База знаний > Мемуары \ воспоминания и т.п.
Война и люди
Meuller:
Александр Покрышкин, Иван Кожедуб, Дмитрий Глинка, Николай Скоморохов, Кирилл Евстигнеев, Александр Колдунов-- советские летчики-асы второй мировой войны. Лучшим среди них был Кожедуб-- 62 сбитых немецких самолета. Но у них были очень опасные противники-- немецкие асы, самый успешный из которых, Эрих Хартман, сбил 352самолета. Вторым был его близкий друг и командир Герхард Баркхорн-- 301 воздушная победа.Родился Баркхорн в Кенигсберге, 20 марта 1919 года
Во время одного из воздушных боев на Восточном фронте Герхард Баркхорн сбил очередной советский истребитель. Буквально одной очередью, которая вошла точно в двигатель. Когда самолет загорелся и стал падать, Баркхорн подлетел вплотную к кабине советского пилота и жестами предложил ему срочно воспользоваться парашютом. Видимо еще малоопытный летчик тут же покинул устремившуюся к земле машину. Приземление было удачным, и молодой русский лейтенант остался цел и невредим.
После боя в офицерской столовой капитан Хартман недоуменно спросил майора Баркхорна: "Герд, почему ты стрелял только по двигателю?" "Это самый надежный способ уничтожения русских самолетов, Эрих",-- наставительно ответил Баркхорн своему подчиненному и другу, вскоре опередившему его по числу сбитых самолетов. "Разве?"-- не поверил Хартман. "Ты знаешь, почему наши доблестные гренадеры 22июня 1941 года не смогли форсировать реку Прут?"-- решил углубиться в историю тактики майор Баркхорн. "Нет",-- продолжал недоумевать капитан Хартман. "Русские пограничные катера беспрепятственно уничтожили почти все наши надувные лодки",-- тихо проговорил непобедимый ас. "А что же наш ударный монитор, который фюрер заранее отправил в устье Дуная?
Неужели он не смог пробраться на реку Прут?"-- заинтересовался Хартман. "Почему же, он прибыл на место строго по приказу, но оказался бессилен против русских катеров". Хартману показалось, что его друг немного злорадствует. "По фанерным судам ударили бронебойными снарядами,-- продолжал Баркхорн,-- они насквозь их пробивали, не причиняя им особого вреда". Тут Хартман все понял: "Русские истребители тоже фанерные! И наши снаряды и пули, попадая в фюзеляж, прошивают его насквозь, что нисколько не отражается на аэродинамических качествах русских машин!" "Вот именно,-- широко улыбнулся Баркхорн,-- бей по мотору, не ошибешься!"
"А опасные приближения к горящим русским машинам обязательны?"-- съязвил Хартман. "Послушай, Бубби (так в минуты особой душевной близости называл своего неразлучного друга майор Баркхорн),-- непобедимый ас помрачнел,-- ты должен запомнить на всю жизнь, что и русские летчики когда-то были невинными детьми, и у них тоже были матери. Тот парень, которого я сегодня сбил, имеет такое же право на жизнь и любовь, как ты и я". После чего майор Баркхорн начал разбор полетов со своими остальными подчиненными, также сплошь непобедимыми асами. "Для чего вам выдают белые шелковые шарфы?"-- рявкнул Баркхорн. "Чтобы не натирать в кровь шеи, когда мы вертим головой во время боевых вылетов!"-- дружно гаркнули пилоты. "Молодцы!-- похвалил командир.-- Главная ошибка русских летчиков в том, что они не смотрят, кто у них за хвостом". Баркхорн любил учить молодых пилотов. После войны он не раз с сожалением отмечал, что советские летчики из-за слишком ускоренного курса обучения зачастую плохо ориентировались в воздухе:
"Многие из них даже не замечали, что я их уже сбил, и погибали из-за того, что продолжали пытаться вести уже сваливающийся в пике самолет". Правда, один раз, в 1943 году, Герхард Баркхорн 40 минут сражался с ЛаГГ-3 и не смог сбить его: "Я был мокрым от пота, как будто только что вышел из душа. Мы выписывали в воздухе все мыслимые и немыслимые фигуры, но так и не смогли достать друг друга. Интересно, было ли русскому летчику так же трудно, как и мне?"
