Feldgrau.info

Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.
------------------Forma vhoda, nizje----------------
Расширенный поиск  

Новости:

Пожелания по работе сайта и форума пишем здесь.
http://feldgrau.info/forum/index.php?board=1.0

Автор Тема: Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.  (Прочитано 40733 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #25 : 25 Сентябрь 2011, 21:51:29 »

ЗАГАДКА  ВИШИ


Я, пожалуй,  пропущу в своем рассказе все поздравительные речи и награды, которые я получил  за эту операцию, искреннюю благодарность дуче и горячие поздравления, которые  мне высказал Адольф Гитлер лично в ставке главнокомандующего перед высшими  персонами рейха. После короткой передышки я вернулся на свою «базу» в  Фридентале, чтобы вновь посвятить себя делам организации моего специального  подразделения. Но проработать спокойно удалось всего пять месяцев. В конце ноября  1943 года я внезапно получаю из ставки приказ Гитлера немедленно в  сопровождении роты своих солдат отправляться в Париж, а там, сразу по прибытии,  обращаться за дальнейшими указаниями к генералу Обергу — шефу СС и немецкой  полиции во Франции.

Мне не слишком  пришлись по душе эти неточные и краткие приказы; долгий опыт подсказывал, что  чаще всего они служат признаком некой неприятной и деликатной миссии. Но солдат  должен повиноваться; итак, я вскочил в первый поезд, в то время как рота моих  солдат готовилась отбыть на следующий день.

Честно говоря, я  не был так уж недоволен возможностью повидать Париж снова — я бывал там, и, как  показалось, слишком кратко, в 1940-м и в 1942 годах. Красота и шарм французской  столицы произвели на меня такое впечатление еще во время самого первого визита,  что я с тех пор постоянно высказывал свое восхищение самым прекрасным из  европейских городов, прибавляя, что, по моему мнению, второе место должно быть  присуждено Вене, а третье — Будапешту. Эта классификация всегда приводила в  ярость истых пруссаков, и больше того, добрых австрийцев, особенно когда я  уточнял, что мне кажется, будто Берлин не более чем нелепое нагромождение  разного рода камней. Частенько я от души смеялся, наблюдая, как они просто  подпрыгивают от возмущения при моих столь невинных замечаниях…

Выполнив  предначертание, вывешенное повсюду на Северном вокзале, — «немедленно»  отмечаться по прибытии в комендатуре на площади Оперы, я отправляюсь в отель  «Континенталь», расположенный на улице Риволи. После длительных поисков в этом  огромном улье — а сотни номеров переделаны в конторы и буквально кишат штабными  служащими — мне наконец удается наткнуться на своего благодетеля полковника,  тоже в штабной форме, с красными кантами на брюках. Он меня уже ждет и сразу заявляет,  что получены инструкции: передать в мое распоряжение подразделения — сколько и  для каких целей, он, правда, не знает. Он призывает одного из ближайших  сотрудников коменданта Парижа, но и этот не может сообщить ничего нового, лишь  подозревает, что речь идет о взаимоотношениях, уже достаточно путаных, между  вишистским правительством и нашими. Сообщив это, он принимается излагать все,  что ему известно об обстановке во Франции, причем в своей собственной  интерпретации. Поскольку последние несколько недель я едва выкраивал время на  чтение газет, то из его лекции не понимаю и половины: кроме имен маршала  Петэна, адмирала Дарлана, генералов де Голля и Жиро я абсолютно ничего не могу  различить в хитросплетениях французской политики.

По тому, что мне  объяснили эти два офицера, могу заключить: окружение маршала Петэна и некий  генерал из правительственных кругов Виши проявляют недовольство тем фактом, что  немецко-французские переговоры остановились на стадии военного перемирия  сорокового года. За три года не сделано ни единого шага к заключению мирного  договора, уже давно обещанного, подписание которого, без сомнения, усилит  достаточно шаткое положение французского правительства. Что касается маршала  Петэна, мои собеседники представили его ревностным патриотом, слегка упрямым и  старающимся — вполне законное желание, по моему суждению, — «спасти мебель»,  причем всеми возможными способами. Но увы, к его досаде, Германия по вполне  понятным причинам, которые тоже, по-моему, законны, пока сомневается, нужно ли  делать слишком значительные уступки французскому патриотизму.

К тому же  недавно выяснилось, что Виши и «Свободная Франция» поддерживают и всегда  поддерживали отношения гораздо более тесные, чем можно было подозревать раньше.  Это предположение представляется мне вполне допустимым. В тот момент Северная  Африка, как, впрочем, и почти все колониальные территории Франции, были  оккупированы союзниками, следовательно, находились во владении «Свободной  Франции». Кроме того, моральное воздействие начального триумфа «держав оси»  начинает понемногу уменьшаться. С самого начала 1943 года события явно приняли  такой оборот, который не идет на пользу Германии, — обстоятельства изменились,  в чем мы, может быть, пока еще не отдавали себе ясного отчета, но лагерь  противника, естественно, находил в этом некие признаки.

Мало того,  совсем недавно немецкое командование получило конфиденциальные донесения от  тех, кого принято называть «верными и заслуживающими доверия источниками»,  согласно которым следовало ожидать неожиданной развязки: отношения,  существующие между Виши и «Свободной Францией», судя по всему, стали настолько  тесными, что правительство Петэна уже подумывает искать убежище в Северной  Африке. По другим сообщениям, полученным от источников тоже «верного» характера  из окружения генерала де Голля, последний намеревается сместить силой старого  маршала и его министров. Немецкое командование во Франции тут же передало обе  противоречащие, однако равные по своей тревожности гипотезы, в ставку фюрера.

Что касается  моей роли во всем этом, то они ничего не знают; без сомнения, очень скоро мне  будут высланы из ставки более точные указания. А в настоящее время мне следует  просто представиться, и без отлагательств, генералу Обергу.

Я откланиваюсь,  пешком прохожу Елисейские Поля и оказываюсь на улочке, неподалеку от Авеню Фош,  где и располагается бюро генерала. Меня принимает офицер полиции, который не  больше господ из отеля «Континенталь» осведомлен о характере миссии, которую  мне собирались доверить. Он тоже чувствует себя обязанным просветить меня  относительно ситуации во Франции; потому немедля приступает к докладу, который  в точности походит на услышанный мной только что, с той лишь разницей, что этот  менее краток и, таким образом, растягивается на полчаса дольше. Когда я скромно  интересуюсь, каковы распоряжения генерала Оберга на мой счет, то получаю ответ,  что есть надежда получить его инструкции в течение ближайших двадцати четырех  часов. Также мне дается бесценный совет быть наготове (я спрашиваю себя, к чему  же) и, кроме того, появляться два раза в день. Что же касается роты, которая  должна была прибыть на следующий день, то ей следует разместиться в одной из  казарм у Сен-Жермен-ан-Лэ.
« Последнее редактирование: 27 Сентябрь 2011, 16:14:05 от W.Schellenberg »
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #26 : 27 Сентябрь 2011, 16:15:57 »

На следующее  утро я заявляюсь в бюро снова, но провожу время напрасно: никаких приказов из  ставки для меня еще не пришло. После полудня я отправляюсь встречать своих  людей на Северный вокзал, и только там меня внезапно осеняет: я ведь пока не  вхож в достаточное число бюро и служб, чтобы обеспечить шестью грузовиками  прибывших солдат и их оборудование! На любопытный вопрос одного из моих  офицеров, как им добираться до места, я могу лишь ответить, что, видимо, нам  придется немного подождать.

Вечером, во  время моего уже второго визита в контору генерала Оберга, меня просят зайти еще  раз после полуночи, ибо именно тогда они надеются получить приказ из ставки.  Зная, что фюрер любит работать по ночам, я нисколько не удивляюсь. И  действительно, в два часа ночи телеграф передает долгожданные инструкции.

«Приказ:  окружить город Виши кордоном немецких войск, соблюдая все меры предосторожности  и как можно незаметнее. Военные силы должны быть расставлены так, чтобы по  первому же сигналу из ставки немедленно перекрыть все выходы из города и  воспрепятствовать любой попытке бегства, в пешем порядке или на машине. Кроме  того, следует поставить в резерв боевую группу достаточной мощности для того,  чтобы по второму сигналу перекрыть выходы и в случае необходимости захватить  здание собственно французского правительства. Войска, которые примут участие в  этой операции, должны быть подчинены майору Скорцени; командующий немецкой  армией во Франции, а также начальник службы безопасности и полиции, каждый в  своей области, должны предоставить ему все необходимые средства, которые он  сочтет нужными. Как только силами будут заняты назначенные позиции, майор  Скорцени обязан проинформировать об этом ставку по телеграфу».

Сопровождающий  меня фон Фолькерсам бросает на меня многозначительный взгляд. Еще раз нам  придется провести всю ночь за работой. Как всегда предусмотрительный, он уже  разложил на столе штабную карту района Виши. Вспомнив наше стремительное  вторжение в глубь Франции и сложности, с которыми нам тогда пришлось  столкнуться, я прошу офицера принести мне карту Мишленас, которой доверяю.  Затем мы разрабатываем основные линии нашего плана. Судя по протяженности  района, который следует блокировать, нам потребуется два батальона, к которым  придется прибавить еще один в качестве резерва. Поскольку предписывается  совершать все по возможности скрытно, то мы решаем использовать для образования  кордона силы полиции, появление которых в глазах местных жителей не будет  слишком странным. И напротив, для возможного захвата правительственных зданий  нам, очевидно, потребуются, помимо моей роты, обстрелянные части, которые,  слава Богу, вермахт обязан предоставить в наше распоряжение.

Начальник штаба  генерала Оберга сказал, что все решит в течение сорока восьми часов. Я выражаю  удовлетворение. На следующий день выясняется, что эти два батальона поведет  генерал полиции! По инструкциям ставки этот генерал должен в свою очередь  попасть под мое командование — обыкновенного майора! Впрочем, мне казалось, что  подобным осложнениям не будет конца. К счастью, мои страхи оказались  напрасными. Сразу по прибытии в Виши генерал расположился в одной из окрестных  гостиниц и, соблазненный выкрутасами местной кухни, больше о своих войсках и не  думал. Чревоугодие возобладало над военными обязанностями.

Впрочем, я  опережаю события. На самом деле мы еще не там — мы еще так далеко, что об этом  я и не думаю. Начиная со следующего дня я принимаюсь выбивать из командующего  силами вермахта разрешение прибрать к рукам какую-нибудь отборную часть. Но  разрешение, как известно, — это еще не все. Старики-ветераны, которых  предлагают сперва, меня не привлекают; батальон рекрутов, которых подсовывают  затем, тоже никак не вызывает у меня повышенного интереса. Раз уж может так  статься, что придется броситься на штурм цитадели французов после весьма  поспешной подготовки и во главе незнакомых мне частей, то по крайней мере я имею  право рассчитывать на опытных подчиненных!

 После утомительных  переговоров с несколькими офицерами главного штаба я наконец добиваюсь  следующего: вместо требуемого батальона мне выделяют две роты, но зато — из  новой дивизии «ваффен СС „Хохенштауфен“. Случайно в тот же день я познакомился  с командиром этой дивизии. Когда мне удалось в конце концов убедить его в  исключительной важности нашей миссии, он обещал направить мне тщательно  отобранных людей и с ними двух своих капитанов. Должен сказать, он сдержал слово.  Всего через несколько дней по прибытии подразделений на маленький аэродром к  северу от Виши, который я определил как место дислокации резерва, у меня  возникла счастливая уверенность, что с этими людьми наша операция пройдет  совершенно спокойно.

Точно так же  урегулировав некоторые детали, связанные с транспортировкой моих людей, на  следующий день я вместе с фон фолькерсамом еду к Виши. Ради предосторожности мы  выдаем себя за гражданских лиц и устраиваемся в самом городе, не привлекая  внимания, — теперь можно присмотреться повнимательнее к топографии местности.

На следующий  день мы «прошлись» по городу в сопровождении нашего «хозяина», офицера службы  безопасности, тоже в штатском. Естественно, наш особый интерес вызвали улицы и  здания, примыкающие к правительственному кварталу. Правительство располагалось  в самом центре, в одном из огромных отелей, который соединялся с другой группой  жилых домов крытым переходом на высоте первого этажа. Этот переход в моем плане  играл немаловажную роль. Фасад одного из этих жилых домов был обращен к  городскому парку, а другой выходил на большую площадь.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #27 : 27 Сентябрь 2011, 16:17:45 »

Столь обширное  протяжение облегчало нам как проникновение, так и быстрое рассредоточение сил.  Однако нам на глаза попались две весьма современные постройки на площади, довольно  маленькие, которые, как нам сказали, занимают войска охраны, подчиняющиеся  напрямую французскому правительству. Солдаты, которые нам встречаются то тут,  то там, создают впечатление дисциплинированных и хорошо вооруженных, и, кроме  того, ими руководят прекрасно обученные командиры. Итак, здесь нам следует  ожидать крепкой обороны, — по крайней мере застать всех врасплох не удастся, и  у кого-нибудь из офицеров найдется время отдать соответствующий приказ.

Когда мы  неспешно возвращаемся к нашему жилищу, я внезапно становлюсь молчаливым и  мрачным. Дело в том, что я пришел к весьма унизительному для себя выводу: я  просто глупец, невероятный глупец! Все это утро мы вели себя как совершенные  болваны, а вовсе не так, как полагается офицерам секретной немецкой службы и  тем более — командирам частей, действующих на территории противника. И как нам  только в голову пришло — отправиться на прогулку в обществе этого офицера  полиции, который должен быть известен всем и каждому в городе? Уж не говоря о  том, что, возможно, после освобождения Муссолини местная пресса растиражировала  фотографии моей рябой физиономии! Короче, я собой весьма недоволен: следует  признать, что мне многому еще нужно учиться…

В течение всего  времени после полудня я заводил контакты с различными служащими и офицерами  немецких служб в Виши, только чтобы примерно разобраться в ситуации. Сначала  юный атташе посольства — сам Абетц в этот момент отсутствовал — разъяснил мне  две теории прямо противоположного свойства, которые вызрели в недрах нашего министерства  иностранных дел. Согласно мнению одних мыслителей, французы совершенно ничего  не затевают и, следовательно, у нас нет ни малейших оснований для интервенции.  По предположениям других, мы должны перевести правительство Петэна, по согласию  или же силой, в Париж. Таким образом, старый маршал найдет себе укрытие от  веепроникающих голлистских идей и, кроме того, попадет под немецкое влияние,  что, безусловно, скажется с лучшей стороны на развитии французско-немецких  отношений. Эта вторая группа теоретиков, как поговаривают, даже уже приготовила  какой-то замок к северу от Парижа для размещения маршала.

Мой второй  собеседник, офицер секретной армейской службы, следовательно один из  подчиненных адмирала Канариса, охотно поделился всей информацией, которой располагал.  Это была причудливая коллекция слухов, сплетен и объективных сведений, добытых  большей частью нашими агентами в Северной Африке, плюс — совершенна  фантастических предположений; например, одно бесценное сообщение было получено  в беседе за стаканчиком в баре от болтливого секретаря одного из французских  министерств; другое исходило от подруги морского офицера из окружения адмирала  Дарлана, некой «бравой девицы», которая одаривала своей благосклонностью всех  без разбору парней, лишь бы на них была престижная военная форма поярче. Вся  эта словесная мешанина, естественно, не прибавила мне понимания происходящего,  и я только подивился, как на основании подобной информации сам адмирал Канарис  способен приходить к каким-либо ясным заключениям.

Шеф нашей тайной  полиции оказался осведомлен не больше всех остальных. Единственное, что он мог  выдавить из себя, — это честное признание, что ситуация «далеко не ясна», что,  естественно, для меня уже новостью не являлось. Впрочем, он тоже горел желанием  поделиться внушительным количеством противоречивых сведений. Но почти все они  были основаны на данных, позаимствованных у арестованных голлистских агентов.  Ему уже дважды за последнее время доносили о грядущих и весьма грозных акциях  «Свободной Франции» против правительства Виши, но ничего так и не происходило.  Он, кстати, тоже ратовал за немедленный перевоз правительства в оккупированную  зону. Я вполне понимал его замысел: подобное решение разом прекратило бы все  волнения и суету, которые столь досаждали ему здесь последнее время. Короче,  этот человек желал только одного: чтобы его наконец оставили в покое.

В конце концов я  даже свел знакомство с полковником Люфтваффе, членом нашей комиссии по  перемирию. Этот заявил мне без обиняков, что ничего не знает и что лично он  отказывается верить в любой из бесчисленных слухов, которые заразили всю  атмосферу города.

— Лучше всего  безотлагательно заключить мирный договор с Францией, а если возможно —  одновременно и с Англией. Это прекрасное решение всех проблем, — утверждал он,  явно радуясь тому, что наконец нашел столь простое и радикальное решение.

 Увы, это предложение едва  ли могло оказаться мне полезным. На обратном пути я не мог удержаться от  тягостного недоумения при мысли о невероятнейшем винегрете, который, по всей видимости,  образовали в досье ставки рапорты наших представителей. Как фюрер и его  советники могли прийти к какому-либо верному заключению или по крайней мере к  ясному пониманию ситуации? Что если, основываясь именно на этих рапортах, чтобы  не сказать — сплетнях, ставка совсем недавно отдала мне приказ начать эту  тщательно подготавливаемую операцию; а ведь когда решение принимается на основе  полного доверия к подобной ошибочной или даже намеренно ложной информации, то в  результате выходит ужасная каша: в данном случае во всех отношениях, и нынешних  и будущих, — между Францией и Германией.

Единственное  утешение, говорю я себе, что моя прогулка, при всей мешанине противоречивых и  ненужных сведений в голове, оказалась не так уж и бесполезна. Бродя по городу,  я пришел к радостному выводу: очевидно, он весь погрузился в традиционную для  южных стран, но заметно затянувшуюся сиесту. К двум часам пополудни все улицы  совершенно обезлюдели. И потому я решаю выбрать как час «Икс» именно это время,  особенно спокойное. Итак, теперь у меня есть серьезный шанс достичь вместе со  своим боевым батальоном центра города, не тревожа отдавшихся дреме жителей. От  аэродрома до правительственного квартала, должно быть, километров пять, что  соответствует семи минутам езды наших гусеничных автомобилей. Конечно же,  следует учитывать в своих планах, что вишистские наблюдатели, а может быть,  даже и голлистские агенты, вероятно, присматривают за всем тем, что творится в  бараках, в которых разместились мои люди. Против подобной слежки есть только  одно средство: попытаться соответствующим маневром обмануть противника и  действовать в нужный момент с молниеносной быстротой.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #28 : 27 Сентябрь 2011, 16:19:09 »

С помощью фон  Фолькерсама я прорабатываю, и с большой тщательностью, все детали операции,  особенно ту часть плана, что касается действий моей «группы захвата». Мы  разделили всю операцию на две фазы и заняли наши войска ежедневными  тренировками — дневными и ночными маршами, пешими или на автомобилях. Зато  около полудня никаких учений мы не проводим, чтобы — не дай Бог — не возбудить  любопытства у наших наблюдателей. Во всяком случае, мы твердо знаем, что наши  люди именно в это время всегда тянутся к походным кухням, и, таким образом,  находятся под рукой.

Что касается  штабов двух батальонов полиции, то они расположились один в Коньяте, к западу  от Виши, а другой в Босте, к востоку от города. Почти весь день я носился по  нашей территории, проверял патрули. Блокировка города оказалась не такой уж  легкой задачей. Из самого центра Виши выходит по меньше мере пятнадцать дорог,  которые разбегаются в разных направлениях. Эти дороги с интенсивным движением  соединяются друг с другом, и следить за этими вторичными маршрутами весьма  трудно. К тому же нам надлежит предусмотреть и такую трудоемкую работу, как  отсечение даже проселочных дорог и тропок.

Из восьми рот,  которые вместе составляли два батальона полиции, две постоянно оставались в  резерве. Им следовало в надлежащий момент блокировать все основные выходы на  границе города. Другие части должны были образовать повсюду вокруг Виши как можно  более тесный кордон и продвинуться примерно на шесть километров от города. Так,  благодаря двойной цепи мы надеялись помешать всем живым существам, лишенным  крыльев, как войти, так и выйти из города.

Мой план  действий был следующим: как только ставка передаст нам требуемый сигнал,  завуалированный весьма странной фразой, «волк залаял», батальон захвата  вступает первым. Благодаря постоянным тренировкам людям потребуется только  десять минут на подготовку, чтобы экипироваться с головы до ног и погрузиться в  свои автомобили. Я надеялся, что в таких условиях смогу отдать приказ о  выступлении в час сорок пять. Я не предвижу никаких помех и тем более  вооруженного противостояния во время всего пути до правительственных зданий,  притом что он будет длиться минут восемь — десять. Итак, головной отряд, первая  рота из моего батальона фридентальских охотников, достигнет театра действий без  каких-то минут два.

Один взвод из  головной роты разделится на группы, чтобы занять маленький мост через один из  рукавов реки Алльер, и будет держать, чего бы это ни стоило, открытым путь  отступления для нас на аэродром. Два батальона на броне занимают площадь перед  зданием правительства, парк и соседние улицы, где и держатся против всех  возможных атак и прикрывают огнем роту охотников, которые под моим  командованием бросаются на штурм двух жилых зданий. Поскольку я еще помнил  успех нашей неожиданной атаки, совершенной без малейшего кровопролития при  освобождении Муссолини, то отдал приказ — оставить противнику инициативу  первого выстрела. Команду «огонь!» могу отдать только я сам, капитан Фолькерсам  или самый старший по чину офицер одной из рот.

