Feldgrau.info

Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.
------------------Forma vhoda, nizje----------------
Расширенный поиск  

Новости:

Как добавлять новости на сайте, сообщения на форуме и другие мелочи.. читаем здесь
http://feldgrau.info/forum/index.php?board=2.0

Автор Тема: Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.  (Прочитано 81719 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #25 : 03 Октябрь 2011, 09:46:27 »

В этот же день  20-я мотодивизия генерала Викторина завязала ожесточенные бои у Замбрув.  Основные силы дивизии двигались к р. Зап. Буг по направлению к Hyp. Впереди них  я направил учебный разведывательный батальон, который без боя достиг реки. 10-я  танковая дивизия продвинулась до Браньска, во время своего продвижения она  несколько раз вступала в бой.

Вечером я  последовал за этой дивизией и ночевал в горящем населенном пункте Вые.  Мазовецк. Штаб моего корпуса, который вечером переправился через  Нарев и следовал за мной, не смог к ночи  достигнуть моего места расположения и остановился в одной горящей деревушке  севернее Вые. Мазовецк, так что мы были вынуждены ночевать врозь - очень  неудобное положение для отдачи приказов и распоряжений. Слишком рано я приказал  переменить место расположения штаба, лучше бы в этот вечер я остался в Визня.

Первая половина  дня 11 сентября прошла в нетерпеливом ожидании прибытия штаба корпуса. Польские  части, которые намеревались отступить от Ломжи на юго-восток, оседлали шоссе  южнее Замбрув, по которому 20-я мотодивизия совершала наступательный марш,  поставив тем самым эту дивизию в тяжелое положение. Командир дивизии решил  вернуть части, продвинувшиеся уже вперед по направлению к Бугу, чтобы окружить  и уничтожить противника. Я повернул части 10-й танковой дивизии на противника.  Между тем в 3-й танковой дивизии, продвигавшейся слева от 10-й дивизии,  распространился слух, что мне у Выс. Мазовецк угрожает опасность попасть в  окружение к полякам, поэтому 3-й мотоциклетный батальон повернул на Вые.  Мазовецк, чтобы выручить меня. Солдаты очень обрадовались, увидев меня стоящим  на шоссе в этом населенном пункте. Проявление чувства взаимной выручки  мотоциклистов произвело на меня приятное впечатление.

Штаб корпуса  провел ночь в населенном пункте Вые. Мазовецк.

12 сентября 20-й  мотодивизии вместе с частями 10-й танковой дивизии, поспешно прибывшими для  поддержки пехоты, удалось окружить поляков у Андрееве, 10-я танковая дивизия  достигла населенного пункта Вые. Литовски (Высокое), 3-я танковая дивизия -  Бельска. Сам я прибыл в Бельск с передовыми дозорами разведывательных  батальонов и получил там донесения с самыми свежими данными о противнике. Во  второй половине дня я встретил своего сына Курта.

Командный пункт  был перемещен в Бельск. 2-я  мотодивизия  была выведена из резерва группы армий и снова передана в наше распоряжение. Она  получила приказ, двигаясь через Ломжу и Бельск, присоединиться к корпусу. В  приказе говорилось: "Командиру дивизии двигаться впереди". Но когда  утром 13 сентября генерал Бадер, выполняя приказ, выехал вперед, взяв с собой  лишь радиостанцию, между Браньском и Вольском он натолкнулся на польские части,  пытавшиеся выйти из окружения у Андрееве. Бадер вынужден был провести под огнем  противника несколько неприятных часов, пока мы не узнали по сигналам его  радиста, действовавшего довольно умело, об опасном положении генерала и не  освободили его. Этот случай был также хорошим уроком ведения войны для  бронетанковых войск.

В этот же день  поляки прекратили сопротивление у Андрееве. Командир 18-й польской дивизии  попал в плен. 3-я танковая дивизия достигла Каменец. Велась разведка сил  Бреста. Был отдан приказ на наступление на эту крепость. Ночь мы провели в  Бельске.

Нам стало  известно, что польские части вышли к знаменитой Беловежской пуще. Но я хотел  уклониться от боев в лесу, так как они отвлекли бы нас от выполнения главной  задачи достигнуть Бреста и сковали бы крупные силы. Поэтому я удовлетворился  тем, что организовал наблюдение за лесным массивом.

14 сентября  части 10-й танковой дивизии - подразделения разведывательного батальона и 8-го  танкового полка - вышли к линии фортов Бреста. Я быстро начал марш на Брест  всем корпусом, чтобы использовать внезапность для достижения успеха. Ночь мы провели  в Вые. Литовски (Высокое).

15 сентября  кольцо вокруг Бреста было замкнуто на восточном берегу Буга. Попытка взять эту  цитадель внезапным нападением танков провалилась лишь потому, что поляки  поставили во входных воротах старый танк Рено, который и помешал нашим танкам  ворваться в город. Командный пункт корпуса к ночи переехал  в Каменец. 20-я мотодивизия и 10-я танковая  дивизия 16 сентября начали совместное наступление на цитадель. Штурмом взяли  гребень вала, но атака захлебнулась, так как пехотный полк 10-й танковой  дивизии не выполнил приказа наступать непосредственно за огневым валом  артиллерии. Когда полк, в передовые подразделения которого я тотчас же  направился, с опозданием и уже без приказа вновь предпринял атаку, он понес, к  сожалению, тяжелые потери, не достигнув успеха. Мой адъютант подполковник  Браубах в этих боях был тяжело ранен и умер через несколько дней. Он пытался  прекратить огонь, который вели наступавшие сзади части по своим передовым  подразделениям, но был сражен польским снайпером, укрывавшимся в 100 м за  гребнем вала. Это была очень чувствительная потеря.

3-я танковая  дивизия продвигалась восточное Бреста на Влодаву, а следовавшая за ней 2-я  мотодивизия - на восток, к Кобрину.

Командный пункт  корпуса оставался в Каменец. Утром 17 сентября гигантская цитадель была взята  76-м пехотным полком полковника Голлника, переправившимся ночью на западный  берег Буга как раз в тот момент, когда польский гарнизон пытался прорваться из  Бреста на запад по неповрежденному мосту через Буг. Это был конец кампании.  Штаб корпуса перешел в Брест и разместился в Войводшафте. Здесь мы узнали, что  русские с востока совершают наступательный марш.

Польский поход  явился боевым крещением для моих танковых соединений. Я пришел к убеждению, что  они полностью себя оправдали, а затраченные на их создание усилия окупились. Мы  стояли на Буге фронтом на запад в полной готовности встретить остатки польской  армии. Тыл корпуса охранялся 2-й мотодивизией, которой пришлось вести тяжелые  бои под Кобрином. Мы ожидали каждую минуту установления непосредственной связи  с танковыми частями, подходившими с юга. Наши передовые разведывательные  подразделения достигли Любомль.

Между тем штаб  4-й армии генерал-полковника фон Клюге переместился ближе к нам, и мы снова  вошли в его подчинение. Крепостная бригада "Лет-цен", которая так  храбро сражалась на Нареве, несколько дней обеспечивала наш левый фланг, а  затем была также подчинена 4-й армии. Командующий 4-й армией приказал 19-му  армейскому корпусу продвигаться одной дивизией на юг, другой на восток к  Кобрину, третьей - на северо-восток к Белостоку. Осуществление этого решения  привело бы к разделению корпуса на отдельные части, и всякое управление им  стало бы невозможным. Появление русских избавило нас от необходимости выполнять  этот приказ.

В качестве  вестника приближения русских прибыл молодой русский офицер на бронеавтомобиле,  сообщивший нам о подходе их танковой бригады. Затем мы получили известие о  демаркационной линии, установленной министерством иностранных дел, которая,  проходя по Бугу, оставляла за русскими крепость Брест;

такое решение  министерства мы считали невыгодным. Затем было установлено, что район восточное  демаркационной линии должен быть оставлен нами к 22 сентября. Этот срок был  настолько коротким, что мы даже не могли эвакуировать наших раненых и подобрать  поврежденные танки. По-видимому, к переговорам об установлении демаркационной  линии и о прекращении военных действий вообще не был привлечен ни один военный.

В связи с  оставлением Бреста следует вспомнить еще одну небольшую сцену. Епископ Данцига  (Гданьска) О'Роурк вместе с примасом Польши кардиналом Глондом покинули Варшаву  и направились на восток. Когда оба эти духовных лица прибыли в Брест, то, к  своему большому удивлению, они натолкнулись там на немцев. Кардинал повернул на  юго-восток и скрылся в Румынии. Епископ данцигский выбрал путь на  северо-восток и попал прямо в наши руки. Он  попросил разрешения побеседовать со мной, на что я охотно согласился. Беседа  состоялась в Бресте. Так как он не знал, где ему может быть обеспечена  безопасность, и ни в коем случае не хотел, чтобы его передали русским, я  посоветовал ему присоединиться к одной из моих транспортных колонн, которые  подвозили продовольствие и боеприпасы из Кенигсберга (Калининграда). Оттуда он  легко смог бы добраться до эрмландского епископа и встать под его защиту.  Епископ принял это предложение и вместе со своей свитой спокойно выехал из  военной зоны. Позже в любезном письме, подчеркнув традиционное рыцарство  немецкого офицерского корпуса, он благодарил меня за оказанную ему помощь.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #26 : 03 Октябрь 2011, 09:48:23 »

В день передачи  Бреста русским в город прибыл комбриг Кривошеий, танкист, владевший французским  языком; поэтому я смог легко с ним объясниться. Все вопросы, оставшиеся неразрешенными  в положениях министерства иностранных дел, были удовлетворительно для обеих  сторон разрешены непосредственно с русскими. Мы смогли забрать все, кроме  захваченных у поляков запасов, которые оставались русским, поскольку их  невозможно было эвакуировать за столь короткое время. Наше пребывание в Бресте  закончилось прощальным парадом и церемонией с обменом флагами в присутствии  комбрига Кривошеина[16] .

Прежде чем  оставить крепость, которая стоила нам столько крови, мы проводили 21 сентября  моего адъютанта подполковника Браубаха на вечный покой. Я тяжело переживал  потерю этого храброго офицера и старательного сослуживца. Рана, которую он  получил, сама по себе и не была бы смертельной, но наступивший затем сепсис  поразил сердце, что привело к смертельному исходу.

Вечером 22  сентября мы прибыли в Замбрув. 3-я танковая дивизия была уже впереди; она  направлялась в Восточную Пруссию. Другие дивизии следовали за ней. Корпус как  боевая единица больше не существовал.

23 сентября мы  остановились в Галлингене, в прекрасном имении графа Бото-Венда из Эйленбурга.  Сам граф был в действующей армии, поэтому мы были приняты его любезной супругой  и прелестной дочерью. У них мы отдохнули несколько дней; отдых после  стремительного похода хорошо подкрепил нас.

Мой сын Курт  хорошо перенес эту кампанию. От моего второго сына Гейнца я не имел никаких  известий, так как вообще за всю кампанию ни одна полевая почта не успевала за  войсками. Это был большой недостаток. Теперь мы надеялись на скорое возвращение  на родину к прежним местам дислокации, чтобы быстро привести войска снова в  боевую готовность.

В то время мы  также надеялись, что быстрая победа в Польше окажет определенное политическое  воздействие и западные державы удастся склонить к  разумному миру. Мы полагали, что Гитлер в  противном случае быстро решится начать наступление на запад. К сожалению, обе  надежды оказались иллюзорными. Началось то время, которое Черчилль назвал  "странной войной".

Воспользовавшись  свободным временем, я посетил своих родственников, проживавших в Восточной  Пруссии. Среди них я встретил племянника из Западной Пруссии, который вынужден  был стать польским солдатом, а теперь, освобожденный из плена, хотел служить  своему собственному народу.

9 октября штаб  корпуса был переведен в Берлин. По пути в столицу я снова повидался со своими  родственниками в Западной Пруссии, пережившими тяжелые дни наподобие  Бромбергского кровавого воскресенья. Нанес я визит также и своему родному  городу Кульму (Хелмно), нашел там дома, в которых жили мои родители и бабушка.  Это было, пожалуй, последнее свидание с родными местами.

Вернувшись в  Берлин, я вскоре испытал радость: мой старший сын был награжден железным  крестом I и II класса. Он принимал участие в тяжелых боях в Варшаве.

Я не могу  закончить описание польской кампании, не упомянув о своем штабе, который во  главе с начальником штаба полковником Нерингом работал блестяще. Благодаря  своей хорошей выучке и отличной технике составления и отдачи приказов и  распоряжений штаб во многом способствовал успехам корпуса.

Между  двумя кампаниями

27 октября я был  вызван в имперскую канцелярию. Там собралось 24 офицера, награжденных рыцарским  железным крестом. Я испытал удовлетворение, столь рано получая этот орден, и  видел в этом прежде всего признание моей борьбы за создание современных  бронетанковых войск. Несомненно, этот род  войск решающим образом способствовал тому, что кампания закончилась в такое  короткое время и с такими незначительными потерями. Во время завтрака,  устроенного после вручения орденов, я сидел с правой стороны от Гитлера и вел с  ним оживленную беседу о развитии бронетанковых войск и об уроках прошедшей  кампании. Наконец, он спросил вне всякой связи с тем, о чем мы беседовали:  "Я хотел бы знать, как воспринял народ и армия пакт с Советской Россией?"  На этот вопрос я смог лишь ответить, что мы, солдаты, облегченно вздохнули,  когда в конце августа до нас дошло известие о заключении пакта. Благодаря этому  пакту мы почувствовали, что тыл наш свободен, и были счастливы, что удалось  избавиться от опасности ведения войны на два фронта, что в прошлой мировой  войне вывело нас из строя на продолжительное время. Гитлер посмотрел на меня с  большим удивлением, и я почувствовал, что мой ответ не удовлетворил его. Однако  он ничего не ответил и перешел на другую тему. Только много позже я узнал,  насколько глубоко Гитлер ненавидел Советскую Россию. Он, вероятно, ожидал, что  я выражу удивление по поводу заключения этого пакта, связавшего его со  Сталиным.

Непродолжительный  отдых в собственном доме был омрачен печальным событием. 4 ноября в моем доме в  Берлине умерла моя дорогая теща. Мы похоронили ее в Госларе рядом с тестем.  Новый приказ заставил меня оставить дом.

В середине  ноября мой штаб был переведен в Дюссельдорф, а затем внезапно в Кобленц. Там я  поступил в распоряжение командующего группой армий "А"  генерал-полковника фон Рундштедта.

С целью улучшить  политическую подготовку офицерского корпуса, в особенности генералитета, в  Берлине был прочитан цикл лекций, причем наряду с другими лекторами выступали  также Геббельс, Геринг и, наконец, 23 ноября сам Гитлер.

Слушателями были  главным образом генералы и адмиралы, но присутствовали также преподаватели и  офицеры-воспитатели военных школ до обер-лейтенанта включительно.

В лекциях трех  названных лиц повторялась примерно одна и та же мысль: "Генералы  военно-воздушных сил, действующие под целеустремленным руководством  партайгеноссе Геринга, - абсолютно надежные люди в политическом отношений;  также и адмиралы надежно воспитываются в духе указаний Гитлера; однако к  генералам сухопутных войск у партии нет полного доверия".

После успехов в  только что закончившейся польской кампании этот тяжелый упрек всем нам был  непонятен. По возвращении в Кобленц я посетил начальника штаба группы армий,  хорошо знакомого мне генерала фон Манштейна, чтобы поговорить с ним о мерах,  которые надлежит принять. Манштейн разделял мое мнение, что генералитет не  может мириться с упомянутыми высказываниями. Он беседовал уже со своим  командующим, но тот не был склонен что-либо предпринимать. Он посоветовал мне  еще раз поговорить с Рундштедтом, что я и сделал немедленно. Генерал-полковник  фон Рундштедт был уже информирован обо всем; он согласился лишь посетить  главнокомандующего сухопутными силами и сообщить ему о создавшихся среди нас  мнениях. Я возразил ему, сказав, что упреки в первую очередь преднамеренно  направлены по адресу главнокомандующего сухопутными силами и что он лично  слышал их; дело состоит как раз в том, чтобы подойти к Гитлеру с другой стороны  и рассеять эти необоснованные подозрения. Генерал фон Рундштедт не проявил  готовности предпринять дальнейшие шаги.

В последующие  дни я посетил некоторых старых генералов, чтобы побудить их к действиям, но все  это было тщетно. Последним в этом кругу был генерал-полковник фон Рейхенау,  преданность которого Гитлеру и партии всем была известна. Однако, к моему  удивлению, Рейхенау заявил, что его отношения с Гитлером ни в коей мере нельзя  назвать хорошими, что, наоборот, у него были с ним очень острые разногласия. По  этой причине его обращение к Гитлеру не имеет никакого смысла. Но он считал  совершенно необходимым сообщить Гитлеру о настроении генералитета и потому  предложил мне взять эту задачу на себя. Я сказал, что я являюсь одним из самых  молодых генералов, командиров корпусов, и поэтому едва ли могу взять на себя  полномочия выступить от имени столь многих старых генералов. Он высказал  мнение, что это, может быть, как раз и хорошо. Незамедлительно он назначил меня  на доклад в имперскую канцелярию, и на другой день мне было приказано прибыть в  Берлин к Гитлеру. Из этой беседы я вынес впечатления, заслуживающие упоминания.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #27 : 03 Октябрь 2011, 09:51:37 »

Я находился с  Гитлером с глазу на глаз. Он слушал меня, не перебивая, почти двадцать минут. Я  рассказал ему о тех трех лекциях, прослушанных мной в Берлине, в которых  выражался один и тот же упрек по адресу генералитета сухопутных войск, и затем  продолжал:

"Все  генералы, с которыми мне после этого приходилось встречаться, выражали свое  удивление и неудовлетворенность тем, что видные лица имперского правительства  питают к ним такое явное недоверие, хотя они в только что закончившейся  польской кампании в полную силу своих возможностей, не жалея своей жизни,  сражались за Германию и победоносно закончили поход в течение неполных трех  недель. Я считаю, что допустить трещину такого размера внутри верховного  командования перед лицом предстоящей тяжелой войны с западными державами -  значит обречь наступление на провал. Вы, может быть, будете удивляться, что  к вам пришел и говорит об этом один из самых  молодых генералов из числа командиров корпусов. Я просил сделать этот шаг  многих старых генералов, но ни один из них не изъявил готовности. После того  как вы выслушали меня, вы не сможете говорить впоследствии: "Я выразил  свое недоверие к генералам сухопутных войск, а они смирились с этим. Ни один из  них не протестовал против этого". Вот поэтому я и пришел сегодня к вам,  чтобы заявить протест против высказываний, которые мы восприняли как несправедливые  и оскорбительные. Если вы питаете недоверие к отдельным генералам (а речь может  идти только об отдельных генералах), тогда вы должны отстранить их. Предстоящая  война будет продолжаться долго. Мы не можем терпеть такого раскола в верховном  командовании, необходимо восстановить доверие, пока война не достигла  критической стадии, как это имело место во время первой мировой войны в 1916  г., пока Гинденбург и Людендорф не возглавили верховное командование. Однако  тогда такой шаг был сделан слишком поздно. Наше верховное командование должно  остерегаться такого положения, когда необходимые решительные меры опять будут  приняты слишком поздно.

Гитлер слушал  меня очень серьезно. Когда я кончил, он бесцеремонно сказал: "Речь идет о  главнокомандующем сухопутными силами!" Я ответил: "Если вы не питаете  доверия к главнокомандующему сухопутными силами, то вы должны сместить его и  поставить во главе сухопутных сил такого генерала, которому вы больше всех  доверяете". И вот Гитлер поставил вопрос, которого я опасался: "Кого  вы предлагаете?" Я стал перебирать в памяти лиц, которые, по моему мнению,  способны были выполнять эту ответственную должность. Первым я назвал  генерал-полковника фон Рейхенау. Гитлер отклонил его кандидатуру: "О нем  не может быть и речи".

Выражение его  лица было необычайно недовольным, и я понял, что Рейхенау во время нашей беседы   в Дюссельдорфе нисколько не  преувеличивал, говоря о своих плохих взаимоотношениях с Гитлером. Ряд других  кандидатур, начиная от генерал-полковника фон Рундштедта, был также отклонен. Я  встал в тупик и замолчал. Тогда начал говорить Гитлер. Он подробно изложил  историю возникновения своего недоверия к генералам, начиная с момента  формирования армии, когда Фрич и Бек создали для него ряд трудностей,  противопоставив его требованию о немедленном создании 36 дивизий свое  предложение ограничиться 21 дивизией. Перед оккупацией Рейнской области  генералы тоже предостерегали его; они были даже готовы, увидав первые признаки  недовольства на лице французов, отвести обратно введенные в Рейнскую область  войска, если бы имперский министр иностранных дел не высказался против этой  уступки. Затем его сильно разочаровал фельдмаршал фон Бломберг и ожесточил  случай с Фричем. Бек возражал ему по чешскому вопросу и не принял в его решении  никакого участия. Нынешний главнокомандующий внес ему совершенно неприемлемые  предложения по вопросам вооружения. Ярким примером этого является его  совершенно неудовлетворительное предложение о расширении производства легких  полевых гаубиц. Его план содержал смехотворно малые цифры. Уже есть разногласия  и по вопросу проведения польской кампании. Что же касается совершения  предстоящего похода на Запад, то его, Гитлера, мнение тоже расходится с мнением  главнокомандующего.

Затем Гитлер  поблагодарил меня за мою откровенность, и беседа закончилась, не дав никаких  результатов. Она продолжалась примерно около часа. Удрученный перспективами,  которые нарисовал мне Гитлер, я вернулся в Кобленц.

_______________________________________________________________ 

[13] Ольга Чехова  - немецкая киноактриса (Ред.).

[14] Фаненюнкер  - звание курсанта первого курса военного училища (Ред.).

[15] Вряд ли  утверждение автора о надеждах Германии на длительный мир требует дополнительных  комментариев. Сомнителен также и вывод о вступлении Франции в войну "под  давлением" Англии (Ред.). Hoaxer: Для редактора, возможно, вывод такой и  сомнителен, однако изучение дипломатического обмена между Францией и Англией, а  также между Францией и Италией (с конца августа до 3 сентября) позволяет с  уверенностью утверждать: Франция вступила в войну под давлением Англии.

[16] Кривошеин  Семен Моисеевич (1899-1978), генерал-лейтенант (1943), участник Гражданской  войны, борьбы с фашизмом в Испании, боевых действий на озере Хасан, похода  Красной армии в Западную Белоруссию, советско-финской войны. В годы Великой  Отечественной войны командовал механизированными корпусами. За умелое  руководство боевыми действиями при штурме Берлина и проявленное при этом личное  мужество 29 мая 1945 г. был удостоен звания Героя Советского Союза. 21 июля  1941 г. едва не состоялась вторая встреча Гудериана и Кривошеина. Тогда  танкисты Кривошеина ворвались в белорусский город Пропойск (Славгород), где  разгромили штаб Гудериана, захватив при этом несколько машин, в том числе  автомобиль генерала, и другое штабное имущество. Сам Гудериан за 20 минут до этого  покинул расположение своего штаба, направившись в Смоленск. - См.: Чистяков  М.М. и др. По приказу Родины. М., 1977; Кривошеин С. М. Ратная быль. Записки  командира механизированного корпуса. М.,1962; Герой Советского Союза  генерал-лейтенант танковых войск С. М. Кривошеин. В кн.: Евреи - Герои  Советского Союза. Тель-Авив, 1982. (Ред.)
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Re: Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #28 : 03 Октябрь 2011, 18:20:01 »

ГЛАВА  V. Западная кампания


Подготовка

До начала  кампании против западных держав, чего мы рады были бы избежать, изучался опыт  боевых действий в Польше. Этот опыт показал (и для меня это не было  неожиданным), что легкие пехотные дивизии представляют собой неполноценные  соединения. Было решено переформировать их в танковые дивизии под номерами 6-9.  Моторизованные дивизии оказались слишком громоздкими по своему составу, и из  них было изъято по одному пехотному полку. Перевооружение танковых полков  танками типа T-III и Т-IV, что было особенно важно и необходимо, продвигалось  чрезвычайно медленно вследствие слабой производственной мощности  промышленности, а также в результате консервирования новых типов танков главным  командованием сухопутных сил.