Впрочем, одному из советских асов из дивизии Покрышкина удалось сбить Баркхорна в небе над Румынией в мае 1944 года.
В том бою были сбиты и почти все летчики из его авиагруппы. Четверо были ранены, а трое пропали без вести. Сам Баркхорн четыре месяца провалялся на госпитальной койке. Всего Баркхорна сбивали 9 раз. 7 раз наши летчики, 2 раза-- англичане. Он, кстати, одерживал победы только на Восточном фронте. Все его 120 вылетов во время битвы за Англию остались безрезультатными. Только один раз он воспользовался парашютом и чуть не попал в плен к англичанам. В остальных случаях он умудрялся сажать горящий Messerschmidt. В конце войны он спас реактивный МЕ-262, несмотря на отказ одной из турбин. Его преследовали американцы, а они у немецких летчиков пользовались дурной славой]-- в отличие от русских и англичан часто расстреливали в воздухе спускающихся на парашютах вражеских пилотов.
За свои победы в воздухе Баркхорн был награжден рыцарским крестом с дубовыми листьями. В 1955году бывший майор люфтваффе поступил на службу в бундесвер. Дослужился до генерал-майора и разбил новый истребитель. "302ой",-- мрачно прошептал Баркхорн, когда его вытащили из-под обломков. Умер он в своей постели в 1983году.
В Кенигсберге после 1939 года, когда он закончил летную школу, больше не появлялся, так как не мог запомнить его новое название-- Калининград.
Meuller:
Отрывки из писем немецких солдат на Родину
Из дневника немецкого унтер-офицера зенитных частей:
23 августа. …Марш продолжается. Мы движемся к Сталинграду, к Волге, цели всего нашего летнего наступления. Скоро мы его захватим и тогда отойдём в тыл. О, сладкие обольщающие нас надежды! Действительность оказалась совсем иной…
24 августа. …Ужас охватывает меня, когда я вижу грузовики, стоящие у дорог, доверху нагруженные нашими мертвецами.
4 сентября. …К северу от нас прорвались русские, и наша четвёртая батарея бросила на произвол судьбы все орудия. Нам дают приказ переменить позицию и выйти к дороге на Сталинград. Утром я был потрясён открывшимся передо мной зрелищем. Я в первый раз увидел Волгу, медленно текущую в своём широком русле. Мы достигли нашей цели. Но Сталинград ещё в руках русских, нам предстоят дни тяжёлых боёв…
Ефрейтор О. Креппель - неизвестному адресату:
Сталинград стал нам поперёк горла. В роте осталось 7 человек. Повсюду видны солдатские кладбища. Теперь одно слово "Сталинград" приводит нас в ужас.
Рядовой Х. Шарф - неизвестному адресату:
… Для многих из нас позиции в окрестностях Сталинграда стали могилой. Да, Сталинград - это такой крепкий орешек, о который можно сломать даже стальные зубы.
Солдат Г. Мальхус - ефрейтору К. Вейтцелю:
… Теперь в Сталинграде разгорелись бои, подобных которым не было за весь Восточный поход. Хуже всего бои в заводских цехах и уличные бои, в которых русский - специалист; поэтому быстрое продвижение вперёд для нас невозможно. Приведу тебе пример, на основании которого ты сможешь составить себе некоторое представление о том, что здесь творится: когда мы пришли в Сталинград, нас было 140 человек, а к 1 сентября, после двухнедельных боёв, осталось только 16. Все остальные ранены или убиты. У нас нет ни одного офицера, и командование подразделением вынужден был взять на себя унтер-офицер…
Ефрейтор О. Бауэр - Г. Куге:
… Оснащённые самым современным оружием, русские наносят нам жесточайшие удары. Это яснее всего проявляется в боях за Сталинград. Здесь мы должны в тяжёлых боях завоёвывать каждый метр земли и приносить большие жертвы, так как русский сражается упорно и ожесточённо, до последнего вздоха…
Ефрейтор О. Гелльман - невесте:
…Описать, что здесь происходит, невозможно. В Сталинграде сражаются все, у кого есть голова и руки, - и мужчины, и женщины…
Из дневника неизвестного офицера 79-й немецкой пехотной дивизии:
…12 ноября. Когда мы везли боеприпасы, я видел Волгу. Город выглядел так, будто его постигла божья кара. Возродится ли когда-нибудь этот город? 22 ноября. Ходят слухи, что все мы окружены. Некоторые говорят, что повесятся. 26 ноября. Господа из штаба сидят теперь с расстройством желудка от страха. Кольцо вокруг нас всё сжимается. 2 декабря. В одной листовке нам предлагали сдаваться. Глупая мысль. Вдали пробегала свинья. Все десять человек бросились за ней. Это пойдёт на колбасу. 10 декабря.