Две ударные  группы моей роты должны попытаться захватить, насколько это возможно, не  применяя оружие, все основные входы в правительственное здание и занять  лестницы и площадки на первом этаже. Что касается меня, то я попытаюсь во главе  третьей группы проникнуть в соседний жилой дом и захватить через крытый проход  коридор, который ведет к правительственным конторам.

Что касается  дальнейшего, то мне надлежало ждать более точных приказов из ставки. Я пока не  знал, идет ли речь о предотвращении налета «Свободной Франции», об уничтожении  неких министров, подозреваемых в голлистских симпатиях, или же о перевозе всего  французского правительства в оккупированную зону.

Дни проходили,  не принося нам ничего, кроме приказов о «повышенной боеготовности», которые  регулярно отменяли через несколько часов. Почти в середине декабря меня  разбудили немного позже полуночи и срочно вызвали в Париж. Там, в комендатуре  вермахта на улице Риволи, меня поджидал офицер армейской службы безопасности,  который передал мне телефонную трубку — на связи ставка фюрера. Я, естественно,  предположил, что мне наконец-то дадут какой-то внятный приказ. То была глубокая  ошибка: адъютант Гитлера объявил, и довольно сухо, что пока никакого решения не  принято, но, возможно, оно появится в течение суток. В четыре часа пополудни  меня снова вызвали из ставки, и снова ничего.

По счастью, за  долгое время службы я вполне выучился наиглавнейшей добродетели солдата —  терпению. Итак, я ожидал, пока господа в ставке соблаговолят прийти к  какому-либо согласию. В десять вечера меня снова вызвали. Я подскочил к  аппарату, уверенный, что вот сейчас-то наконец получу определенный и точный  приказ. Но вместо долгожданного решения мне просто передали следующую  инструкцию: «Майору Скорцени немедленно возвратиться в Виши. Он должен  поддерживать в своих войсках состояние боеготовности вплоть до нового приказа».

И вот я снова на  пути к «временной столице» Франции. Все спокойно в ночных деревушках, а я  пытаюсь разгадать причины столь длительных колебаний ставки. Некое предчувствие  мне подсказывает, что фюрер уже готов принять совсем другое решение — о  сворачивании всей нашей операции.

В течение  нескольких последующих суток мы получили еще множество противоречивых указаний:  то нам предписывали отменить тревогу, то, наоборот, вновь всем быть наготове.  Мы начали к этому привыкать. Когда я объявил офицерам батальона захвата, что,  по моему мнению, операция не состоится, глубокое разочарование отразилось на  всех лицах; определенно, все ребята просто мечтали о подвиге подобно тому, в  Гран-Сассо.

И действительно,  20 декабря 1943 года я получил приказ «отбой»: надо отправлять обратно все  части. И естественно, все мы теперь думаем только об одном: быстрее, как можно  быстрее попасть домой — вдруг мы еще успеем получить небольшой отпуск на  Рождество. Через двадцать четыре часа я прибыл со своей ротой в Париж, а там мы  едва успели на экспресс до Берлина.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #29 : 27 Сентябрь 2011, 19:16:46 »

СЕКРЕТНОЕ  ОРУЖИЕ


Вернувшись в  Фриденталь, я понял, что на долю моих офицеров уже выпали первые стычки с  противником: началась настоящая война с чиновниками из Главного управления  войск СС. Сигналом к атаке послужило утверждение численности штаба и вооружения  — двух пунктов, необходимых всякому подразделению и продуманных нами с особой  тщательностью. Наши наивные солдатские головы не покидала уверенность, что все  заявки будут выполнены. Последовали несколько недель ожидания и нескончаемых  переговоров; нам приходилось сражаться буквально за каждого человека, за каждый  автомат или автомобиль, прежде чем мы получили все, что хотели. Наконец Главное  управление уведомило нас, что они согласны. Полные радужных надежд, мы  пробежали готовый приказ о формировании 502-го мотострелкового батальона под  началом «командира штурмового отряда Отто Скорцени». Но дойдя до последней  фразы, почувствовали себя идиотами: Главное управление войск СС замечало в  скобках, что будущему формированию не стоит рассчитывать ни на  прикомандирование техники, ни на заполнение вакансий личным составом.

Мы не понимали,  плакать нам или смеяться, но по трезвом размышлении решили отнестись к  происходящему со здоровым юмором и постараться всеми силами хоть как-то  исправить трагикомизм ситуации, бесстыдно пользуясь теми арсеналами, к которым  был возможен доступ, и вербуя людей во всех частях вермахта. Понемногу  подобралась довольно пестрая смесь — пехота, летчики, моряки и солдаты СС, — но  это не помешало нам сформировать вполне однородную команду.

В феврале 1944  года круг моих непосредственных обязанностей — деятельность диверсионных  отрядов — сильно расширился: мне пришлось включить в него то, что публика не  без иронии окрестила «секретным оружием». Начал я с того, что занялся вопросами  ведения войны на море.

С тех пор как  Северная Италия, взнузданная дуче, снова стала нашим союзником, связи между  нашими армиями окрепли. Благодаря этому сотрудничеству я неплохо изучил  великолепную работу одного из лучших итальянских подразделений — Десятой  флотилии MAC, — которой командовал тогда князь Боргезе.

Они разработали  и довели до совершенства многие образцы так называемого малого вооружения,  изобретенного для действий против флота союзников. Из того, что мне показали, я  не могу не упомянуть небольшой быстроходный катер, напичканный взрывчаткой и  управляемый лишь одним человеком, который подводит его к цели и  катапультируется в самый последний момент. Кроме того, у итальянцев были в ходу  торпеды особой конструкции; водолазы, обслуживающие эти огромные снаряды,  направляли их на вражеские суда. Именно эта хитроумная техника принесла  итальянским отрядам небывалую удачу в действиях против кораблей союзников  сперва в Александрийском порту, а затем в самом центре Гибралтара. Еще 10-я  флотилия MAC включала взвод так называемых лягушек — хорошо подготовленных  ныряльщиков, в задачу которых входило приблизиться к вражескому кораблю под  водой и прикрепить к борту специальную мину. На ногах у них были каучуковые  ласты, позволяющие им одинаково хорошо двигаться на поверхности и под водой и  достигать достаточной скорости при минимуме усилий. Один из наших офицеров,  вооружившись этими ластами, в одиночку отправил ко дну больше пятидесяти тысяч  тонн союзных грузов.

В один  прекрасный день я получил приказ связаться с вице-адмиралом Хайе, командиром  недавно созданного спецподразделения военно-морских сил. Гиммлеру очень  хотелось, чтобы мои лучшие люди приняли участие в подготовке этих «морских  коммандос».

Мысли, которыми  поделился со мной вице-адмирал, взволновали меня чрезвычайно. По его мнению, за  исключением подводных лодок, минных тральщиков и быстроходных катеров, наш флот  уже не способен выдержать сражения с союзниками по всем правилам. На море мы в  лучшем случае пассивны, если не беспомощны. Но боевой дух моряков по-прежнему  высок; им нужны только новые точки приложения сил. Чтобы драгоценная энергия  этих людей не пропала даром, вице-адмирал и его коллеги срочно занялись  разработкой новых видов особо эффективного «секретного оружия». Конечно же, они  отталкивались от того, что сделали в этой области итальянцы, — ведь прежде  всего нужно воспользоваться тем, что существует. Все мы слишком хорошо понимаем,  что нельзя терять ни минуты. Война идет к концу… Военные инженеры предложили  проект модернизации обыкновенных торпед: взрывное устройство в носу удаляется,  и на его месте монтируются рычаги управления под прозрачным герметичным  колпаком, а к днищу крепится еще одна торпеда, снаряженная по всем правилам.  Дальность действия этих «управляемых снарядов» достигает десяти морских миль.

Мы прекрасно  понимали, сколь примитивны и несовершенны эти устройства, «черномазые», как мы  называли их между собой. Однако нельзя было сбрасывать со счетов эффект  внезапности. Первые испытания нового оружия и впрямь прошли с полным успехом.  Ранним утром, предвещавшим прекрасный летний день, двадцать человек из  спецподразделения морских сил спустили на воду своих «черномазых друзей» к  северу от союзного плацдарма в Анцио. Через несколько минут их взорам открылось  то, что должно было послужить им мишенью, — множество военных кораблей и  транспортов противника.

Никто не заметил  их. Удар по пусковому рычагу — и нижние торпеды ушли к цели. Две минуты спустя  глухие взрывы вспенили воду возле кораблей: крейсер с огромной пробоиной,  затопленный миноносец и торговые суда общим водоизмещением более 30 тысяч тонн,  которые тоже либо повреждены, либо пущены ко дну, — таков итог отчаянной вылазки  горстки отважных людей. Семеро из наших вернулись сразу же на своих  «суденышках», еще шесть человек, добравшись до берега, оказались в глубоком  тылу и присоединились к нам ночью, благополучно миновав вражеские дозоры.  Семеро последних с задания не вернулись…

Впоследствии  были еще и еще удачные операции, хотя, быть может, и не столь ответственные:  Средиземное море, Ла-Манш… Противник, впрочем, довольно быстро понял, что  означает появление маленьких стеклянных куполов «ручных торпед». Как только  наблюдатели замечали их, корабли открывали шквальный огонь из среднего калибра.  После нескольких неудачных попыток мы решили прибегнуть к небольшой уловке. Под  утро — само собой, при ветре и благоприятном течении — мы вывели в море пустые  стеклянные поплавки; герметически запаянные, они просто плавали на поверхности.  Англичане обрушили бешеный огонь на эти безвинные игрушки, в то время как  настоящие «черномазые», не привлекая внимания наблюдателей, спокойно  приблизились с противоположной стороны и выпустили свои снаряды.

 Кроме того, мы  использовали, и причем все чаще и чаще, «взрывчатые катера», или «бобы» на  нашем условленном языке; они управлялись техникой с большого расстояния — этот  принцип уже нашел применение в «Голиафе», знаменитом танке-карлике, начиненном динамитом.  Эффективность «бобов» была чрезвычайно высокой благодаря специальному  устройству, которое затапливало катер при касании вражеского корабля, и он  взрывался под килем, на определенной глубине, образуя в днище роковую пробоину.  «Бобы» помогли нам во многих успешных операциях в Средиземном море и на отмелях  Нормандии, которые были местом высадки союзного десанта.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #30 : 27 Сентябрь 2011, 19:19:19 »

Что же касается  мини-подлодок, которые до нас применяли японцы и англичане (единственный раз,  во время сражений в Норвегии), у нас их было несколько видов, но рейды с их  участием, которые мы предпринимали время от времени, оказались слишком  дорогостоящими. До самого конца войны технические службы ВМС безуспешно  пытались улучшить это оружие, сделав его более эффективным и, главное, менее уязвимым.

Уже с начала  весны 1944 года все мы начали гадать, где и когда будет выброшен десант в  Западной Европе. Нам было известно, что он состоится и, несомненно, состоится  скоро. В мае я ознакомился с аэрофотосъемкой английских портов юго-западного  побережья и, как и все, безуспешно ломал голову, пытаясь разгадать назначение  сероватых прямоугольничков, бесконечными рядами тянущихся вдоль всех дамб.  Только потом мы поняли, для чего предназначались эти продолговатые блоки: во  время десанта из них получился искусственный порт.

Тогда же мы  стали раздумывать, сможем ли и если сможем, то как в первые дни после высадки  помешать подходу вражеских подкреплений и приведению союзников в боевой  порядок. Я начал с того, что получил в адмиралтействе секретный список пунктов,  в которых высадка была возможна по чисто техническим соображениям. Там  перечислялся десяток прибрежных районов. Первым номером шел полуостров  Контантэн с Шербуром — наиболее вероятное место, а далее излагались весьма  ценные сведения о всех пляжах и отмелях, которые подходили для выброса десанта.  С этим списком в руках мы принялись разрабатывать «спецпрограмму», продумывая  ее детали для каждого из десяти возможных мест.

Для начала мы  предложили уже сейчас направить в береговую полосу спецотряды, чтобы подготовить  операции против центров связи и командования противника. Мы решили минировать  территорию зарядами новейшей системы: они будут взрываться тогда, когда нужно,  с помощью радиосигналов с наших самолетов.

Как и всегда, мы  должны были представить наши прожекты на рассмотрение командованию Западным  фронтом. Ответа все не было, мы слали запрос за запросом. Наконец Париж  откликнулся долгожданной депешей: в принципе план, разработанный экспертами из  специального подразделения под командованием Скорцени, основан на верной оценке  наличествующих условий и представляется выполнимым. Но, — как всегда, имеется  одно «но» — нам кажется невозможным приступить к необходимым приготовлениям, не  привлекая внимания наших частей, дислоцированных в прибрежной зоне. А подобные  действия не могут не поколебать уверенности войск в неуязвимости Атлантического  побережья и не подорвать боевого духа солдат. По этой причине мы вынуждены  отказаться от реализации изложенного проекта в целом. Подпись: неразборчиво  (как обычно).

Комментарии  излишни…

***

Создавая новое  оружие, мы вторгались и в вотчину Люфтваффе: подобные исследования уже велись  какое-то время в 200-й боевой эскадрилье. Они даже создали концепцию операций  «смертников» — летчиков-добровольцев, которые готовы были погибнуть вместе со  своими самолетами, наполненными бомбами или взрывчаткой, направляя их прямо в  цель; мишенью служили, как правило, военные корабли. Фюрер, однако, эту идею  отверг, видимо, из чисто философских соображений; он утверждал, что такие жертвы  не отвечают ни характеру белой расы, ни арийскому менталитету. По его мнению,  путь японских камикадзе был не для нас.

Тем временем —  это было за несколько недель до высадки союзников — мне посчастливилось  познакомиться с летчицей Ганной Райч , и первая наша беседа дала мне повод к  новым раздумьям. С удивительным спокойствием, которого я не ожидал встретить в  этой хрупкой женщине, она заметила, что настоящий патриот не может слишком  дорожить своей собственной жизнью, когда на карту поставлена честь отечества.  Позже она объяснила мне, что подразумевалось под этим. Не исключено, полагала  она, что события обернутся для нас столь трагически, что мы сами встанем перед  необходимостью прибегнуть к помощи «добровольных смертников». И тогда мы  обязаны будем найти способ, чтобы дать пилоту как минимум один шанс спасти свою  жизнь. Здесь Ганна, без сомнения, была права: я и сам неоднократно имел случаи  убедиться в том, что энтузиазм и боевой дух моих солдат удесятерялись, если у  них появлялась хоть какая-то возможность вернуться целыми и невредимыми.

Несколько дней  спустя я получил разрешение посетить огромный испытательный  полигон ракет класса «V» , расположенный в Пенемюнде, на острове Узедом в  Балтийском море. Сейчас я практически уверен, что инженер, которому было поручено  меня сопровождать, показал мне далеко не все: тогда уже велись работы по  созданию нового оружия массового поражения. Но «V-1» мне позволили изучить  досконально, и плюс ко всему мне довелось присутствовать при запуске одного из  снарядов. Именно тогда мне пришла в голову мысль и тут попытаться сделать то же  самое, что мы сделали с морскими торпедами: снабдить ракету кабиной для пилота.

После  бесконечных споров с начальством и с экспертами из министерства военной авиации  мне удалось одержать победу, сославшись на категорическое желание фюрера  немедленно приступить к испытаниям и постоянно держать его в курсе того, что  делается. Сказать по правде, это «желание» Адольфа Гитлера было самым  обыкновенным враньем, но мой «маневр» сработал безотказно, полностью рассеяв  сомнения этих господ, — факт тем более примечательный, что несколькими месяцами  раньше Ганна Райч, которую осенила та же идея, что и меня, безуспешно пыталась  сломить сопротивление чиновников. Мне выделили помещения, станки, инженеров и  техников, которые нам требовались, и через две недели — срок рекордно короткий  — состоялись первые испытания.

Реактивный  снаряд с пилотом закрепили под корпусом «Хейнкеля-111», который поднял его,  словно пушинку. Где-то в районе тысячи метров «V-1» отделился от носителя,  грузный «Хейнкель» мгновенно отстал (при 300 км/ч против 600 км/ч «V-1»),  Летчик описал несколько широких кругов, затем сбавил скорость и зашел на  посадку против ветра. Первый раз он прошел метрах в пятидесяти от посадочной  полосы.

— Дьявол! Он недостаточно  сбросил скорость! — ругнулись все, кто был на вышке. — Только бы все кончилось  нормально!

 Пилот вырулил и снова завис  над полосой. На сей раз он, видимо, решился сесть: машина буквально выбрила  взлетную полосу, пройдя в двух-трех метрах от земли. Но нет — в последний  момент он явно переменил решение: снова поднялся, сделал третий вираж и вновь  пошел на посадку. Все произошло головокружительно быстро: вот «V-1» жмется к  земле до самого конца взлетно-посадочной, затем пытается обогнуть небольшой  холм — нам еще видно, как он чиркает брюхом, задевая верхушки деревьев, прежде  чем скрыться за гребнем. Секунду спустя два высоких столба дыма рассеивают  всякие сомнения…
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #31 : 27 Сентябрь 2011, 19:22:19 »

Я бросился к  вездеходу вместе с двумя санитарами, и мы помчались напрямик, через поля, к  месту падения. Обломки были заметны издали: одно крыло — здесь, другое — там…  Посередине валялся корпус, по счастью не загоревшийся. Метрах в десяти мы нашли  пилота, он лежал почти без движения. Очевидно, в последний момент он сумел  отсоединить плексигласовый колпак и был выброшен из кабины при ударе.  Расспросить его не было никакой возможности, и я отправил его в госпиталь. Мы  пытались хоть что-нибудь понять, рассматривая борозды, оставленные аппаратом в  рыхлой почве. Вероятно, в последний момент пилот решил сесть на это вспаханное  поле. Но зачем?

Технологи  потеряли уйму времени, сопоставляя и скрупулезно перебирая малейшие детали, но  не нашли ничего, что дало бы нам ключ к разгадке.

На следующий  день мы решили снова попытать счастья. Но увы, второй полет оказался точным  повторением первого: «V-1» отделилась от самолета-носителя, описала несколько  кругов, затем зашла на посадку и, не касаясь дорожки, врезалась в землю почти  на том же месте. И вновь летчик был ранен, и мы опять терялись в догадках. Ганна  Райч едва сдерживала слезы. Было очевидно, что после этого двойного фиаско  тех-службы запретят всякие испытания, по крайней мере на какое-то время. Через  день оба пилота уже пришли в себя и смогли отвечать на вопросы, но  единственное, чего мы от них добились, — это не слишком понятное описание  каких-то вибраций в рычаге управления. Во всяком случае, у нас так и не  появилось мало-мальски приемлемой версии этих аварий.

Несколько дней  спустя ко мне вдруг явилась неожиданная делегация — Ганна Райч и два инженера:  один контролировал сооружение стендовых образцов, другой был из министерства  военной авиации. К моему великому изумлению — я, скорее, ожидал услышать, что  моя идея окончательно отнесена к разряду несуразностей, — Ганна заявила, что  она, кажется, нашла причину обеих катастроф. Запросив в Центральном бюро отдела  кадров личные дела обоих пилотов, она обнаружила, что ни тому, ни другому еще  не приходилось управлять высокоскоростными машинами. Не подлежит сомнению, что  требуется весьма значительный опыт, чтобы пилотировать такой мини-самолет на  таких скоростях. Ганна Райч и оба инженера были совершенно убеждены, что  министерство напрасно отнесло двойную неудачу за счет недостатков конструкции.  Они готовы были доказать мне это хоть сию минуту, благо за это время на свет  появилось еще несколько новых машин. Да, это было заманчивое предложение, но  ведь нам запретили строго-настрого все эксперименты! Я слишком хорошо знал, что  министерство не отменит свой приказ. Но Ганна уже так увлеклась нашим проектом,  что официальный запрет для нее ничего не значил, лишь бы я дал свое согласие. Я  не знал, что делать.

— Послушай,  Ганна, — заметил я, — если вдруг с тобой что-нибудь случится, фюрер  собственноручно снимет мне голову с плеч.

Но они  настаивали с таким жаром, что я готов был сдаться. Ганна великолепно  использовала слабости моей обороны, взывая к моему чувству долга и цитируя  старинную армейскую поговорку о том, что настоящий солдат должен уметь в случае  необходимости нарушить полученный приказ. В конце концов я уступил, хотя и  неохотно. Начальника аэродрома мы решили взять на пушку, сказав, что  министерство разрешило нам продолжить испытания.

Когда на  следующий день за Ганной закрылся прозрачный купол, мне показалось, что мое сердце  не выдержит. Но на этот раз все шло как по маслу. Как только «V-1» отделилась  от самолета-носителя, Ганна сделала несколько кокетливых виражей и на бешеной  скорости зашла на посадочную полосу. Я почувствовал, как холодный пот бежит  вдоль позвоночника — машина коснулась земли, и больше уже ничего невозможно  было разглядеть за облаком пыли, прокатившимся до конца посадочной. Мы  бросились вперед, и, когда подбежали к самолету, к нам на руки соскочила  улыбающаяся, сияющая Ганна.

— Это и впрямь  сногсшибательно! — Она явно была довольна.

Потом настал  черед обоих наших инженеров опробовать собственное детище. Все трое, в сумме,  сделали двадцать вылетов и двадцать раз приземлились, даже не оцарапавшись!  Никто больше не сомневался — и идея, и ее воплощение были безупречны.

Маршал авиации  Мильх побледнел как полотно, слушая вечером мой рапорт.

— Благодарите  судьбу за то, что вас не поставили к стенке! — объявил он в конце концов  трагическим тоном. По счастью, его мрачное замечание не стало пророчеством.

Я добился от  него разрешения продолжить наши труды и начать обучение пилотов. На следующий  день в наших мастерских закипела работа. Для начала нужно было сделать еще  несколько образцов для испытаний, затем — двухместные модели для курсов  пилотажа и только потом приступить к выпуску боевых машин. Тем временем я  подобрал из своих ребят человек тридцать опытных пилотов и еще шестьдесят  добровольцев предоставила нам Люфтваффе — они должны были явиться со дня на  день. Мы наконец могли работать в полную силу.

