  беседу с гросс-адмиралом Деницем, которого я почти с мольбой просил поддержать  меня в вопросе эвакуации наших войск из этих стран, если я снова внесу это  предложение. Для этой цели можно было найти достаточное количество судов, если отказаться  от перевозки крупной материальной части. Но как раз этого-то Гитлер и не хотел.

Когда Гитлер  снова вызвал меня в кабинет, я вторично поднял свой голос за очищение  Прибалтики, вызвав тем самым новый приступ ярости у фюрера. Он стоял передо  мной с поднятыми кулаками, а мой добрый начальник штаба Томале тащил меня назад  за фалды мундира, боясь, что между нами начнется рукопашная схватка.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #133 : 22 Октябрь 2011, 14:14:59 »

Эта  драматическая сцена не принесла пользы тому, за что я боролся, - создание  резерва из войск, находившихся в Прибалтике. От задуманного плана наступления  осталась лишь идея удара из района Арнсвальде (Хощно) с целью разгромить  русских севернее р. Варга, укрепиться в Померании и сохранить связь с Западной  Пруссией. Мне пришлось упорно отстаивать также нецелесообразность проведения  даже этой ограниченной по целям операции. По моим расчетам, которые  основывались на данных о противнике, добытых генералом Геленом, русские смогут  ежедневно перебрасывать к Одеру до четырех дивизий. Значит, чтобы наступление  имело вообще какой-нибудь смысл, его нужно провести с молниеносной быстротой,  пока русские не подтянули к фронту крупные силы или пока они не разгадали наших  намерений. Решающий доклад на эту тему состоялся 13 февраля в имперской  канцелярии. На моем докладе, кроме обычных лиц из окружения Гитлера,  присутствовали рейхсфюрер СС Гиммлер - командующий группой армий "Висла",  обергруппенфюрер Зепп Дитрих - командующий 6-й танковой армией и мой первый  заместитель генерал Венк. Я решил прикомандировать к Гиммлеру на время  наступления генерала Венка, возложив на него фактическое руководство операцией.  Кроме того, я принял решение начать наступление 15 февраля, так как в противном  случае оно вообще было невыполнимо. Я понимал, что как Гитлер, так и Гиммлер  будут решительно выступать против моих предложений, так как они оба испытывали  инстинктивный страх перед этим решением, выполнение  которого должно было показать явную неспособность Гиммлера как командующего.  Гиммлер в присутствии Гитлера защищал точку зрения, что наступление необходимо  отложить, так как незначительная часть боеприпасов и горючего, отпущенных для  армии, еще не поступила на фронт. Вопреки такому мнению я внес изложенное выше  предложение, встреченное Гитлером в штыки. Привожу наш диалог:

Я: "Мы не  можем ждать, пока разгрузят последнюю бочку бензина и последний ящик со  снарядами. За это время русские станут еще сильнее".

Гитлер: "Я  запрещаю вам делать мне упреки в том, что я хочу ждать!"

Я: "Я не  делаю вам никаких упреков, но ведь нет никакого смысла ждать, пока разгрузят  все предметы довольствия. Ведь мы можем упустить подходящее время для  наступления!".

Гитлер: "Я  уже вам только что сказал, что не желаю слышать ваших упреков в том, что я хочу  ждать!"

Я: "Я же  вам только что доложил, что я не хочу делать вам каких-либо упреков, я просто  не хочу ждать".

Гитлер: "Я  запрещаю вам упрекать меня за то, что я хочу ждать".

Я:  "Генерала Венка следует прикомандировать к штабу рейхсфюрера, иначе нет  никакой гарантии на успех в наступлении".

Гитлер: "У  рейхсфюрера достаточно сил, чтобы справиться самому".

Я: "У  рейхсфюрера нет боевого опыта и хорошего штаба, чтобы самостоятельно провести  наступление. Присутствие генерала Венка необходимо".

Гитлер: "Я  запрещаю вам говорить мне о том, что рейхсфюрер не способен выполнять свои  обязанности".

Я: "Я все  же должен настаивать на том, чтобы генерала Венка прикомандировали к штабу  группы армий и чтобы он осуществил целесообразное руководство операциями". 

В таком духе мы  разговаривали около двух часов. Гитлер с покрасневшим от гнева лицом, с  поднятыми кулаками стоял передо мной, трясясь от ярости всем телом и совершенно  утратив самообладание. После каждой вспышки гнева он начинал бегать взад и  вперед по ковру, останавливался передо мной, почти вплотную лицом к лицу, и  бросал мне очередной упрек. При этом он так кричал, что глаза его вылезали из  орбит, вены на висках синели и вздувались. Я твердо решил не дать вывести себя  из равновесия, спокойно слушать его и повторять свои требования. Я настаивал на  своем с железной логикой и последовательностью.

Когда Гитлер  отворачивался от меня и бежал к камину, я устремлял свой взор на портрет  Бисмарка работы Ленбаха, висевший над камином. Строго глядели глаза этого  крупнейшего государственного деятеля, железного канцлера, на сцену, которая  разыгрывалась внизу, у его ног. В слабо освещенном углу зала мне был виден  блеск его кирасирского шлема. Взгляд канцлера спрашивал: "Что вы делаете  из моего рейха?" Сзади я чувствовал устремленный на меня взгляд  Гинденбурга, бронзовый бюст которого находился в противоположном углу зала. И  его глаза также спрашивали: "Что вы делаете с Германией? Что будет с моей  Пруссией?" Это было ужасно, но укрепляло меня в моем решении. Я оставался  холодным и непоколебимым и не оставлял ни одного выпада Гитлера без ответа.  Гитлер должен был заметить, что его бешенство не трогает меня, и он заметил  это.

Вдруг Гитлер  остановился перед Гиммлером: "Итак, Гиммлер, сегодня ночью генерал Венк  приезжает в ваш штаб и берет на себя руководство наступлением". Затем он  подошел к Венку и приказал ему немедленно отправиться в штаб группы армий.  Гитлер сел на стул, попросил меня сесть рядом с ним, а затем сказал:  "Пожалуйста, продолжайте ваш доклад. Сегодня генеральный штаб выиграл  сражение". При этом на его лице появилась любезная улыбка. Это было  последнее сражение, которое мне удалось выиграть. Но было уже слишком поздно!  Никогда в своей жизни я не переживал подобных сцен. Никогда я не видел Гитлера  в таком бешенстве.

После этого  мрачного эпизода из чудовищной драмы заката Германии я направился в приемную и  сел там у небольшого столика. Ко мне подошел Кейтель:

"Как вы можете  так возражать фюреру? Вы разве не видели, как он волновался? Что произойдет,  если с ним случится удар?" Я холодно ему заметил: "Государственному  деятелю следует научиться воспринимать возражения и смотреть правде в глаза,  иначе он не заслуживает такого названия". Несколько человек из окружения  Гитлера присоединились к Кейтелю, и мне снова пришлось выдержать тяжелый бой,  пока не утихомирились эти пугливые души. Затем через сопровождавших меня людей  я дал по телефону необходимые указания относительно проведения наступления -  нельзя было терять времени. Да и как знать, ведь в следующую минуту я мог  лишиться этого завоеванного с таким трудом полномочия. Позднее очевидцы этой  сцены говорили мне, что они впервые за свою многолетнюю службу в главной ставке  фюрера были свидетелями такого неистового бешенства Гитлера; его последняя  вспышка гнева превосходила все предыдущие.

15 февраля 3-я  танковая армия генерал-полковника Рауса была готова к наступлению. Утром 16  февраля она перешла в наступление, за которым лично наблюдал генерал Венк,  точно знавший все мои намерения и планы. 16 и 17 февраля наступление проходило  весьма успешно; мы начали надеяться, несмотря на все трудности и сомнения, на  удачу этой операции, рассчитывая получить время, необходимое для принятия  дальнейших мероприятий. Но тут произошло несчастье. Венк после своего доклада  Гитлеру вечером 17 февраля сел в свою автомашину и, заметив сильное  переутомление водителя, решил заменить его. Он сел сам за руль и... уснул, так  как также сильно переутомился в этот  день. На автостраде Берлин, Штеттин (Щецин) он  наехал на перила моста, сильно разбился и в тот же вечер в тяжелом состоянии  был доставлен в госпиталь. Выход из строя Венка привел к тому, что наступление  застопорилось и его не удалось вновь наладить. Несколько недель Венк пролежал в  госпитале. Вместо него был назначен генерал Кребс, который как раз был  освобожден от должности начальника штаба генерала Модели и направлен на фронт.

 Я хорошо знал Кребса со  времени его службы в госларской егерской части. Он был умным, хорошо  подготовленным в военном отношении офицером, но ему не хватало фронтового  опыта, так как в течение всей войны он находился на штабной работе, занимая  разные должности в генеральном штабе. За всю продолжительную службу в генеральном  штабе он хорошо усвоил искусство делопроизводства и умение приспосабливаться к  начальству, что делало его недостаточно стойким перед таким человеком, как  Гитлер. К тому же Кребс был закадычным другом генерала Бургдорфа, начальника  управления личного состава сухопутных войск, с которым он когда-то вместе  учился в военной академии. Бургдорф ввел Кребса в общество своих друзей из  главной ставки фюрера, в общество Бормана и Фегелейна, с которыми Кребс также  установил тесную дружбу. Эти дружественные связи лишили его накануне финала  кошмарной драмы в имперской канцелярии духовной свободы и независимости. Пока  мы работали вместе, их влияние не было заметно, ибо главное командование  сухопутных войск, как правило, представлял я сам. После моей отставки оно становилось  с каждым днем все чувствительнее.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #134 : 22 Октябрь 2011, 14:16:15 »

Кребс уже во  время своего первого доклада Гитлеру получил дубовые листья к железному кресту;  уже здесь чувствовалась рука Бургдорфа. Несколько дней спустя я направился на  доклад к Гитлеру вместе с Кребсом. Мы прибыли очень рано, и других офицеров еще  не было. Гитлер попросил нас зайти к нему в его небольшой  рабочий кабинет. Фюрер указал на портрет  Фридриха Великого работы Граффа, который висел над его письменным столом, и  сказал: "Этот портрет всегда вселяют в меня новые силы, когда тревожные  сводки с фронтов начинают угнетать меня. Посмотрите на властный взор его  голубых глаз, на этот огромный лоб. Вот это голова!" Затем мы начали  беседу о государственном и полководческом таланте великого короля, которого  Гитлер ставил выше всех и на которого он хотел бы походить. Но, к сожалению,  его способности не соответствовали его желанию.

В эти дни  праздновалось семидесятилетие со дня рождения имперского фюрера службы труда  Гирля, прекрасного старого офицера, который с величайшим идеализмом и с  глубоким духовным чувством выполнял свои партийные обязанности. Гирль получил  от Гитлера "Германский орден". Вечер 24 февраля он провел у доктора  Геббельса. Меня тоже пригласили на этот скромный ужин. Я ответил согласием, так  как высоко ценил Гирля. После ужина началась обычная воздушная тревога. Мы  направились в бомбоубежище и встретили там фрау Магду Геббельс с ее  благовоспитанными, милыми детьми; мне представился случай познакомиться с ними.

Находясь в  бомбоубежище, я вспомнил о своей беседе с Доктором Геббельсом в 1943 г. Здесь  вокруг меня сидела небольшая семья, счастье и смерть которой были тесно связаны  с судьбой Гитлера. Мысль о том, что их дни уже сочтены, действовала удручающе.  То, что когда-то предсказывал доктор Геббельс, наступило в конце апреля. Бедная  женщина, невинные дети!

В эти дни в  Берлин прибыл также глава венгерского государства Салаши. Гитлер принял его в  моем присутствии в мрачном зале имперской канцелярии. Многие ценные вещи были  уже вывезены из нее. Беседа проходила вяло. Новый человек производил тяжелое  впечатление; каких-либо действий от него трудно было ожидать. Он казался  выскочкой против своей воли. У нас не было больше союзников.

За прошедшие  месяцы противник все больше опустошал территорию Германии своими воздушными  налетами. Сильно пострадала наша военная промышленность. Особенно  чувствительной была потеря заводов синтетического горючего, от работы которых в  основном зависело снабжение нашей армии горючим. 13 января был уничтожен завод  в Пелитце (Полице) под Штеттином (Щецин). 14 января противник разбомбил  нефтесклады под Магдебургом, Дербеном, Эменом и Брауншвейгом, заводы Лейна и  завод горюче-смазочных материалов в Маннхейме, 15 января - бензоловые заводы  под Бохумом и Реклингхаузеном. Кроме того, 14 января был уничтожен  нефтеперегонный завод Гейде в Дании. По нашим сводкам, союзные державы потеряли  во время этих бомбардировок 57 самолетов, мы потеряли 236 самолетов. Теперь,  после выхода из строя большинства наших заводов горюче-смазочных материалов,  командование располагало лишь нефтяными месторождениями в Цистерсдорфе  (Австрия) и в районе озера Балатон (Венгрия). Это обстоятельство до некоторой  степени объясняет, почему Гитлер принял решение перебросить основные силы,  которые удалось снять с Западного фронта, в Венгрию, чтобы удержать в своих  руках последние районы добычи нефти и венгерские нефтеочистительные заводы,  одинаково важные для производства продукции, необходимой для бронетанковых  войск и военно-воздушных сил.

Обстановка в  Венгрии, как политическая, так и военная, была крайне напряженной. 20 января  1945 г. Венгрия заключила с русскими перемирие и обязалась выставить против  Германии на стороне русских восемь пехотных дивизий.

До конца января  корпуса генералов Неринга и фон Заукена с боями отходили через Калиш. 1 февраля  у Кюстрина (Костшин) русские вышли к Одеру; они достигли района западнее Кульма  (Хелмно) и Эльбинга (Эльблонг). 2 февраля пал Тори (Торунь). 3 февраля  противник обошел мужественно защищавшийся  Шнейдемюль (Пила) и вторгся в Западную Померанию.

5 февраля была  потеряна коса Курише-Нерунг (Куршская коса). Начались бои за Франкфурт-на-Одере  и Кюстрин (Костшин). В Померании русские продолжали наступление между городами  Пиритц (Пыжице) и Дейч-Кроне (Валч).

6 февраля начались  бои за город Познань. У Кюстрина (Костшин). противник создал предмостное  укрепление за Одером.

8 февраля атаки  русских у Пиритца (Пыжице) и Арнсвальде (Хощно) были отбиты, однако бои в этих  районах продолжались еще несколько дней.

10 февраля  противник начал наступление в районе западнее Вислы, у городов Шветц (Свеце) и  Грауденц (Грудзендз). 12 февраля был потерян Эльбинг (Эльблонг).

Воздушные налеты  противника на наши нефтеперегонные заводы продолжались; непрерывно подвергались  бомбардировке многие наши города. Особенно сильно доставалось Берлину.

13 февраля мы  потеряли город Шветц (Свеце) на Висле, значительную часть территории Померании  и на правом фланге, в Венгрии, крепость Будапешт. 15 февраля мы потеряли Конитц  (Хойнице), Шнейдемюль (Пила) и Тухель (Тухоля); 16 февраля - Грюнберг (Зелена  Гура), Зоммерфельд (Жемш) и Зорау (Журав). Противник окружил Бреслау  (Бреславль). 18 февраля такая же участь постигла Грауденц (Грудзендз). 21  февраля пал Диршау (Тчев).

В течение  нескольких дней, с 17 по 22 февраля, группе армий "Юг" удалось  ликвидировать предмостное укрепление русских на р. Грон. Этот успех был одержан  благодаря умелому руководству командующего группой армий генерала Велера, о  котором Гитлер сказал после доклада ему плана наступления: "Хотя Велер и  не является национал-социалистом, но он настоящий мужчина!"
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #135 : 22 Октябрь 2011, 14:17:26 »

24 февраля мы  потеряли Познань и Арнсвальде (Хощно), 28 февраля - Шлохау (Члухув),  Хаммерштейн (Чарне), Бублитц (Боболице), Бальденберг (Бялы-Бур) в Померании, а  1 марта - Нойштеттин (Щецинек).