Гитлер передал по радио, что до рождества нас освободит. Когда поразмышляешь о войне, скажешь себе, что она ведётся лишь для некоторых: бедные должны проливать кровь для богатых. 8 января. Завод "Красный Октябрь" стал для 79-й дивизии Верденом. Необычайно большие потери с нашей стороны. 15 января. Как долго будет продолжаться наша ужасная жизнь? Один другому уже желает смерти. Мы в окружении, мы вынуждены сидеть смирно.
Из письма ефрейтора А. Оттена жене:
…Часто задаёшь себе вопрос: к чему все эти страдания, не сошло ли человечество с ума? Но размышлять об этом не следует, иначе в голову приходят странные мысли, которые не должны были бы появиться у немца. Но я опасаюсь, что о подобных вещах думают 90% сражающихся в России солдат. Это тяжёлое время наложит свой отпечаток на многих, и они вернуться домой с другими взглядами, чем те, которых они придерживались, когда уезжали. Что принесёт нам Новый год? Хоть какой-нибудь просвет, но на нашем горизонте заря и не брезжит, и это действует на нас, фронтовых солдат, подавляюще…
Из письма унтер-офицера Р. Шварца жене:
… Как я тебе уже сообщал, с 21 ноября мы окружены. Положение безнадёжно, только наши командиры не хотят в этом сознаться. Кроме пары ложек похлёбки из конины, мы ничего не получаем, а если и выдаётся иногда что-нибудь добавочно, то до нас это не доходит, оно исчезает у начальника и его компании. Ты этому не поверишь, но это так. Вам в газетах и по радио рассказывают всякие небылицы, а в действительности пресловутое фронтовое товарищество выглядит совсем иначе. Если бы я знал, что в плену со мной будут обращаться хотя бы так, как с отцом в 1914 г., я сейчас же перебежал бы. Опытный прядильщик или техник-специалист по прядильным машинам нужен и в России. Дай бог, чтоб я вернулся когда-нибудь домой, тогда я постараюсь открыть людям глаза на то, что на самом деле происходит на фронте…
Обер-лейтенант Х. Фидлер - отцу:
Здравствуй, отец. Вернее, прощай. Это будет последнее письмо, которое ты от меня получишь. Отец, ты мне говорил: "Будь верен знамени, и ты победишь с ним." Ты вспомнишь об этих словах, ибо сейчас для каждого разумного человека в Германии наступило время, когда он проклинает безумие этой войны. Победы не будет. Остались лишь сомнения и солдаты, которые умирают.
Сталинград - это авантюра. Вы помешали мне найти путь в жизни, отец. Я избираю свой путь, идущий в противоположном направлении.
Офицер Плат - жене:
… Ты - жена немецкого офицера и ты должна понять всё, что я тебе скажу сейчас. Ты должна знать правду. Правду об отчаянной борьбе в безнадёжном положении. Грязь, голод, холод, крах, сомнения, отчаяние, смерть. Я не отрицаю и моей ответственности и именно поэтому лишь своей собственной жизнью покрою эту вину. В газетах будут публиковать напыщенные статьи, окаймлённые жирной чёрной рамкой. Нам будут воздавать честь и хвалу. Но не верь этой крикливой болтовне…
Офицер Г. Лейк - отцу:
…Пришёл конец. Мы протянем ещё дней восемь. Затем - крышка. Дорогой отец, сталинградская преисподняя должна быть для всех предупреждением. Со мной кончено. Всё идёт к концу. Рановато для 30-летнего офицера. Докладываю об убытии на веки вечные. Лейк.
Неизвестный офицер - отцу:
… Ставить вопрос о боге в Сталинграде - значит, отрицать его. Я должен тебе сказать это, дорогой отец… Ты воспитал меня, так как у меня не было матери, и всегда стремился вложить в мою душу веру в бога.