В мое подчинение  по вопросам боевой подготовки было передано несколько танковых дивизий и  пехотный полк "Великая Германия". Меня занимали главным образом мысли  о плане и возможном ходе операций на западе.

Главное  командование сухопутных сил, подгоняемое Гитлером, намеревалось снова  использовать старый план - так называемый "План Шлиффена" 1914 г. Это  было быстрее и проще, но не содержало ничего нового. Поэтому очень скоро мысль  стала работать в другом направлении. Однажды в ноябре 1939 г. Манштейн попросил  меня зайти к нему. Он изложил мне свои взгляды относительно наступления  крупными бронетанковыми силами через Люксембург и южную часть Бельгии на  "линию Мажино" у Седана с целью прорыва этого укрепленного участка, а  затем и всего французского фронта. Манштейн попросил меня рассмотреть его предложение  с точки зрения специалиста по бронетанковым войскам. После детального изучения  карт и на основе личного знакомства с условиями местности во время первой  мировой войны я смог заверить Манштейна, что планируемая им операция  осуществима. Единственное условие, которое я мог поставить, было использование  в этом наступлении достаточного количества танковых и моторизованных дивизий, а  лучше всего всех!

После этого  Манштейн составил докладную записку. Одобренная и подписанная  генерал-полковником фон Рундштедтом 4 декабря 1939 г. докладная записка была  направлена главному командованию сухопутных сил, однако там она не получила  одобрения. Главное командование сухопутных сил первоначально хотело  использовать для наступления через Арлон лишь одну-две танковые дивизии. Начался  обмен мнениями по этому вопросу. Я считал такие силы слишком слабыми, а потому  и операцию - бесцельной. Дробление и без того слабых бронетанковых сил было бы  самой крупной ошибкой, какую вообще можно совершить. Перед возможностью  совершения такой ошибки как раз и стояло главное командование сухопутных сил.  Манштейн настоятельно добивался своего, чем навлек на себя неблагосклонность  главного командования сухопутных сил в такой степени, что его назначили  командиром армейского корпуса. Он попросил  дать ему хотя бы танковый корпус, но его просьба не была удовлетворена. Так  Манштейн - наш самый лучший оперативный ум - с корпусом в третьем эшелоне и  участвовал в кампании, блестящему осуществлению которой во многом  способствовала проявленная им инициатива. Его преемником при генерал-полковнике  фон Рундштедте стал более спокойный генерал фон Зоденштерн.

Между тем  случай, происшедший в военно-воздушных силах, заставил командование отказаться  от плана Шлиффена. Офицер связи военно-воздушных сил ночью 10 января 1940 г. с  важными документами летел на самолете через бельгийскую границу, что было  запрещено. Самолет сделал вынужденную посадку на территории Бельгии. По  документам, находившимся при офицере, можно было догадаться о намеченном  наступлении по плану Шлиффена. Удалось ли ему уничтожить документы, было  неизвестно. Во всяком случае, следовало считаться с тем, что о наступлении  возможно стало известно бельгийцам, а, по-видимому, также французам и  англичанам.

Кроме того,  Манштейн, явившийся к Гитлеру в связи с назначением на должность командира  корпуса, воспользовался случаем и изложил ему свое мнение относительно будущих  операций. После этого оперативный план Манштейна стал предметом изучения. 7  февраля 1940 г. во время штабной военной игры в Кобленце я получил ясное  представление о нем. На этой игре я предложил на пятый день кампании начать  наступление крупными танковыми и моторизованными силами с целью прорыва обороны  на р. Маас у Седана и дальнейшего развития наступления в направлении на Амьен.  Начальник генерального штаба сухопутных сил Гальдер, присутствовавший на  маневрах, назвал это предложение "бессмысленным". Ему казалось, что  достаточно достичь Мааса бронетанковыми войсками, создать на нем  предмостные  укрепления[17] , обождать  подхода полевых армий и затем начать "совместное наступление", т. е.  не ранее как на девятый или десятый день кампании. Я пылко возражал и  подчеркнул, что речь идет о том, чтобы сосредоточенно и внезапно использовать  всю ударную силу имеющихся, в ограниченном количестве танков на одном решающем  участке, расширить прорыв, а затем, усилив ударную группировку, выйти на такую  глубину, чтобы не опасаться за фланги, и незамедлительно использовать возможный  успех, независимо от степени продвижения армейских корпусов.

Мое мнение о  значении пограничных укреплений было поддержано специалистом по фортификации  при группе армий майором фон Штиота, тщательно изучившим этот вопрос. Господин  фон Штиота основывался главным образом на имеющихся материалах аэрофотосъемки,  и поэтому его аргументы были неопровержимы.

14 февраля в  Майене в штабе 12-й армии генерал-полковника Листа вторично в присутствии  Гальдера проводилась военная игра, на которой разыгрывалось сражение за  переправу через Маас.

Главный вопрос,  поставленный передо мной, сводился к тому, должны ли танковые дивизии  самостоятельно форсировать реку или ждать подхода пехоты;

следует ли им в  последнем случае принимать участие в наступлении сразу же после форсирования  реки, учитывая труднопроходимый характер местности в Арденнах, севернее Мааса.  Обмен мнениями протекал настолько удручающе, что генерал фон Витерсгейм,  командир 14-го моторизованного армейского корпуса, который должен был следовать  за моим корпусом, и я в заключение заявили, что при таких условиях мы не можем  верить в осуществление этой операции. Мы заявили, что такое использование  танков является неправильным и если  оно  будет осуществляться по приказу, то может наступить кризис доверия.

Дело еще больше  усложнилось, когда выяснилось, что генерал-полковник фон Рундштедт также не имеет  ясного представления о боевых возможностях танков и выступает за осторожное  решение этого вопроса. Вот теперь-то и нужен был Манштейн!

Особенно много  пришлось поломать голову над вопросами руководства большим количеством  бронетанковых соединений. Наконец, после долгих споров остановились на  кандидатуре генерала фон Клейста, который раньше не был сторонником танковых  войск.

После того как  стало ясно. что моему танковому корпусу в любом случае придется наносить удар  по противнику через Арденны, я усердно занялся боевой подготовкой генералов и  штабных офицеров для выполнения предстоящей задачи. В мое подчинение перешли 1,  2 и 10-я танковые дивизии, пехотный полк "Великая Германия", ряд  корпусных подразделений и частей, среди которых был также один дивизион мортир.  Все части, за исключением полка "Великая Германия", были мне знакомы;  с одними я имел дело до войны, с другими - в военные годы, так что я безусловно  верил в их боеспособность. Теперь мне представлялся случай подготовить этих  людей для выполнения тяжелого задания, в успех которого никто, собственно, не  верил, кроме Гитлера, Манштейна и меня. Моральная борьба за осуществление этой  идеи была очень изнурительной. Поэтому я нуждался в небольшом отдыхе, который и  был мне предоставлен во второй половине марта.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #29 : 03 Октябрь 2011, 18:24:27 »

Однако еще до  этого, 15 марта, в имперской канцелярии состоялась беседа командующего группой  армий "А" с Гитлером. В беседе приняли участие генерал фон Клейст и  я. Каждый из присутствовавших доложил свои соображения о способе выполнения  поставленной задачи. Последним докладывал я. Мой план состоял в следующем: в  намеченный приказом день перейти  люксембургскую границу и продвигаться затем  через Южную Бельгию на Седан, форсировать у Седана р. Маас, захватив на левом  берегу предмостное укрепление для обеспечения переправы следующих за мной  пехотных корпусов. Вкратце я объяснил, что мой корпус будет продвигаться по  Люксембургу и южной Бельгии тремя колоннами, что я рассчитываю достичь  бельгийских пограничных позиций уже в первый день и, если представится  возможность, прорвать их, на второй день продолжать продвижение через Нешато,  на третий - перейти р. Семуа у Буйона, на четвертый - достигнуть р. Маас, на  пятый день форсировать реку и к вечеру того же дня захватить предмостное  укрепление. Гитлер спросил: "А что вы хотите делать далее?" Он был  первым, кто вообще поставил этот решающий вопрос. Я ответил: "Если не  последует приказа приостановить продвижение, я буду на следующий день  продолжать наступление в западном направлении. Верховное командование должно  решить, должен ли этот удар быть направлен на Амьен или Париж. Самым  действенным, на мой взгляд, было бы направление через Амьен к Ла-Маншу".  Гитлер кивнул головой, но ничего не сказал. Только генерал Буш, который  командовал действовавшей слева от меня 16-й армией, воскликнул:

"Нет, я не  верю, что вы сможете форсировать его!" Гитлер ожидал моего ответа с явным  напряжением. Мой ответ был: "Вам и не нужно этого делать". На это  Гитлер также ничего не сказал.

Впоследствии я  так и не получил приказа, который предусматривал бы нечто большее, чем создание  предмостного укрепления на р. Маас. Мною самостоятельно были составлены все  решения, вплоть до подхода к Атлантическому побережью у Абвиля. Верховное  командование оказывало тормозящее влияние главным образом на мои операции.

После короткого  отпуска я снова принялся за подготовку этой крупной операции. Продолжительная  зима сменилась мягкой, очаровательной весной. Неоднократные учебные тревоги  угрожали превратиться в боевые. Прежде чем описывать события, мне кажется,  уместно будет объяснить, почему я так уверенно готовился к предстоящему  тяжелому наступлению. Для этого мне придется немного вернуться назад.

Первая мировая  война после короткого периода маневренных действий на Западном фронте застыла в  позиционных сражениях. Никакое сосредоточение военных средств, достигшее  громадных размеров, не в состоянии было сдвинуть фронты с места, пока в ноябре  1916 г. на стороне противника не появились "танки" и не перенесли  благодаря своей броне, гусеницам и вооружению, состоявшему из пушек и  пулеметов, ранее незащищенных солдат через заградительный огонь и проволочные  заграждения, через рвы и воронки живыми и боеспособными на передний край  обороны немцев; наступление снова было восстановлено в своих правах.

Это явление было  своеобразным и заслуживало серьезного внимания. К сожалению, немцы  недооценивали танки во время той войны. Теперь уже не имеет значения,  объясняется ли это недостаточной технической осведомленностью правительственных  деятелей или же слабостью германской военной промышленности.

Сколь велико  значение танков, показал Версальский договор, которым Германии запретили под  страхом наказания иметь и производить бронемашины, танки и другие подобные  машины, могущие служить военным целям.

Следовательно, у  наших врагов танк считался боевым оружием такого решающего значения, что нам  запретили его иметь. Отсюда я сделал заключение о необходимости тщательно  изучить историю этого боевого оружия решающего значения и проследить его  дальнейшее развитие. Из теоретического анализа, сделанного человеком, не  скованным никакими традициями, был сделан вывод о конструкции и использовании  танков, а также об организации и использовании бронетанковых соединений, вывод,  который вышел за рамки теорий, господствующих за границей. В упорных спорах,  длившихся годами, мне удалось претворить в жизнь мои убеждения раньше, чем  другие армии подошли к решению аналогичных задач. Преимущество в проектируемой  организации и в боевом использовании танков было первым фактором, на которым  основывалась моя вера в успех. Даже в 1940 г. я почти один в германской армии  верил в это.

Всестороннее  изучение первой мировой войны позволило мне сделать глубокий анализ психологии  воюющих сторон. Немецкую армию я хорошо знал по собственным наблюдениям. О  душевном состоянии наших западных противников у меня тоже создалось  определенное мнение, которое подтвердилось в 1940 г. В военной мысли, несмотря  на новое оружие - танки, которому в основном должны быть благодарны противники  за свою победу в 1918г., господствовала позиционная война.

Франция обладала  самой сильной сухопутной армией и самыми крупными бронетанковыми силами в  Западной Европе.

Англо-французские  вооруженные силы на западе в мае 1940 г. имели в своем распоряжении около 4800  танков, в германских же вооруженных силах по списку значилось 2800 танков,  включая бронеавтомобили, а фактически к началу наступления их насчитывалось  примерно 2200. Следовательно, противник имел двойное превосходство, которое  усиливалось еще тем, что французские танки превосходили немецкие броневой  защитой и калибром пушек, впрочем, уступая им в совершенстве приборов  управления и в скорости. Несмотря на наличие этого самого сильного подвижного  боевого оружия, Франция создала "линию Мажино" - самый прочный  укрепленный рубеж в мире. Почему же деньги, вложенные в укрепления, не были  использованы для модернизации и усиления подвижных средств?

Старания де  Голля и Даладье в этом направлении были оставлены без внимания. Отсюда следовал  вывод, что верховное командование французской армии не признавало или не хотело  признавать значения танков в маневренной войне. Во всяком случае, все известные  мне маневры и крупные войсковые учения свидетельствовали о намерении  французского командования организовать таким образом управление своими  войсками, чтобы надежно обоснованные решения полностью обеспечивали  маневрирование и проведение планомерных наступательных и оборонительных  мероприятий, стремились точно определить положение и группировку сил  противника, прежде чем принять решение, а когда оно уже было принято, то  поступали в абсолютном соответствии с ним и действовали, я бы сказал, точно  сообразуясь со схемой как в условиях сближения, так и при занятии исходного  положения во время артиллерийской подготовки, при наступлении или при занятии  обороны. Такое стремление к действиям строго по плану, не оставляя ничего  случаю, привело также к включению танков в состав сухопутных войск в форме,  которая не нарушала бы схемы, т. е. к их распределению по пехотным дивизиям. И  лишь небольшая часть танков предназначалась для оперативного использования.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #30 : 03 Октябрь 2011, 18:28:28 »

Немецкое  командование могло с уверенностью считать, что оборона Франции с учетом  использования укреплений планируется осторожно и схематично по доктрине,  основанной на выводах из первой мировой войны, т. е. на опыте позиционной  войны, - высокой оценке огня и недооценке маневра.

Известные нам  принципы французской стратегии и тактики 1940 г., противоположные моему методу  ведения боевых действий, являлись вторым фактором, обосновывающим мою веру в  победу.

К весне 1940 г.  у германской стороны создалась ясная картина о группировке сил и укреплениях  противника. Мы знали, что на "линии Мажино" между  Монмеди и Седаном очень сильные укрепления  чередуются со слабыми. Укрепления, идущие от Седана до Ла-Манша, мы называли  продолжением "линии Мажино". Мы знали также о расположении и в  основных чертах о прочности бельгийских и голландских укреплений, возведенных  против Германии.

Гарнизон  "линии Мажино" был незначителен. Основные силы французской сухопутной  армии, включая танковые дивизии и английские экспедиционные войска, были  сконцентрированы во французской Фландрии между р. Маас и Ла-Маншем фронтом на  северо-восток; напротив, бельгийские и голландские войска были развернуты для  защиты своих стран от нападения с востока.

Из этого  распределения сил можно было сделать вывод о расчете противника на то, что  немцы вторично будут действовать по плану Шлиффена 1914 г. Поэтому основные  силы союзнических армий, видимо, предполагалось использовать против  охватывающего маневра немцев через Голландию и Бельгию. Для обеспечения  выдвижения союзных войск в Бельгию французы не располагали достаточными резервами  в районе Шарльвиля или Вердена. Казалось, что французское главное командование  считает вообще невозможным какой-нибудь другой вариант наступления, кроме  старого плана Шлиффена.

Эта известная  нам группировка сил противника и возможность предопределить его поведение в  начальный период наступления германских войск были третьим фактором,  определявшим мою веру в победу.

К этому можно  было еще прибавить некоторые, правда, менее надежные, однако достойные  упоминания соображения по вопросу общей оценки наших противников.

Мы знали  французов по первой мировой войне и уважали их как храбрых и стойких солдат,  энергично защищавших свою страну. Мы не сомневались в том, что они сохранили  эти свои качества. Что касается  французского главного командования, то мы  удивились, когда увидели, что им не был использован благоприятный случай для  наступления осенью 1939 г., когда основная часть германских сухопутных сил,  особенно бронетанковые войска, была связана в Польше. Причины такой  сдержанности в тот момент нельзя было определить. Можно было лишь строить  догадки. Во всяком случае, осторожность главного командования вызывала  удивление и наводила на мысль, что в верхах надеялись избежать серьезной  военной кампании. Пассивное до некоторой степени поведение французов во время  зимы 1939/40 г. приводило к выводу, что желание воевать у Франции было  невелико.

Из всего этого  вытекало, что целеустремленный, внезапный удар крупными танковыми силами через  Седан на Амьен с выходом к Атлантическому побережью встретит лишь сильно растянутый  фланг противника, находящегося в готовности к выдвижению в Бельгию. Для  отражения такого удара противник располагает незначительными резервами; такой  удар сулил большие надежды на успех, который при немедленном его использовании  мог бы привести к окружению всех выдвинувшихся в Бельгию главных сил  противника.

Теперь речь шла  о том, чтобы убедить моих начальников и в такой же мере подчиненных в  правильности моих мыслей и добиться таким образом свободы действий, разрешенной  сверху, и правильного понимания, исходящего снизу. Если разрешение первого  вопроса было весьма несовершенным, то с последним дело обстояло значительно  лучше.

В случае  наступления в силе оставался приказ о том, что 19-й армейский корпус[18] ,  продвигаясь через  северную часть Люксембурга  и южную часть Бельгии, достигает у Седана р. Маас, образует на ней предмостное  укрепление, которое даст возможность наступающим за ним пехотным дивизиям  форсировать реку. На случай внезапного успеха никаких указаний не давалось.

Были разработаны  вопросы взаимодействия с авиацией. Мне предстояло согласовывать свои действия с  соединением авиации ближнего действия чрезвычайно храброго генерала фон  Штуттергейма и с авиационным корпусом генерала Лерцера. Чтобы организовать  эффективное взаимодействие, я приглашал летчиков на организуемые мною учения и  сам принимал участие в военной игре, проводимой Лерцером. Предметом обсуждения  на этих военных играх была переправа через Маас. После тщательного анализа мы  пришли к согласованному решению: использовать авиацию в течение всего периода  форсирования реки, т. е. нанести не один комбинированный удар бомбардировщиками  (как обычными, так и пикирующими), а с самого начала переправы постоянными  атаками и беспокоящими налетами парализовать артиллерийские батареи противника  на открытых огневых позициях, заставляя орудийные расчеты постоянно укрываться  от действительных и ложных налетов. На карту были нанесены задачи войск по  времени и рубежам.

Незадолго до  начала наступления по желанию Геринга на транспортные самолеты типа  "Шторх" был погружен батальон пехотного полка "Великая  Германия" с целью высадки его утром в первый день наступления  непосредственно за фронтом бельгийцев у Витри, западнее Мартеланж. Действия  батальона должны были вызвать у противника неуверенность в возможности обороны  своих пограничных укреплений.

С целью быстрого  продвижения через Люксембург и южную часть Бельгии три танковые дивизии корпуса  вводились в бой одновременно в первом эшелоне, имея тесное соприкосновение  между собой на внутренних  флангах. В  центре должна была наступать 1-я танковая дивизия, за которой следовала  корпусная артиллерия, штаб корпуса и большая часть зенитной артиллерии. В  начальный период наступления эти силы наносили главный удар. Справа наступала  2-я танковая дивизия и слева 10-я танковая дивизия с пехотным полком  "Великая Германия", 1-й танковой дивизией командовал генерал Кирхнер,  2-й - генерал Фейель, 10-й -генерал Шааль. Все трое были мне хорошо известны. Я  верил в их способности и в их добрую волю. Им были известны мои боевые  принципы, они знали, что танковые соединения, отправляясь в путь, имеют  "проездной билет" до конечной остановки. В нашем походе конечной  целью был Ла-Манш. Это звучало ясно и убедительно для каждого солдата даже в  том случае, если он после начала наступления долго не получал приказа.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #31 : 03 Октябрь 2011, 18:29:44 »

Выход к  Ла-Маншу

9 мая 1940 г. во  второй половине дня, в 13 час. 30 мин., прозвучал сигнал боевой тревоги. В 16  час. я оставил Кобленц и прибыл к вечеру на командный пункт корпуса, в  Зонненгоф у Битбурга. Войска стояли, как было приказано, в боевой готовности  вдоль границы между Ванде ном и Эхтернахом.

10 мая в 5 час.  35 мин. я перешел с 1-й танковой дивизией, сосредоточенной в районе Валлендорф,  люксембургскую границу у Мартеланж. Авангард 1-й танковой дивизии прорвал  пограничные укрепления, установил связь с воздушным десантом полка  "Великая Германия", однако продвинулся на территорию Бельгии лишь на  незначительную глубину, так как этому препятствовали сильные разрушения на  дорогах. Разрушенные участки дорог в условиях гористой местности нельзя было  обойти. Ночью дороги были восстановлены, 2-я танковая дивизия вела бои за  Стреншан, 10-я танковая дивизия продвигалась через Абэ-ла-Нев  навстречу французским войскам (2-я  кавалерийская дивизия и 3-я колониальная пехотная дивизия). Штаб корпуса  перешел в Рамбрух, восточнее Мартеланж.

11 мая во второй  половине дня были преодолены заминированные участки вдоль бельгийской границы.  К середине дня начала наступление 1-я танковая дивизия. Имея танки в первом  эшелоне, дивизия наступала на укрепленные позиции, возведенные по обе стороны  Нешато и оборонявшиеся арденнскими егерями из бельгийских пограничных войск и  французской кавалерией. После коротких боев с небольшими потерями позиции  противника были прорваны и Нешато взят. 1-я танковая дивизия немедленно  организовала преследование, захватила Бертри и уже в сумерки достигла Буйона,  где французам, однако, удалось продержаться еще одну ночь. Обе другие дивизии  наступали без задержек, с небольшими боями, 2-я танковая дивизия взяла  Либрамон. 10-я танковая дивизия понесла у Абэ-ла-Нев небольшие потери; 10 мая у  Сен-Мари был убит командир 69-го пехотного полка подполковник Элерман.

В ночь на 11 мая  командующий танковой группой Клейст приказал немедленно повернуть 10-ю танковую  дивизию на Лонгви для обеспечения левого фланга группы, так как поступило  донесение, что оттуда выдвигается французская кавалерия. Я просил воздержаться  от этого, учитывая, что отвлечение одной трети моих сил ради обеспечения фланга  от возможного нападения кавалерии противника может сорвать форсирование р.  Маас, а тем самым и успех всей операции. Чтобы избежать этих трудностей,  вызванных непонятным страхом перед кавалерией, я направил 10-ю танковую дивизию  по параллельной дороге, проходящей севернее установленного для нее ранее пути  движения, через Рюль на участок р. Семуа, Кюньон, Мортеан с задачей продолжать  наступление. Угроза прекращения наступления и изменения его направления была на  первое время преодолена. Командование группы отказалось от  своего намерения. Французская кавалерия так и  не появилась.

Пехотный полк  "Великая Германия" вечером был выведен из боя и передан в  распоряжение корпуса. Штаб корпуса ночью располагался в Нешато.

В троицын день,  12 мая в 5 час. я выехал с первым эшелоном моего штаба через Бертри,  Фе-ле-Венер, Бельво на Буйон, который в 7 час. 45 мин. был атакован и быстро  захвачен 1-м пехотным полком подполковника Балка. Мост через р. Семуа был  взорван французами, однако танки могли вброд форсировать реку на различных  участках. Саперы дивизии немедленно приступили к наведению нового моста.  Убедившись в целесообразности принятых мер, я переправился через реку и  последовал за танками в направлении к Седану, но вынужден был снова вернуться в  Буйон, так как дороги оказались заминированными. В южной части города мне  пришлось пережить первый налет авиации противника на район наводки моста 1-й  танковой дивизии. Мост, к счастью, остался неповрежденным, загорелось лишь  несколько домов.

Потом я поехал  через лес в 10-ю танковую дивизию, преодолевшую оборону противника на участке  Кюньон и Эрбемон. На шоссе, вдоль которого наступала дивизия, я оказался  свидетелем боя разведывательного батальона за пограничные укрепления;  непосредственно за разведчиками наступала пехота во главе с храбрым командиром  бригады полковником Фишером, за пехотой следовал командир дивизии генерал  Шааль. Быстрое продвижение дивизии, офицеры которой находились в боевых  порядках, производило замечательное впечатление. Укрепления, расположенные в  лесу, удалось захватить в течение короткого времени; наступлений продолжалось  через Ла-Шапель на Базей и Балан. Я мог спокойно вернуться в Буйон на командный  пункт корпуса.