Я запросил у  службы снабжения министерства военной авиации по пять кубометров топлива для  каждого пилота. Увы, это последнее препятствие оказалось самым трудным.  Проходила неделя за неделей, мы получили сначала десять кубометров горючего,  потом еще пятнадцать, но заказы наши так и не были выполнены. Я стоптал  каблуки, бегая по бесконечным приемным, но получал лишь туманные обещания либо  откровенные отказы. Осенью 1944 года я бросил свою безумную затею. Увы, наши  конструкторские разработки и тактические расчеты оказались напрасными. Мы  надеялись довести «V-1» до ума — она погибла на свалке неосуществленных идей.  По крайней мере со мной остались ребята — добровольцы из Люфтваффе, и я должен  сказать, что они хоть и были «нелетным составом», но исполняли свои обязанности  до конца.

Когда началась  зима, мне довелось еще раз не то чтобы заниматься самими «V-1», а, скорее,  обсуждать возможности, которые открыло бы их применение. Я был вызван в  штаб-квартиру Гиммлера, чтобы уточнить некоторые детали нашей деятельности в  ходе предстоящего наступления в Арденнах, а также доложить о работах в области  секретного оружия. Когда я упомянул о возможности запуска «V-1» с подводных  лодок — мы занимались этим в последнее время, — Гиммлер вдруг встал и, подойдя  к огромной карте мира, висевшей возле его рабочего стола, стал внимательно  изучать ее.

— Стало быть, мы  могли бы разгромить Нью-Йорк нашими ракетами? — осведомился он.

— Несомненно, по  крайней мере теоретически. Если наши инженеры смогут создать пусковую  установку, которую легко, а главное, быстро можно было бы разместить на борту  базовой субмарины…
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #32 : 27 Сентябрь 2011, 19:24:58 »

Гиммлер,  порывистый, как всегда, прервал меня на половине фразы:

— Я тотчас же  доложу от этом фюреру и гросс-адмиралу Деницу; необходимо как можно скорее  подготовить бомбардировку Нью-Йорка нашими «V-1». Что касается вас, Скорцени, я  прошу вас всеми силами ускорить работу технических служб, чтобы размещение  «V-1» на подводных лодках было произведено максимально быстро.

Сказать по  правде, я отнюдь не разделял такого энтузиазма. Рейхсфюрер СС, по моему мнению,  не вполне ясно отдавал себе отчет в истинном положении вещей. С другой стороны,  меня интересовало, что думают на сей счет министр Кальтенбруннер и мой бывший  шеф Шелленберг, ставший после опалы адмирала Канариса главным хозяином всех  специальных подразделений Германии, — оба они присутствовали при нашей беседе.  Но первый упорно отмалчивался, а второй лишь одобрительно кивал, причем не  только когда Гиммлер мог его видеть, но и когда тот поворачивался к нему  спиной. Я знал, что он никогда не рискует высказывать твердое мнение, не  ознакомившись с точкой зрения своего босса. Он скромно называл этот недостаток  решительности «дипломатичностью», зато был застрахован от ошибок. Что ж, тем  хуже; если эти господа боятся себя скомпрометировать, придется мне рубить  сплеча:

— Считаю своим  долгом обратить ваше внимание, рейхсфюрер, на пока еще неудовлетворительную  точность наведения «V-1». Как вам известно, положение управляющих рулей  устанавливается непосредственно перед пуском и изменение курса в процессе  полета невозможно. Сейчас вероятный разброс составляет около восьми километров,  то есть снаряд должен упасть в пределах этой окружности. Радиус увеличивается  еще больше, если «V-1» запускается с самолета-носителя, типа «Хейнкеля-111», который  мы применяем, например, для бомбардировки Англии с наших авиабаз в Голландии.  Разброс, несомненно, станет на порядок больше, когда мы будем использовать  подводные лодки: мало того, что пока невозможно определить точные координаты в  ночном море или при плохой видимости, — сюда добавятся еще килевая и бортовая  качка, а самое незначительное отклонение при запуске, вызванное малейшим  движением корабля, сильно изменит точность попадания. Короче говоря, у нас пока  нет уверенности, что ракеты достигнут цели, даже если мишенью будет служить  огромный город.

Молчание  Гиммлера придало мне новые силы, и я продолжил:

— Но это еще не  все. Военная авиация не в силах обеспечить воздушное прикрытие наших кораблей в  районе запуска. По нашим сведениям, охрана западных подступов к побережью  Штатов организована весьма умело. Американцы используют воздушное  патрулирование и плотную сеть радаров.

Гиммлер,  кажется, уже не слушал меня, увлекшись какими-то своими размышлениями; он вдруг  остановился передо мною.

— Мне думается,  — заметил он, — что вот, наконец, у нас появилась новая возможность или, лучше  сказать, счастливый случай решительным образом повлиять на ход войны. Настала  теперь очередь Америки на своей шкуре испытать все прелести бомбардировки. До  настоящего времени Соединенные Штаты считали себя недосягаемыми для атак — еще  бы, они ведь находятся вдали от полей сражений. Шок, который вызовет налет на  Нью-Йорк, мгновенно сломит моральный дух американцев. Эти люди не вынесут вида  падающих бомб. Я всегда считал, что Америка не способна выдержать прямого  удара, особенно столь неожиданного.

Не знаю, что по  этому поводу думали остальные, что же касается меня, я склонен был смотреть на  вещи скептически. Я не возражал против самой идеи воздушной бомбардировки  американцев, тем более что беспрерывные налеты на наши города и растущее число  наших разрушений и смертей легко оправдали бы в моих глазах подобные меры. Но я  опасался, как бы психологический эффект от применения «V-1» не оказался  диаметрально противоположным тому, на который рассчитывал Гиммлер. Поскольку  остальные явно не торопились высказаться, я снова бросился в омут вниз головой:

— Рейсхфюрер, я  имею основания полагать, что результат подобной операции будет иным. В основу  своей пропаганды американское правительство положило лозунг: «Германия угрожает  нашей безопасности». После залпа «V-1» по Нью-Йорку американцы почувствуют, что  это и впрямь не пустые слова. Помимо всего прочего, в их жилах слишком велик  процент англосаксонской крови. Что касается англичан, то мы с вами имели случаи  убедиться, что в момент опасности их жизнестойкость становится просто пугающей.

Видя, что  Гиммлер внимательно слушает, я продолжал более уверенно:

— Мы, без  сомнения, могли бы подвергнуть моральный дух американцев серьезнейшему  испытанию, но только в том случае, если бы нам удалось выпустить несколько  ракет в совершенно определенные точки. Мне кажется, что задача наша должна быть  следующей. Нужно, чтобы в условленный день и час, заранее объявленный по  германскому радио, «V-1» сровняли с землей какой-нибудь из нью-йоркских  небоскребов, какой — это тоже должно быть известно всем. Тогда ущерб  действительно будет двойным — и материальным, и психологическим.

Гиммлер был живо  заинтересован моими идеями. Я вкратце обрисовал ему состояние наших исследований  в плане увеличения точности наведения ракет. Тогда работы двигались в двух  направлениях: во-первых, разрабатывалась проблема радиоуправления — устройство,  установленное в корпусе, позволило бы корректировать курс во время полета. В  этом случае передатчик, управляющий снарядом, находился бы возле пусковой  установки. А во-вторых, рассматривался вариант размещения передатчика в районе  мишени; система наведения должна была включаться всего на несколько минут,  чтобы не быть запеленгованной. Несмотря на то, что последний способ  представлялся куда более простым, мы столкнулись здесь с непредвиденными  трудностями технического порядка. Какова должна быть мощность управляющего  передатчика? И, главное, каким образом он попадет в условленное место именно тогда,  когда это необходимо? Эта задача входит в компетенцию секретных агентов, но к  тому времени в нашем активе почти не было удач в состязании с американской  контрразведкой. Только недавно американцы арестовали нескольких наших людей,  заброшенных с подводной лодки…

Гиммлер слушал  меня, разглядывая на карте тяжелую глыбу Североамериканского континента. С  видимым сожалением он заметил, что на данный момент бомбардировка Нью-Йорка  нашими «V-1» представляется, увы, слишком сложным и рискованным делом. Однако  его просьба ускорить работы по подготовке этой операции остается в силе. Что же  касается меня, то я должен постоянно держать его в курсе происходящего и  докладывать о каждой новой идее в этой области. Потом мы заговорили о других  вещах…

Но события шли  своим чередом, не интересуясь успехами наших лабораторий. Несколько месяцев  спустя наша военная беспомощность навсегда похоронила надежду Гиммлера на  запуск «V-1» в сторону Штатов.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #33 : 27 Сентябрь 2011, 19:27:37 »

СТОЛЬКО  ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ПРОЕКТОВ!..


На своей базе в  Фридентале мы работали не разгибая спины. Конечно, приходилось половину времени  и сил тратить — я бы сказал транжирить — на беспрестанную борьбу с бюро,  засыпавшим нас валами бумажного хлама, и со службами обеспечения, которые  буквально по каплям выделяли средства и людей. Тем не менее мы без устали  создавали и разрабатывали грандиозные планы. Нас подстегивало изучение толстых  досье, в которых были собраны детальные отчеты о снискавших громкую славу  отрядах коммандос лорда Маунтбеттена. Полезная, поучительная информация, хотя,  пожалуй, несколько удручающая. Мы бледнели от зависти при виде практически  неограниченных средств, сосредоточенных в руках командиров этих отрядов. Они —  вот счастливчики! — могли рассчитывать на помощь крейсеров, миноносцев,  подводных лодок, не говоря уже о постоянном скоординированном взаимодействии с  авиационными подразделениями, оснащенными самыми совершенными видами техники.  Мы же, напротив, бедны — ужасно, непостижимо бедны! Военно-морское ведомство ни  разу не дало нам «добро» на использование сколь-нибудь серьезной в боевом  отношении посудины, а 200-я истребительная эскадрилья, к счастью переданная в  наше распоряжение, с великим трудом выбивала себе каждую единицу оборудования.  К примеру, призванное оперативно решать сложнейшие боевые задачи на огромной  территории, упомянутое авиационное подразделение имело на все про все лишь три  «Юнкерса-290».

Впрочем, чтобы  быть до конца откровенным, должен отметить, что высшее командование британских  коммандос все-таки не располагало кое-чем весьма важным — реальным влиянием:  Маунтбеттен сосредоточил в своих руках всю власть, сам определял цели, и каждый  раз удар отрядов коммандос являлся исполнением именно его замыслов. Это и  полное уничтожение маслоочистительного завода, расположенного на норвежском  острове, и превосходно подготовленная операция, в ходе которой англичане  захватили новый германский радар, незадолго до того установленный на  французском побережье в районе Дьепа, а также рейд с целью нападения на главную  ставку Роммеля в Африке. Последняя затея, впрочем, провалилась, но лишь  благодаря случайности или, возможно, дезинформации, проведенной через высшие  эшелоны власти.

Тем не менее у  союзников тоже должны были обнаружиться уязвимые места, особенно на огромных  пространствах Среднего Востока, находившихся под их контролем. Мы старательно  нащупывали эту ахиллесову пяту. И хотя положение наших армий было близко к  критическому, надежда отыскать свой шанс разожгла в нас такой энтузиазм, что  дни и ночи напролет мы неделями прорабатывали варианты операций.., чтобы в  конце концов напороться на непреодолимый риф, всегда один и тот же, — проблема  транспорта.

Никак не  удавалось обеспечить необходимое количество «Юнкерсов-290», единственного  действительно надежного германского самолета дальнего радиуса действия (по  мнению экспертов, конструкция «Хейнкеля-117» оказалась неудачной), и мы  попытались обойти эту трудность. Почему бы не использовать способ, примененный  неприятелем против нас? Наверное, можно добиться, чтобы несколько огромных  американских четырехмоторных самолетов совершили вынужденную посадку в Германии  или на территориях, занятых нашими войсками. Мне удалось заинтересовать нашим  проектом штаб Люфтваффе; управление ресурсами пообещало немедленно сформировать  группу специалистов для восстановления имеющихся «летающих крепостей». К  сожалению, работы разворачивались медленно, слишком медленно. Только в конце  осени 1944 года мне сообщили: шесть таких самолетов полностью готовы к  использованию и ждут наших распоряжений на одном из баварских аэродромов.  Несколько дней спустя другое сообщение разбило мои надежды вдребезги: во время  мощной бомбардировки все шесть самолетов были полностью уничтожены. Пришлось  начать сначала.

В ожидании — как  потом оказалось, тщетном — «летающих крепостей» мы настойчиво искали решения  двух других проблем, которые выявились в ходе разработки операции. Прежде всего  — высадка в непосредственной близости от цели. Чтобы незаметно и быстро  подобраться вплотную к объекту, а приближение четырехмоторных мастодонтов не  могло остаться незамеченным, подготовили такой план: «летающая крепость» потащит  за собой на тросе один или несколько транспортных планеров, способных совершить  посадку на любом клочке земли. К несчастью, выделенные нам планеры не  выдерживали и скорости 250 километров в час, тогда как использование  американских бомбардировщиков позволяло произвести переброску со скоростью 350  — 450 километров в час. Но профессор Жоржи, многоопытный специалист по скрытным  полетам и старинный друг Ганны Райч, помог нам преодолеть это препятствие,  сконструировав планер, способный выдержать такие скорости, имея на борту  двенадцать человек с полной экипировкой.

Вторая проблема,  не менее важная, заключалась в возвращении десантной группы. На первый взгляд  имелось только две возможности: либо после операции они сдадутся и закончат  войну в лагере военнопленных, либо постараются пробиться к нашим позициям, для  чего понадобится преодолеть многие сотни километров, — вариант весьма  рискованный, если не безнадежный. Я всегда придерживался такого мнения: чтобы  вдохнуть в людей максимум смелости, дерзости и уверенности в себе, следует дать  им реальный шанс на возвращение живыми и невредимыми. Как же обеспечить такой  шанс? Естественно, я обратился к идее подцепить планер самолетом летящим на  бреющем полете, когда десантники вновь погрузятся в планер после выполнения  задания.
« Последнее редактирование: 28 Сентябрь 2011, 12:21:53 от W.Schellenberg »
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #34 : 28 Сентябрь 2011, 12:24:25 »

Первые испытания  с легкими планерами дали ободряющие результаты. Но чтобы применить такую  систему на тяжелых планерах, которые нам предстояло использовать, требовалось  многое усовершенствовать, потратив немало времени и бензина, а их-то нам ужасно  не хватало — ситуация на фронтах ухудшалась катастрофически.

Я много раз  спрашивал себя, почему мы тут, в Германии, постигаем подобные вещи лишь в  последний момент, в час наибольшей опасности, хотя имели больше чем достаточно  времени, чтобы отработать технику и методы. До сих пор не нахожу  удовлетворительного объяснения роковому «слишком поздно», столь часто  стегавшему мои нервы в последний год войны.

Со своей стороны  союзники тоже предпринимали шаги в этих направлениях — с той лишь разницей, что  всякий раз добивались практических результатов. Они продемонстрировали  действенность своих методов при Арнхейме, когда целая армада планеров  приземлилась в тылу наших войск. После этой грандиозной операции я с ужасом  ожидал, что союзники таким же образом перебросят по воздуху свои дивизии на  подступы к Берлину, где в ту пору были сконцентрированы все средства  управления, включая ставку фюрера. Без всякого сомнения, подобное ударное  формирование могло бы молниеносным ударом покончить с главным нервным узлом наших  войск. По-видимому, все дело в том, что англосаксонцев идея такого десанта не  привлекала по политическим соображениям. Во всяком случае, очевидно одно: для  британских коммандос и Управления стратегическими операциями американской армии  под командованием доблестного генерал-майора Уильяма Т. Донована подобный  подвиг не был чем-то неосуществимым. Маунтбеттен и Бешеный Билл всегда имели в  запасе такой вариант.

***

Хотя, как я уже  отмечал, все наши крупные проекты терпели крах один за другим, хотелось бы вкратце  изложить суть некоторых из них.

Долгое время мы  лелеяли мечту о крупной диверсии на трубопроводе, по которому шла нефть из  Ирака.

Ценное сырье  поступало по двум веткам на нефтеперерабатывающие заводы Хайфы и Триполи,  находившиеся на побережье Средиземного моря. Нам было известно, что арабские  партизаны то и дело пытаются взорвать эти трубы. Но создание арабских коммандос  — затея дорогая и сомнительная в смысле шансов на успех операции. К тому же, с  одной стороны, нет сомнений, что поврежденные трубы быстро восстановят, с  другой стороны, мы могли оказаться не в состоянии даже проверить достоверность  результатов, достигнутых «саботажниками». Вот если бы нам удалось разрушить  одну или несколько насосных станций, это на несколько месяцев остановило бы поставки  нефти.

Больше года наши  инженеры ломали головы над решением этой проблемы. Лишь в 1943 году специалисты  создали плавучую мини-бомбу с удельным весом, равным плотности нефти. Эту,  бомбу следовало ввести в трубопровод через небольшое овальное отверстие,  которое надлежало проделать в трубе мини-взрывом в точно рассчитанное время, а  потом быстро закрыть специальной крышкой-заплатой. Мина при малых размерах  обладала достаточной разрушительной силой и могла, сдетонировав внутри насоса,  полностью разрушить оборудование изнутри — поэтому-то я и загорелся этой идеей.  Другие специалисты предложили с помощью термитных зарядов произвести крупные  разрушения линий трубопроводов в тех местах, где они пересекают низины. К  сожалению, проведенные испытания оказались неубедительными. В конце концов  Люфтваффе предложила разрушить значительные участки трубопроводов магнитными  бомбами. Но все разработки так и не пошли дальше стадии предварительных  исследований.

После  многочисленных неудач нам не оставалось ничего иного, как атаковать несколько  насосных станций силами коммандос. Аэрофотосъемки свидетельствовали о наличии  маленького аэродрома при каждой станции — простейшие грунтовые  взлетно-посадочные полосы предназначались для самолетов, выполнявших патрульные  полеты вдоль трассы нефтепровода. Рядом форт — скромные оборонительные  сооружения для укрытия технического персонала в случае неожиданного набега  оппозиционно настроенных соплеменников. А еще в нескольких сотнях метров  находились собственно насосные установки с дизельными двигателями. Основываясь  на анализе этих фотографий, мы детально разработали следующий план действий  наших формирований.

Шесть  четырехмоторных самолетов приземляются на аэродроме и из бортовых пушек и  пулеметов открывают ураганный огонь по всем сооружениям форта, обеспечивая  прикрытие взводу подрывников для быстрого и беспрепятственного выполнения  задания. Планировалось оснастить самолеты специальными приспособлениями,  позволяющими на бреющем полете уничтожить антенны фортов, чтобы еще до посадки  лишить их защитников возможности вызвать подмогу. Кроме того, мы рассчитывали  на фактор внезапности. Но оставались и открытые вопросы. Например, хватит ли  длины взлетно-посадочный полосы полевого аэродрома для огромной четырехмоторной  машины? Наши фотографии, полученные в 1941 году, позволяли определить, что  длина полосы невелика; но более поздние агентурные донесения свидетельствовали  о том, что в последующие годы все аэродромы были увеличены до вполне приемлемых  для нас размеров. Теперь мы могли нанести удар. Увы! Несмотря на все наши  усилия, нам не удалось заполучить необходимого количества самолетов.

Другой  ахиллесовой пятой союзников, бесспорно, являлся Суэцкий канал. Точнее,  отдельные его участки, Стоило перерезать эту важнейшую водную артерию, и  морским караванам пришлось бы добираться до Дальнего Востока длинным кружным  путем вокруг мыса Доброй Надежды, что чрезвычайно растянуло бы сроки взаимных  поставок союзников. К тому же, к проведению операции подключили подводных  разведчиков-диверсантов («люди-лягушки», как прозвали их англичане). Но 1944  год уже заканчивался, превосходство авиации союзников в воздухе над  Средиземноморьем стало столь подавляющим, что скрепя сердце мы вынуждены были  похоронить и этот наш проект. Вновь «слишком поздно».

Другой план,  кропотливо подготовленный и поистине совершенный, предусматривал рейд в богатый  нефтью район Баку. Густонаселенная область, множество работающих скважин, целая  индустрия нефтепереработки. Тщательное изучение региона позволило выявить  несколько важнейших узловых центров, уничтожение которых повлекло бы за собой  резкое сокращение, почти полное прекращение выпуска продукции. И вновь все по  тем же причинам нам пришлось отказаться от проекта.

Еще одна  операция не удалась по совсем иной причине — из-за ревнивой зависти наших  генералов. В 1943 году югославские партизаны позволили нам ухватиться за  ниточку относительно дела, которое очень заботило командование на балканском  театре военных действий. В этом регионе сложилась обстановка, способствовавшая  широкому размаху партизанской войны, и югославское сопротивление своей  активностью отвлекало крупные германские силы, которым наносило неожиданные  удары, развязывало бесчисленные стычки. Если бы нам удалось обнаружить штаб  Тито и захватить его, можно было бы надеяться на существенное снижение давления  партизан на наши позиции. Таково в общих чертах задание, порученное мне  Верховным командованием вермахта в начале 1944 года.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #35 : 28 Сентябрь 2011, 12:25:14 »

Совершенно  очевидно, что недооценка сил Тито, сконцентрированных в районе его ставки,  привела к значительным потерям. Поначалу возможность серьезных партизанских  действий игнорировалась повсеместно, и лидер югославских подпольщиков умело  воспользовался ошибкой нашего командования. Получив задание, мы прежде всего  направили свои усилия на создание «осведомительной службы» с целью получения  точных сведений. Центральное бюро, расположенное в Аграме, мало-помалу  опутывало непокорную территорию агентурной сетью. Для большей уверенности я  установил такой порядок: если какой-то агент доложил о возможном местонахождении  ставки Тито, то вышестоящий сотрудник должен сам убедиться в достоверности  информации своими средствами и лишь потом передавать ее дальше, дополнив рапорт  своими данными. Только при получении одинаковых сведений из трех независимых  источников можно было приступать к подготовке военной операции. Действовать  наугад было недопустимо: стоило нам потерпеть фиаско один раз, Тито усилил бы и  без того высокий уровень конспирации и стал бы просто неуловимым.

