Feldgrau.info

Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.
------------------Forma vhoda, nizje----------------
Расширенный поиск  

Новости:

Как добавлять новости на сайте, сообщения на форуме и другие мелочи.. читаем здесь
http://feldgrau.info/forum/index.php?board=2.0

Автор Тема: Мемуары Вальтера Шелленберга  (Прочитано 65606 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« : 04 Сентябрь 2011, 00:08:19 »


1.       Введение.
2.      Мой путь.
3.      Встреча с Гейдрихом
4.      Дело Тухачевского.
5.      Присоединение Австрии и разгром  Чехословакии.
6.      Активный шпионаж
7.      Война с Польшей.
8.      Инцидент в Венло.
9.      Покушение в мюнхенской пивной.
10.   Штрихи к портрету Гитлера.
11.    Операция «Учения на Везере» – наступление  на западе – операция «Морской лев».
12.   Заговор с целью похищения герцога  Виндзорского.
13.   Японская «Ярмарка шпионов» в Европе.
14.   Усиление Абвера.
15.   Адмирал Канарис.
16.   Братья Фитингоф.
17.   Дело Рихарда Зорге.
18.   Преследование Отто Штрассера и Рудольфа  Гесса.
19.   Светский шпионаж.
20.  Накануне войны с Россией.
21.   Меня назначают руководителем зарубежной  разведки.
22.  Визит в Норвегию и Швецию.
23.  Отношения между Германией и Японией.
24.  Разведка и министерство иностранных дел.
25.  Пункты связи в имперских учреждениях.
26.  Опорный пункт - Дания.
27.  Посредническая роль Японии.
28.  Операция «Цеппелин».
29.  «Красная капелла».
30.  Покушение на Гейдриха.
31.   Испания и Португалия.
32.  Мои попытки подготовить заключение  компромиссного мира.
33.  Борман - Мюллер.
34.  Неудачи.
35.  Отпадение Италии.
36.  Визит в Турцию.
37.  Цицерон.
38.  Канарис - отставка и конец.
39.  Техника и разведка.
40. Конец приближается.
41.   Гиммлер согласен на капитуляцию.
42.  Крах.
43.  Приложение.



ВВЕДЕНИЕ

Мемуары Вальтера  Шелленберга являются книгой, которая поможет немецкому читателю восполнить  многочисленные пробелы, существующие в области документальной историографии  национал‑социалистского режима. События и люди,  изображенные в этой книге, уводят нас в бывшее имперское управление  безопасности – за кулисы таинственной сцены, актеры которой руководили  деятельностью подчиненной Генриху Гиммлеру тайной государственной полиции,  имперской уголовной полиции и службы безопасности.
 
Одной из ведущих  фигур в этой сомнительной драматургии – хотя в соответствии с природой  возглавлявшегося им ведомства сам он оставался малоизвестным – был Вальтер  Шелленберг, последний шеф германской разведывательной службы при Гитлере.  Незадолго до своей смерти Шелленберг решил приподнять занавес, скрывавший  сцену, на которой он играл свою тайную роль.
 
Может ли то, что  досталось нам в наследство от Шелленберга и стало теперь книгой, претендовать  на звание произведения, написанного лично им? Я полагаю, что в качестве, так  сказать, «непосредственного свидетеля» могу с чистой совестью рассеять  кроющееся в подобном вопросе сомнение. Ибо никто иной, как сам Шелленберг  передал мне из рук в руки летом 1951 года плоды своих первых набросков. К тому  времени он уже достиг конечной «станции» на своем жизненном пути, обосновавшись  в санатории в Палланце (Северная Италия).
 
Как раз тогда  бернское издательство Альфреда Шерца носилось с мыслью издать воспоминания шефа  немецкой разведки. Меня попросили принять участие в подготовительной работе. До  того момента я слышала о Шелленберге лишь в связи с Нюрнбергским процессом. Мое  личное знакомство с бывшим руководителем немецкой разведки состоялось в  размеренной обстановке на итальянском курорте. Внешне Вальтер Шелленберг совсем  не отвечал обычным представлениям о высшем руководителе тайной службы. Но я  встретилась с ним не для того, чтобы пополнять свои личные впечатления, моя  задача заключалась в большем: изучить определенный отрезок истории и приступить  к трезвому, свободному от предубеждений и всех личных ощущений исследованию. И  все же не могу умолчать о том, что иногда все во мне восставало против того,  чтобы излагать на бумаге то, что диктовал Шелленберг или что необходимо было  обобщить и переработать в рукописи – настолько, мягко выражаясь, мрачный,  мефистофелевский мир вставал передо мной, вызванный из прошлого заклинаниями  Шелленберга.
 
Наряду с  различными частями рукописи, никак не связанными друг с другом ни структурно,  ни хронологически, существовал еще и черновик, насчитывавший сотни страниц,  который имел и вторую редакцию в машинописном варианте. Предстояло просмотреть  весь материал и привести его в годный для опубликования вид, сохранив при этом  стиль Шелленберга. Однако наступившая через два месяца смерть Шелленберга  положила конец этой работе. Позднее этот материал через мюнхенское издательство  «Квик» попал в Лондон, где в 1956 году был опубликован издательством Андре  Дейча под заголовком «The  Schellenberg  Memoirs» («Мемуары  Шелленберга»). Прежде чем англичане напечатали рукопись, мне удалось  просмотреть ее, еще раз перелистав весь материал целиком, и убедиться в его  подлинности и полноте. Если в английском издании использован не весь материал  Шелленберга, как это сделано в настоящем немецком издании, все же не может быть  никаких сомнений в том, что, несмотря на отдельные недоразумения и ошибки,  столь естественные для иностранца, столкнувшегося с довольно неясной и полной  противоречий манерой изложения, материал, лежащий в основе английской книги,  принадлежит бывшему шефу немецкой разведки.
 
Когда в 1958  году литературное наследие Шелленберга вновь проделало путь из Англии в  Германию и было в нераспечатанном виде передано мне для обработки, в нем  отсутствовал, кроме отдельных набросков Шелленберга, повествующих о его  попытках подготовить компромиссный мир, и документ, известный под названием  «Меморандум Троза». Это составленное Шелленбергом в 1945 году в шведском городе  Троза сообщение о мерах, предпринятых им за несколько месяцев до краха Германии  с целью заключить мир с Западом. Поскольку эти материалы до сих пор не  обнаружены, я сочла необходимым при обработке последних пяти глав книги  частично обращаться к английскому тексту. Если бы в английской редакции были  допущены серьезные ошибки, они вряд ли ускользнули бы от меня, поскольку я была  хорошо знакома с оригиналом.
 
Судить о том,  насколько правдиво и достоверно то, что оставил нам Шелленберг, следует  предоставить критически настроенным читателям и историкам. Одними из первых  начали диспут о достоверности сообщений Шелленберга о его переживаниях и  поступках в последние месяцы войны шведский граф Фольке Бернадотт и английский  историк Тревор‑Роупер, затронувшие этот вопрос в переписке друг с другом, которая  дана в приложении к настоящей книге. Эта переписка также может служить  подтверждением событий, освещенных Шелленбергом в его «Меморандуме Троза».
 
Гита Петерсен
« Последнее редактирование: 10 Сентябрь 2011, 14:20:24 от W.Schellenberg »
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #1 : 04 Сентябрь 2011, 00:13:35 »


МОЙ  ПУТЬ


Юность –  Последствия первой мировой войны – Вступление в СС и СД – Меня замечают –  Гитлер в Бад‑Годесберге –  Мои первые поручения – Перевод в имперское министерство внутренних дел – Первая  встреча с Бестом, Мюллером и Мельхорном – Большая картотека.





С того дня,  когда в 1941 году меня назначили руководителем политической тайной службы за  границей, Генрих Гиммлер, как рейхсфюрер СС и высший начальник политической  контрразведки, издал распоряжение, строго запрещавшее публикацию в печати моих  фотографий и упоминание моего имени в прессе. Только после разгрома Германии  общественности стали известны мое имя и кое‑какие сведения о моей  деятельности, хотя многое еще оставалось в тени.

Теперь, когда я  решаюсь выйти из‑за кулис и рассказать о разведке при национал‑социалистском режиме, мной  движет отнюдь не желание  привлечь внимание к собственной персоне. Не ставит эта книга и задачи развлечь  читателя, поведав ему несколько захватывающих историй про шпионов. При всем  своеобразии стоявших передо мной задач моя деятельность была настолько тесно  связана с общим ходом политических и военных событий, особенно во время второй  мировой войны, что, как мне кажется, моя книга сможет прояснить в более широком  смысле некоторые темные места в истории третьего рейха.

Чтобы читателю  стало понятно, как я сблизился с кругами, связанными с разведкой, и  впоследствии попал в ее бешеный водоворот, мне представляется необходимым  сказать несколько слов о годах моей молодости и о том, какое влияние оказали  они на мое последующее развитие.

Уже ребенком – я  родился в 1910 году, в Саарбрюкене в семье фабриканта роялей Гвидо Шелленберга,  где, кроме меня, было еще шестеро детей, – я испытал ужасы войны. Особенно  запомнилась мне зима 1917 года с ожесточенными бомбежками моего родного города  французами, с голодом, холодами и болезнями. Когда первая мировая война  закончилась, мой отец был арестован французскими оккупационными властями по  политическим мотивам. Во времена этих испытаний моя мать пыталась обрести  религиозную стойкость и с еще большим рвением, чем раньше, искала поддержку в  католической вере, так что и мое воспитание, и духовное развитие велось в  строго христианском духе. Здесь мне вспоминается одно происшествие, сыгравшее  через много лет свою роль в моем решении отойти от католической церкви: на  исповеди я признался, не без опасений, священнику об одной своей мальчишеской  проделке. Когда он в наказание стал осыпать меня сильными ударами, меня охватил  такой гнев, что с тех пор я стал относиться к церковному воспитанию в  родительском доме со все большим отвращением и позднее, уже студентом, не  вступил в общество студентов‑католиков.

В гимназии я  тянулся к нашему преподавателю истории, который сумел привить мне такую любовь  и интерес к эпохе Возрождения и его культурно‑историческому значению для  Нового времени, что с тех пор мое внимание всегда привлекали история и культура Запада.

В 1923 году мои  родители, в результате войны оказавшись в стесненном материальном положении,  переселились в Люксембург, где находился филиал фабрики моего отца.

 В 1929 году я начал учиться  в одном из университетов Рейнской области. После некоторых колебаний – сначала  поступил на медицинский факультет – я решил по настоянию отца, склонного к  экономическим и гуманитарным наукам, заняться изучением права; юридическое образование  представлялось специальностью, позволяющей сделать карьеру в области экономики  или на дипломатическом поприще. Больше всего я мечтал о дипломатической карьере  в министерстве иностранных дел – жизнь в пограничной области, где с особенной  остротой сталкивались политические устремления государств Запада, возбуждала во  мне интерес к внешнеполитическим событиям. В университете я вступил в  студенческую корпорацию, союз, защищавший интересы и достоинство студентов.  После сдачи первого государственного экзамена я проходил обычную юридическую  практику в Бонне. В это время экономический кризис достиг в Германии наибольшей  остроты, не пощадив и предприятия моего отца, который оказался в крайне тяжелом  финансовом положении. Я был вынужден подать прошение о выделении мне  государственного пособия. Это было в 1933 году – вскоре после захвата власти  национал‑социалистами. В мае того  же года я вступил в Национал‑социалистскую  германскую рабочую партию и в СС. Я недолго раздумывал над этим решением,  поскольку этот шаг  представлялся мне просто необходимым для дальнейшего получения государственного  пособия. Из этих же соображений один из моих тогдашних начальников настоятельно  рекомендовал мне вступить в партию. Кроме того, я, как и миллионы других  немцев, верил, что только НСДАП сможет явиться силой, способной вызволить  Германию из тисков экономического кризиса, превратившего в безработных почти  пять миллионов человек; к тому же зарубежные страны не проявили ни малейшего  желания сделать какие‑либо  уступки демократическим  силам Веймарской республики, которые позволили бы преодолеть кризис. В то же  время я, как и многие, считал, что новому правительству удастся решить острые  социальные и внутриполитические проблемы, а также ликвидировать последствия  Версальского мирного договора и восстановить полный суверенитет Германии на  международной арене. Это внешнеполитическое требование в свете международных  отношений казалось мне с точки зрения международного права вполне оправданным,  тем более, что изучение новейшей истории Франции показало мне, что французский  народ постоянно стремился аннулировать мирный договор 1871 года.

Исполненные  таких надежд, люди самых различных партий и направлений, особенно молодежь,  устремились в 1933 году в НСДАП, при этом не разбираясь досконально во всех  пунктах партийной программы национал‑социалистов. Наравне со многими другими, я тоже  считал, что Гитлер, учитывая необходимость привлечения такого большого  количества новых сторонников, пришедших из различных партий и придерживающихся  самых различных взглядов,  поневоле должен будет допустить существование различных точек зрения на вопросы  внутренней и внешней политики. Мы также считали, что партия учтет различие  взглядов своих новых членов на еврейский вопрос и на практике ограничит свою  программу.

Среди  организаций партии уже в 1933 году охранные отряды Гитлера (СС) считались  организацией для избранных, своего рода партийной элитой, которую молодежь того  времени высоко ценила, правда, больше с точки зрения общественного престижа,  чем из политических соображений. Поэтому так называемые «непростые люди»  предпочитали вступать именно в СС. Оглядываясь назад, я могу осудить  собственные поступки, но в то же время я не могу отрицать того, что в молодости  и я придавал много значения своему положению «в свете» и что это суетное  пристрастие сыграло свою роль в моем решении вступить в СС.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #2 : 04 Сентябрь 2011, 00:18:58 »

Монотонная  казарменная служба, в ходе которой каждый кандидат в СС проходил курс военной  муштры, очень скоро стала тяготить меня, тем более, что учебный план  предусматривал все более продолжительные пешие походы даже в выходные дни.  Приложив некоторые усилия, я сумел освободиться от военных занятий. Взамен мне  поручили делать доклады – в основном на исторические темы, – чтобы студенты  Боннского университета, члены СС, могли получить некоторую духовную разрядку и  отдых от монотонной учебы. Эти доклады вскоре стали пользоваться все большей  популярностью.

Однажды вечером  – как помнится, я делал тогда доклад, направленный против политического влияния  католической церкви – я заметил на последних рядах двух до того момента  незнакомых мне людей пожилого возраста в простой эсэсовской форме. Как  выяснилось позже, это были два профессора – педагог д‑р Н. и филолог д‑р Б. Первый  был католик, бывший священник, выполнявший в этом качестве особые поручения немецкого епископата, что  позволило ему великолепно изучить политику Ватикана в отношении Германии.

Профессор Б.,  поприветствовавший меня после окончания доклада, был – как выяснилось в ходе  нашей беседы – специалистом в области санскрита и долгое время прожил в Индии.  Позднее он часто приглашал меня к себе домой, где я познакомился со многими  известными индийцами и многое узнал о проблемах, стоящих перед Индией.

Однако  человеком, руководившим потом моими первыми шагами в тогда совершенно  незнакомой для меня области политической тайной службы, был профессор Н. ,  бывший священник. В тот вечер он очень долго беседовал со мной, похвалил мой  доклад и сказал, что у СС есть и другие интересные задачи, в решении которых  мог бы принять участие такой человек, как я. Впервые я услышал слово «служба  безопасности», которую д‑р Н. впоследствии называл только СД. Профессор Н. объяснил мне, что  служба внутренней и внешней безопасности СД представляет собой тайные  организации, которые, помимо прочего, сообщают  высшему руководству государства о настроениях народа, которое использует эти  сообщения для проверки своих решений. В тот же вечер он спросил меня, согласен  ли я работать на эту тайную службу. Меня привлекло выражение «зарубежная  служба». Однако д‑р Н. объяснил мне,  что в любом случае работе в зарубежной службе должна предшествовать подготовка  в рамках внутренней службы безопасности, и посоветовал мне продолжать изучение  права в качестве сотрудника внутренней службы безопасности. Мое сотрудничество  со службой безопасности должно, как он сказал, осуществляться по  совместительству, так сказать, на общественных началах.

После  непродолжительного размышления я согласился и в тот же вечер дал обязательство  сотрудничать со службой безопасности. Официальную присягу СД я дал несколько  позже в Берлине.

Прежде чем  перейти к описанию моих первых шагов в тайной службе, я бы хотел рассказать о  событии, которое особенно сильно запечатлелось в моей памяти благодаря его  далеко идущим политическим последствиям для третьего рейха.

К концу моей  действительной службы в СС меня зачислили в охранную команду, которая должна  была охранять известный отель «Дреезен» в Бад‑Годесберге. Это произошло 29  июня 1934 года – за день до «чистки» CA.

Около шести  часов вечера я заступил на пост у одной из дверей отеля, через которую с  террасы можно было пройти прямо в обеденный зал. Отсюда мне открывался  великолепный вид на Петерсберг и на лежащие за Рейном горы, за пологими  вершинами которых собирались тяжелые темные грозовые облака. Вскоре над долиной  Рейна разразилась сильная гроза. В резком свете молний на мгновения ярко  озарялась облицовка стен внутренних помещений отеля. Спасаясь от проливного  дождя, я втиснулся в нишу двери. Через стекло, отделявшее меня от обеденного  зала, я мог незаметно для тех, кто находился внутри, наблюдать все, что там  происходило. Я узнал среди присутствующих Гитлера, Геббельса и Геринга,  вовлеченных, казалось, в оживленную беседу. О чем они говорили, понять было  невозможно. Но до сих пор я живо вспоминаю выражение их лиц. Казалось, Гитлеру  было трудно решиться отдать необходимый приказ о чистке рядов CA. Часто он резко отворачивался от  Геббельса, с жаром уговаривавшего его, или от Геринга, подходил к одной из  дверей, приоткрывал ее и возбужденно вдыхал холодный, предгрозовой воздух. Чуть  позже накрыли на стол. Гитлер задумчиво сидел перед своим диетическим блюдом, в  то время как Геринг жадно поглощал мясо. За ужином царило молчание. Только  после еды присутствовавшие вновь разбились на небольшие группки и возобновили  обсуждение. Наконец Гитлер прекратил совещание резким жестом руки. Прошло  несколько минут, и громадные мерседесы быстро унеслись по направлению к  аэродрому Хангелар, увозя участников совещания.

Мрачная драма –  «дело Рема», ликвидация руководства штурмовых отрядов – началась.

***

Свои первые  задания от тайной службы я получал в зеленых конвертах, приходящих по адресу  одного боннского профессора хирургии X. За этими конвертами я регулярно приходил на его частную  квартиру. Указания поступали непосредственно из центрального управления службы  безопасности в Берлине. От меня требовали давать информацию о положении дел в  рейнских университетах, освещающую профессиональные, политические и личные  связи студентов и преподавателей.

Профессор  хирургии X.  был широко образованным, хорошо знающим зарубежные страны человеком. У него  была богатая библиотека, особый интерес в которой представляли книги по  разведке и методам работы тайных служб. В продолжительных беседах, часто  заходивших за полночь, он сообщил мне немало ценных сведений об историческом развитии  тайных служб в других странах, прежде всего в Англии и на Балканах.

Время от времени  я получал задания от одного совершенно незнакомого мне человека, который  вызывал меня по телефону в один маленький боннский отель, не называя при этом  даже своего имени.