Полковник  Неринг, начальник штаба, устроился тем временем в гостинице  "Панорама", из окон  которой  открывался великолепный вид на красивую долину р. Семуа. Мое место было со  вкусом тщательно оборудовано в нише с трофеями охотников в общем рабочем  помещении. Мы приступили к работе. Но вдруг внезапно один за другим раздалось  несколько взрывов: снова самолеты! Но этим дело не ограничилось: загорелась  автоколонна со средствами ближнего боя, взрывчаткой, минами и ручными  гранатами. Взрывы следовали один за другим. Висевшая надо мной гигантская  голова дикого кабана сорвалась со стены и чуть-чуть не убила меня; другие  трофеи также полетели вниз, стекла в окне, выходившем на красивую долину, у  которого я сидел, разлетелись вдребезги и осколки пролетели прямо над моей  головой. Работать здесь стало очень неудобно, и мы решили перейти в другое  место. Был выбран небольшой отель на возвышенности севернее Буйона, где  располагался штаб 1-го танкового полка. При осмотре отеля присутствовавший там  командир соединения авиации ближнего действия генерал фон Штуттергейм обратил  мое внимание на то, что дом расположен на открытом месте. И действительно, пока  мы с ним разговаривали, появилась эскадрилья бельгийских самолетов и сбросила  бомбы на расположение танков. Потери были минимальными, однако пришлось  согласиться с предостережениями Штуттергейма, и мы решили отправиться еще  дальше на север, к следующим населенным пунктам - Бельво и Нуар-фонтен.

Но еще до начала  этого второго переезда за мной прилетел самолет "Шторх", который  должен был доставить меня в штаб группы генерала Клейста для получения приказа.  В штабе я получил приказ начать наступление через р. Маас на следующий день -  13 мая в 16 час. Мои 1-я и 10-я танковые дивизии могли быть сосредоточены к  этому времени на исходных позициях, но 2-я танковая дивизия, встретившаяся с  трудностями на р. Семуа, конечно, не могла бы сосредоточиться.

Я доложил об этом  обстоятельстве, имевшем  большое  значение, учитывая малочисленность всей наступающей группировки. Генерал фон  Клейст настаивал на своем приказе, и я должен был признать, что было бы  целесообразнее начать наступление прямо с марша, не ожидая полного  развертывания. Последующий приказ был еще более неприятным: генерал фон Клейст  и генерал авиации Шперле, не зная о моей договоренности с Лерцером, решили  провести концентрированный налет бомбардировщиков перед началом артиллерийской  подготовки. Это могло сорвать весь мой план наступления, так как длительное  подавление артиллерии противника уже не обеспечивалось. Я резко запротестовал и  попросил восстановить мой первоначальный план. на котором базировалось все  наступление. Но генерал фон Клейст отклонил и эту мою просьбу, и я на том же  "Шторхе", но уже с другим пилотом вылетел в свой корпус. Мой молодой  летчик утверждал, что он точно знает местонахождение посадочной площадки, с  которой я вылетел, но в сумерках он не нашел ее, и мы очень скоро очутились над  Маасом и над французскими позициями. Я испытал довольно неприятное чувство,  находясь в невооруженном, беззащитном "Шторхе", а затем немедленно  сориентировался и приказал летчику лететь на север; Мы вскоре нашли посадочную  площадку, и все обошлось благополучно.

По прибытии на  командный пункт корпуса я с большим усердием принялся за разработку приказов и  распоряжений. Нам было предоставлено весьма ограниченное время, и поэтому для  ускорения работы мы использовали приказы, разработанные еще во время штабного  учения в Кобленце. изымали их из дел, изменяли дату и время, а затем отправляли  в войска. Эти приказы точно соответствовали действительной обстановке. В 1-й и  10-й танковых дивизиях поступали таким же образом, что значительно ускорило и  упростило отдачу приказов.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #32 : 03 Октябрь 2011, 18:30:56 »

Вечером 12 мая  1-я и 10-я танковые дивизии овладели северным берегом р. Маас и взяли  исторический город и крепость Седан. Ночь была использована для выхода на  исходное положение и оборудования огневых позиций корпусной артиллерии и  артиллерии танковой группы. Главный удар наносила 1-я танковая дивизия,  усиленная пехотным полком "Великая Германия", корпусной артиллерией и  тяжелыми артиллерийскими дивизионами обеих дивизий, действовавших на флангах.  Следовательно, 2-я и 10-я танковые дивизии в первый день наступления  располагали всего лишь двумя легкими артиллерийскими дивизионами каждая. Эта  слабость флангов и артиллерийском отношении должна была учитываться при ведении  боевых действий обеих дивизий 13 мая.

13 мая командный  пункт корпуса перешел в Ла-Шапель.

Утром 13 мая я  отправился сначала на командный пункт 1-й танковой дивизии, чтобы проверить,  как вышли войска на исходное положение. Затем, проехав через частично  заминированные участки местности, которую водители машин моего штаба очищали от  мин, и проскочив через артиллерийский огонь французских укреплений, я прибыл во  2-ю танковую дивизию в Сюньи. Передовые подразделения этой дивизии достигли  французской границы. В середине дня я был уже в штабе корпуса, переместившемся  к этому времени в Ла-Шапель.

В 15 час. 30  мин., несмотря на огонь французской артиллерии, я направился на передовой  наблюдательный пункт 10-й танковой дивизии для того, чтобы наблюдать за  артиллерийской подготовкой и действиями авиации. По пути мне пришлось пересечь  зону, обстреливаемую французской артиллерией. В 16 час. началось сражение с  артиллерийской Подготовки, довольно значительной для наших условий. С особым  напряжением ожидал я атаки авиации. Самолеты появились точно в установленное  время, и мое удивление было неописуемо, когда я увидел, что эскадрильи  пикирующих и обычных бомбардировщиков, действовавшие под прикрытием  истребителей, атаковали противника именно так, как мы договорились с Лерцером  на штабной игре. Или генерал фон Клейст опомнился, или приказ об изменении  порядка наступления не прибыл по назначению. Так или иначе, но авиация  действовала по тем методам, которые, на мой взгляд, были выгоднее всего для  нашего наступления, и я вздохнул с облегчением.

Теперь мне  предстояло следить за наступлением пехоты через Маас. Форсирование реки должно  было быть уже закончено, и я направился в Сен-Манж, а оттуда через Флуэн к  запланированному пункту переправы 1-й танковой дивизии. На первой попавшейся  штурмовой лодке я переправился через реку. На другом берегу я встретился с  умным и смелым командиром 1-го пехотного полка подполковником Валком,  находившимся там вместе со своим штабом. Меня встретили возгласом:  "Кататься на лодке по Маасу запрещено". Это я когда-то сделал такое  замечание на подготовительных штабных занятиях, когда рассуждения некоторых  молодых офицеров показались мне слишком легкомысленными. Теперь они сумели  правильно оценить обстановку.

Наступление 1-го  пехотного полка и слева от него пехотного полка "Великая Германия"  протекало, как на инспекторском смотре в учебном лагере. Французская артиллерия  была почти полностью подавлена постоянным воздействием пикирующих  бомбардировщиков. Бетонированные сооружения на берегу Мааса выведены из строя  огнем противотанковых и зенитных пушек, пулеметы противника подавлены нашим  тяжелым оружием и артиллерией. Пехота наступала на совершенно открытой  местности, которая представляла собой широкий луг, однако, несмотря на это,  потери были весьма незначительны. До наступления темноты удалось глубоко  вклиниться в полосу укреплений противника. Войска получили приказ продолжать  наступление всю ночь, и я был уверен, что они выполнят этот  важнейший приказ. К 23 час. они захватили  Шевеж и часть леса Марфе и прорвали передний край обороны французов западнее  Вадленкур. Охваченный радостью и гордостью, я направился на командный пункт  корпуса в лес Ла-Гарэн. Я выехал как нельзя более своевременно для того, чтобы  как раз попасть под еще один налет авиации противника на дороге в Ла-Шапель;  прибыв на командный пункт, я засел за просмотр донесений от дивизий,  действовавших на флангах.

2-я танковая  дивизия, действовавшая на правом фланге, вступила в бой лишь своими передовыми  подразделениями - разведывательным и мотоциклетным батальонами, поддерживаемыми  тяжелой артиллерией. Форсировать реку этими силами дивизия не смогла, 1-я  танковая дивизия вместе с пехотной бригадой находилась уже на левом берегу  Мааса, готовясь после наведения моста подтянуть артиллерию и танки. Пехотный  полк "Великая Германия" также находился по ту сторону Мааса. 10-я  танковая дивизия, форсировав реку, создала небольшое предмостное укрепление; в  этот день она находилась в тяжелом положении из-за отсутствия артиллерийской  поддержки. Продвижению дивизии сильно мешал фланкирующий огонь с "линии  Мажино" южнее Дузи, Кариньян. Положение 10-й и 2-й танковых дивизий  улучшилось. Корпусная зенитная артиллерия заняла ночью огневые позиции в  районах наводки мостов через Маас, так как 14 мая рассчитывать на поддержку  авиации, действовавшей на другом участке, было нельзя.

Ночью я позвонил  Лерцеру, чтобы узнать, каким образом будет использована авиация в дальнейшем, и  одновременно поблагодарить его за исключительно хорошую поддержку, которая в  значительной мере способствовала нашим успехам. Я узнал, что приказ Шперле  опоздал и не мог быть доведен до эскадрилий и что поэтому Лерцер просто  задержал его. Затем я доложил по радио об успехе моих войск Бушу, который в  свое время в Берлине во время доклада фюреру выразил  сомнение, смогу ли я форсировать Маас. Буш  наговорил мне комплиментов. В заключение я поблагодарил офицеров моего штаба за  их самоотверженную работу.

Утром 14 мая  доблестная 1-я танковая дивизия донесла, что она в течение ночи значительно  расширила свой прорыв и прошла через Шемери. Итак, вперед на Шемери! На берегу  Мааса - тысячи военнопленных. У Шемери я присутствовал при отдаче приказа  командиром 1-й танковой дивизии. Узнав о приближении крупных танковых сил  французов, я приказал 1-й танковой дивизии всеми своими танковыми частями  начать наступление по направлению к Стонн, сам же направился к мосту через  Маас, чтобы с помощью моей оперативной группы, расположившейся в этом районе,  организовать переправу 2-й танковой бригады непосредственно вслед за первой и  встретить французов крупными силами. Французы потерпели поражение. У Бюльсона  они потеряли 20 танков, у Шемери - 50. Пехотный полк "Великая  Германия" овладел Бюльсоном и стал продвигаться на Виллер-Мезонсель. К  сожалению, вскоре после моего отъезда наши пикирующие бомбардировщики атаковали  скопление своей пехоты в Шемери, причинив значительные потери.

Между тем 2-я  танковая дивизия форсировала Маас у Доншери и готовилась к наступлению на  высоты вдоль южного берега реки. Я поехал туда, чтобы ознакомиться с ходом боя.  Встретив ответственных командиров полковников фон Верст и фон Притвиц в боевых  порядках частей и поговорив с ними, я снова вернулся к Маасу. Там самолеты  противника начали интенсивную бомбардировку. Но чрезвычайно храбро атаковавшим  французским и английским войскам все же не удалось достичь моста. Потери их  были велики. Зенитная артиллерия праздновала свой день, она стреляла отлично. К  вечеру она имела на своем счету около 150 сбитых самолетов. Впоследствии  командир полка полковник фон Гиппель был награжден орденом "Рыцарский  крест".

Между тем 2-я  танковая бригада непрерывным потоком переправлялась через реку. В середине дня.  к нашей общей радости, нас посетил командующий армейской группой  генерал-полковник фон Рундштедт, чтобы ознакомиться с обстановкой. Я встретил  его с докладом на середине моста как раз во время нового воздушного налета. Он  сухо спросил: "Здесь всегда так?" Я мог чистосердечно подтвердить  это. Затем он очень тепло поблагодарил храбрые войска.

Снова вперед, к  1-й танковой дивизии! Я встретил командира дивизии в сопровождении его  начальника штаба майора Венка и спросил, можно ли повернуть всю дивизию на  запад или же часть сил следует оставить для прикрытия фланга, развернув их  фронтом на юг восточнее канала Дез-Арден. Венк сказал, размышляя вслух:  "Стоит ли пачкаться!" Я сам часто употреблял это выражение. Вопрос был  решен, 1-я и 2-я танковые дивизии немедленно получили приказ повернуть всеми  силами направо, форсировать канал Дез-Арден и продвигаться на запад с задачей  завершить прорыв фронта французов. Чтобы согласовать действия обеих дивизий, я  поехал через Донщери в штаб 2-й танковой дивизии, который находился в замке  Рокан. Отсюда хорошо просматривалась местность, по которой наступала 2-я  танковая дивизия 13 и 14 мая. Я удивился, что французская дальнобойная  артиллерия с "линии Мажино" так слабо и неэффективно обстреливала  сосредоточение наших войск на исходных позициях. Впоследствии при посещении  "линии Мажино" успех нашего наступления показался мне просто чудом.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #33 : 03 Октябрь 2011, 18:31:58 »

Во второй  половине дня я снова вернулся на командный пункт, чтобы продумать организацию  взаимодействия дивизий на 15 мая. Непосредственно за моим корпусом следовал  41-й армейский корпус Рейнгардта, а начиная с 12 мая, он был введен в бой на  правом фланге 19-го армейского корпуса в направлении на Мезьер, Шарльвиль. 13  мая он форсировал Маас и теперь наступал в западном направлении, 14-й  армейский корпус генерала фон Витерсгейм  вплотную подходил к моему корпусу и вскоре должен был появиться на Маасе. 1-я  танковая дивизия форсировала канал Дез-Арден и, сломив упорное сопротивление  противника, достигла Сенгли и Вандресс. Танковые части 10-Й танковой дивизии  прошли линию Мазонсель, Рокур-э-Флоба и достигли своими основными силами высот  южнее Бюльсон, Телонн, захватив у противника свыше 40 орудий.

19-му армейскому  корпусу была поставлена задача выйти на господствующие высоты в районе Стонн,  лишить этим противника возможности вести огонь по мостам через Маас и  обеспечить наступавшим во втором эшелоне частям беспрепятственную переправу.  Пехотный полк "Великая Германия" и 10-я танковая дивизия начали наступление  на эти высоты 14 мая. Противник оказал упорное сопротивление. Местечко Стонн  неоднократно переходило из рук в руки. 15 мая бои закончились.

15 мая в 4 часа  утра командир 14-го армейского корпуса генерал фон Витерсгейм прибыл ко мне на  командный пункт, чтобы договориться о смене моего корпуса на предмостном  укреплении южнее Седана. После краткого обсуждения обстановки мы направились на  командный пункт 10-й танковой дивизии, расположенный под Бюльсоном. Командир  дивизии генерал Шааль находился в передовых подразделениях. Начальник штаба,  отличный командир подполковник барон фон Либенштейн доложил обстановку и  терпеливо ответил на многие каверзные вопросы нашего преемника. Чтобы смена  проходила в нормальных условиях, мы решили, что 10-я танковая дивизия и пехотный  полк "Великая Германия" до полной смены будут находиться в составе  14-й армейского корпуса. Мне пришлось ограничиться отдачей приказа 1-й и 2-й  танковым дивизиям.

10-я танковая  дивизия с приданным ей пехотным полком "Великая Германия" получила  задачу  обеспечить южный фланг 19-го  корпуса по линии: канал Дез-Арден, высоты в районе Стонн, излучина р. Маас  южнее Вильмонтри. Уже 15 мая она была усилена передовыми подразделениями 29-й  мотодивизии.

С командного  пункта 10-й танковой дивизии я поехал в Стонн в пехотный полк "Великая  Германия". Там французы начали атаку, и в настроении чувствовалась  некоторая нервозность, однако позиции, в конце концов, были удержаны. Затем я  направился на новый командный пункт корпуса в лес, расположенный у Сапонь-Фешер  уже на южном берегу Мааса. Ночь прошла, вопреки моим ожиданиям, очень  беспокойно, но это было вызвано не действиями противника, а трудностями,  создаваемыми нашим командованием. Командующий танковой группой Клейст приказал  приостановить наступление и ограничиться обороной предмостного укрепления. Я не  хотел и не мог согласиться с этим приказом, ибо он означал упущение момента  внезапности и полный отказ от уже достигнутого первоначального успеха. Поэтому  я связался сначала с начальником штаба танковой группы полковником Цейтцлером,  а когда мне с ним не удалось разрешить вопрос, то непосредственно с генералом  фон Клейстом. Я настаивал на отмене приказа о прекращении наступления. После  весьма оживленных и неоднократно прерываемых переговоров генерал фон Клейст  разрешил, наконец, продолжать наступление еще в течение суток, чтобы расширить  предмостное укрепление для размещения пехотного корпуса. Я коснулся в разговоре  миссии Генча и этим напомнил о "чуде на Марне" 1914 г. Вероятно, эта  мысль вызвала неприятное чувство у командования группы.

Довольный тем,  что завоевал право свободного маневрирования, я направился ранним утром 16 мая  в штаб 1-й танковой дивизии. Я ехал через Вандресс в Омон. Обстановка на фронте  была еще не совсем ясной. Было лишь известно, что ночью шли упорные бои вокруг  Бувельмона. Значит, на Бувельмон! На улице  горящего поселка я встретил командира полка  подполковника Балка, доложившего о событиях ночи. Войска не имели настоящего  отдыха с 9 мая и поэтому чувствовали сильную усталость. Боеприпасы были на  исходе. Солдаты на переднем крае спали в окопах. Сам Балк в спортивной  непромокаемой куртке и с суковатой палкой в руке рассказал мне, что захватить  ночью деревню удалось только потому, что он на предложение своих офицеров  прекратить наступление ответил: "Тогда я один захвачу деревню!" - и  двинулся вперед. Его люди последовали за ним. Запыленное лицо Балка и  воспаленные глаза говорили о том, что ему пришлось пережить тяжелый день и  бессонную ночь. За этот бой он получил рыцарский крест. Противник - хорошая  нормандская пехотная дивизия и бригада спаги[19] - сражался очень мужественно.  Его пулеметы держали под огнем всю улицу деревни. Правда, артиллерийский огонь  противник уже некоторое время не вел. Балк разделял мое мнение, что  сопротивление противника парализовано.

В первой  половине дня к нам в руки попал трофейный французский приказ, если я не  ошибаюсь, подписанный самим генералом Гамеленом. В приказе говорилось:  "Пора, наконец, остановить поток германских танков!" Этот приказ еще  больше укрепил мое убеждение в том, что надо всеми силами продолжать  наступление, так как, очевидно, боеспособность французов серьезно беспокоила их  верховное командование. Теперь только бы двигаться без промедлений, без  остановок!

Я приказал  построить людей поротно и зачитал им трофейный приказ, объяснив его значение и  подчеркнув важность немедленного продолжения наступления; затем я поблагодарил  солдат и офицеров за боевые успехи и потребовал собрать все силы, чтобы  окончательно закрепить победу. После всего  этого я отдал приказ разойтись по танкам и продолжать наступление.

Пелена, которая  держала нас в неведении, вскоре спала. Мы вышли на оперативный простор и в  быстром темпе начали преследование. В Пуа-Террон я встретил начальника штаба  2-й танковой дивизии подполковника фон Кваста, проинформировал его о  создавшемся положении и поехал в Новьон-Порсьен, а оттуда в Монкорне. По дороге  я обогнал маршевую колонну 1-й танковой дивизии. Солдаты воспрянули духом,  теперь они понимали, что этот прорыв - полная победа. Они встречали меня  радостными криками: "Молодчина, чудный парень!", "Наш  старик!", "Видел быстроходного Гейнца!" и т. д.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #34 : 03 Октябрь 2011, 18:32:42 »

На рыночной  площади Монкорне я встретил генерала Кемпффа, командира 6-й танковой дивизии  корпуса Рейнгардта, войска которого., форсировав Маас, вышли к, городу  одновременно с моими частями. Пришлось территорию города распределить между  тремя танковыми дивизиями - б-й, 2-й и 1-й, которые в своем непреодолимом  натиске на запад наводнили его улицы. У нас не было приказа группы относительно  разграничительной линии между корпусами, поэтому мы сразу же на месте  объединили все дивизии и начали продолжать наступление до последней капли  бензина. Мои передовые части достигли Марль и Дерси.

Между тем я  приказал сопровождавшим меня офицерам обыскать дома на базарной площади, и за  короткое время было собрано несколько сот пленных французов из различных  частей; по их глазам было видно, как удивило их наше внезапное появление.  Танковая рота противника, пытавшаяся прорваться в город с юго-запада, была  взята в плен. Она входила в дивизию генерала де Голля, которая, как нам было  известно, находилась в районе севернее Лаон. В маленькой деревушке Суаз  восточное Монкорне был развернут командный пункт корпуса и установлена связь с  1-й и 2-й танковыми дивизиями. О ходе боевых действий за день  и о наших намерениях возобновить 17 мая  преследование противника мы сообщили по радио в штаб танковой группы.
После блестящего  успеха 16 мая и успешных боев 41-го армейского корпуса мне и в голову не могло  прийти, что мои начальники по-прежнему думают закрепиться на предмостном  укреплении у Мааса и ожидать прибытия пехотного корпуса. Мною всецело овладела  идея, которую я высказал в марте на докладе у Гитлера, а именно, завершить  прорыв и не останавливаться до самого берега Ла-Манша. Я совершенно не мог себе  представить, что сам Гитлер, одобряющий смелый план наступления Манштейна и не  протестовавший против моего замысла осуществить прорыв, может испугаться  собственной смелости и остановить наступление. Однако я чудовищно заблуждался,  это стало мне ясно на следующее утро.

Утром 17 мая мне  сообщили из штаба танковой группы, что наступление должно быть остановлено, а я  должен явиться в 7 час. на посадочную площадку для личной беседы с генералом  фон Клейстом. Последний появился точно в назначенное время и, не ответив на мое  приветствие, начал резко упрекать меня в том, что я игнорирую замыслы  верховного командования. Он не обмолвился ни одним словом относительно успехов  моих войск. Когда первая буря миновала и наступило затишье, я попросил, чтобы  меня сняли с командования. Генерал фон Клейст удивился, затем кивнул головой и  приказал мне передать командование корпусом старшему после меня командиру. На  этом наш разговор был закончен. Я направился на командный пункт, вызвал  генерала Фейеля и передал ему командование корпусом.

Затем я доложил  по радио в штаб группы армий Рундштедта, что после передачи командования я в  середине дня прибуду на доклад. Очень скоро оттуда мне поступило указание  остаться на своем командном пункте и ждать прибытия генерал-полковника Листа,  командующего 12-й армией, наступавшей за моим  корпусом, которому было поручено уладить этот конфликт. До прибытия  генерал-полковника Листа был отдан приказ приостановить продвижение всех  частей. Возвратившийся к нам майор Венк был обстрелян в пути французскими  танками и ранен в ногу. Генерал Фейель прибыл на командный пункт и был введен в  курс дела. Во второй половине дня прибыл генерал-полковник Лист и спросил, что,  собственно, у нас происходит. Я объяснил ему. Он отменил именем генерал-полковника  фон Рундштедта распоряжение о снятии меня с должности и заявил, что приказ о  прекращении наступления отдан главным командованием сухопутных сил, а поэтому  должен быть выполнен. Он согласился с моими доводами относительно продолжения  наступления и поэтому разрешил мне от имени командования группы армий  "продолжать продвижение боеспособных разведывательных частей", однако  командный пункт корпуса должен оставаться на прежнем месте. Это уже был шаг  вперед. Я был весьма благодарен генерал-полковнику Листу за его вмешательство и  попросил уладить мой конфликт с генералом Клейстом. И вот я приступил к  продвижению "боеспособных разведывательных частей". Командный пункт  корпуса по-прежнему находился на старом месте в Суаз; я приказал проложить полевой  кабель между штабом корпуса и моим передовым командным пунктом, что избавляло  меня от необходимости вести переговоры по радио, которые могли быть перехвачены  радиоразведкой главного командования сухопутных сил или верховного командования  вооруженных сил.