Я вдвойне сожалею о своих словах, потому что это мои последние слова, и я не смогу сказать тебе больше слов, которые могли бы сгладить это или примирить. Ты, отец, всегда стремился к правде. И в своём последнем письме я хочу сказать, что является правдой, или о том, что я считаю правдой. Я искал бога в каждой воронке, в каждом разрушенном доме, на каждом углу, у товарищей, когда я лежал в окопе, и на небе. Бог не показывался, когда моё сердце взывало к нему. Дома были разрушены, товарищи так же смелы или трусливы, как я, на земле был голод и смерть, с неба падали бомбы и огонь, и только бога не было здесь. Нет, отец, бога нет! Я пишу это и знаю, что это ужасно. Если бог есть, то только в наших молитвенниках и молитвах, в смиренных проповедях священников и пастырей, в звоне колоколов и в запахе ладана, но не в Сталинграде.
Meuller:
Письма немецких солдат с восточного фронта
25.10.1941 г.
Мы находимся в 90 км от Москвы, и это стоило нам много убитых. Русские оказывают ещё очень сильное сопротивление, обороняя Москву, это можно легко представить. Пока мы придём в Москву, будут ещё жестокие бои. Многие, кто об этом ещё и не думает, должны будут погибнуть. У нас пока двое убитых тяжёлыми минами и 1-снарядом. В этом походе многие жалели, что Россия – это не Польша и не Франция, и нет врага более сильного, чем русские. Если пройдёт ещё полгода – мы пропали, потому что русские имеют слишком много людей. Я слышал, когда мы покончим с Москвой, то нас отпустят в Германию.
(Из писем солдата Сим 3.12.1941 г.
Вот уже более трёх месяцев я нахожусь в России и многое уже пережил. Да, дорогой брат, иногда прямо душа уходит в пятки, когда находишься от проклятых русских в каких-нибудь ста метрах и около тебя рвутся гранаты и мины.
(Из письма солдата Е. Зейгардта брату Фридриху, г. Гофсгуст.)она Баумера.)
30.11.1941 г.
Моя любимая Цылла. Это, право говоря, странное письмо, которое, конечно, никакая почта не пошлёт никуда, и я решил отправить его со своим раненым земляком, ты его знаешь – это Фриц Заубер. Мы вместе лежали в полковом лазарете, и теперь я возвращаюсь в строй, а он едет на родину. Пишу письмо в крестьянской хате. Все мои товарищи спят, а я несу службу. На улице страшный холод, русская зима вступила в свои права, немецкие солдаты очень плохо одеты, мы носим в этот ужасный мороз пилотки и всё обмундирования у нас летнее. Каждый день приносит нам большие жертвы. Мы теряем наших братьев, а конца войны не видно и, наверное, не видеть мне его, я не знаю, что со мной будет завтра, я уже потерял все надежды возвратиться домой и остаться в живых. Я думаю, что каждый немецкий солдат найдёт себе здесь могилу. Эти снежные бури и необъятные поля, занесённые снегом, наводят на меня смертельный ужас. Русские победить невозможно, они…
(Из письма Вильгельма Эльмана.)
5.12.1941 г.
На этот раз мы будем справлять Рождество в русском “раю”. Мы находимся опять на передовых, тяжелые у нас дни. Подумай только, Людвиг Франц убит. Ему попало в голову. Да, дорогой мой Фред, ряды старых товарищей всё редеют и редеют. В тот же день, 3.12, потерял ещё двух товарищей из моего отделения… Наверное, скоро нас отпустят; нервы мои совсем сдали. Нойгебауэр, очевидно, не убит, а тяжело ранен. Фельдфебель Флейсиг, Сарсен и Шнайдер из старой первой роты тоже убиты. Также и старый фельдфебель Ростерман. 3.12 погиб также наш последний командир батальона подполковник Вальтер. Ещё ранен Анфт. Бортуш и Коблишек, Мущик, Каскер, Лейбцель и Канрост тоже убиты.
(Из письма унтер-офицера Г. Вейнера своему другу Альфреду Шеферу.)
5.12.1941 г.
Милая тетушка, присылай нам побольше печенья, потому что хуже всего тут с хлебом. Ноги я уже немного обморозил, холода здесь очень сильные. Многие из моих товарищей уже ранены и убиты, нас всё меньше и меньше. Один осколок попал мне в шлем, и на мину я тоже успел наскочить. Но пока я отделался счастливо.