Самым искусным,  однако, из всех, с кем я сталкивался на этом поприще, был бывший иезуитский  священник д‑р С. Он  никогда не требовал от меня письменного изложения моих сообщений, стремясь в  потоке вопросов и ответов вытащить из меня больше, чем я смог бы сообщить в письменном виде.  Кроме того, он, казалось, просто хотел проверить мои знания.

Однако меня  удивляло и несколько разочаровывало то обстоятельство, что я так и не получил  ответа из Берлина на мои письменные сообщения. Я уже полагал, что моя работа не  находит достаточного отклика. И вдруг ко мне на квартиру в Дюссельдорфе, где я  служил в суде, явился уже упомянутый профессор Н. К моему удивлению, он  предложил мне переехать во Франкфурт‑на‑Майне, чтобы там, в ходе подготовительной юридической службы, пройти предписанный куре  обучения во внутренней канцелярии тамошнего полицай‑президиума. Так как это  предложение было связано с финансовыми выгодами, я без колебаний принял его.

Во Франкфурте  для меня начался период интенсивной деятельности, продолжавшийся три месяца. Я  ознакомился с работой различных отделов полицай‑президиума, и повсюду мне  пришлось заниматься самыми щекотливыми делами – в том числе вести следствие по  тяжелым преступлениям, совершенным высокопоставленными партийными функционерами. Дважды такие дела вынуждали меня  ездить в Берлин для доклада лично тогдашнему рейхсминистру внутренних дел д‑ру Фрику.  Тогда как раз между министром юстиции д‑ром Гюртнером, Фриком и  нюрнбергским гауляйтером Юлиусом Штрейхером возник ожесточенный спор. Дело было в следующем.

В то время во  Франкене были приговорены к десяти годам тюремного заключения два эсэсовца,  один из которых убил молотком одного еврея, столкнувшись с ним на финансовой  почве. Изучив дело, я пришел к убеждению, что второй человек, который, по его  показаниям, только дал молоток убийце, не зная о его намерениях, был невиновен.  Поэтому однажды ночью я тайно приказал открыть камеру, где он находился, чтобы  этот заключенный смог убежать.

Министр юстиции  Гюртнер усмотрел в этом нарушение закона и обратился к министру внутренних дел  Фрику с резким протестом против Штрейхера. Благодаря посредничеству Фрика, мое  своевольство осталось без серьезных последствий.

Из Франкфурта  меня неожиданно послали на четыре недели во Францию с заданием дать точную  информацию о политических взглядах известного профессора Сорбонны П. (Как‑то я  упомянул имя этого профессора в одном из своих сообщений из Бонна.) По всей  видимости, я удовлетворительно выполнил это поручение и меня вскоре после  возвращения из Франции  перевели для дальнейшего изучения методов внутреннего управления в Берлин, в  имперское министерство внутренних дел. Сначала меня направили к  оберрегирунгсрату д‑ру С, который, как я узнал позже, в действительности заведовал кадрами  тогдашней тайной государственной  полиции. Он вручил мне официальную программу, в которой указывались день, час и  место, куда я должен явиться за дальнейшей информацией.

Так я перебрался  во дворец на Принц‑Альбрехтштрассе, в котором помещалось гестапо. Охрана из эсэсовцев провела меня к одному пожилому  оберрегирунгсрату, который объяснил мне, что хотя я принадлежу к министерству  внутренних дел, оно откомандировало меня в главное управление СД, и я должен  сначала работать в качестве информатора управления тайной государственной полиции  [Управление государственной полиции и главное управление службы безопасности  были в то время отделены друг от друга, но уже с 1934 года они объединились в  лице Гейдриха].

Гейдрих,  подчинявшийся Герингу и Гиммлеру, был на самом деле непосредственным руководителем  политической полиции всех германских земель и, кроме того, шефом главного  управления службы безопасности – следующий в партийной иерархии пост после  Рудольфа Гесса и Гиммлера. Обе эти должности были тогда полностью отделены друг  от друга – и в области финансов, и по личному составу, и территориально.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #3 : 04 Сентябрь 2011, 00:21:48 »

В 1936 году  Гиммлер стал шефом германской полиции в имперском министерстве внутренних дел.  Он назначил Гейдриха руководителем полиции безопасности и СД. Это означало, что  Гейдрих отныне являлся главой и криминальной полиции, в результате чего в  рамках министерства внутренних дел было создано новое ведомство, являющееся  единой руководящей инстанцией для государственной тайной полиции (гестапо) и  уголовной полиции (крипо) – «Главное управление полиции безопасности». Помимо  гестапо и крипо существовало отдельное ведомство – главное управление СД. О  развитии всех этих организаций, приведшем в 1939 г. к созданию Имперского  управления безопасности, я сообщу позднее.].

Жизнь,  начавшаяся с этого момента для меня, была исключительно интересной. Все большее  восхищение вызывало во мне беззвучное взаимодействие всех шестерен невидимого,  как мне казалось, механизма, открывавшего передо мной все новые двери, командуя  мной при этом как безвольной куклой.

Так однажды  меня, вызвали к начальнику 1‑го и 3‑го отделов д‑ру Бесту, имевшему тогда чин министериальрата и обер‑фюрера СС. В  1‑м отделе он  ведал личными делами сотрудников и всеми организационно‑правовыми вопросами.  Одновременно в 3‑м отделе (позднее превращенном  в группу IV  в ведомстве IV)  он руководил контрразведывательной работой внутри страны. Бест, один из главных  руководителей аппарата тайной службы, некоторое время испытующе глядел на меня.  Вероятно, он хотел сначала «прощупать» меня. В разговоре со мной он затронул  массу специальных вопросов об управлении, о новом полицейском законодательстве,  а также о борьбе со шпионажем. В заключение он заметил, пожав плечами: «Я не  знаю, какие планы у Гейдриха относительно вас – видимо, в свое время он сам вам  скажет об этом».

Затем я должен  был явиться к начальнику 4‑го отдела (политическая полиция), рейхскриминальдиректору и оберфюреру  СС Генриху Мюллеру, человеку, который, находясь за кулисами, был практически  главой государственной полиции. Несходство между Бестом и Мюллером с первого взгляда бросалось в глаза:  Бест был разносторонним и живым, Мюллер – сухим и скупым на слова, которые он  произносил к тому же с типичным баварским акцентом. Я не мог избавиться от  чувства, что этот низкорослый, приземистый рейхскриминальдиректор с угловатым  крестьянским черепом, узкими, крепко сжатыми губами и пронзающими насквозь  карими глазами, которые почти всегда были полуприкрыты, постоянно мигающими  веками, не только производил на меня отталкивающее впечатление, но беспокоил  меня и нервировал. Особенно неприятно подействовал на меня вид его массивных  широких рук с толстыми угловатыми пальцами.

Между нами в тот  раз так и не состоялось настоящей беседы. Может быть, это случилось потому, что  Мюллер все никак не мог избавиться от своих привычек, приобретенных им на посту  секретаря по уголовным делам мюнхенского полицай‑президиума, и не находил нужных  слов для более доверительного разговора.

«Откуда вы? Кем  вы работаете сейчас? Гейдриху нравятся ваши доклады…» – в таком сухом стиле, прямо  как на допросе, беседовал он со мной.

Свою службу в  главном управлении СД я начал в организационном отделе. Поначалу работа, по  существу, заключалась в чисто административно‑технических поручениях. Моим  непосредственным начальником был оберрегирунгсрат оберфюрер СС д‑р Мельхорн (из 2‑го  управления), внешне незаметная личность, обладавший однако исключительными  способностями, человек, не имеющий ничего общего с национал‑социализмом  в понимании партийной бюрократии. Его позицию характеризовало высказывание,  которое он как‑то сделал:  национал‑социализм,  считал он, есть лишь одна из многих форм проявления жизнедеятельности немецкого  народа, говорить же сегодня о «тысячелетней империи» – бессмысленно.

Используя  организационные предварительные мероприятия, которые осуществляли д‑р Бест и д‑р Мельхорн,  Гейдрих укреплял свое могущество. Позднее, несмотря на их профессиональные  достижения, Гейдрих обоих отстранил от дел; «вина» Мельхорна заключалась в том,  что он осмелился настраивать сотрудников СС против Гейдриха и к тому же обладал таким «недостатком», как  саксонское происхождение, Гитлер и Гиммлер не только отрицательно относились к  саксонцам, они даже отказывали им в подлинном праве называться немцами, как  «смешанной со славянами расовой составной части немецкого народа».

В 1936 году  Мельхорна заставили предстать перед судом чести, в результате чего он должен  был уйти со своего поста. Однако на этот раз ему удалось отделаться довольно  легко – его послали путешествовать по различным странам мира. Два года длилось  его отсутствие. Его отчеты о состоянии дел на Ближнем Востоке и в Восточной  Азии свидетельствовали об исключительно острой наблюдательности и политической  дальновидности, которые были свойственны этому человеку. Напротив, нарисованная  им картина «вероятного развития событий в США и Латинской Америке» показалась  мне настолько неверной, что я в свое время даже подозревал, что он хотел этим  докладом создать у Гитлера ошибочное представление о тогдашней ситуации в  упомянутых странах.

Д‑р Мельхорн  проявлял в то время очень  большой интерес к моему профессиональному развитию; он буквально заставлял  меня, наряду с работой в главном управлении СД, вновь обратить свое внимание на  юридическое образование. В результате его постоянных уговоров я весь 1936 год  посвятил своей юридической карьере и сдал главный государственный экзамен.

В начале 1937  года – тем временем Мельхорн уже должен был оставить свою должность в главном  управлении СД – меня вновь отозвали в имперское министерство внутренних дел.  Через полгода я получил чин регирунгсрата. С этих пор я все более  самостоятельно должен был решать организационные вопросы – такие, как проблемы  личного состава, государственно‑правовых реформ и проблемы мобилизации. Кроме того, через каждые две  недели я готовил подробный доклад об  общем положении, откуда руководство рейха могло почерпнуть всеобъемлющие  сведения о событиях во всех сферах административно‑управленческого аппарата,  экономики, культуры и партийной жизни, а также о так называемых «действиях  противника». Часто внутри партии  происходили резкие политические столкновения, о которых Гитлер, как правило,  узнавал через Рудольфа Гесса. Противные стороны были представлены, с одной  стороны, Гиммлером и Гейдрихом, а с другой – до 1941 года, – Рудольфом Гессом и  позднее его преемником Мартином Борманом.

Все лица,  представлявшие интерес в рамках упомянутых сообщений, заносились в секретные  личные дела, содержание которых в виде краткой аннотации излагалось на  карточке, входящей в картотеку. В течение ряда лет накопились сотни тысяч таких  карточек. В центральном управлении были установлены огромные вращающиеся столы,  на которых по кругу были размещены карточки. Эти столы вращались на шариковых  подшипниках и имели электрический привод. Одного человека было достаточно,  чтобы при помощи небольшого числа рычагов и рубильников легко привести в  действие это чудовищное сооружение. Однако первоначально столь совершенной  техникой была оснащена лишь внутренняя служба безопасности. Она получала, как  было сказано вначале, свои информации непрерывно от местных организаций СД,  разбросанных по всей стране, которые, в свою очередь, повсюду имели внештатных  сотрудников и доверенных лиц.

Наряду с этими  задачами я посвятил себя планированию создания объединения всех управлений  полиции безопасности и главного управления СД. Эта новая центральная  организация, которую необходимо было создать, была названа позднее «Главным  имперским управлением безопасности» (РСХА) [1].

В то время я  считал необходимым вывести СД из‑под контроля высшего партийного руководства и сделать ее государственным учреждением,  подчинив вместе с отраслевыми управлениями полиции имперскому министерству  внутренних дел. Мои предложения не были приняты, так как Гесс, бывший тогда  заместителем Гитлера, и не в последнюю очередь рейхсляйтер Шварц, казначей  партии, упорно настаивали на разделении партийных и государственных учреждений.  Ведь партия получала на нужды СД такую крупную государственную субсидию, что  изрядно нажилась при этом.
________________________________________________________________

[1] Указом от 27 сентября 1939 года было  основано главное имперское управление безопасности. Однако это ведомство  никогда не было официально признанным учреждением; оно было всего лишь  внутренней административной организацией главы полиции безопасности и СД, в  создании которой не принимало участия ни государство, ни партия. Полиция  безопасности и СД не слились в единое целое, Главное управление полиции  безопасности осталось ведомством министерства внутренних дел, руководящим  государственной и уголовной полицией – ему подчинялись управление тайной  государственной полиции, ответственное за гестапо, и имперское управление  уголовной полиции, ответственное за крипо. СД оставалось партийным учреждением.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #4 : 04 Сентябрь 2011, 00:23:36 »

ВСТРЕЧА  С ГЕЙДРИХОМ


Его жизненный  путь и характер – Перед «аншлюссом» Австрии – Роль Гейдриха в деле Фрича –  Гиммлер и его орден СС – Последствия дела Фрича – «Салон Китти».

 


«Человек с  железным сердцем» – так называл Гитлер Гейдриха, руководителя и позднее шефа  полиции безопасности и службы безопасности. До сих пор я ни разу не видел  Гейдриха в лицо, хотя по словам Беста и Мюллера должен был предположить, что он  хорошо осведомлен и о моей прежней работе, и о моей деятельности в СД.

Прошло несколько  недель, прежде чем «шеф» вызвал меня к себе. Рабочий кабинет Гейдриха находился  на Принц‑Альбрехтштрассе,  поэтому мне нужно было лишь пересечь маленький, тщательно ухоженный садик на  задах здания управления государственной полиции, чтобы попасть туда.  Озабоченный и немного взволнованный,  я поднялся по лестнице, ведущей к его кабинету. Я думал о разговоре с Вестом и  задавал себе вопрос: собственно, чего хочет от тебя Гейдрих? Скажет ли он об  этом сейчас?

Гейдрих сидел за  письменным столом – человек приятной внешности, высокого роста, с длинным узким  лицом и удивительно высоким лбом. Менее привлекательным выглядел его длинный  острый нос и беспокойно бегающие, косящие глаза, которыми он безо всякого  смущения некоторое время изучал меня. Когда он наконец поздоровался со мной,  меня поразил его голос – он был слишком тонким для его большого, сильного тела.  Вопреки моим ожиданиям, Гейдрих не спешил говорить о служебных делах. Сначала  он осведомился о моем самочувствии, затем перевел разговор на общие темы и даже  коснулся музыки. (Он очень неплохо играл на скрипке и часто устраивал у себя  дома вечера камерной музыки.) Разговаривая со мной, он встал и некоторое время  ходил по комнате взад и вперед. Широкие бедра придавали его высокой фигуре  женственный вид. Вздутые губы также странно не соответствовали его длинным  рукам, пальцы которых напоминали паучьи щупальца.

Внезапно Гейдрих  перешел к другой теме. Теперь он говорил резко, отрывисто. Он хотел точно  знать, собираюсь ли я на самом деле выйти из сословия служащих и стать  компаньоном одного дюссельдорфского адвоката. Мой утвердительный ответ он  пропустил мимо ушей. Гораздо больше заинтересовало его мое желание заняться  разведывательной работой за рубежом. Когда через час я откланялся, я по‑прежнему был  в неведении относительно планов Гейдриха,  которые он связывал с моей персоной, однако какое‑то безошибочное чувство  говорило мне, что он в любом случае думает использовать меня в области  разведки.

После этого  Гейдрих неоднократно приглашал меня на свои «домашние» вечера, и всякий раз,  встречаясь с ним, я, как и в первый раз, поневоле размышлял об этом необычном и  притягивающем к себе человеке. Одной из его особых способностей, казалось, был  дар мгновенно распознавать личные, профессиональные и даже политические  слабости других людей, регистрировать их и в своей феноменальной памяти, и в  своей «картотеке», чтобы в нужный момент использовать их. Иногда это  происходило по прошествии ряда лет, в чем я имел случай убедиться за годы  службы. Пожалуй, правы были те, кто говорил, что эта тактика – ставить всех его  окружающих, от секретарши до министра, в зависимость от себя благодаря знанию  их слабостей – давала ему власть и силу. Не раз с видом доверительности сообщал  он собеседнику слухи, грозящие тому личными или политическими неприятностями.  Эти слухи он большей частью выдумывал сам, используя их лишь для того, чтобы  заставить своего собеседника выложить ему все, что Гейдрих хотел знать в своих  целях о его мнимом враге. В эту игру он вовлекал не только Гитлера, Гиммлера и  других партийных руководителей, но и своих подчиненных. Гиммлеру он умел  внушить мысли и планы, которые тот потом излагал перед фюрером как продукт  собственного творчества. При этом Гейдрих был достаточно ловок, чтобы подавать  Гиммлеру свои мысли в такой форме, которая должна была заставить Гиммлера поверить  в то, что это он сам, рейхсфюрер, является творцом этих идей. Знал Гейдрих  досконально и личную жизнь Гиммлера и Гитлера. Например, он до тонкостей  разбирался в диагнозах, которые врачи ставили Гитлеру.

Чем ближе я  узнавал этого человека, тем больше он казался мне похожим на хищного зверя –  всегда настороже, всегда чующий опасность, не доверяющий никому и ничему. К  тому же им владело ненасытное честолюбие знать больше, чем другие, стремление  всюду быть господином положения. Этой цели он подчинил все. Он полагался только  на свой незаурядный интеллект и свой хищный инстинкт, диктовавший ему самые  непредвиденные решения и от которого постоянно можно было ожидать беды. Чувство  дружбы было ему совершенно чуждо, иногда он мог быть грубым до жестокости. Тем  не менее, на своих регулярных музыкальных вечерах он охотно разыгрывал из себя  нежного супруга и отца семейства – ведь его начальник, рейхсфюрер СС Гиммлер,  ценил супружеские добродетели. Позднее, когда я приблизился к Гейдриху в  должностном отношении, он, бывало, звонил мне утром и говорил: «Сегодня вечером  я приглашаю вас. Но будьте в штатском». Тогда он перебирался со мной из  ресторана в ресторан, отводя душу в скабрезных разговорах, – его беспорядочная  половая жизнь была, пожалуй, единственной его слабостью, которую он не в силах  был скрыть. Иногда он внезапно ошеломлял проявлениями своей личной храбрости;  видимо, в нем жила тщеславная мысль отличиться на поле брани, чтобы заслужить  ордена и отличия. Порой он совершал на своем личном самолете, которым сам управлял,  довольно отважные полеты. Однажды ему пришлось сесть за линией русских войск.  Однако ему удалось прорваться к своим.