В апреле 1944  года в сопровождении своих офицеров я прибыл в Белград для координации действий  с военными и полицейскими коллегами в Югославии. После двух дней бесплодных  переговоров я отправился на автомобиле в Аграм. Меня всем миром отговаривали от  подобного путешествия, поскольку путь пролегал через районы, кишащие  партизанами. Но каждый самолет был на счету, меня же ждали в Аграме на  следующий день. Ничего не поделаешь — оставалось надеяться на счастливую звезду  и скорость моего «мерседеса».

В сопровождении  двух унтер-офицеров я выехал на рассвете. К полудню мы остановились недалеко от  гор Фруска Гора, в расположении германской войсковой части, старавшейся  поддерживать видимость порядка в округе. За завтраком командир части поведал о  местных особенностях:

— Не проходит и  недели без стычек с партизанами. Но довести дело до конца не удается,  поскольку, спрятав оружие в стоге сена или еще где-нибудь, партизаны спокойно  расходятся на время по деревням и хуторам и живут жизнью обычных мирных  крестьян. Еще один занимательный момент — это проблема медицинского ухода. До  сих пор господа из Белграда не направили сюда врача. Пришлось обратиться к  местному врачу, который заботится также и о ранах партизан, чего ни в коей мере  не скрывает: если он откажет в помощи подпольщикам, те похитят его семью; не  меньшее грозит ему и с нашей стороны. Должен сказать, что мы очень довольны его  работой.

Мы продолжили  путь по партизанскому району, повсюду встречая прекрасные хозяйства. Каждый раз  при виде крестьянина, работающего в поле, я спрашивал себя, не прячет ли он до поры  свою винтовку. Так или иначе, наша поездка шла нормально, никто не стрелял,  дорога была свободна. Ближе к вечеру мы сделали остановку в деревне и купили  несколько яиц у старой крестьянки. Возвращаясь к машине, мы заметили нескольких  человек в лохмотьях, вооруженных винтовками. Я уже потянулся к пистолету, но  увидел на их лицах улыбки, и мы даже приветственно им помахали! Немного позже  комендант гарнизона в Брка заметил, что весь район во власти партизан и, стало  быть, чрезвычайно опасен для машин без эскорта. В Аграме не хотели верить, что  мы проделали этот путь на машине. За несколько последних месяцев мы  единственные проехали целыми и невредимыми. Слушая рассказы о бесчисленных  нападениях на наши конвои, изучая карты с отмеченной на них концентрацией югославских  партизан, я уже задним числом испытал настоящий страх. Просто невероятно, что  все так хорошо кончилось.

Месяц спустя все  стало на свои места. Информация тщательно проверялась и перепроверялась, и мы  смогли определить, что главная ставка Тито находится в округе Двар в западной  части Боснии. Теперь требовалось быстро осуществить непосредственную подготовку  военной части операции, и я отправил начальника моего штаба капитана фон  фолькерсама в Банья Луку, центр этой провинции, чтобы он установил связь с  командующим нашими войсками в Боснии. По возвращении фон фолькерсам доложил,  что генерал принял его холодно, если не с неприязнью. В тот момент я не обратил  внимания на подобную деталь, ибо мне было все равно, что испытывают по  отношению ко мне эти господа. Главное для меня — выполнить задание.

А несколькими  днями позже, в конце мая 1944 года, в Аграм пришло сообщение: «Армия X, готовит операцию против ставки Тито.  Дата операции 2 июня». Вот чем объяснялось поведение армейского руководства. Во  мне они видели лишь нежелательного конкурента и решили поспешить в погоне за  славой. Сначала их действия возмутили меня очевидной нелепостью — я бы с  удовольствием сотрудничал с ними и даже предоставил бы себя в распоряжение  генерала. Но я быстро подавил гнев и поспешил исправить ошибку генерала с  радиограммой: ее могли перехватить и расшифровать. Я немедленно отправил  радиограмму, предупреждая господ в Боснии о возможной утечке информации. Уже  возвратившись в Фриденталь, я получил дополнительные сведения, утвердившие меня  в этом мнении. Стало ясно, что операция обречена на провал. Я вновь сообщил в  Боснию свои соображения, но хуже некуда, если глухой еще и затыкает уши.  Генерал X, не захотел отменить  «свою» операцию.

В назначенный  день батальон парашютистов СС десантировался в долине в самом сердце  непокорного района. Тут же на планерах подоспело подкрепление, сразу ринувшееся  в бой. После упорного и кровопролитного сражения партизаны отступили, оставив  долину и деревню. К сожалению, мои опасения подтвердились: клетка опустела,  птичка выпорхнула. Нашим удалось захватить лишь двух британских офицеров связи,  от которых Тито, по-видимому, пожелал избавиться. В одном из домов обнаружили  новую с иголочки маршальскую форму. Тито покинул деревню всего несколько часов  назад и укрылся в другом убежище. Но это еще не все. Лишь быстрый маневр  подкрепления позволил разорвать кольцо окружения, в котором оказался зажатый в  горной долине батальон парашютистов СС.

Так из-за  постыдного карьеризма холеных высокопоставленных интриганов провалилась  тщательно разработанная широкомасштабная операция, которая, казалось, уже была  «обречена на успех». Более того, эта глупость практически свела к нулю наши  шансы обезглавить югославское сопротивление. В дальнейшем мы, конечно,  старались точно определить местонахождение ставки Тито, перебравшегося к  побережью Адриатического моря, а затем на остров Вис. Мы даже задумали провести  молниеносную операцию с высадкой на остров, но развитие событий вновь опередило  нас.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #36 : 28 Сентябрь 2011, 12:31:48 »

ПЕРЕВОРОТ


Но вот началась  крупная высадка союзников — в Германии ее назвали вторжением. На рассвете 6  июня 1944 года первые англо-американские части ступили на землю Нормандии. В  течение нескольких недель ситуация оставалась неопределенной, а затем прорыв  Авранша склонил чашу весов в пользу неприятеля. В тот день каждый немец должен  был почувствовать, понять, что война проиграна. По крайней мере лично я не  питал более иллюзий по поводу итога войны, но своим подчиненным объявил, что  командование не испытывает серьезных опасений, и ничем не проявил своего  пессимизма даже в частных беседах с такими близкими и верными друзьями, как  Радль и фон Фолькерсам.

Ставка фюрера  еще надеялась, с одной стороны, на благоприятное развитие политической ситуации  и, с другой, — на создание вскорости нового секретного оружия, надежды, по моим  сведениям, абсолютно беспочвенные.

К июлю 1944 года  положение стало откровенно угрожающим.

В первую неделю  июня потрясающий удар русских смел нашу оборону на Восточном фронте.  Центральная группа армий фактически перестала существовать. Более тридцати  германских дивизий попали в плен! Невозможно даже представить себе, как разом  мог сдаться весь мощный кулак армий. Повинен ли в этой катастрофе штаб  Верховного командования? Или причиной стали усталость и падение духа в войсках?  А на западе союзники, используя подавляющее превосходство в вооружении,  неотвратимо приближались к границам Германии. Нам оставалось только стиснуть  зубы и продолжать борьбу у самого края пропасти. Честно говоря, тогда мы еще не  считали свое поражение неизбежным.

20 июля 1944  года я должен был отправиться в Вену, где предстояло согласовать некоторые  детали операции против Тито. И тут, словно гром среди ясного неба, пришло  сообщение о неудачном, к счастью, покушении на Гитлера. Мои офицеры и я были буквально  ошеломлены. Как такое могло произойти? Может, группе неприятеля удалось  проникнуть на территорию ставки фюрера? Мы и предположить не могли, что бомбу  подложил немец. Во всяком случае, раз Гитлер остался жив, я не видел никаких  причин отменять поездку.

В 6 часов вечера  мы с Радлем приехали на Анхальтский вокзал, расположились в забронированном для  нас купе и стали было готовиться ко сну. Но на станции Лихтерфельде, что на  самом краю Берлинского округа, с платформы донеслись крики:

— Майор Скорцени!  Майор Скорцени! Я выглянул в окно и, увидев бегущего вдоль состава и орущего во  все горло офицера, махнул ему рукой. Совершенно запыхавшийся, он вскоре  оказался в нашем купе.

— Господин  майор, вам следует немедленно вернуться! Приказ сверху! Покушение на фюрера  вызвало путч. Я недоверчиво пожал плечами.

— Видите ли, это  непросто. За срыв задания кто-нибудь может поплатиться головой. Тем не менее..,  я возвращаюсь. Радль! Поедете в Вену и начнете переговоры. Я присоединюсь к вам  завтра.

Мы направились в  Главный штаб войск СС, и по дороге офицер сообщил скудные сведения, которыми  располагал. Получалось, что имел место настоящий заговор, инициированный  группой высших офицеров и генералов. К Берлину якобы шел бронепоезд, но никто  не знал намерений его командиров. Я никогда не принимал на веру непроверенные и  неконкретные сведения, считая их не более чем болтовней.

Шелленберг,  ставший бригаденфюрером СС, сразу принял меня и сообщил некоторые подробности.  По его словам, штаб переворота находился на Бендлерштрассе, иначе говоря, в  министерстве внутренних войск (эти войска контролировали территорию Германии,  Чехословакии, Польши, Эльзаса и прочие). Шелленберг был очень бледен и  чрезвычайно встревожен. Буквально под его рукой на письменном столе лежал  огромный револьвер.

— Ситуация  неясна и чревата опасностями, — заключил он. — Во всяком случае, если они  доберутся сюда, будем защищаться. Я уже раздал всем пистолеты-пулеметы. Не  могли бы вы поскорее прислать из вашей команды специалиста по обороне зданий?

Но в суете я  совершенно забыл предупредить свою группу. К несчастью, телефонная связь  работала с перебоями. В конце концов мне удалось связаться с Фриденталем и  вызвать капитана Фолькерсама.

— Немедленно  объявите в батальоне тревогу. Капитан Фукер примет командование и будет  действовать в соответствии с приказами, полученными от меня лично. Первую роту  немедленно направить в штаб СС, где я сейчас и нахожусь. Вы вместе с аспирантом  Остафелем, который нужен мне в качестве адъютанта, садитесь в бронеавтомобиль и  на полной скорости мчитесь сюда.

Повесив трубку,  я повернулся к Шелленбергу.

— По-моему, —  сказал я, — следует разоружить ваших сотрудников: меня пронизывает страх, когда  ваши чинуши при мне размахивают пистолетами. Именно так я и поступлю, ибо  внутри этого склепа не стоит играть с оружием. Если же «они» появятся здесь до  прибытия моей роты, вам лучше бежать, поскольку таким пистолетом вы не внушите  им уважения к своей персоне.

Я предоставил  ему бороться со своими сомнениями и вышел на улицу. С лихорадочным нетерпением  я ждал Фолькерсама и Остафеля, которые, четко выполняя приказ, уже через  полчаса показались вдали в облаке пыли. Я решил своими глазами посмотреть на  происходящее в Берлине. Фолькерсам остался в штабе СС, и я пообещал время от  времени выходить с ним на связь. Как жаль, что мы не имели в то время  портативных радиопередатчиков «токиуоки», которыми пользовались американцы!

Вскочив в  машину, я на предельной скорости поехал в район правительственных учреждений,  но там оказалось совершенно спокойно. Затем отправился к площади Фербеллин, где  находился штаб генерала бронетанковых войск Болбринкера, с которым я был  знаком. Здесь улицы имели вид не столь мирный: широкий проспект, ведущий к  площади, перегородили два огромных танка. Узнав меня, танкисты позволили  проехать дальше. Становилось очевидным, что «мятеж» оказался менее серьезным,  чем думалось Шелленбергу. Генерал Болбринкер немедленно принял меня. Он не был  слюнтяем и сразу решительно потребовал от руководства распоряжений. По приказу  главнокомандующего внутренними войсками он вызвал в Берлин бронетанковые части  из Вюнсдорфа и сконцентрировал их возле своего штаба, чтобы находились под  рукой. Теперь он ждал дальнейшего развития событий.

— Впредь, —  заявил генерал, — я не собираюсь исполнять чьих-либо указаний, кроме инспектора  бронетанковых войск, то есть буду подчиняться только лично генералу Гудериану.  В этом хаосе сам дьявол не разберется. К примеру, требуют, чтобы я с помощью  своих армейских частей взял под контроль берлинские казармы войск СС. Что вы об  этом думаете, Скорцени?

— Поразительно!  В данном случае речь идет отнюдь не об обычной войне. Думаю, следовать такому  приказу безрассудно. Если желаете, мой генерал, я могу съездить к казармам на  Лихтерфельде и посмотреть, что там происходит. Я позвоню вам прямо из казарм.  На мой взгляд, прежде всего нам следует сохранять хладнокровие.

С видимым  облегчением генерал принял мое предложение, и я уехал. В Лихтерфельде, в моих  прежних казармах, все было тихо, хотя и резервный батальон, и другие подразделения  находились в состоянии готовности. После короткой и содержательной беседы с  генерал-лейтенантом, стоявшим во главе этих частей, я настойчиво просил его  сохранять благоразумие, то есть воздерживаться от выполнения приказов, откуда  бы они ни исходили. Потом я связался с генералом Болбринкером и сообщил, что  войска СС не покинут своих казарм. Наконец, я соединился по телефону с  Фолькерсамом, который доложил о прибытии нашей роты, и приказал ему взять на  себя непосредственное руководство обороной штаба СС.

Только теперь я  мог относительно спокойно подумать и оценить ситуацию. Откровенно говоря,  отнюдь не все было понятно. По-видимому, приказ главнокомандующего внутренними  войсками о приведении в состояние повышенной боевой готовности был отдан еще до  полудня. А потом вследствие быстрого проведения крупномасштабных приготовлений,  принятия различных мер и контрмер выявилась несогласованность отдельных деталей  общего плана, кое-где возникла неразбериха. Так или иначе, сам «переворот» уже  не казался мне сколь-нибудь опасным. Трагично другое: когда бронетанковые  войска уже стояли, как говорится, «в ружье», войска СС (!) вообще не получили  никаких указаний. В итоге им оставалось только самостоятельно добывать скудные  сведения о том, кто на кого пошел с оружием в руках. Какой бы ребяческой ни  выглядела попытка переворота, она не стала от этого менее преступной, ибо на  востоке и на западе наши солдаты сражались уже с храбростью отчаяния. Ворочая в  голове нерадостные мысли так и этак, я вдруг вспомнил, что генерал Штудент тоже  должен находиться в Берлине, и довольно быстро добрался до Ванзее, одного из  многочисленных озер возле города, на берегу которого расположился Главный штаб  воздушно-десантных войск. Офицеры ничего не знали и не получали никаких  инструкций. Генерал же этот вечер проводил у себя дома, в Лихтерфельде. Я вновь  сел в машину, прихватив с собой адъютанта генерала, который понимал, что шеф  даст ему немало распоряжений.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #37 : 28 Сентябрь 2011, 12:33:17 »

Тем временем  опустилась ночь. К двум часам мы добрались до небольшой виллы, где застали  поистине идиллическую картину. Облаченный в длинный домашний халат, генерал  восседал на террасе и при свете настольной лампы изучал гору документов. Рядом  с ним сидела за вышиванием жена. Я не мог не отметить комичность ситуации: вот  один из высших военных чиновников Берлина отдыхает, развалясь в плетеном  кресле, а в это время заговорщики преспокойно совершают государственный  переворот.

Несмотря на  поздний для визитов час, генерал принял меня очень любезно; несомненно, добрые  отношения, установившиеся между нами за последние годы (в том числе и при  разработке операции по освобождению Муссолини), не изменились. Едва я сказал,  что приехал «по служебным делам», супруга генерала немедленно удалилась. Но  прежде чем я открыл рот, чтобы объяснить причину своего визита, он сразил меня  фразой:

— Ну-с, дорогой  мой Скорцени, что же могло забросить вас сюда? Путч, никак не меньше! Впрочем,  сие немыслимо. Итак?

Убедить генерала  в серьезности положения стоило немалых трудов. Наконец он согласился дать  командирам воздушно-десантных полков такие распоряжения, которые  соответствовали объявлению чрезвычайного положения в стране (чем, строго  говоря, превышал свои полномочия).

Именно в этот  момент зазвонил телефон — маршал Геринг! Выслушав мой рапорт, он сообщил новые  детали: по-видимому, покушение на Гитлера совершил офицер Главного штаба  внутренних войск. Их штаб на Бендлерштрассе уже объявлен фюрером более не  существующим; приняты срочные меры. Геринг подчеркнул, что в настоящий момент  действительными считаются только приказы офицеров ставки фюрера, то есть  Верховного командования вермахта. Я слышал, как генерал повторяет последнюю  фразу распоряжения маршала: спокойно и хладнокровно, словно путч был всего лишь  рядовой боевой операцией.

Теперь все  сомнения генерала относительно достоверности моего сообщения полностью  рассеялись. Пообещав непременно поддерживать контакт со мной и генералом  Болбринкером, он приказал наладить радиосвязь со своими полками, чтобы дать  необходимые инструкции. Я же откланялся и поспешил обратно в Главный штаб войск  СС.

В огромном  здании мертвая тишина. Шелленберг, ожидавший меня в своем кабинете, первым  делом попросил обеспечить ему эскорт из десяти человек под командованием  офицера. Он получил приказ о немедленном аресте адмирала Канариса и, как и  следовало ожидать, не хотел сам осуществлять столь деликатную миссию. Поскольку  на все про все под рукой у меня была лишь рота, я дал «добро» только  относительно одного офицера. Часом позже Шелленберг вернулся. Арест прошел без  инцидентов. По телефону мне сообщили, что заговорщики, захваченные  подразделениями бронетанковых войск генерала Болбринкера и парашютистами  Штудента, сопротивления не оказали. Итак, столица чиста и спокойна, и мне  оставалось возвратиться в Фриденталь, но меня вдруг вызвали из ставки фюрера.

Майору Скорцени  приказано немедленно явиться со всеми находящимися в его распоряжении силами на  Бендлерштрассе, чтобы оказать помощь командиру караульного батальона «Великая  Германия» майору Ремеру, который уже приступил к организации осады здания  министерства.

Я спешно собрал  свою роту и вновь пожалел, что не вызвал сюда весь батальон. К полуночи мы были  на месте. Два огромных автомобиля загораживали дорогу; едва выйдя из машины и  направившись к ним, среди оживленно дискутировавших людей я узнал шефа СС  Кальтенбруннера, о чем-то спорившего с армейским генералом. Как объяснил мне  какой-то младший офицер, то был командующий внутренними войсками генерал Фромм.  Я успел услышать, как он сказал Кальтенбруннеру:

— Теперь же я  хочу вернуться, вы сможете связаться со мной в любую минуту. Я буду у себя в  кабинете.

С этими словами  он сел в автомобиль, сразу двинувшийся с места и тем самым освободивший дорогу  моей колонне. Я с некоторым удивлением наблюдал, как минуту спустя командующий  внутренними войсками спокойно входил в свое министерство, Перед порталом здания  министерства я нашел майора Ремера и представился. Он сообщил, что приказано  полностью изолировать здание. Я ввел свою роту во внутренний двор, а сам в  сопровождении Фолькерсама и Остафеля поднялся по главной лестнице. В коридоре  первого этажа толпились офицеры, вооруженные пистолетами; они полагали, что на  улицах города идет настоящая война. В приемной генерала Олбрихта я застал  нескольких высокопоставленных офицеров, тоже вооруженных и крайне  взволнованных, с которыми прежде имел случай познакомиться, и они быстро ввели  меня в курс событий: во второй половине дня выяснилось: что-то не заладилось с  передачей сигнала тревоги некоторым родам войск. Генерал Фромм почти все это  время находился на совещании, но два или три сотрудника получили от него  задание постоянно поддерживать связь с войсками. Очень возбужденные напряженной  атмосферой неопределенности и тревоги, многие офицеры вооружились пистолетами,  ворвались в кабинет генерала Фромма и потребовали объяснений. Поставленный  перед ультиматумом, генерал был вынужден признать, что вспыхнуло вооруженное  восстание, и он сам занят сейчас выяснением личностей зачинщиков. Несколько  минут спустя генерал Бек покончил с собой, тогда как три офицера, включая  начальника штаба полковника Штауффенберга, предстали перед трибуналом, во главе  которого встал сам Фромм. Приговоренные к смерти, эти трое были расстреляны  буквально полчаса назад во дворе министерства взводом унтер-офицеров. Кроме  того, в какой-то момент в коридоре первого этажа возникла беспричинная пальба.

Эти сведения  хорошо укладывались в рамки известного, но не прояснили ситуацию до конца. Что  было делать? Связаться со ставкой фюрера не удалось, и потому пришлось вновь  брать инициативу на себя. Итак, в огромном мрачном здании оказалось спокойно,  хотя все считали, что осиное гнездо находилось именно здесь. Прежде всего я  созвал знакомых мне офицеров и предложил им вернуться к работе, прерванной во  второй половине дня, ибо война продолжалась, фронты нуждались в управлении,  подкреплениях, обеспечении боеприпасами и провиантом. Все согласились с моими  доводами и занялись своим делом. Чуть позже, однако, мне напомнили, что  некоторые решения, касающиеся именно мобилизационных мероприятий, могли  исходить только от начальника штаба, то есть от уже расстрелянного фон  Штауффенберга. Пришлось на некоторое время взвалить на себя еще и эту  ответственность. Меня ждал немалый сюрприз: значительная часть приказов о  тревоге уже была аннулирована.