Еще до получения  приказа остановить наступление 1-я танковая дивизия заняла утром 17 мая Рибемон  на р. Уаза и Креси на р. Сер. Передовые части 10-й танковой дивизии, снятой с  участка южнее Седана, достигли Фрайикур и Сольс-Монклен. Уже вечером 17 мая  удалось создать предмостное укрепление на р. Уаза у Муа.

18 мая в 9 час.  2-я танковая дивизия вышла к Сен-Кантен. Действовавшая левее 1-я танковая  дивизия также в этот день форсировала Уазу и продвигалась в направлении на  Перонн. 10-я танковая дивизия следовала уступом слева за передовыми дивизиями  также на Перонн. Утром 19 мая 1-й танковой дивизии удалось создать у города  предмостное укрепление на р. Сомме. Несколько французских штабов, прибывших в  Перонн для рекогносцировки, попали прямо к нам в плен.

Передовой  командный пункт корпуса перешел в Виллеле-Сек.

19 мая мы прошли  поля сражений первой мировой войны на Сомме. Во время наступления севернее р.  Эн, Сер и Соммы обеспечение открытого левого фланга первоначально возлагалось  на фланговое прикрытие, состоявшее из подразделений разведчиков, истребителей  танков и саперов. Угроза с фланга была незначительной; еще 16 мая мы знали о  наличии французской бронетанковой дивизии, новом соединении генерала де Голля,  которое, как уже упоминалось, впервые вступило в бой под Монкорне. Де Голль  подтвердил наши данные через несколько дней. 18 мая несколько танков из его  дивизии подошли на 2 км к моему передовому командному пункту в Ольнонском лесу,  охраняемому лишь несколькими 20-мм зенитными пушками. Я пережил пару часов в томительной  неизвестности, пока эти грозные гости не повернули обратно. Было известно также  о французской резервной армии силой около восьми пехотных дивизий, которая  формировалась в районе Парижа. Мы не предполагали, что генерал Фрер выступит  против нас, пока мы сами продолжаем движение. По французским принципам ведения  боя, он должен был ждать точных сведений о местонахождении противника. Значит,  речь шла о том, чтобы держать его в неведении; это лучше всего достигалось  непрерывным наступлением.

Вечером 19 мая  19-й армейский корпус вышел на линию Камбре, Перонн, Ам.

По моему  расчету, 1-я танковая дивизия могла быть готова к наступлению на Амьен к 9  часам. Я заказал себе машину на 5 час., так как хотел быть свидетелем этого  исторического акта. Офицеры моего штаба считали, что я хочу выехать слишком  рано, и советовали мне отсрочить выезд, но я настоял на своем и оказался прав.

Когда 20 мая в 8  час. 45 мин. я прибыл на северную окраину Амьена, 1-я танковая дивизия  готовилась перейти в наступление. По пути я убедился, что 10-я танковая дивизия  находится в Перонне, и узнал интересные подробности о том, как проходила смена  1-й танковой дивизии. Части 1^й танковой дивизии, оборонявшие предмостное  укрепление, были отведены, не дожидаясь прибытия смены, так как командовавший  ими подполковник Балк не хотел упустить момент наступления на Амьен, которое он  считал важнее обороны предмостного укрепления. Сменявший его полковник Ландграф  был чрезвычайно возмущен таким легкомыслием, но Балк ответил на его упреки:  "Ну, что ж, овладейте этим плацдармом еще раз. Мне же пришлось его  захватывать!" К счастью, противник предоставил Ландграфу время без боя  снова овладеть оставленным плацдармом. Я объехал с юга Альбер, еще находившийся  в руках противника, и направился на Амьен, встречая на пути бесчисленные  колонны беженцев.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #35 : 03 Октябрь 2011, 18:36:37 »

Наступление 1-й  танковой дивизии развивалось успешно, и к середине дня город и плацдарм  глубиной примерно 7 км были в наших руках. Я быстро осмотрел захваченную  местность и город, особенно прекрасный собор, и быстро направился по дороге в  Альбер, где предполагал найти 2-ю танковую дивизию. Я ехал навстречу потоку  наступающих войск и беженцев. В немецкие походные колонны вклинилось много  машин противника, водители которых надеялись остаться незамеченными в густой  пыли, добраться до Парижа и избежать плена. За короткое время я взял в плен 15  англичан.

В Альбер я  встретил генерала Фейель. 2-я танковая дивизия захватила на учебном плацу  английскую батарею, которая была вооружена только учебными снарядами, ибо никто  не ожидал нашего появления. Военнопленные разных национальностей заполнили  площадь и улицы города. Опасения 2-й танковой дивизии, что наступление придется  приостановить из-за нехватки горючего, вскоре рассеялись. Дивизия получила  приказ достичь сегодня же Абвиля: К 19 час. она выполнила его, пройдя через  Дуллан, Бернавиль. Боме, Сен-Рикье. Правда, наши самолеты ставили эту дивизию в  невыгодное положение, подвергая ее время от времени бомбардировке. После того  как я посетил командира 2-й танковой бригады полковника фон Притвитца,  отличавшегося большой подвижностью, и убедился, что он выступает на Абвиль, я  направился в Керье, северо-восточное Амьена, куда был перемещен штаб корпуса.  Здесь нас атаковали наши же самолеты. Это был столь недружественный акт, что  наша зенитная артиллерия открыла ответный огонь и достала одну такую  невнимательную птичку. Оба летчика выпрыгнули с парашютом и вскоре сидели  передо мной и с неприятным удивлением глядели друг на друга. Когда закончилась  первая, мучительная часть беседы, я подкрепил молодых людей стаканом  шампанского. К сожалению, они разбили только что прибывшую новую  разведывательную бронемашину.

Еще в эту же  ночь батальон Шпитта из 2-й танковой дивизии вышел через Нуаель к  Атлантическому побережью. Это было первое немецкое подразделение, пробившееся к  океану.

Вечером этого  знаменательного дня мы не знали, в каком направлении нам придется продолжать  наступление; танковая группа Клейста также не получила приказа о дальнейшем  ведении операции. День 21 мая был потерян в ожидании приказа. Я использовал  этот день для посещения переправ через Сомму, предмостных укреплений у Абвиля.  По дороге я спросил у своих  солдат, как  они расценивают проведенные операции. "Очень хорошо, - ответил австриец из  2-й танковой дивизии, - но два дня мы потратили попусту". К сожалению, он  был прав.

Овладение  побережьем Ла-Манша

21 мая пришел  .приказ продолжать наступление на север с задачей овладеть портами Ла-Манша. Я  хотел направить 10-ю танковую дивизию через Эден, Сент-Омер на Дюнкерк, 1-ю  танковую дивизию - на Кале и 2-ю танковую дивизию - на Булонь, но вынужден был  изменить свой план, так как в б час. 22 мая получил приказ командования  выделить 10-ю танковую дивизию в резерв танковой группы. Следовательно, в моем  распоряжении для наступления 22 мая остались лишь 1-я и 2-я танковые дивизии. К  сожалению, моя просьба в целях быстрого овладения портами Ла-Манша оставить мне  все три дивизии не была удовлетворена. С тяжелым сердцем мне пришлось  отказаться от немедленного наступления 10-й танковой дивизии на Дюнкерк, 1-я  танковая дивизия вместе с прибывшим из Седана пехотным полком "Великая  Германия" направлялась теперь через Саме, Девр на Кале, 2-я танковая  дивизия наступала вдоль побережья на Булонь.

21 мая севернее  нас произошло интересное событие: английские танки сделали попытку пробиться по  направлению к Парижу. Под Арраом они натолкнулись на еще необстрелянную в то  время дивизию СС "Мертвая голова" и вызвали панику в ее рядах.  Пробиться они не пробились, но некоторым образом повлияли на настроения штаба  танковой группы фон Клейста, который вдруг стал проявлять нервозность. На  солдат это влияние не распространилось. 21 мая 41-й армейский корпус силами 8-й  танковой дивизии достиг Эден, 6-я танковая дивизия заняла Буасл.

Утром 22 мая  началось наступление. В 8 час. был пересечен рубеж р. Оти в северном  направлении. Продвижение на север не могло проходить всеми силами 1-й и 2-й  танковых дивизий, так как обе дивизии и особенно 2-я танковая дивизия должны  были оставить гарнизоны для обороны соммских предмостных укреплений, пока их не  сменят части наступавшего за нами 14-го армейского корпуса генерала фон  Витерсгейма, с которым мы уже познакомились под Седаном, когда он выполнял  аналогичную миссию.

22 мая под  Девром, Саме и южнее Булони начались ожесточенные бои. Против нас действовали  главным образом французы, но были и англичане, бельгийцы и даже некоторые  отбившиеся от своих частей голландцы.

Противник был  отброшен, но его авиация действовала энергично, бомбардировала и обстреливала  наши войска, чего нельзя было сказать о нашей авиации. Оперативные аэродромы  были расположены далеко от района боевых действий, авиация, по-видимому, не  могла быстро перебазироваться на передовые аэродромы. Несмотря на все это, нам  удалось ворваться в Булонь.

Командный пункт  корпуса был переведен в Рекс. Теперь 10-я танковая дивизия снова входила в  состав корпуса. Я решил немедленно повернуть на Дюнкерк 1-ю танковую дивизию,  подошедшую уже вплотную к Кале, а 10-ю танковую дивизию, двигавшуюся за ней из  района Дуллан, направить через Сааде на Кале, с захватом которого еще можно  было не спешить. В полночь я отдал по радио 1-й танковой дивизии следующий  боевой приказ: "Развернуться в боевой порядок севернее р. Конш до 7.00  23.5, 10-я танковая дивизия следует во втором эшелоне, 2-я танковая дивизия  ведет бои в Булони. Части этой дивизии 23.5 следуют через Маркизе на Кале. 1-й  танковой дивизии достигнуть линии Одрюкк, Ардр, Кале, затем повернуть на восток  и продвигаться в восточном направлении через Бурбур, Виль, Гравлин на Берг и  Дюнкерк. Южнее наступает 10-я танковая дивизия. Выполнение приказа по паролю  "Выступление - восток". После этого начать выступление в 10.00".

Рано утром 23  мая был передан приказ с паролем: "Выступление - восток - 10.00.  Продвижение южнее Кале на Сен-Пьер-Брук и Гравлин".

23 мая 1-я  танковая дивизия с боями начала продвигаться по направлению на Гравлин, 2-я  танковая дивизия вела в это время бои за Булонь. Штурм города носил  своеобразный характер, так как старые городские каменные стены долгое время  мешали нашим танкам и пехоте проникнуть в город. С помощью приставных лестниц и  благодаря эффективной поддержке 88-мм зенитных пушек нам, наконец, удалось  преодолеть каменную стену вблизи собора и проникнуть в город. Начались бои в  порту, в ходе которых огнем танков один английский торпедный катер был потоплен  и несколько других повреждено.

24 мая 1-я  танковая дивизия достигла канала Аа между Ольк и побережьем и захватила  предмостные укрепления у Ольк, Сен-Пьер-Брук, Сен-Никола и Бурбур; 2-я танковая  дивизия вела бои по очищению Булони; 10-я танковая дивизия главными силами  вышла на рубеж Девр, Саме.

Корпусу был  придан полк лейб-штандарт "Адольф Гитлер". Я поставил ему задачу  действовать в прибрежной полосе, чтобы увеличить стремительность наступления  1-й танковой дивизии на Дюнкерк, 2-я танковая дивизия получила приказ вывести  из Булони все свободные части и направить их к прибрежной полосе, 10-я танковая  дивизия блокировала Кале и начала готовиться к штурму старой морской крепости.  Во второй половине дня я посетил дивизию и приказал продвигаться планомерно,  чтобы уменьшить потери. Для действий 25 мая дивизия была усилена тяжелой  артиллерией, которую можно было снять с участка Булони.

41-й армейский  корпус Рейнгардта создал у Сент-Омер предмостное укрепление на р. Аа.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #36 : 03 Октябрь 2011, 18:38:56 »

Роковой  приказ Гитлера - прекратить наступление

В этот день  произошло вмешательство верховного командования в проведение операции,  оказавшее пагубное влияние на весь ход войны. Гитлер остановил левое крыло  германской армии на р. Аа. Переправа через реку была запрещена. Причину нам не  указали. В приказе верховного командования говорилось: "Дюнкерк  предоставить авиации. Если овладение Кале натолкнется на трудности, то и этот  город также предоставить авиации". Содержание приказа я передаю по памяти.  Мы лишились дара речи. Но нам трудно было противоречить приказу, не зная  причин, которые заставили его отдать. Итак, танковые дивизии получили приказ:  "Удерживать побережье Ла-Манша. Перерыв в операциях использовать для  ремонта машин".

Активная  деятельность авиации противника не встречала отпора с нашей стороны.

Утром 25 мая я  направился к побережью, чтобы разыскать там штаб полка лейб-штандарт и  убедиться в выполнении приказа о прекращении наступления. Прибыв туда, я  увидел, что полк лейб-штандарт переправляется через Аа. На другом берегу реки  виднелся большой холм высотой 72 м, который господствовал над всей окружающей  болотистой низменностью. Там, в развалинах старой крепости, я нашел командира  полка лейб-штандарт Зеппа Дитриха. На мой вопрос, почему не выполнен приказ, он  ответил, что высота "стояла у всех поперек горла", и поэтому он, Зепп  Дитрих, решил 24 мая овладеть ею. Полк лейб-штавдарт и действовавший слева от  него пехотный полк "Великая Германия" продвигались в направлении на  Ворму, Берг. Несмотря на такое благоприятное развитие  наступления, я подтвердил на месте приказ фюрера,  однако приказал подтянуть 2-ю танковую дивизию, чтобы в случае необходимости  поддержать продвижение.

В этот день  Булонь полностью перешла в наши руки. 10-я танковая дивизия уже начала бои за  крепость Кале. Английский комендант бригадир Николсон дал лаконичный ответ на предложение капитулировать: "The answer is no, as it is  the British army's duty to fight as it is the German's"[20] .

26 мая 10-я  танковая дивизия овладела Кале. В середине дня я прибыл на командный пункт  дивизии и спросил ее командира генерала Шааля, намерен ли он, как было  приказано, предоставить крепость авиации. Он дал отрицательный ответ, так как  считал, что бомбардировать толстые каменные стены и земляные покрытия старых  крепостных сооружений бесполезно и нет смысла ради бомбардировки покидать уже  занятые позиции на подходах к крепости, которые придется брать снова. Я мог  только согласиться с его мнением. В 16 час. 45 мин. англичане капитулировали.  Мы захватили 20 тыс. пленных, из которых 3-4 тыс. были англичане, остальные -  французы, бельгийцы и голландцы, в основной своей массе не желавшие воевать,  из-за чего англичане держали их запертыми в подвалах.

В Кале впервые  после 17 мая я встретился с генералом фон Клейстом и получил от него  благодарность за успешные действия моих войск.

В этот день мы  снова попытались продолжить наступление в направлении на Дюнкерк и замкнуть  кольцо вокруг этой морской крепости. Но вот снова полетели приказы, требующие  приостановиться. И перед самым Дюнкерком мы были остановлены! Мы наблюдали за  действиями нашей авиации. Но мы также видели и морские суда всех типов и  классов, на которых англичане эвакуировались из Дюнкерка.

В этот день мой  командный пункт посетил генерал фон Витерсгейм с тем, чтобы подготовить смену  19-го армейского корпуса 14-м армейским корпусом. Передовая дивизия этого  корпуса - 20-я мотодивизия - была подчинена мне и введена в бой справа от полка  лейб-штандарт "Адольф Гитлер". Еще до переговоров относительно смены  произошел интересный инцидент. Командир полка лейб-штандарт Зепп Дитрих на пути  к линии фронта попал под пулеметный огонь англичан. засевших в отдельном доме в  нашем тылу. Машина Зеппа Дитриха загорелась, но сам он вместе с сопровождавшими  его офицерами успел укрыться в кювете. Дитрих заполз со своим адъютантом в  трубу, проходившую под переездом дороги, и для того, чтобы предохранить себя от  стекавшего в окоп горящего бензина из машины, вымазал лицо и руки мокрой  глиной. Мы приняли просьбы о помощи, передаваемые радиостанцией, следовавшей за  командирской машиной, и поручили продвигавшемуся на этом участке 3-му полку 2-й  танковой дивизии освободить Дитриха. Вскоре он появился на моем командном  пункте весь вымазанный в глине; к сожалению, ему пришлось выслушивать насмешки.

Только 26 мая в  середине дня Гитлер разрешил продолжать наступление на Дюнкерк, но уже было  поздно ожидать крупного успеха.

В ночь с 26 на  27 мая корпус снова начал наступление. 20-я мотодивизия, которой были приданы  полк лейб-штандарт "Адольф Гитлер" и пехотный полк "Великая  Германия", усиленная тяжелой артиллерией, получила задачу наступать на  Ворму. 1-й танковой дивизии было приказано, действуя с правого фланга,  присоединиться к наступающим войскам для развития успеха.

Пехотный полк  "Великая Германия" при эффективной поддержке 4-й танковой бригады из  состава 10-й танковой дивизии достиг своей цели - высоты Крошти-Питгам.  Танковый разведывательный  батальон 1-й  танковой дивизии занял Брукер. Было замечено усиленное движение морских  транспортов противника из Дюнкерка через пролив.

До 28 мая мы  вышли к Ворму и Бурбур. 29 мая 1-я танковая дивизия овладела Гравлином. Однако  захват Дюнкерка произошел без нашего участия, 19-й армейский корпус был сменен  29 мая 14-м армейским корпусом.

Эта операция  была бы проведена значительно быстрее, если бы верховное командование не  останавливало несколько раз войска 19-го армейского корпуса и не препятствовало  его успешному продвижению. Очень трудно сказать, какой оборот приняла бы война,  если бы тогда под Дюнкерком удалось взять в плен экспедиционные войска Англии.  Во всяком случае, дальновидная дипломатия могла бы извлечь большую пользу из  такого военного успеха. К сожалению, эта возможность из-за нервозности Гитлера  была утрачена. Впоследствии, мотивируя свое решение остановить наступление  моего корпуса, он говорил, что территория Фландрии с ее многочисленными  каналами якобы непригодна для действий танков. Это объяснение нельзя признать  удовлетворительным.

26 мая я выразил  чувство благодарности своим отважным войскам в нижеследующем приказе по  корпусу:

"Солдаты  19-го армейского корпуса!

17 боевых дней в  Бельгии и Франции остались позади. Путь ровно в 600 км отделяет нас от границы  Германии. Мы вышли на побережье Ла-Манша и Атлантического океана. Вы преодолели  на этом пути бельгийские укрепления, форсировали р. Маас, прорвали "линию  Мажино" на историческом поле боя под Седаном, овладели важными высотами в  районе Стони, затем стремительно прошли через Сен-Кантен и Перонн и с боями  вышли на нижнюю Сомму у Амьена и Абвиля. Вы увенчали свои боевые подвиги  захватом побережья Ла-Манша с морскими крепостями Булонь и Кале.

Я требовал от  вас отказа от сна в течение двух  суток.  Вы держались 17 дней. Я приказывал сражаться, невзирая на угрозу с флангов и  тыла. Вы никогда не проявляли колебаний. С достойной подражания уверенностью в  своих силах и с верой в осуществление стоявших перед вами задач вы  самоотверженно выполняли каждый приказ.

Германия  гордится своими танковыми дивизиями, и я счастлив, что являюсь вашим  командиром.

Мы чтим память  наших погибших товарищей. Мы уверены, что жертвы принесены не напрасно. Теперь  будем готовиться к новым подвигам. Да здравствует Германия и наш фюрер Адольф  Гитлер!

Подпись:  Гудериан".
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #37 : 03 Октябрь 2011, 18:40:11 »

Уинстон Черчилль  в своих воспоминаниях о второй мировой войне (т. II, стр. 100 и последующие,  немецкого издания И. П. Тота) высказал предположение, что Гитлер, остановив  наступление танковых частей на Дюнкерк, хотел дать Англии возможность заключить  мир или хотел улучшить перспективы для Германии на заключение выгодного мира с  Англией. Ни в то время, ни позднее я не встречался с фактами, которые могли бы  подтвердить это мнение. Несостоятельно также и другое предположение Черчилля,  что танковые части якобы были остановлены по решению Рундштедта. Как участник  этих боев я могу заверить, что хотя героическое сопротивление Кале заслуживает  всяческого признания, но оно не оказало никакого влияния на ход боевых действий  под Дюнкерком. Напротив, правильным является предположение, что Гитлер и прежде  всего Геринг считали, что превосходства немецкой авиации вполне достаточно для  воспрещения эвакуации английских войск морем. Гитлер заблуждался, и это  заблуждение имело опасные последствия, ибо только пленение английской  экспедиционной армии могло бы укрепить намерение Великобритании заключить мир с  Гитлером или повысить шансы на успех возможной операции по высадке десанта в  Англии.

Во Фландрии я  получил известие о ранении моего старшего сына. К счастью, это ранение было не  опасно для жизни. Второй мой сын был награжден во Франции железными крестами II  и I класса. Он воевал в разведывательном батальоне танковой дивизии, однако  остался жив и даже невредим.

20 мая генерал  Кирхнер получил рыцарский крест. За ним 3 июня награды получили генерал Фейель,  полковник Фишер (10-я танковая дивизия), подполковник Балк (1-я танковая  дивизия), обер-лейтенант Этцольд (мотоциклетный батальон), лейтенант Ганвау-ер  (80-й пехотный полк) и фельдфебель Рубарт (саперный батальон 10-й танковой  дивизии). Позднее еще некоторые офицеры и солдаты получили награды.

Выход к  швейцарской границе

28 мая Гитлер приказал  создать танковую группу под моим командованием. 1 июня штаб корпуса  переместился в Синиле-Пти, юго-западнее Шарльвиля, чтобы подготовиться к  продолжению кампании. Затем в первые дни июня в районе юго-западнее Шарльвиля  была образована "танковая группа Гудериана". Штаб группы был создан  из офицеров штаба 19-го армейского корпуса. Испытанный офицер полковник Неринг  остался начальником штаба, майор Байерлейн - начальником оперативного отдела,  подполковник Рибель - начальником отдела личного состава. В состав танковой  группы вошли: 39-й армейский корпус (генерал Шмидт) в составе 1-й и 2-й  танковых дивизий и 29-й мотодивизии, 41-й армейский корпус (генерал Рейнгардт)  в составе 6-й и 8-й танковых дивизий и 20-й мотодивизии, а также несколько  частей, непосредственно подчиненных командованию группы. Сама танковая группа  была подчинена 12-й армии генерал-полковника Листа,

Марш в новые районы  сосредоточения прошел  успешно. Особенно  хорошо совершили марш 1-я и 2-я танковые дивизии, двигавшиеся от побережья.  Общая длина маршрута составляла 250 км, однако из-за обходов и объездов,  которые приходилось делать, так как многие мосты были разрушены, пришлось  пройти примерно на 100 км больше. Сказывались также сильная усталость людей и  изношенность материальной части. К счастью, удалось предоставить войскам  несколько дней на отдых и на ремонт материальной части.

В результате  столь удачно прошедшего первого периода кампании на западе все вооруженные силы  противника в Голландии, Бельгии и в Северной Франции были парализованы. Фронт  на юге был открыт. В этой обстановке удалось уничтожить главные силы танковых и  моторизованных войск противника. В предстоявшем втором периоде кампании  основная задача заключалась в том, чтобы разгромить остатки французских  сухопутных сил, всего около 70 дивизий, включая две английские дивизии, а затем  заключить выгодный мир - так, по крайней мере, мы думали в то время.

Сосредоточение и  развертывание войск для продолжения кампании проходили быстрее .на правом  фланге, на р. Сомме, чем в центре, на реках Сер и Эн. Поэтому наступление  армейской группы фон Бока можно было начать уже 5 июня, в то время как  наступление армейской группы фон Рундштедта намечалось на 9 июня.