(Из письма солдата Эмиля Нюкбора.)
8.12.1941 г.
Из-за укуса вшей я до костей расчесал тело и настолько сильно, что потребовалось много времени, пока всё это зажило. Самое ужасное – это вши, особенно ночью, когда тепло. Я думаю, что продвижение вперёд придётся прекратить на время зимы, так как нам не удастся предпринять ни одного наступления. Два раза мы пытались наступать, но кроме убитых ничего не получали. Русские сидят в хатах вместе со своими орудиями, чтобы они не замёрзли, а наши орудия стоят день и ночь на улице, замерзают и в результате не могут стрелять. Очень многие солдаты обморозили уши, ноги и руки. Я полагал, что война
закончится к концу этого года, но, как видно, дело обстоит иначе… Я думаю, что в отношении русских мы просчитались.
(Из письма ефрейтора Вернера Ульриха к своему дяде в г. Арсендорф)
9.12.1941 г.
Мы продвигаемся вперёд донельзя медленно, потому что русские защищаются упорно. Сейчас они направляют удары в первую очередь против сёл, - они хотят отнять у нас кров. Когда нет ничего лучшего, - мы уходим в блиндажи.
(Из письма ефрейтора Экарта Киршнера)
11.12.1941 г.
Вот уже более недели мы стоим на улице и очень мало спим. Но так не может продолжаться длительное время, так как этого не выдержит ни один человек. Днём ещё ничего, но ночь действует на нервы…
Сейчас стало немного теплее, но бывают метели, а это ещё хуже мороза. От вшей можно взбеситься, они бегают по всему телу. Лови их утром, лови вечером, лови ночью, и всё равно всех не переловишь. Всё тело зудит и покрыто волдырями. Скоро ли придёт то время, когда выберешься из этой проклятой России? Россия навсегда останется в памяти солдат.
(Из письма солдата Хасске к своей жене Анне Хасске)
13.12.1941 г.
Сокровище моё, я послал тебе материи и несколько дней назад – пару ботинок. Они коричневые, на резиновой подошве, на кожаной здесь трудно найти. Я сделаю всё возможное и буду присылать всё, что сколько-нибудь годится.
(Из письма ефрейтора Вильгельма Баумана жене)
26.12.1941 г.
Рождество уже прошло, но мы его не заметили и не видели. Я вообще не думал, что мне придётся быть живым на Рождество. Две недели тому назад мы потерпели поражение и должны были отступать. Орудия и машины мы в значительной части оставили. Лишь немногие товарищи смогли спасти самую жизнь и остались в одежде, которая была у них на теле. Я буду помнить это всю свою жизнь и ни за что не хотел бы прожить это ещё раз…
Пришли мне, пожалуйста, мыльницу, так как у меня ничего не осталось.
(Из письма ефрейтора Утенлема семье в г. Форицхайм, Баден)
27.12.1941 г.
В связи с событиями последних 4 недель я не имел возможности писать вам… Сегодня я потерял все свои пожитки, я всё же благодарю бога, что у меня ещё остались мои конечности. Перед тем, что я пережил в декабре, бледнеет все бывшее до сих пор. Рождество прошло и я надеюсь, что никогда в моей жизни мне не придётся пережить ещё раз такое Рождество. Это было самое несчастное время моей жизни… Об отпуске или смене не приходится и думать, я потерял все свои вещи, даже самое необходимое в последнем обиходе. Однако не присылайте мне ничего лишнего, так как мы должны теперь всё таскать на себе, как пехотинцы. Пришлите лишь немного писчей бумаги и бритву, но простую и дешёвую. Я не хочу иметь с собой ничего ценного. Какие у меня были хорошие вещи и всё пошло к чёрту!... Замученные вшами мы мёрзнем и ведём жалкое существование в примитивных условиях, к тому же без отдыха в боях.
Не подумайте, что я собираюсь ныть, вы знаете, что я не таков, но я сообщаю вам факты. Действительно, необходимо много идеализма, чтобы сохранять хорошее настроение, видя, что нет конца этому состоянию.
(Из письма обер-ефрецтора Руска своей семье в г. Вайль, Баден)
6.09.1942 г.