3 марта  Финляндия объявила войну рейху.

В этот день наши  войска начали наступление под Лаубаном (Лубань) в Силезии, чтобы овладеть  железной дорогой - единственной магистралью восточное Исполиновых гор,  связывавшей Берлин с Силезией. До 8 марта наступление развивалось успешно, но  оно имело только местное значение.

Уже 4 марта  русские подошли к Балтийскому морю у Кезлина (Кошалин) и Кольберга (Колобжег).  Почти вся Померания была потеряна.

6 марта западные  союзники ворвались в Кельн. На Восточном фронте русские наступали на Штеттин  (Щецин).

7 марта войска  западных держав прорвали наш фронт в направлении Кобленца. На востоке пал  Грауденц (Грудзендз). Русские безостановочно продвигались по территории  Померании.

8 марта нашему  западному противнику удалось захватить Ремагенский мост через Рейн, оставшийся  неповрежденным. Мы не успели взорвать это важнейшее средство переправы, так как  не было взрывчатых веществ. Мы потеряли очень важную переправу через Рейн.  Гитлер негодовал, требуя наказания виновных. По приговору военно-полевого суда  было расстреляно пять офицеров.

9 марта русские  вышли к восточному берегу Одера по обеим сторонам Штеттина (Щецин). В этом  районе было создано предмостное укрепление.

Начатое нами,  наконец, наступление в Венгрии вначале имело успех. Однако распутица, вызванная  мягкой погодой, мешала продвижению танков, что ставило под сомнение возможность  продолжения наступления. Если севернее озера Балатон нам удалось несколько  продвинуться, то к югу от него наступление сразу же застопорилось.

12 марта  начались уличные бои в Бреслау (Бреславль). Воздушная война бушевала с прежней  силой. Двадцать ночей подряд противник бомбил Берлин.

13 марта русские  ворвались в Нейштадт (Вейхерово). Они достигли Данцигской бухты (бухта Гданьска)  и Путцига (Пуцк). Наше наступление в Венгрии успешно продолжалось. Но в  условиях быстро надвигавшейся катастрофы эти скромные успехи не имели никакого  значения.

Наконец, исчезли  все шансы на крупный успех. Был утрачен сохранявшийся до сих пор высокий боевой  дух эсэсовских дивизий. Под прикрытием упорно сражающихся танкистов вопреки  приказу отступали целые соединения. На эти дивизии уже нельзя было больше  полагаться. Это переполнило меру терпения Гитлера. Он разразился страшным  гневом, приказав сорвать нарукавные знаки с названием этих частей у личного  состава дивизий, в том числе и у своего лейбштандарта. С этим приказом он хотел  направить в Венгрию меня. Я отказался выполнять это распоряжение, предложив  возложить эту миссию на находившегося как раз здесь рейхсфюрера СС,  непосредственного начальника войск СС и, в первую очередь, ответственного за  состояние их дисциплины, чтобы он лично ознакомился там с положением. До  последнего времени рейхсфюрер противился всякому вмешательству представителей  армии в дела его соединений, а теперь он стал изворачиваться, но так как у меня  были другие обязанности, ему пришлось согласиться. Особой любви в войсках СС  выполнением этой задачи он не заслужил.

В эти тревожные  дни однажды ночью Гитлера посетил рейхсорганизационслейтер доктор Лей с новым  предложением: он посоветовал сформировать добровольческий корпус из бывших  партийных работников западных германских земель. "Мой фюрер, будем иметь  по меньшей мере 40 000 фанатически преданных солдат. Они удержат Верхний Рейн и  перевалы Шварцвальда. На них-то вы можете положиться. Разрешите, мой фюрер,  чтобы этот отборный добровольческий корпус носил ваше гордое имя -  "Добровольческий корпус Адольф Гитлер". Начальник генерального штаба  должен немедленно доставить нам 80000 винтовок".

Менее  убежденный, чем доктор Лей, в значимости этого нового формирования, я просил  его сообщить мне сначала число действительно имеющихся солдат, а тогда я смогу  их вооружить. Лей промолчал. Гитлер тоже ничего не сказал. Видимо, он мало  доверял своему рейхсорганизационслейтеру.

Бреслау  (Бреславль), Глогау (Глогув), Кольберг (Колобжег), Данциг (Гданьск) и  Кенигсберг (Калининград) находились пока в наших руках. На подступах к Штеттину  (Щецин) шли ожесточенные бои. Однажды Гитлер приказал командующему 3-й танковой  армией генерал-полковнику Раусу явиться к нему на доклад, чтобы доложить  обстановку на его участке фронта и сообщить фюреру о боеспособности его 3-й  танковой армии. Свой доклад Раус начал с оценки общей обстановки. Гитлер  перебил его: "Я знаю общую обстановку. Я хотел бы услышать от вас  подробности о боеспособности ваших дивизий". Раус рассказал обо всем с  такими подробностями, что было видно, что он лично знает каждый участок фронта  своей армии и может оценить боеспособность каждого подразделения. Я  присутствовал при докладе, и он показался мне отличным. Когда Раус кончил,  Гитлер молча отпустил его. Едва Раус покинул бомбоубежище имперской канцелярии,  в котором состоялся доклад, как Гитлер воскликнул, обращаясь к Кейтелю, Иодлю и  ко мне: "Никудышный доклад! Он говорил только о мелочах. По его языку он  или восточный пруссак, или берлинец. Его нужно немедленно сместить!" Я  возразил: "Генерал-полковник Раус является одним из наших лучших  генералов-танкистов. Вы, мой фюрер, обрезали его, когда он начал докладывать  вам общую обстановку; вы сами приказали ему сообщить во всех подробностях о  боеспособности его дивизий. Что же касается места его рождения, то Раус -  австриец, ваш земляк, мой фюрер!"

Гитлер ответил:  "Это исключено! Он не может быть австрийцем!" Иодль вмешался в  разговор: "Нет, нет, мой фюрер, вполне возможно. Он говорит, как артист  Мозер".

Я: "Я прошу  вас подумать, прежде чем выносить решение. Генерал-полковник Раус доказал  здесь, что он во всех деталях знает фронт своей армии, что он может дать самые  точные данные о любой своей дивизии. Вы знаете, что он в течение всей войны  сражался на фронте, за что имеет награды, что он, как я уже сказал, является  одним из наших лучших генералов-танкистов!" Гитлер остался при своем мнении.  Его не поколебали мои слова о том, что "мы не испытываем излишка в хороших  генералах!" Раус был снят со своей должности. Возмущенный, я покинул  помещение, чтобы разыскать Рауса и подготовить его к той несправедливости,  которую намеревался учинить над ним его земляк Гитлер. Я ничем не мог помочь  своему товарищу. Раус был заменен генералом фон Мантейфелем, которого можно  было теперь использовать на востоке после провала наступления в Арденнах и  после переброски многих танковых соединений с Западного фронта на Восточный.

Между тем  министерство иностранных дел приняло, хотя и слишком поздно, решение начать при  посредничестве какой-нибудь нейтральной державы переговоры с западными  державами. Некий доктор Гессе, доверенный Риббентропа, появился в Стокгольме,  по успеха не имел. Слух об этом дошел до меня и до моего советника по  внешнеполитическим вопросам доктора Барандона, и мы приняли следующее решение:  я должен посетить рейхсфюрера СС Гиммлера и предложить ему воспользоваться его  международными связями через Красный Крест или службу розыска, чтобы кончить  бессмысленное кровопролитие.

После ранения  генерала Венка Гиммлер совершенно растерялся, когда началось наступление из  района Арнсвальде (Пила). Дела в его штабе ухудшались с каждым днем. Я никогда  не получал ясных сводок с его фронта и поэтому не мог ручаться за то, что там  выполняются приказы главного командования сухопутных войск. Поэтому в середине  марта я выехал в район Пренцлау, в его штаб, чтобы получить представление об  обстановке. Начальник штаба Гиммлера Ламмердинг встретил меня на пороге штаба  следующими словами: "Вы не можете освободить нас от нашего  командующего?" Я заявил Ламмердингу, что это, собственно, дело СС. На мой  вопрос, где рейхсфюрер, мне ответили, что Гиммлер заболел гриппом и находится в  санатории Хоэнлыхен, где его лечит личный врач, профессор Гебхардт. Я  направился в санаторий. Гиммлер чувствовал себя сносно; я в такой напряженной  обстановке никогда не бросил бы свои войска из-за легкого насморка. Затем я  заявил всемогущему эсэсовцу, что он объединяет в своем лице слишком большое  количество крупных имперских должностей: рейхсфюрера СС, начальника германской  полиции, имперского министра внутренних дел, командующего армией резерва и,  наконец, командующего группой армий "Висла". Каждая из этих  должностей требует отдельного человека, тем более в такие тяжелые дни войны, и  хотя я ему вполне доверяю, все же это обилие обязанностей превосходит силы  одного человека. Он, Гиммлер, вероятно, уже убедился, что не так-то легко  командовать войсками на фронте. Вот почему я предлагаю ему отказаться от  должности командующего группой армий и заняться выполнением других своих  обязанностей.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #136 : 22 Октябрь 2011, 14:18:28 »

Гиммлер на этот  раз был не так самоуверен, как раньше. Он начал колебаться: "Об этом я не  могу сказать фюреру. Он не даст своего согласия". Это давало мне некоторые  шансы: "Тогда разрешите, я скажу ему об этом". Гиммлер вынужден был  согласиться. В этот же вечер я предложил Гитлеру освободить сильно  перегруженного разными должностями Гиммлера от  должности командующего группой армий  "Висла" и на его место назначить генерал-полковника Хейнрици,  командующего 1-й танковой армией, находившейся в Карпатах. Гитлер неохотно  согласился. 20 марта Хейнрици получил новое назначение.

Что же могло  заставить Гиммлера, полного невежду в военном деле, лезть на новую должность?  То, что он ничего не понимал в военных вопросах, было известно не только ему,  но также и нам, и Гитлеру. Что же побудило его стать военным? Очевидно, он  страдал чрезмерным тщеславием. Прежде всего он стремился получить рыцарский  крест. Кроме того, он, как и Гитлер, недооценивал качества, необходимые для  полководца. И вот, впервые получив задачу, выполнение которой проходило на  глазах всего мира, которую нельзя было решить, оставаясь где-нибудь за кулисами  и ловя рыбу в мутной воде, этот человек обанкротился. Он безответственно взялся  за выполнение непосильной для него задачи, а Гитлер безответственно возложил на  него эти обязанности.

В эти дни меня  посетил Шпеер, который все более скептически оценивал ход текущих событий. Он  сообщил мне, что Гитлер намеревается взорвать при подходе противника все  фабрики, гидро- и электроцентрали, железные дороги и мосты. Совершенно  справедливо Шпеер указал на то, что этот бессмысленный шаг приведет к массовому  обнищанию и смерти населения страны, что подобного еще не знала мировая  история. Он просил моей помощи в борьбе с этим намерением фюрера. Я дал  согласие и немедленно приступил к разработке проекта приказа, в котором  перечислялись рубежи обороны на имперской территории и разрешалось совершать  разрушения лишь на подступах к этим немногим линиям сопротивления. В остальной  части Германии не должно производиться никаких разрушений. Все сооружения,  служащие интересам снабжения и передвижения населения, должны быть сохранены. На  следующий день с проектом приказа я направился к Иодлю, который тоже должен был  принимать участие в его обсуждении, так как дело касалось всего вермахта. Иодль  доложил об этом проекте приказа Гитлеру, но не привлек, к сожалению, меня к его  обсуждению. Поэтому, когда на следующий день мы снова встретились и когда я  спросил Иодля о результатах обсуждения, он протянул мне приказ Гитлера,  требовавший совершенно обратного тому, к чему стремились мы со Шпеером.

Чтобы получить  ясное представление о требовании Шпеера, я цитирую некоторые места из докладной  записки, которую он послал Гитлеру 18 марта 1945 г., желая предотвратить  разрушение мостов и заводов:

"Необходимо  обеспечить, чтобы никто в условиях ведения боевых действий на территории  империи не имел бы права разрушать промышленные предприятия, предприятия горной  промышленности, электростанции и другие предприятия, линии связи, средства  сообщения, внутренние водные пути. Предусмотренные взрывы мостов нанесут путям  сообщения значительно больший ущерб, чем ущерб, нанесенный авиацией противника  за последние годы. Их разрушение означает лишение германского народа жизненных  основ...

Мы не имеем  никакого права сами прибегать на этом этапе войны к разрушениям, которые  угрожают жизни народа. Если противники хотят уничтожить народ, борющийся с  беспримерной храбростью, то пусть позор истории падает только на них. Мы  обязаны предоставить народу все возможности для его возрождения в  будущем"[47] .

Свое отношение к  этой памятной записке Шпеера, с которым я был полностью солидарен, Гитлер  выразил словами: "Если проиграна война, то погибнет и народ. Эта судьба  неотвратима. Нет необходимости обращать внимание на те слова, в которых  нуждается народ, чтобы продолжать примитивную жизнь. Напротив, лучше все это  разрушить самим, так как наш народ оказался слабым и более сильному восточному  народу принадлежит будущее. Все те, кто останется в живых после борьбы, -  неполноценные люди, ибо полноценные умрут на поле боя!"[48] .

Гитлер не раз  делал такие чудовищные высказывания. Слышал их и я. Не раз я возражал ему, что  германский народ останется и будет жить по неизменным законам природы, даже  если будут совершены разрушения, что он своими планами причинит  многострадальному народу новые страдания, которые можно избежать.

Несмотря на все  это, 19 марта 1945 г. был отдан приказ о разрушении, а 23 марта последовал  приказ Бормана о проведении этих разрушений. Разрушения должны были проводить  гаулейтеры, которые в качестве имперских комиссаров отвечали за оборону страны.  Вермахт отказался выполнять эти приказы. Борман распорядился эвакуировать  население угрожаемых районов вглубь страны, а если нет возможности эвакуировать  на транспортных средствах, заставить его идти пешком. Выполнение этого приказа  привело бы к страшной катастрофе, так как не было принято никаких мер по  снабжению населения.

Поэтому военные  инстанции вместе со Шпеером всеми силами стремились сорвать выполнение этого  приказа. Буле отказался отпускать взрывчатые вещества, и многие разрушения не  были проведены. Шпеер разъезжал по разным управлениям и объяснял последствия, к  которым приведет выполнение этого приказа Гитлера. Нам не удалось предотвратить  всех разрушений, но мы смогли значительно уменьшить их размеры.

________________________________________________________________ 

[47] Цитируется  по протоколу Нюрнбергского процесса от 20 июня 1946 г.

[48] Цитируется  по протоколу Нюрнбергского процесса от 20 июня 1946 г.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #137 : 24 Октябрь 2011, 10:38:02 »

ГЛАВА  XII. Окончательный разгром


15 марта штаб  главного командования сухопутных войск был подвергнут сильной бомбардировке,  которая длилась более 45 минут. На наш небольшой лагерь был сброшен такой груз  бомб, которого хватило бы для бомбардировки крупного города. Мы были,  бесспорно, военным объектом и не могли поэтому жаловаться и требовать, чтобы  противник рассматривал нас как какое-то исключение. Когда в середине дня  раздались звуки сирены, я, как обычно, направился в свой рабочий кабинет. Моя  супруга как беженка из округа Варта по разрешению Гитлера жила вместе со мной;  она сидела рядом с унтер-офицером и смотрела, как тот по карте следил за курсом  самолетов противника. И вдруг бомбардировщики повернули от Бранденбурга не на  Берлин, как это они обычно делали, а. прямо на Цоссен. Жена, не потеряв  присутствия духа, быстро сообщила об этом мне. Я приказал всем отделам  немедленно перейти в бомбоубежище. Едва я достиг своего подвала, как услышал  разрывы первых бомб. Своевременные меры, принятые буквально в последнюю минуту,  значительно уменьшили наши потери. Только оперативный отдел не послушался моих  предостережений, поэтому генерал Кребс и несколько других работников были  тяжело ранены. Кребс был ранен в висок; когда я посетил его через несколько  минут после взрыва, он был уже без сознания. Несколько дней ему пришлось  пролежать в госпитале.