Перед кабинетом  генерала Олбрихта я встретил двух агентов гестапо. Несколькими часами раньше их  направил сюда шеф тайной полиции, чтобы схватить графа Штауффенберга. Но они не  смогли выполнить приказ, ибо на пороге министерства были арестованы и брошены в  карцер офицерами Штауффенберга, который уже возвратился из ставки фюрера. Одно  из двух: либо путч явился-таки сюрпризом для всеведущего гестапо, либо оно  ошиблось, сочтя сведения об этом деле не заслуживающими внимания. Ведь для  задержания вдохновителя военного переворота отрядили лишь двух агентов, что  поистине необъяснимо.

У меня наконец  появилось время осмотреть кабинет Штауффенберга. Все ящики столов оказались  незапертыми, словно здесь рылись в большой спешке. А на рабочем столе я  обнаружил папку с надписью «Валькирия» с детальным изложением плана переворота.  Пришлось признать, что Штауффенберг очень ловко закамуфлировал свои истинные  намерения — стремительный захват нервных узлов Берлина и органов управления  войсками — под заголовком «Контрмеры на случай атаки воздушно-десантных войск  союзников». Покопавшись в ящиках стола, я сделал просто потрясающее открытие:  фигуры, задействованные в этой игре, точно соответствовали тем целям, которые  задумал игрок. На большой карте Восточной Европы жирная штриховка показывала,  как утверждалось в сноске на краю карты, путь группы южных армий в кампании  против России — группы, где Штауффенберг служил начальником штаба. Словно в  детской игре, авторы комментариев с шокирующей легкостью манипулировали  судьбами и страданиями тысяч людей, и я невольно ужаснулся при мысли о том, что  высокопоставленным офицерам подобного склада ума порой выпадает играть  чрезвычайно важную роль в войне.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #38 : 28 Сентябрь 2011, 12:34:05 »

Через несколько  часов все винтики единого механизма министерства вновь заработали напряженно и  слаженно. Меня же не раз охватывало ощущение собственной ничтожности в  сравнении с масштабностью и важностью решений, которые приходилось принимать в  условиях отстранения от дел трех ведущих руководителей этого ведомства —  генералов Фромма и Олбрихта и полковника Штауффенберга. Неустанные попытки  восстановить связь со ставкой фюрера наконец увенчались успехом, и я настойчиво  потребовал незамедлительно назначить «верного» генерала на должность начальника  штаба внутренних войск. Я желал лишь побыстрее смениться с этого поста, но, как  и следовало ожидать, мне весьма неопределенно рекомендовали потерпеть и  продолжать исполнять взятые на себя функции, пока фюрер не подберет достойного  и квалифицированного офицера на это место. В течение следующих двух или трех  часов я получал все тот же ответ. Наконец утром 22 июля в министерство приехал  сам Гиммлер в сопровождении генерала СС Юттнера. К моему великому изумлению,  оказалось, что первый назначен главнокомандующим внутренними войсками.  Безусловно, Гиммлер был одним из наиболее преданных Гитлеру людей, но отнюдь не  военным человеком, не солдатом. Ну мог ли он исполнять обязанности высшего  армейского руководителя — роль номер один для страны в сложившихся  обстоятельствах? Про себя я отметил, что генерал Юттнер отнюдь не в восторге от  своей новой должности заместителя главнокомандующего, которая возлагала на него  обязанности непосредственного управления внутренними войсками. Гиммлер, собрав  офицеров министерства, произнес экспромтом речь, объявив путчистов очень узкой  группой влиятельных лиц, группой тщательно законспирированной и сознательно  ограничившей свою численность во избежание провала. Окинув взглядом притихшую  аудиторию, я отметил у всех одну реакцию: очевидное удовлетворение и  облегчение, ибо гроза прошла быстро. Пожалуй, большинство присутствовавших,  воспитанных в строгих традициях профессионалов германского офицерского корпуса,  предпочитали вообще оставаться в стороне и не утруждать себя раздумьями об этой  попытке военного переворота, преступной и заранее обреченной на провал .

Наконец-то я мог  вспомнить об отдыхе и, вернувшись в Фриденталь, буквально рухнул в кровать.  Часов через десять я проснулся свежий и отдохнувший и взялся подводить итоги  последних событий. Главное: противоборство тенденций и группировок в обществе  не обошло стороной вермахт, о чем раньше я и мысли не допускал. Сюрприз не из  приятных; единственным утешением была быстрота, с которой подавили путч и  которая объяснялась как слабой базой заговорщиков, так и молниеносными  действиями ряда армейских подразделений. Лично мне приятно было сознавать, что,  как и большинство офицеров четвертого управления, то есть войск СС (первое  управление — сухопутные войска, то есть вермахт; второе — военно-морские силы,  то есть кригсмарине; третье — военно-воздушные силы, то есть Люфтваффе), я не  имел никаких связей с организаторами попытки переворота.

Следует сделать  маленькое отступление, чтобы отметить: сейчас, четыре года спустя, говоря о  разгроме заговора 20 июля 1944 года, есть риск исказить события. Все, кто  принимал непосредственное участие в той драме, должны признать, что после  устранения графа Штауффенберга прочие заговорщики автоматически оказались не у  дел: с этого момента они потеряли контроль над теми армейскими частями, с  помощью которых намечалось сдержать натиск верных фюреру сил, и план переворота  развалился как карточный домик. По замыслам конспираторов, устранение Адольфа  Гитлера явилось бы решающим фактором; когда же Гитлер чудом избежал смерти, они  поняли, что теперь их планы и вовсе несбыточны.

До сих пор удивляюсь  приступу ярости, охватившему меня при пробуждении утром 23 июля, — гнев,  безудержная ярость против нанесших предательский удар в спину своему народу в  момент тяжелейших испытаний, когда этот народ боролся за само свое  существование. Когда буря эмоций улеглась и мысли прояснились, я перебрал в  памяти беседы с некоторыми офицерами различных служб военного министерства. Не  раз мои собеседники с похвальным рвением заявляли о своей верности Гитлеру и  национал-социализму. Я пришел к убеждению (и мое мнение с тех пор не  переменилось), что среди инициаторов заговора были и честные патриоты. К  несчастью, они придерживались той точки зрения, что необходимо, собрав воедино  всю волю и силы, устранить Гитлера от управления государством. Соответственно  их дальнейшие планы предусматривали ряд существенных изменений в политике.  Первоочередной задачей они провозглашали быстрейшее заключение перемирия,  поскольку в военном отношении ситуация стала безнадежной. Фракция,  возглавляемая графом Штауффенбергом, хотела достичь сепаратного мира с Россией;  другая же группа ратовала за поиск взаимопонимания с западными державами. Если  верить сообщению английского радио от 25 июля 1944 года, ни те ни другие не  добились успеха в предварительной подготовке по названным направлениям.  Би-би-си объявила, что новое германское правительство (а англичане вначале  поверили в смерть Гитлера) не сможет немедленно прекратить военные действия, не  достигнув перемирия со всеми союзниками одновременно, поскольку на совещании в  Касабланке последние договорились строго следовать принципу «безусловной  капитуляции». Следовательно, уместно задать вопрос: как заговорщики, приди они  к власти, собирались решить эту проблему?

Итак,  неудавшийся переворот 20 июля 1944 года принес лишь два результата: во-первых,  покушение на Адольфа Гитлера, абсолютного властелина Германии и Верховного  Главнокомандующего вермахта, стало для него ударом как в физическом, так и в  психологическом плане. И хотя ранения оказались пустячными, нельзя забывать,  что подобные несчастья наделенный огромной властью человек переносит с гораздо  большим трудом, чем простой смертный. В моральном же плане Гитлер так и не смог  преодолеть последствий тяжелого шока, и дело отнюдь не в жутком виде  разорванного осколками кресла, а в самом факте восстания: оказывается, даже в  самом сердце армии возможно образование смертельно опасного нарыва — целые  группы офицеров могут предать властелина и его дело. Подозрительность Гитлера,  скорее инстинктивная, чем осознанная, росла день ото дня и в конце концов стала  настоящей манией. Все чаще поддавался он приступам отчаяния, применял заведомо  несправедливые меры в отношении людей, ничем не заслуживших опалы. Думаю, что в  минуты просветления он и сам сильно страдал, переживая содеянное.

Второй результат  покушения столь же негативен: впредь становилась невозможной любая  договоренность о мире, не предусматривающая полную ликвидацию рейха. Совершенно  естественно, и без того жесткая позиция противников стала непреклонной,  поскольку теперь они делали ставку и на распри, которые раскалывали и ослабляли  Германию. Кроме того, не стоит забывать, что союзники отказывались от каких бы  то ни было компромиссов с Германией национал-социалистической и гитлеровской, а  значит, и с вероятными преемниками фюрера. При таких обстоятельствах у  германского руководства просто не оставалось путей к сколь-нибудь почетному  перемирию. Любые усилия в этом направлении союзники с пренебрежением отвергали.  Такое отношение лишь еще более распаляло Гитлера, усиливало его решимость  бороться до конца.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #39 : 28 Сентябрь 2011, 18:04:33 »

НЕ  СКЛОНЯТЬ ГОЛОВЫ


По мере  ухудшения военной ситуации область моей деятельности расширялась. После ряда  встреч с начальником штаба Верховного Главнокомандования я наконец добился  увеличения своих «частей специального назначения». Единственный батальон,  которым я располагал до сих пор, получил пополнение — бригаду из шести  батальонов, большую часть которых составляли 1800 добровольцев дивизии  «Бранденбург», переданной под мое командование. С другой стороны, фюрер отдал в  мое ведение второй отдел армейской разведки («Саботаж и деморализация  противника»).

В течение  нескольких недель во Фридентале работали как одержимые: реорганизация, обучение  пополнения, подготовка новых операций. Окруженная со всех сторон, Германия все  более походила на огромную крепость; причем нам надлежало не только оборонять  крепостные стены, но и разрушать пути продвижения противника, препятствовать  его подготовительным маневрам, не забывая при этом предотвращать возможные  крупные акции саботажа в своем тылу. Я должен был найти способ силами своих  подразделений решить эту тройную задачу. Оглядываясь в прошлое, сегодня могу  смело утверждать, что мы отменно провели баталии на «тайном фронте».

К концу лета  1944 года отряд моих «боевых пловцов», то есть подводников-диверсантов,  совместно с коллегами из военно-морского ведомства совершили настоящий подвиг,  которым по праву можно гордиться. Британские войска под командованием маршала  Монтгомери собирались переправиться через Вааль, главный рукав в дельте Рейна,  и создать у Нимегю плацдарм, непосредственно угрожавший нашему фронту. К  несчастью, им удалось быстро восстановить мало пострадавший мост через реку, по  которому их основные силы без трудностей подтягивались к передовой. Англичане  быстро развернули мощную зенитную артиллерию, и атаки наших истребителей-бомбардировщиков  оказались бесплодными.

Подробно  ознакомившись с ситуацией, я обсудил с рядом экспертов возможность  использования подводников в борьбе против этого проклятого плацдарма.  Уничтожение достаточно большой части моста было бы заметным успехом, ибо на  некоторое время ослабило бы давление на наши войска в этом секторе. Я знал, что  специалисты флота, предвидя возникновение потребности в оружии такого рода, уже  создали «мины-торпеды». Эти устройства по форме представляли собой как бы  разрезанную вдоль торпеду, к которой в форме второй половины крепился резервуар  для воздуха. Таким образом, они могли плыть по поверхности, что делало их  легкими в управлении. В ходе первых испытаний взрыв двух таких мин привел к  столь чудовищному выбросу воды, что стало ясно: конструкция моста не устоит.

Плацдарм  англичан занимал на Нимегю примерно семь километров вдоль берега. Левый же  берег принадлежал врагу полностью. Ночью капитан Хеллмер, руководивший  операцией, сам отправился на разведку. Ласты и резиновый костюм позволяли плыть  быстро и бесшумно. Чтобы лицо не белело на фоне темной воды, он плотно обернул  голову вуалью. Покончив с экипировкой, он спустился в воду и взял с собой  бревно, чтобы тщательно отрепетировать возможные действия: впоследствии каждому  участнику операции следовало освоить ряд маневров, которые необходимо будет  точно и быстро выполнить в нужный момент. По мосту к передовой двигались танки  «Черчилль». Рев моторов и лязг гусениц во многом помогали скрытно провести  операцию, поскольку заглушали случайный плеск воды. А заметить в темноте слабые  возмущения на поверхности воды практически невозможно. Основная опасность для  диверсантов исходила от левого берега реки, полностью занятого неприятелем.  Отдавшись потоку, Хеллмер совершенно бесшумно проследовал под мостом и далее  мимо вражеских позиций на обоих берегах, а ниже по течению вышел на нашем  участке правого берега реки.

Несколько дней  спустя метеослужба дала подходящий прогноз, пообещав темную, пасмурную ночь,  возможно даже дождливую.

Погружение в воду  тяжелых «мин-торпед» было трудным делом, тем более что английская артиллерия на  всякий случай угостила нас обстрелом. Несколько снарядов легли очень близко, и  осколки задели кое-кого из подводников. Впрочем, серьезных ранений не было.  Наконец два огромных полуцилиндра закачались на поверхности воды возле берега.  Двенадцать пловцов расположились по трое с каждой стороны и исчезли в ночи,  уносимые течением. Через некоторое время они смогли различить в темноте силуэт  моста, откуда доносился непрерывный гул моторов грузовиков и танков, плотным  потоком шедших с одного берега на другой. Вскоре они оказались под мостом,  быстро подвели мины к обеим опорам моста и открыли клапаны воздушных  резервуаров, тогда как два специалиста устанавливали взрыватели замедленного  действия. Безопасные до сей поры устройства стали представлять собой  смертельную угрозу. Две огромные «сигары» медленно погружались в пучину, и,  пока они опускались на дно, люди изо всех сил старались отплыть подальше. Пять  минут спустя чудовищный взрыв сотряс воздух ужасной ударной волной. Мины  сделали свое дело: обе опоры разнесло на куски, и огромная центральная часть  моста обрушилась в реку. И тут же оба берега ожили. Англичане открыли ураганный  огонь — в предутренней мгле им порой удавалось различить головы пловцов. В  первые же минуты шквал пулеметного огня зацепил одного из наших. Но товарищи  вернулись и поддержали его. Пули вспарывали воду повсюду, но каким-то чудом еще  лишь два пловца пострадали, отделавшись, впрочем, легкими ранениями. Группа в полном  составе вышла на наш берег реки в десяти километрах ниже моста по течению.  Окончательно выбившиеся из сил, пловцы выползли на берег и вытащили трех  раненых товарищей.

Операция удалась  превосходно, но в дальнейшем противник был начеку и повторение дерзкого удара  стало делом невозможным или по меньшей мере гораздо более трудновыполнимым.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #40 : 28 Сентябрь 2011, 18:05:52 »

В начале осени  1944 года я со своими батальонами приступил к выполнению особого задания. Мы  договорились с директором завода по производству боеприпасов, находившегося в  Фридентале, куда в то время пытались проникнуть группы саботажников, чтобы  парализовать производство.

К нашему  удивлению, операция завершилась успехом сверх всяких ожиданий. Около двадцати  человек из числа изготовлявших идентификационные бирки устроились на работу в  цеха и имели возможность в течение каких-то двадцати минут, не привлекая  внимания других рабочих, подложить взрывные устройства, пусть почти  символические по мощности, в наиболее важных и уязвимых местах завода. Конечно,  как и на любом оборонном предприятии государственного значения, здесь  существовала «группа безопасности», но, на мой взгляд, эти подразделения  малоэффективны и не способны что-либо защитить. На другой день дирекция  направила длинный рапорт в министерство, к которому я присовокупил свое мнение:  следует немедленно пересмотреть инструкции для подразделений безопасности на  оборонных предприятиях, обеспечить гораздо более строгий контроль за  обстановкой на этих заводах. Для меня стало очевидным, что разведывательные  службы противника с большим размахом организуют саботаж в Германии и что число  саботажников на наших заводах трудно вообразить. А сотрудники службы  безопасности на оборонных предприятиях были не в состоянии пресечь деятельность  даже горстки решительных людей.

***

Примерно в то же  время на Восточном фронте потребовалось вмешательство моих батальонов. Во  второй половине августа мне приказали срочно явиться в ставку фюрера. По  прибытии меня встретили два офицера из штаба генерала Йодля и объяснили причину  вызова.

Вскоре после  чувствительного поражения в июньской кампании 1944 года на центральном участке  Восточного фронта дал о себе знать «резервный агент», иначе говоря, сотрудник  одного из подразделений контрразведки, какие существуют во всякой армии, еще в  начале войны внедрившийся в тыл русских.

Солдаты,  неделями скитавшиеся по лесам на занятых русскими территориях и сумевшие  пробиться к своим через линию фронта, сообщали о целых отрядах, находившихся в  окружении. Тогда наш связной перешел линию фронта и передал разведчику приказ о  «расконсервации» и само задание. И вот наконец радиограмма:

«В лесной массив  к северу от Минска стекаются группы уцелевших немецких солдат».

Около двух тысяч  человек под командованием подполковника Шерхорна находились в районе, указанном  весьма неопределенно. Разведчику сразу же приказали наладить радиосвязь с  затаившимся отрядом, сообщили соответствующие частоты и код, но до сих пор все  попытки оставались тщетными. По-видимому, у Шерхорна не было передатчика.  Главнокомандующий уже посчитал невозможным найти и вернуть отряд. Ему  посоветовали обратиться за помощью к моим «специальным частям».

«В состоянии ли  вы выполнить подобное задание? — спросили встречавшие офицеры.

Я с достаточным  основанием дал утвердительный ответ и знал, что эти офицеры и их коллеги были  бы счастливы вернуть своих друзей, затерявшихся в водоворотах русского цунами.  В тот же вечер я вернулся на самолете в Фриденталь, и мы принялись за дело. В  считанные дни мы разработали план под кодовым названием «Браконьер» и взялись  за решение бесчисленных технических проблем, связанных с осуществлением  операции. Наш проект предусматривал создание четырех групп, каждая из которых  состояла из двух немцев и трех русских. Людей вооружили русскими пистолетами и  снабдили запасом продовольствия на четыре недели. Кроме того, каждая группа  брала с собой палатку и портативную радиостанцию. На всякий случай их переодели  в русскую военную форму, обеспечили удостоверениями и пропусками и т.д. Их  приучили к русским сигаретам, у каждого в вещмешке имелось несколько ломтиков  черного хлеба и советские консервы. Все прошли через руки парикмахера, который  остриг их почти наголо в соответствии с военной модой русских, а в последние  дни перед вылетом им пришлось расстаться со всеми предметами гигиены, включая  даже бритвы.

Двум группам  предстояло прыгнуть с самолетов восточное Минска, почти точно посередине между  городами Борисов и Червень, продвинуться на запад и обследовать бескрайние леса  в этом районе. Если не удастся обнаружить отряд Шерхорна, надлежало  самостоятельно добираться к линии фронта. По замыслу две другие группы должны  были десантироваться между Дзержинском и Витеей, приблизиться к Минску и  обшарить обширный сектор вплоть до самого города. Если поиски останутся  бесплодными, им тоже следовало пробираться к линии фронта.

Мы отдавали себе  отчет, что сей план является лишь теоретическим руководством, и предоставили  всем группам достаточную свободу действий; изначальная неопределенность не  позволяла предусмотреть все детали операции, и потому им было дано право  действовать по собственному разумению, в соответствии со сложившимися  обстоятельствами. Нам же оставалось уповать на радиосвязь, которая позволяла в  случае необходимости передать новые указания. После обнаружения отряда Шерхорна  следовало соорудить в занятом им лесу взлетно-посадочную полосу. Тогда можно  было бы постепенно эвакуировать солдат на самолетах.

В конце августа  первая группа под руководством П, поднялась в воздух на «Хейнкеле-111» из  состава 200-й эскадрильи. С лихорадочным нетерпением ждали мы возвращения  самолета, ведь предстояло пролететь более 500 километров над вражеской  территорией (к тому времени линия фронта проходила через Вистюль). Поскольку  подобный полет мог состояться только ночью, истребители не могли» сопровождать  транспортный самолет. В ту же ночь состоялся сеанс радиосвязи между разведчиком  и группой П.

«Скверная  высадка, — докладывали наши парашютисты. — Попробуем разделиться. Находимся под  пулеметным огнем».

Сообщение на  этом заканчивалось. Возможно, пришлось отступить, бросив передатчик. Ночи  проходили одна за другой, а из радио доносился лишь негромкий треск атмосферных  помех. Ничего больше, никаких новостей от группы П. Скверное начало!
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #41 : 28 Сентябрь 2011, 18:07:50 »

В начале  сентября отправилась в полет вторая группа, под командованием аспиранта С. По  возвращении пилот доложил, что парашютисты прыгнули точно в указанном месте и  достигли земли без происшествий. Однако следующие четыре дня и ночи радио  молчало. Оставалось единственное объяснение: еще один провал, еще одна  катастрофа. Но на пятую ночь наше радио, от которого все равно неутомимо ждали  проявления хоть каких-нибудь признаков жизни, уловило ответ. Сначала пошел  настроечный сигнал, затем особый сигнал, означавший, что наши люди вышли на  связь без помех (не лишняя предосторожность: отсутствие сигнала означало бы,  что радист взят в плен и его силой заставили выйти на связь). И еще  великолепная новость: отряд Шерхорна существует, и аспиранту С, удалось его  обнаружить! На следующую ночь подполковник Шерхорн сам сказал несколько простых  слов, но сколько в них было сдержанного чувства, глубокой благодарности! Вот  прекраснейшая из наград за все наши усилия и тревоги!