Сегодня воскресенье, и мы, наконец, можем постирать. Так как моё бельё всё завшивело, я взял новое, а также и носки. Мы находимся в 8 км от Сталинграда, и я надеюсь, в следующее воскресенье мы будем там. Дорогие родители, всё это может свести с ума: по ночам русские лётчики, а днём всегда свыше 30 бомбардировщиков с нашей стороны. К тому же гром орудий.
(Из письма солдата 71 пд Гергардта (фамилия неразборчива))
8.09.1942 г.
Мы находимся на позициях в укреплённой балке западнее Сталинграда. Мы уже продвинулись до стен предместья города, в то время как на других участках немецкие войска уже вошли в город. Нашей задачей является захват индустриальных кварталов северной части города и продвижение до Волги. Этим должна завершиться наша задача на данный период. До Волги отсюда остаётся ещё 10 км. Мы надеемся, конечно, что в короткий срок возьмём город, имеющий большое значение для русских и который они так упорно защищают. Сегодня наступление отложили до завтра; надеюсь, что мне не изменит солдатское счастье, и я выйду из этого наступления живым и невредимым. Я отдаю свою жизнь и здоровье в руки Господа Бога и прошу его сохранять и то и другое. Несколько дней тому назад нам сказали, что это будет наше последнее наступление, и тогда мы перейдём на зимние квартиры. Дай бог, чтобы это было так! Мы так измотались физически, так ослабли здоровьем, что крайне необходимо вывести нашу часть из боя. Мы должны были пройти через большие лишения и мытарства, а питание у нас было совершенно недостаточным. Мы все истощены и полностью изголодали, а поэтому стали бессильными. Я не думаю, что наша маленькая Ютхен голодает дома, как её папа в этой гадкой России. В своей жизни мне приходилось несколько раз голодать в мои студенческие годы, но я не знал, что голод может причинять такие страдания. Я не знал, что можно целый день думать о еде, когда нет ничего в хлебной сумке.
(Из неотправленного письма ефрейтора Ио Шваннера жене Хильде)
26.10.1941 г.
Сижу на полу в русском крестьянском доме. В этой тесноте собралось 10 товарищей из всех подразделений. Можешь представить себе, какой тут шум. Мы находимся у автострады Москва – Смоленск, неподалёку от Москвы.
Русские сражаются ожесточённо и яростно за каждый метр земли. Никогда ещё бои не были так жестоки и тяжелы, и многие из нас не увидят уже родных.
(Из письма солдата Рудольфа Руппа своей жене.)
***
15.11.1941 г.
Мы здесь уже пять дней, работаем в две смены, и пленные работают с нами. У нас развелось очень много вшей. Прежде поймаешь когда одну, когда три, а вчера я устроил на них облаву. Как ты думаешь, милая мама, сколько я поймал их в своём свитере? 437 штук…
Я всё вспоминаю, как отец рассказывал про войну 1914-1918 г., - теперешняя война ещё похуже. Всего я написать не могу, но когда я вам расскажу об этом, у вас глаза полезут на лоб…
(Из письма фельдфебеля Отто Клиема.)
3.12.1941 г.
Вот уже более трёх месяцев я нахожусь в России и многое уже пережил. Да, дорогой брат, иногда прямо душа уходит в пятки, когда находишься от проклятых русских в каких-нибудь ста метрах и около тебя рвутся гранаты и мины.
(Из письма солдата Е. Зейгардта брату Фридриху, г. Гофсгуст.)
3.12.1941 г.
Хочу сообщить тебе, дорогая сестра, что я 26.12 сбил русский самолёт. Это большая заслуга, за это я, наверное, получу железный крест первой степени. Пока мне повезло взять себе с этого самолёта парашют. Он из чистого шёлка. Наверное, я привезу его целым домой. Ты тоже получишь от него кусок, из него получится отличное шёлковое бельё… Из моего отделения, в котором было 15 человек, осталось трое…
(Из писем унтер-офицера Мюллера сестре.)
Quatro:
Этнические немцы в рядах РККА,
http://www.konkurs.senat.org/notabene/rusgerman.html
От себя. Немцев-офицеров в русской армии до революции было всегда достаточно, также как инженеров. И после уничтожения "германского элемента" в высших эшелонах власти и замене их евреями после революции автор "Майн Кампф" отказал Советской России в существовании
marina.:
Это - война изнутри, война в тебе самом, где главный враг не Иван с гранатой, а вши и безысходность.
Навигация
Перейти к полной версии