Действуя в  составе армейской группы фон Рундштедта, 12-я армия получила задачу форсировать  р. Эн и канал Эн между Шато-Порсьен и Атиньи и затем продвигаться в южном  направлении. Форсирование реки и канала, идущего параллельно реке, в восьми  пунктах должны были осуществить пехотные корпуса. После создания предмостных  укреплений и наведения мостов танковые дивизии моей группы должны были через  боевые порядки пехоты перейти в наступление, выйти на оперативный простор и, в  зависимости от обстановки, двигаться или на Париж, или на Лангр, или на  Верден. Мне была поставлена задача выйти на  плато Лангр, где я должен был получить приказ на последующее наступление.

Я попросил  командующего 12-й армией разрешить мне заранее выдвинуть дивизии вперед к  назначенным местам переправ и самостоятельно форсировать р. Эн. Я боялся, что  во время прохождения через боевые порядки и тылы пехотных корпусов с их  большими обозами на дорогах создадутся пробки, что может затруднить управление  дивизиями. Но командующий хотел сохранить танковые дивизии для завершения  прорыва и поэтому отклонил мою просьбу. Итак, танковая группа заняла исходное  положение за пехотными корпусами с таким расчетом, чтобы четырьмя танковыми  дивизиями перейти р. Эн по восьми мостам как только будет закончено их  наведение. Обе мотодивизии должны были наступать за танковыми дивизиями своих  корпусов. Условием успешного осуществления этого плана являлось удачное  форсирование реки пехотными корпусами и создание предмостных укреплений.

8 июня командный  пункт танковой группы был переведен в Беньи.

 9 июня, в первый день  наступления 12-й армии, я направился на наблюдательный пункт, расположенный  немного северо-восточное Ретель, чтобы лично наблюдать за продвижением пехоты и  не упустить момента выступления. Пробыв на наблюдательном пункте с 5 до 10 час.  и ничего не заметив, я послал своих офицеров для поручений к ближайшему мосту в  боевые порядки пехоты, приказав им выяснить, удалось ли форсировать р. Эн. К 12  час. с участка фронта Ретель я получил боевое донесение, в котором говорилось,  что наступление на участке Ретель успеха не имело. Мои наблюдателе с других  участков фронта сообщили, что только у Шато-Порсьен удалось создать небольшое  предмостное укрепление глубиной от одного до двух километров. Я установил связь  с моим другом начальником штаба армии генералом Макензеном и попросил его  доложить командующему, что я предлагаю в связи с создавшейся обстановкой  подтянуть танки ночью на это единственное предмостное укрепление, чтобы утром  следующего дня осуществить прорыв на этом участке. Затем, посетив штаб 3-го  армейского корпуса генерала Гаазе, где я получил краткую информацию об  обстановке, я направился в Шато-Порсьен. Возвращаясь с предмостного укрепления,  я встретил севернее населенного пункта Шато-Порсьен командира 39-го армейского  корпуса генерала Шмидта и генерала Кирхнера и обсудил с ними порядок переброски  1-й танковой дивизии на предмостное укрепление. Дивизия должна была выступить с  наступлением сумерек.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #38 : 03 Октябрь 2011, 18:41:23 »

Вскоре я  встретился с командующим армией генерал-полковником Листом, который, выехав с  северного участка фронта, проезжал через район расположения 1-й танковой  дивизии и, к своему неудовольствию, заметил, что отдельные танкисты были без  мундиров, а некоторые купались в протекавшей поблизости речке. Он потребовал от  меня объяснения, почему войска еще не выступили на предмостные укрепления.  Основываясь на своих личных только что полученных впечатлениях, я возразил, что  продвижение невозможно, пока не будут созданы и в достаточной мере расширены  предмостные укрепления, и что отсутствие предмостных укреплений не должно  ставиться в вину танковым войскам. Генерал-полковник Лист немедленно пожал мне  руку, показав характерные для него рыцарские манеры, и спокойно начал  беседовать со мной о продолжении наступления.

После короткого  пребывания на командном пункте группы я снова направился в Шато-Порсьен к  предмостному укреплению, чтобы проследить за выдвижением моих танков и  согласовать вопросы взаимодействия с командиром пехотной дивизии. Я встретил  там генерала Лоха (17-я пехотная дивизия) и согласовал осуществление  задуманного плана. До часа ночи я пробыл на передовой, поблагодарил раненых  танкистов и  разведчиков, ожидавших у  моста эвакуации в тыл, за их мужественное поведение в бою и поехал на свой  командный пункт в Беньи, чтобы отдать приказ на дальнейшие действия.

В течение второй  половины дня удалось создать два небольших предмостных укрепления западнее и  восточнее Шато-Порсьен, что позволило 2-й танковой дивизии и следовавшим за ней  частям 1-й танковой дивизии форсировать реку.

Наступление моих  танков должно было начаться 10 июня в б час. 30 мин. В назначенное время я  выехал в боевые порядки и заставил двигаться вперед батальоны 1-й пехотной  бригады, которые находились слишком далеко в тылу. К моему удивлению, меня  узнали в пехотных частях на переднем крае. Вскоре я выяснил, что нахожусь в  55-м полку, который в свое время дислоцировался в Вюрцбурге. Офицеры и  унтер-офицеры этого полка знали меня еще с того времени, когда я был командиром  2-й танковой дивизии, также дислоцировавшейся в этом прекрасном, к сожалению,  теперь полностью разрушенном городе. Они сердечно приветствовали меня.  Наступление танков и пехоты началось одновременно и согласованно.

Наступающие  войска быстрым темпом прошли через Авансон и Таньон и двинулись к Нефлизу на р.  Ретурн. На открытой местности танки почти не встречали сопротивления, так как  новая французская тактика основное значение придавала обороне населенных  пунктов и лесных массивов, отказываясь от обороны открытой местности. В  деревнях наша пехота, встречая упорное сопротивление противника, должна была  вести бои за отдельные дома и брать баррикады. В то же время танки, которых  беспокоил лишь малоэффективный огонь французской тяжелой артиллерии,  расположенной в тылу, за продолжавшим еще держаться фронтом у Ретеля,  прорвались к р. Ретурн и форсировали эту заболоченную реку у Нефлиза. 1-я  танковая дивизия продолжала наступление по обоим берегам  р. Ретурн. Южнее реки наступала 1-я танковая  бригада, севернее действовала пехота Балка. Примерно в середине дня, когда мы  подошли к Жюнивилю, крупные танковые силы противника начали контратаку. Южнее  Жюнивиля завязался танковый бой, закончившийся примерно через два часа нашей  победой. Во второй половине дня мы овладели Жюнивилем. Во время боя Балк лично  захватил французское полковое знамя. Противник отошел на Ла-Невиль. Во время  танкового боя я тщетно пытался подбить огнем французской трофейной 47-мм  противотанковой пушки французский танк "Б"; все снаряды отскакивали  от толстых броневых стенок, не причиняя танку никакого вреда. Наши 37- и 20-мм  пушки также не были эффективными против этой машины. Поэтому мы вынуждены были  нести потери.

В конце дня  севернее Жюнивиля вновь завязались упорные бои с французскими танками,  начавшими контратаку из Аннель на Перт; эти танки были отброшены.

Между тем 2-я  танковая дивизия форсировала западнее Шато-Порсьен р. Эн и начала продвижение  на юг. К вечеру она достигла линии Удилькур, Сент-Этьен. Корпус Рейнгардта, не  успевший форсировать р. Эн в назначенном для него пункте, переправился через  реку вслед за 1-й танковой дивизией. Рассчитывали, что взятие Жюнивиля вскоре  заставит противника прекратить сопротивление у Ретеля, в результате чего корпус  получит свободу действий.

Командный пункт  группы находился в лесу Севи-ньи на р. Эн, юго-восточнее Шато-Порсьен. На ночь  я направился туда. Смертельно усталый, не сняв даже головного убора, я бросился  на охапку соломы и тотчас же уснул. Заботливый Рибель распорядился поставить  надо мной палатку и выставил около нее часового, чтобы дать мне возможность  поспать хотя бы в течение трех часов.

Утром 11 июня я  прибыл в район Ла-Невиль, где  наступала  1-я танковая дивизия. Балк показал мне захваченное им знамя. Наступление  проходило, как на учебном плацу: артиллерийская подготовка, продвижение танков  и пехоты, охват населенного пункта, прорыв в направлении на Бетеневиль -  населенного пункта, хорошо известного мне по первой мировой войне. На р. Сюипп  противник усилил сопротивление, но его атака силами пятидесяти танков,  вероятно, из состава 7-й французской легкой дивизии оказалась безрезультатной.  Мы взяли населенные пункты Норуа, Бен и Сен Илер-ле-Пти.

2-я танковая  дивизия достигла Эпуа, 29-я мотодивизия вышла к лесу юго-западнее этого  населенного пункта.

Продвигавшийся  слева от 39-го армейского корпуса 41-й армейский корпус Рейнгардта должен был  прежде, чем продолжать продвижение в южном направлении, отразить наступление  3-й механизированной и 3-й танковой дивизий французов, двигавшихся из района  Аргоннских гор на левый фланг корпуса.

Во второй  половине дня, возвращаясь на командный пункт группы, я узнал о намерении  Главнокомандующего сухопутными силами посетить танковую группу. Я встретил  генерал-полковника фон Браухича уже на командном пункте и доложил ему  обстановку на моем участке фронта и мои дальнейшие намерения. Новых указаний я  не получил. Вечером командный пункт был переведен в Жюнивиль.

12 июня  наступление продолжалось. Бой вел 39-й армейский корпус в составе 2-й танковой  дивизии, наступавшей на Шалон-сюр-Марн, 29-й мотодивизии и 1-й танковой  дивизии, наступавших на Витри-ле-Франсуа. 41-й армейский корпус должен был  наступать своим правым флангом через Сомм-Пи на Сюипп.

 Движение танков  затруднялось неослабевавшим напором пехоты, переправившейся вслед за танками  через р. Эн. Пехота на некоторых участках догнала ведущие бой танковые части и  из-за недостаточно  четкого разграничения  полос наступления перемешалась с ними. Все просьбы урегулировать порядок  движения, адресованные в штаб, были напрасны. На отдельных переправах через р.  Сюипп разыгрались неприятные инциденты между солдатами различных родов войск. И  пехота, и танки хотели сражаться в первом эшелоне. День и ночь маршировала  отважная пехота навстречу противнику. Утром в этот день мы преодолели плато  Шампань, знакомое мне с осени 1917 г. Я направился в только что прибывшую на  фронт 29-ю мотодивизию генерала барона фон Лангермана, которую я нашел на  северной окраине лагеря Мурмелон-ле-Гран. Командир дивизии, находившийся в  расположении разведывательного батальона, как раз отдавал приказ на наступление  на лагерь, занятый противником. Приказ был кратким и ясным.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #39 : 03 Октябрь 2011, 18:42:19 »

Все это вместе  взятое производило очень хорошее впечатление. Удовлетворенный всем виденным, я  мог ехать дальше в Шалон-сюр-Марн во 2-ю танковую дивизию. К моему прибытию  наши части уже достигли Шалон-сюр-Марн. Передовые разведывательные дозоры  прошли мост через Марну, но, к сожалению, не проверили сразу взрывные камеры,  несмотря на ясные указания, что в этом отношении следует действовать с особой  тщательностью. И вот когда наши солдаты почти перешли через мост, он взлетел в  воздух. Неоправданные потери.

Еще во время  моей беседы с генералом Фейелем относительно продолжения наступления меня  вызвали на командный пункт группы, чтобы встретить командующего армейской  группой генерал-полковника фон Рундштедта.

К вечеру 1-я  танковая дивизия достигла Бюсси-ле-Шато. Она двинулась на Этрепи на канале  Рейн-Марна.

Корпус  Рейнгардта в этот день вел оборонительные бои с противником, наступавшим от  Аргоннских гор в западном направлении. Я встретил дивизии корпуса во второй  половине дня в районе Машо и убедился в  целесообразности их действий. Суэн, Таюр и  Манр перешли в наши руки. На обратном пути на командный пункт группы - снова  столкновение с пехотными частями, пересекшими путь нашего продвижения. Снова я  напрасно просил штаб 12-й армии урегулировать движение.

Теперь танковая  группа стала ежедневно получать по нескольку противоречивых приказов,  требовавших то повернуть на восток, то продолжать продвижение на юг. Сначала мы  должны были захватить Верден, затем наступать в южном направлении, затем  повернуть на Сен-Мийель, затем снова продвигаться в южном направлении. Все эти  перемены испытал на себе только корпус Рейнгардта, так как корпус Шмидта я все  время продвигал на юг и таким образом обеспечивал постоянное продвижение в  одном направлений хотя бы половины танковой группы.

13 июня я посетил  корпус Рейнгардта (6-я и 8-я танковые дивизии), который все еще вел бои с  противником, наступавшим из районов Вердена и Аргоннских гор. К вечеру я прибыл  в 1-ю танковую дивизию, вышедшую у Этрепи к каналу Рейн-Марна. Командир 39-го  армейского корпуса приказал не форсировать канала. Об этом приказе я ничего не  знал; он был также не в моем вкусе. У Этрепи я спросил Балка, неутомимого  командира передового полка 1-й танковой дивизии, овладел ли он уже мостом через  канал. Он ответил утвердительно. Создал ли он предмостное укрепление? После  небольшой заминки он тоже ответил: да. Меня удивила сдержанность. Может ли  машина проехать на предмостное укрепление? Недоверчивый взгляд, нерешительное -  да. Стало быть, едем! На предмостном укреплении находились старательный офицер  инженерных войск лейтенант Бебер, который, рискуя жизнью, предотвратил  разрушение моста, и командир пехотного батальона капитан Экингер, овладевший  мостом и создавший предмостное укрепление. Я был обрадован тем, что мне  представляется возможность вручить  здесь  же обоим храбрым офицерам железный крест I класса. Затем я спросил Балка,  почему он не продвигается дальше; только в этот момент я узнал о приказе  командира 39-го армейского корпуса, требовавшем остановить наступление.  Удивительная сдержанность Балка объяснялась тем, что он на свой страх и риск  нарушил приказ и хотел избежать обвинений.

Снова стояли мы,  как и у Бувельмона, накануне завершения прорыва. Снова нельзя было терпеть  промедлений, остановок. Балк высказал свое впечатление о противнике: перед ним  находились цветные войска, оборонявшие канал при поддержке небольшого  количества артиллерии. Я отдал приказ немедленно наступать на Сен-Дизье и  обещал сам уладить дело с командиром дивизии и командиром корпуса. Итак, Балк  начал действовать. Я направился в штаб дивизии и распорядился начать  продвижение всей дивизией. Затем я ознакомил генерала Шмидта с моим приказом  1-й танковой дивизии.

Наконец, уже в  сумерках, проехав через расположение 29-й мотодивизии, подошедшей к каналу у  Брюссена, я натолкнулся севернее Витри-ле-Франсуа на 5-й разведывательный  батальон 2-й танковой дивизии. Здесь меня ознакомили с ходом наступления  дивизии.

14 июня в 9 час.  немецкие войска вступили в Париж. В полосе наступления танковой группы  Гудериана 1-я танковая дивизия еще ночью достигла Сен-Дизье. Французские  военнопленные принадлежали к 3-й танковой дивизии, 3-й североафриканской  дивизии и 6-й колониальной пехотной дивизии; солдаты производили впечатление  измотанных людей. Западнее 1-й танковой дивизии форсировали канал Рейн-Марна и  остальные части 39-го армейского корпуса. Корпус Рейнгардта вышел на канал у  Ревиньи восточнее Этрепи.

В середине дня  после совещания с командиром 1-й танковой дивизии я приехал в Сен-Дизье и на  площади увидел своего друга Балка сидящим на стуле. Он был  первым, кого я здесь встретил. Он рассчитывал  на спокойную ночь после всех треволнений последних суток. Но я должен был  сильно разочаровать его. Чем быстрее мы могли возобновить наше наступление, тем  большим должен был быть наш успех. Итак, Балк получил приказ незамедлительно  начать продвижение на Лангр. Вся 1-я танковая дивизия приступила к выполнению  этого приказа. Наступление продолжалось всю ночь, и к утру 15 июня старая  крепость капитулировала. 3000 военнопленных. 29-я мотодивизия была направлена  через Васси на Жюзенанкур, 2-я танковая дивизия - через Монтьер-ан-Де,  Сулен-Дюи на Бар-сюр-Об. Корпус Рейнгардта получал задачу наступать в южном  направлении.

Замысел главного  командования сухопутных сил повернуть танковую группу через Жюнивиль, Нешато на  Нанси уже был выражен в соответствующих приказах, однако в войска своевременно  поступили контрприказы.

Утром 16 июня я  направился в Лангр, прибыл туда примерно к середине дня и приказал 1-й танковой  дивизии наступать на Гре, Безансон, 29-й мотодивизии в направлении на р. Сона  юго-западнее Гре, 2-й танковой дивизии - на Тиль-Шатель. Восточное р. Марна  41-й армейский корпус продолжал наступать в южном направлении. Справа от меня  на Дижон продвигался 16-й армейский корпус группы Клейста. 1-я танковая дивизия  начала наступление в 13 час. В это время я вместе со своей небольшой  оперативной группой сидел в офицерской столовой, из сада которой открывался  красивый вид на восток. Я же был озабочен своим открытым и слишком растянутым  флангом, так как до меня стали доходить сведения, что с востока двигаются  французские войска. В течение второй половины дня 20-я мотодивизия генерала  Викторина достигла Лангра и, продвинувшись в направлении на Весуль, взяла на  себя обеспечение левого фланга. Западнее Лангра продвигалась 29-я мотодивизия.  Обстановка  прояснялась с каждым часом.  До вечера были захвачены Бар-сюр-Об, Гре, Бар-ле-Дюк.

В боях за город  Гре погиб его комендант генерал де Курзон.

Вечером  командный пункт группы был переведен в Лангр. Я не получил приказа главного командования  сухопутных сил о дальнейших задачах танковой группы и послал офицера связи  главного командования, находившегося при моем штабе, на самолете в штаб  главного командования с тем, чтобы он доложил о моем намерении продолжать  наступление по направлению к швейцарской границе.

Мы остановились  в Лангр в домах дружественного населения и после чрезвычайно напряженных,  последних дней наслаждались всеми удобствами.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #40 : 03 Октябрь 2011, 18:43:25 »

16 июня 1-й  танковой дивизии удалась захватить у Киттер, севернее Гре, неразрушенный мост и  переправиться через Сону. Наши самолеты несколько часов подряд бомбили этот  мост, задерживая переправу через реку. Это были, по всей вероятности, самолеты  группы армий Лееба, но мы не смогли установить связь с ними и разъяснить им их  ошибку. К счастью, потерь не было, 39-й армейский корпус достиг в середине дня  рубежа Безансон, Аванн; 41-й армейский корпус, направив свои танковые дивизии  за 20-й мотодивизией, овладел городами Пор-сюр-Соя, Весуль и Бурбон-ле-Бен.  Были взяты тысячи пленных, среди которых впервые в этой кампании оказались и  поляки. В Безансоне было захвачено 30 танков.

17 июня  полковник Неринг, мой неутомимый начальник штаба, собрал на небольшой террасе  между помещением штаба и стеной старой крепости всех офицеров штаба, чтобы  тепло поздравить меня с днем рождения. Он был счастлив, что мог связать свои  поздравления с донесением о выходе 29-й мотодивизии к швейцарской границе. Этот  успех был для всех нас очень большой радостью. Я немедленно направился в эту  дивизию, чтобы поздравить храбрые войска с этим знаменательным событием. Около  12 час. я прибыл в Понтарклие к генералу барону фон Лангерману, обогнав на  своем долгом пути основные силы дивизии, продолжавшие продвигаться вперед.  Всюду солдаты радостно поздравляли меня. На мое донесение о выходе к  швейцарской границе у Понтарклие Гитлер ответил запросом: "Ваше донесение  основано на ошибке. Имеется в виду, по всей вероятности, Понтайе на р.  Сона". И только мой ответ: "Никакой ошибки; Я сам нахожусь в  Понтарклие на швейцарской границе" - успокоил недоверчивое верховное  командование вооруженных сил.

Последовал визит  на границу, где я беседовал с некоторыми храбрыми начальниками разведывательных  групп, неутомимой деятельности которых мы были обязаны ценными сведениями о  противнике; среди них был чрезвычайно энергичный лейтенант фон Бюнау, которому,  к сожалению, позднее пришлось отдать свою жизнь за Германию.

Из Понтарклие я  отправил радиограмму 39-му армейскому корпусу, приказав немедленно повернуть на  северо-восток.

Это продвижение  имело своей целью установить связь с 7-й армией генерала Дольмана, которая  наступала из района Верхнего Эльзаса, и перерезать коммуникации, связывающие  французские войска, сосредоточенные в Эльзас-Лотарингии, с Францией. Этот  трудный поворот на 90 градусов был сделан с точностью, характерной для всех  маневров моих танковых дивизий. Хотя, согласно приказу, маршруты движения  дивизий пересекались, тем не менее марш прошел без затруднений. Я испытывал  чувство удовлетворения, когда вечером нашел в своем штабе распоряжение группы  армий Лееба, согласно которому моя танковая группа переподчинялась этой группе  и направлялась на Бельфор, Эпиналь. Мы могли доложить, что указанный маневр уже  осуществляется.

Шесть лет  спустя, находясь в Нюренбергской тюрьме, я оказался в одной камере с  фельдмаршалом Риттером фон Леебом. Однажды в этом мрачном месте у нас зашел  разговор о 1940 годе. Фельдмаршал Риттер фон Лееб никак не мог понять, каким  образом я так неожиданно быстро приступил к выполнению его приказа - наступать  на Бельфор, Эпиналь. И мне пришлось дать ему объяснения. Совпадение оперативных  взглядов командующих танковой группой и группой армий привело к принятию одного  и того же решения.


Ужиная в штабе,  расположенном в живописном населенном пункте Аванн у Безансона, над долиной р.  Дуб, я имел счастье повидаться с моим вторым сыном Куртом, который за несколько  дней до этого был переведен из разведывательного батальона 3-й танковой дивизии  в конвойный батальон штаба. Воспользовавшись командировкой, он заглянул в тот  день ко мне.

Около полуночи  мне позвонил начальник оперативного отдела 1-й танковой дивизии майор Венк и  доложил, что дивизия вышла к Монбельяр, достигнув тем самым цели, указанной ей  39-м армейским корпусом. Венк продолжал, что дивизия еще располагает  достаточным количеством горючего для продолжения наступления. Так как он не мог  связаться с командиром корпуса, то решил обратиться непосредственно ко мне,  чтобы попросить разрешения продолжать наступление на Бельфор. Само собой  разумеется, он получил желаемое разрешение: ведь я никоим образом не  намеревался делать остановку в Монбельяре.

Вероятно,  какое-то случайное обстоятельство заставило 39-й армейский корпус остановить  дивизии не в Бельфор, который был указан в моем приказе как конечный объект  наступления, а в другом промежуточном пункте. В решающий момент штаб корпуса  менял свое расположение, и поэтому дивизия не могла с ним связаться. Это была  история о "проездном билете" до конечной остановки. Момент  внезапности был использован полностью.

После короткого  отдыха утром 18 июня я направился в Бельфор. Между Монбельяром и Бельфором  вдоль шоссе  вытянулись французские  мотоколонны, уже капитулировавшие перед нашими войсками. Среди них было много  тяжелой артиллерии. У входа в старую крепость расположились тысячи пленных.  Однако на фортах не было немецких военных флагов и из города еще доносились  выстрелы. В Бельфоре на безлюдной и тихой площади я остановил связного  мотоциклиста из 1 -и танковой дивизии и попросил провести меня в штаб дивизии.  Проворный молодой человек проводил меня в отель "Париж", где  находился командир дивизии. Там меня встретил Венк. Мое появление в столь  ранний час сильно удивило его. Он доложил о моем прибытии командиру,  принимавшему ванну. Я хорошо понимал желание офицеров штаба привести себя в порядок  после горячки последних дней и использовал время до прихода Кирхнера, чтобы  снять пробу с завтрака, приготовленного для пленных французских офицеров. Затем  я приказал доложить обстановку. Дивизия овладела лишь частью города, а форты  все еще находились в руках французов. Были начаты переговоры, однако  капитулировать согласились лишь войска, занимавшие казармы. Гарнизоны фортов  отказались сдаться без боя и были атакованы нашими войсками.