В такой  обстановке я принял Хейнрици, прибывшего в Цоссен уже в качестве командующего  группой армий "Висла". Первой задачей, которую он получил, было  прорвать кольцо окружения, созданное русскими вокруг небольшой крепости Кюстрин  (Костшин). Гитлер хотел выполнить эту задачу, начав наступление с небольшого  предмостного укрепления пятью дивизиями, которые мы имели близ  Франкфурта-на-Одере. Я считал такое наступление бесперспективным, поэтому  предложил уничтожить сначала предмостное укрепление русских у Кюстрина и  установить непосредственную связь с гарнизоном этого города. Так как мнения  расходились, начались продолжительные споры с Гитлером. Комендантом крепости,  укрепления которой были сооружены еще во времена Фридриха Великого, был  Рейнефарт, когда-то начальник полиции Варшавы, хороший полицейский чиновник, но  отнюдь не генерал.

Но прежде чем  касаться контрнаступления, следует сообщить об одном случае, который произошел  в имперской канцелярии и касался политических вопросов. Произошел он 21 марта,  когда я, договорившись предварительно с доктором Барандоном, посетил Гиммлера.  Я хотел, чтобы рейхсфюрер СС отказался от безразличного отношения к вопросам  ведения переговоров о перемирии. Я встретил Гиммлера в саду имперской  канцелярии, где он вместе с Гитлером гулял среди развалин. Гитлер, увидев меня,  подозвал к себе и спросил, чего я желаю. Я ответил, что хотел бы побеседовать с  Гиммлером. Гитлер отошел в сторону, я мог говорить с рейхсфюрером СС наедине. Я  заявил ему без обиняков о том, о чем он сам давно уже знал: "Войну уже нам  не выиграть. Необходимо немедленно приостановить бессмысленное кровопролитие и  разрушения. Вы, кроме Риббентропа, являетесь единственным человеком, который  поддерживает связь с нейтральными странами. После того как министр иностранных  дел империи отказался предложить Гитлеру начать переговоры о перемирии, я прошу  вас использовать все ваши отношения с фюрером, обратиться к нему вместе со мной  и предложить ему начать переговоры о заключении перемирия".

Гиммлер ответил:  "Дорогой генерал-полковник, еще слишком рано!"

На это я  отвечал: "Я не понимаю вас. Уже не без пяти минут двенадцать, а пять минут  первого. Если мы не начнем действовать теперь, то потом будет бесполезно  что-нибудь предпринять. Разве вы не видите, в каком плачевном состоянии мы  находимся?" Наша беседа продолжалась в таком же духе несколько минут.  Безуспешно я пытался уговорить этого человека: он страшно боялся Гитлера.

Вечером после  доклада обстановки Гитлер задержал меня, спросив: "Я вижу, с сердцем у вас  опять неважно. Вам нужен отдых. Берите немедленно отпуск на четыре  недели". Это было бы самым лучшим разрешением моих личных дел, но я не мог  принять это предложение при существовавшей в моем штабе обстановке. Поэтому я  ответил: "В настоящий момент я не могу покинуть своего поста, так как у  меня нет заместителя. Венк еще не выздоровел. Кребс тоже не может работать, так  как 15 марта он был тяжело ранен во время воздушного налета противника. Аресты,  проведенные вашим приказом после падения Варшавы, сильно снизили и без того  незначительную работоспособность оперативного отдела штаба. Сначала я  постараюсь найти подходящего заместителя, а уже потом пойду в отпуск". Во  время нашей беседы доложили, что на доклад прибыл Шпеер. Гитлер приказал  передать, что сегодня он его принять не сможет. Снова его охватил ставший уже  стереотипным приступ гнева: "Всегда, когда кто-нибудь хочет говорить со  мной с глазу на глаз, сообщает мне что-нибудь неприятное. Я уже не в силах  переносить роковые известия. Его памятные записки начинаются фразой:  "Война проиграна!" - и вот он опять хочет повторить мне то же самое.  Я уже давно кладу, не читая, все его памятные записки в сейф". Шпееру было  передано явиться через три дня.

В эти тяжелые  мартовские дни имели место еще несколько бесед, представляющих интерес. Однажды  вечером Гитлер разразился гневом, узнав о сообщении западных держав, в котором  указывалось очень большое число захваченных ими военнопленных. "Солдаты  Восточного фронта сражаются значительно лучше. В том, что солдаты Западного  фронта быстро капитулируют, виновата глупая Женевская конвенция, гарантирующая  хорошее обращение с военнопленными. Мы должны отказаться от этой глупой  конвенции!" Иодль решительно запротестовал против этого дикого и бессмысленного  решения. Я поддержал его. Гитлеру пришлось отказаться от своей затеи. Иодлю  удалось также убедить Гитлера не назначать одного генерала командующим одной из  групп армий, которого совсем недавно наказали за грубое нарушение дисциплины и  заставили уйти в отставку. Теперь и Иодль признавал необходимость единого  руководства в генеральном штабе, считая свою прежнюю точку зрения по  этому вопросу неправильной. Казалось,  в последние дни он начал реально воспринимать многие вещи, как бы проснувшись  от летаргии, в которую он впал после катастрофы под Сталинградом.

23 марта  западные противники вышли к Рейну и его верхнем и среднем течении и форсировали  его на широком фронте в районе севернее впадения в него р. Рур. В этот же день  в Верхней Силезии русские прорвали наш фронт под городом Оппельн (Ополе).
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #138 : 24 Октябрь 2011, 10:39:43 »

24 марта  американцы форсировали Рейн в верхнем течении и начали наступление на Дармштадт  и Франкфурт-на-Майне. На Восточном фронте шли ожесточенные бои за Данциг  (Гданьск). Русские перешли в наступление и в районе Кюстрина (Костшина).

26 марта  началось новое наступление русских в Венгрии. Наша попытка установить связь с  гарнизоном Кюстрина снова провалилась.

27 марта танки  американского генерала Паттона ворвались в пригород Франкфурта-на-Майне.  Упорные бои шли в районе Ашаффенбурга.

В этот день  Гитлер был сильно расстроен провалом нашего контрнаступления под Кюстрином. В  основном его упреки шли в адрес командующего 9-й армией генерала Буссе.  Последний при подготовке наступления слишком мало израсходовал артиллерийских  боеприпасов. В первую мировую войну во Фландрии расходовалось для такой же  операции в 10 раз больше артиллерийских боеприпасов. Я указал Гитлеру на то,  что Буссе не располагал большим количеством боеприпасов, а потому и не мог  израсходовать больше того, что у него было. "Тогда вам следовало бы об  этом позаботиться!" - воскликнул Гитлер. Я привел ему цифры, которые  говорили, что находится в моем распоряжении, и сказал, что Буссе получил от  меня весь наличный запас боеприпасов. "Тогда виноваты войска!" Я  указал Гитлеру на очень большие потери обеих дивизий, принимавших участие в  наступлении. Эти потери говорили о том, что части с величайшей храбростью  выполняли свой долг. Доклад был окончен в удручающей обстановке. Вернувшись в  Цоссен, я еще раз удостоверился в правильности цифровых данных относительно  боеприпасов, использованных при наступлении, проверил цифры потерь наступавших  частей и, составив подробную сводку, направил Кребса на вечерний доклад к  Гитлеру: у меня не было ни малейшего желания вторично затевать с ним  бесполезный спор. Кребс получил от меня задание добиться разрешения Гитлера на  мою поездку завтра, 28 марта, в район франкфуртского предмостного укрепления на  Одере. Я хотел лично на месте убедиться, выполним ли гитлеровский план наступления  пятью дивизиями с этого небольшого предмостного укрепления с целью прорыва  блокады Кюстрина (Костшина) восточное Одера. До сих пор мне не удавалось,  высказывая одни лишь сомнения, отвергнуть план Гитлера.

Поздно ночью  Кребс вернулся из Берлина в Цоссен. Он сообщил мне, что Гитлер запретил мою  поездку во Франкфурт-на-Одере и приказал явиться к нему 28 марта вместе с  генералом Буссе для обсуждения "положения". Гитлер воспринял мою  сводку как своего рода поучение и поэтому очень рассердился. Обсуждение  обстановки должно было, следовательно, проходить весьма бурно.

28 марта 1945 г.  в 14 час. в тесном бомбоубежище имперской канцелярии собрался обычный круг  людей; был здесь и генерал Буссе. Появился Гитлер и приказал Буссе начать  доклад. После нескольких фраз Гитлер прервал его, упрекнув в том, что он многие  факты опускает, как раз те факты, которые, как мне казалось, были вчера мною  опровергнуты. После двух-трех фраз меня охватил гнев. Я прервал Гитлера, указав  ему на сообщения, которые я сделал 27 марта в устной и письменной форме.

"Разрешите  прервать вас. Вчера я обстоятельно докладывал как в устной, так и в письменной  форме, что генерал Буссе не виноват в неуспехе наступления под Кюстрином. 9-я  армия использовала все боеприпасы, которыми она располагала. Войска выполнили  свой долг. Об этом говорят их слишком большие потери. Поэтому я прошу не делать  генералу Буссе никаких упреков". Гитлер ответил: "Я прошу всех  господ, кроме фельдмаршала и генерал-полковника, покинуть помещение!" Когда  все присутствовавшие вышли в приемную, Гитлер заявил сухо:  "Генерал-полковник Гудериан! Ваше здоровье говорит о том, что вы  нуждаетесь в немедленном шестинедельном отдыхе!" Я поднял правую руку:  "Я ухожу в отпуск" - и пошел к двери. Я уже было взялся за дверную  ручку, как Гитлер остановил меня: "Пожалуйста, останьтесь же до окончания  доклада". Я молча занял свое место. Участников совещания пригласили в  помещение, снова начался доклад, как будто ничего и не произошло. Правда,  теперь Гитлер не решался делать выпадов против генерала Буссе. В течение  доклада, который длился бесконечно долго, два или три раза меня просили  высказать свое мнение. Но вот участники покинули бункер. Кейтель, Иодль,  Бургдорф и я остались. "Пожалуйста, подумайте о восстановлении своего  здоровья. За шесть недель обстановка станет критической. Тогда вы мне и будете  особенно нужны. Куда вы хотите поехать?" - повторил Гитлер. Кейтель  посоветовал мне поехать в Бад-Либенштейн. Ведь там так прекрасно! Я ответил,  что там уже американцы.

"Вот что?  Тогда в Гарц, в Бад-Заксу", - предложил заботливый фельдмаршал. Я  поблагодарил его за участие, заметив, что сам выберу себе место отдыха, причем  такой курорт, который противнику не удастся занять в течение 48 час. Подняв еще  раз для приветствия правую руку, я покинул в сопровождении Кейтеля бункер  фюрера, только теперь уже навсегда. На пути к стоянке машин Кейтель, беседуя со  мной, заявил, что я поступил совершенно правильно, не став возражать на этот  раз фюреру. Что я мог сказать ему на это? Напрасно было бы  возражать.

Вечером я прибыл  в Цоссен. Жена встретила меня словами: "Почему же так поздно?!" Я  ответил: "Зато в последний раз. Я ушел в отпуск". Мы бросились друг  другу в объятия. Для нас это было спасение.

29 марта я  распрощался со своими коллегами, передав все дела Кребсу, собрал все свои вещи  (их было очень немного) и 30 марта вместе с женой покинул Цоссен, сев на поезд,  отправлявшийся на юг. Я отказался от своего первоначального намерения  поселиться в Обергохе, в горах Тюрингского леса, так как американцы быстро  продвигались в этом направлении. Мы решили остановиться в санатории Эвенхаузен  под Мюнхеном, где я мог заняться лечением своего сердца. 1 апреля меня принял  там врач доктор Циммерман, крупный специалист по сердечным заболеваниям. В  санатории двое полицейских полевой полиции охраняли меня от надзора со стороны  гестапо, о чем мне было сообщено моими друзьями.

1 мая я перевез  свою жену в Дитрамжель, где она была тепло встречена супругой фон Шильхера; сам  я направился в Тироль, чтобы там в штабе генерал-инспекции бронетанковых войск  дождаться окончания войны. Вместе с этим штабом 10 мая 1945 г. после подписания  безоговорочной капитуляции я сдался в плен американцам.

За событиями,  которые происходили после 28 марта, я следил по радио. О них я не намерен  говорить.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #139 : 24 Октябрь 2011, 12:53:23 »

ГЛАВА  XIII. Государственные деятели Третьего рейха

В своей  служебной деятельности я нередко сталкивался с рядом деятелей, оказывавших  большое влияние на ход истории германского народа. Поэтому я считаю своим  долгом рассказать о тех впечатлениях, которые сложились у меня об этих  личностях при непосредственном общении с ними. При этом я отдаю себе полный  отчет в том, что мои впечатления являются субъективными. Это - впечатления  солдата, но отнюдь не впечатления политика; они не могут не отличаться во  многих отношениях, в том числе и по своей направленности, от впечатлений  политических деятелей; отправными моментами моих воспоминаний являются ставшие  традиционными для нашей армии понятия воинской чести и солдатской доблести.  Ясно, что мои солдатские впечатления нуждаются в дополнении наблюдениями и  суждениями других людей, чтобы, сравнивая многочисленные источники, создать  более или менее достоверный образ тех людей, от разумных действий или ошибок  которых зависел ход событий, оказавшихся для нас роковыми и приведших к  катастрофе.

Если до сих пор  я стремился к тому, чтобы передать свои личные, непосредственные переживания и  впечатления, не прибегая к другим источникам, то в заключительной главе я хотел  бы использовать материал, ставший известным мне после нашей катастрофы из бесед  и различных произведений.

Гитлер

В центре круга  людей, влиявших на нашу судьбу, стоит личность Адольфа Гитлера.

Перед нами -  человек из народа, выходец из мелкобуржуазной семьи, получивший небольшое  школьное образование и недостаточное домашнее воспитание, человек, который со своим  грубым языком и грубыми нравами чувствует себя на месте лишь в узком кругу  своих земляков. Вначале он без предубеждения относился к высшим, культурным  кругам общества, особенно во время бесед об искусстве, музыке и на другие  подобные темы. Только позднее некоторые лица, составлявшие ближайшее окружение  Гитлера и сами не отличавшиеся высокой культурой, сознательно вызывали у фюрера  чувство глубокой антипатии к этим кругам. Эти люди стремились противопоставить  Гитлера интеллигентным людям и людям высокого происхождения и исключить  возможность их влияния на фюрера. Этому способствовало то обстоятельство, что в  Гитлере жило злопамятство, он хотел мстить за свое низкое положение в детские и  юношеские годы. Считая себя крупным революционером, он думал, что защитники  различных традиций не только мешают ему, но и стремятся заставить его  отказаться от своего пути. Здесь мы находим первый ключ к душе Гитлера. Она,  будучи комплексом чувств, и породила его все увеличивающуюся неприязнь к  князьям и дворянам, ученым и юнкерам, чиновникам и офицерам. И если вначале,  после взятия власти в свои руки, он иногда и стремился усвоить нормы поведения  в хорошем светском обществе и международный этикет, то потом, в годы войны, он  окончательно от этого отказался.

Гитлер - в  высшей степени умный человек, он обладал исключительной памятью, особенно на  исторические даты, разные технические данные, цифры и сведения хозяйственных  статистических отчетов. Он читал все, что ему попадалось на глаза, и восполнял  таким образом пробелы своего образования. Он все больше и больше удивлял своей  способностью абсолютно точно воспроизводить то, что он когда-то читал или  когда-нибудь слышал во время доклада. "Шесть недель тому назад вы говорили  мне совсем другое!" - эти слова будущего канцлера и верховного  главнокомандующего наводили страх на его подчиненных. Если подчиненный  осмеливался возражать, Гитлер немедленно проверял его данные по стенограммам,  которые велись на каждом совещании.