Через сутки  после группы С, вылетела третья пятерка, с унтер-офицером М, во главе. Мы так  никогда и не узнали, что с ними случилось. Раз за разом наши радисты  настраивались на их волну, повторяли позывные… Долгие, томительные недели…  Ответа так и не последовало. Группа М, исчезла в бескрайних русских просторах.

Ровно через  двадцать четыре часа вслед за группой М, на задание отправилась и четвертая  группа, которой командовал Р. Четыре дня они регулярно выходили на связь. После  приземления двинулись к Минску, но не могли строго держаться этого направления,  поскольку то и дело натыкались на русские военные патрули. Иногда встречали  дезертиров, которые принимали их за товарищей по несчастью. В целом же большая  часть населения в этой части Белоруссии была настроена довольно дружелюбно. На  пятый же день сеанс связи неожиданно прервался. Мы даже не успели сообщить им  координаты отряда Шерхорна. Вновь потянулось тревожное, нестерпимо долгое  ожидание. Каждое утро Фолькерсам грустно объявлял: «Никаких вестей от групп Р.,  М, и П.». Наконец через три недели мы получили телефонограмму откуда-то из  района литовской границы: «Группа Р, перешла линию фронта без потерь». Как и  следовало ожидать, отчет Р, чрезвычайно заинтересовал разведывательные службы.  Ведь случаи возвращения германских солдат с занятых русскими территорий были  крайне редки. Р, особенно подчеркивал беспощадность, с которой советские  командиры претворяли в жизнь принцип тотальной войны, мобилизуя все силы, а в  случае необходимости используя даже женщин и детей. Если не имелось свободных  транспортных средств, местному гражданскому населению приходилось за многие  километры катить бочки с горючим, порой почти до линии огня, или по цепочке  передавать снаряды прямо на артиллерийские позиции. Бесспорно, нам было чему  поучиться у русских.

Переодетому  лейтенантом Красной Армии Р, достало смелости проникнуть в офицерскую столовую  и получить обед. Благодаря безукоризненному знанию русского языка он оказался  вне подозрений. Несколькими днями позже Р, добрался до наших передовых частей,  полностью сохранив свою группу, Теперь нам предстояло удовлетворить наиболее  насущные нужды отряда Шерхорна, более трех месяцев находившегося в полной  изоляции и лишенного буквально всего. Шерхорн просил прежде всего побольше  медицинских препаратов, перевязочных средств и собственно врача. Первый  прыгнувший с парашютом врач при приземлении в темноте разбился, сломал обе ноги  и через несколько дней скончался. Следующему повезло, и он приземлился целым и  невредимым. Потом мы стали сбрасывать маленькой армии продовольствие, одежду.  Из донесения врача следовало, что состояние раненых плачевно, и Шерхорну было  приказано немедленно приступить к подготовке эвакуации.

В течение  двух-трех ночей 200-я эскадрилья высылала по несколько самолетов для снабжения  затерянного в лесу лагеря. К сожалению, ночная выброска материалов не могла  быть точной: зачастую спускаемые на парашютах контейнеры опускались в  недоступных местах или оставались ненайденными в лесных зарослях, хотя солдаты  Шерхорна вели непрерывные поиски. Тем временем совместно со специалистами  эскадрильи мы подготовили план эвакуации, решив использовать в качестве  аэродрома обширную лесную поляну, обнаруженную невдалеке от лагеря Шерхорна.  Операцию решили проводить в октябре, в период наиболее темных, безлунных ночей,  наметив в первую очередь вывезти на самолетах раненых и больных, а уж затем  здоровых.

К Шерхорну направили  специалиста по быстрому развертыванию взлетно-посадочных полос в полевых  условиях. Но едва начались подготовительные работы, как русские мощным ударом с  воздуха сделали выбранное место непригодным. Пришлось изыскивать другой способ.  После переговоров с Шерхорном решили, что отряду следует покинуть обнаруженный  лагерь и совершить 250-километровый переход на север. Там, в окрестностях  Дюнабурга, что возле прежней русско-литовской границы, находилось несколько  озер, которые замерзали в начале декабря. Когда лед достаточно окрепнет, озера  превратятся в подходящие аэродромы для транспортных самолетов.

Проделать столь  долгий путь в тылу врага дело не простое. Шерхорн предложил разделить отряд на  две маршевые колонны. Первой, под командованием моего аспиранта С., надлежало  идти прямо на север, выполняя роль разведывательного авангарда. Вторая, под  командованием Шерхорна, должна была идти параллельным курсом, но немного сзади.  Следовало снабдить людей теплой одеждой и прочими необходимыми материалами. Для  двух тысяч человек такая операция требовала огромного количества вылетов. Мы  послали им девять радиопередатчиков, чтобы при вынужденном дроблении отряда  каждая часть имела связь с другими и с нами.

Поздней осенью  1944 года колонны медленно потянулись на север. Русских телег было мало, на них  с трудом уместили больных и раненых. Кто мог, шел пешком. Переход оказался  намного более длительным, чем мы предполагали. В среднем за день преодолевали 8  — 12 километров. Шерхорн был вынужден то и дело останавливать отряд для отдыха  на день-другой, и тогда за неделю не удавалось пройти и сорока километров. С  другой стороны, не обходилось без кровопролитных схваток с русскими военными  патрулями, число погибших и раненных росло с каждым днем, и темпы продвижения,  естественно, снижались. Мало-помалу все мы, успевшие хорошо узнать русских,  теряли последние надежды. Шансы Шерхорна на возвращение в Германию были до  ужаса малы.

По мере  продвижения отряда к линии фронта маршрут самолетов снабжения укорачивался, но  определить место выброски становилось труднее. По радио мы старались уточнить  их координаты на карте, испещренной разными значками. Несмотря на  предосторожности, несметное число тюков и контейнеров попало в руки русской  милиции, которая, надо отдать ей должное, справлялась со своей задачей. Но даже  не это было нашей главной заботой. С каждой неделей количество горючего,  выделяемого 200-й эскадрилье, неизменно сокращалось, тогда как наши потребности  в нем отнюдь не уменьшались. Время от времени мне удавалось в виде исключения  урвать дополнительно 45 тонн, но каждая новая просьба натыкалась на все большие  трудности. Несмотря на отчаянные мольбы Шерхорна, пришлось сократить число  вылетов самолетов снабжения. Думаю, ни Шерхорн, ни его солдаты, в невероятно  сложных условиях пробивавшиеся через русские леса, не в состоянии были понять  наши проблемы. Чтобы поддержать их дух, их веру в наше стремление помочь всеми  имеющимися у нас средствами, я каждый радиосеанс старался выказывать неизменный  оптимизм.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #42 : 28 Сентябрь 2011, 18:11:04 »

В феврале 1945  года мне самому пришлось командовать дивизией на Восточном фронте. Отбивая  яростные атаки врага, я не упускал из вида наши «особые миссии». Сообщения, все  еще регулярно приходившие от Шерхорна, были полны отчаяния: «Высылайте  самолеты… Помогите нам… Не забывайте нас…» Единственная хорошая весть: Шерхорн  встретил группу П., первую из четырех заброшенных групп, которую считали  бесследно сгинувшей в августе 1944 года. В дальнейшем содержание радиосообщений  стало для меня сплошной пыткой. Мы уже не в состоянии были посылать более  одного самолета в неделю. Перелет туда-обратно превышал 800 километров. Да и  количество отправляемых грузов таяло на глазах. День и ночь я ломал голову,  изыскивая возможности помочь людям, которые не сломились, не сложили оружия. Но  что было делать?

К концу февраля  нам перестали выделять горючее. При одной лишь мысли об огромных его запасах,  захваченных противником в ходе наступления, меня охватывало бешенство. На  каждом из аэродромов Вартегау, занятых русскими, имелось по несколько сот тонн  авиационного горючего!

Двадцать  седьмого февраля аспирант С, прислал нам следующее сообщение: «Отряд прибыл в  намеченный район возле озер. Без немедленной поддержки умрем от голода. Можете  ли вы нас забрать?»

По мере  расходования элементов питания передатчика призывы о помощи становились все  более настойчивыми, а мы уже не в силах были помочь. В конце С, просил  доставить хотя бы батареи питания: «Мы больше ничего не просим.., только  говорить с вами.., только слышать вас».

Крах и  невероятный хаос, поразивший многие службы, окончательно добили нас. Не могло  быть и речи о вылете самолета с помощью для несчастных, тем более о их  эвакуации.

И все равно наши  радисты ночи напролет не снимали наушников. Порой им удавалось засечь  переговоры групп Шерхорна между собой, порой до нас долетали их отчаянные  мольбы. Затем, после 8 мая, ничто долее не нарушало молчание в эфире. Шерхорн  не отвечал. Операция «Браконьер» окончилась безрезультатно.

***

К концу августа  назрела очередная катастрофа на Восточном фронте. Казалось, войска на Южном  фронте, в Бессарабии и Румынии, уже не держатся на плаву и вот-вот исчезнут в  пучине сокрушительного вала русских армий. С мучительным волнением следили мы  за изменениями на карте, и данные разведки свидетельствовали о том, что острие  наступления русских дивизий направлено на Румынию. Страшная угроза нависла над  многочисленными потомками немецких колонистов, поселившихся в этой стране  несколько столетий назад.

В начале  сентября из ставки фюрера пришел следующий приказ:

«Немедленно  сформировать два взвода для срочной операции. Необходимые транспортные самолеты  уже подготовлены. Задачи отрядов: заблокировать перевалы в Карпатах, создать  разведывательные группы в занятых врагом регионах. Вывести из строя средства  связи русских, помочь в организации и ускорении эвакуации граждан немецкой  национальности».

Итак, еще одно  сверхсрочное задание, еще одно решение, принятое в последнюю минуту. А ведь  залог успеха операций коммандос в долгой и тщательной подготовке. Но что  поделаешь за неимением лучшего? Такова наша служба. Младший лейтенант Г., по  моему мнению, лучше всего подходил на роль командира ударного отряда,  состоявшего из нескольких унтер-офицеров инженерных войск и дюжины солдат, в  совершенстве владевших румынским языком. С величайшей поспешностью  укомплектовав отряд всем необходимым, мы проводили его в неизвестность. Эти  слова точно соответствуют действительности, поскольку обстановка менялась с  каждым часом. К счастью, нам пришла мысль предварительно выслать  самолет-разведчик к намеченному ставкой фюрера месту высадки. Так в последнюю  минуту узнали, что аэродром в Темешваре, где следовало высадиться отряду Г.,  уже оккупирован русскими. Поэтому наши транспортные самолеты вылетели к  запасному аэродрому, который удерживали войска Флепса.

Выгрузив  снаряжение, отряд разделился на четыре группы, которым предстояло удерживать  карпатские перевалы. В тот момент вообще нельзя было сказать ничего конкретного  о германских армиях в этом регионе: русские полностью овладели инициативой,  наступали и наступали, тесня наши войска, разрозненные, потрепанные и  деморализованные. Тем не менее мои коммандос на много дней заперли ряд  карпатских перевалов, пресекая все попытки русских прорваться через горные  хребты и помогая эвакуироваться группам немецких граждан. Отчаявшееся люди были  до исступления перепуганы. Но в боях силы наших групп таяли. Лейтенант Г, со  своими людьми, переодетыми в румынскую форму, сумел в последний момент  незаметно покинуть перевал и встречал русские войска в Кронштадте. Вставив в  дула автоматов цветы, они «приветствовали победное наступление Красной Армии».  Но потом улыбнувшаяся было удача изменила им: едва они миновали передовые  русские части, пытаясь зайти в тыл врага, как их разоблачили. Русские, которым  очень досаждало сопротивление наших групп, обошлись с ними жестоко: раздели  почти донага и привязали к горным уступам у перевала, через который уже  сплошным потоком тянулись их войска. Каким-то чудом Г, удалось вырваться и  бежать. Проделав изнурительный многокилометровый путь с простреленной ногой, он  укрылся на болоте. На следующую ночь ему посчастливилось незамеченным  переползти линию фронта, который командование кое-как восстановило,  воспользовавшись передышкой, добытой кровью моих коммандос. Благодаря  полученным от них же сведениям о передвижениях противника нашим войскам удалось  несколькими днями раньше спасти от полного окружения целую дивизию, сражавшуюся  около Гьергиоти, Дело в том, что другие наши группы после значительных потерь  оставили перевалы, прошли по прифронтовым тылам русских и собрали обширную и  точную информацию о численности и приготовлениях противника.

Операции такого  рода мне очень нравились. Зачастую несколько малочисленных групп,  сформированных из людей умелых и исключительно решительных, добивались  результатов почти невероятных. К сожалению, успех подобных затей был лишь  слабым проблеском на мрачном, грозном фоне. Доклад унтер-офицера Г.,  командовавшего одной из групп, добавил особо зловещие тона в эту совершенно  безрадостную картину: в Румынии, по ту сторону Карпат, группа встретила отряд  противовоздушной обороны численностью около двух тысяч. Его подразделения,  отлично экипированные и располагавшие скорострельными зенитными орудиями,  остановились в небольшой лощине рядом с крупной магистралью и, не зная, что делать,  просто ждали. По сути дела, они сдались даже до появления русских. Из двух  тысяч человек только триста решили присоединиться к войскам и пробиваться через  линию фронта. Остальные предпочли остаться здесь и глупо, пассивно ждать, не  имея более воли с боями прокладывать дорогу к своим позициям. Они собирались  сдаться первому советскому военному патрулю. И подобное случалось десятки,  сотни раз на всем протяжении Восточного фронта. Доказывали ли эти примеры, что  моральный дух германских солдат пал окончательно, что наши войска и думать  забыли о возможности победы? Или дело просто в «русском психозе», который  являлся следствием полного физического и нервного истощения? Тогда я еще горячо  надеялся, что это не конец, хотя не мог перебороть чувства тревоги.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #43 : 28 Сентябрь 2011, 18:21:14 »

МРАЧНЫЙ ЗАКАТ


10 сентября 1944  года (в то время в Фридентале работали над реорганизацией новых батальонов — их  следовало превратить в войска, которым по плечу любые задачи) пришел вызов в  ставку фюрера. К тому времени «Волчье логово» находилось уже не так далеко от  передовой, всего в нескольких десятках километров. В этой агломерации,  представляющей собой главный штаб германских войск, появилось новое убежище под  названием «Фюрербункер» — огромнейший сводчатый блок из армированного бетона с  толщиной стен семь метров. Система подачи воздуха функционировала недостаточно  хорошо, и потому трудно было долго оставаться в бункере; не просохший еще бетон  выделял неприятные, тяжелые испарения.

Напротив,  большая центральная казарма выглядела более уютно и приветливо: широкие проемы  окон, в просторных комнатах чистота и порядок. Именно здесь в два часа дня и в  десять вечера ежедневно шли военные совещания, на которых вкратце докладывалась  ситуация и принимались важнейшие решения. Сразу по приезде — было около десяти часов  утра — генерал Йодль объяснил, что мне предстоит в течение нескольких дней  ассистировать при рассмотрении вопросов, касающихся положения на южном участке  Восточного фронта. Кроме того, именно в этом секторе мне предстояло провести  миссию чрезвычайной важности.

Хотя я  участвовал только в совещаниях, посвященных лишь части Восточного фронта,  нетрудно было уяснить, что военные власти изрядно запутались. «Верховное  командование» в действительности уже не командовало Восточным фронтом. Впрочем,  на других фронтах, включая Балканы, оно непосредственно руководило оперативными  штабами. Более того, флот и Люфтваффе направляли в соответствующие штабы  вермахта офицеров связи с ежедневными докладами. Адольф Гитлер являл собой  единый координирующий центр высшей инстанции, с тех пор как взял на себя  командование всеми родами войск — непосильная ноша, с которой не справится даже  сверхчеловек.

Оказавшись в  большом зале казармы, я не имел достаточно времени представиться генералам и  офицерам этого штаба, поскольку почти сразу прозвучала команда и мы застыли в  положении «смирно». В сопровождении маршала Кейтеля и генерала Йодля в зал  вошел фюрер.


Я смотрел на  него со страхом, если не сказать с ужасом, с трудом находя знакомые черты того  образа, который хранился в моей памяти. А ведь в последний раз я видел его  прошлой осенью, с той встречи не минуло и года. К нам приближался человек  бесконечно усталый, согбенный, ужасно состарившийся; и даже его голос, прежде  сильный и высокий, порой сбивался на хрип, звучал слабо и устало. Не источила  ли его та же тайная боль, что мучила и меня? Левая рука заметно дрожала, когда  он не придерживал ее правой. Следствие покушения 20 июля? Или фюрера сломил  страшный груз ответственности, которую он добровольно взвалил на себя и нес  один все эти годы? Я не мог удержаться от вопроса, откуда этот старик умудрялся  черпать энергию, необходимую для осуществления подобных задач?

Адольф Гитлер  пожал руки нескольким офицерам, встречавшим его у двери, сказал несколько  любезных слов и мне, а затем приказал приступать к докладам. Два стенографиста  заняли места в конце центрального стола. Все офицеры остались стоять; возле  стола фюрера, на котором лежали лишь цветные карандаши и очки, была скромная  табуретка, но он лишь изредка присаживался на несколько минут.

Генерал Йодль  изложил ситуацию. Мы следили за его объяснениями по огромной карте, разложенной  на центральном столе. Номера дивизий, армейских корпусов, танковых полков  мелькали бесчисленной чередой. Здесь русские атакуют, но мы можем их оттеснить.  Там они проделали широкую брешь, которую мы в состоянии уменьшить контрударом  таких-то частей. Я был поражен тем, сколько деталей фюрер держит в голове,  чувствует сердцем: количество танков на том или ином направлении, запасы  горючего, силу тех или иных резервов и т, д. На память перечислял недавно  присвоенные кодовые названия, пояснял на карте свои распоряжения. Ситуация  сложилась тяжелая. Фронт находился рядом с границей между Венгрией и Румынией.  Имея за плечами немалый опыт, я не мог отделаться от сомнений. Способны ли  перечисленные дивизии сражаться? В каком состоянии находится их артиллерия,  транспортные средства? Сколько танков, самоходных орудий повреждено или  попросту утрачено со времени подачи докладов, которыми располагает ставка?

Сегодня  по-настоящему важных решений не будет, шептались около меня офицеры штаба.

Эти слова  напомнили мне, что здесь, на вершине военной иерархии, мыслят только армиями и  группами армий.

Когда настал  черед представителя Люфтваффе делать свой доклад, у меня возникло ощущение,  будто что-то не так. Фюрер выпрямился и сухим тоном приказал докладчику точно и  коротко излагать сведения. Это значило, что Люфтваффе, некогда столь милое его  сердцу, вышло из фавора! В результате экскурс офицера показался блеклым,  лишенным некоего пыла. Резким взмахом руки фюрер прервал его и отвернулся.  Генерал Йодль сделал мне знак выйти, поскольку теперь предстояло обсуждать  ситуацию на других фронтах.

В соседней  комнате я задержался поболтать с несколькими офицерами штаба. Смакуя вермут, предложенный  ординарцами, мы заговорили о Восточном фронте. В Варшаве польская подпольная  армия сопротивления подняла восстание, по всему городу развернулись жестокие  бои. Южнее сложилась еще более напряженная ситуация: сведения из этого сектора  говорили о близкой катастрофе.

Мы не можем  честно сказать все это фюреру, признался один из моих собеседников. Остается  как-нибудь выкрутиться из этой заварухи, ни о чем ему не докладывая.

А тремя днями  позже меня забыли выпроводить из зала до обсуждения положения на других  фронтах. Докладчик не мог далее обходить молчанием варшавскую проблему. Гитлер,  только что присевший у своего стола и взявший в руки карандаши, вмиг вскочил.

— Почему не  доложили об этом раньше? — вскричал он и в ярости так швырнул карандаши об  стол, что их обломки шрапнелью разлетелись по залу.

Все сконфуженно  молчали, тогда как фюрер дал выход своему гневу, распекая высшее руководство  всех родов войск. У меня же возникло неодолимое желание сделаться маленьким и  незаметным. Не в силах преодолеть чувство страха, я мечтал оказаться за  тридевять земель. Часто ли он устраивает подобные головомойки начальству в  присутствии подчиненных? Гитлер вдруг угомонился и обратился к какому-то  генералу с уточняющими расспросами.

Какими  дополнительными резервами мы располагаем в этом регионе? Смогут ли войска  вовремя получить боеприпасы? Имеются ли поблизости крупные подразделения  инженерных войск?

И вот уже  началась сложная, кропотливая работа по исправлению ситуации. Следовало собрать  все имеющиеся резервы, точно определить первоочередные задачи, чтобы быстро  подавить мятеж. В который раз одно и то же: напрягая последние силы, залатать  очередную брешь.

Во второй  половине дня я встретил офицеров, с которыми познакомился в приемной фюрера,  поинтересовался обстановкой. Новые известия отнюдь не радовали. Единственное  приятное событие, словно легкий просвет меж тяжелых, мрачных туч: прогуливаясь  по дорожкам парка, я нос к носу столкнулся с летчицей Ганной Райч. Как  выяснилось, она сопровождала шевалье фон Грейма, одного из высших руководителей  Люфтваффе, и пригласила меня в их домик. Засидевшись там до полуночи, я  добирался ощупью до своего особнячка «для особых гостей». В просторной гостиной  Ганна представила меня шевалье фон Грейму: по его лицу с Тонкими, благородными  чертами пролегали глубокие морщины, резко выделяющиеся на фоне белых как снег  волос. Беседа без банальных предисловий сразу коснулась «горячей» темы: война и  Люфтваффе. Он объяснил причину своего вызова в ставку: фюрер хотел освободить  маршала Геринга от обязанностей командующего Люфтваффе и назначить на этот пост  фон Грейма. В настоящее время Геринг, используя свой авторитет, по-прежнему  сохранял за собой ведущую роль, однако фон Грейм настаивал на своем  единоначалии. В данный момент вопрос оставался открытым, так как Гитлер еще не  принял решения.