Портрет этого  человека, которого страшилось так много людей, был бы неполным, если не  рассказать о его прошлом, о котором он сам как‑то поведал мне: после первой  мировой войны Гейдрих поступил на службу в военно‑морской флот в качестве  кандидата на чин офицера, служил в звании морского кадета на крейсере «Берлин»,  которым командовал в свое время Канарис, впоследствии адмирал и шеф зарубежной разведки и контрразведки в  главном командовании вермахта. В своей военной карьере Гейдрих достиг чина  морского оберлейтенанта. После этого он из‑за своей беспутной жизни, в  особенности из‑за различных историй с женщинами, предстал перед офицерским судом чести, который заставил его  выйти в отставку из рядов военно‑морского флота. В 1931 году он оказался  выброшенным на улицу без средств к существованию. Через своих друзей, членов СС  из Гамбурга, он в конце концов связался с Гиммлером, руководителем охранных рядов Адольфа Гитлера, которые  в то время были пока лишь незначительным подразделением штурмовых отрядов – CA.  Что касается Гиммлера, то мне известно, что он снабдил молодого обер‑лейтенанта в  отставке писчей бумагой и авторучкой  и посадил его на целый день под замок, чтобы он составил организационный план  будущей партийной службы безопасности. Это было началом службы безопасности  НСДАП. По словам Гиммлера, у Гитлера были тогда все основания для того, чтобы  вооружить свое движение службой надзора, так как баварская полиция проявила  себя слишком хорошо осведомленной обо всех тайнах партийного руководства.  Гейдриху вскоре удалось обнаружить изменника. Им оказался «старый борец»,  советник баварской уголовной полиции некто М. В соответствии со своей тактикой,  Гейдрих сумел убедить Гиммлера в том, что было бы разумнее пощадить предателя,  чтобы в будущем иметь возможность использовать его как послушное орудие.  Партайгеноссе М. , под давлением Гейдриха, резко изменил курс и впоследствии  информировал партийное руководство обо всем, что происходило в политической  полиции Баварии. Благодаря этому успеху молодой Гейдрих получил доступ к  непосредственному окружению идущего в гору рейхефюрера СС Гиммлера.
« Последнее редактирование: 04 Сентябрь 2011, 00:39:24 от W.Schellenberg »
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #5 : 04 Сентябрь 2011, 00:41:34 »

Работая с  Гейдрихом, я не забывал о своей основной цели – работе в зарубежной  разведывательной службе. В конце 1937 года я совершил длительную поездку за  границу, во время которой объехал всю Западную Европу. Это позволило мне  выполнить в соответствии с полученными указаниями поручения информационного  характера, данные мне с целью проверить мои способности в разведывательной  службе.

После моего  возвращения я продолжил лихорадочную работу в главном управлении СД. Наступил  январь 1938 года. Телефоны и телеграфные аппараты центрального управления  трезвонили непрерывно. Тот, кто понимал суть приказов свыше и сообщений извне,  знал, что предстоит присоединение Австрии – один из пунктов внешнеполитической  программы Гитлера. По донесениям наших информаторов мы тщательно изучали  реакцию Италии на это событие. Сообщения из Рима полностью шли через мой отдел;  я должен был их редактировать для предоставления Гитлеру. Реакция Муссолини  была довольно недоброжелательной (он предупредил о предстоящих событиях  федерального канцлера Австрии Шушнига и на всякий случай придвинул несколько  дивизий к северной границе Италии). Наоборот, сообщения от наших агентов в  Англии успокаивали. Лорд Галифакс, казалось, занял положительную позицию в этом  вопросе.

В это время по  Берлину распространились слухи о том, что имперский военный министр генерал‑фельдмаршал  фон Бломберг должен оставить свой пост из‑за прошлого своей жены, а  главнокомандующий сухопутными войсками генерал‑полковник Фрайхерр фон Фрич  предстанет перед судом по обвинению в гомосексуализме. Поговаривали, что Гейдрих, видимо, приложил к этому руку.

С подоплекой  этих скандальных историй мне удалось познакомиться лишь позднее, прочитав  выдержку из одного документа и побеседовав с шефом государственной полиции  Мюллером. Как мне стало известно, сначала Гейдрих не собирался смещать Фрича  при помощи вышеуказанного обвинения. Инициатива исходила от «старого борца»,  криминальрата баварской полиции М. , который всеми правдами и неправдами,  стараясь обратить на себя внимание Гейдриха, сообщил ему историю о  гомосексуализме. Гейдрих не позаботился тщательно проверить обвинительный  материал и вначале не знал, что Фрича просто перепутали с другим человеком,  носившим такую же фамилию. М. , опираясь на свои данные, действовал слишком  торопливо и непродуманно, в результате чего фамилию генерал‑полковника  фон Фрича спутали с фамилией некоего ротмистра фон Фрича. Когда Гейдрих  одумался, документы уже лежали на столе Гитлера, и теперь уж Гейдрих – какие бы  причины он не имел для этого – поддерживал тяжкое обвинение против генералполковника. Суд чести вермахта под  председательством Геринга очень быстро доказал несостоятельность обвинения и  реабилитировал фон Фрича, однако Гитлер все же решил дать ему отставку и  назначить на его пост генерала фон Браухича, который пришелся ему больше по  душе.

Между Гейдрихом  и Герингом еще во время процесса произошло серьезное столкновение, так что даже  Гиммлер ожидал резкой реакции генералитета. Здесь я случайно стал свидетелем  одной из причуд Гиммлера, связанной с оккультными науками, в которую он вовлек  руководящих работников СС. Во время процесса против Фрича он собрал в одной из  комнат, расположенной неподалеку от зала суда, около двенадцати своих самых  доверенных сотрудников и приказал им, собрав всю свою волю, произвести сеанс  внушения, чтобы повлиять на обвиняемого генерал‑полковника. Гиммлер был  убежден, что под таким воздействием обвиняемый начнет говорить правду и  признается, только ли о недоразумении с фамилиями идет здесь речь, или нет. Как  раз в этот момент я по ошибке зашел в помещение, где происходила эта странная процедура и был  немало поражен видом усевшихся в кружок погруженных в глубокую задумчивость  высокопоставленных сотрудников СС. Этот странный эпизод станет понятным, если  вспомнить о присущей характеру Гиммлера склонности к мистике.

У Гиммлера было  лучшее и крупнейшее собрание книг об ордене иезуитов. Годами он изучал по ночам  эту обширную литературу. Поэтому организацию СС он построил по принципам ордена  иезуитов. При этом он опирался на устав ордена и труды Игнатия Лойолы: высшим  законом было абсолютное послушание, беспрекословное выполнение любого приказа.  Сам Гиммлер как рейхсфюрер СС был генералом ордена. Структура руководства  походила на иерархическую систему католической церкви. Близ Падерборна в  Вестфалии он приказал построить средневековый замок, получивший название  Вевельсбург – он был своего рода эсэсовским монастырем, в котором раз в год  генерал ордена проводил заседание тайной консистории. Здесь должны были все,  кто принадлежал к высшему руководству ордена, упражнять свой дух в искусстве сосредоточения.  В большом зале для собраний у каждого члена было свое кресло с вделанной в  спинку серебряной пластинкой, на которой было выгравировано имя владельца.

В известной мере  склонность Гиммлера к мистике коренится в его отношении к католической церкви,  которое можно было бы назвать «любовью‑ненавистью», а с другой стороны на него оказало  влияние суровое воспитание, проникнутое строго католическим духом, полученное  им от отца, педагогические методы которого заставили молодого Генриха искать убежище в безответственной  романтике. Все больше и больше погружался он в идеализированный мир  старонемецкой героики – в мир Зигфрида, Хагена, Дитриха Бернского – и в мир  рыцарского средневековья, осиянный блеском Священной Римской империи германской  нации. Однако эти духовные устремления юноши не были подкреплены необходимым  систематизированным школьным образованием.

Гиммлер родился  в 1900 году. Его мать была дочерью торговца овощами из Савойи, а отец  воспитателем при дворе одного баварского князя. Хотя Гиммлер получил от  родителей строго католическое воспитание (его крестным отцом был архиепископ  Бамбергский), из ненависти к отцу он довольно рано отдалился от церкви. Однако  он отважился порвать с церковью только после смерти отца. Первоначально Гиммлер  готовился стать агрономом, но затем он выбрал карьеру офицера и в годы первой  мировой войны получил чин прапорщика. После войны он снова вернулся к сельскому  хозяйству. Отец подыскивал сыну вакантные места в семьях ревностных католиков‑крестьян. В  конце концов Гиммлер сдал  своего рода экзамен на агронома. Будучи, однако, физически слишком слабым,  чтобы занять должность управляющего поместьем, он окунулся в суматоху  послевоенного Мюнхена, вступил в организацию «Военное знамя империи», принял  участие в гитлеровском путче 9 ноября 1923 года, что позволило ему вступить в  тесный контакт с самим Гитлером. Со временем Гиммлер стал секретарем Грегора  Штрассера, а в 1926 году возглавил охранные отряды (СС), личную гвардию  Гитлера.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #6 : 04 Сентябрь 2011, 00:42:54 »

Еще до конца  суда над Фричем меня вызвал Гейдрих. Он приказал иметь при себе пистолет и  патроны. Как я понял позднее, вечером этого дня он опасался решительных  действий военных против политического руководства. Из предосторожности он  приказал принять соответствующие меры безопасности. Когда я предстал перед ним  в «боевой готовности», он, к моему удивлению, всего‑навсего пригласил меня  поужинать с ним в казино его служебного здания. По пути он неожиданно спросил  меня: «Вы ведь всегда были отличным стрелком из пистолета, не так ли?» Я ответил утвердительно, однако воздержался  от каких‑либо  расспросов, так как заметил, как сильно он нервничал. Молча сидели мы за столом  друг против друга. После ужина он попросил принести ему несколько таблеток  аспирина и сказал, взглянув на часы: «Если в Потсдаме не выступят в ближайшие полчаса, можно считать, что  опасность миновала». Опасность в самом деле миновала. В час ночи мы расстались.  В дверях ко мне обратился адъютант Гейдриха, указав головой в направлении  Потсдама: «Духу у них не хватило».

Дело Фрича  заметно ухудшило отношение Гиммлера к Гейдриху. Гиммлер вообще был раздражен  всей этой историей, поэтому Гейдрих поставил на карту все, чтобы восстановить  свою репутацию. Однажды он сказал мне, как бы между прочим, что пришло время  получать во всех отношениях более ценную информацию, в том числе больше  узнавать и о «сильных мира сего», а также о зарубежных гостях. Он сказал, что  задумал оборудовать в одном из фешенебельных кварталов Берлина изысканный  ресторан с красивыми женщинами для избранной публики. В такой атмосфере, по  мнению Гейдриха, человек легче, чем где бы то ни было, выбалтывает вещи, из  которых тайная служба может почерпнуть много ценного. С Гиммлером он уже  говорил об этом и теперь поручает мне устроить такой «салон».

Этот неожиданный  приказ обескуражил меня, однако я знал, что Гейдрих не выносил, когда в ответ  на его планы сразу же начинали задавать вопросы, не говоря уж о возражениях.  Поэтому я приступил к делу, арендовав через подставное лицо соответствующее  здание. Перестройку и отделку его поручили лучшим архитекторам. После этого за  дело взялись технические специалисты: двойные стены, современная подслушивающая  аппаратура и автоматическая передача информации на расстоянии позволяли  фиксировать каждое слово, произнесенное в этом «салоне» и передавать его в  центральное управление. Технической стороной дела ведали надежные сотрудники  службы безопасности, а весь персонал «салона» – от уборщиц до кельнера –  состоял из тайных агентов.

После этой  подготовительной работы возникла проблема «красивых женщин», решить которую,  как мне казалось, было не в моих силах. Здесь меня сменил Артур Небе, шеф  уголовной полиции. Из крупных городов Европы были приглашены дамы полусвета, а  кроме того, высказали готовность предоставить свои услуги и дамы из так  называемого «хорошего общества». Гейдрих дал этому заведению название «салон  Китти».

И «салон Китти»  давал нам великолепную информацию. Ценной добычей, попавшейся в наши сети, был,  между прочим, министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп; он появлялся там  довольно часто, не подозревая, кто ему устроил такое удовольствие. Среди  иностранных посетителей одним из наиболее интересных клиентов оказался  тогдашний министр иностранных дел Италии граф Чиано, который, находясь в это  время с визитом в Берлине, широко «гулял» в «салоне Китти» со своим  дипломатическим персоналом.

Зная привычки  Гейдриха, я не удивлялся, что и он время от времени появлялся в этом интимном  заведении «в инспекционных целях», как он это называл. Предварительно он  настоятельно приказывал мне позаботиться об отключении всей технической  аппаратуры. После одной из таких «инспекций» он вызвал меня к себе и упрекнул в  том, что я не выполнил его распоряжения выключить аппаратуру, на что он уже  пожаловался Гиммлеру. Рейхсминистр якобы крайне недоволен и требует от меня  объяснительную записку. Я сразу же почувствовал, что Гейдрих затеял против меня  интригу. Поводом для этого могло послужить его подозрение о моих недозволенных  связях с его женой. Мое объяснение, что в тот вечер из‑за смены электрических кабелей аппаратуру нельзя было  отключить, он не захотел принять, тогда как Гиммлер сразу же удовлетворился им.  Этот случай был для меня серьезным предупреждением о том, что и мне следует  впредь остерегаться Гейдриха.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #7 : 04 Сентябрь 2011, 00:48:56 »

ДЕЛО  ТУХАЧЕВСКОГО

Помещик Янке –  Рейхсвер и Красная Армия – Германия нелегально вооружается – План Гофмана‑Рехберга –  Изучение архивов вермахта – Тухачевского бросают на произвол судьбы.





Я вновь возвращаюсь в начало 1937 года. В то  время я должен был подготовить для Гейдриха реферат о связях между Красной  Армией и командованием германских сухопутных сил. Инициатором такого задания  был померанский помещик Янке. До этого я очень поверхностно знал его и не  подозревал, что он уже много лет является одной из руководящих фигур немецкой  тайной службы. Позднее я получил возможность узнать его поближе и в ходе своей  служебной деятельности перелистать горы материалов об этом интересном человеке.

Перед первой  мировой войной Янке переехал в Северную Америку, вел там в течение многих лет  «кочевой» образ жизни, разъезжая по стране, и в конце концов стал сотрудником  американской полиции, ведающей делами иммигрантов. Эта профессия свела его с  китайцами из азиатского квартала Сан‑Франциско, с которыми он начал вести особые дела.  Китайцы, все еще придерживающиеся своих религиозных воззрений, пытались любой ценой отправлять на родину  трупы соотечественников, умерших на чужбине. Американские власти, однако,  запретили перевозки трупов в Китай из соображений гигиены. Тут‑то Янке и  пришла в голову мысль изготовлять цинковые гробы, в которые можно было бы герметически упаковать деревянные  гробы. Их без всяких затруднений как обычные «товары» отправляли в Гонконг и  Шанхай. За каждый цинковый ящик Янке получал не меньше тысячи долларов. Вскоре  он стал богатым человеком. Но особенно пригодилось ему впоследствии в его  разведывательной деятельности дополнительное вознаграждение, которое Янке  получил от китайцев за помощь. За свои «заслуги» он был введен в общество семьи  великого Сун Ятсена в соответствии с древним торжественным ритуалом; отсюда он  устанавливал отлично налаженные связи с Восточной Азией, о которых я еще  сообщу, освещая события второй мировой войны.

Во время первой  мировой войны Янке, являясь сотрудником немецкой разведки, «организовывал»  крупные забастовки американских докеров и грузчиков в атлантических портах США.  Вернувшись в Германию, он стал советником по вопросам разведки у Рудольфа  Гесса, не опасаясь открыто высказывать свое мнение и перед Гессом, и перед  Гитлером. «Есть только один человек», сказал он мне однажды, «которого я боюсь.  Это Гейдрих. Он опаснее дикой кошки».

Когда я  представил Гейдриху собранный мной материал об отношениях бывшего рейхсвера  (численностью в 100 тыс. чел.) и германского вермахта с Красной Армией, я еще  не подозревал о последствиях, к которым приведет это событие. И только спустя  некоторое время шоры упали с моих глаз. Это произошло в июне 1937 года.  Агентство ТАСС сообщило, что заместитель наркома обороны маршал Тухачевский  предстал перед военным судом и по требованию генерального прокурора Андрея  Вышинского приговорен вместе с восемью другими обвиняемыми к смертной казни.  Приговор был приведен в исполнение вечером того же дня. Обвинение гласило:  измена родине в результате связей с военными кругами одного государства,  враждебного СССР.

Сообщение об  этом приговоре принадлежит к наиболее интересным страницам одной из самых  загадочных глав истории последних десятилетий, подлинная подоплека которой, как  мне кажется, до сих пор не освещена достаточно ясно. И в советской России, и в  национал‑социалистской  Германии прилагалось немало  усилий, чтобы окутать дело Тухачевского тайной. Я попытаюсь, опираясь на  прошедшие через мои руки документы и на основе событий, очевидцем и участником  которых я был сам, внести свой вклад в выяснение этого дела. Для этого мне  представляется необходимым бросить взгляд на предыдущее развитие отношений  между германской и советской армиями.

Как  свидетельствуют изученные мною документы, первые контакты с Красной Армией –  после того, как 16 апреля 1922 года в Рапалло был подписан договор между  Германией и Россией – были установлены в 1923 году под руководством тогдашнего  министра обороны Гесслера и продолжены генерал‑полковником Сектом. При помощи  этих связей германское командование хотело предоставить немецким офицерам  сухопутных войск, насчитывавших  всего сто тысяч человек, возможность научиться на русских полигонах владеть  современными видами оружия (самолетами и танками), которые по Версальскому  договору рейхсверу запрещалось иметь. В свою очередь, немецкий генеральный штаб  знакомил русскую армию со своим опытом в области тактики и стратегии. Позднее  сотрудничество распространилось и на вооружения, в результате чего немцы, в  обмен на патенты, которые они предоставили в распоряжение Красной Армии, получили  разрешение на строительство авиационных и прочих оборонных заводов на  территории России. Так, например, фирма «Юнкерс» основала свои филиалы в Филях  и в Самаре. Рейхсвер создал тогда «Общество развития промышленных предприятий»,  через которое все военные заводы получали дотацию государства. Это нелегальное  вооружение Германии в России шло рука об руку с формированием так называемого  «Черного рейхсвера» в Германии.

Политика России  при Ленине, направленная на заключение таких сделок, была проникнута духом  Таурогенского договора – события в прусской истории, произошедшего зимой 1812‑1813 гг. ,  когда генерал Йорк вопреки воле прусского короля заключил с русской армией  договор против Наполеона, подписанный в Таурогене (деревушка на границе  Восточной Пруссии). При этом русские отнюдь не отказывались от своих коммунистический целей. Карл  Радек определил цели пакта между германским национализмом и русским коммунизмом  таким девизом: борьба против Версаля и против наступления капитала.

После Секта  сотрудничество с Красной Армией продолжил его преемник генерал Хайе, а позднее  генералы Хаммерштейн и фон Шляйхер, а в России ту же линию проводил Сталин,  сменивший Ленина. Когда в Германии к власти пришли национал‑социалисты,  руководство германской  компартии получило из Москвы указания считать врагом № 1 не НСДАП и тем самым  командование вермахта, а социал‑демократическую партию. В политическом руководстве НСДАП Сталин видел  тогда своего рода попутчика в достижении собственных революционно‑коммунистических целей в Европе, причем он  рассчитывал, что в один прекрасный день Гитлер обратит свое оружие против  буржуазии Запада, борьба с которой должна истощить его силы.
« Последнее редактирование: 04 Сентябрь 2011, 09:44:44 от W.Schellenberg »
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #8 : 04 Сентябрь 2011, 09:47:42 »

(То, что генерал  фон Шляйхер хотел продолжать поддерживать сложившиеся хорошие отношения с  Россией, не подлежит сомнению. Однако в конце концов не кто иной, как он,  будучи канцлером, передал фюреру национал‑социалистов Гитлеру не менее 42  миллионов рейхсмарок. Эту цифру мне сообщил по секрету личный советник Гитлера  по вопросам экономики  государственный секретарь В. Кепплер. Парадоксальное и роковое явление –  Шляйхер финансировал злейшего врага и будущего противника России во время  второй мировой войны!)

Против  прорусской ориентации с самого начала выступила часть представителей немецкой  промышленности, и прежде всего крупный промышленник Арнольд Рехберг. Некогда он  был политическим советником генерала Гофмана, который в1916го‑ду (так в  тексте. – Прим перев.)  возглавлял  германскую делегацию на мирных переговорах в Брест‑Литовске и позднее содействовал развитию тесного  политического и экономического сотрудничества с Западом.