Дивизия создала  боевую группу для овладения фортами и крепостью и в середине дня начала их  штурм. Первым пал форт Басе-Перш, затем при мне капитулировали форт От-Перш и  крепость. Способ овладения крепостью и фортами был весьма простым:

короткий огневой  налет артиллерии 1-й танковой дивизии, затем выдвижение к форту пехотного батальона  Экингера на бронетранспортерах в сопровождении 88мм зенитной пушки, которая  останавливалась против горжи[21] форта. Пехотинцы подходили к гласису[22] без  потерь, спешивались с машин, преодолевали рвы и взбирались на вал; зенитная  пушка вела в это время огонь по горже. Затем мы требовали от противника сдачи  форта. Стремительность штурма вынуждала противника капитулировать. В знак  полной капитуляции над фортом поднимался наш военный флаг, и штурмовая группа  приступала к захвату следующего укрепления. Наши потери были весьма  незначительны.

Другие части 1-й  танковой дивизии под командованием полковника Недтвига достигли в этот день  Жироманьи, севернее Бельфора. Они взяли в плен 10000 французских солдат и  офицеров, захватили 40 мортир, 7 самолетов и большое количество военных  материалов.

В этот же день  штаб танковой группы был перемещен в Монбельяр.

Тем временем  французское правительство ушло в отставку, и старый маршал Петэн образовал  новый кабинет, который 16 июня предложил заключить перемирие.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #41 : 03 Октябрь 2011, 18:44:50 »

Отныне наша  главная задача состояла в том, чтобы установить связь с генералом Дольманом и  замкнуть кольцо вокруг сил противника, находившихся в Эль-зас-Лотарингии. В то  время как 29-я мотодивизия с боями продвигалась через горы Юра по направлению к  Ломону и к горе Прунтрутер, 2-я танковая дивизия вышла на Верхний Мозель у  Рюпта и Ремиремона. 6-я танковая дивизия генерала Кемпффа овладела Эпиналем.  Бои за Эпиналь во многом походили на бои 1-й танковой дивизии за Бельфор. В  каждой из этих крепостей было захвачено по 40 000 пленных.

Передовые части  7-й армии, действовавшей в Верхнем Эльзасе, достигли Нидер-Азбах (южнее  Зенгейм).

19 июня  продвижение продолжалось, с 7-й армией была установлена связь у Ле-Шапель,  северо-восточное Бельфор. Некоторое сопротивление оказали только восточные  форты Бельфора, но вскоре и они также капитулировали. Части 1-й танковой  дивизии штурмом  взяли Эльзесер Бельпен и  Баллон де Серванс, а в полночь овладели Тилло. 2-я танковая дивизия захватила  форт Рюи-сюр-Мозель. В Вогезах началось наступление широким фронтом.  Наступавшие с севера на Эпиналь пехотные дивизии 1-го армейского корпуса  пришлось приостановить, так как их дальнейшее продвижение вызвало бы заторы на  дорогах, уже забитых танковыми частями. Пехота, которой тоже хотелось принять участие  в этом походе, резко выражала свое недовольство командованию группы. Я  немедленно направил на самолете моего начальника оперативного отдела майора  Байерлейна к генерал-полковнику Риттеру фон Леебу, чтобы объяснить последнему  причины, побудившие меня остановить продвижение пехотных дивизий. Майор прибыл  к генералу как раз вовремя, чтобы предотвратить взрыв гнева командующего.

Штаб танковой  группы был перемещен в старое курортное местечко в Вогезах - Пломбьер,  известное еще древним римлянам. Здесь мы хорошо провели три дня.

Сопротивление  французов было полностью сломлено. 20 июня пал Корнимон, 21 - Бюссан в Вогезах.  2-я танковая дивизия достигла Сен-Аме и Ле-Толи, 29-я мотодивизия - Дель и  Бельфор. Мы взяли в плен около 150 000 солдат и офицеров. При подсчете  военнопленных между генералами группы армий "Ц" возник спор, который  был прекращен соломоновым решением генерал-полковника Риттера фон Лееба,  признавшего мою цифру пленных (150000) правильной и, кроме того, высказавшего  лестное для меня замечание, что без охватывающего маневра танковой группы через  Бельфор, Эпиналь общее число военнопленных было бы гораздо меньшим.

Общее число  военнопленных танковой группы после форсирования р. Эн составляло 250 000  человек. К этому следует добавить большое количество техники.

22 июня  французское правительство заключило перемирие. Условий перемирия сначала нам не  сообщали. 23 июня, проехав через ущелье и перевалив гору  Кайзерсберг в Вогезах, я разыскал генерала  Дольмана в его штабе, в Кольмаре (Эльзас). Я снова увидел те места, где провел  свое детство.

Вскоре мой штаб  был переведен в Безансон и разместился сначала в отеле, затем в здании штаба  французского корпуса. Я воспользовался окончанием боевых действий, чтобы  поблагодарить моих командиров и штабных офицеров за их труд и боевые подвиги.  Наше сотрудничество было идеальным. Храбрые войска с величайшей преданностью  выполнили возложенные на них тяжелые задачи. Поистине они могли гордиться  своими успехами.

30 июня я  простился с ними следующим приказом:

Группа Гудериана  Безансон, 30 июня 1940 г.

Приказ по  танковой группе

В момент, когда  группа Гудериана изменяет свой организационный состав, я хочу сердечно  попрощаться со всеми штабами и войсками, которые выходят из состава группы и  направляются на выполнение других задач.

Победоносное  шествие от р. Эн до швейцарской границы и Вогез войдет в историю и останется в  ней как героический пример прорыва, совершенного подвижными войсками.

Я благодарю вас  за этот подвиг, которой был прекрасным итогом моей борьбы и стремлений за целое  десятилетие.

С таким же  подъемом и с такими же успехами выполняйте и впредь новые задачи до  окончательной победы Великой Германии!

Хайль фюрер!

Подпись:  Гудериан

Перемирие

Я вспоминаю двух  посетителей, навестивших меня в Безансоне: вечером 27 июня прибыл генерал  Риттер  фон Эпп, командир 19-го пехотного  полка, который, разыскивая свой полк, проезжал через Безансон; я знал этого  генерала по совместной охоте в Шпехтевальде. Мы долго и обстоятельно беседовали  о перемирии с Францией и о продолжении войны против Англии. Эта беседа  доставила мне особую радость, так как изолированное положение, в котором я  находился, не позволяло мне составить свое мнение.

Вторым  визитером, с которым я 5 июля обсуждал ту же тему, был рейхсминистр вооружения  и военной промышленности доктор Тодт, который прибыл ко мне, чтобы использовать  последний опыт боевых действий в интересах дальнейшего развития танкостроения.

Мне не нравилось  перемирие, только что заключенное под ликование немецкого народа и к  удовлетворению Гитлера. После полной победы немецкого оружия, одержанной над  Францией, мы могли заключить другой мирный договор. Можно было потребовать  полного разоружения Франции, полной оккупации страны, отказа от военного флота  и колоний. Но можно было также идти по другому пути, по пути взаимопонимания,  предложить французам сохранить целостность их страны, их колоний и их  национальной независимости ради быстрого заключения мира также и с Англией.  Между двумя этими крайностями могли быть различные варианты. Какое бы ни было  принято решение, но уж если принято, оно должно было создать германскому рейху  выгодные предпосылки для быстрого окончания войны не только против Франции, но  против Великобритании. Чтобы прекратить войну с Англией, нужно было в первую  очередь увереннее стремиться к дипломатическим переговорам. Предложение Гитлера  с трибуны рейхстага не могло считаться дипломатическим шагом. Теперь мне ясно,  что вряд ли Англия в то время вступила бы в переговоры с Гитлером. Тем не менее  следовало попытаться начать переговоры, хотя бы только для того, чтобы  впоследствии не упрекать себя за отказ от использования мирных средств для  разрешения конфликта. Но если бы дипломатические  шаги не привели к желаемым результатам,  следовало немедленно и со всей силой использовать военные средства.

Конечно, Гитлер  и его штаб думали о продолжении войны против Великобритании; об этом  свидетельствует операция, известная под названием "Морской лев",  предполагавшая высадку десанта на Британские острова. Учитывая нашу  недостаточную подготовленность к ведению войны на море и в воздухе, не  позволявшую осуществить высадку десанта на Британские острова, нужно было,  кроме того, найти и другие решения, позволявшие нанести морской державе  чувствительный удар и принудить ее вступить в переговоры.

В то время самый  эффективный путь к быстрому установлению мира я видел в незамедлительном  продолжении нашего наступления по направлению к устью Роны, чтобы после  овладения французскими портами на Средиземном море во взаимодействии с  итальянцами высадить воздушные десанты в Африке и на о. Мальта. Если французы  присоединятся к нам, тем лучше. Если нет, мы и итальянцы должны одни продолжать  войну и без промедлений. Известно, как слабы были тогда англичане в Египте.  Крупные итальянские силы все еще находились в Абиссинии. Противовоздушная  оборона Мальты была слабой. Мне казалось, что все говорит за продолжение наших  операций в этом направлении. Все - за, ничего - против. Нужно было быстро  перебросить четыре-шесть танковых дивизий в Африку и создать там подавляющее  превосходство в силах, прежде чем англичане успеют перевезти подкрепления.  Результаты высадки немецко-итальянского десанта в Северной Африке в 1940 г.  были бы для нас гораздо более благоприятными, чем в 1941 г., после первого  поражения итальянцев.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #42 : 03 Октябрь 2011, 18:46:04 »

Вполне возможно,  что недоверие, которое испытывал Гитлер к итальянцам, удерживало его от  перенесения войны в Африку. Но еще более вероятно, что Гитлер, находясь в плену  чисто континентальных  воззрений, не  понял решающего значения для англичан района Средиземного моря.

Как бы там ни  было, больше я ничего не слышал о моих предложениях и только в 1950 г. узнал,  что генерал Риттер фон Эпп все-таки нашел возможным сообщить их Гитлеру. По  сообщению капитана 1 ранга Венига, сопровождавшего Эппа, Гитлер отказался  говорить по существу этих предложений.

Пребывание в  Безансоне дало мне возможность ознакомиться с горами Юра, а 1 июля из Мон-Ронда  увидеть хорошо известное мне Женевское озеро. Затем я посетил Лион, чтобы  повидаться там с моим старшим сыном, который за время западной кампании  вторично был ранен и за храбрость получил внеочередное звание.

С префектом и с  бургомистром Безансона были установлены корректные отношения. Оба они  отличались чрезвычайной вежливостью.

В начале июля  танковая группа была расформирована, одни дивизии были направлены в Германию,  другие - в район Парижа. В район Парижа прибыл также штаб танковой группы, мы  должны были подготовиться к большому параду в честь фюрера, но, к счастью, он  не состоялся.

Находясь в  Париже, я посетил Версаль и Фонтенбло - великолепный старый замок с прекрасными  историческими памятниками. С особым интересом я осмотрел музей Наполеона в  Мальмезо. Старый, державший себя с достоинством директор оказал мне любезность  и сопровождал при осмотре музея." Объяснения, даваемые этим крупным  знатоком истории великого корсиканца, были для меня весьма поучительны и  интересны. Само собой разумеется, я осмотрел все достопримечательности Парижа,  насколько это было возможно в условиях войны. Вначале я жил в отеле  "Ланкастер", потом переехал на частную квартиру в Булонский лес.

Мое пребывание в  Париже было прервано заседанием рейхстага 19 июля, на которое мне приказали  прибыть вместе с многими другими генералами. На   заседании был зачитан приказ Гитлера о присвоении мне звания генерал-полковника.

Так как парад  был отменен, то не было никаких оснований для продолжительного пребывания штаба  танковой группы в Париже. Поэтому в начале августа мы были переведены в Берлин,  где нам дали возможность отдохнуть.

Тем временем  части, оставшиеся во Франции, занимались подготовкой к осуществлению плана  "Морской лев", к которому, однако, уже с самого начала относились  недостаточно серьезно. Этот план, по моему мнению, был совершенно  бесперспективным вследствие отсутствия достаточного количества самолетов,  необходимого морского тоннажа и эвакуации английского экспедиционного корпуса  из Дюнкерка. Две причины, названные первыми, являются лучшим доказательством  того, что Германия не намеревалась вести войну с западными державами и скрытно  не готовилась к ней. Когда в сентябре начались осенние бури, план "Морской  лев" был окончательно похоронен. Подготовка танковых войск к операции  "Морской лев" позволила провести испытание подводных танков типа  T-III и Т-IV. К 10 августа эти машины были уже в боевой готовности на  танкодроме в Путлос (Гольштиния). В 1941 г. их применили в России при  форсировании р. Зап. Буг.

На основе опыта  западной кампании Гитлер требовал довести выпуск танков до 800-1000 машин в  месяц. Расчеты управления вооружения сухопутных сил показали, что для этого  потребуется истратить 2 млрд. марок и использовать до 100000 квалифицированных  рабочих и специалистов. Вследствие таких громадных расходов Гитлеру, к  сожалению, пришлось отказаться от своего намерения.

Далее Гитлер  потребовал вооружения танка T-III 50-мм пушкой "L-60" вместо прежней  37-мм пушки. Однако на танке была установлена 50-мм пушка "L-42" с  более коротким стволом. По всей вероятности, Гитлер не сразу узнал, почему  управление вооружения решило изменить  тип орудия; когда он в феврале 1941 г.  заметил, что его указание не выполнено, хотя технические возможности позволяли  это сделать, он был сильно разгневан и никогда не мог простить этого  самоуправства руководителям управления. Несколько лет спустя он вспомнил об  этом.

После кампании  Гитлер имел в своем распоряжении значительно большее количество танковых и  моторизованных дивизий. Число танковых дивизий за короткое время удвоилось,  однако количество танковых частей, входящих в дивизию, уменьшилось также вдвое.  Благодаря таким мерам германские сухопутные войска номинально имели в два раза  больше танковых дивизий, но их ударная сила, о которой следовало бы  позаботиться в первую очередь, не увеличилась. Одновременно удвоение числа  моторизованных дивизий вызвало такое сильное напряжение нашей автомобильной  промышленности, что требования Гитлера могли быть удовлетворены только ценой  использования всех наличных запасов мототранспортных средств, включая военные  трофеи. Трофейная материальная часть была немного хуже немецкой, в частности, она  не удовлетворяла повышенным требованиям, предъявляемым к мототранспорту на  восточном и африканском театрах военных действий. Мне поручили следить за  формированием и боевой подготовкой нескольких танковых и моторизованных  дивизий. Работы было у меня более чем достаточно. В редко выпадавшие часы  досуга я ломал себе голову над проблемой дальнейшего продолжения войны, которая  так или иначе, но должна же когда-нибудь кончиться. Мои мысли устремлялись на  юг. Я сохранял мнение, высказанное мною в Безансоне, что окончание войны против  Великобритании является наиболее важным и даже единственно важным вопросом.

У меня не было  контакта с главным командованием сухопутных сил и с генеральным штабом, поэтому  я не участвовал в обсуждении вопроса реорганизации бронетанковых войск и  проблемы дальнейшего ведения войны.

_______________________________________________________________ 

[17] Термин  "предмостное укрепление" автор далее употребляет также в значении  плацдарма вообще (Ред.).

[18] Здесь и  далее Гудериан часто называет корпуса, имевшие в своем составе танковые и  моторизованные дивизии, армейскими корпусами, видимо, потому, что вновь  сформированные танковые корпуса фактически возглавлялись управлениями бывших  армейских корпусов (Ред.).

[19] Спаги -  французская кавалерия, укомплектованная туземным населением Северной Африки  (Ред.).

[20] Мы отвечаем  нет, так как долг английской армии, так же как и немецкой, - сражаться (Ред.).

[21] Горжа (фр.  horge - горло) - тыльная часть укрепления или тыльный вход в него. (Ред.)

[22] Гласис (фр.  glacis - скат, откос) - пологая земляная насыпь перед наружным рвом крепости,  служащая для улучшения условий обстрела местности. (Ред.)
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #43 : 04 Октябрь 2011, 21:25:07 »

ГЛАВА  VI. Кампания в России 1941 года
1.       Предыстория
2.      Смоленск  - Ельня - Рославль
3.      Москва  или Киев?
4.      Сражение  за Киев
5.      Сражение  за Орел и Брянск
6.      Удар на  Тулу и Москву
7.      Моя  первая отставка

Предыстория

В октябре 1940  г. Гитлер был занят переговорами с французами и Франко о продолжении войны. В  конце переговоров он встретился во Флоренции со своим другом Муссолини. По пути  во Флоренцию на станции Болонья Гитлер неожиданно узнал, что его союзник, не  уведомив его, Гитлера, и даже без его согласия начал войну с Грецией. Этим  самым снова была затронута балканская проблема, и война пошла в направлении,  чрезвычайно нежелательном для Германии.

Первым  последствием самовольного шага Муссолини был, как об этом сказал мне Гитлер,  отказ Франко от  всяких действий вместе с  Осью. Он явно не захотел проводить совместную политику с такими партнерами, от  которых можно было ждать всяких неожиданностей.

Вторым  последствием явилось все растущее напряжение в отношениях между Германией и  Советским Союзом. Это напряжение было усилено рядом инцидентов последних  месяцев и особенно немецкой политикой в Румынии и на Дунае. Чтобы ликвидировать  это напряжение, Молотов был приглашен в Берлин.

Из визита  Молотова и хода переговоров Гитлер сделал вывод, что войны с Советским Союзом  не избежать. Он не раз рисовал мне ход берлинских переговоров как раз в таком  виде, в каком я передал их выше[23] . Правда, по этому вопросу он разговаривал  со мной впервые в 1943 г., но и в дальнейшем он неоднократно повторял мне то же  самое, неизменно давая переговорам одну и ту же оценку. Я сомневаюсь в том, что  он точно передавал ту точку зрения, которой он придерживался в то время.

По поводу  итальянской политики в октябре 1940 г. Гитлер высказывался еще с большим  негодованием, чем о русских притязаниях, и мне кажется, он со своей точки  зрения был совершенно прав. Нападение Италии на Грецию было не только  легкомысленно, но и вообще излишне. Уже 30 октября итальянское наступление было  остановлено, а б ноября греки захватили инициативу. Когда плохая политика ведет  к военной катастрофе, обычно обвиняют генералов; так и у итальянцев гнев  Муссолини БЫЛ направлен на генералов, в первую очередь на Бадольо, который  предостерегал Муссолини от военных авантюр, но, к сожалению, тщетно. В середине  ноября греки нанесли итальянцам чувствительные удары. Теперь Бадольо был  объявлен врагом существующего в Италии режима и предателем. 26 ноября он подал  в отставку. 6 декабря его пост занял Кавальеро.

10 декабря  итальянцы потерпели в Африке у Сиди-Барани тяжелое поражение. В общих интересах  Германии и Италии было бы более целесообразным, если бы  итальянцы отказались от авантюры в Греции и  вместо нее укрепили свое положение в Африке. Теперь маршал Грациани из Африки  начал просить посылки к нему немецких самолетов; Муссолини стал выпрашивать для  Ливии пару немецких танковых дивизий. Немецкие войска под командованием Роммеля  снова восстановили положение.

В результате  самовольных действий итальянцев и ошибки на Балканах крупные немецкие силы были  скованы в Африке, а затем и в Болгарии, Греции и Югославии. Это обстоятельство  сокращало численность наших войск на решающем театре военных действий.

Оказалось, что  для ведения войны еще недостаточно объявить Альпийский хребет границей  интересов между державами оси. Взаимодействие союзников было организовано  недопустимо плохо.

Вскоре после  визита Молотова в Берлин начальник моего штаба подполковник барон фон  Либенштейн и начальник оперативной части майор Байерлейн были вызваны к  начальнику генерального штаба сухопутных сил на совещание, где они получили  первые указания относительно "плана Барбаросса" - плана войны против  России. Когда они после этого совещания пришли ко мне на доклад и развернули  передо мной карту России, я не поверил своим глазам. То, что я считал невозможным,  должно претвориться в действительность? Гитлер, который резко критиковал в моем  присутствии политическое руководство Германии 1914 г., не понимавшее опасности  ведения войны на два фронта, теперь сам хотел, не окончив войны с Англией,  начать войну с Россией. Этим он сам навлекал на себя опасность, вытекающую из  ведения войны на два фронта, от чего его настойчиво предостерегали все старые  солдаты и что он сам стал часто называть ошибочным шагом.

Я весьма  недвусмысленно выразил свое разочарование и возмущение, поразив обоих моих  сослуживцев. Они находились под впечатлением замысла главного  командования сухопутных сил и поэтому сразу же  ответили мне, что, по словам начальника генерального штаба сухопутных сил  Гальдера, для разгрома-России потребуется не более восьми-десяти недель.  Разделение сил между тремя примерно равными группами армий, которые должны  продвигаться по расходящимся направлениям вглубь территории России, не имея  ясной оперативной цели, с точки зрения военного специалиста, не могло казаться  правильным. Мои опасения я сообщил через своего начальника штаба главному  командованию сухопутных сил, что, однако, не возымело никакого действия.

Не будучи  посвящен во все дела, я мог еще надеяться на то, что Гитлер не окончательно  решился на войну с Советским Союзом, а хотел только запугать его. Но все же  зима и весна 1941 г. были для меня кошмаром. Новое изучение походов шведского  короля Карла XII и Наполеона 1 показало все трудности этого театра военных  действий; одновременно выявилась недостаточность нашей подготовки к такой  крупной кампании. Прошлые успехи, особенно победа на западе, одержанная в столь  неожиданно короткий срок, так затуманили мозги руководителям нашего верховного  командования, что они вычеркнули из своего лексикона слово "невозможно".  Все руководящие лица верховного командования вооруженных сил и главного  командования сухопутных сил, с которыми мне приходилось разговаривать,  проявляли непоколебимый оптимизм и не реагировали ни на какие возражения.

Готовясь к  выполнению, предстоящих трудных задач, я с особым рвением занимался обучением и  вооружением дивизий, находившихся под моим контролем. Я настойчиво указывал  войскам на то, что предстоящая кампания будет значительно тяжелее, чем кампания  в Польше и западная кампания. В целях сохранения военной тайны я не мог  говорить ничего другого, Я хотел только предотвратить легкомысленное отношение  моих солдат к новой, страшно трудной задаче.

К сожалению, как  уже указывалось выше, материальную часть вновь сформированных по приказу  Гитлера дивизий составляли главным образом французские машины. Эта материальная  часть никоим образом не отвечала требованиям войны в Восточной Европе.  Недостаточное производство машин в Германии, не удовлетворяющее быстро растущие  потребности, к сожалению, не позволяло нам покрыть этот дефицит.

Об уменьшении  числа танковых частей в составе дивизии я уже говорил. Уменьшение количества  танков в дивизии до некоторой степени компенсировалось вооружением дивизии  танками новых типов T-III и Т-IV, которые почти полностью вытеснили старые  танки типов T-I и Т-II. К началу войны против России мы думали, что сможем  рассчитывать на техническое превосходство наших танков над известными нам в то  время типами русских танков, что смогло бы до некоторой степени сократить  известное нам значительное численное превосходство русских (в начале войны с  Россией у нас было 3200 танков)[24] . Однако мне уже было известно одно  обстоятельство: как раз весной 1941 г. Гитлер разрешил русской военной комиссии  осмотреть наши танковые училища и танковые заводы, приказав все показать  русским. При этом русские, осматривая наш танк типа T-IV, не хотели верить, что  это и есть наш самый тяжелый танк. Они неоднократно заявляли о том, что мы  скрываем от них наши новейшие конструкции, которые Гитлер обещал им показать.  Настойчивость комиссии была столь велика, что наши фабриканты и офицеры  управления вооружения сделали вывод: "Кажется, сами русские уже обладают  более тяжелыми и совершенными типами танков, чем мы".
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #44 : 04 Октябрь 2011, 21:27:40 »

Появившийся в  конце июля 1941 г. перед нашим фронтом танк Т-34 и был типом танка новейшей  конструкции.