Он обладал даром  облекать свои мысли в легко доступные формы и убеждать слушателей в их  правильности беспрестанным повторением. Почти все свои речи и выступления,  независимо от того, выступал ли он перед многотысячной аудиторией или перед  небольшим кругом людей, он начинал словами: "Когда я в 1919 г. решил стать  политическим деятелем...", так же как свои политические речи и нравоучения  он всегда заканчивал словами: "Я не пойду на уступки и никогда не  капитулирую!"

Гитлер обладал  необыкновенным ораторским талантом; он умел убеждать не только народные массы,  но и образованных людей. В своих речах он исключительно умело подделывался под  образ мышления своих слушателей. Перед промышленниками он говорил иначе, чем  перед солдатами, перед последовательными национал-социалистами по-другому, чем  перед скептиками, перед гаулейтерами иначе, чем перед мелкими чиновниками.

Самым выдающимся  его качеством была его огромная сила воли, которая притягивала к нему людей.  Эта сила воли проявлялась столь внушительно, что действовала на некоторых людей  почти гипнотически. Я сам лично часто переживал такие минуты. В главном штабе  вооруженных сил ему почти никто никогда не возражал; его сотрудники находились  или в состоянии постоянного гипноза, как Кейтель, или в состоянии  разочарования, как Иодль. Даже самоуверенные, храбрые перед лицом врага люди  попадали под влияние Гитлера и отказывались от своих возражений, когда  последний произносил речь со своей почти не опровергаемой логической  последовательностью. Выступая перед небольшим кругом людей, он наблюдал за  каждым слушателем, точно определяя результаты воздействия своих слов. Если он  видел, что тот или другой слушатель не поддается силе внушения, что он не стал  еще его "медиумом", то Гитлер говорил до тех пор, пока не убеждался в  укрощении этого строптивого духа. Если ожидаемой реакции не наступало, то этот  стойкий характер подвергался нападкам гипнотизера: "Этого человека я не  убедил". От таких личностей Гитлер всегда стремился избавиться. Чем дальше  он продвигался по пути успеха, тем нетерпимее он становился.

Из того факта,  что Гитлеру удавалось сильно воздействовать на людей, сделали неправильный  вывод о якобы особо впечатлительном характере немцев. У всех народов всегда  находились такие выдающиеся личности, перед силой внушения которых не могли  устоять люди, хотя действия этих личностей и не всегда соответствовали духу  христианского учения. Из новейшей истории можно привести французскую революцию  с ее крупными деятелями, затем после нее в качестве такого же примера можно  взять личность Наполеона; французы шли за своим великим корсиканцем до  наступления полной катастрофы, хотя они давно уже должны были знать, что его  путь ведет к поражению. Народ Соединенных Штатов поддавался во время обеих  мировых войн, несмотря на свое миролюбие, силе внушения своих президентов,  стремившихся участвовать в этих войнах. Итальянцы преданно шли за Муссолини. О  России, где народ-гигант вопреки своему первоначальному убеждению стал  большевистским благодаря силе идей Ленина, нечего и говорить.

Тот факт, что  немцы послушно следовали за Гитлером, имел тоже свои причины; эти причины были  созданы в первую очередь ошибочной политикой, которую проводили  державы-победительницы после первой мировой войны. Эта политика и создавала  предпосылки, питательную среду, на которой смогло взойти семя национал-социализма,  приведшее к безработице, тяжелым налогам, унизительным передачам части  территорий страны другим государствам, потере свободы, отсутствию равенства и  военной беспомощности. Пренебрежение четырнадцатью пунктами президента Вильсона  во время заключения Версальского договора со стороны стран-победительниц в  первой мировой войне подорвало у немцев доверие к великим державам. Стало быть,  человек, который обещал народу освободить его от цепей Версаля, играл в  сравнительно легкую игру, тем более, что формально существовавшая Веймарская  демократия, несмотря на честные стремления, не могла добиться каких-либо  крупных внешнеполитических успехов и не в состоянии была преодолеть внутренние  трудности в стране. В таких условиях Гитлер смог, обещая благоприятные внутриполитические  и внешнеполитические перспективы, собрать большое количество голосов, создать  демократическим путем самую сильную в стране партию и по демократическим  законам прийти к власти. Питательная среда была налицо, поэтому нельзя упрекать  немцев в том, что они якобы более чувствительны к убеждению, чем другие народы.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #140 : 24 Октябрь 2011, 12:54:30 »

Обещания Гитлера  по внешнеполитическим вопросам состояли в том, чтобы освободить немцев от гнета  несправедливого Версальского договора, по внутриполитическим вопросам -  уничтожить безработицу и политические склоки партий. Эти цели были сокровенными  желаниями каждого честного немца. И кто только об этом не мечтал? Выдвигая эти  ясные цели, за которые готов был пламенно бороться каждый порядочный немец, он  объединил вокруг себя уже в начальный период своей деятельности миллионы людей,  начавших сомневаться в способностях своих государственных деятелей и в  доброжелательстве бывших противников Германии. Чем больше конференций  оканчивалось безрезультатно, чем больше увеличивался гнет репарационных  платежей и чем больше увеличивалось неравенство, тем больше немцев собирала  вокруг себя свастика. Попробуйте перенестись мысленно в 1932-1933 гг. и  представить себе то отчаянное положение, в котором находилась тогда Германия.  Более 6 миллионов безработных, т. е. вместе с семьями около 25 миллионов  голодающих людей, рост беспризорности среди детей рабочих, которые скитались  без дела по улицам Берлина и других крупных городов, рост преступности - все  это позволило коммунистам собрать 6 миллионов голосов. Вне всякого сомнения, в  дальнейшем они собрали бы еще больше голосов, если бы национал-социалистская  партия Гитлера не увлекла за собой и эти миллионы, убедив их в полезности  нового идеала и новой веры.

Каждый помнит,  как незадолго до этого Франция и Великобритания запретили экономическое  сотрудничество Германии и Австрии, которое, правда, весьма незначительно, но  все же облегчило бы положение обеих стран, при этом совершенно не подвергая  какой-либо опасности политическую мощь западных держав. Экономика Австрии также  находилась в то время на краю пропасти вследствие Сен-Жерменского договора -  документа Версальской системы; Австрия не может существовать без экономического  союза с крупной промышленной страной. Надо надеяться, что эта проблема будет  также решена Европейским экономическим союзом. В то время запрещение  австро-германского экономического союза в высшей степени ожесточило в Германии  даже весьма умеренных людей так называемой "западной ориентации", так  как это было знаком полнейшего безрассудства и произвола, проводимого  державами-победительницами 12 лет после окончания войны и 6 лет после принятия  Германии в Лигу наций. Оценивая сложившуюся в то время обстановку, умеренные  критики заявили, что такая политика стран-победительниц чрезвычайно способствовала  успеху Гитлера на выборах в 1931-1932 гг.

Во всяком  случае, Гитлеру удалось собрать под свое знамя такую сильную партию, мимо  которой уже нельзя было безразлично пройти. Президент, престарелый фельдмаршал  фон Гинденбург, назначил Гитлера после продолжительной душевной борьбы  рейхсканцлером. Несомненно, что он с большим трудом решился на это, а вместе с  ним и многие немцы отрицательно относились к личности Гитлера и к его методам  прихода к власти.

Придя к власти,  Гитлер устранил оппозицию. Бесцеремонность, с которой он расправился со своими  противниками, раскрыла еще одну важную черту характера будущего диктатора. Он  мог открыто проявлять это свое качество, ибо оппозиция была слабой и  разрозненной и развалилась почти без борьбы, как только он начал против нее  энергично действовать. Благодаря этому Гитлер смог провести законы, опираясь на  которые он свел по существу Веймарскую конституцию к диктатуре одной партии.

Бесцеремонность,  проявляемая Гитлером при подавлении внутреннего сопротивления, перешла в  жестокость при расправе с Ремом. Правда, ряд убийств лиц, которые не имели  никакого отношения к Рему, но были нежелательны по другим причинам, был  совершен без ведома Гитлера; впрочем, никаких раскаяний в связи с такими  злодеяниями не последовало. Президент фельдмаршал Гинденбург, находясь уже на  пороге смерти, не мог больше вмешиваться в дела Гитлера. В то время Гитлер все  же вынужден был извиниться перед офицерским корпусом за убийство генерала фон Шлейхера,  обещая не допускать повторения подобных случаев.

Тот факт, что за  упомянутыми злодеяниями, совершенными 30 июня 1934 г., не последовало никакого  раскаяния, означал, что над германским государством нависла серьезная угроза.  Кроме того, это в высшей степени укрепляло Гитлера в сознании своего  могущества. Урегулирование вопроса преемственности после смерти Гинденбурга  путем умело проведенного закона, а также умело обоснованного плебисцита  привело, наконец, к тому, что Гитлер, пусть даже сначала формально, встал во  главе рейха.

Перед Гитлером  был поставлен вопрос, не хочет ли он укрепить и узаконить свои позиции путем  восстановления монархии. Позднее в одном из своих выступлений перед офицерами в  Берлине он заявил, что он весьма тщательно обдумывал этот вопрос. Он нашел  якобы во всей истории только один пример, когда умный монарх терпел рядом с  собой выдающегося канцлера, признавал его заслуги и считал его своим крупным  партнером в политической игре до самой своей смерти; это были кайзер Вильгельм I  и Бисмарк. Но все другие известные ему исторические примеры не дают монархов с  таким величием души и с таким умом. Он, Гитлер, беседовав, со своим другом  Муссолини по этому вопросу, который рассказал ему о тех трудностях, которые  приходится преодолевать в Италии из-за короля; вот почему он, Гитлер, не хочет  восстанавливать монархию.

Гитлер избрал  диктатуру!

В результате  этого он достиг значительных успехов: устранил безработицу, поднял дух рабочих,  оздоровил национальное сознание, ликвидировал партийный хаос. Было бы неверно  не признавать эти его заслуги.

Укрепив свою  власть внутри страны, Гитлер перешел к выполнению своей внешнеполитической  программы. Возвращение Саарской области, восстановление военного суверенитета,  военная оккупация Рейнской области, аншлюсе Австрии - все эти действия  совершались с одобрения германского народа. Их терпела и даже признавала  заграница, проявляя тем самым понимание справедливых претензий германского  народа. Это в первую очередь относится к западным народам, осознавшим,  руководствуясь настоящим чувством справедливости, трагические ошибки  Версальского договора.

Значительно  труднее было действовать Гитлеру при освобождении судетских немцев,  воспитывавшихся более двадцати лет в духе чешского национализма. Кроме того, чешское  государство было связано договорными обязательствами с Французской республикой.  Установленные в 1918 г. в нарушение права самоопределения народов границы этого  государства отрицались Германией, что вело к расторжению союза с Францией, а  возможно даже и. к войне. Гитлер оценивал государственных деятелей западных  держав, руководствуясь своими впечатлениями. Сильно развитый политический  инстинкт позволил ему определить, что большинство французского народа и все  более или менее умеренно настроенные государственные деятели Франции не будут  считать урегулирование этой когда-то несправедливо разрешенной проблемы поводом  для войны. Так же внимательно следил Гитлер и за настроениями английского  народа, с которым он хотел жить в мире. И он не ошибся. Вместе с другом Гитлера  Муссолини в Мюнхен прибыли английский премьер-министр Чемберлен и французский  премьер-министр Даладье, которые заключили с Гитлером соглашение,  легализирующее политику Германии в отношении Чехословакии. Гитлер  руководствовался при этом теми заключениями, которые были сделаны дальновидным  политическим экспертом, английским наблюдателем лордом Рансиманом. Это  соглашение сохранило мир, но одновременно усилило у Гитлера чувство  собственного достоинства и сознание своего могущества перед западными  державами. Может быть, эти государственные деятели Запада были достойными  представителями своих стран, но в глазах Гитлера их полная готовность идти на  компромисс была обесценена тем, что она проявилась сразу под давлением его  личности. Предостережения немцев, о которых знали англичане, не встречали  никакой реакции; более того, они укрепляли позиции Гитлера.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #141 : 24 Октябрь 2011, 12:55:53 »

К началу 1938 г.  все государственные органы всецело находились в руках Гитлера, кроме армии, -  единственной организации, со стороны которой он все еще боялся встретить  серьезное сопротивление своему режиму. Поэтому незадолго до аншлюсса Австрии  армия была насколько ловко, настолько же необдуманно лишена своего командования  (кризис Бломберга-Фрича) и втиснута в орбиту успехов. Все тогдашние военные  руководители, правда, хорошо понимавшие события, но лишенные власти, молчали.  Об истинном положении вещей не знало подавляющее большинство генералов, а тем  более войска. Все намерения тех немногих лиц, которые были более или менее  посвящены в дела государства, оказать сопротивление Гитлеру держались если не в  голове, то уж, во всяком случае, где-нибудь в письменном столе авторов, если  намерения были изложены на бумаге. Внешне такие люди создавали видимость  лояльности. Слова предостережения громко не произносились, мысли об оказании  сопротивления фюреру не высказывались; таких случаев не было и в вермахте.  Оппозиция в армии слабела с каждым годом, ибо теперь каждый новый призывной  возраст приходил из организации "гитлерюгенд"; ее члены, отбывая трудовую  повинность и уже состоя в партии, обязывались служить Гитлеру. Также и  офицерский корпус с каждым годом все больше и больше пополнялся молодыми  национал-социалистами.

С ростом  собственной самонадеянности, с укреплением власти внутри страны и с увеличением  авторитета Германии за границей в результате одержанных успехов Гитлером все  больше и больше обуревало чувство наглого высокомерия: он ни с кем и ни с чем  не хотел считаться. Это высокомерие увеличилось до болезненных размеров  благодаря посредственности и незначительности лиц, поставленных Гитлером на  руководящие посты третьего рейха. Если вначале Гитлер прислушивался к деловым  предложениям, по крайней мере, обсуждал их, то впоследствии он все больше и  больше переходил к автократии. Это нашло свое выражение прежде всего в том, что  с 1938 г. кабинет министров не созывался на заседания. Министры работали,  руководствуясь отдельными распоряжениями Гитлера; совместных обсуждений крупных  политических проблем больше не проводилось. С этого времени многие министры или  совсем не могли попасть на доклад к Гитлеру, или попадали только в очень редких  случаях, даже тогда, когда они этого усиленно добивались. В то время как  министры пытались соблюдать порядок служебных инстанций, рядом с  государственной бюрократией возникла партийная бюрократия. Гитлеровский  принцип: "не государство командует партией, а партия командует  государством!" создал совершенно новое положение. Таким образом,  государственная власть перешла в руки партии, т. е. в руки гаулейтеров. Последние  назначались на высокие государственные посты не потому, что имели способности  государственных руководителей, а потому, что успешно справлялись с партийной  работой в партийных органах; при этом на другие способности, как правило, не  обращали особого внимания.

Так как многие  партийные работники усвоили беспринципность Гитлера в достижении своих целей,  политические нравы стали совершенно дикими. Государственные органы утратили  свою власть.

То же самое  происходило и с юстицией. Фатальный закон о предоставлении чрезвычайных  полномочий дал диктатору право издавать постановления, имеющие силу закона, без  обсуждения их в парламенте. Даже если бы парламент и участвовал в обсуждении  этих постановлений, он после 1934 г. не сумел бы повлиять на ход событий, так  как этот парламент лишь формально избирался на основе всеобщих и равных выборов  при тайном голосовании.

Весной 1939 г.  наглое высокомерие Гитлера дошло до того, что он решил присоединить  Чехословакию в качестве протектората к рейху. Правда, этот его шаг не привел к  войне, но над предостережениями, исходившими из Лондона, нужно было задуматься.  После оккупации Чехословакии к рейху была присоединена Мемельская (Клайпедская)  область. Государственная власть в стране казалась такой сильной, что можно было  спокойно разрешить все прочие национальные задачи. Но Гитлер был далек от  такого мнения. Спрашивается - почему? Оказалось, он руководствовался странным  предчувствием, - а их было много у Гитлера, - предчувствием ранней смерти:  "Я знаю, что я долго не проживу. Я не должен терять времени. Мои преемники  не будут обладать такой энергией, какой обладаю я. Им трудно будет в силу своей  слабости принять серьезные решения. Такие решения должны быть приняты сегодня.  Все это я должен сделать сам, пока жив!" Так он гнал вперед невероятным  темпом себя, свой государственный и партийный аппарат и весь народ по  избранному им пути.