Сразу же после  окончания первой мировой войны Рехберг разработал план объединения  политических, промышленных и военных интересов Великобритании, Франции и  Германии с целью создания единого фронта против большевистской угрозы с  Востока. Рехбергу удалось склонить на свою сторону генерала Людендорфа. Вместе  с ним и генералом Гофманом он начал зондировать почву на Западе. Ему удалось  завязать контакты с руководящими политическими деятелями Англии и Франции.  Среди них был английский генерал Малькольм и француз генерал Ноллер, глава  французской контрольной комиссии. Эти и другие выдающиеся деятели высказали  готовность поддержать политику Гофмана и Рехберга. Причина неудачи этого плана  заключалась в том, что правительства указанных стран в недостаточной степени  оценили опасность большевистской угрозы.

Более  благоприятные шансы возникли в области промышленности. В 1926 году был заключен  союз между французской и немецкой калийной промышленностью. Позже представители  немецкой, французской, бельгийской и люксембургской тяжелой промышленности  образовали «Международное объединение сырьевых материалов». С 1929 года к нему  присоединились и английские предприятия.

Как и следовало  предвидеть, создание столь крупных промышленных объединений не осталось без  далеко идущих политических и военных последствий. Контакт с Пуанкаре Рехберг  установил через французского маршала Фоша. Рехберг позднее рассказал мне об  этом: Фош в то время был непримиримым врагом Германии, однако учитывая  большевистскую опасность, серьезность которой он хорошо понимал, он высказался  за преодоление старых противоречий между европейскими народами и за  промышленное сотрудничество путем развития военного сотрудничества.

Фон и Рехберг  разработали совместный план, согласно которому численность французской и  немецкой армий устанавливалась в соотношении 5:3, создавалось единое верховное  командование, и в каждый немецкий штаб от дивизии и выше включался один  французский офицер. Осуществлением такого проекта хотели привлечь к участию в  союзе Англию. Одновременно обсуждался договор между Францией, Англией и  Германией, посредством которого военно‑морские силы и флоты трех стран находились бы под  взаимным контролем. Оказалось однако,  что сторонники прорусской политики в рейхсвере не желали отказываться от  установленных отношений с Красной Армией в пользу западной ориентации.  Осуществить такой курс против воли рейхсвера было при тогдашнем положении дел  невозможно.

Погруженный в  эти заботы, в 1927 году умер генерал Гофман; причина его смерти осталась  невыясненной. Он никогда не делал тайны из того, что, по его убеждению,  победить русский большевизм можно только в результате военного вторжения  Германии в Россию по меньшей мере вплоть до Урала. Правда, он был убежден в  том, что у одной Германии не хватит сил для такого вторжения, если ей не будет  гарантирована военная поддержка Франции, Англии и Соединенных Штатов.

Генерал  Людендорф еще до этого отошел от Гофмана. Он перестал верить в реальность плана  Рехберга и Гофмана, после того, как послы Лоран (Франция), лорд Д. Эбернон  (Англия) и Хьютон (США), на продолжительных переговорах в Берлине в принципе  одобрившие эту идею, не получили от своих правительств соответствующих  полномочий.

В отличие от  Людендорфа Арнольд Рехберг никогда не отказывался от своего плана. В 1939 году  он передал через меня Гитлеру обширный меморандум, в котором освещал  историческое развитие отношений Германии с Востоком и Западом и без обиняков  предупреждал об опасности большевизма. Это было как раз в то время, когда  должен был быть подписан германо‑советский договор о ненападении. Во время чтения  этой записки на Гитлера напал один из его обычных припадков бешенства и он  приказал Гейдриху немедленно арестовать Рехберга. Через некоторое время мне удалось освободить этого  мужественного германского промышленника. В 1940 году, когда Гитлер вел  переговоры с маршалом Петэном в Монтуаре, Рехберг вручил новый меморандум, в  котором давал рекомендации и предложения относительно обращения с вишистской  Францией. О реакции Гитлера свидетельствовал новый арест Рехберга. Через  некоторое время мне и на этот раз удалось вызволить его из заключения. После  покушения на Гитлера 20 июля 1944 года Кальтербруннер (сменивший с 1943 года  Гейдриха) и шеф государственной полиции Мюллер вновь заключили его под стражу.  Закулисным руководителем этой акции был шеф партийной канцелярии рейхсляйтер  Мартин Борман, а также полковник в отставке Николаи [1]. Рехберг в качестве  почетного пленника был помещен в отель «Дреезен», где его содержали вместе с  интернированными французскими генералами и политическими деятелями (среди них  была и сестра генерала де Голля) до самого конца войны.

Однако теперь  мне хотелось бы вернуться к делу Тухачевского, происходившему на фоне следующих  исторических событий.

Гейдрих получил  от проживавшего в Париже белогвардейского генерала, некоего Скоблина, сообщение  о том, что советский генерал Тухачевский во взаимодействии с германским  генеральным штабом планирует свержение Сталина. Правда, Скоблин не смог  представить документальных доказательств участия германского генералитета в  плане переворота, однако Гейдрих усмотрел в его сообщении столь ценную  информацию, что счел целесообразным принять фиктивное обвинение командования  германского вермахта, поскольку использование этого материала позволило бы  приостановить растущую угрозу со стороны Красной Армии, превосходящей по своей  мощи германскую армию. Упомянутый мной Янке предостерегал Гейдриха от поспешных  выводов. Он высказал большие сомнения в подлинности информации Скоблина. По его  мнению, Скоблин вполне мог играть двойную роль по заданию русской разведки. Он  считал даже, что вся эта история инспирирована. В любом случае необходимо было  учитывать возможность того, что Скоблин передал нам планы переворота,  вынашиваемые якобы Тухачевским, только по поручению Сталина. При это Янке  полагал, что Сталин при помощи этой акции намеревается побудить Гейдриха,  правильно оценивая его характер и взгляды, нанести удар командованию вермахта,  и в то же время уничтожить генеральскую «фронду», возглавляемую Тухачевским,  которая стала для него обузой: из соображений внутрипартийной политики Сталин,  по мнению Янке, желал, чтобы повод к устранению Тухачевского и его окружения  исходил не от него самого, а из‑за границы. Свое недоверие Янке обосновывал на сведениях, получаемых  им от японской разведки, с которой он поддерживал постоянные связи, а также на  том обстоятельстве, что жена Скоблина, Надежда Плевицкая, бывшая «звезда»  Петербургской придворной оперы,  была агентом ГПУ (советская тайная государственная полиция).
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #9 : 04 Сентябрь 2011, 09:51:15 »

Гейдрих не  только отверг предостережение Янке, но и счел его орудием военных,  действовавшим беспрекословно в их интересах, конфисковал все его материалы и  подверг трехмесячному домашнему аресту. (Только в 1941 году мне удалось  примирить Янке и Гейдриха.)

Тем временем  информация Скоблина была передана Гитлеру. Он стал теперь перед трудной  проблемой, которую необходимо было решить. Если бы он высказался в пользу  Тухачевского, советской власти, может быть, пришел бы конец, однако неудача  вовлекла бы Германию в преждевременную войну С другой стороны, разоблачение  Тухачевского только укрепило бы власть Сталина, Гитлер решил вопрос не в пользу  Тухачевского. Что его побудило принять такое решение, осталось неизвестным ни  Гейдриху, ни мне. Вероятно, он считал, что ослабление Красной Армии в  результате «децимации» советского военного командования на определенное время  обеспечит его тыл в борьбе с Западом.

В соответствии  со строгим распоряжением Гитлера дело Тухачевского надлежало держать в тайне от  немецкого командования, чтобы заранее не предупредить маршала о грозящей ему  опасности. В силу этого должна была и впредь поддерживаться версия о тайных  связях Тухачевского с командованием вермахта; его как предателя необходимо было  выдать Сталину. Поскольку не существовало письменных доказательств таких тайных  сношений в целях заговора, по приказу Гитлера (а не Гейдриха) были произведены  налеты на архив вермахта и на служебное помещение военной разведки. К группам  захвата шеф уголовной полиции Генрих Небе прикомандировал специалистов из  соответствующего отдела своего ведомства. На самом деле, были обнаружены кое‑какие  подлинные документы о сотрудничестве немецкого вермахта с Красной Армией. Чтобы  замести следы ночного  вторжения, на месте взлома зажгли бумагу, а когда команды покинули здание, в  целях дезинформации была дана пожарная тревога.

Теперь  полученный материал следовало надлежащим образом обработать. Для этого не  потребовалось производить грубых фальсификаций, как это утверждали позже;  достаточно было лишь ликвидировать «пробелы» в беспорядочно собранных воедино  документах. Уже через четыре дня Гиммлер смог предъявить Гитлеру объемистую  кипу материалов. После тщательного изучения усовершенствованный таким образом  «материал о Тухачевском» следовало передать чехословацкому генеральному штабу,  поддерживавшему тесные связи с советским партийным руководством. Однако позже  Гейдрих избрал еще более надежный путь. Один из его наиболее доверенных людей,  штандартенфюрер СС, был послан в Прагу, чтобы там установить контакты с одним  из близких друзей тогдашнего президента Чехословакии Бенеша. Опираясь на  полученную информацию, Бенеш написал личное письмо Сталину. Вскоре после этого  через президента Бенеша пришел ответ из России с предложением связаться с одним  из сотрудников русского посольства в Берлине. Так мы и сделали. Сотрудник  посольства тотчас же вылетел в Москву и возвратился с доверенным лицом Сталина,  снабженным специальными документами, подписанными шефом ГПУ Ежовым. Ко всеобщему  изумлению, Сталин предложил деньги за материалы о «заговоре». Ни Гитлер, ни  Гиммлер, ни Гейдрих не рассчитывали на вознаграждение. Гейдрих потребовал три  миллиона золотых рублей – чтобы, как он считал, сохранить «лицо» перед  русскими. По мере получения материалов он бегло просматривал их, и специальный  эмиссар Сталина выплачивал установленную сумму. Это было в середине мая 1937  года.

4 июня  Тухачевский после неудачной попытки самоубийства был арестован и против него по  личному приказу Сталина был начат закрытый процесс. Как сообщило ТАСС,  Тухачевский и остальные подсудимые во всем сознались. Через несколько часов  после оглашения приговора состоялась казнь. Расстрелом командовал по приказу  Сталина маршал Блюхер, впоследствии сам павший жертвой очередной чистки.

Часть «иудиных  денег» я приказал пустить под нож, после того, как несколько немецких агентов  были арестованы ГПУ, когда они расплачивались этими купюрами. Сталин произвел  выплату крупными банкнотами, все номера которых были зарегистрированы ГПУ.

Дело  Тухачевского явилось первым нелегальным прологом будущего альянса Сталина с  Гитлером, который после подписания договора о ненападении 23 августа 1939 года  стал событием мирового значения.

________________________________________________________________

[1] Полковник  Николаи во время первой мировой войны был шефом немецкой военной разведки. По  его инициативе Людендорф согласился с планом проезда Ленина из Швейцарии в  Россию в пломбированном вагоне. Имевшиеся в моем распоряжении документы  позволили досконально изучить контакты, которые Николаи непрерывно поддерживал  с Россией как при Ленине, так и при Сталине вплоть до подписания германо‑советского  договора о ненападении в 1939 году.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #10 : 04 Сентябрь 2011, 10:00:33 »

ПРИСОЕДИНЕНИЕ  АВСТРИИ И РАЗГРОМ ЧЕХОСЛОВАКИИ

Подготовка к  «аншлюссу» – Вступление в Вену – Гитлер посещает Италию – Конрад Генлейн –  Иозеф Тисо – Драматические переговоры с Гахой – Вступление в Прагу – Большой  погром 10 ноября 1938г.





1938 год – год приближающейся тотальной  мобилизации – добавил мне работы – к этому времени я имел звание  оберрегирунгсрата и оберштурмфюрера СС. В соответствии со своими служебными  обязанностями я уже в первые месяцы этого года должен был обобщать все разведывательные  сообщения о позиции Италии и соответствующим образом обрабатывать их для  представления Гитлеру. Речь шла об «аншлюссе» [1] Aвстрии, приближение которого  становилось все более отчетливым. Крайне необходимо было тщательно изучить  также настроения и вероятную реакцию западных держав, прежде всего, Англии.  Гитлер лично с большим вниманием следил за сообщениями одного нашего  высококвалифицированного доверенного лица в Англии, которые он скрупулезно  сравнивал с информацией германского посла в Лондоне Иоахима фон Риббентропа.  Необходимо было, в частности, подробно прокомментировать отставку тогдашнего  министра иностранных дел Англии Антони Идена и позицию его преемника лорда  Галифакса. Как уже говорилось, были основания полагать, что лорд Галифакс не окажет  серьезного сопротивления в австрийском вопросе – это обстоятельство оказало  определенное влияние на решения Гитлера.

Наша  разведывательная работа в Австрии была не особенно трудной. Информация  поступала к нам таким широким потоком, что мы буквально были завалены  материалом. Мы получали сведения отовсюду – из политических, промышленных и  военных кругов. Кроме того, бесчисленное множество национал‑социалистов,  бежавших из Австрии, помогало нам установить необходимые контакты.

Невыполнение  известных обещаний, данных австрийским бундесканцлером Куртом фон Шушнигом  Гитлеру на совещании 12 февраля 1938 года в Оберзальцберге, дало германскому  правительству повод форсировать присоединение. Шушниг согласился не прибегать к  мерам, направленным против национал‑социалистов. Но когда он вскоре после этого – 10  марта 1938 года – объявил о проведении национального референдума, назначив его  на 13 марта 1938 года, без участия в нем национал‑социалистов, Гитлер не мог  больше бездействовать.  Стремясь предупредить вторжение германского вермахта в Австрию, Шушниг II марта  1938 года пошел на уступки. После этого австрийский адвокат, вождь национал‑социалистского  движения в Австрии Зейсс‑Инкварт взял на себя руководство правительством.

В ночь на 12  марта 1938 года Гитлер отдал вермахту приказ о выступлении. Было бы  преувеличением, употребляя слово «вермахт» [2] говорить о подлинной военной  мощи Германии – в действительности, силы, которыми она располагала, были  слишком слабыми для серьезных военных действий. Счастье Гитлера в том, что  немецкие солдаты встретили в Австрии не сопротивление, а восторженный энтузиазм  населения. Австрийский поход – как и через несколько лет поход в Венгрию –  превратился в осыпаемое цветами праздничное шествие.

Вечером 12 марта  1938 года я получил приказ вместе с Гиммлером вылететь в Вену. Нас сопровождали  части роты СС и члены так называемого «австрийского легиона», сформированного в  Германии. Мы вылетели с берлинского аэродрома Темпельхоф в середине ночи на  двух самолетах. Машины были перегружены до отказа. Гиммлер, беседуя со мной,  оперся спиной о заднюю входную дверцу самолета – и тут я заметил, что  предохранительный рычаг не был поднят. В любое мгновение дверь под напором тела  могла открыться. Я не забуду гнева, изменившего лицо Гиммлера, когда я схватил  его за пуговицы его серой походной шинели и оттащил от двери. Узнав об  опасности, угрожавшей ему, он сказал примирительно: «При случае я возьму  реванш!»

В Вене нас  встретил государственный секретарь Кепплер, которому было поручено подготовить  вместе с будущим рейхештатгальтером и рейхсминистром Зейсс‑Инквартом  политическую форму «аншлюсса». На основе его подробного доклада о политическом  положении, ранним утром 13 марта 1938 года «аншлюсе» получил официальное утверждение. Утром того же дня правительство  Зейсс‑Инкварта уже  приняло соответствующие решения. Парламент гудел как пчелиный улей. Заседание  шло за заседанием. А в кулуарах уже полным ходом шел дележ вакансий в  правительственном аппарате. На огромной площади перед зданием правительства собрались тысячи людей.  Обязанности по поддержанию порядка взяли на себя австрийские отряды штурмовиков  и эсэсовцев. Тем временем президент Миклас и министр полиции Скубель, почти не  замеченные толпой, покинули здание правительства.

Сначала мне  почти нечего было делать. Мимоходом меня заметил Эрнст Кальтербруннер, бывший  тогда фюрером австрийских СС, а после «аншлюсса» назначенный государственным  секретарем государственной безопасности, отнесшийся очень серьезно к своему  новому назначению. Я должен был сопровождать его на Терезиен‑гассе, где  он выступил перед высшим руководством австрийского министерства полиции с  напыщенной речью. Тем временем в дело вступил и Гейдрих, давший мне следующие  задания.

Арестовать  министра полиции Скубеля и завладеть бумагами и документами тогдашнего  руководителя статистического отдела, «абвера» австрийского генерального штаба,  полковника Ронге.

Первый приказ я  выполнил с большой неохотой, так как не испытывал к Скубелю ни малейшей  антипатии. Позднее я приложил усилия к его освобождению и добился того, что ему  позволили жить в Касселе как частному лицу и дали приличную пенсию.

При просмотре  документов полковника Ронге мы не встретили никаких затруднений; однако для  получения интересных результатов пришлось прибегнуть к помощи дешифровщиков.

Несколькими  неделями позже мне поручили изучить все материалы процесса 1934 года против  убийц федерального канцлера Австрии Энгельберта Дольфуса. Эти дела получили в  Верховном федеральном суде Австрии название «Процесс против Хольцвебера, Планетта  и других по обвинению в убийстве». Из протоколов суда мне стало видно, что в  деле содержатся крайне противоречивые высказывания как со стороны свидетелей  обвинения и защиты, так и со стороны самих обвиняемых. Приговор был вынесен  большей частью на основе косвенных улик. Изучив материалы дела, я пришел в то  же время к убеждению, что обвиняемые на самом деле были виновны в убийстве  Дольфуса. Однако из документов не следовало, что план убийства разрабатывался  рейхом; это преступление было совершено по собственной инициативе австрийскими  национал‑социалистами.

Во время  пребывания Гитлера в Вене мне поручили в течение двенадцати часов взять на себя  руководство по обеспечению мер для его безопасности. Это задание было очень  трудно выполнить, так как Гитлер во время своих поездок по городу постоянно был  окружен многотысячной ликующей толпой. Как на зло, как раз в это время  произошел случай, немало взволновавший меня: в моем служебном помещении на  карте города отмечались места, где Гитлер проезжал в данный момент – об этом  нам сообщали по телефону. В середине дня нам внезапно позвонили из 8‑го  полицейского участка и  сообщили, что у моста, по которому через несколько минут проследует Гитлер,  арестованы три подозрительных человека. Они уже признались, что собирались  поджечь заложенную под мост взрывчатку. От меня ждали указаний, не следует ли  изменить направление маршрута Гитлера. Поскольку я знал характер Гитлера,  которого любые изменения утвержденной программы раздражали, и так как в то же  время я брал на себя слишком большую ответственность, если бы не придал  значения такому предупреждению, я молниеносно подсчитал, сколько времени  потребуется мне, чтобы добраться до указанного места. До прибытия Гитлера туда  оставалось около восьми минут. Через четыре минуты я уже был у моста и осмотрел  взрывчатку, которая еще не была обезврежена. Хотя это было очень рискованным  решением – вполне могло случиться так, что взрывное устройство уже приведено в  действие из какого‑нибудь отдаленного места – я решил все же не изменять программу  поездки Гитлера. С гнетущим чувством я смотрел, как Гитлер проезжает по мосту,  и облегченно вздохнул, когда  увидел, что кортеж проехал. До окончания моего дежурства мне еще раз пришлось  поволноваться. Один австриец, вооруженный охотничьим ружьем с оптическим  прицелом, начал прицеливаться из окна в направлении маршрута проезда Гитлера.  Прежде, чем ему удалось проверить надежность своей позиции, мы арестовали его.  Вечером я с облегчением сложил с себя эти обременительные обязанности.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #11 : 04 Сентябрь 2011, 10:03:33 »

В середине  апреля 1938 года я получил приказ вылететь вместе с Мюллером в Рим, чтобы  совместно с итальянской полицией разработать мероприятия по безопасности  предстоящего визита Гитлера в Италию. Гитлер хотел показать всему миру, что его  дружбу с дуче ни в коей мере не омрачило присоединение Австрии.