18 апреля Гитлер  при осмотре материальной части танковых дивизий, на котором я не присутствовал,  заметил, что управление вооружения сухопутных сил не выполнило его приказ и  вооружило танк типа T-III вместо 50-мм пушки "L-60" 50-мм пушкой  "L-42". Это самоуправство особенно разозлило Гитлера, потому что  управление не выполнило его личного требования. Фирма "Алкетт", в  Шпандау, к концу апреля выполнила это его желание, но управление вооружения  оказалось в чрезвычайно неудобном положении. Позже Гитлер неизменно указывал на  эту ошибку, если кто-нибудь одобрительно высказывался о работе управления  вооружения сухопутных сил.

Впрочем, к тому  времени ежегодное производство танков в Германии достигло не менее 1000 машин  всех типов. По сравнению с количеством танков, производимых нашим противником,  это была очень небольшая цифра. Еще в 1933 г. я знал, что единственный русский  танковый завод выпускал в день 22 машины типа "Кристи русский"[25] .

1 марта Болгария  присоединилась к пакту трех, 25 марта ее примеру последовала Югославия. Однако  уже 27 марта государственный переворот в Белграде опрокинул планы держав оси. 5  апреля Россия и Югославия заключили договор о дружбе. 6 апреля началась  балканская кампания. Я в ней не участвовал. Посланные на Балканы танковые части  снова оправдали надежды командования и содействовали быстрому окончанию  кампании.

Только один  человек радовался расширению войны - Муссолини! Это была его война, которую он  развязал против воли Гитлера. Но договор о дружбе, заключенный между Россией и  Югославией, ясно  говорил об одном -  наступил момент разрыва с сильным восточным соседом.

13 апреля пал  Белград. 17 апреля капитулировала югославская армия, а 23 апреля, несмотря на  помощь со стороны англичан, капитулировала греческая армия. В конце мая  воздушно-десантные войска овладели островом Крит; к сожалению, не Мальтой!  Германия, Италия, Венгрия, Болгария и Албания получили куски территории  Югославии. Из оставшейся части было образовано самостоятельное хорватское  государство; во главе его должен был встать герцог фон Сполето, итальянский  князь; однако он не получил трона. Кроме того, по желанию итальянского короля  Черногория также была объявлена независимым государством. Границы новой Хорватии  не соответствовали национальным границам, поэтому с самого начала возникли  трения с Италией. Враждебные разногласия все больше отравляли атмосферу в этом  неспокойном уголке Европы.

В мае и июне  1941 г. англичанам удалось оккупировать Сирию и Абиссинию. Попытка немцев  закрепиться в Ираке была предпринята с недостаточными средствами и поэтому  провалилась. Она имела бы перспективы на успех только при последовательной  политике в Средиземном море, возможность проведения которой предоставлялась нам  летом 1940 г., сразу после западной кампании. Теперь поздно было решаться на  это изолированное действие.

Подготовка

Хотя балканская  кампания развивалась сравнительно быстро и переброски войск, принимавших  участие в этой кампании и предназначавшихся теперь для кампании в России,  проходили также в быстром темпе, начало нашего наступления на Россию пришлось  отложить. Кроме того, весна 1941 г. была в Польше необычно бурной, р. Зап. Буг  и его притоки разлились и  паводок не  спадал до мая месяца. Луга стали болотистыми и труднопроходимыми. В этом я  убедился, когда осматривал свои войска, расположенные в Польше. Для нападения  на Советский Союз были созданы три группы армий:

- группа армий  "Юг" под командованием фельдмаршала фон Рундштедта, которая должна  была наступать южнее Припятских болот;

- группа  армий-"Центр" под командованием фельдмаршала фон Бока, наступавшая  между Припят-скими болотами и Сувалки;

- группа армий  "Север" под командованием фельдмаршала Риттера фон Лееба, которая  сосредоточивалась в Восточной Пруссии.

Эти три группы  армий должны были наступать по территории России с задачей прорвать оборону  русских войск, расположенных близ границы, окружить их и уничтожить. Танковые  группы должны были проникнуть вглубь территории России, чтобы предотвратить  создание новых оборонительных рубежей. Направление главного удара не было  определено. Три группы армий имели примерно одинаковые силы, хотя в состав  группы армий "Центр" входили две танковые группы, а в состав групп  армий "Юг" и "Север" только по одной.

Подчиненная мне  2-я танковая группа, так же как и действовавшая севернее 3-я танковая группа  генерал-полковника Гота, входила в состав группы армий "Центр".

Организация 2-й  танковой группы была следующая:

- командующий -  генерал-полковник Гудериан;

- начальник штаба  - подполковник барон фон Либенштейн;

- 24-й танковый  корпус - генерал танковых войск барон Гейер фон Швеппенбург;

- 3-я танковая  дивизия - генерал-лейтенант Модель;

- 4-я танковая  дивизия - генерал-майор фон Лангерман унд Эрленкамп;

- 10-я мотодивизия  - генерал-майор фон Лепер;

- 1-я  кавалерийская дивизия - генерал-лейтенант Фельдт;

- 46-й танковый  корпус - генерал танковых войск барон фон Фитинггоф (Шеель);

- 10-я танковая  дивизия - генерал-лейтенант Шааль;

- мотодивизия СС  "Рейх" - генерал-лейтенант Гауссер;

- пехотный полк  "Великая Германия" - генерал-майор фон Штокгаузен;

- 47-й танковый  корпус - генерал танковых войск Лемельзен;

- 17-я танковая  дивизия - генерал-майор фон Арним;

- 18-я танковая  дивизия - генерал-майор Неринг;

- 29-я мотодивизия  - генерал-майор фон Больтенштерн.

Кроме того, в  танковую группу входили армейские части: авиагруппа бомбардировщиков ближнего  действия генерала Фибига, зенитный артиллерийский полк "Герман  Геринг" генерала фон Акстгельма.

Артиллерию  возглавлял генерал Гейнеман, инженерные войска - генерал Бахер, войска связи -  полковник Праун, разведывательную авиацию - подполковник фон Барзевиш  (заменивший полковника фон Герлах, который был сбит на третий день войны).  Район наступления танковой группы в первые недели боевых действий прикрывали  истребители полковника Мельдера.

Моя танковая  группа получила задачу: в первый день наступления форсировать р. Зап. Буг по  обе стороны Брест-Литовска (Бреста), прорвать фронт русских и затем, быстро используя  первоначальный успех, выйти в район Рославль, Ельня, Смоленск. При этом  следовало воспрепятствовать противнику закрепиться и создать новый фронт  обороны, обеспечив тем самым предпосылки для решающего успеха кампании уже в  1941 г. По выполнении своей задачи танковая группа  должна была получить новые указания  командования. Директива главного командования сухопутных сил о стратегическом  развертывании указывала, что последующей задачей 2-й и 3-й танковых групп будет  наступление в направлении на север и захват Ленинграда.

Граница между  польским генерал-губернаторством, подчиненным немецким властям, и советской  территорией проходила по Зап. Бугу, при этом город-крепость Брест-Литовск был  разделен на две части таким образом, что сама крепость принадлежала России. Нам  принадлежали только старые форты, расположенные западнее Зап. Буга. Уже во  время польской кампании мне пришлось брать эту крепость, и вот я снова должен  был выполнить эту задачу, хотя и в гораздо более трудных условиях.

У верховного  командования, несмотря на опыт западной кампании, не было единого мнения  относительно использования танковых соединений. Это сказывалось во время  различных учений, которые организовывались с целью уяснения предстоящей задачи  и подготовки командиров к ее выполнению. Генералы, не имевшие отношения к  танковым войскам, придерживались мнения, что первый удар следует нанести  пехотными дивизиями, проведя предварительно сильную артиллерийскую подготовку,  а танки ввести в бой лишь после того, как вклинение достигнет известной глубины  и наметится возможность прорыва. Напротив, генералы танкисты придавали большое  значение использованию танков с самого начала в первом эшелоне, потому что  именно в этом роде войск они видели ударную силу наступления. Они считали, что  танки могут быстро осуществить глубокое вклинение, а затем немедленно развить  первоначальный успех, используя свою скорость. Генералы сами видели результаты  использования танков во втором эшелоне во Франции. В момент успеха дороги были  запружены бесконечными, медленно двигающимися гужевыми колоннами пехотных дивизий,  которые препятствовали  движению танков.  Генералы танкисты разрешали вопрос следующим образом: на участках прорыва  использовать танки в первом эшелоне, впереди пехоты, а там, где решались другие  задачи, например, взятие крепости, использовать пехотные дивизии.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #45 : 04 Октябрь 2011, 21:29:02 »

Так было и в  районе наступления 2-й танковой группы. Крепостью Брест-Литовск (Брест) с ее  старыми укреплениями, отделенной от нас реками Зап. Буг и Мухавец, а также  многочисленными наполненными водой рвами, могла овладеть только пехота. Танки  смогли бы взять ее только внезапным ударом, что мы и попробовали сделать в 1939  г. Но в 1941 г. условий для этого уже не было.

Поэтому я решил  танковыми дивизиями форсировать Зап. Буг по обе стороны Брест-Литовска, а для  наступления на крепость попросил подчинить мне пехотный корпус. Этот корпус  следовало взять из 4-й армии, следовавшей за танковой группой. 4-я армия должна  была также временно придать мне для обеспечения форсирования р. Зап. Буг  несколько пехотных и прежде всего артиллерийских частей. В целях достижения  централизованного управления я попросил временно подчинить мне эти части,  заявив со своей стороны о готовности войти на такое же время в подчинение  командующего 4-й армией фельдмаршала фон Клюге. Такой порядок подчиненности был  принят группой армий. Для меня это была жертва, так как фельдмаршал фон Клюге  был неприятным начальником. Но я считал это необходимым в интересах дела.

Местность, по  которой должно было проходить наступление, с фронта была ограничена Западным  Бугом. Наша первая задача состояла в том, чтобы форсировать реку на глазах у  противника. Успеху форсирования в значительной степени могла содействовать  внезапность операции. Я не рассчитывал на немедленное падение крепости  Брест-Литовск и должен был позаботиться, чтобы первоначальное разделение  танковых корпусов, вынужденных двигаться по обе стороны  крепости, не отразилось на ходе наступления.  Кроме того, следовало обеспечить оба открытых фланга танковой группы. После  форсирования Западного Буга танковая группа должна была наступать, имея справа  бездорожный труднопроходимый район Припятских болот, по которому должны были  продвигаться небольшие пехотные силы 4-й армии. Слева от танковой группы  наступали части 4-й армии, далее пехота 9-й армии. Этому левому флангу угрожала  наибольшая опасность, так как в районе Белостока, по полученным сведениям,  находилась сильная группировка русских; следовало предположить, что эта  группировка, узнав об опасности, которая будет создана выходом в ее тыл наших  танков, попытается избежать окружения, двигаясь по шоссе Волковыск, Слоним.

Эту двойную  угрозу флангам я хотел предотвратить двумя мероприятиями:

- глубоким  эшелонированием сил на наиболее " угрожаемом фланге;

- использованием  1-й кавалерийской дивизии, входившей в состав танковой группы, на правом фланге  - ( болотистом участке местности, труднопроходимом для моторизованных  соединений.

Дальнейшее  обеспечение возлагалось на пехотные дивизии 4-й армии, наступавшие за танковыми  дивизиями, и на глубокую воздушную разведку.

В соответствий с  этим танковая группа приняла следующую группировку для наступления:

Правый фланг:

24-й танковый  корпус (генерал танковых войск фон Гейер);

265-я пехотная  дивизия (придана на время форсирования р. Зап. Буг) - наступает из Влодава на  Малорита;

1-я  кавалерийская дивизия - наступает из Славатыче через Малорита на Пинск;

4-я танковая  дивизия - наступает из Кодень с задачей перерезать шоссе Брест, Кобрин;

3-я танковая  дивизия - наступает из района севернее Кодень с задачей также перерезать шоссе  Брест, Кобрин;

10-я мотодивизия  - двигается за ними во втором эшелоне.

Центр:

12-й армейский  корпус (генерал Шрот), подчиненный группе на первые дни наступления, наступает  силами 45-й и 31-й пехотных дивизий с рубежа севернее Кодень, Непле с задачей  окружить Брест-Литовск (Брест); остальными силами, которые не будут участвовать  в окружении Брест-Литовска, продвигается между дорогами Брест-Литовск, Кобрин,  Береза Картузская и Мотыкали, Пилище, Пружаны, Слоним с задачей очистить  местность между 24-м танковым корпусом и его соседом слева - 47-м танковым  корпусом и обеспечивать внутренние фланги обоих танковых корпусов.

Левый фланг:

47-й танковый  корпус (генерал танковых войск Лемельзен);

18-я и 17-я  танковые дивизии - наступают между Леги и Пратулин через реки Зап. Буг и Лесна  на Ви-домль, Пружаны, Слоним;

29-я мотодивизия  следует за ними во втором эшелоне;

167-я пехотная  дивизия (подчинена только на время форсирования р. Зап. Буг) наступает западнее  Пратулин.

Резерв танковой  группы:

46-й танковый  корпус (генерал танковых войск барон фон Фитинггоф) в составе 10-й танковой  дивизии, дивизии СС "Рейх" и пехотного полка "Великая  Германия" сосредоточивается в районе Радзинь, Луков, Демблин и после того,  как войска первого эшелона форсируют Буг, следует на левом фланге танковой  группы за 47-м танковым корпусом.

6 июня в штаб  танковой группы прибыл начальник  генерального штаба сухопутных сил. Здесь он  выразил свое мнение, что задача танков состоит в том, чтобы нанести удар в  глубине обороны противника; для выполнения этой задачи танковые дивизии надо  сохранить в целости, а для первого броска использовать пехотные дивизия. По  причинам, о которых я уже говорил, я отказался изменить свои распоряжения.

До моего штаба  доходили только слухи об оперативных замыслах верховного командования после  выполнения первых задач наступления (для 2-й танковой группы район Рославль,  Ельня, Смоленск). Согласно этим слухам предполагалось в первую очередь овладеть  Ленинградом и побережьем Балтийского моря, чтобы установить связь с финнами и  обеспечить морские коммуникации группы армий "Север". Такие планы,  по-видимому, действительно составлялись. Это подтверждает директива о  стратегическом развертывании войск. В ней говорится, что 3-я танковая группа  генерал-полковника Гота, а при благоприятном стечении обстоятельств также и моя  танковая группа по -достижений района Смоленска должны быть готовы изменить  направление наступления и поддержать операции группы армий "Север".  Эта операция дала бы нам большое преимущество, обеспечив раз навсегда левый  фланг всех немецких войск в России. Я думаю, что это был бы самый лучший план из  всех возможных планов, но, к сожалению, я никогда больше о нем не слышал.

14 июня Гитлер  собрал в Берлине всех командующих группами армий, армиями и танковыми группами,  чтобы обосновать свое решение о нападении на Россию и выслушать доклады о  завершении подготовки. Он сказал, что не может разгромить Англию. Поэтому,  чтобы прийти к миру, он должен добиться победоносного окончания войны на  материке. Чтобы создать себе неуязвимое положение на Европейском материке, надо  разбить Россию. Подробно изложенные им причины, вынудившие его на превентивную  войну с Россией, были неубедительны. Ссылка на обострение международного  положения вследствие захвата немцами Балкан, на вмешательство русских в дела  Финляндии, на оккупацию русскими пограничных балтийских государств так же мало  могла оправдать столь ответственное решение, как не могли его оправдать  идеологические основы национал-социалистского учения и некоторые сведения о  военных приготовлениях русских. Поскольку война на западе не была закончена,  каждая новая военная кампания могла привести к военным действиям на два фронта,  на что Германия Гитлера была еще менее способна, чем Германия 1914 г.  Присутствовавшие на совещании генералы молча выслушали речь Гитлера и, так как  обсуждения речи не предполагалось, молча, в серьезном раздумье разошлись.

В середине дня,  когда состоялись доклады о готовности к боевым действиям, меня спросили только  об одном: сколько мне нужно дней, чтобы достичь Минска. Я ответил: "5-6  дней". Наше наступление началось 22 июня, а 27 июня я уже достиг Минска, в  то время как Гот, наступая из города Сувалки, подойдя к Минску с севера,  захватил его уже 26 июня.

Прежде чем  начать описание боевых действий моей танковой группы, необходимо вкратце  остановиться на общем положении германской армии к началу решительной схватки с  Россией.

По  документальным данным, которыми я располагал, 205 германских дивизий на 22 июня  1941 г. распределялись следующим образом:

38 дивизий  находились на западе, 12 дивизий - в Норвегии, 1 дивизия - в Дании, 7 дивизий -  на Балканах, 2 дивизии - в Ливии, 145 дивизий могли быть использованы для  восточной кампании.

Такое  распределение сил свидетельствовало о ненужном дроблении: 38 дивизий на западе  - слишком  много для этого района. Также  и для Норвегии было много двенадцати дивизий.

Балканская  кампания привела к тому, что переброска войск на восток началась с опозданием.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #46 : 04 Октябрь 2011, 21:31:07 »

Но еще более  роковой была недооценка сил противника. Гитлер не верил ни донесениям о военной  мощи огромного государства, представляемым военными инстанциями, особенно нашим  образцовым военным атташе в Москве генералом Кестрингом, ни сообщениям о мощи  промышленности и прочности государственной системы России. Зато он умел  передать свой необоснованный оптимизм непосредственному военному окружению. В  верховном командовании вооруженных сил и в главном командовании сухопутных сил  так уверенно рассчитывали закончить кампанию к началу зимы, что в сухопутных  войсках зимнее обмундирование было предусмотрено только для каждого пятого  солдата.

Только 30  августа 1941 г. главное командование сухопутных сил серьезно занялось вопросом  снабжения зимним обмундированием крупных соединений сухопутных сил. В этот день  в дневнике появилась следующая запись: "Вследствие изменения обстановки  возникает необходимость проведения местных операций с ограниченными целями  также в условиях зимы. Оперативному управлению разработать план-смету снабжения  войск необходимым зимним обмундированием и после утверждения начальником  генерального штаба сухопутных сил возложить на организационное управление  проведение необходимых мероприятий".

Я не могу  согласиться с распространенным мнением, что только один Гитлер виноват в  отсутствии зимнего обмундирования осенью 1941 г.

Военно-воздушные  силы и войска СС были снабжены им своевременно и в достаточном количестве. Но  верховное командование думало сломить военную мощь России в течение 8-10  недель, вызвав этим и ее политический крах. Оно было так уверено в успехе своей   безумной затеи, что важнейшие отрасли  военной промышленности уже осенью 1941 г. были переключены на производство  другой продукции. Думали даже с началом зимы вывести из России 60-80 дивизий,  решив, что оставшихся дивизий будет достаточно для того, чтобы в течение зимы  подавить Россию. Эти дивизии, остающиеся на востоке, после окончания осенью  военных действий предполагалось разместить на зиму в хорошо оборудованных  помещениях на какой-нибудь линии опорных пунктов. Казалось, что все  урегулировано и все очень просто. Всякие сомнения встречались оптимистическими  утверждениями. Описание дальнейших событий покажет, насколько не  соответствовали эти замыслы суровой действительности.

В заключение  следует упомянуть еще одно обстоятельство, которое впоследствии самым пагубным  образом отразилось на авторитете Германии.

Незадолго до  начала войны на востоке непосредственно в корпуса и дивизии поступил приказ  верховного командования вооруженных сил относительно обращения с гражданским  населением и военнопленными. Этот приказ отменял обязательное применение  военно-уголовных законов к военнослужащим, виновным в грабежах, убийствах и  насилиях гражданского населения и военнопленных, и передавал наложение  наказания на усмотрение непосредственных начальников и командиров. Такой приказ  мог способствовать лишь разложению дисциплины. Очевидно, такое же чувство он  вызвал и у главнокомандующего сухопутными силами, так как фельдмаршал фон  Браухич приложил к приказу инструкцию, позволяющую не применять этот приказ в  том случае, если он создает опасность подрыва дисциплины.

По моему мнению  и по единодушному мнению моих командиров корпусов, приказ заранее создавал  такую опасность, поэтому я запретил его рассылку в дивизии и распорядился  отослать его обратно в Берлин. Этот приказ, которому в последствии суждено  было сыграть видную роль на процессах над  немецкими генералами, проводившихся нашими бывшими противниками, никогда не  применялся в моей танковой группе. В свое время я по долгу службы доложил  командующему группой армий о невыполнении этого приказа. Другой приказ, также  получивший печальную известность, так называемый "приказ о  комиссарах"[26] , вообще никогда не доводился до моей танковой группы. По  всей вероятности, он был задержан в штабе группы армий "Центр". Таким  образом, "приказ о комиссарах" тоже не применялся в моих войсках.

Обозревая  прошлое, можно только с болью в сердце сожалеть, что оба эти приказа не были  задержаны уже в главном командовании сухопутных войск. Тогда многим храбрым и  безупречным солдатам не пришлось бы испытать горечь величайшего позора, легшего  на немцев. Независимо от того, присоединились ли русские к Гаагскому соглашению  о ведении войны на суше или нет, признали ли они Женевскую конвенцию или нет,  немцы должны были сообразовывать образ своих действий с этими международными  договорами и с законами своей христианской веры. Война и без этих строгих  приказов легла достаточно тяжелым бременем на плечи населения страны  противника, которое, так же как и население нашей страны, не было в ней  повинно.

Первые  операции

Излагая  последующие события моей жизни, я хотел показать, какую моральную и физическую  нагрузку должен был нести командующий танковой  группой в кампании против России.

После совещания  Гитлера с генералами, состоявшегося 14 июня в Берлине, 15 июня 1941 г. я  вылетел на самолете в Варшаву, где находился мой штаб. Все время до 22 июня,  дня начала наступления, прошло в осмотре частей и исходных позиций для  наступления, в посещении соседей, с которыми согласовывались вопросы  взаимодействия. Развертывание войск и занятие исходных позиций для наступления  прошли благополучно, 17 июня я провел рекогносцировку р. Зап. Буг, вдоль берега  которой проходил наш передний край. 19 июня я посетил 3-й армейский корпус  генерала фон Макензена, находившийся справа от моей танковой группы, 20 и 21  июня находился в передовых частях моих корпусов, проверяя их готовность к  наступлению. Тщательное наблюдение за русскими убеждало меня в том, что они  ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Бреста, который  просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили  развод караулов. Береговые укрепления вдоль Западного Буга не были заняты  русскими войсками. Работы по укреплению берега едва ли хоть сколько-нибудь  продвинулись вперед за последние недели. Перспективы сохранения момента  внезапности были настолько велики, что возник вопрос, стоит ли при таких  обстоятельствах проводить артиллерийскую подготовку в течение часа, как это  предусматривалось приказом. Только из осторожности, чтобы избежать излишних  потерь в результате неожиданных действий русских в момент форсирования реки, я  приказал провести артиллерийскую подготовку в течение установленного времени.

В роковой день  22 июня 1941 г. в 2 часа 10 мин. утра я поехал на командный пункт группы и  поднялся на наблюдательную вышку южнее Богукалы (15 км северо-западнее Бреста).  Я прибыл туда в 3 часа 10 мин., когда было темно. В 3 часа 15 мин. началась  наша  артиллерийская подготовка. В 3 часа  40 мин. - первый налет наших пикирующих бомбардировщиков. В 4 часа 15 мин.  началась переправа через Буг передовых частей 17-й и 18-й танковых дивизий. В 4  часа 45 мин. первые танки.18-й танковой дивизии форсировали реку. Во время  форсирования были использованы машины, уже испытанные при подготовке плана  "Морской лево. Тактико-технические данные этих машин позволяли им  преодолевать водные рубежи глубиной до 4 м.

В 6 час. 50 мин.  у Колодно я переправился на штурмовой лодке через Буг. Моя оперативная группа с  двумя радиостанциями на бронемашинах, несколькими машинами повышенной  проходимости и мотоциклами переправлялась до 8 час. 30 мин. Двигаясь по следам  танков 18-й танковой дивизии, я доехал до моста через р. Лесна, овладение  которым имело важное значение для дальнейшего продвижения 47-го танкового  корпуса, но там, кроме русского поста, я никого не встретил. При моем  приближении русские стали разбегаться в разные стороны. Два моих офицера для  поручений вопреки моему указанию бросились преследовать их, но, к сожалению,  были при этом убиты.