"Если  фортуна, богиня счастья, летит мимо на своем золотом шаре, нужно решительно  прыгать и хвататься за край ее одеяния. Если этого не сделать, она исчезнет  навсегда!" И Гитлер прыгал!

Осенью 1939 г.  он поставил себе цель ликвидировать Польский коридор. Предложения, которые он  сделал Польше, могут, окидывая взглядом прошлое, считаться умеренными. Но  поляки, особенно министр иностранных дел Польши Бек, не хотели думать о  принятии согласованного решения. Они положились на гарантию своей  независимости, которую получили в то время от Англии, начали колебаться при  выборе пути и избрали войну[49] . Выбрав такой же путь, Англия, а под ее  влиянием и Франция объявили войну рейху. Разразилась вторая мировая война.  Стремления Гитлера ограничить этот конфликт рамками Польши провалились.

Подписывая  договор с Советской Россией, Гитлер действовал вразрез своей собственной  антибольшевистской идеологии. В одном из своих высказываний, сделанном в моем  присутствии во время завтрака в сентябре 1939 г., Гитлер выразил неуверенность,  что народ правильно воспримет этот его шаг. Однако народ и особенно армия были  довольны тем, что удалось обеспечить тыл империи с востока после того, как  война вследствие нападения Западных держав расширилась в противоположном  направлении. Германскому народу и его армии не нужна была война с Советским  Союзом. Наш народ и наша армия были бы счастливы, если бы им удалось после  окончания западной кампании 1940 г. получить справедливый мир.

После окончания  западной кампании Гитлер находился в зените своей славы, но червь уже начал  подтачивать государственное здание Германии после эвакуации англичанами своего  экспедиционного корпуса из-под Дюнкерка. Совершенно прав был Уинстон Черчилль,  когда это событие, несмотря на значительные потери англичан, он рассматривал и  праздновал как победу и прежде всего как победу английских военно-воздушных сил  над германскими[50] . Над Дюнкерком и немного позже над Англией германские  военно-воздушные силы из-за неправильного их применения несли такие тяжелые  потери, что навсегда утратили свое первоначальное и без того незначительное  превосходство над английскими военно-воздушными силами.

В том, что наши  военно-воздушные силы неправильно применялись, виновны в одинаковой мере как  Гитлер, так и Геринг. Ни храбрость летчиков, ни их мастерство, ни тактико-технические  данные наших самолетов не могли возместить тех потерь, какие понесли наши  военно-воздушные силы из-за тщеславия своего главнокомандующего и мягкого  отношения Гитлера к своему первому сподвижнику. Только позже Гитлер определил  истинную ценность, точнее, малоценность Геринга, но характерно, что он не  решился "по внутриполитическим причинам" произвести какие-либо  изменения в командовании военно-воздушными силами, имеющие решающее значение  для исхода войны.

Неоднократно  утверждали, что Гитлер питал сильное доверие к своим "старым борцам".  Если говорить о рейхсмаршале, то это предположение, к сожалению, верно. Правда,  Гитлер нередко порицал его, но никогда не делал из ошибок Геринга ясных  выводов.

Западная  кампания 1940 г. выявила еще одну черту характера Гитлера. Гитлер был очень  смел в разработке своих планов. Такими планами являлись: план захвата Норвегии  и план танкового прорыва под Седаном. В обоих случаях он соглашался с самыми  смелыми предложениями. Но когда при практическом осуществлении этих планов он  сталкивался с первыми трудностями, он сдавал, в противоположность своей  непоколебимой настойчивости при разрешении трудностей политического характера,  пасовал перед военными проблемами, инстинктивно чувствуя недостаточность своей  подготовки в этой области.

Так произошло в  Норвегии, когда стало серьезным положение под Нарвиком и нужно было просто  напрячь нервы, чтобы не уступать противнику. Только благодаря смелым действиям  подполковника фон Лосберга и генерала Иодля в Норвегии удалось спасти  положение.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #142 : 24 Октябрь 2011, 12:57:26 »

Так произошло  под Седаном, когда нужно было быстро и энергично использовать первоначальный  успех, который был неожиданно одержан нами, во всяком случае, неожиданно для  Гитлера и его советников. Но по приказам Гитлера (первый поступил 15 мая,  второй 17 мая 1940 г.) я должен был приостановить наступление. То, что я не  остановил наступления, не является заслугой Гитлера. Самым же пагубным было прекращение  продвижения на р. Аа перед Дюнкерком, что позволило англичанам отойти и укрыться  в крепости, а потом и эвакуироваться из нее. Если бы танковые соединения  получили право свободно действовать, мы бы могли быстрее англичан достигнуть  Дюнкерка и отрезать их тем самым от моря. Это был бы такой удар, который  намного улучшил бы перспективы высадки нашего десанта на территории Англии, а  последнее, возможно, заставило бы противника, вопреки противоположным  стремлениям Черчилля, пойти на переговоры.

Была допущена и  еще одна ошибка. Куцее перемирие с Францией, окончание западной кампании по достижении  побережья Средиземного моря, отказ от немедленной высадки войск в Африке и от  наступления в направлении Суэцкого канала и Гибралтара сразу же после окончания  кампании во Франции - все это доказывает правильность утверждения: Гитлер был  смелым, даже дерзновенным при составлении планов, но он был трусливым при  выполнении своих военных замыслов. Куда лучше было бы для Германии, если бы  Гитлер тщательно и осторожно планировал, быстро и целеустремленно выполнял свои  планы, т. е. если бы он действовал по пословице: "Семь раз отмерь, один  раз отрежь!".

Касаясь вопросов  африканской кампании, следует добавить, что Гитлер возлагал большие надежды на  Муссолини, находясь в плену чисто континентальных представлений о ведении  военных действий. Он имел слабое представление о море в целом и не имел понятия  о вопросах, связанных с господством на море. Я не знаю, читал ли он книгу  американского адмирала Мэхена "Влияние морской мощи на историю", во  всяком случае, в своих действиях он не придерживался принципов, изложенных в  этой книге.

В результате  этих недостатков летом 1940 г. он в нерешительности остановился перед  неразрешенной проблемой - дать своему народу мир. Он не знал, как можно  подступиться к англичанам. Его вермахт находился в боевой готовности. Полностью  отмобилизованные вооруженные силы не могли пребывать долгое время в  бездействии. Он чувствовал, что назревала необходимость действовать. Но что  могло произойти? Старый идеологический противник, против которого он всегда  боролся и борьба с которым привлекала на его сторону массу его избирателей,  спокойно стоял на нашей восточной границе. Его одолевал соблазн учинить Советам  расплату, используя время, предоставляемое Германии временным затишьем на  основном, Западном фронте. Он ясно осознавал ту опасность, которая нависла над  Европой и всем Западом со стороны коммунизма, который нашел свое воплощение в  Советском Союзе и который стремится к мировому господству. Он знал, что такого  мнения придерживается большинство нашего народа, даже очень многие порядочные  европейцы во всех странах. Совсем другим вопросом являлась выполнимость этих  его идей в военном отношении.

Он все больше и  серьезнее начинал думать о планах войны с Россией. Но его необыкновенно богатая  фантазия приводила к тому, что он недооценивал всем известную мощь Советской  державы. Гитлер утверждал, что моторизация наземных и воздушных сил открывает  новые перспективы на успех, которые нельзя сравнить с перспективами, имевшимися  когда-то у шведского короля Карла XII и Наполеона. Он утверждал, что мы можем  рассчитывать на то, что при успешном нанесении первых ударов по противнику его  советская государственная система рухнет. Он надеялся далее, что русский народ  воспримет тогда идеи национал-социализма. Но когда началась война, случилось  много такого, что помешало этому повороту. Плохое обращение с населением  оккупированных областей со стороны высших партийных инстанций, стремление  Гитлера распустить русскую империю и присоединить к Германии большую часть  территории России - все это сплотило всех русских под знаменем Сталина. Они  сражались против иностранных захватчиков за  "матушку Русь".

Одной из причин  этого являлось неуважение других рас и народов. Ведь еще до войны оно  проявлялось в Германии в роковой близорукости и безответственной жестокости при  обращении с евреями. Теперь эта ошибка принимала худшие формы. Если уж говорить  о том, что погубило дело национал-социализма и вообще Германию, то это -  расовое сумасбродство.

Гитлер хотел  объединить Европу; это намерение фюрера с самого начала было обречено на  провал, так как он со своим пренебрежением к разнообразности национальных  характеров народов пытался действовать нейтралистскими методами.

Война в России  сразу выявила истинные силы и потенциальные возможности Германии. Но Гитлер не  сделал из этого соответствующего вывода, он и не думал о приостановлении или,  на плохой конец, об ограничении военных действий; он продолжал свою  безрассудную авантюру. Гитлер хотел добиться низвержения России беспощадной  жестокостью. В непонятном ослеплении он вступил также в войну с Соединенными  Штатами Америки. Разумеется, военный декрет президента Рузвельта создал в  стране такое положение, которое говорило, что война не за горами. Однако до  объявления войны Германией могло бы пройти довольно много времени, если бы не  наглое высокомерие Гитлера.

С этим  чудовищным шагом - объявление войны Германией Соединенным Штатам - совпало  крупное поражение наших войск на полях сражений под Москвой. Гитлеровская  стратегия в результате отсутствия в ней последовательности и частых колебаний  при принятии того или иного решения оказалась битой. Теперь бесцеремонная  жестокость по отношению к собственным войскам должна была возместить то, чего  недоставало в голове у этого решительного человека. Некоторое время это имело  успех. Но невозможно было  продолжительное время жить воспоминаниями о  гренадерах Фридриха Великого и о жертвах, которые они несли по повелению  всесильного короля и полководца. Невозможно было ставить свою собственную  личность в один ряд с германским народом и недооценивать при этом его элементарные  жизненные потребности.

Перехожу к  личным качествам Гитлера, каковыми я их себе представляю. Каков был его образ  жизни? Гитлер был вегетарианец, алкогольных напитков не употреблял, не курил.  Сами по себе это были качества, достойные уважения, качества, гармонирующие с  его убеждением и соответствующие его аскетическому образу жизни. Но была у него  и роковая черта в характере - замкнутость, самоуединение. У него не было ни  одного настоящего друга. Даже его старые партийные коллеги были всего лишь его  сподвижниками, но отнюдь не друзьями. Насколько мне известно, Гитлер ни с кем  не поддерживал дружественных отношений. Никому он не рассказывал о своих  сокровенных мыслях, ни с одним человеком не беседовал откровенно. Как не мог он  найти себе друзей, так не мог он иметь способностей страстно и серьезно любить  женщину. Он так и остался холостяком. Детей у него никогда не было. Все, что  делает земную жизнь священной - дружба с благородными людьми, чистая любовь к  женщине, любовь к своим детям, - все это было Гитлеру совершенно чуждо. Одиноко  шел он по миру, помешанный на своих гигантских планах. Мне могут возразить,  указывая на дружеские отношения Гитлера и Евы Браун; я лично никогда ничего не  знал об этих отношениях, никогда не видел Евы Браун, хотя, бывало месяцами,  почти каждый день встречался с Гитлером или с его приближенными. И только уже  находясь в плену, я узнал о его чувствах к этой женщине. Но, к сожалению, Ева  Браун, очевидно, не оказывала на Гитлера никакого влияния. Именно она смогла  бы, может быть, смягчить его чувства.

Таков был диктатор  Германии, лишенный  мудрости и чувства  меры своих кумиров - Фридриха Великого и Бисмарка, одиноко и беспомощно  рвавшийся от успеха к успеху, а затем также скатывавшийся от неудачи к неудаче,  одержимый всегда гигантскими планами, всегда прибегавший к самым последним  средствам для достижения успеха, считавший свою личность олицетворением нации.

Он превращал  ночь в день. Было уже далеко за полночь, а в его кабинете один докладчик  сменялся другим.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #143 : 24 Октябрь 2011, 12:58:55 »

До катастрофы  под Сталинградом он иногда устраивал часы отдыха, проводя их в кругу работников  верховного командования вооруженных сил. Потом он стал принимать пищу один,  редко приглашая одного или двух гостей. Торопливо съедал он свои овощные или  мучные блюда, запивая их холодной водой или солодовым пивом. Заслушав последний  вечерний доклад, он часами просиживал со своими адъютантами и секретаршами,  обсуждая до рассвета свои планы. Затем он ложился спать. Отдыхал очень мало;  когда уборщицы в 9 час. убирали его спальню, он был уже на ногах. Принимал  невероятно горячую ванну, чтобы прогнать сонливость. Пока все шло хорошо, не  было очевидных последствий такой ненормальной жизни. Когда же последовало одно  поражение за другим, когда нервы начали не выдерживать, Гитлер стал все чаще и  чаще принимать лекарства; ему делали впрыскивание для укрепления сна, для  придания организму бодрости, для успокоения сердца. Его личный врач Морель  давал ему все, что тот требовал, но пациент нередко не соблюдал предписанной  ему дозировки, особенно много он принимал возбуждающих средств, содержащих  стрихнин, - все это подтачивало постепенно его тело и душу.

Когда я увидел  Гитлера после катастрофы под Сталинградом (я не встречался с ним 14 месяцев), я  заметил, что он сильно изменился. Левая рука тряслась, сам он сгорбился, глаза  навыкате смотрели застывшим, потухшим взглядом; щеки были покрыты красными  пятнами. Он стал еще более раздражительным, терял в гневе равновесие, не  отдавал себе никакого отчета в том, что он говорил и какие решения принимал. Окружавшие  его люди привыкли к выходкам Гитлера, со стороны же признаки его все большего  заболевания становились все более очевидными. После покушения, совершенного на  него 20 июля 1944 г., у Гитлера подергивалась не только левая рука, но и вся  левая половина туловища. Когда он сидел, то левую руку придерживал правой,  правую ногу клал на левую, чтобы сделать менее заметным их нервное  подергивание. Его походка стала вялой, сутулой, движения - очень медленными.  Когда он садился, требовал, чтобы ему подставляли стул. По характеру же  по-прежнему был вспыльчивым; но эта вспыльчивость имела что-то зловещее, потому  что она исходила из неверия в людей, из стремления скрыть свое физическое,  душевное, политическое и военное поражение. Он постоянно стремился к тому, чтобы  ввести себя и окружающих в заблуждение относительно истинного положения вещей,  пытаясь сохранить хотя бы видимость крепости своего государственного здания.

С упорством  фанатика он хватался, как утопающий, за соломинку, чтобы спасти от катастрофы  себя и свое дело. Всю свою невероятную силу воли он направлял на мысль, с  которой он постоянно носился: "Никогда не уступать, никогда не  капитулировать!".

Как часто он об  этом говорил! Теперь он также должен был руководствоваться этим принципом в  своих действиях.

В этом человеке,  которого германский народ сделал своим вождем в надежде, что он создаст новый  социальный порядок, поможет стране оправиться от катастрофы в результате первой  мировой войны, обеспечит спокойную, мирную жизнь, демон побеждал гения. Все добрые  духи покинули его тело, он кончил свою жизнь вместе с полной катастрофой своего  дела, и вместе с ним в пропасть был повержен добрый, великодушный, трудолюбивый  и верный германский народ.