Итальянская  полиция уже провела кропотливую подготовительную работу. В Риме и Неаполе, где  ожидалось наибольшее скопление народа, тротуары были огорожены  вцементированными деревянными столбами и железными цепями – мера, которая ввиду  темперамента южного населения отнюдь не была излишней, как оказалось позднее. Я  составил дополнительную программу по безопасности, для осуществления которой в  мое распоряжение были предоставлены восемьдесят опытнейших сотрудников  уголовной полиции Германии. Часть из них была расставлена вдоль улиц, по  которым проезжал Гитлер, часть, смешавшись с гостями, присутствовала на  банкетах в Риме, Неаполе и Флоренции. Наши сотрудники особенно тщательно  следили и охраняли дома, расположенные на улицах, по которым должен был  проехать Гитлер, а итальянцы потребовали от владельцев домов письменного  подтверждения своей ответственности за поведение жильцов во время проезда  Гитлера. Вдоль трассы движения предполагалось установить немецкие телефонные  посты, расположенные на расстоянии, позволяющем им видеть друг друга, так что о  любой помехе сразу же становилось известно в центральном пункте наблюдения,  разместившемся в отеле «Реале». Кроме того, итальянская полиция в целях  предосторожности арестовала около шести тысяч более или менее подозрительных  лиц и установила усиленный пограничный паспортный контроль.

Свое пребывание  в Италии я использовал и для того, чтобы получить как можно более обширную  информацию о настроениях итальянского народа. Для этой цели я подыскал около  пятисот сотрудников нашей разведки, знающих язык, которые под видом безобидных  туристов должны были отправиться в Италию. По договоренности с различными  туристическими бюро, часть которых также сотрудничала с разведкой, эти агенты  на поездах, самолетах или кораблях переправлялись из Германии и Франции в  Италию. При этом я использовал русскую систему «троек», при которой около ста  семидесяти групп из трех человек должны были выполнять одинаковые задания в  разных местах, ничего не зная друг о друге. В результате мне удалось получить  великолепную информацию о «подводных течениях» и настроениях населения в  фашистской Италии.

Визит Гитлера в  Италию протекал без серьезных происшествий. Для встречи гостей Виа Триумфалис  была ярко освещена прожекторами, Колизей расцвечен яркими красками. Со стороны  итальянцев было сделано все, чтобы продемонстрировать фашистскую дисциплину,  боеспособность итальянских вооруженных сил, роскошь и силу традиций.

В четырехместном  открытом автомобиле Гитлер и сопровождающие его лица проследовали по коридору,  образованному ликующими толпами людей. Во время этой триумфальной поездки мне  внезапно позвонили по телефону: оказывается, толпа прорвала заграждение и  Гитлер вместе с Муссолини исчезли в гуще народа. Произошло следующее – вопреки  программе, оба они вышли из машин возле одного из древнейших фонтанов Рима,  чтобы осмотреть сооружение, и в этот момент их захлестнул водоворот толпы.  Потребовалось большое количество карабинеров и немало времени, чтобы вызволить  Гитлера и Муссолини.

Столь же  забавное происшествие, связанное с нарушением программы, случилось несколько  позже в Неаполе – Гитлер уже переоделся для торжественного представления в  опере Сан‑Карло, и  только теперь группа протокола сообщила, что перед этим ему необходимо вместе с  итальянским королем пройти вдоль строя почетного караула. Времени для  переодевания не оставалось.  В результате можно было наблюдать картину (для Гитлера крайне неприятную, а для  зрителей весьма забавную), как король в парадной форме и Гитлер возле него во  фраке явились на парад. После этого начальник протокольного отдела министерства  иностранных дел Германии по приказу Гитлера был незамедлительно снят со своего  поста.

Когда Гитлер  покидал Италию, люди, знавшие истинное положение дел, были убеждены, что  военный пакт между Италией и Германией, к которому Гитлер стремился, назрел. (5  ноября 1937 года Гитлер заявил трем главнокомандующим родами войск вермахта –  фон Фричу, Герингу и адмиралу Редеру, а также военному министру фон Бломбергу,  – что настало время дать немецкому народу больше жизненного пространства, в  случае необходимости – путем насилия. Предстоит разделаться не только с  Австрией, сказал он, но и с Чехословакией. Фрич и Бломберг указывали на  рискованность такого предприятия, которое могло бы побудить Англию и Францию  выступить против Германии.)

После  присоединения Австрии и визита в Рим Гитлер чувствовал себя достаточно сильным,  чтобы осуществить свой план, направленный против Чехословакии. 28 мая 1938 года  он снова вызвал к себе в рейхсканцелярию руководителей партии, государства и  вермахта и в двухчасовом докладе разъяснил им необходимость укрепления военно‑воздушных  сил, создания новых пехотных соединений, а также строительства мощного пояса  оборонительных сооружений на Западе. Он сказал, что пришла пора настолько  повысить военную готовность Германии, чтобы в течение двух‑трех месяцев можно было бы выдержать любое  вооруженное столкновение. «Тогда, – буквально сказал он, – Чехословакия будет  разгромлена».

Вскоре после  этого политическая разведка получила указание активизировать разведывательную  работу в Чехословакии, как это было раньше в Австрии. Осуществление этого  задания не встретило особых трудностей, поскольку партия судетских немцев под  руководством Конрада Генлейна, а также другие национальные меньшинства  (словаки, венгры и поляки) Чехословакии представляли собой прекрасную  информационную сеть. Информационный материал был настолько обширен, что начиная  с июля 1938 года на германо‑чешской границе в двух местах были проложены кабели прямой связи,  чтобы иметь возможность как можно быстрее передавать в Берлин поступающие  сообщения. Благодаря  действиям одного специального подразделения, Гейдрих был хорошо осведомлен о  позиции партии судетских немцев и Конрада Генлейна. Национал‑социалистское  крыло этой партии, так называемые «сторонники выступления», возглавляемое  Карлом Германом Франком,  впоследствии ставшим государственным министром протектората Богемии и Моравии,  выступали за скорейший разгром всей Чехословакии. Генлейн же был заинтересован  лишь в предоставлении автономии трем миллионам судетских немцев. Ввиду этого  Гейдрих пытался дискредитировать всеми средствами в глазах Гитлера менее  радикального Генлейна, в частности, указывая на двурушнические связи Генлейна с  английской Интеллидженс‑сервис. Однако в беседах с Генлейном в марте и июле 1938 года Гитлеру  удалось подчинить его себе.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #12 : 04 Сентябрь 2011, 10:05:44 »

Несмотря на это,  в начале августа того же года Генлейн отправился в Цюрих для встречи с  полковником Кристи, агентом английской секретной службы. И до этого Кристи  неоднократно встречался с Генлейном, о чем Гейдрих точно знал. Теперь я получил  от Гейдриха задание проследить за Генлейном во время его новых переговоров с  англичанином в Швейцарии, за его передвижениями, а также узнать подробности  разговора. Генлейн ограничился всего единственной встречей с английским  полковником; в беседе с ним он заявил, что партия судетских немцев больше не в  состоянии ждать и что проблема неизбежно должна быть решена насильственным  путем.

Тем временем  начался известный Нюрнбергский съезд партии, на котором Гитлер в присутствии  многочисленных зарубежных гостей произнес свою пресловутую речь с угрозами в  адрес Чехословакии и ее правительства. При этом Гитлер заявил, что решение  кризиса на основе предоставления автономии национальным меньшинствам  Чехословакии исключено. Правда, со своей стороны, чехословацкое правительство  сделало все, чтобы ускорить развитие кризиса: оно запретило проведение  плебисцита в пограничных с Германией областях и применило полицию против  судетских немцев. В этой напряженной обстановке премьер‑министр Великобритании Невилль  Чемберлен решил нанести визит Гитлеру  в Берхтесгадене 15 сентября 1938 года. Подробности и результаты переговоров в  Берхтесгадене, драматический ход дальнейших англо‑германских переговоров 22  сентября 1938 года в Бад Годесберге и наконец на Мюнхенской конференции 29  сентября того же года  достаточно известны из других источников.

Уже первого  октября 1938 года из различных намеков Гейдриха мне стало ясно, что Гитлер не  удовлетворится отторжением Судетской области, а также щедрыми экономическими  уступками пражского правительства. В январе 1939 года Гитлер вызвал к себе  Гейдриха и других сотрудников разведки и заявил им, что по внешнеполитическим  соображениям необходимо в течение ближайших месяцев окончательно разгромить Чехословакию,  в случае необходимости – силой оружия. Для подготовки и форсирования такого  мероприятия, сказал он, необходимо с помощью немецкой разведки спровоцировать  выдвижение словаками требований об автономии, после чего Германии будет легко  решить проблему остальной территории Чехословакии тем или иным образом. При  этом Гитлер настоятельно подчеркнул, что об этом тайном задании не должно знать  никакое другое ведомство – ни министерство иностранных дел, ни вермахт, ни  партия.

Для  соответствующей профессиональной подготовки операции использовались в качестве  основных исходных пунктов прежние притязания на автономию, выдвигавшиеся так  называемой словацкой «гвардией Глинки». Однако было бы слишком долго описывать  все стадии нашей операции. Во всяком случае, после того, как переговоры с  представителем Словакии в пражском правительстве, д‑ром Карлом Сидором закончились  неудачей, Гитлер решил сделать своим союзником Иозефа Тисо.

В ночь на 13  марта 1939 года два представителя немецкой разведки имели решающий разговор с  Тисо. Последний выразил готовность провозгласить суверенитет Словакии под  немецкой защитой. В тот же день он – специальным самолетом немецкой разведки  вылетел в Берлин для встречи с Гитлером. Провозглашение независимости Словакии  должно было произойти прежде, чем чехословацкий президент Эмиль Гаха,  намеревавшийся посетить с официальным визитом Берлин, будет принят Гитлером.  Чтобы еще более осложнить тяжелое положение пражского правительства, немецкая  разведка держала наготове в Словакии специальные команды, оснащенные  взрывчаткой.

14 марта Тисо  провозгласил основание независимой Словацкой республики. В ночь на 15 марта  после драматического совещания Гаха принял ультиматум Гитлера и заключил с ним  известное соглашение о «защите чешского народа великогерманским рейхом».

Немецкая  оккупация Чехии произошла после этого без малейшего сопротивления. В ночную  метель, по обледенелым дорогам Гитлер мчался в Прагу, чтобы появиться в  Градчанах раньше Гахи. Тем временем я, находясь в Берлине, должен был  заботиться о том, чтобы на соответствующий срок задержать вылет Гахи в Прагу.

Теперь Гитлер  всячески торопил с включением Чехии в великогерманскую империю. Полиция  безопасности и СД взяли на себя исполнительную власть и тесно сотрудничали с  чешской полицией. Чешская полиция была настоящей элитой, как в отношении  профессиональном, так и чисто внешне, что вызвало у Гиммлера следующее  замечание: «Превосходный человеческий материал! Я всех их возьму в войска СС».

Жизнь в  Чехословакии внешне быстро входила в свое привычное русло, однако глубинные  трения еще давали себя знать.

1938 год недаром  назвали «годом кризисов». Еще в то время, когда Гитлер подготавливал разгром  Чехословакии, в Германии внезапно вспыхнули синагоги. В тот самый момент, когда  Гитлер принимал участие в Мюнхенской встрече, посвященной годовщине путча 9  ноября 1923 года, министр пропаганды Геббельс организовал пресловутую  «хрустальную ночь». В качестве повода для этого было использовано убийство  атташе германского посольства в Париже, совершенное молодым польским евреем.  Когда в ночь на 10 ноября 1938 года я шел по Курфюрстендам, эта фешенебельная  улица Берлина выглядела как после бомбежки. Все магазины, принадлежащие евреям,  были разгромлены, товары разграблены или выброшены на улицу. В других городах Германии  дело обстояло точно так же. Материальный ущерб составил около двух миллиардов  рейхсмарок. Кроме того, 3, 5 тысячи легковых автомобилей, принадлежавших  евреям, были лично присвоены членами партии.

Гиммлер и  Гейдрих, которые, насколько мне известно, ничего не знали о намерениях  Геббельса, тотчас же обратились к Гитлеру с требованием немедленно устранить  Геббельса из состава политического руководства. Гейдрих указал Гитлеру на  возможные внешнеполитические последствия, связанные прежде всего с «окончательным  решением» чехословацкого вопроса, которое могло бы быть затруднено в результате  протеста мировой общественности против антисемитского террора. Отзыв  американского посла из Берлина, казалось, подтверждал опасения Гейдриха.  Гитлер, раздраженный самоуправством Геббельса, уже склонялся к согласию с  требованием Гиммлера и Гейдриха о смещении рейхсминистра пропаганды, но тут  вмешался Риббентроп. Он обрисовал внешнеполитические последствия этого события  в менее тревожном свете и способствовал тому, что Геббельс сохранил свой пост.

________________________________________________________________

[1]  присоединении. – Прим. перев.
[2] по‑немецки  «военная мощь». – Прим. перев.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #13 : 04 Сентябрь 2011, 10:10:00 »

АКТИВНЫЙ  ШПИОНАЖ


Поездка в  Северную Африку – Недостатки нашей разведки – Шпионаж в Скапа‑Флоу –  Польский шпион Сосновский.





Летом 1938 года,  в продолжительной беседе с Гиммлером, Гитлер поднял перед ним вопрос о позиции  Америки и о влиянии ее на будущую позицию Японии. При этом весьма  неодобрительно отозвался об американском президенте Ф. Д. Рузвельте – в  частности, назвав его речь о «карантине», произнесенную 6 октября 1937 года,  «типично американским блефом».

Гиммлер в то  время был хорошо осведомлен о положении дел в Японии. Я думаю, что эта  осведомленность опиралась на информацию Янке, который, благодаря своим связям с  китайской и японской разведками, всегда был в курсе текущих событий. Тоном  человека, предостерегающего от поспешных выводов, Гиммлер напомнил Гитлеру, что  между Америкой и Японией существует большая общность экономических интересов,  которую нельзя недооценивать. Однако Гитлер отбросил эту мысль и с новой силой  обрушился на «гнилую псевдодемократическую систему США», являющуюся, по его  словам, сплошным раздольем для евреев. Затем последовали длинные монологи об  отношениях США с Англией, в ходе которых Гитлер заговорил о возможных  совместных военных действиях этих стран против европейского континента. Он  считал, что вряд ли можно ожидать нападения англоамериканцев через Северную  Африку, поскольку на западном побережье Африки нет достаточного количества  морских портов, необходимых для проведения такой операции. Кроме того, по его  мнению, местность в том районе непригодна для развертывания современной армии и  обеспечения ее тылов.

Вопреки этому,  Гиммлер продолжал держаться того мнения, что от англичан и американцев вполне  возможно ожидать попытки совместными усилиями вторгнуться в случае войны в  Европу с территории Африки. Поэтому в один прекрасный день Гейдрих дал указание  предпринять обследование прибрежных районов Западной Африки в разведывательных  целях. До этого Гейдрих в одной из бесед с адмиралом Канарисом установил, что  абвер не располагает сколько‑нибудь заслуживающими внимания сведениями об этом районе. Таким  образом, я принялся за выполнение своего первого оперативного разведывательного  задания.

Гейдрих вызвал  меня к себе, изложил передо мной суть вышеперечисленных проблем и сказал, что  прежде всего необходимо обратить внимание на французскую военно‑морскую базу  в Дакаре: узнать, в каком состоянии находится этот порт? По возможности  раздобыть документы портовых  властей, освещающие техническое состояние порта, составить собственное  представление об этом, подкрепив его соответствующими фотоснимками. Так было сформулировано  задание, которое я с воодушевлением принял. Гейдрих передал мне необходимое для  моей поездки оборудование – специально для этой цели изготовленный фотоаппарат  «Лейка», две пленки, голландский паспорт и валюту; кроме того, я получил адреса  явок в Мадриде и Лиссабоне.

Под видом сына  торговца бриллиантами из Голландии, который якобы ликвидировал свои дела в  Германии, я в прекрасном расположении духа отправился в путешествие. Однако,  чем больше я приближался к своей цели, тем скорее улетучивалось мое  воодушевление, а на смену ему приходила нервозность и все более ослабевала  острота реакции, необходимая разведчику. И при пересечении испанской границы, и  на границе с Португалией моя «Лейка» возбудила повышенный интерес таможенных  чиновников. Затратив немало усилий, изрядно потратившись, мне удалось провезти  фотоаппарат до Лиссабона. Здесь по указанному мне адресу меня встретил японец,  старый сотрудник Янке. Он посоветовал мне обменять «Лейку», какими бы  прекрасными качествами она ни обладала, на другой, более простой аппарат.  Вообще план, составленный Гейдрихом, под влиянием этого опытного агента  претерпевал одно изменение за другим. Стоило мне как следует «нюхнуть»  практической работы, и я сразу заметил, что «погода» здесь совсем другая, чем  за столом, крытым зеленым сукном. Я чувствовал себя все более неуверенно и  поэтому крайне охотно следовал и другим ценным указаниям японца – прежде всего  отделался от врученного мне при отъезде пакета с валютой.

В Дакаре я  поселился в доме португальской семьи еврейского происхождения. Хозяин дома,  сеньор X. , был уведомлен о моем прибытии «деловыми письмами» из Лиссабона.  Необходимые суммы были переведены также по «деловым» каналам. Уже через пять  дней г‑н X.  заполучил нужные документы портовых властей, которые были посланы в Лиссабон  прямо на явочную квартиру под видом «образцов товаров». Довольно значительная плата за приобретение этих бумаг  была выдана в английских фунтах и оформлена как сделка между торговцами золотом  и бриллиантами.

Необходимые  контакты с судовладельцами и представителями судовых страховых компаний в  Дакаре были установлены при помощи умело организованных «лэнчей» в узком кругу.  Через этот канал я смог составить общее представление о положении дел и  разузнать интересные подробности о работе порта. Трудно было с фотосъемками. Я  постоянно страшился разоблачить себя из‑за какой‑нибудь оплошности. На улицах Дакара в каждом  любопытном взгляде безобидных прохожих мне чудился изучающий взор сотрудника  «Сюрте». Стоило кому‑нибудь пойти той же дорогой, что и я, мне уже казалось, что за мной  установлена слежка. Тогда я, как правило, останавливался у какой‑нибудь витрины, киоска или  просто делал вид, что поглощен созерцанием проходящих мимо автомашин, пока  подозрительная фигура не скрывалась из виду. После этого из предосторожности я  определенное расстояние проделывал в обратном направлении. Ночами меня преследовали беспокойные мысли: я  вспоминал события прошедшего дня и самокритично обнаруживал те или иные ошибки  и промахи, допущенные мной, и в конце концов погружался в тревожный сон, полный  тяжелых сновидений, а утром просыпался весь в поту. Сразу же я вспоминал о  фотоснимках, которые я еще так и не сделал.