Это правда, что  Люфтваффе почивает на лаврах, заслуженных в 1939 — 1940 годах, не задумываясь о  будущем. Слова Геринга о том, что «наша авиация самая лучшая, самая быстрая и  самая отважная в мире», не способны сами по себе обеспечить победу в воздухе, с  горечью отметил фон Грейм.

Затем он  подробно описал нынешнее плачевное состояние дел в авиации, чему я уже не  удивился, но обратил внимание, что генерал еще не потерял надежду, уповая на  новые реактивные истребители, которые вот-вот должны были поступить на  вооружение. Возможно, с помощью этих самолетов мы отразим бесчисленные налеты  вражеских бомбардировщиков и вернем себе превосходство в воздухе. Впрочем, по  моим соображениям при всем старании не удалось бы обеспечить пилотов  достаточным количеством новых машин в сжатые сроки. Вспомнив, что разработка  такого самолета началась еще в 1942 году, я подумал, что, возможно, идее  германского реактивного истребителя в истории этой войны уготовано место в  главе «Слишком поздно».
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #44 : 28 Сентябрь 2011, 19:01:14 »

МИССИЯ В ВЕНГРИИ


Три дня спустя,  после вечернего совещания, фюрер сделал мне знак остаться. Он также задержал  фельдмаршала Кейтеля, генерала Йодля, Риббентропа и Гиммлера, который — случай  исключительный — тоже в тот день присутствовал. Мы устроились в креслах вокруг  небольшого стола, и Адольф Гитлер в нескольких словах изложил последние события  на юго-восточном направлении. Фронт, который только сейчас удалось  стабилизировать вдоль венгерской границы, надо удержать любой ценой, ибо в этом  огромном выступе находился миллион немецких солдат, которые в случае внезапного  прорыва неминуемо окажутся в плену.

— Так вот, —  продолжал фюрер, — мы получили конфиденциальные донесения, что регент-правитель  Венгрии адмирал Хорти пытается установить контакты с врагом, желая договориться  о сепаратном мире. Успех его замыслов означал бы гибель нашей армии. Хорти  хочет найти согласие не только с западными державами, но также и с Россией,  которой он предложил полную капитуляцию.

Вы, майор  Скорцени, подготовите военный захват будапештского замка на горе Бургберг.  Начнете эту операцию, как только мы получим сведения, что регент намерен  отказаться от своих обязательств, вытекающих из его союзнического договора с  Германией. Похоже, что Генеральный штаб подумывает о высадке парашютистов или,  возможно, о приземлении нескольких самолетов на саму эту гору. На время вашей  миссии вы поступаете в распоряжение нового командующего нашими войсками в  Венгрии генерала Н. Однако приготовления начнете сегодня же, поскольку штаб у  Н, еще только формируется. Чтобы помочь вам преодолеть все трудности, какие  могут встретиться, я дам вам письменный приказ, который предоставит вам очень  широкие полномочия.

Генерал Йодль  прочитал мне список подразделений, вверяемых под мое начальство: батальон  парашютистов Люфтваффе, 600-й батальон парашютистов и батальон мотопехоты,  сформированный из курсантов офицерского венского училища Нойштадт. К тому же из  Вены будут переведены две эскадрильи транспортных планеров и поставлены под мое  командование.

— Вы получите  также на время операции самолет из эскадрильи, приданной Генеральному штабу  фюрера, и будете пользоваться этим транспортным средством для ваших личных  передвижений, — заключил Йодль.

Еще несколько  минут Гитлер беседовал с Риббентропом по поводу донесений, присылаемых немецким  посольством в Будапеште. Согласно последним депешам, положение следует считать  «очень напряженным»; венгерское правительство явно желает покинуть лагерь стран  Оси. Затем фюрер подписал мой мандат и, протягивая мне, добавил:

— Я рассчитываю  на вас и на ваших людей.

Затем он  удалился. Немного позже ушли остальные, оставив меня в одиночестве. Проглядывая  наскоро документ, я поразился, что буду располагать практически неограниченными  полномочиями. На листе большого формата типа «государственная бумага», где в  верхнем левом углу золотым рельефом был выбит орел со свастикой, а наверху  готическими буквами написано:

«Фюрер и канцлер  рейха», я читаю:

«Майор запаса  Отто Скорцени назначен мною к выполнению личного и конфиденциального приказа  высочайшей важности. Прошу все военные и гражданские службы оказывать майору  Скорцени всевозможную помощь и подчиняться всем его требованиям».

Под этими  словами — подпись главного человека в Германии, начертанная неверной рукой. На  какой-то миг я подумал, что с таким карт-бланшем я мог бы по своей прихоти  поставить весь рейх с ног на голову. Затем решил, что буду пользоваться им как  можно меньше. Ведь я уже научен, что следует опасаться слепого подчинения  штабных чинов, которым показывают «высочайший приказ». Я предпочитал полагаться  на понимание и на сознательную помощь тех, к кому должен буду обратиться.

Сейчас уже два  часа ночи, но, прежде чем ложиться спать, хочу сделать свои первые  распоряжения. К счастью, двумя днями раньше я предусмотрительно телеграфировал  приказ о боевой тревоге одной из своей бригад, бывшему мотопехотному батальону  ј502. Теперь я прошу соединить меня с капитаном фон Фолькерсамом и отдаю ему  приказания:

— Алло,  Фолькерсам. Мне только что поручили крупномасштабную операцию. Потрудитесь  записать: первая рота, усиленная несколькими отборными солдатами, сегодня  утром, ровно в восемь, грузится в самолет на аэродроме Гатов. Пусть возьмут  тройной запас патронов, и добавьте полное снаряжение для четырех взводов  подрывников. Каждому человеку дайте запас съестного на шесть суток. Роту  поручите лейтенанту Хунке. Место назначения знает командир эскадрильи  транспортных самолетов. Я сам в тот же час вылечу отсюда и примерно в десять  прибуду на заводской аэродром Хейнкеля, что неподалеку от Ораниенбурга.  Приезжайте за мной. Мы, то есть вы, Остафель, Радль и я, отправляемся в  полдень. Вопросов нет? Прекрасно.

И до скорого.

Несколько часов  отдыха, и я уже лечу на борту «Хейнкеля-111». Созерцая пейзаж, думаю о тех  последствиях, которые неминуемо вызовет предательство венгров. Ставка в игре,  которую мне, возможно, придется играть, огромна: целая армия — миллион человек,  чье положение станет весьма шатким, чтобы не сказать отчаянным, в том случае,  если венгерские дивизии в Карпатах прекратят огонь или, что еще хуже, перейдут  на сторону врага. И если к тому же мы потеряем и Будапешт, центральный узел  наших коммуникаций, то это будет невообразимая катастрофа. О, только бы мне  успеть!

Внезапно я  вспоминаю о тех транспортных планерах, что фюрер предоставил в мое  распоряжение. И еще два батальона парашютистов. Как же все-таки эти господа из  генерального штаба представляют себе операцию парашютистов против Замка на Горе  — не говоря уже о сумасбродной затее приземлить планеры на вершине утеса? Оказывается,  я неплохо знаю Будапешт: единственное место, где в крайнем случае можно было бы  осуществить подобный замысел, — это огромный плац, называемый, один Бог знает  почему, Кровавым полем. Однако если венгры переметнутся на сторону врага, то  нас могут совсем запросто смести еще до того, как мы успеем собраться в группу  — перекрестным огнем с самой горы, которая там совсем близко, и с зданий,  окружающих эспланаду. Возможно, все-таки удастся приземлить несколько ударных  отрядов… Ладно, посмотрим все на месте.

В условленный  час я прибываю в Ораниенбург, где меня ждет Фолькерсам. Он сообщает, что моя  первая рота уже отбыла в Вену, место сбора различных частей, вверенных под мое  командование. На машине мы заскакиваем в Фриденталь, чтобы забрать личные вещи,  а затем, в сопровождении Радля и Остафеля, вылетаем в австрийскую столицу. В  нашем багаже мы везем ящик новейшей взрывчатки, недавно поступившей из  армейских лабораторий. Это достаточно удобное сиденье, если только все время не  думать о встрече с вражеским самолетом, а это вполне реально, учитывая  активность союзнической авиации над Германией. Один снаряд по ящику — и все  взлетает на воздух! Но, по правде говоря, мы слишком заняты нашими планами,  чтобы думать об этом. Единодушно решаем моторизовать все наши части. Так что  впереди славные схватки со службой распределения транспорта. Мы знаем, как  тяжело сейчас отыскать грузовики. Восточный фронт, а в последние несколько  месяцев уже и Западный поглотили их в таком количестве, что даже самая мощная в  мире промышленность не смогла бы заполнить эти бреши.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #45 : 28 Сентябрь 2011, 19:02:48 »

Однако в Вене  всего за три дня нам удается уладить все трудности. А я еще и устроил в  Нойштадте смотр моему пехотному батальону, насчитывающему тысячу юнкеров —  отличная команда отборных молодцов, движимая исключительным боевым духом.  Парашютисты Люфтваффе уже прибыли в Вену, равно как и батальон парашютистов СС,  доставленных с Восточного фронта. Люди из Люфтваффе находятся в прекрасном  состоянии, офицеры рвутся в бой, но вот эсэсовцы выглядят не очень хорошо: в  предшествующие недели их жестоко потрепали в боях. Кстати, это тот же самый  батальон, что в июне 1944 года участвовал в операции против Тито.

Как только мы  уладили многочисленные сложности, связанные с моторизацией и оснащением наших  частей, я отправляюсь в Будапешт в сопровождении Радля. Пора уже ознакомиться с  положением на месте. Запасшись документами на имя некого «доктора Вольфа»,  облаченный в отличный гражданский костюм, я представляюсь в венгерской столице  некому господину Икс, которому меня сердечно рекомендовал наш общий друг. Этот  славный человек встречает меня с распростертыми объятиями, с гостеприимством,  достойным лучших венгерских традиций. Он даже сам переезжает, оставляя мне в  пользование свою квартиру, включая лакея и кухарку! Мне стыдно в этом  признаваться, но никогда за всю свою жизнь я не жил так хорошо, как в эти три  недели, — и это на пятом году войны! Да мой хозяин еще бы и обиделся, если бы я  питался более скромно!

Тем временем в  Будапешт прибывает и мой непосредственный начальник генерал Н. Он пытается  прежде всего сформировать работоспособный штаб: поскольку у него не хватает  офицеров, я одалживаю ему Фолькерсама и Остафеля. Чтобы приготовиться к любой  неожиданности, мы вырабатываем план боевой тревоги для всех немецких войск в  Будапеште и вокруг него: этот план должен обеспечить нам в случае заварухи  контроль над железными дорогами, вокзалами, телефонными и телеграфными узлами.

Наши тайные  службы уже сумели установить, что сын регента Никлас фон Хорти только что имел  первую встречу, естественно сверхсекретную, с эмиссарами Тито. Венгры явно  пытаются через югославских партизан установить контакт с советским Верховным  Командованием, чтобы договориться о сепаратном мире. Таким образом, на этот раз  данные Генерального штаба фюрера оказываются точны. Во время совещания с  начальниками служб разведки мы решаем установить наблюдение за действиями Ники  Хорти, заслав в его окружение нашего агента. И вот один хорват, имеющий хорошие  связи в правительственных кругах, очень быстро завоевывает доверие как  югославов, так и сына Хорти. И мы узнаем, таким образом, что очень скоро уже  сам регент примет участие в ночном собрании заговорщиков. Эта новость нам  особенно неприятна, ибо в наши планы вовсе не входит, чтобы глава государства  был лично замешан в этом деле. Однако заботу о том, чтобы найти здесь какое-то  решение, я оставляю на тайные службы и полицию, у меня есть другие заботы.

Всякий раз,  когда моя машина взбирается по склонам Будберга — я бываю то у нашего военного  атташе, то у нашего посла, а то и у главнокомандующего, — моя тревога  усиливается, ибо я все еще не вижу, каким образом я смог бы, если потребуется,  овладеть этим высоким холмом, который представляет собой некую естественную  крепость. Хотя приказ фюрера составлен в достаточно общих фразах, я вижу, что  предотвратить переход Венгрии к неприятелю можно будет лишь в ходе военной  операции против правительственного квартала и Замка. Эта операция начнется  автоматически при первом же проявлении враждебности к Германии со стороны мадьярских  властей.

Итак, я поручаю  Фолькерсаму, скрупулезно изучить все планы города, какие он сумеет раздобыть, и  дополнить свои теоретические знания многочисленными экскурсиями по улицам  интересующего нас квартала. И вот эта работа приносит нам самые разнообразные  сюрпризы: оказывается, под Будбергом тянется настоящий лабиринт туннелей,  коридоров и колодцев, и это совсем не облегчит нашу задачу, когда придет час  перейти к решительным действиям. Поскольку наш план действий по боевой тревоге,  уже окончательно доработанный, предусматривает, что я займу Гору силами войск,  находящихся под моим непосредственным началом, то приказываю прибыть своим трем  батальонам. В начале октября они покидают Вену и размещаются в пригороде  Будапешта.

В то же самое  время Генеральный штаб фюрера посылает нам обергруппенфюрера СС (нечто вроде  бригадного генерала), по имени Бах-Зелевски, который должен принять  командование всеми немецкими войсками, размещенными в Будапеште. Это  энергичный, даже грубый командир, который, впрочем, и сам представляется как  «человек с железной хваткой и специалист по тяжелым случаям». Он прибывает из  Варшавы, где только что жестоко подавил восстание поляков. Он сразу же  заявляет, что готов, если будет нужно, проявить себя таким же безжалостным, как  и в польской столице. Именно с таким намерением, добавляет генерал, он и привез  мортиру калибра 65 сантиметров. Пока что эта чудовищная пушка использовалась  всего два раза: сначала — чтобы пробить исполинские стены цитадели в  Севастополе, а затем во время недавних боев в Варшаве. Что же до меня, то я  считаю такую жестокость чрезмерной и не скрываю этого. По-моему, мы лучше и  быстрее достигнем цели, если применим более элегантные средства. Планируемая  операция, окрещенная для маскировки «Базука», окажется успешной даже и без  гигантской мортиры. Но, с другой стороны, на некоторых офицеров, кажется,  произвели впечатление грубые и неистовые манеры Бах-Зелевски, — возможно, он их  даже немного и запугал. Но, однако, я не позволяю ему заткнуть мне рот криками  и ударами кулака по столу и, продолжая защищать свою точку зрения, в конечном  счете настаиваю на своем решении.

К несчастью, я  не один хозяин своих поступков. В отличие от Италии, где я должен был  отчитываться только перед генералом Штудентом и имел практически полную  независимость в подготовке возложенной на меня операции, теперь мне приходится  присутствовать на бесконечных совещаниях и учитывать всевозможные факторы  личного порядка. Точка зрения генерала Н, совершенно не совпадает с мнением  посла, который в свою очередь совсем не согласен с полицейским генералом  Винкельманом. Секретные службы и некоторые венгерские особы, которые принимают  участие в наших дискуссиях, тоже добавляют в них разногласия. Как хорошо, что  мне не надо согласовывать все эти мнения! Однако я не совсем понимаю, почему мы  всегда обсуждаем наши планы в присутствии пятнадцати — двадцати офицеров. В  конце концов, весьма возможно, что венгерское правительство прослышит о наших  заседаниях и, угадав с большей или меньшей степенью точности, что там затевается,  срочно примет какие-то решения. И эти опасения представляются обоснованными,  ибо мы узнаем, что генерал М., верховный командующий венгерской армией в  Карпатах, уже ведет переговоры напрямую с русскими.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #46 : 28 Сентябрь 2011, 19:03:42 »

Примерно 10  октября 1944 года происходит ночная встреча между Никласом Хорти и югославскими  эмиссарами. Немецкая полиция, вовремя предупрежденная, тем не менее не  вмешивается. На воскресенье 15 октября назначается новая встреча в огромном  здании неподалеку от дунайской набережной. Теперь нужно действовать!  Тринадцатого октября Генеральный штаб фюрера посылает в Будапешт генерала  Венка, который в случае волнений возьмет командование над всеми нашими силами и  будет принимать решения по ходу событий с полным знанием дела. На этот раз  полиция безопасности намерена арестовать сына регента вместе с югославами.  Замысел полицейской засады, вероятно, продиктован надеждой, что регент, желая  избежать обвинений против сына, откажется от мысли о сепаратном мире. Генерал  Винкельман, командир полицейских сил, просит меня одолжить ему на утро 15  октября одну из моих рот, ибо он знает, что первая беседа Никласа Хорти  проходила под охраной отряда «Гонведа». Поскольку очень вероятно, что и на этот  раз венгры предпримут такую же предосторожность, то моя рота получит задание  нейтрализовать венгерских солдат. Я обещаю ему свою поддержку, при условии что  сам решу, уместно ли будет наше вмешательство и если да, то когда именно.

В воскресенье 15  октября 1944 года на прозрачном небе сияет яркое солнце. В десять утра — а это и  есть час встречи — улицы еще безлюдны. Моя рота занимает позиции в одной  особенно тихой аллее, где нет риска, что она привлечет внимание. Связь между  мной и моими людьми должен поддерживать капитан фон Фолькерсам, ибо,  разумеется, в этот день я не могу себе позволить появиться в военной форме.  Если я желаю присутствовать при готовящихся событиях, чтобы остаться  незамеченным, мне, конечно, надо облачиться в штатское. Мой шофер и один из  моих унтер-офицеров, в форме Люфтваффе, блаженствуют на скамейке в сквере,  который занимает почти всю площадь. Что касается меня, то я прибываю на машине  через несколько минут после начала переговоров между сыном Хорти и югославами.  Выезжая на площадь, я вижу перед означенным зданием грузовик «Гонведа» и  гражданскую машину, вероятно личное авто младшего Хорти. Не колеблясь я ставлю  свою машину прямо нос к носу с венгерскими, чтобы помешать им резко набрать  ход.

Еще накануне  несколько немецких полицейских заняли комнаты в пансионе, расположенном над  коммерческой конторой, где в настоящий момент проходят переговоры. С другой  стороны, двое их коллег должны примерно в 10.15 проникнуть в здание и провести  аресты. В покрытом же брезентом грузовике «Гонведа» прячутся три венгерских  офицера, тогда как два других прогуливаются по скверу. Итак, все актеры драмы  на месте — начинаем первый акт!

Я только что  вышел из машины и делаю вид, что ищу причину поломки в моторе, и тут появляются  двое немецких полицейских. Но едва первый ступает на порог здания, как второго  прошивает автоматная очередь, выпущенная с грузовика «Гонведа». Тяжело раненный  в живот, он оседает на землю рядом со мной. Два венгерских офицера, мерившие  шагами сквер, прибегают с револьверами в руках и начинают стрелять. Я только и  успеваю укрыться за своей машиной: мгновение спустя вторая очередь превращает в  решето открытую дверцу моего славного «мерседеса». Теперь пляска начинается  взаправду. Мой шофер и унтер-офицер с первых же выстрелов бросились мне на  помощь; шофер получает пулю в бедро, но остается на ногах. Свистком я подаю  приказ своей роте принять бой, а затем втроем мы пытаемся как только можем  ответить из наших револьверов на плотный огонь венгерских автоматов. В нашем  положении нет ничего забавного; моя машина, позади которой мы пристроились на  корточках, все более и более походит на ситечко, повсюду вокруг нас пули  отскакивают от булыжной мостовой и свистят над нашими ушами с жалобным  мяуканьем. Время от времени мы высовываем головы, только на долю секунды, чтобы  прицелиться хотя бы примерно и удерживать нападающих на расстоянии — если,  конечно, так можно выразиться, ибо они от нас не дальше десяти — пятнадцати  метров.

К счастью, эта  неравная битва длится всего две или три минуты. Затем я слышу позади себя  поспешные шаги солдат моей роты. Первый взвод уже появляется на площади и сразу  же занимает позицию на углу улицы. Другие быстро занимают сквер и берут под  огонь соседние здания. После первого же обмена пулями нападавшие на меня венгры  укрываются под аркой соседнего дома, где, вероятно, находятся несколько их отрядов,  оставленных там в резерве. Как только перестрелка прекращается, мы затаскиваем  обоих наших раненых в здание, где на втором этаже проходят или уже, скорее,  проходили переговоры между сыном Хорти и югославами. Еще перебегая к этому  укрытию, мы осознаем, что наши противники готовятся к решительному прорыву.  Быстро спохватываемся: ловко брошенная граната вырывает оба огромных створа  ворот вместе с несколькими мраморными плитами и укладывает это все вперемешку,  кучей поперек арки, закрывая выход. Этот взрыв кладет конец собственно военной  части операции, которая, впрочем, длилась не больше пяти минут.

Теперь со  второго этажа «нашего» здания спускаются немецкие полицейские, ведя с собой  четверых пленных. Мы приказываем погрузить обоих венгров — Никласа Хорти и его  друга Борнемицу в военный грузовик. Чтобы не привлекать внимание прохожих,  полицейские придумали перевозить этих двоих как тюки, завернув их в огромные  ковры. Судя по тому, что я вижу, эта хитрость не слишком удалась. Оба  заговорщика яростно отбиваются, и полицейские вынуждены их связать и, не  слишком церемонясь, взваливают на грузовик, который сразу же трогается. Я  приказываю своей роте удалиться; мне хочется избежать каких-либо новых  инцидентов, которые вполне могут произойти, если венгры, оправившись от  неожиданности, перегруппируются и нападут на нас.