Находясь в  плену, я беседовал с врачами, знавшими Гитлера и его болезни; они называли его  болезнь "paralisis agitans" или "Паркинсонова болезнь".  Дилетант в области медицины мог, конечно, определить только внешние симптомы  этого недуга, но отнюдь не поставить правильный диагноз. Врач, который первый  правильно определил, как мне помнится, это было в начале 1945 г., болезнь  Гитлера, берлинский профессор де Кринис, вскоре покончил с собой, и его диагноз  остался неизвестным. Личные врачи Гитлера молчали. Имперский кабинет министров  не имел, вероятно, ясной картины о состоянии здоровья Гитлера; но даже если бы  он знал об этом, то вряд ли бы он сделал из этого соответствующие выводы. Можно  предполагать, что причиной такого ужасного заболевания является не какая-нибудь  ранее имевшая место венерическая болезнь, а сильная простуда, например грипп.  Но пусть врачи занимаются этим делом. Германскому народу следует только знать,  что человек, стоявший во главе его, человек, которому народ так доверял, как ни  один народ не доверял никогда ни одному вождю, был больным человеком. Эта  болезнь стала его несчастьем, его судьбой, а также несчастьем и судьбой его  народа.

Партия

Если не говорить  о заместителе Гитлера Рудольфе Гессе, то Герман Геринг, который должен был  стать преемником Гитлера, был самой выдающейся личностью национал-социалистской  партии Германии. Геринг - кадровый офицер первой мировой войны, преемник  Рихтгофена, летчик-истребитель, кавалер ордена "Пур-ле-Мерит"  ("За заслуги"), в послевоенное время - один из основателей штурмовых отрядов. 

Грубый человек,  с совершенно бесформенным телосложением, он проявил на первых порах своей  деятельности большую энергию и заложил основы современных военно-воздушных сил  Германии. Без этой энергии, направленной на строительство третьего вида  вооруженных сил, вряд ли удалось бы создать действительно современные,  способные решать оперативные задачи германские военно-воздушные силы.  Представители двух старых видов вооруженных сил недооценивали необходимость  развития авиации. Первый начальник генерального штаба военно-воздушных сил генерал  Вевер, несмотря на свои блестящие способности, не мог бороться с ними.

Но создав  германские военно-воздушные силы, Геринг поддался соблазнам вновь приобретенной  власти; он выработал привычки феодального властелина, начал коллекционировать  ордена, драгоценные камни, разные антикварные вещи, построил знаменитый дворец  "Карингаль" и обратился к кулинарным наслаждениям, причем достиг в  этой области заметных успехов. Однажды, углубившись в созерцание старинных  картин в одном замке в Восточной Пруссии, он воскликнул: "Великолепно! Я  теперь человек эпохи Возрождения. Я люблю роскошь!" Он одевался всегда  вычурно. В Карингале и на охоте он подражал в одежде древним германцам, на  службу он появлялся в форме, не предусмотренной никакими уставами: в красных  юфтевых ботфортах с позолоченными шпорами - обуви, совершенно немыслимой для  летчика. На доклад к Гитлеру он приходил в брюках навыпуск и в черных  лакированных башмаках. От него всегда пахло парфюмерией. Лицо его было  накрашено, пальцы рук украшены массивными кольцами с крупными драгоценными  камнями, которые он любил всем показывать. Эти ненормальные явления с  медицинской точки зрения объясняются нарушением деятельности желез внутренней  секреции.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #144 : 24 Октябрь 2011, 13:00:44 »

Будучи  уполномоченным по проведению четырехлетнего плана, Геринг оказывал большое  влияние на экономику Германии.

В политике он  был дальновиднее своих коллег по партии. В самый последний момент он пытался  предотвратить войну, используя для этого своего шведского знакомого Биргера  Далеруса, но его действия, к сожалению, не имели успеха.

Во время войны  действия Геринга были исключительно пагубными. Он переоценивал авиацию и был  повинен в остановке наступления перед Дюнкерком и в упущении момента для  нападения на Англию. Он не выполнил обещания снабжать воздушным путем  окруженную в Сталинграде 6-ю армию; это обещание побудило Гитлера отдать приказ  об удержании города. Он виновен во многих поражениях нашей армии.

Геринг, каким я  знал его после 1943 г., был очень плохо осведомлен или даже совсем не  осведомлен о действиях военно-воздушных сил. Вмешиваясь в действия сухопутных  сил, он действовал безрассудно, проявляя чувство неприязни к армии. Его роль  как вероятного преемника Гитлера побуждала его вести себя крайне самонадеянно.

Только в августе  1944 г. Гитлер заметил недостатки своего главнокомандующего военно-воздушными силами.  В присутствии Иодля и моем он обрушился на Геринга с руганью: "Геринг!  Военно-воздушные силы никуда не годятся. Они недостойны того, чтобы их называли  самостоятельным видом вооруженных сил. В этом виноваты вы. Вы лентяй!"  Слушая эти слова, тучный рейхсмаршал пустил слезу. Он ничего не мог возразить.  Это была такая неприятная сцена, что я предложил Иодлю выйти и оставить их  вдвоем. После этого разговора я порекомендовал Гитлеру сделать соответствующие  выводы и заменить рейхсмаршала каким-нибудь способным генералом авиации. Я  сказал ему, что явная неспособность Геринга грозит успешному окончанию войны.  Но Гитлер ответил: "Этого я не смогу сделать по  государственно-политическим соображениям. Партия не поймет  меня". Мое возражение, что именно государственно-политические  соображения требуют замены главнокомандующего военно-воздушными силами, если  только вообще желательно сохранить государство, не имело успеха. Рейхсмаршал  сохранил до конца войны свое место и свои почести; в последние месяцы он демонстративно  снял с себя в знак протеста против критики Гитлером военно-воздушных сил все  свои ордена и маршальскую "ламетту", храня их подобно Галланду[51] .  Правда, по приказу Гитлера ему по-прежнему приходилось присутствовать на  обсуждениях обстановки, но он являлся в скромном костюме, без знаков различия и  орденов, в солдатском головном уборе.

Геринг редко  отваживался говорить Гитлеру правду.

Только своим  поведением в тюрьме и своей смертью он исправил некоторые свои ошибки. Он  стойко защищал свои действия и покончил жизнь самоубийством, избежав тем самым  наказания земных судей.

Самой темной  личностью из свиты Гитлера был рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Этот невзрачный  человек со всеми признаками расовой неполноценности внешне казался заурядным  существом. Он всегда стремился быть вежливым и в противоположность Герингу вел  почти спартанский образ жизни.

Но фантазия  Гиммлера не знала границ. Он не жил на земной планете. Исповедуемая им расовая  теория была ошибочной и привела его к тяжким преступлениям. Его попытка  воспитать германский народ в духе национал-социализма погибла в  концентрационных лагерях. Еще в 1943 г., спустя довольно продолжительное время  после катастрофы под Сталинградом, он твердо верил, что ему удастся заселить  Россию вплоть до Урала немцами. Когда однажды в разговоре я заявил ему, что  теперь, пожалуй, уже невозможно колонизировать восточные земли и заселить их  добровольными переселенцами, он ответил, что принудительные переселенцы и  военнообязанные крестьяне могут сделать немецкой всю территорию вплоть до  Урала.

Я ничего не могу  сказать конкретно о пороках расовой теории Гиммлера. Гитлер и Гиммлер держали  эту часть своих планов в совершенном секрете.

Всем достаточно  известны "методы воспитания" Гиммлера при помощи концлагерей. В  период его деятельности наша общественность мало знала об этих методах.  Нечеловеческие злодеяния, которые совершались в концлагерях, получили гласность  только после войны. Тогда узнал о них и я. Систему, обеспечивающую сохранение в  тайне методов, применявшихся в концлагерях, можно назвать просто гениальной.

После 20 июля  Гиммлер заразился военным честолюбием; оно заставило его занять пост  командующего армией резерва и даже командующего группой армий. Но на военном  поприще Гиммлер потерпел первую и полную неудачу. Его оценку наших противников  можно назвать просто детской. Страх руководил действиями, когда он командовал  группой армий "Висла" в 1945 г. Однако почти до самых последних дней  он оставался ушами Гитлера. Но и этот паладин также всегда трепетал перед диктатором.  Я неоднократно был свидетелем того, как Гиммлер проявлял в присутствии Гитлера  отсутствие чувства собственного достоинства и гражданского мужества. Наглядным  примером, этого может служить его поведение 13 февраля 1945 г.[52]

Гиммлер был  создателем охранных отрядов СС. После катастрофы все эсэсовцы поголовно были  привлечены к судебной ответственности. Это нельзя признать справедливым.

СС возникли из  личной охраны Гитлера. Стремление контролировать не только рядовых  фольксгеноссе, но и партийные организации привело к увеличению СС. После  учреждения концлагерей Гиммлер поручил СС охрану мест заключения. Затем из СС  выделились чисто военные формирования, получившие название "войск СС"  в отличие от "общих СС". Обучение командного состава войск СС было  поручено бывшему пехотному генералу Гаусеру, моему старому начальнику по службе  в Штеттине. Гаусер был очень способным генералом, умным и храбрым солдатом,  прямым и честным человеком. Войска СС должны быть бесконечно благодарны этому  выдающемуся офицеру, по крайней мере, хотя бы за то, что он спас их от  диффамации, которой подвергались войска СС в Нюрнберге после разгрома Германии.

Во время войны  Гиммлер все больше и больше увеличивал войска СС. Начиная с 1942 г.,  многочисленные эсэсовские части и соединения начали пополняться не только  добровольцами, но и призывниками, так же как и обычные дивизии сухопутных сил.  Это лишило их особого характера добровольческой партийной гвардии. Правда,  Гиммлер использовал все свое влияние, дабы обеспечить войскам СС предпочтение  при пополнении личным составом и вооружением. Это обстоятельство, способное  вызывать зависть, отступало на задний план на полях сражений, где соединения СС  и сухопутных сил объединял дух боевого товарищества. Я сам видел, как сражались  солдаты дивизии СС "Рейх". Будучи генерал-инспектором бронетанковых  войск, я часто инспектировал многочисленные дивизии СС и могу сказать, что с  моей точки зрения эти соединения всегда отличались дисциплинированностью,  сильным духом товарищества и стойкостью в бою. Дивизии СС сражались плечом к  плечу с танковыми дивизиями сухопутных сил (это были наши дивизии, и в ходе  войны они все больше и больше сливались с армией).

Вне всяких  сомнений, Гиммлер" умножая войска СС, преследовал другие цели. Гиммлер и  Гитлер не доверяли армии; пути этих фюреров были темны, они боялись  натолкнуться на сопротивление в том случае, если их намерения будут разгаданы.  Поэтому они и довели, несмотря ни на какие трудности, войска СС почти до 35  дивизий. Все больше и больше создавалось иностранных формирований, некоторые из  них были вполне надежными соединениями, на другие нельзя было полагаться. В  конце концов Гитлер потерял доверие даже по отношению к тем, кто считался его  наиболее верным оплотом. Лишение эсэсовцев нарукавных знаков в марте 1945 г.  показывало, как далеко зашло расхождение между Гитлером и войсками СС.

Совершенно иначе  следует оценить "общие СС". В них также были идеалисты, верившие  вначале, что они вступают в какой-то рыцарский орден, который налагает на них  особые обязательства и даст им взамен особые привилегии. Среди них было много  морально здоровых людей из различных слоев населения и принадлежащих к  различным профессиям, которых Гиммлер зачислял в СС, как правило, не спрашивая  их желания. На этих людей возложили полицейские обязанности сомнительного  характера, и в результате картина изменилась. Части "общих СС" также  имели оружие. Непрерывно увеличивалось количество иностранных формирований, но  по своим боевым качествам они стояли гораздо ниже соединений войск СС.  Вспомните действия бригад Каминского и Дирлевангера при подавлении в 1944 г.  восстания в Варшаве.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #145 : 24 Октябрь 2011, 13:01:37 »

Со службой  безопасности (СД) и ее оперативными группами я никогда не сталкивался в своей  служебной деятельности, поэтому не могу о них сообщить ничего нового.

Гиммлер покончил  жизнь самоубийством, хотя раньше он всегда осуждал этот шаг, презирал самоубийц  и запретил своим эсэсовцам кончать жизнь самоубийством. Таким путем он избежал  земного суда, свалив свою тяжелую вину на плечи других, менее виновных.

Одним из самых  умных людей из непосредственного окружения Гитлера был доктор Иозеф Геббельс,  гаулейтер Берлина и имперский министр просвещения и пропаганды. Он был искусным  оратором и смело боролся с коммунизмом, собрав на выборах большое количество  голосов берлинцев. Но он был в то же время опасным демагогом; беззастенчиво вел  агитацию против церкви и евреев, против родителей и воспитателей. Он является  одним из организаторов пресловутой "кристальной ночи" в ноябре 1938  г.

Хотя Геббельс и  видел ошибки и слабости национал-социалистской системы, но у него не хватало  мужества сообщить о них Гитлеру и отстаивать до конца свои взгляды. Перед  Гитлером он был так же, как Геринг и Гиммлер, небольшим человеком. Он боялся и  обожал его. Мало кто в такой степени поддавался присущей Гитлеру силе внушения,  как Геббельс Он пытался угадывать мысли Гитлера и в своей почти гениально  организованной пропаганде выполнял все желания диктатора.

Я сильно  разочаровался в Геббельсе, когда он в 1943 г. не нашел в себе мужества взяться  за "слишком горячее железо", как он назвал вопрос о реорганизации  верховного командования и государственных органов. Этой нерешительностью он  готовил себе и своей семье ужасный конец, который он уже в то время  предчувствовал.

Второй (после  Гиммлера) темной личностью гитлеровского окружения был рейхслейтер Мартин  Борман - неотесанный, грубый, мрачный, замкнутый человек с плохими манерами. Он  ненавидел армию, считая ее заклятым врагом, стоящим на пути  национал-социалистской партии к неограниченному господству. Он пытался вредить  армии, где только мог, сеял недоверие к ней, принимал все меры к тому, чтобы  удалять порядочных людей из окружения Гитлера, смещать их с видных  государственных и военных постов и заменять своими ставленниками.

Борман  препятствовал тому, чтобы Гитлер имел ясное представление о внутриполитическом  положении  в стране. Он даже запретил  гаулейтерам обращаться непосредственно к Гитлеру. Поэтому я и столкнулся с  таким смехотворным фактом, когда гаулейтеры, прежде всего Форстер из Западной  Пруссии и Гейзер из округа Варта, обратились ко мне, солдату, к которому  относились с недоверием, с просьбой помочь им попасть на доклад к Гитлеру. По  партийной линии они не могли пройти к фюреру, так как их не пропускал Борман.

Чем хуже  становилось здоровье Гитлера, чем больше ухудшалась обстановка на фронтах, тем  меньшее количество людей получало доступ к диктатору. Все проходило через руки  Бормана - этой темной личности, методы которого увенчались успехом!

С Борманом я  неоднократно имел бурные столкновения из-за того, что он своей недальновидной,  узко партийной политикой срывал проведение важнейших мероприятий и пытался, в  ущерб общему делу, вмешиваться в чисто военные вопросы.

Борман был серым  преосвященством третьего рейха.

Рейхслейтеры  и гаулейтеры

Национал-социалистской  партией Германии руководили рейхслейтеры и гаулейтеры. Все отрасли жизни  немецкого народа были охвачены партийными организациями и включены в  организационную схему партии, которая начиналась с организаций  "гитлеровская молодежь" и "союз немецких девушек". Выйдя из  рядов гитлеровской молодежи, юноши переходили в "имперскую службу трудовой  повинности" рейхсфюрера по рабочей силе Гирля. Эта организация возникла из  добровольной "службы трудовой повинности". Благодаря честности ее  руководителя и его помощников "имперская служба трудовой повинности"  сыграла положительную роль, хотя сегодня и могут поставить в упрек ее строго  военную организацию и методы воспитания. Затем немецкие рабочие переходили в  ведение рейхслейтера по делам организации доктора Лея. Организация "сила  через радость" заботилась об отдыхе рабочих, организации "зимняя  помощь" и "национал-социалистское обеспечение" помогали семьям  бедняков; частная и церковная благотворительность считались нежелательными и  ограничиваясь.

В Германии был  рейхсфюрер здравоохранения, рейхсфюрер крестьянства и так далее.

Разработкой  вопросов права в национал-социалистском духе занимался рейхслейтер Франк. Но  как раз в этой области национал-социализму и недоставало творческих сил.