Чтобы решить эту  проблему, мой хозяин подал такую идею: всей семьей устроить прогулку в порт и в  нужных местах сделать «семейные фотоснимки». Так мы и сделали. Семья в полном  составе выстраивалась, загораживая меня, как ширмой, перед сооружениями,  которые необходимо было заснять, что позволило мне сфотографировать важнейшие  участки порта. При проявлении пленки выяснилось, однако, что интересующие меня  объекты получились слишком маленькими, а семья X. , стоящая на переднем плане,  слишком большой.

Спустя девять  дней я с облегчением вновь прибыл в Лиссабон. В пути я прятал фотопленку под  повязкой, которая была наложена на мое левое бедро, где я сам сделал себе  небольшой порез бритвой, так что марля была пропитана кровью. Герметически  упакованная пленка прочно приклеилась к ноге вместе с марлей, пропитанной  кровью, отчего мое бедро выглядело так, будто оно распухло в результате  заражения раны. То, что я прихрамывал, вызывало у таможенников и пограничников  живейшее сочувствие, что и помогло мне проскочить неразоблаченным.

Вернувшись в  Берлин, я представил Гейдриху подробный письменный отчет, приложив к нему  «семейные фотографии». Он был доволен тем, как я выполнил задание. Однако меня  результаты моей поездки ни в коем случае не удовлетворили. Впервые мне стало  ясно, как мало знают ответственные руководители, стоящие во главе нашей  разведки, о практических трудностях, связанных с выполнением их заданий. В то  же время меня посетили серьезные сомнения относительно всей организации нашей  разведки в целом. Дело в том, что в то время не могло быть и речи о каком‑либо  органическом развитии разведывательной службы в Германии, вся ее деятельность –  за исключением отдельных областей – строилась в большей или меньшей степени на  импровизации. Причина этих недостатков  в значительной степени заключалась, с одной стороны, в разобщенности различных  разведывательных организаций, а с другой, в полном непонимании деятельности  разведки со стороны масс немецкого народа. С давних пор в Германии привыкли  принижать значение разведки и даже относиться к ней с глубоко укоренившимся  предубеждением. К этому прибавилось широко распространившееся при национал‑социалистском  режиме стремление к поспешному ниспровержению привычных форм и порядков. Однако  эффективная деятельность разведывательной  службы нуждается не только в понимании со стороны населения, которое она как  раз и защищает, кроме того, предпосылкой успешной работы в больших масштабах,  является преемственность и непрерывность в работе и тщательная координация  усилий. Разведки других стран задолго до нас поняли необходимость создания  такой базы. Например, Десятое Бюро [1] преимущественно действовало в  преподавательской среде учебных заведений Западной Германии; англичане  использовали, главным образом, связи с представителями промышленности и  экономики, не скупясь на затраты; японцы и китайцы действовали настойчиво,  неотступно и в то же время тихо и осторожно, проявляя исключительную  способность к глубокой оценке и постижению ситуации, причем в Европе эти люди  желтой расы действовали ловко через своих сотрудников, коренных жителей страны.  Русские развернули свою работу на чрезвычайно широкой основе; они и здесь  предпочитали пользоваться поддержкой масс. В отличие от них, американцы, как и мы,  не имели возможности опереться на богатый опыт, но и они осуществляли  разведывательные операции в широких масштабах, правда, сильно рискуя при этом.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #14 : 04 Сентябрь 2011, 10:10:59 »

Мысли о  широкомасштабной организации за границей и о возможном объединении всех  разведывательных служб (информационные службы существовали, например, в  министерстве иностранных дел, в иностранном отделе НСДАП, в ведомстве Геринга  наряду с военной и политической разведкой) я изложил, пока только для себя  самого, в записной книжке.
 
Решающее  значение имеет выбор надежных и надлежащим образом обученных сотрудников; они  должны возвышаться над общим уровнем по своим умственным и духовным качествам.  Чтобы успешно действовать в чужой стране, они должны иметь возможность после  интенсивного изучения языка, обычаев и особенностей народа данной страны жить и  работать так, как ее уроженцы, и заниматься разведывательной деятельностью.  Только после пребывания в стране в течение одного‑двух лет им можно давать  подобные задания. Использование некоторых специалистов следует отложить до  наступления кризисной ситуации или  до начала войны.
 
Такие мысли для  рутинера вроде Янке, занимающегося практической работой, естественно, были  общими местами, но для широкого круга сотрудников немецких разведывательных  служб они были неизвестны. Только военная разведка еще со времен первой мировой  войны имела «задел» для работы в отдаленном будущем. Примером может служить  Альфред В. , капитан императорского военно‑морского флота в отставке,  известный под кличкой Часовщик. По заданию германской разведки тех лет он  досконально изучил в Швейцарии  часовое дело, после чего в 1927 году как гражданин Швейцарии, под именем  Альберта Эртеля, переселился в Англию и в 1932 году получил британское  гражданство. Впоследствии Эртель «случайно» обосновался в Киркуолле на  Оркнейских островах, вблизи английской военно‑морской базы в заливе Скапа‑Флоу. Здесь  он завел небольшой ювелирный магазин и часовую мастерскую. Время от времени он  сообщал сведения о передвижениях английского флота. В начале октября 1940 года  он сообщил, что восточные подступы к опорному пункту английского флота защищены не подводными лодками,  оснащенными специальными сетями, а всего лишь заградительными судами,  отстоящими друг от друга на значительном расстоянии. Это сообщение побудило  тогдашнего начальника подводного флота Германии, контр‑адмирала Деница, поручить капитан‑лейтенанту Приену произвести  подводную атаку, которая впоследствии завершилась успешным торпедированием  линейного корабля «Ройял Оук» («Королевский дуб». – Прим перев.)  и «Рипалс» («Отпор»). Вот к каким результатам  привела терпеливая и  настойчивая работа в течение пятнадцати лет.
 
После моего  возвращения из Дакара начались месяцы лихорадочной работы. В нашем ведомстве  все сбились с ног, выполняя приказ за приказом относительно деятельности СД –  Гейдрих приказал привести немецкую контрразведку в боевую готовность. Только  закончился чехословацкий кризис, начались хлопоты с Данцигом и Польшей. До  глубокой ночи я разбирал и проверял огромную массу донесений, поступавших от  наших агентов. Необходимо было составить точную картину военных приготовлений  Польши. Нужно было использовать все имевшиеся в распоряжении разведывательные  контакты. В связи с этим мне хотелось бы рассказать об одном из наиболее  волнующих эпизодов в истории разведки, который произошел тогда в Берлине.
 
«Игра» началась  серым, туманным утром. Поток служащих верховного командования сухопутных войск  уже растекся по узким изломанным коридорам старого здания на Бендлерштрассе. И  тут только, с большим опозданием, появилась секретарша одного  высокопоставленного офицера генерального штаба из оперативного отдела ОКХ  [2],  известная многим в ведомстве  фройляйн фон Н. Швейцар, старый солдат, проверяя ее пропуск, удивленно покачал  головой – что это вдруг стряслось с фройляйн фон Н.? Она выглядела буквально  преображенной. Раньше она одевалась просто и являлась на службу точно в срок. А  теперь она разоделась в элегантную меховую шубку и вела себя с претензией,  вызывающе. Что‑то здесь было не так.
 
Настоящее  подозрение проснулось в швейцаре лишь через несколько дней. После окончания  рабочего дня он еще раз решил обойти здание, чтобы проверить, все ли в порядке.  В кабинете офицера генерального штаба, секретаршей которого была фон Н. , он  заметил свет. Войдя в комнату, он увидел фройляйн фон Н., сидящую за пишущей  машинкой; неожиданное появление швейцара ее явно сильно испугало, однако она  быстро взяла себя в руки и попыталась скрыть свой испуг усталым восклицанием:  «Ах, эта вечная работа!»



Швейцар не  сказал ничего. Он только взглянул на элегантные туфли, шелковые чулки, шубку,  висящую на вешалке – и на открытый сейф. Пожелав фройляйн фон Н. доброй ночи,  он пошел дальше, – но сомнения уже не покидали его. На следующее утро он  доложил о своих подозрениях начальнику фон Н. – полковнику, пытаясь рассказать  ему простыми словами о том, что он думает о фройляйн фон Н. Он не убежден в  справедливости своих подозрений на сто процентов, сказал он, но ему не хотелось  бы замалчивать это дело.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #15 : 04 Сентябрь 2011, 10:15:07 »

Сначала офицер  вскипел и сделал выговор швейцару, сказав, что такие вещи его не касаются.  Однако потом он вдруг остановился и взглянул на сейф – в нем лежали последние  оперативные сводки, связанные с подготовкой войны с Польшей, а также материалы  о тактических и оперативных проблемах современного полководческого искусства, о  состоянии подготовки различных родов войск, по вопросам транспорта, о численном  составе видов вооруженных сил, а также данные о военном производстве. Он  поблагодарил швейцара и с этого момента начал наблюдать за своей секретаршей.  Теперь ему сразу же бросилось в глаза, что она вечерами после конца рабочего  дня постоянно остается в служебном помещении, чтобы сделать какую‑то работу.  Три раза, в различные дни, он делал проверку. Однако из сейфа ничего не  пропадало. В четвертый раз он недосчитался последних страниц одной оперативной  сводки. Он вспомнил, что еще  в этот день он работал с другими офицерами над этим документом и просил  фройляйн фон Н. напечатать кое‑какие дополнительные материалы к нему. Однако это не давало ей права  класть их не в его сейф, как он предполагал, а в свой. Полковник решил доложить об этом по инстанции.  На следующее утро недостающие страницы в присутствии фройляйн фон Н. были  изъяты из ее сейфа. Все это, однако, еще не подтверждало тяжких подозрений в  шпионаже. После длительных совещаний специалисты из абвера единодушно решили  установить всеобщую слежку. Немедленно было установлено беспрерывное наблюдение  за многочисленными знакомыми фройляйн фон Н. Постепенно круг сужался. Мы  установили, что фройляйн фон Н. часто посещает фешенебельные рестораны  Западного Берлина и неоднократно встречается там с одним очень импозантным и  представительным мужчиной, который бывает также в доме ее овдовевшей матери.  Было выяснено, что речь идет о помощнике польского военного атташе в Берлине. Одному  из сотрудников абвера удалось незаметно познакомиться с ним, выдав себя за  агента «десятого бюро», так как этот поляк по фамилии Сосновский поддерживал  контакты и с французской разведкой. Агент абвера предложил Сосновскому купить  секретные немецкие материалы. Тот, чувствуя себя в полной безопасности, клюнул  на удочку. Сосновский и наш агент договорились встретиться в зале ожидания  первого класса на одном из берлинских вокзалов, где «товар» должен был быть  передан из рук в руки за наличные. Здесь их и арестовали (нашего агента,  разумеется, только для виду). Одновременно были произведены аресты всех  подозреваемых по этому делу, среди которых была и фройляйн Н. В ту же ночь  начались допросы. Результаты их были ошеломляющими.

Германскому  абверу в сети попалась «крупная рыба» – выяснилось, что Сосновский был  подполковником польской службы и сотрудником варшавской разведки. Он был послан  в Берлин с заданием выяснить состояние боеготовности германской армии и  раздобыть как можно более точные документы о планах германского генерального  штаба. Примечательны методы, которые он использовал в своей работе. Обладая  большой привлекательностью, он завязывал романы с женщинами и с их помощью  стремился достичь своих целей. Однако поначалу результаты его деятельности были  довольно скудными, так как он не мог позволить себе значительных трат. После  того, как Варшава увеличила ему ассигнования, он стал вхож в среду берлинских  дипломатов, а также в круг избранного общества. Здесь он сначала познакомился с  фройляйн фон Б., происходившей из обедневшей дворянской семьи и работавшей  секретаршей в Главном командовании сухопутных войск, фройляйн фон Б. влюбилась  в поляка и как‑то с гордостью представила его своей подруге, фройляйн фон Н. Для  Сосновского «коллега» фройляйн Н. представляла не меньший интерес. Он сразу же  завязал с ней знакомство и с  тонким расчетом постепенно стал приучать обеих женщин к более широкому образу  жизни. Он появлялся с ними в лучших берлинских ресторанах, делал им королевские  подарки и сумел настолько приохотить девушек к роскошной жизни, что обе они и  думать не хотели расстаться со своим богатым почитателем. Когда фройляйн фон Н.  ввела Сосновского в круг своей семьи, он обхаживал хозяйку дома с рыцарской  вежливостью и, благодаря своим неисчерпаемым финансовым источникам, вновь  придал обедневшему дому вид относительного благосостояния. Фрау фон Н., не  подозревая ничего дурного, уже надеялась найти в лице Сосновского зятя.

Но со временем  подруги стали все чаще устраивать друг другу сцены ревности из‑за  Сосновского, что было для него постоянным источником опасности. Ему нужно было теперь держать обеих девиц  под неусыпным контролем, заставляя обеих верить в то, что только она – фройляйн  фон Б. или фройляйн фон Н. – именно та, к которой он испытывает особые чувства.  Эту игру он вел до тех пор, пока прочно не привязал обеих к себе, добившись от  них полной покорности. Только теперь раскрыл он свои карты. Он рассказал им о  подлинной цели своего задания и сообщил, что его, как сотрудника польской разведки,  совершенно не справившегося со своим заданием, ожидает разжалование и  направление в действующую пехотную часть. Такой тактикой Сосновский достиг  своей цели, умело спекулируя на чувствах девушек – ни одна из них не хотела  потерять возлюбленного. После того, как он каждой пообещал жениться, они начали  работать на него.

Полученные от  девушек планы и документы командования немецких сухопутных войск Сосновский  перефотографировал по ночам. Чтобы пополнить свои материалы, он завязывал все  новые интимные знакомства в лучшем берлинском обществе, не расставаясь в то же  время с обеими девушками: его новые знакомые, в свою очередь, позволяли ему  устанавливать новые ценные связи. Среди его новых подруг была и владелица  салона мод на Курфюрстендам, дававшая ему немало ценных сведений, пересказывая  содержание разговоров своих клиенток. Наконец Сосновский отправился в Варшаву,  обремененный двумя туго набитыми кожаными чемоданами. И здесь произошло  удивительное – его варшавское начальство начало сомневаться в достоверности его  материалов, они казались слишком хорошими, чтобы быть подлинными. Сосновскому  сказали, что он попался на удочку немецкой разведки и позволил провести себя,  получив фальшивые материалы. Ему было предложено продать свою добычу какой‑нибудь  другой иностранной разведке. Удар, нанесенный Сосновскому, был настолько силен, что он совершенно отчаялся и  потерял всякий интерес к своей работе. В конце концов «десятое бюро» приобрело  у него часть документов, некоторые из них передав английской секретной службе.  Германский генеральный штаб был вынужден после этого большинство своих планов  переработать заново.

Фройляйн фон Б.  и фройляйн фон Н. были приговорены к смертной казни. Гитлер отклонил их  прошения о помиловании. Сосновского же обменяли на несколько немецких агентов,  попавших в руки поляков. Обвинения против владелицы салона мод были не столь  тяжкими, что позволило нам сохранить ей жизнь, однако мы принудили ее работать  в будущем в качестве «двойного агента» польской разведки. Однако, как  выяснилось, принуждение оказалось совершенно излишним, так как она чувствовала  себя женщиной, обманутой Сосновским, а судьба обеих девушек, приговоренных к  смерти, возбудила в ней безграничную ненависть к полякам. Она думала только о  мести. Через некоторое время благодаря ее «двойной игре» в наши руки попалось  не менее десяти польских агентов.

_________________________________________________________________

[1] французская  разведка. – Прим. перев.
[2] главное  командование сухопутных войск. – Прим. перев.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #16 : 04 Сентябрь 2011, 10:22:12 »

ВОЙНА  С ПОЛЬШЕЙ


Операция на  радиостанции в Гляйвице – В специальном поезде Гиммлера – Портрет Гиммлера –  Поездки на фронт – Лейб‑медик Морелль – С Гейдрихом в Варшаве – Шпионаж на военных заводах  Рура.



   

Было 26 августа  1939 года. Изнуряющая духота нависла над Берлином. В первой половине дня мне  позвонил Мельхорн и спросил, не свободен ли я сегодня вечером – ему необходимо  поговорить со мной по личному делу, но ни в коем случае не в служебном  кабинете.

Вечером мы  встретились в центре города, в одном из ресторанов, за которым контрразведка  установила наблюдение. Мельхорн выглядел очень озабоченным и, пока мы ужинали,  не проронил почти ни слова. Выйдя из ресторана, мы поехали в западную часть  Берлина – по Будапештерштрассе и Тауэнтциенштрассе на Курфюрстендам. В эти дни  Берлин был еще совсем мирным городом – залитые огнями реклам улицы, роскошные,  со вкусом убранные витрины магазинов, потоки автомашин, двухэтажных автобусов,  трамваев, толпы беззаботных прохожих. Мельхорн попросил проехать к озеру  Ваннзее – ему хотелось подышать свежим воздухом. Я чувствовал, насколько он  взволнован, и предложил прогуляться вдоль озера.

Постепенно он  разговорился, но поначалу казалось, будто он беседует сам с собой. Возбужденно  бросал он отрывистые фразы: «Будет война. Она неизбежна. Гитлер давно решился  на это. Ничего больше не поделаешь. Даже если западные державы и Польша  попытаются что‑то сделать, даже если Италия захочет вмешаться, – ничто не сможет  изменить решения Гитлера. Все уже готово». Помолчав, он с еще большим жаром  продолжал рассказывать о том,  как Гейдрих вызвал его, своего старого противника, к себе и передал ему приказ  Гитлера. Мельхорн остановился, схватил меня за руку и сказал: «Ужасный приказ».  К 1 сентября необходимо было изыскать конкретный повод для нападения на Польшу,  благодаря которому Польша предстала бы перед историей и в глазах всего мира  агрессором. Запланировано, сказал Мельхорн, произвести нападение «польских»  солдат на радиостанцию в Гляйвице. Гитлер уже поручил Гейдриху и адмиралу  Канарйсу взять на себя руководство этой операцией. В конце концов ее единолично  возглавил Гейдрих. (Канарис впоследствии рассказывал мне, что он сразу же  отказался от участия в этом деле, аргументируя тем, что достаточно одного  руководителя – ведь «у семи нянек дитя без глазу», а к тому же у Гейдриха  гораздо больше опыта в таких предприятиях.) Польская униформа, добавил  Мельхорн, уже доставлена со складов вермахта по распоряжению генерал‑полковника  Кейтеля.

Я спросил  Мельхорна, откуда же думают взять поляков, необходимых для такого «нападения».  «В этом‑то вся  дьявольская хитрость этого плана», – ответил он. «Решено одеть в польскую форму  профессиональных преступников и заключенных концлагерей, дать им польское  оружие и инсценировать, таким образом, вооруженное нападение на радиостанцию. Большинство из них безжалостно погонят на  пулеметы нарочно для этого созданной „охраны“. Оставшиеся в живых в награду  получат свободу». Мельхорн в смятении взглянул на меня. «Гейдрих ненавидит  меня, – сказал он с отчаянием. – Он хочет уничтожить меня, дав мне это задание.  Что мне теперь делать?»

Что мог я  посоветовать Мельхорну? Наконец я сказал: «Попробуй отговориться как‑нибудь –  скажись больным, напейся вечером и ложись на пару дней в постель». Однако  Мельхорн решил сопротивляться в открытую. На следующий день он заявил Гейдриху об отказе от  поручения на том основании, что состояние его нервной системы не позволяет ему  выполнить такой приказ. Несмотря на все угрозы, он продолжал стоять на своем. В  тот же день Гейдрих откомандировал его в распоряжение министерства внутренних  дел с предписанием дать ему хлопотливую, но низкую должность на Востоке.