Какое-то  недоброе предчувствие заставляет меня последовать за грузовиком в другой  машине, которую мне только что прислал Фолькерсам. Метрах, может быть, в ста от  площади я вижу, как подходят, почти бегом, три пехотные роты «Гонведа». Если  эти солдаты прибудут на площадь, то они столкнутся там с моей ротой и получится  еще одна перестрелка — для нас это весьма нежелательно. Что делать? Как  выиграть несколько минут, чтобы дать моим людям время отойти? Только какой-то  смелый шаг может нас спасти. Я даю шоферу приказание остановиться, выскакиваю  из машины и бросаюсь навстречу офицеру, который, судя по его месту во главе  первой роты, должен командовать этими солдатами.

— Остановите  ваших людей. Там, наверху неописуемая сумятица! Никто не знает, что происходит.  На вашем месте я сначала сходил бы посмотреть сам.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #47 : 28 Сентябрь 2011, 19:05:33 »

Блеф удается. К  счастью, офицер немного говорит по-немецки. Он дает команду «Стой!» и, явно  озадаченный, смотрит на меня. Возможно, он ничего не понимает, но меня это мало  волнует. Все, что меня заботит, — это маленькая отсрочка. Теперь мои люди,  должно быть, уже погрузились в свои грузовики. Через минуту они уедут. Я бросаю  все еще колеблющемуся офицеру короткое «Я спешу!» и затем снова сажусь в свою  машину, которая трогается и мчится со всей скоростью к аэродрому. Когда я туда  прибываю, оба наших пленника уже в самолете; чуть позже он взлетает по  направлению к Вене.

Тогда я  направляюсь в штаб корпуса, располагающийся в отеле, вознесенном на вершину  одного из многочисленных холмов Будапешта. Генерал Венк немедленно меня  принимает, и мы вместе с нетерпением, перемешанным с любопытством, ждем  продолжения событий. Мы знаем, что в Замке на Горе венгры уже несколько дней  назад приняли некоторые меры предосторожности. Гарнизон усилили, а главные  подступы по дорогам, кажется, заминировали. К полудню мы получаем телефонный  звонок из посольства, малый дворец которого также расположен на Горе. Наш  военный атташе сообщает, что весь холм переведен на осадное положение, и  совершенно официальным образом, а движение по всем подъездным путям перекрыто.  Несколькими минутами ранее атташе попытался выехать с Горы на машине, но  повсюду натыкался на венгерские посты, которые заставляли его поворачивать  обратно. Немного позже телефонная связь прерывается — это мы так полагаем,  потому что больше не получаем звонков. Таким образом, немецкие службы, которые  все еще находятся на Горе, оказываются практически отрезанными.

Это представляет  собой — и сомневаться тут не приходится — первый «недружественный акт», как  элегантно выражаются на дипломатическом языке. Мы задаемся вопросом, последуют  ли затем более серьезные события. По всей видимости, нынешнее положение не  может продолжаться до бесконечности: через два-три часа будет принято  окончательное решение — того или иного содержания. Пока же мы можем только  ждать, а инициатива все еще принадлежит противнику. Примерно в 14 часов  сомнения окончательно рассеиваются специальным объявлением по венгерскому  радио, где передается послание регента Хорти: «Венгрия только что заключила  сепаратный мир с Россией!»

Теперь жребий  брошен. Положение более чем ясное: мы немедленно должны принять запланированные  контрмеры. Генерал приказывает немедленно объявить тревогу в городе Будапеште.

В то же время он  просит меня начать операцию против Горы.

Я же считаю, что  час еще не пробил, и советую ему подождать несколько дней. Чтобы «усмирить»  венгров, я предлагаю установить кольцо немецких частей по всей внешней  окружности Горы. Эта задача поручается 22-й дивизии СС. Захват вокзалов и  важнейших общественных зданий происходит пополудни согласно нашим планам и без  единого инцидента.

С другой  стороны, мы направляем немецкого генерала к венгерскому верховному командованию  на Карпатском фронте; он должен, если положение к тому вынудит, арестовать  генерала, командующего этой армией. Но наш эмиссар прибывает слишком поздно.  Венгерский генерал в сопровождении нескольких офицеров и секретарей уже перешел  к русским. К нашему удивлению, ни это бегство, ни объявление сепаратного мира  не повлияли особенно на поведение его войск. Почти везде части удерживают свои  позиции. Огромное большинство офицеров отказались последовать примеру своего  командующего. Оставаясь со своими людьми, они продолжают борьбу. Тем не менее,  мы никоим образом не должны допустить, чтобы министерство «Гонведа»,  расположенное совсем рядом с Замком, издало новый приказ о капитуляции. Тут  нужно быстро нанести удар.

На совещании,  состоявшемся к вечеру, мы решаем напасть на Гору следующим утром. Я назначаю  час «Ч» на шесть часов, то есть практически на рассвете, поскольку это время  мне кажется особенно благоприятным, чтобы достичь полной внезапности, а это  необходимый фактор, если я хочу избежать настоящего сражения. Весь вечер вместе  с Фолькерсамом я изучаю карту Горы, составленную нами собственноручно.  Постепенно наш план обретает четкие очертания. Мы предполагаем нанести  концентрический удар одновременно несколькими отрядами. В тот миг, когда они  поднимутся на штурм, я сам постараюсь прорваться по центру, вдоль Венского  шоссе. Там в особенности я полагаюсь на эффект внезапности, поскольку надеюсь  завладеть Венскими воротами без единого выстрела, настолько безмолвно,  насколько это окажется возможным, и появиться затем со своими людьми на большой  площади перед Замком. После этого нужно будет немедленно добиться  окончательного результата. Если нам удастся сразу же проникнуть в Замок,  вероятный центр сопротивления, то операция затянется, видимо, не больше чем на  несколько минут, и это позволит избежать ненужного кровопролития как с  венгерской стороны, так и с нашей.

Мы ставим тогда  перед каждой из наших частей конкретную задачу. Нас, кстати, усилили ротой  танков «Пантера» и другой ротой танков — «Голиаф». Последние, только недавно  созданные, — гусеничные бронированные машины, управляемые на расстоянии, очень  низкие и очень послушные. В передней части они заключают большой заряд  взрывчатки; в общем, танки-карлики, откуда и происходит их название. Возможно,  мы сможем с их помощью прорвать баррикаду или взорвать какие-нибудь ворота,  мешающие нашему продвижению.

Батальон  курсантов военного училища пойдет в атаку по садам, которые покрывают южный  склон Горы. Задача сложная, поскольку мы знаем, что на этом крутом склоне  венгры устроили несколько пулеметных огневых точек. Задача этого батальона  состоит в подавлении противника и захвате Замка.

Один из отрядов  моего особого батальона, поддерживаемый танком, нанесет удар вдоль по западной  подъездной рампе, чтобы захватить один из боковых въездов в Замок. Один из отрядов  600-го батальона парашютистов СС пройдет по туннелю, выкопанному под подъемным  мостом, и просочится в здания, в которых находятся военное министерство и  министерство внутренних дел.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #48 : 28 Сентябрь 2011, 19:07:35 »

Остальные люди  из моей особой части, основная часть батальона парашютистов СС, четыре танка, а  также «Голиафы» останутся под моим началом для атаки на Венские ворота и замок.  Что же касается парашютистов из Люфтваффе, то я их оставляю в резерве на случай  непредвиденных осложнений.

Около полуночи,  когда мы уже разобрали детально каждую из этих задач, мои солдаты занимают  позиции в условленных местах позади кольца, образованного людьми из 22-й  дивизии СС.

Немного позднее  в штаб корпуса прибывает старший офицер венгерского военного министерства. Он  прибыл неизвестным нам путем непосредственно из Замка, чтобы от имени министра  вступить с нами в переговоры. Мы ему просто заявляем, что не видим никакого  резона начинать переговоры, пока регент не аннулирует свой сепаратный мир с  Россией. С другой стороны, мы настаиваем на том, что изоляция, чтобы не сказать  — заточение членов нашего посольства на Горе, представляет собой акт безусловно  «недружественный». По моему совету мы назначаем венгерскому парламентеру срок,  чтобы нормализовать обстановку. Согласно условиям этого настоящего ультиматума  самое позднее в шесть часов утра все мины и баррикады, преграждающие движение  по Венскому шоссе, а именно там находится наше посольство, должны быть убраны.  Таким образом я одновременно смогу довести свою внезапную атаку до самого Замка  с наименьшими потерями.

Поведение нашего  визитера, похоже, указывает, что он, как и многие его товарищи по министерству,  весьма смущен этим неожиданным поворотом на сто восемьдесят градусов против  Германии. Наша беседа длится два часа в сердечной, почти дружеской атмосфере, а  затем офицер прощается.

Около трех утра  я заступаю на свою боевую позицию у подножия Горы, неподалеку от плаца. Собрав  своих офицеров, я разворачиваю карты и при слабом свете наших карманных  фонариков излагаю и уточняю последние подробности, потягивая при этом  горяченный кофе, приготовленный моим ординарцем. Мой план операции проработан  до конца. Я попробую спокойно подняться со своими людьми до самого Замка, как  если бы эта «прогулка» была самой естественной вещью на свете. Нужно будет,  чтобы солдаты оставались на своих грузовиках, чтобы все выглядело как будто мы  просто случайно проезжаем по этим улицам. Я знаю, что, действуя так, иду на  большой риск, ибо в случае нападения на грузовики мои люди окажутся практически  беззащитными. Но я должен на это пойти, раз хочу добраться до Замка быстро и не  вступая в сражение.

Я сообщаю этот  план командирам различных колонн, а затем настойчиво рекомендую им давать  приказ открывать огонь только в самом крайнем случае. Им даже придется не  отвечать на возможные нападения отдельных групп, а пытаться любой ценой  проникнуть вместе с машинами на свои боевые позиции без единого выстрела.  «Венгры не являются нашими врагами!» — такой у нас лозунг, по крайней мере на  данный момент.

Затем я  устанавливаю порядок следования своей собственной колонны. Во главе ее пойдет  грузовичок, на котором поеду я сам. Сразу за ним займут позицию четыре танка,  затем группа «Голиафов», а затем остальные мои люди, сгруппированные повзводно  и уже погрузившиеся на машины. Все личное оружие на предохранителе. Большинство  моих солдат, старые вояки, для которых это не первая операция, пользуются этими  последними минутами перед выходом на дело, чтобы еще немного соснуть. Как  только колонна пройдет Венские ворота и выйдет на плато Горы, она разделится на  две, которые на всей скорости помчатся по двум большим аллеям к площади Замка.

Пять тридцать…  Пять сорок… В первом грузовике сидят пятеро моих старых боевых товарищей —  унтер-офицеры, которые уже участвовали в операции на Гран-Сассо. У каждого из  них к поясу прицеплен пистолет-пулемет и несколько ручных гранат, а в руке —  новое противотанковое оружие, базука. Нам всем любопытно, как поведет себя  венгерская бронетехника, сосредоточенная на Горе. Если потребуется, мы заставим  их замолчать, либо снарядами наших танков, либо базуками.

И снова я смотрю  на часы-браслет: пять пятьдесят девять. Правой рукой делаю круговой жест:  запускайте моторы. Затем, стоя на своем грузовичке, я резко поднимаю руку и  повторяю это несколько раз: вперед! Медленно, ибо склон крутой, мы трогаемся с  места. Только бы никакая из машин не напоролась на мину: взорвавшись, она  перегородит улицу и в последний момент погубит мой прекрасный замысел.  Инстинктивным жестом я склоняюсь назад и тревожно вслушиваюсь: все идет хорошо,  никакой взрыв не прерывает ровного гудения моторов. Вот уже и Венские ворота.  Есть проход в середине баррикады, охраняемой несколькими венгерскими солдатами,  которые с явным любопытством смотрят, как мы проезжаем. Минуту спустя мы  выезжаем на плато. Тихим голосом я приказываю нашему водителю постепенно  ускорять движение.

Справа от нас  высится казарма «Гонведа». Перед воротами установлены два пулемета, защищенные  нагромождением мешков с песком.

— Удар с фланга  оказался бы весьма неприятен, — шепчет мне в ухо Фолькерсам.

К счастью, ничто  не шелохнется ни в казарме, ни перед ней — слышен только грохот наших танков. Я  направляюсь по правой аллее, на которой находится посольство Германии. Теперь  мы едем уже на приличной скорости: позади меня с громоподобным гулом катится  первый танк, разогнавшийся километров до сорока в час. До Замка остается едва  ли километр. Первая часть операции удалась великолепно: мы достигли вершины  Горы без единого выстрела. Слева у нас уже возникает массивное строение  военного министерства. Вдали раздается глухой взрыв; второй.., третий…  Вероятно, это мои люди, которые вступили в туннель и пробивают себе вход в  подземный лабиринт. Решающий миг близок. Мы уже проехали министерство, и перед  нами простирается площадь Замка. Там заняли позицию три танка. Когда мы  проезжаем мимо первого, он поднимает пушку вверх, показывая, что не собирается  стрелять.

Перед воротами  Замка венгры соорудили из строительного камня баррикаду высотой несколько  метров. Мой грузовичок отъезжает в сторону, и знаком руки я даю танку, который  за нами следует, приказание навалиться всем своим весом на это препятствие.  Пока стальной колосс разгоняется, мы соскакиваем на землю. Баррикада не  выдерживает страшного удара в тридцать тонн — она рушится, танк проходит по ее  развалинам, выбивает ворота и выставляет свою пушку во двор Замка, оказываясь  лицом к лицу с шестью противотанковыми орудиями.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #49 : 28 Сентябрь 2011, 19:08:57 »

Бегом, по правую  и по левую стороны от нашей «Пантеры», мы проскакиваем в несколько прыжков по  разваленным глыбам и проникаем под арку. Какой-то полковник из охраны Замка  пытается с револьвером в руке преградить нам путь, но ударом плеча Фолькерсам  его отталкивает. Мы видим, что справа открывается главный вход в здание, и  вскакиваем на первые ступеньки. Какому-то офицеру, который устремляется на нас,  я кричу:

— Немедленно  ведите нас к коменданту Замка! Славный парень послушно увлекает меня по широкой  парадной лестнице. На втором этаже мы идем по коридору. Жестом я приказываю  одному из своих людей остаться на лестничной площадке, чтобы нас прикрыть.  Венгерский офицер показывает на дверь, ведущую в небольшую приемную. На столе,  поставленном перед открытым окном, за пулеметом залег солдат, и он как раз  открывает огонь по моим людям, оставшимся снаружи. Унтер-офицер Хольцер, коренастый  крепыш, хватает пулемет обеими руками и выкидывает его на мостовую. Венгр  настолько ошеломлен, что падает со стола и катится по полу.

Заметив справа  еще одну дверь, я коротко стучу и вхожу. Навстречу мне идет бригадный генерал  «Гонведа». Он не успевает вымолвить и слова.

— Полагаю, вы —  комендант Замка? Требую у вас немедленной капитуляции! Вы один будете  ответственны за кровь, которая может напрасно пролиться, если вы откажетесь  сдаться. Пожалуйста, потрудитесь принять решение сейчас же.

А я весьма спешу  покончить с этим делом, потому что с площади до моего уха доносятся ружейные  выстрелы и несколько пулеметных очередей. И я настаиваю, стараясь говорить  убедительным тоном:

— Вы сами  видите, что всякое сопротивление будет безумием. Мои солдаты уже заняли весь  Замок.

И это совсем не  легковесное утверждение, должное всего лишь произвести впечатление на генерала.  Я уверен, что моя «особая часть» под командованием лейтенанта Хунке,  хладнокровие которого мне отлично известно, уже добралась до Замка и захватила  стратегические точки этого огромного здания. И в самом деле, венгр еще не успел  опомниться, как Хунке уже входит в комнату: он сообщает мне, что большой двор и  главные входы были заняты без боя, и спрашивает моих приказаний.

Теперь уже  венгерский генерал пришел к решению, и, должно быть, принял его не с легким  сердцем.

— Сдаюсь! —  заявляет он печально. — Я немедленно прикажу своим войскам прекратить огонь.

Мы пожимаем друг  другу руки, а затем уговариваемся, что солдатам, которые еще сражаются в саду,  сообщим эту новость через венгерского офицера, сопровождаемого офицером из моей  колонны. Пока генерал отдает свои распоряжения, я выхожу в коридор, чтобы  провести небольшую инспекцию. По моему требованию меня сопровождают два венгра,  которые служат мне офицерами связи. К моему удивлению, покои регента пусты. Я  узнаю, что он покинул Замок за несколько минут до шести утра и перешел под  покровительство генерала СС Пфеффер-Вильденбруха. А его семья еще накануне  обрела прибежище у папского нунция. Во всяком случае, присутствие в Замке  адмирала Хорти ничего бы не изменило: наши планы имеют своей целью не его  особу, а резиденцию венгерского правительства.

Когда я  высовываю голову в окно главного фасада, то над ухом у меня свистят несколько  пуль. Я поспешно отскакиваю. Немного позже лейтенант Хунке сообщает мне, что не  было возможности донести приказ о прекращении огня до некоторых венгерских  позиций в садах Замка на дунайском склоне. Но двух выстрелов из базуки,  произведенных с верхних этажей Замка, оказывается достаточно, чтобы объяснить  солдатам, занимающим эти позиции, что лучше было бы сдаться.

В общем,  операция длилась примерно полчаса. Теперь на Горе снова царит покой. Обитатели  окрестных кварталов могут продолжать мирный сон. По телефону я объявляю о нашем  успехе в штаб корпуса и буквально слышу вздох облегчения, издаваемый офицером  на другом конце провода. Вероятно, эти господа лишь частично верили в успех  моего замысла блиц-операции, основанной на факторе внезапности.

Немного позднее  я принимаю донесения от групп, которые завладели министерствами «Гонведа» — там  было короткое столкновение — и внутренних дел, которое сдалось сразу же. Наши  потери минимальны: всего четверо убитых и двенадцать раненых. Единственный  по-настоящему серьезный бой завязался позади Замка, в садах. Венгры же потеряли  троих убитыми и пятнадцать ранеными.

Все солдаты  «Гонведа», дислоцированные на Горе, должны сдать оружие, и мы сваливаем его в  кучу на большом дворе. Однако я разрешаю офицерам сохранить свое. Затем я прошу  их собраться в одном из залов первого этажа, где произношу небольшую  импровизированную речь примерно такого содержания:

— Хочу вам  напомнить, что уже много веков ни один конфликт не омрачал доброго согласия  между Венгрией и Германией, — наши народы всегда сражались плечом к плечу  против общих врагов. И даже теперь у нас нет никакой причины ссориться. Ставка  в нынешней войне — это создание Новой Европы. А она не сможет быть построена,  если не уберечь Германию от той катастрофы, что несут ей ее враги.

Вероятно, моим австрийским  акцентом подчеркнут примирительный и дружеский смысл моих слов, ибо никто из  венгерских офицеров не отказывается пожать мне руку. Сразу пополудни они уходят  со своими людьми в будапештские казармы. На следующее утро они все явятся в  военное министерство, чтобы дать клятву верности новому правительству.

Согласно  полученным приказаниям я размещаюсь со своими людьми в Замке и держу на  важнейших точках Горы сторожевые отряды. Честно говоря, никогда бы не поверил,  что однажды удостоюсь чести быть комендантом резиденции королей Венгрии. От  этого на лице у старого лакея регента написана такая похоронная печаль, что  Фолькерсам не может удержаться от искушения и заказывает обильный обед. А дело  в том, что сейчас у всех у нас прорезался волчий аппетит. С явной неохотой этот  славный служака, состарившийся уже «при исполнении», приносит наконец весьма  приличную еду, хотя, наверное, и не такую роскошную, как те яства, что  подавались когда-то в этом замке, скажем, в эпоху прекрасной императрицы  Елизаветы, главы австро-венгерской монархии. Вечером все мои офицеры собираются  на ужин в большой столовой. Нас всех переполняет радость и энтузиазм, тем более  что последние новости с фронта определенно обнадеживают. И поэтому мы можем  весело отпраздновать наш успех: благодаря нам в последний момент удалось  отвести от нашей армии в Венгрии настоящую катастрофу.

На следующее  утро мне объявляют, что пришел новый венгерский военный министр его  превосходительства Берегффи, желающий выразить благодарность от имени нового  венгерского правительства. Я отвечаю ему, что счастлив, сумев достигнуть своей  цели после такой краткой борьбы и в особенности — предотвратив какой-либо урон  чудесным зданиям Дворца. Я с ужасом думаю, какие непоправимые разрушения  произвела бы 65-сантиметровая мортира, если бы волю дали этому зверю  Бах-Зелевски. Мы также уславливаемся, что похороны для погибших венгров и  немцев будут общими.

Их со всеми  официальными почестями устроит венгерское правительство; и таким образом,  вероятно, будут стерты последние следы возможной обиды на нас.

Вечером приказ  Генерального штаба фюрера предписывает мне проводить регента Венгрии в Верхнюю  Баварию, в замок Хиршберг. Адмирал Хорти считается гостем фюрера, который  предоставляет в его распоряжение специальный поезд. Разумеется, на всем пути я  буду ответственным за безопасность регента. Вот и кончается, значит, моя жизнь  хозяина замка.

На следующий  день генерал Пфеффер-Вильденбрук очень официально представляет меня адмиралу  Хорти. После нескольких минут светского разговора мы отправляемся на машине на  вокзал. Улицы пустынны, редкие прохожие совсем не обращают на нас внимания.  Перед вокзалом все-таки собралось немного людей, но мало кто из них поднимает  руку в жесте прощания.

Грустный отъезд  для этого старика, который столько лет вершил судьбы Венгрии!
Записан