Во внешней  политике наряду с министром иностранных дел орудовал Альфред Розенберг; он  руководствовался в своих действиях экзальтированным идеализмом и часто шел в  разрез с официальной политикой, что наносило большой вред государству.

Даже спорт был  регламентирован. Рейхсфюрер спорта фон Чаммер унд Остен с достоинством выполнял  свои обязанности и поддерживал авторитет третьей империи на олимпийских играх.

Этот ряд  завершала женщина - рейхсфюрерин немецких женщин.

Вышеприведенный  список не является исчерпывающим; я привел его только для того, чтобы  разъяснить самый принцип организации. Мы видим, что в действии находились  весьма противоречивые силы. Все они функционировали наряду с правительством и  поэтому неизбежно во многих случаях действовали и против правительства.

Этот  организационный хаос станет еще очевиднее, если мы посмотрим на следующую категорию  национал-социалистских сановников - на гаулейтеров.

Национал-социалисты  хотели придать германской империи новую форму и с этой целью они решили  заменить территориально-административное земельное деление делением на округа.  Для содействия проведению этой новой организации и были назначены гаулейтеры.  После аншлюсов Австрии, создания Богемско-Моравского протектората, а также  после захвата Познани и Западной Пруссии возникли имперские округа, которые  находились за пределами границ старых немецких земель. Но эта реорганизация  была проведена только наполовину, как и другие планы, за которые руководители  Германии сначала энергично принимались, но потом не доводили до конца.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #146 : 24 Октябрь 2011, 13:02:26 »

Гаулейтеры были  по существу наместниками Гитлера; в имперских округах они так и именовались  рейхсштатгальтерами, т. е. имперскими наместниками. При подборе и назначении  гаулейтеров учитывалась только их деятельность в партии, их административные  способности, а личные качества не принимались во внимание. Поэтому среди  гаулейтеров можно найти наряду с весьма достойными личностями и нежелательные  элементы, которые обесчестили немецкое имя и национал-социализм.

Только в  некоторых районах Германии управление гаулейтера было объединено с высшей  правительственной инстанцией; так было, например, в округе Майнфранкен, где  гаулейтер был одновременно правительственным президентом. Как правило,  гаулейтеры работали отдельно от правительственных президентов, оберпрезидентов  провинций и премьер-министров земель.

Стало быть,  государство фюрера, к которому стремились и которое пропагандировалось Гитлером  и его партийной программой, фактически не существовало. Более того, как раз в  области государственного управления господствовала становившаяся все более  опасной анархия, которая все больше и больше увеличивалась назначением  многочисленных рейхскомиссаров, генеральных уполномоченных, особых  уполномоченных и т. д.

Грандиозные  планы строительства имперских автострад, здания для проведения партийных  съездов, реконструкции Берлина, Мюнхена и других городов остались  незавершенными, точно так же и имперская реформа была только начата. Ничего не  вышло ни из школьной реформы бесталанного министра образования Руста, ни из  реорганизации евангелической церкви, предпринятой имперским епископом Мюллером.  Видны лишь наброски гигантских планов, но незаконченная работа, ибо  руководителям Германии недоставало мудрости и чувства меры и всюду царило  чванливое высокомерие. Война окончательно нарушила все эти планы.

Окружение  Гитлера

Картина,  изображающая руководящих политических личностей партии, содержит больше тени,  чем света. Знание Гитлером людей не оправдало себя при подборе руководящих  партийных работников. Это кажется нам тем более странным, что в окружение  Гитлера входил ряд тщательно отобранных молодых людей, которые сохранили  чистоту, несмотря на все соблазны. Военная и партийная адъютантура была  укомплектована хорошо, почти все работники этих органов отличались вежливостью,  благовоспитанностью и скромностью.

В последнее  время отрицательное влияние на Гитлера оказывали, кроме Бормана, постоянный  заместитель Гиммлера бригаденфюрер СС Фегелейн, который, женившись на сестре  Евы Браун, стал свояком Гитлера и начал бестактно использовать свою близость к  фюреру. Личный врач Гитлера Морель, занимавшийся сомнительными гешефтами, и, к  сожалению, генерал Бургдорф, ставший после смерти Шмундта начальником  управления личного состава сухопутных войск, также не отличались благородством  своих поступков. Эти люди образовали клику интриганов и окружили Гитлера  кольцом, которое мешало фюреру узнать всю правду о событиях. Они предавались  безудержному пьянству; их поведение, особенно в последний дни перед  катастрофой, дает нам печальный пример!

Правительство

Наряду со  своеобразным партийным аппаратом существовало и имперское правительство.  Созданный  Гинденбургом имперский кабинет  состоял в основном из министров - представителей буржуазных партий. В него  входило всего лишь несколько национал-социалистов: Гитлер, министр внутренних  дел Фрик и министр авиации Геринг. Но впоследствии в кабинет министров были  введены другие национал-социалисты: имперский министр просвещения и пропаганды  доктор Геббельс, имперский министр воспитания Руст, имперский министр продовольствия  Дарре, имперский министр связи Онезорге, министры без портфеля Гесс и Рем.

Продолжали  оставаться на своих постах вице-канцлер фон Папен, имперский министр  иностранных дел барон фон Нейрат, имперский министр финансов граф Шверин фон  Крозигк, имперский военный министр фон Бломберг, имперский министр экономики  Гугенберг (после него Шмитт, затем Шахт), имперский министр юстиции Гюртнер,  имперский министр транспорта барон Элтц фон Рюбенах, а позднее Дорпмюллер. Все  они были хорошими, а некоторые даже выдающимися министрами - специалистами в  своих областях; но на Гитлера они оказывали незначительное влияние.

С упрочением  нацистской партии государственная власть все больше и больше концентрировалась  в руках Гитлера. Роль министров настолько уменьшилась, что после 1938 г. они  перестали собираться на заседания кабинета и только руководили своими  учреждениями. На политику они не оказывали ни малейшего влияния. В области  внешней политики изменение состояло в замене барона фон Нейрата на посту  имперского министра иностранных дел фон Риббентропом. В этот же день Гитлер  стал имперским военным министром и верховным главнокомандующим. Папен был  устранен уже после 30 июля 1934 г. Немного позже Шахт был заменен Функом. В  1941 г. Гесс улетел в Англию.

Ближе всего я  был знаком с имперским министром финансов графом Шверином фон Крозигк, с  имперским министром труда Зельдте, с обоими назначенными во время войны министрами  Тодтом и Шпеером (министерство вооружения и боеприпасов) и с министром  продовольствия Дарре.

Граф Шверин фон  Крозиг представлял собой совершенный тип высокопоставленного германского  чиновника. Он получил образование в Англии, был воспитанным и сдержанным  человеком.

Зельдте, некогда  бывший руководитель "Стального шлема", - порядочный, но не пользовавшийся  влиянием человек.

Тодт -  благоразумный, умеренный человек, старавшийся смягчать противоречия.

Шпеер -  чувствительный, душевный человек, деятель последних лет третьей империи,  хороший товарищ, обладавший открытым и отзывчивым характером. Когда-то он был  свободным художником, архитектором; затем, после преждевременной смерти Тодта,  стал министром. Шпеер не любил бюрократов и всегда трезво и вдумчиво брался за  любое дело. В работе мы великолепно понимали друг друга и, само собой  разумеется, там, где это было возможно, помогали друг другу. Мало о ком я могу  это сказать. Шпеер был всегда человеком дела. Я никогда не видел, чтобы он  излишне раздражался. Он умерял некоторых своих чересчур темпераментных  сотрудников и примирял ведомства, если не был в состоянии добиться чего-нибудь  большего.

Шпеер находил в  себе мужество открыто высказывать Гитлеру свое мнение. Он своевременно сказал  ему, приводя обоснованные доводы, что войну не выиграть и что ее следует  прекратить, чем навлек на себя гнев Гитлера.

Дарре имел  столкновения с Гитлером еще до войны. Однако он вскоре потерял влияние в  партии, о чем, вероятно, постарались его конкуренты.

В общем и целом  следует сказать, что имперский кабинет министров не был, к сожалению, в  состоянии оказывать влияние на события, происходившие в третьей империи.

____________________________________________________________ 

[49]  Высказывания польского маршала Рыдз-Смиглы весной 1939 г. в Данциге.

[50] Черчилль,  "Воспоминания", ч. II, стр. 143 и последующие.

[51] Галланд -  коллекционер XVII в., собиравший восточные антикварные вещи (Ред.).

[52] Имеется в  виду совещание в имперской канцелярии, на которой Гудериан, адресуясь к  Гитлеру, требовал неизменного наступления на Восточном фронте. Рейхсфюрер СС  Гиммлер, как всегда оказался на стороне фюрера (Ред.).
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #147 : 24 Октябрь 2011, 13:04:34 »

ГЛАВА  XIV. Германский Генеральный штаб


Германский  генеральный штаб был создан Шарнгорстом и Гнейзенау. У его колыбели, как крестные  отец и мать, витали дух Фридриха Великого и воля к освобождению, вдохновлявшая  войну против угнетателя Германии Наполеона. После освободительных войн с  наполеоновской Францией Европа вступила в период продолжительного мирного  развития. Нужно было восстановить ослабленное войной народное хозяйство,  поэтому европейские государства были вынуждены сократить военные расходы. В  этой мирной Европе прусский генеральный штаб ничем не проявлял себя и жил  незаметной жизнью. Но именно в это спокойное время появилось выдающееся  произведение военной литературы - книга директора Прусской военной академии  Карла фон Клаузевица "О войне".

Эта книга,  которую очень немногие читали, но многие критиковали, представляет собой первую  попытку создать философию войны, дать объективный, квалифицированный анализ ее  особенностей. Она имела большое значение в теоретической подготовке офицерских  кадров германского генерального штаба. Она побудила к стремлению трезво и  профессионально оценивать людей и события, что являлось характерным для всех  виднейших офицеров германского генерального штаба. Она укрепила патриотизм и  идеализм, одухотворявший этих представителей генерального штаба.

Если Шарнгорста,  Гнейзенау и Клаузевица можно назвать духовными отцами прусско-германского  генерального штаба, то фельдмаршала графа фон Мольтке следует признать его  величайшим и наиболее последовательным сыном. Мольтке и его школу можно  охарактеризовать словами Шлиффена: "больше делать, меньше говорить, быть  большим, чем ты кажешься другим". Выдающиеся качества Мольтке как  государственного деятеля позволили ему выиграть три войны и оказать содействие  делу объединения немецкого государства и немецкого народа. Одновременно он  создал авторитет своему орудию - генеральному штабу.

После смерти  Мольтке, на рубеже двух веков, на германский генеральный штаб не могли не  оказать влияния происходящие события. Рост могущества Германии после  победоносных лет эпохи объединения не мог не отразиться на офицерском корпусе и  генеральном штабе. Достигнутое Германией положение великой европейской державы  привело к появлению чувства самоуверенности, которое нашло себе наиболее яркое  выражение в настроениях особого круга немецких офицеров - офицеров генерального  штаба. С этим чувством генеральный штаб и вступил в первую мировую войну. В  этой войне он выполнил свой долг. Если в первой мировой войне генеральный штаб  больше, чем в предыдущие годы, вмешивался в управление боевыми действиями, то в  этом виноват не генеральный штаб, а генералы, командовавшие соединениями,  которые зачастую сами устранялись от принятия решений либо были слишком стары,  не знали военной техники и являлись специалистами только в области строевой  подготовки.

И вот начались  разговоры о гипертрофии генерального штаба при Людендорфе, но огромная творческая  энергия Людендорфа многое дала генеральному штабу немецкой армии. Людендорфа  нельзя обвинять в поражении, которое Германия в конечном счете потерпела в первой  мировой войне, в борьбе с превосходящими силами противников. Он занял  ответственный пост начальника генерального штаба уже в августе 1916 г., в  момент, когда без его вмешательства и вмешательства Гинденбурга война была бы  уже проиграна. Эти два великих полководца взяли на себя почти сверхчеловеческую  и, во всяком случае, совершенно неблагодарную задачу. Было бы несправедливо  ставить им это в вину. Несмотря на плохой исход войны и на раздоры  послевоенного периода, вызванные поражением страны, Гинденбург и Людендорф  остались выдающимися представителями старого германского генерального штаба.  Правда, тяготы войны часто вынуждали их, особенно Людендорфа, принимать  суровые, даже жестокие меры. Впоследствии некоторые ученики Людендорфа объявили  эту обусловленную крайней необходимостью сторону деятельности своего учителя  обязательным качеством офицера генерального штаба. Они взяли за образец именно  эту нехорошую черту военной практики Людендорфа. Так возник тип сурового  своевольного карьериста, который производил неприятное впечатление и, к  сожалению, подрывал авторитет генерального штаба в войсках и в народе. Но если  мы посмотрим на ряд выдающихся личностей, которых следует признать типичными  для прусско-германского генерального штаба, то мы не увидим среди них  описанного выше типа.

Шарнгорст, сын  крестьянина из Нижней Саксонии, молчаливый, вдумчивый, самоотверженный,  храбрый, скромный, неподкупный и некорыстолюбивый человек. Организатор прусской  армии во время освободительной войны, создатель генерального штаба; умер от  тяжелого ранения, полученного на поле боя.

Гнейзенау,  начальник штаба Блюхера, в 1806 г. руководил обороной Кольберга (Колобжег),  энергичный и темпераментный человек, одаренный большими способностями, являлся  советником главнокомандующего во многих удачных и неудачных сражениях. Он  побудил Блюхера после поражения под Линьи 16 июня 1815 г. выступить на помощь  союзным английским войскам; этот марш Блюхера решил исход битвы при Ватерлоо 18  июня 1815 г. между союзными державами и Наполеоном.

Клаузевиц,  которому в период войны не приходилось занимать руководящих постов, написал  книгу "О войне". Это был тихий замкнутый ученый, которого нередко  можно было встретить среди офицеров германского генерального штаба. При жизни  он был мало известен и надеялся оказать влияние на грядущее поколение.

Мольтке - самый  значительный начальник генерального штаба германских сухопутных войск, всемирно  известный мыслитель, стратег и гениальный полководец. По характеру он был  сдержанный человек, оказывающий влияние на окружающих в силу своего умственного  превосходства. Он создал свою собственную школу. Мольтке был не только великим  полководцем, но и благородным человеком, выдающимся писателем, вдумчивым  наблюдателем нравов и обычаев других народов.

Шлиффен - благородный,  умный человек с холодным, саркастическим умом. Он был вынужден составлять свои  планы в период неустойчивой политики и мало влиятельного рейхсканцлера.  Ясностью и категоричностью своих военных планов он пытался компенсировать и  нерешительность политических деятелей, и отсутствие у них целеустремленности.  Так же, как и Мольтке, он понимал важность техники в современную эпоху.  Четкость и убедительность его мыслей оказали столь сильное влияние на его  преемника Мольтке-младшего, что оперативный план Шлиффена с незначительными  изменениями был сохранен и после смерти его творца и использован в 1914 г. в  условиях изменившейся обстановки. В провале так называемого  плана Шлиффена виновен не сам Щлиффен, а его  эпигоны. Шлиффену не пришлось проявить себя на полях сражений.

Гинденбург -  простой, здравомыслящий, решительный человек, благожелательно и по-рыцарски  относящийся к людям. Тем, кому он доверял, он предоставлял полную свободу  действий; он хорошо разбирался в текущих событиях, понимал и знал людей. Это  ему принадлежат слова: "Если бы сражение под Танненбергом было проиграно,  не стоило бы спорить из-за того, кто должен нести ответственность за  поражение".

Людендорф -  человек сильной воли, с чудовищной работоспособностью и с выдающимся  организаторским талантом. Пламенная любовь к отечеству придавала ему  титанические силы в борьбе с надвигавшимся поражением германского народа. Он  очень многое совершил в самое тяжелое для Германии время.