1 сентября 1939  года в десять часов утра Гитлер выступил в рейхстаге с речью, обращенной к  немецкому народу. «Многочисленные нападения поляков на германскую территорию, в  том числе нападение регулярных польских войск на радиостанцию в Гляйвице…» –  мне показалось, будто к резкому, звучному голосу примешивается возбужденный,  отчаянный голос Мельхорна.

Так началась  война с Польшей. Наступательные операции немецких войск начались уже за пять  часов до речи Гитлера, после того, как шеф гестапо Мюллер «успешно отразил  нападение» на радиостанцию в Гляйвице. За это его наградили пряжкой к железному  кресту, полученному во время первой мировой войны.

Через два дня  послы Англии и Франции передали Германии от имени своих правительств  ультиматум. Но и это не могло уже остановить Гитлера. В тот же день с  Ангальтского вокзала в Берлине отошли три специальных поезда в направлении к  польской границе. Это были поезда Гитлера со штабами родов войск вермахта,  Геринга и Гиммлера. Я, как будущий начальник отдела контрразведки внутри страны  (группа IVE недавно созданного главного управления имперской безопасности),  находился в специальном поезде Гиммлера.

Перед отъездом  Гиммлер дал мне несколько советов: «Прежде всего обратите внимание на  Волчонка». Он имел в виду шефа личного штаба Гиммлера, генерала СС Вольфа  [1],  многие годы бывшего ближайшим  доверенным лицом Гиммлера. Без Вольфа Гиммлер редко предпринимал что‑либо; обо  всем он сначала советовался  с ним. Обладая привлекательной внешностью и изящными манерами бывшего офицера  вермахта, поддерживающего связи с избранным обществом, он охотно использовался  Гиммлером в представительских целях. От него зависело, кого и как примет Гиммлер.

В рабочем вагоне  нашего поезда громкий стрекот пишущих машинок смешался с голосами диктующих.

Бросалась в  глаза безукоризненная работа связи между специальным поездом и Берлином,  осуществлявшаяся с помощью телеграфа и по радио.

На второй день  меня вызвали к Гиммлеру с докладом. Впервые я столкнулся с ним непосредственно  в служебной обстановке. Я немного волновался и робел, когда Волчонок с довольно  холодным выражением на лице провел меня в зал для совещаний.

Поначалу мне  постоянно не давал покоя блеск пенсне Гиммлера. Его лицо с очками выглядело  почти отвратительным. Когда я говорил, черты его оставались неподвижными, лишь  время от времени он постукивал карандашом по столу. У меня было такое ощущение,  как будто передо мной сидит учитель гимназии, который с бюрократической  точностью проверяет мои школьные задания и за каждое из моих замечаний ставит  отметки в свою записную книжку. Как я узнал позже, он на самом деле имел  обыкновение «ставить» людям своего рода «отметки», однако раздавал их он не сам  лично, а при помощи Вольфа. Когда что‑то раздражало Гиммлера, он мог быть очень грубым.  Чтобы не расстраивать напрасно свои нервы, он предпочитал использовать для  этого других. Таким образом, он всегда мог в случае чего отмежеваться от любого дела, заявив, что люди,  действовавшие по его поручению, неправильно его поняли. Этот «запасной выход»  он держал открытым не только в личных делах, но и при принятии важных  политических решений.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #17 : 04 Сентябрь 2011, 10:26:32 »

Во время этой  поездки я делал свои доклады Гиммлеру несколько раз, и все‑таки мне так  и не удалось узнать, одобряет ли он мою точку зрения и насколько вообще его  интересует содержание моих докладов. Хотя я старался быть как можно более  кратким, моя манера докладывать казалась ему слишком многословной и растянутой, и он не упускал случая высказать мне  свое неудовольствие по этому поводу. Однако временами он сам прерывал меня и  начинал говорить на совершенно другие темы, например, о книгах, которые он  прочел незадолго до этого. У меня создалось впечатление, что это он делает только  для того, чтобы продемонстрировать свою начитанность и в то же время проверить  мою образованность. Во всем его поведении при этом ощущался школьный учитель.  Он выглядел часто довольно забавно, но его собеседники предпочитали не  показывать ему этого, так как он мог страшно разозлиться. Однажды во время  нашей поездки я, не зная, что Гиммлера к 11 часам ожидает Гитлер, затянул свой  доклад до 11 ч. 15 мин. , чем вызвал большой гнев Вольфа. После вторичного  напоминания Вольфа Гиммлер схватил свою шинель и вышел из вагона, чтобы пройти  в специальный поезд фюрера. Нижняя ступенька нашего вагона (который стоял на  свободном пути) отстояла от поверхности земли на полметра. Чтобы легче было  спускаться, под ступеньку был предусмотрительно подставлен ящик. Я выглянул в  окно как раз в тот момент, когда близорукий рейхсфюрер с пенсне на носу  провалился ногой сквозь крышку ящика, на мгновение повис в воздухе и со всего  размаху упал на живот плашмя. Очки, фуражка и перчатки полетели в разные  стороны. Его адъютант первые секунды стоял как вкопанный. Тут он увидел мое  ухмыляющееся лицо в окне и разразился громким хохотом. Гиммлер был вне себя от  ярости, и когда его вытащили из ящика, надели фуражку и пенсне, он, зло сопя,  помчался к поезду фюрера. У меня были все основания ожидать, что надо мной  разразится гроза. Однако после возвращения Гиммлера по его виду нельзя было  определить, как он относится ко мне. Но сразу же после обеда он вызвал меня к  себе и задал мне «в наказание» работу: «Напишите, – сказал он коротко, –  рефераты на следующие темы: 1. Вооруженные силы и народное ополчение – будет ли  в будущем решающую роль играть массовое войско или будут существовать только  специализированные рода войск: сухопутные войска, военно‑воздушные  силы и военно‑морской флот? 2. Военные и милитаризм. 3. Мое  личное мнение и предложения о реорганизации контрразведки».

В первый момент  я изумленно посмотрел на него, затем взял свои бумаги с записанным заданием и  подумал: «Ну что ж, поиграем в военную школу».

Каждый раз,  когда Гиммлер возвращался после бесед с Гитлером, мне бросалось в глаза, что он  почти полностью уподоблялся Гитлеру и по языку, и по манере выражаться.  «Беспощадное использование всех средств», «хладнокровное решение» – эти фразы,  казалось, исходили из уст Гитлера. Тогда на лице школьного учителя появлялась  готовность к проявлению необходимой твердости. Передо мной как бы сидели два  разных человека – с одной стороны, учитель гимназии, с другой – преданный  сподвижник Гитлера. Перед немногими, кого он удостаивал такой чести, он повторял  и благоговейно комментировал священные слова, почерпнутые им незадолго до этого  из многочасовых монологов своего фюрера. Одним из этих немногих, которым он  рассказывал об этом, был Гейдрих. Тот довольно‑таки быстро очищал такие повествования от всякой фантастики и  использовал их для практических нужд разведки.

Тем временем  штаб‑квартира  фюрера переместилась в Сопот, известный курорт на Балтийском море. Отсюда  Гитлер и Гиммлер, в сопровождении своих ближайших военных советников, несколько раз посетили прифронтовую  местность, пользуясь для этого бронированными мерседесами. Они исколесили весь  север Польши вплоть до линии фронта, где главные силы отчаянно защищавшейся  польской армии еще оказывали сопротивление. Обширные пространства полей  выглядели еще мирно, но дороги, по которым на восток катился поток орудий,  танков и грузовиков, а на запад тянулись колонны изможденных польских  военнопленных, неумолимо напоминали о бушевавшей здесь войне.

Наконец мы  приблизились к передовой. Повсюду сожженная земля – разрушенные дома, покинутые  жителями деревни, усеянные воронками снарядов поля. До того времени я не  представлял себе, какие разрушения может нанести так быстро современная война.  Теперь я впервые узнал об этом.

Как правило, мы  только к вечеру возвращались на свою базу в Сопоте и весь день обходились своим  провиантом. О Гиммлере и Вольфе должен был заботиться я.

Однажды утром  приказ о выступлении пришел так неожиданно, что не были готовы ни термосы, ни  пакеты с бутербродами. В спешке я схватил бутылку с коньяком и два пакета с  бутербродами, оставшимися от вчерашнего дня. Когда во время поездки Гиммлер и  Вольф решили подкрепиться, после первых же проглоченных кусков они с изумлением  уставились друг на друга. Затем они подозрительно исследовали пакеты с  бутербродами. К моему ужасу я увидел, что бутерброды совершенно заплесневели.  Гиммлер позеленел и стал жадно хватать ртом воздух, чтобы подавить подступавшую  тошноту. Я тут же предложил выпить коньяку. Хотя Гиммлер никогда не пил коньяка  (иногда позволял себе рюмку вина), он сделал большой глоток из бутылки и, качая  головой, сказал мне: «А вы оригинал. Сначала отравляете человека, а потом  пытаетесь вернуть его к жизни при помощи алкоголя». И, обращаясь к Вольфу, добавил:  «Этот хитрец сам‑то, разумеется,  ничего из этого не ел». Я быстро схватил остатки бутербродов и забросил их  подальше. В отличие от Гиммлера, Вольф не преминул вечером после нашего  возвращения прочитать мне длинную лекцию о том, какие последствия могла иметь  моя халатность. После этого случая я на долгое время по собственному  легкомыслию лишился благосклонности начальника штаба Гиммлера.

Из Сопота мы  могли также наблюдать за обстрелом полуострова Хела, который вел старый  немецкий линкор «Шлезиен». Затем мы вылетели по направлению к Бугу. Недалеко от  Варшавы мы сделали промежуточную посадку. Гитлер захотел осмотреть польские  бронепоезда, которые лежали на путях, разрушенные немецкими бомбами. Линейкой с  дюймовыми делениями он измерял толщину броневых плит, изучал расположение  орудий и пробоины, нанесенные бомбами. Он все облазил лично, делая по пути  замечания об усовершенствованиях, необходимых для немецких бронепоездов, а  генерал‑полковник  Кейтель карабкался за ним, потея и отдуваясь.

Под Варшавой мы  наблюдали боевые действия артиллерийских частей. Ударные группы пехоты уже  пробились к городским окраинам. Орудия вели огонь изо всех калибров, и над  Варшавой стояло тяжелое облако серого дыма. Все новые эскадрильи  бомбардировщиков, как стаи ос, кружили над полем боя. Время от времени  неподалеку от нас разрывался польский снаряд, но на просьбу отойти подальше от  линии огня Гитлер делал отрицательный жест рукой.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #18 : 04 Сентябрь 2011, 10:28:30 »

Мы уже  возвратились к самолету, когда обнаружилось, что не хватает лейб‑медика  Гитлера д‑ра Морелля.  Через десять минут он появился  в сопровождении трех солдат, запыхавшийся, весь в поту. Солдаты рассказали, что  они наткнулись на этого человека в лесочке; как он объяснил, он хотел, чтобы  попасть к самолету, обойти зону огня и пройти более безопасным путем через лес.  С Мореллем во время другого вылета на фронт произошла еще одна история,  сделавшая его также объектом насмешек. Во время полета погода настолько  ухудшилась, самолет так трясло, что Морелль громко стонал и в конце концов его  вырвало. Гитлер недовольно посмотрел на своего лейб‑медика и громко сказал, так что  все могли слышать: «Этот толстяк снова так набил брюхо за завтраком, что теперь  ему плохо». Вечером меня вызвал Гиммлер и поручил в дальнейшем нести наблюдение  за Мореллем, соблюдая, однако, крайнюю осторожность. Уже давно Гиммлер подозревал, что Морелль  использует свои связи с Гитлером для того, чтобы иметь доступ к делам,  связанным не только с его врачебной деятельностью. То, что Гитлер перед всеми  высмеял своего личного врача, казалось, освободило Гиммлера от страха, который  он до того момента испытывал перед Мореллем, занимавшим столь важный пост.  Гиммлер считал также, что Морелль, пользуясь расположением Гитлера, набивает  себе карман. И на самом деле, лейб‑медик Гитлера купался в деньгах. Кроме того, в  Богемии и Моравии у него  были крупные фабрики по производству эфира и медикаментов. Впоследствии  возникло еще подозрение в том, что он намеренно подрывает здоровье Гитлера.  Например, он постоянно выписывал Гитлеру пилюли, якобы успокаивающе действующие  на желудок и кишечник, однако в действительности они содержали так много  стрихнина, что явились, как считали, причиной упадка сил, наблюдавшегося у  Гитлера в последующие годы.

Доказать связи  Морелля с вражескими разведками мы не могли. Однако в 1944 году он был подчинен  шефу германской медицинской службы д‑ру Брандту.

Незадолго до  конца войны с Польшей Гиммлер поручил мне, в связи с занятием русскими войсками  части польской территории, проследить, чтобы наши разведчики подумали о  безопасности новых границ и высказали свое мнение о деятельности русской  разведки в отношении Германии: сузились в последнее время ее масштабы или  наоборот расширились? Я ответил, что здесь нет нужды ни в длительных  размышлениях, ни в рефератах или меморандумах. Совершенно ясно, что русские  всеми средствами активизируют деятельность своей разведки, направленную против  нас, что уже обнаружено много русских агентов среди устремившихся широким  потоком в рейх прибалтийских немцев и прочих беженцев.

28 сентября 1939  года Гейдрих прибыл в штабквартиру фюрера; он должен был обеспечить  безопасность Гитлера во время его посещения Варшавы. Мы расстались со  специальным поездом и поехали в только что завоеванный город. В польской  столице нам представилась ужасающая картина – повсюду море развалин, сгоревшие  дома, голодные, изможденные люди. Некогда прекрасная Варшава стала мертвым  городом.

Время до  прибытия Гитлера я использовал для того, чтобы ознакомиться с польской  разведкой. Вопреки моим ожиданиям, я нашел там обширную картотеку, в которой  была зарегистрирована вся польская агентурная сеть.

1 октября 1939  года немецкие полки торжественным маршем прошли по польской столице.



***


Вернувшись в  Берлин, я сразу же занялся оценкой разведывательных материалов, взятых в  Варшаве. Из документов явствовало, что почти 430 немцев, проживавших в рейхе,  состояли на службе у польской разведки; всех их предали суду.

Прежде чем  возглавить группу IVE в главном управлении имперской безопасности, я должен был  на практике ознакомиться с контрразведкой внутри страны. Для этой цели меня  временно командировали в Дортмунд. Этот центр германской сталелитейной и  металлургической промышленности был в то время, наряду с Дюссельдорфом и  Эссеном, важнейшим арсеналом гигантской оружейной мастерской Рура.

В дортмундском  отделении я, к своему удивлению, встретил вновь того самого криминаль‑директора,  который еще в 1935 году в полицай‑президиуме Франкфурта‑на‑Майне впервые знакомил меня с  вопросами борьбы со шпионами. Остальные сотрудники этого бюро мало привлекли мое внимание. Пять  чиновников, опираясь на небольшой штат помощников и канцелярских служащих,  должны были охранять более четырехсот военных заводов от любопытства  иностранных агентов. Один из этих чиновников был занят исключительно тем, что  вел «бумажную войну» с Берлином. Недели через две, на основе бесед с  директорами оборонных предприятий, я разработал план усовершенствования системы  контрразведки в Руре, чтобы обеспечить необходимую охрану военного  производства. Я уже собирался отправиться в Берлин, чтобы там сделать доклад о  своих планах, как мне поручили вести следствие против одного мастера,  восемнадцать лет проработавшего на одном из важнейших предприятий Дортмунда.  Подозреваемый, поляк по происхождению, уже много лет имел германское  гражданство. Благодаря его мастерству в конструировании и изготовлении  орудийных стволов, а также всеобщему доверию, он имел доступ к чертежам наших  новейших противотанковых орудий; кроме того, наряду с работавшими с ним  заводскими инженерами, он мог пользоваться сейфом. В этом сейфе находились  также документы о других технических изобретениях, в первую очередь, материалы  о так называемых противооткатных приспособлениях для легко поворачиваемых  лафетов, а также чертежи современных гранатометов и минометов.

Как‑то ночью  двум инженерам понадобились чертежи новой противотанковой пушки. Они  обнаружили, что чертежей нет. После тщательного расследования они выяснили, что  вечером их взял к себе домой мастер. Они поставили об этом в известность уполномоченного разведки своего завода, а тот,  в свою очередь, срочно обратился ко мне. Я распорядился следующим образом:  разузнать сначала об окружении мастера, о его личной жизни и его прошлом. Затем  незамедлительно проконтролировать, как часто и каких именно чертежей недостает  в сейфе, и через какое время они вновь появляются там.

Сначала нам  удалось выяснить следующее: мастер жил очень замкнуто и, как сообщили его  соседи, в материальном отношении в полном соответствии со своими доходами. Он  был женат, имел троих детей и вел безукоризненный образ жизни. Подозрительным  было только его общение со своими земляками, с которыми он часто разговаривал  по‑польски.

В течение  четырех ночей из сейфа не пропадал ни один чертеж. На пятую ночь обнаружилась  недостача сразу семи светокопий. В ту же ночь посты наблюдения сообщили, что в  квартиру мастера вошли двое мужчин. Сидя за своим письменным столом, я  размышлял, что же теперь делать. Наконец, я решил произвести внезапный обыск. В  случае, если бы наши подозрения не подтвердились, мы просто извинились бы,  только и всего. Операцией руководил я лично. Все было быстро подготовлено: окна  и выходы из дома охраняли опытные сотрудники. С балкона, расположенного на  одном уровне с землей, мы выдавили одно из окон и появились в комнате мастера  настолько неожиданно, что трое людей, сидевших за столом, не успели даже  привстать. Ошеломленно глядели они в дула наших пистолетов. На столе лежали  семь светокопий, исчезнувших из сейфа.

Уже после первых  допросов, проведенных в ту же ночь, было арестовано еще шестнадцать человек. В  конце концов выяснилась такая общая картина: в течение одиннадцати лет мастер  безвозмездно, из патриотических побуждений, работал на польскую разведку.  Катастрофа, постигшая Польшу, стала роковой и для него. После войны его связи с  варшавским руководством оборвались, однако недавно, как сообщил он, к нему  прислали еще одного курьера, который должен был забрать новые материалы,  совершенно независимо от того, как будут развиваться военные и политические  события на Востоке. Мастер, по его словам, давно уже с беспокойством следил за  тем, насколько в Польше недооценивают военную мощь Германии. При помощи своих  последних сведений он хотел еще раз указать на высокий уровень вооружения  германской армии и своевременно предупредить поляков. Это побудило его  отказаться от своей прежней, более осторожной тактики, когда он приносил домой  только те планы, с которыми работал на заводе. В тот вечер, когда его  арестовали, он встретился с одним своим дальним родственником, который помогал  ему при фотокопировании чертежей, и одним офицером польской разведки,  действовавшим под маской сотрудника одной фиктивной фирмы. Офицер намеревался  пробраться с этим важным материалом за границу. Как раз в этот момент подоспели  мы.

Ущерб,  нанесенный нам польским мастером за годы его подрывной деятельности, был  значительным. Вскоре мастера приговорили к смертной казни. Когда я с ним  беседовал в последний раз, он сказал: «Кто знает, чем кончите вы…»

__________________________________________________________________

[1] «Вольф» по‑немецки –  волк. – Прим. перев.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #19 : 04 Сентябрь 2011, 10:31:20 »

ИНЦИДЕНТ В ВЕНЛО


Контакт с английской разведкой в Нидерландах – Под видом капитана  Шеммеля в Гаагу – Оберстардт де Кринис и я – представители немецкой оппозиции –  Реакция английского правительства – Нападение в Венло.