В 10 час. 25  мин. передовая танковая рота достигла р. Лесна и перешла моет. За ней следовал  командир дивизии генерал Неринг. В течение всей первой половины дня я  сопровождал 18-ю танковую дивизию; в 16 час. 30 мин. я направился к мосту,  дорога через который вела в Колодно, и оттуда в 18 час. 30 мин. поехал на свой  командный пункт.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #47 : 04 Октябрь 2011, 21:32:10 »

Внезапность  нападения на противника была достигнута на всем фронте танковой группы.  Западнее Брест-Литовска (Бреста) 24-м танковым корпусом были захвачены все  мосты через Буг, оказавшиеся в полной исправности. Северо-западнее крепости в  различных местах полным ходом шла наводка мостов. Однако вскоре противник  оправился от первоначальной растерянности и начал оказывать упорное  сопротивление. Особенно ожесточенно оборонялся гарнизон имеющей  важное значение крепости Брест, который  держался. несколько дней, преградив железнодорожный путь и шоссейные дороги,  ведущие через Западный Буг в Мухавец.

Вечером танковая  группа вела бои за Малорита, Кобрин, Брест-Литовск и Пружаны. У Пружаны 18-я  танковая дивизия вступила в первые бои с танками противника.

23 июня в 4 часа  10 мин. я оставил свой командный пункт и направился в 12-й армейский корпус,  где генерал Шрот доложил мне о ходе боев за Брест-Литовск. Из этого корпуса я  поехал в 47-й танковый корпус, в деревню Бильдейки, в 23 км северо-восточнее  Брест-Литовска. Там я переговорил с генералом Лемельзеном и установил  телефонную связь с моим командным пунктом, чтобы ознакомиться с общей  обстановкой. Затем я направился в 17-ю танковую дивизию, в которую и прибыл в 8  час. Командир пехотной бригады генерал Риттер фон Вебер доложил мне о своих  действиях. В 8 час. 30 мин. я встретил командира 18-й танковой дивизии генерала  Неринга, затем еще раз генерала Лемельзена. Потом я поехал в Пружаны, куда был  переброшен командный пункт танковой группы: Оперативная группа моего штаба  прибыла в Пружаны в 19 час.

В этот день 24-й  танковый корпус с боями продвигался вдоль дороги Кобрин, Береза Картузская на  Слуцк. Командный пункт корпуса переместился в Береза Картузская.

У меня создалось  впечатление, что 47-му танковому корпусу предстоят серьезные бои с русскими,  двигавшимися из Белостока в направлении на юго-восток, и поэтому я решил  остаться в 47-м танковом корпусе еще на один день.

24 июня в 8 час.  25 мин. я оставил свой командный пункт и поехал по направлению к Слониму. В  этот город уже вошла 17-я танковая дивизия. Но по дороге от Ружаны в Слоним я  натолкнулся на русскую пехоту, державшую под огнем шоссе, по которому должно  было идти наступление. Батарея 17-й танковой дивизии и спешившиеся  стрелки-мотоциклисты вяло вели на шоссе огневой бой. Я вынужден был вмешаться и  огнем пулемета из командирского танка заставил противника покинуть свои позиции.  Теперь я мог продолжать поездку. В 11 час. 30 мин, я прибыл на командный пункт  17-й танковой дивизии, расположенный на западной окраине Слонима, где, кроме  командира дивизии генерала фон Арнима, я встретил командира корпуса генерала  Лемельзена.

Обсуждая  создавшуюся обстановку, мы услышали в нашем тылу интенсивный артиллерийский и  пулеметный огонь; горящая грузовая автомашина мешала наблюдать за шоссе, идущим  из Белостока; обстановка была неясной, пока из дыма не показались два русских  танка. Ведя интенсивный огонь из пушек и пулеметов, они пытались пробиться на  Слоним, преследуемые нашими танками T-IV, которые также интенсивно стреляли.  Русские танки обнаружили нас; в нескольких шагах от места нашего нахождения  разорвалось несколько снарядов: мы лишились возможности видеть и слышать.  Будучи опытными солдатами, мы тотчас же бросились на землю, и только не  привыкший к войне бедняга подполковник Феллер, присланный к нам командующим  резервной армией, сделал это недостаточно быстро и получил весьма неприятное  ранение. Командир противотанкового дивизиона подполковник Дальмер-Цербе получил  тяжелое ранение и через несколько дней умер. Эти русские танки удалось  уничтожить в городе.

Затем я осмотрел  передовые позиции в Слониме и поехал на танке T-IV через нейтральную полосу в  18-ю танковую дивизию. В 15 час. 30 мин. я снова был в Слониме, после того как  18-я танковая дивизия получила задачу наступать в направлении Барановичи, а  29-я мотодивизия - ускорить продвижение в направлении Слонима. Затем я поехал  обратно на командный пункт группы и вдруг наскочил на русскую пехоту,  которая на грузовых автомашинах была  переброшена к Слониму; солдаты как раз намеревались сойти с машин. Сидевший  рядом со мной водитель получил приказ "Полный газ", и мы пролетели  мимо изумленных русских; ошеломленные такой неожиданной встречей, они не успели  даже открыть огонь. Русские, должно быть, узнали меня, так как их пресса  сообщила потом о моей смерти; поэтому меня попросили исправить их ошибку через  немецкое радио.

В 20 час. 15 мин.  я снова в своем штабе. Там я узнал о тяжелых боях на нашем правом фланге, где с  23 июня у Малорита 53-й армейский корпус успешно отбивал атаки русских. Части  12-го армейского корпуса, находившиеся между 24-м и 47-м танковыми корпусами,  стали устанавливать связь, правда, еще недостаточно прочную; левому флангу  танковой группы серьезно угрожало все возраставшее давление русских,  отступавших из Белостока. Пришлось обеспечить этот фланг, быстро подтянув 29-ю  мотодивизию и 47-й танковый корпус.

К счастью, мы не  знали, как нервничал Гитлер в этот день, опасаясь, что крупные русские силы  могут сорвать на каком-либо участке наш охватывающий маневр. Гитлер хотел  приостановить продвижение танковой группы и направить ее немедленно против сил  противника в районе Белостока. На этот раз главное командование оказалось еще  достаточно сильным, чтобы настоять на ранее принятом решении и завершить охват  наступлением на Минск.

Вильно (Вильнюс)  и Ковно (Каунас) были взяты. Финны захватили Аландские острова. Богатый никелем  район Петсамо (Печенга) был занят 1-м немецким горнострелковым корпусом.

25 июня утром я  посетил госпиталь, где находились раненые, пострадавшие день тому назад при  бомбардировке нашего командного пункта, во время которой я находился на другом  участке фронта. В 9 час. 40 мин. я поехал в 12-й армейский корпус, в Линово (9  км  южнее Пружаны); ознакомившись с  обстановкой на участке корпуса, я направился в 24-й танковый корпус, в Заречье  (37 км южнее Слоним). После беседы с генералом бароном фон Гейер я посетил 4-ю  танковую дивизию и в 16 час. 30 мин. снова вернулся на командный пункт группы.

В этот день  новые силы противника, в том числе и танки, двигались из района Белостока к  Слониму. На фронт прибыла 29-я мотодивизия и получила задачу прикрыть Слоним от  русских. Это позволяло использовать главные силы 17-й и 18-й танковых дивизий  для нанесения удара на Минск, 18-я танковая дивизия уже продвигалась на  Барановичи.

Утром 26 июня я  поехал на участок фронта 47-го танкового корпуса, чтобы проследить его  продвижение на Барановичи и Столбцы, 24-й танковый корпус получил задачу  поддержать наступление своего соседа с севера.

В 7 час. 30 мин.  я прибыл в 17-ю танковую дивизию и приказал ей немедленно выступить на Столбцы.  В 9 час. я уже был на командном пункте 18-й танковой дивизии, где, кроме  командира дивизии, нашел также я командира корпуса. Командный пункт был  расположен на дороге Слоним, Барановичи у Лесьна на удалении 5 км от передовых  частей дивизии. Отсюда по радио я .снова связался с 24-м танковым корпусом, чтобы  обеспечить его поддержку при наступлении на Барановичи. Эта поддержка  осуществлялась частями 4-й танковой дивизии, из которой одна боевая группа с 6  час. уже продвигалась в северном направлении.

В 12 час. 30  мин. 24-й танковый корпус сообщил о взятии Слуцка. Это было большим успехом  командования и войск корпуса. Я послал командиру корпуса радиограмму, в которой  поблагодарил его за успех, и направился в передовые части 18-й танковой  дивизии, находившиеся в районе Тартак. В начале второй половины дня я получил  сообщение, что Гот находится в 30 км севернее Минска.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #48 : 04 Октябрь 2011, 21:33:23 »

В 14 час. 30  мин. из штаба группы армий поступил приказ, который обязывал меня наступать  главными силами на Минск, а 24-м танковым корпусом на Бобруйск. Я мог доложить,  что 24-й танковый корпус уже действует в направлении Бобруйска, а 47-й танковый  корпус ведет наступление на Минск через Барановичи. Затем я приказал  оперативной группе моего штаба переехать в Тартак, куда она и прибыла в 23 часа  30 мин. Во второй половина дня из 17-й танковой дивизии было получено  сообщение, что она продвигается на Столбцы по дороге, пригодной для движения  танков. Своей цели она достигла вечером. В этот день в бою был ранен командир  дивизии генерал фон Арним, и поэтому командование дивизией должен был принять  генерал Риттер фон Вебер.

Танковая группа  снова перешла в подчинение 4-й армии и получила приказ отрезать по линии  Задворье (9 км севернее Слонима), Голынка, Зельва, р. Зельвян-ка пути отхода  противника из Белостока.

В этот день 46-й  танковый корпус вышел своими передовыми частями в район Тартака и стал  связующим звеном между 24-м и 47-м танковыми корпусами. Все силы 24-го  танкового корпуса можно было теперь использовать для выполнения его главной  задачи - удара на Бобруйск.

8-й танковой  дивизии группы армий "Север" удалось овладеть Двинском (Даугавпилс) и  захватить в этом районе мосты через р. Зап. Двина.

27 июня 17-я.  танковая дивизия вышла на южную окраину Минска, установив связь с 3-й танковой  группой, которая еще 26 июня ворвалась в сильно разрушенный город. Силы  русских, находившихся в районе Белостока и тщетно пытавшихся избежать полного  окружения, были окружены. Только некоторым небольшим частям удалось вырваться  на восток, прежде чем замкнулось кольцо окружения. Намечался первый крупный  успех.

Для продолжения  операций, по моему мнению, в  первую  очередь необходимо было осуществлять окружение русских в районе Белостока  минимальными силами танковой группы, используя для этого главным образом  полевые армии. В то же время подвижными моторизованными соединениями следовало  достичь первой оперативной цели кампании - района Смоленск, Ельня, Рославль. Во  всех моих действиях в последующие дни я руководствовался этой задачей. Мои  приказы соответствовали основному замыслу операции. Неуклонно проводить этот  замысел, несмотря на изменения обстановки, - вот что, казалось мне, имеет  решающее значение для успешного завершения всей кампании. Мне было также ясно,  что в этом есть и определенный риск.

Эти мысли  побудили меня 28 июня снова поехать в 47-й танковый корпус, чтобы быть поближе  к соединению, которому больше всего угрожала опасность нападения противника, и  в случае необходимости своевременно прийти ему на помощь. Я встретил командира  корпуса в Своятичи (23 км юго-западнее Несвиж), ознакомился с обстановкой на участках  его дивизий и радиограммой приказал моему штабу ускорить марш 29-й мотодивизии  в северном направлении и провести воздушную разведку дорог Новогрудок, Минск и  Новогрудок, Барановичи, Турец. Затем я нашел 18-ю танковую дивизию, которая  двигаясь одной колонной, встретила некоторые трудности, однако без каких-либо  дальнейших последствий преодолела их.

Тем временем мой  начальник штаба Либенштейн приказал создать заслон из дивизий различных  корпусов во избежание прорыва противника западнее Кайдано, Пясечна  (северо-западнее Мир), Городище, Полонка. Я одобрил этот приказ.

В этот день 24-й  танковый корпус подошел вплотную к Бобруйску; командный пункт корпуса с 25  числа находился в населенном пункте Филипповичи.

Командный пункт  танковой группы 28 июня был переведен в Несвиж, в замок князя Радзивилла, где  до  этого находился штаб крупного  соединения русских. Из старинных вещей я нашел на верхнем этаже замка только  фотографию какой-то охоты, на которой присутствовал кайзер Вильгельм I в  качестве гостя.

В этот день  боевые действия развивались следующим образом:

3-я танковая  дивизия достигла Бобруйска, 4-я танковая дивизия - Слуцка, 10-я мотодивизия -  Синявки, 1-я кавалерийская дивизия вышла в район восточнее Дрогичин.

17-я танковая  дивизия достигла Кайдано, 18-я танковая дивизия - Несвижа, 29-я мотодивизия  вышла в район Зельвянка.

Части 10-й  танковой дивизии заняли район Зельвянка, основные силы этой дивизии взяли  Синявка, дивизия СС "Рейх" достигла Береза Картузская, пехотный полк  "Великая Германия" вышел в район северо-восточнее Пружаны.

7-я и 20-я  танковые дивизии группы Гота стояли под Минском. На растянутом правом фланге  бои 53-го армейского корпуса под Малорита завершились победой. Угроза этому  флангу была тем самым ликвидирована.

29 июня бои  продолжались на всем фронте танковой группы. Особого напряжения они достигли на  участке Зельвянка. Командование 4-й армии встревожилось и начало вмешиваться в  действия группы. Его распоряжения были для меня большой помехой, о некоторых из  них я даже не знал.

Группа армий  "Север" заняла Якобштадт (Екабпилс), Ливенгоф (Ливаны) и южную часть  города Риги, а также железнодорожные мосты через Зап. Двину.

30 июня я  вылетел на самолете в 3-ю танковую группу, чтобы согласовать с Готом вопросы  дальнейшего взаимодействия. Подполковник фон Барзевич сам вел бомбардировщик  над Налибокской пущей - крупным лесным массивом, из которого 4-я армия  постоянно ожидала прорыва русских. У меня сложилось впечатление, что противник  располагает здесь совершенно незначительными силами и что на этом направлении никакой  опасности не существует. С Готом я договорился о взаимодействии моей 18-й  танковой дивизии с его правым флангом при наступлении на Борисов и при создании  предмостного укрепления на р. Березина в этом районе.

В этот же день  поступил приказ главного командования, требующий выхода на Днепр.

Главное  командование указывало группе армий на решающее значение продолжения операций в  направлении Смоленска и высказало желание как можно скорее захватить переправы  через Днепр у Рогачева, Могилева и Орши, а также переправы через Западную Двину  у Витебска и Полоцка.

На следующий  день, 1 июля, я вылетел в 24-й танковый корпус, ибо единственное наше средство  связи - радио - все же не обеспечивало достаточного общения в течение  длительного времени. Сведения Гейера о противнике благоприятствовали нашим  дальнейшим замыслам. Противник располагал главным образом соединениями,  сколоченными из солдат и оснащенными техникой из различных частей. Движение  транспорта было незначительным. Накануне над Бобруйском произошел воздушный  бой, окончившийся для русских поражением. Однако противник, как всегда,  оказывал упорное сопротивление. Его войска действовали умело, особенно следует  отметить хорошую маскировку, но управление боем не было еще централизовано.

Корпусу удалось  занять мосты через Березину у Свислочь. В 9 час. 30 мин. с предмостного  укрепления на р. Березина, восточное Бобруйска, на Могилев выступил усиленный  разведывательный батальон. За ним на восток продвигались главные силы 3-й  танковой дивизии. Генерал барон фон Гейер оставил за собой право выбрать  направление главного удара или на Рогачев, или на Могилев в зависимости от  обстановки (оба эти города расположены на Днепре). В 10 час. 55 мин. главные  силы 4-й танковой дивизии начали наступление с рубежа р. Свислочь в восточном  направлении. Положение с горючим не вызывало тревоги, снабжение боеприпасами,  продовольствием и санитарное обеспечение было в порядке. Потери, к счастью,  были пока незначительны. Недоставало лишь понтонно-мостовых парков и  строительных частей. Взаимодействие с авиацией полковника Мельдера было  отличным. Только с бомбардировщиками ближнего действия генерала Фибига мы не  могли добиться установления достаточно быстрой связи, 1-я кавалерийская дивизия  доказала свою боеспособность.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Х.В.Гудериана. Воспоминания солдата.
« Ответ #49 : 04 Октябрь 2011, 21:34:37 »

В этот день  воздушная разведка установила, что русские в районе Смоленск, Орша, Могилев  накапливают свежие силы. Надо было спешить с выходом на линию Днепра и  форсировать эту реку, не ожидая прибытия пехоты, что могло привести к потере  нескольких недель.

Между тем в  районе Белостока шли ожесточенные бои по уничтожению окруженной группировки  противника. Это свидетельствует о том, что русские крупными силами пытались  прорваться на восток. Сопротивление русских произвело на командование 4-й армии  столь сильное впечатление, что оно решило не ослаблять войска, осуществлявшие  окружение. Поэтому фельдмаршал фон Клюге отменил мой приказ на выступление 17-й  танковой дивизии к Борисову; только одна 18-я танковая дивизия достигла  Борисова и создала на Березине предмостное укрепление, от удержания которого в  значительной мере зависело продолжение наступления 47-го танкового корпуса в  направлении Днепра. Несмотря на все мои сомнения, я все же разослал по частям  приказ командования 4-й армии.

2 июля, находясь  в Мире, в 5-м пулеметном батальоне, обеспечивавшем фланги 17-й танковой дивизии  и 29-й мотодивизии, я лично выяснил обстановку на фронте вокруг окруженной  группировки противника. Я выслушал мнения офицеров о противнике, чтобы  правильнее оценить обстановку. Затем я поехал к генералу Лемельзену и приказал  ему и находившемуся у него командиру 29-й мотодивизии держать кольцо окружения  замкнутым. После этого я направился в Кайдано, где находилась 17-я танковая  дивизия. Генерал Риттер фон Вебер доложил, что он успешно отразил все попытки  противника вырваться из окружения. Оттуда я поехал на новый командный пункт  танковой группы, расположенный у Синило (юго-восточнее Минска) - По прибытии на  командный пункт я узнал, что при передаче приказа 17-й танковой дивизии  произошло какое-то недоразумение; оказалось, что части дивизии не получили  приказа остаться на участке фронта вокруг окруженной группировки противника и  продолжали продвижение на Борисов. Я тотчас же приказал доложить об этом факте  командованию 4-й армии. Уже нельзя было что-либо изменить. В 8 час. утра на  следующий день я был вызван в штаб фельдмаршала фон Клюге в Минск, где мне  предложили дать объяснение. Выслушав мои объяснения, фельдмаршал фон Клюге заявил,  что он уже намеревался отдать Гота и меня под суд, так как у Гота произошло  точно такое же недоразумение, и фельдмаршал думал, что имеет дело с  генеральской фрондой. Но я заявил, что это не так, и этим успокоил его.

После такой  беседы я поехал в 47-й танковый корпус в Смолевичи (35 км северо-восточнее  Минска), но там уже не нашел штаба корпуса и поехал дальше на Борисов в 18-ю  танковую дивизию. Там я осмотрел предмостное укрепление на Березине и провел  совещание с командирами этой дивизии. Дивизия выслала передовой отряд в  направлении Толочин. На обратном пути я встретил в Смолевичах командира корпуса  и договорился с ним о действиях 18-й и 17-й танковых дивизий. Во этого  совещания радисты моего командирского танка получили сообщение об атаке  русскими танками и самолетами переправы на Березине у Борисова. Об этом  сообщили 47-му танковому корпусу. Атаки были отбиты с большими потерями для  русских; 18-я танковая дивизия получила достаточно полное представление о силе  русских, ибо они впервые применили свои танки Т-34, против которых наши пушки в  то время были слишком слабы.

2 июля части  танковой группы находились: 1-я кавалерийская дивизия - южнее Слуцка, 3-я  танковая дивизия - в Бобруйске (передовой отряд дивизии стоял перед Рогачевом),  4-я танковая дивизия - в Свислочь, 10-я мотодивизия - восточное Слуцка; дивизия  СС "Рейх" - севернее Балусевичи на Березине, 10-я танковая дивизия -  в Червень, пехотный полк "Великая Германия" - севернее Барановичи;  18-я танковая дивизия - в Борисове, 17-я танковая дивизия - в Кайдано, 29-я  мотодивизия - в Столбцах, 5-й пулеметный батальон - юго-восточнее Барановичи.

3 июля русские  войска, окруженные под Белостоком, капитулировали. Теперь все свое внимание я  сосредоточил на движении к Днепру.

4 июля я посетил  46-й танковый корпус. Я поехал из Синило через Смолевичи, Червень, Слободка на  командный пункт 10-й танковой дивизии и оттуда в дивизию СС "Рейх".  По пути в эту дивизию я встретил командира корпуса, которому на вопрос о  местонахождении пехотного полка "Великая Германия" мог только  ответить, что этот полк все еще находится у Барановичи в резерве 4-й армии.  Затем я направился в дивизию СС "Рейх", в Ст. Речки. Генерал Гауссер  сообщил мне, что его мотоциклетный батальон после тяжелых боев образовал у  Бродец (17 км южнее Березино) предмостное укрепление на Березине. По его  словам, мост через Березину у Якшицы был взорван и переправить через реку  машины он не мог; саперы заняты ремонтом подъездных путей, проходящих через  заболоченную местность. Я поехал к саперам и увидел, что они прилежно работают;  они обещали закончить свои работы к утру 5 июля.

4 июля 24-й  танковый корпус вышел к Днепру у Рогачева, захватив еще несколько переправ  через Березину. В этот день дивизии танковой группы находились: 1-я  кавалерийская дивизия - восточное Слуцка, 3-я танковая дивизия - перед  Рогачевом, 4-я танковая дивизия - в Старом Быхове (Быхове), 10-я мотодивизия -  в Бобруйске, дивизия СС "Рейх" - в Балусевичи, 10-я танковая дивизия  - в Березино, пехотный полк "Великая Германия" - восточное Столбцы;  18-я танковая дивизия - восточное участка Нача, части 17-й танковой дивизии - в  Борисове, главные силы этой дивизии - в Минске, 29-я мотодивизия - в районе  Кайдано, Столбцы, 5-й пулеметный батальон - западнее Столбцы.

6 июля крупные  силы русских переправились у Жлобина через Днепр и атаковали правый фланг 24-го  танкового корпуса. Атака была отбита 10-й мотодивизией. Наша воздушная разведка  донесла о движении эшелонов противника из района Орел, Брянск в направлении  Гомеля. В районе Орши был запеленгован новый штаб армии русских. На Днепре,  казалось, готовится оборонительный рубеж. Это заставляло торопиться.

К 7 июля были  достигнуты следующие пункты: штаб танковой группы - Борисов; 1-я кавалерийская  дивизия - Бобруйск, 10-я мотодивизия - Жлобин, 3-я танковая дивизия - район  Рогачев, Новый Быхов, 4-я танковая дивизия - Старый Быхов (Быхов), 10-я  танковая дивизия - Белыничи, дивизия СС "Рейх" - Березино, пехотный  полк "Великая Германия" - Чер-вень, 18-я танковая дивизия - Толочин,  17-я танковая дивизия - Сенно, 29-я мотодивизия - Борисов.

17-я танковая  дивизия под Сенно вела ожесточенные бои с сильным противником, который ввел в  бой чрезвычайно большое количество танков. Упорные бои вела также и 18-я  танковая дивизия. Так как 24-й танковый корпус уже достиг Днепра, нужно было  принять решение о дальнейшем продолжении операции. От моих начальников я не  получал никаких новых  указаний, поэтому  следовало полагать, что старая директива, согласно которой 2-я танковая группа  должна выйти в район Смоленск, Ельня, Рославль, полностью остается в силе. Я  лично не находил никаких оснований для изменения этой директивы. Тогда я не  знал, что взгляды Гитлера разошлись с точкой зрения главного командования  сухопутных войск. Об этом факте и всех его последствиях я узнал значительно  позже. Разногласия при проведении операций станут понятными только в том  случае, если посмотреть, что происходило за кулисами германского верховного  командования в те дни.
Записан