Сект -  вдумчивый, хладнокровный человек с ясным умом, до некоторой степени боявшийся  общественного мнения. Он был одаренным стратегом и организатором, однако не  понимал значения техники так глубоко, как это понимали Мольтке и Шлиффен, После  поражения в 1918 г. создал стотысячную армию Веймарской республики. Но  Версальский договор запрещал этой армии иметь свой генеральный штаб, и Сект  вынужден был уступить этому требованию. Однако он нашел путь к тому, чтобы  сохранить в период разоружения страны у штабных офицеров дух старого  германского генерального штаба. Его стремление отделить армию от политики в  свое время было совершенно правильным, но постепенно привело к тому, что  офицерский корпус вообще и офицеры, которые могли быть использованы для службы  в генеральном штабе, в частности, перестали интересоваться вопросами внешней и  внутренней политики. В этом была слабость его системы.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #148 : 24 Октябрь 2011, 13:06:56 »

Бек -  высокообразованный, спокойный, благородный человек; после возрождения  вооруженных сил  Германии стремился  восстановить генеральный штаб Мольтке; недооценивал роль техники, авиации, моторизации  и радиосвязи в современной войне, не менее отрицательно относился он и к новым  методам ведения войны, обусловленным развитием техники, и пытался затормозить  их внедрение. Бек не признавал и политическую революцию национал-социалистов.  Он был консервативным человеком по своей натуре, вел выжидательную политику;  эти черты характера и погубили его.

Из  характеристики этого небольшого числа выдающихся представителей германского  генерального штаба можно понять его дух. В течение продолжительного времени своего  развития генеральный штаб воспитывал и обучал полноценных в умственном и  моральном отношении офицеров, способных руководить германскими вооруженными  силами в тяжелых условиях, в которых они обычно вынуждены были сражаться.

Необходимыми  условиями для получения должности в генеральном штабе были целостность  характера, безупречное поведение на службе. и в быту. Далее принимались во  внимание военные способности, фронтовой стаж, тактическая и техническая  подготовка, организационный талант, физическая и духовная выносливость,  прилежание, трезвость ума, решительность.

При подборе  офицеров с учетом этих требований в первую очередь принимались во внимание  умственные качества, а затем уже свойства характера и душевные качества, ибо  последние труднее поддаются точному определению.

Большая часть  офицеров генерального штаба, особенно старых офицеров, понимала важность этих  традиционных особенностей. Это, конечно, не означает, что именно эти офицеры  занимались вопросами подбора кадров для генерального штаба. Да если бы они и  занимались ими, то это еще не значит, что они обладали достаточным знанием  людей и были гарантированы от ошибок при подборе кадров.

Вне всякого  сомнения, старая традиция имеет огромное моральное значение для армии.  Приведенные выше характеры видных офицеров старого генерального штаба могли бы  быть взяты молодым поколением за идеальный образец. Этот образец не должен  ограничивать новые качества, обусловленные развитием военного искусства, и тем  более не должен исключать их. Однако в действительности старая традиция не  всегда рассматривается как идеальный образец; часто в ней усматривают только  практический пример, считая, что достаточно слепого подражания, чтобы добиться  успеха даже в том случае, если условия и средства совершенно изменились. Такое  неправильное понимание традиции присуще каждому старому учреждению.  Прусско-германская армия и ее генеральный штаб также неоднократно допускали эту  ошибку. Несомненно, между неправильно понимаемой традицией и новыми задачами  существовало внутреннее противоречие.

Эти новые задачи  были обусловлены самыми различными причинами: изменившимся положением Германии,  новым соотношением сил в Европе и во всем мире, растущим влиянием техники,  превращением войны в "тотальную", расстановкой политических сил во  всем мире.

Конечно, не все  офицеры генерального штаба видели эти изменения в обстановке. Это относится в  первую очередь к некоторой части старых офицеров, занимавших ответственные  посты. Новая обстановка требовала новой организации всех вооруженных сил и  особенно создания единого верховного командования. Но именно это требование,  обусловленное всем ходом политического, военного и экономического развития, не  было реализовано германским генеральным штабом до начала второй мировой войны.  Напротив, довоенное руководство генерального штаба препятствовало не только  своевременному созданию полноценного и всеобъемлющего верховного командования  вооруженных сил, но и образованию самостоятельных, способных  выполнять оперативные задачи военно-воздушных  сил, тормозило развитие только что созданных бронетанковых войск в составе  сухопутных сил. Довоенный генеральный штаб сухопутных сил недопонимал и  недооценивал важности этих двух новых родов войск в современных условиях боевой  действительности, так как он боялся умалить значение сухопутных войск и старых  видов вооружения.

Традиционная  замкнутость офицеров генерального штаба в чисто военных делах препятствовала  развитию их политического кругозора. Развитию офицеров препятствовал также  принцип Гитлера: только узкий круг специалистов должен быть посвящен в дела  каждой отдельной отрасли хозяйства, каждый должен знать ровно столько, сколько  необходимо для выполнения своих обязанностей. Право иметь общее представление  обо всей обстановке Гитлер оставил за одним собой, что наносило большой вред  общему делу.

Молодые офицеры  генерального штаба острее старых генштабистов чувствовали противоречия,  возникшие между традициями и новыми задачами, и пытались ликвидировать их. Это  стремление с неприязнью встречалось старыми офицерами. Новое поколение офицеров  считало, что не следует терять времени. В противоположность им поборники старых  традиций стояли за постепенное развитие и настойчиво проводили свои принципы в  жизнь.

Генеральный  штаб, неправильно отстаивая старые традиции, вступил в противоречие с Гитлером,  пробудил в нем неверие в способности и объективность офицеров генерального  штаба и создал на долгое время конфликт, оказавший роковое влияние на ведение  войны.

Образ идеального  офицера генерального штаба характеризуется следующими чертами: принципиальностью,  высоким интеллектуальным развитием, скромностью, способностью подчинять свои  личные интересы общим интересам, твердостью убеждений, способностью излагать  свое мнение начальнику в тактичной форме.

Офицер  генерального штаба должен иметь достаточно самообладания для того, чтобы  подчиниться приказу начальника, даже если он с ним не согласен, и выполнять  этот приказ. Он должен понимать требования войск, любить войска и неустанно о  них заботиться. Он должен знать оперативное искусство, тактику и современную  технику, причем последнюю он не обязательно должен знать в деталях, но иметь  представление, достаточное для того, чтобы определить значение техники для  ведения войны.

Само собой  разумеется, что у офицера генерального штаба должны быть в высшей степени  развиты профессиональные качества, присущие каждому солдату и офицеру:  мужество, решительность, готовность взять на себя ответственность,  находчивость, физическая выносливость, выдержка, а также достаточное  прилежание.

Каждый офицер  генерального штаба должен непрерывно проходить стажировку в войсках на  различных должностях, совершенствоваться в искусстве вождения войск. Для этого  он должен использовать также систематические командировки на фронт. В этом  очень важном вопросе действительность последних предвоенных лет больше всего  отошла от идеала. Это объясняется прежде всего недостатком офицеров  генерального штаба, вызванным строгим выполнением тех статей Версальского  договора, которые запрещали Германии иметь генеральный штаб. Этот серьезный  недостаток в подготовке офицеров генерального штаба еще более увеличился в  период войны, теперь уже по вине высших штабов, которые, не желая лишаться  своих хороших работников, держали их у себя всеми правдами и неправдами. Эти  порочные методы культивировались прежде всего верховным командованием  вооруженных сил и главным командованием сухопутных войск. В этих учреждениях  имелись офицеры, которые в течение почти шестилетней войны ни разу не выезжали  на фронт.

Генеральный штаб  вырабатывал у своих офицеров единые методы оценки тактической и оперативной  обстановки и принятия решения. Французы  называют это "unite de doctrine" (единство доктрины). Начальник  генерального штаба, не имея прав, с помощью которых он мог бы добиться  выполнения своей воли, хотел путем выработки единого порядка мышления у всех  офицеров генерального штаба распространить свое влияние вплоть до дивизии и  сверху донизу обеспечить единство тактических и оперативных воззрений. Для  распространения своих взглядов он ввел так называемый порядок прохождения  службы офицерами генерального штаба, который вызвал ряд недоразумений и потому  был отменен Гитлером.

Стратегические  замыслы генерального штаба не выкристаллизировались в твердые принципы, но  должны были приспосабливаться к непрерывно изменявшейся политической обстановке  и новым задачам. Географическое положения Германии в центре Европы, в окружении  хорошо вооруженных соседей вынуждало изучать вопросы ведения войны на  нескольких фронтах. Война на нескольких фронтах всегда связана с борьбой против  превосходящих сил противника, отсюда следовало тщательное изучение возможности  такой борьбы. Оперативные планы старого генерального штаба ориентировали армию  на ведение главным образом боевых действий на континенте Европы. Однако  возникновение оперативных военно-воздушных сил заставляло считаться с  увеличением возможностей вторжения на материк заморских держав. Но с этой  возможностью в действительности мало считались.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #149 : 24 Октябрь 2011, 13:08:01 »

Принимая во  внимание возможность ведения войны одновременно против нескольких противников,  стратегический замысел должен был предусматривать оборону на второстепенных  фронтах и наступление против самого сильного противника. Кроме того, этот  замысел должен был предусматривать чередование ударов на различных фронтах.

Ограниченные  возможности нашей страны вынуждали генеральный штаб постоянно решать проблему  окончания войны в минимально короткий срок. Из этой необходимости возникла  мысль всесторонне использовать мотор. Вот почему, стоило нам в начале второй  мировой войны одержать ряд успехов в результате нанесения стремительных ударов,  как наши противники заговорили о "блицкриге" ("молниеносной  войне").

В силу своего  особого географического положения Германия была вынуждена вести боевые действия  на "внутренних рубежах", чередуя оборону с наступлением. "Отныне  Европа представляет собой одну семью, поэтому трудно какому-нибудь члену семьи  оставаться в стороне от семейных раздоров, особенно если его квартира  расположена в середине дома"[53] . Этими словами граф Шлиффен метко охарактеризовал  положение нашей страны, из-за которого (и очень часто против нашей воли) мы  вынуждены участвовать в каждом европейском конфликте. Немецкий народ ничуть не  воинственнее других народов Европы, но он живет "в середине дома",  поэтому в течение всей своей большой богатой событиями истории ему очень редко  удавалось уклониться от участия в конфликтах между его соседями. При таких  условиях перед руководителями нашего государства и нашей армии вставали  трудные, часто неразрешимые задачи. Учитывая ограниченность своих материальных  возможностей, Германия всегда была заинтересована в том, чтобы как можно  быстрее уладить любой конфликт, избежать продолжительной и изнурительной войны  и не допустить вмешательства непричастной третьей стороны. Эта задача мастерски  была решена государственной политикой Бисмарка и стратегией Мольтке.

После поражения  в первой мировой войне командование сухопутных войск состояло исключительно из  офицеров кайзеровской армии, ибо других не было.

Эти офицеры были  на службе у Веймарской республики, хотя они и не были полностью согласны со  всеми порядками, установленными в результате замены монархии республикой. Они  вынуждены были отказаться от многих привилегий и излюбленных традиций и сделать  это для того, чтобы не дать грозно надвигавшейся уже в то время волне  большевизма захлестнуть свое отечество. Но Веймарская республика не сумела  превратить этот брак по расчету в союз по любви. Между новым государством и  офицерским корпусом не было установлено внутреннего контакта, хотя к этому и  стремился, вкладывая все силы ума и души, такой деятель, как престарелый,  заслуженный министр рейхсвера доктор Гесслер. Это имело большое значение для  дальнейшего отношения офицерского корпуса к национал-социалистам. Правда,  некоторые правительства Веймарской республики дали небольшой немецкой армии  все, что они могли дать в этой обстановке, учитывая внешнеполитические  обязательства и тяжелое финансовое положение Германии. Но они не смогли  установить внутреннего контакта с офицерским корпусом и вдохновить армию своим  политическим идеалом. Армия осталась внутренне чуждой новому государству.  Позиция Секта - человека холодного логического -мышления - еще больше усилила и  без того присущую офицерскому корпусу склонность к аполитичности. Этому в  значительной мере способствовали также действия управления сухопутных войск  рейсхвера - будущего генерального штаба.

Как только в  стране появились национал-социалисты со своими новыми националистическими  лозунгами, молодежь офицерского корпуса сразу же загорелась огнем патриотизма,  который предложила им национал-социалистская партия Германии. Отсутствие у  Германии вооруженных сил в течение многих лет удручающе действовало на  офицерский корпус. Не удивительно, что начавшееся вооружение страны было  встречено одобрением, так как оно обещало после пятнадцатилетнего  застоя снова возродить немецкую армию. Влияние  национал-социалистской партии Германии усилилось еще и по тому, что Гитлер в  начальный период своей деятельности вел себя дружественно по отношению к армии  и не вмешивался в ее внутренние дела. Существовавший до того времени пробел в  политическом ориентировании армии был изжит, у военнослужащих появился интерес  к политическим вопросам, интерес, правда, односторонний и своеобразный и совсем  иной, чем его представляли поборники демократии. При таком положении дел  командование вооруженных сил после прихода национал-социалистов к власти уже не  могло, даже если бы оно и хотело, остаться в стороне от политики  национал-социалистской партии. В этом развитии политического сознания вермахта  генеральный штаб не играл ведущей роли, скорее можно утверждать обратное.  Основным выразителем скептицизма в генеральном .штабе был генерал Бек. Он имел  приверженцев в центральном аппарате, но не пользовался влиянием ни в армии, ни  в вооруженных силах в целом. Хотя Бек и его преемник Гальдер пытались  воспрепятствовать проникновению политики в центральные военные учреждения,  однако политика в целом делалась без генерального штаба и вопреки его мнению.  Германия снова, как и накануне первой мировой войны, оказалась в положении  политической изоляции, которое с самого начала должно было затруднить борьбу  или даже сделать ее бесперспективной. Снова солдаты и возглавлявшие их генералы  и офицеры генерального штаба должны были примириться с исходным положением, в  создании которого они не принимали никакого участия.

Все обвинения,  которые немецкий народ и международный суд задним числом Предъявили руководящим  деятелям германских вооруженных сил, не учитывали того решающего  обстоятельства, что политика делалась и делается сегодня не солдатами, а  политическими деятелями, что солдаты вынуждены мириться с тем  политическим и военным положением, которое  создается в стране к началу войны. К сожалению, эти политики предпочитают не  подставлять свои головы под пули; обычно они укрываются в надежных убежищах и  предоставляют солдатам право "продолжать политику другими  средствами".

Политика  государства определяет мысли солдат в период подготовки воины - в так  называемый период идеологической войны. Судебные процессы, проведенные в  последние годы международными трибуналами, показали, что до 1938 г. германский  генеральный штаб разрабатывал только планы ведения оборонительной войны.  Действовать в другом направлении ему не позволяло внешнеполитическое и военное  положение Германии. Несмотря на то, что с 1935 г. Германия начала вооружаться,  военным специалистам генерального штаба было ясно, что потребуется много  времени для приведения немецких вооруженных сил в полную боевую готовность. Это  относилось в первую очередь к новым средствам борьбы: авиации и бронетанковым  войскам. И только по приказу Гитлера, политического руководителя государства,  вопреки советам старых солдат, генеральный штаб был вынужден работать в другом  направлении.

До осени 1938 г.  в сухопутных войсках действовал принцип совместной ответственности командующего  и начальника штаба за принятые решения; такой принцип проводился вплоть до  армейских корпусов. Гитлер снял эту ответственность с начальников штабов. Это  вызвало коренные изменения в положении начальников штабов вообще и начальника  генерального штаба сухопутных войск в частности. Принцип совместной  ответственности начальника штаба и командующего перешел из старой прусской  армии в стотысячный рейхсвер, а затем в вооруженные силы третьей империи. Во  время первой мировой войны это часто приводило к тому, что некоторые начальники  штабов буквально подменяли командиров корпусов. Руководствуясь  своим широко рекламируемым идеалом вождя,  Гитлер приказал возложить всю ответственность исключительно на командующего.  Став верховным главнокомандующим, он полностью возложил ответственность за  действия вооруженных сил на себя и снял ее с генерального штаба.
Записан