 


Тем временем подошла середина октября 1939 года. О своей работе в  Дортмунде – о планах по созданию новой котрразведывательной системы в Руре и  шпионской деятельности мастера‑поляка – я подробно доложил Гейдриху. Он очень внимательно следил за  моим рассказом. Внезапно он занервничал и стал торопить меня закончить мой  доклад. «У меня есть еще одно задание для вас, – сообщил он, как всегда коротко  и отрывисто. – Вот уже несколько месяцев в Голландии у нас налажена агентурная  связь с Сикрет Сервис, представляющая немалый интерес. Наступил момент, когда  мы должны решить, поддерживать ли эту связь по‑прежнему, сообщая англичанам дезинформирующий  материал, чтобы еще глубже внедриться в английскую разведку, или  незамедлительно покончить со всем этим». Гейдрих поручил мне срочно связаться с  шефом отдела VI, который в то время отвечал за политическую разведку за  границей, ознакомиться с документацией и представить конструктивные  предложения. Речь шла вот о чем…

В течение нескольких лет в Нидерландах работал немецкий агент Ф‑479,  эмигрант, который вскоре после выезда из Германии предложил свои услуги нашей  разведке. Ему удалось установить контакт с английской разведкой и снабжать ее в  целях дезинформации фальшивыми сведениями, которые фабриковали мы. Особый  интерес английской Сикрет Сервис вызывали сообщения о существовании  оппозиционной группировки в германском вермахте.

Агент Ф‑479 так организовал сеть подчиненных ему агентов, что сумел завязать  хорошие отношения и с Десятым Бюро [1].   Благодаря этому ему еще в 1938 году удалось передать французской  разведке дезинформацию о Мюнхенской конференции четырех держав. Этот материал  тогда готовил я; по всем каналам германской разведки он проник в крупные города  Европы. Как свидетельствует в своих мемуарах «Конец одной Европы» бывший  министр иностранных дел Франции Жорж Бонне, таким способом удалось заставить французское  правительство поверить в то, что Германия полностью отказалась от каких‑либо военных  намерений. Когда война началась, Ф‑479 сообщил, что английская разведка теперь более  чем когда‑либо  заинтересована в контактах с германской «оппозицией», которая, по мнению  англичан, деятельно готовит свержение Гитлера. Информационная «игра» зашла уже  так далеко, что англичане ожидали встречи с одним из крупных деятелей этой  «оппозиции».

Изучив документы, я предложил Гейдриху не прерывать «игры» и вызвался  поехать в Голландию под видом капитана вермахта Шеммеля, служащего в отделе  транспорта ОКВ [2], чтобы встретиться с представителями английской разведки.  Имя Шеммель было взято не с потолка. На самом деле существовал офицер с такой  фамилией, служивший в транспортном отделе ОКВ, но который, разумеется, не  должен был подозревать о своем двойнике. Поэтому Гейдрих послал его в  длительную служебную командировку на Восток.

Мне было известно, что этот план был началом важного политического  предприятия, за которым очень внимательно следили из Лондона. Я не имел права  ни на малейшую ошибку, которая вызвала бы недоверие англичан. Поэтому я  распорядился раздобыть точные сведения об образе жизни настоящего капитана  Шеммеля. К несчастью, он носил монокль – и мне, чтобы привыкнуть к этому,  пришлось тоже носить монокль. Затем я осведомился о всех деталях, связанных с  «оппозицией», наизусть выучил имена всех действующих лиц и все подробности,  относившиеся к этому делу. После этого я переехал в Дюссельдорф в дом,  принадлежавший разведке, чтобы быть близко к голландской границе. Тем временем  один из наших сотрудников должен был сообщить агенту Ф‑479 о визите капитаны Шеммеля из ОКВ и  подготовить встречу с сотрудниками Сикрет Сервис.

Вечером 20 октября 1939 года пришел, наконец, ответ: «Встреча  условлена 21.10 в Зутфене, Голландия». Меня должен был сопровождать наш  сотрудник: он был посвящен в обстоятельства дела. Еще раз мы проверили свои  паспорта, документы на машину и удостоверились, что немецкие таможенники и  полицейские на границе уведомлены о нас.

На следующий день, рано утром, мы сели в машину и поехали к  голландской границе. Стоял пасмурный осенний день, обычный для Нижнего Рейна,  серое небо было задернуто дождевой завесой. Переход границы прошел без всяких  затруднений. Правда, голландские таможенные чиновники неукоснительно выполняли  свои служебные обязанности, однако все сошло гладко. В Зутфене, в условленном  месте нас уже поджидал вместительный «бьюик». Мы подъехали к нему вплотную,  вышли из машины и в обычных выражениях представились встречавшим. Затем я сел  рядом с английским капитаном Бестом, который вел «бьюик», и тоже носил монокль.  Сопровождавший меня сотрудник поехал за нами в нашей машине. Капитан Бест  блестяще говорил по‑немецки и, казалось, очень хорошо знал Германию. Вскоре мы нашли с ним  общий язык, в особенности, когда речь зашла о музыке. Он так занимательно вел  разговор, что я чуть не позабыл, зачем я, собственно, собрался в это  путешествие. Только когда мы прибыли в Арнхейм и перед нами предстали майор  Стивенс и лейтенант Коппер, я вспомнил о цели моего визита.

В высших кругах германского офицерства, начал я, существует на самом  деле сильная оппозиция гитлеровскому режиму. В данный момент я не могу назвать  имени генерала, руководителя оппозиции. Целью оппозиции является насильственное  устранение Гитлера и создание нового германского правительства. Теперь важно  выяснить, какую позицию займет британское правительство по отношению к  руководству рейха, контролируемому вермахтом, и какие тайные гарантии  возможного мирного договора оно готово дать. Английские офицеры ответили мне,  что английское правительство глубоко заинтересовано в любых попытках свергнуть  Гитлера и придает громадное значение необходимости воспрепятствовать  дальнейшему расширению войны и как можно скорее заключить мир. Ввиду этого,  сказали они, английская разведка оказывает свою поддержку, но она не  уполномочена уже сейчас заключать какие‑либо политические соглашения. Однако существует  надежда, что к следующей встрече со стороны британского правительства смогут  быть сделаны заявления, содержащие определенные обязательства. В связи с этим,  – сказали англичане, уже поставлено в известность министерство иностранных дел,  которое, в свою очередь, информирует совет министров.

 Основа  для доверия, казалось, была заложена. Мы договорились встретиться в следующий  раз 30 октября в резиденции Сикрет Сервис в Гааге. Наши «партнеры» придавали  особое значение тому, чтобы на этой встрече присутствовал руководитель  оппозиции или один из ее выдающихся деятелей в чине генерала. После этого мы  простились.

В ту же ночь я поехал в Берлин, чтобы доложить обо всем. На основе  моего сообщения было решено продолжать игру. На следующий день часть своего  свободного времени я провел в доме друга моего отца профессора де Криниса, директора  психиатрического отделения клиники «Шарите». Уже много лет меня принимали в его  доме как родного сына – так почему же, спрашивал я сам себя, я не должен  посвятить его в предприятие с Голландией и не попросить у него совета? Де  Кринис был уроженцем Австрии и состоял на действительной службе в вермахте в  чине полковника медицинской службы. Мне пришла в голову мысль пригласить де  Криниса с собой в Гаагу, поручив ему роль «правой руки главы оппозиции». Де  Кринис был высокообразованным человеком, глубоко разбирался в политике, имел  внушительный вид. К тому же он говорил с австрийским акцентом, что могло скорее  вызвать доверие, чем подозрение. Де Кринис сразу же заявил о готовности  сотрудничать со мной.
« Последнее редактирование: 04 Сентябрь 2011, 15:05:34 от W.Schellenberg »
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #20 : 04 Сентябрь 2011, 15:09:17 »

29 октября мы снова отправились к голландской границе. Перед этим мы  обговорили систему условных знаков, которыми решили пользоваться в ходе  переговоров – если я сниму свой монокль левой рукой, это означает, что де  Кринис должен тотчас же прервать беседу и предоставить слово мне. Если я сделаю  то же самое правой рукой, он должен поддержать меня в переговорах. В том  случае, если я начну жаловаться на сильную головную боль, необходимо вообще  прервать переговоры.

Точно в 12 часов дня мы прибыли на назначенный перекресток в Арнхейме.  Однако никого из наших партнеров не было видно. Мы подождали полчаса, сорок  пять минут. Затем я предложил немного проехать вдоль улицы. Но и это осталось  безрезультатным. Де Кринис уже начинал нервничать, тем более, что внезапно  невдалеке появились двое голландских полицейских и медленно пошли по  направлению к нашему автомобилю. Один из них спросил нас, что мы здесь делаем.  Мы ответили, что ожидаем знакомых. Полицейские недоверчиво поглядели на нас и  попросили проследовать в полицейское отделение.

Все выглядело так, как будто мы попались в ловушку. Главное было  теперь соблюдать самоконтроль. Несмотря на наши протесты, нас, уже не так  вежливо, обыскали в отделении. Затем наступила очередь нашего багажа. Любую,  даже самую небольшую вещь, изучали с крайней придирчивостью. Молниеносно я окинул  взглядом наши разложенные вещи. К своему ужасу я увидел в открытом дорожном  несессере моего спутника пачку аспирина с надписью «Главное медицинское  управление СС». Я быстро положил несколько вещей из моего чемодана рядом с  предательской коробочкой. Затем, бросив изучающий взгляд на полицейских, я  схватил лекарство. При этом я уронил щетку, наступил на нее, нагнулся и  проглотил таблетки вместе с оберткой.

Теперь начался допрос – откуда, куда едете, какие друзья должны были  вас встретить? О чем с ними хотели говорить? И так далее. Я заявил, что без  адвоката не буду отвечать ни на какие вопросы. При этом я намеренно вел себя  вызывающе, что дало определенные результаты. Внезапно отворилась дверь и вошел  лейтенант Коппер. Он представился и все недоверие голландцев исчезло, как по  мановению руки. На улице нас ждали майор Стивенс и капитан Бест. Последовали  вежливые слова извинений – они крайне сожалеют о случившемся, всему причиной  простая ошибка – перепутали место встречи. Конечно, мне было ясно, что наши английские  «друзья» устроили все это для того, чтобы проверить нас.

Во второй половине дня мы прибыли в Гаагу. В кабинете майора Стивенса,  слегка перекусив, мы сразу же приступили к переговорам. Мы сошлись в следующих  пунктах: устранение Гитлера и его ближайших сотрудников; немедленное заключение  мира с западными державами; восстановление независимости Австрии, Чехословакии  и Польши; отказ от политики экономической автаркии Германии и планового  хозяйства, а также возвращение к золотому стандарту. С другой стороны, было  учтено и то, что необходимо оставить открытым «клапан» для избытка немецкого  населения, возможно, путем возвращения германских колоний.

Решение, к которому мы пришли, было записано и послужило основой для  телефонного разговора майора Стивенса с центральным управлением разведки в  Лондоне. Примерно через полчаса он вернулся и сообщил, что Лондон положительно  отнесся к предварительным результатам переговоров; правда, необходимо еще  переговорить с министром иностранных дел лордом Галифаксом, но решения можно  ожидать сегодня же вечером. Важное значение, по его словам, имеет наше согласие  действовать в связи с установленными сроками.

Совещание длилось около трех с половиной часов, и тем временем,  несмотря на то, что я проглотил пачку аспирина, у меня на самом деле  разболелась голова. Поэтому во время телефонного звонка Стивенса я на минутку  вышел в коридор, где находился туалет с умывальной. Только я смочил виски  холодной водой, как неожиданно за моей спиной появился капитан Бест. «Вы всегда  носите монокль?» – спросил он меня, как мне показалось, слишком подчеркивая  значение своих слов. Хорошо, что я наклонил голову над умывальником и он не  видел моего лица. Я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо. Однако я  быстро взял себя в руки и ответил: «А знаете, такой же вопрос я хотел задать  вам». Мы оба рассмеялись.

После совещания мы поехали на квартиру одного голландца, сотрудника  капитана Беста. Мы умылись и переоделись в выходные костюмы, так как были  приглашены на ужин к Бесту. На его частной квартире появился и Стивенс,  сообщивший нам, что он только что получил из Лондона положительный ответ. Из  последующей беседы мне стало ясно, что Англия рассматривает войну против  Гитлера как вопрос жизни или смерти и исполнена решимости продолжать ее до  конца, не считаясь с жертвами.

Бест произнес небольшой любезный тост, на который мой друг де Кринис  ответил с истинно венской элегантностью. Ужин был великолепен – редко  приходилось мне отведывать таких свежих и вкусных устриц. Превосходны были и  вина – взаимные тосты следовали один за другим. Агент Ф‑479, который тоже был приглашен на ужин,  незаметно для окружающих дал мне понять, что мы можем быть в высшей степени  довольны достигнутыми результатами.

На следующее утро я встретился с де Кринисом в ванной; в своей  добродушной венской манере он произнес: «Ну и темп они взяли…» Перед последним  совещанием мы еще раз с удовольствием позавтракали, и по‑голландски  щедрый завтрак прибавил нам сил. Последняя встреча происходила в служебном  помещении голландской фирмы «Хандельсдинст фоор хет Континент» в Гааге. Эта  фирма играла роль «крыши» для английской разведки. Здесь нам передали  английский радиоприемник и передатчик: кроме того, был разработан специальный  шифр. Позывной был 0Н4. От лейтенанта Коппера мы, кроме того, получили  удостоверение, в котором всем голландским официальным учреждениям предлагалось  разрешать подателю сего звонить по секретному телефонному номеру в Гааге.  Помнится, номер был 55‑63‑31. Отныне  мы должны были быть застрахованы от всех неприятных неожиданностей. Капитан  Бест проводил нас почти до самой границы. О следующем сроке мы решили  договориться по радио.

Вернувшись в Берлин, я предложил продолжить операцию, расширив  переговоры за счет введения в число их участников одного из наших генералов,  пользующихся доверием и по возможности, распространить ее на Лондон. В глубине  души я еще надеялся найти какой‑то приемлемый «модус вивенди»; однако дело зашло уже слишком далеко  [3].

Радиосвязь с нашими английскими партнерами работала превосходно. В  течение недели мы трижды осведомлялись о сроке следующей встречи. Тем временем  я вернулся в Дюссельдорф, бесплодно ожидая новых указаний из Берлина. Возникла  опасность, что связь, установленная нами, оборвалась. Поэтому я решил  действовать по своему усмотрению и договорился о краткой встрече на следующий  день. Мы условились встретиться в расположенном неподалеку от границы  голландском кафе 7 ноября 1939 года в два часа пополудни.

Бест и Стивенс появились точно в назначенный срок. Я, со своей  стороны, намеревался в ходе этой встречи успокоить партнеров, так как заметил,  что они проявляют нетерпение. Я сообщил им, что руководство германской  оппозиции еще обсуждает прежние предложения. Не исключено, что  высокопоставленный немецкий генерал решится полететь вместе со мной в Лондон,  чтобы продолжить и завершить переговоры на высшем уровне. Бест и Стивенс с  энтузиазмом встретили мое сообщение и заверили меня, что с этого дня на  голландском аэродроме Шипноль специально для этой цели будет постоянно дежурить  самолет.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #21 : 04 Сентябрь 2011, 15:11:33 »

В Дюссельдорфе мне сообщили из Берлина на мой запрос, что Гитлер еще  не может решить, как проводить операцию дальше; он больше склоняется к тому,  чтобы разорвать установленные связи. Но меня игра захватывала, поэтому я вновь  связался с Гаагой и условился встретиться с обоими англичанами на следующий  день в том же кафе в Венло. Я еще не имел ни малейшего представления, как я  отговорюсь на этот раз. Однако, во избежание возможных подозрений, мне нужно  было подыскать убедительную причину затягивания дела. Я провел беспокойную  ночь. На Берлин я разозлился, хотя знал, что там имелись все основания для  колебаний: Гитлер наметил наступление на Западном фронте на 14 ноября 1939  года. То, что впоследствии он изменил этот план, можно объяснить  неблагоприятными погодными условиями, а с другой стороны, как позже считал  Гиммлер, нерешительность Гитлера усилили мои переговоры с англичанами и мой  доклад о решительной позиции Англии. За завтраком я пробежал утренние газеты –  заголовки сообщали о посредничестве голландской королевы и бельгийского короля.  Это подсказало мне решение вопроса, как мне вести себя с партнерами в Гааге.  Теперь я имел возможность заявить, что в связи с изменением обстановки  руководство оппозиции хочет сначала подождать решения Гитлера. Утром я еще  переговорил с кандидатом в «генералы» и «вожди оппозиции». В действительности  же это был один промышленник (в прошлом офицер), занимающий одну из командных  должностей в СС.

В среду я пересек границу. На этот раз мне пришлось прождать в  голландском кафе около часа. Я обратил внимание на то, что меня рассматривали  различные люди в штатском, из чего заключил, что мои партнеры вновь стали  проявлять недоверие и осторожность. Наконец, показались мои партнеры по  переговорам. Наша беседа была довольно непродолжительной, однако мне снова  удалось рассеять их подозрения. Затем мы договорились встретиться на следующий  день.

Вечером в Дюссельдорфе ко мне явился один из видных руководителей СС,  который командовал специальным отрядом. Он сообщил, что прибыл по указанию из  Берлина для обеспечения безопасности моего перехода через границу уже в этот же  день. При этом, как он заявил, ему стало известно, что участок границы, где  намечалось совершить переход, полностью блокирован голландской полицией и  агентами голландской разведки. Если меня арестуют, сказал он, его отряду будет  очень трудно выручить меня. Но у него есть приказ ни при каких обстоятельствах  не позволить мне попасть в руки противника. В этом случае не обошлось бы без  ожесточенной схватки. При этом сообщении мне стало немного не по себе, тем  более, что я подумал о предстоящем дне и возможности того, что мне придется  сопровождать своих противников в глубь голландской территории или даже в  Лондон.

В ту же ночь меня разбудил телефонный звонок из Берлина. У телефона  был Гиммлер: «Вы знаете, собственно, что произошло?» – спросил он меня  возбужденным голосом. Я еще как следует не проснулся и кратко ответил: «Нет,  рейхсфюрер». На это Гиммлер сказал мне: «Сегодня вечером, после выступления  Гитлера в мюнхенском пивном баре, на него совершено покушение. Однако фюрер  покинул зал несколькими минутами раньше. Взрыв произошел в результате действия  адской машины, при этом убиты несколько старых членов партии. Покушение,  наверняка, подготовила английская разведка». Гитлер срочно отдал Гиммлеру  приказ арестовать моих английских «коллег» во время переговоров в Голландии и  доставить их в Германию. То, что при этом произойдет нарушение границы, Гитлеру  безразлично, сказал Гиммлер. «Приставленную для вашей охраны специальную  команду вы можете использовать для выполнения этого приказа. Вы все поняли?»

Было бы бессмысленно противоречить или даже делать какие‑либо  поправки и замечания. Поэтому я тотчас же связался с начальником специальной  команды. Он покачал головой и сказал, что, учитывая меры предосторожности,  принятые голландскими пограничниками, дело вряд ли обойдется без перестрелки.  Наши шансы на успех заключались, по его мнению, только в моменте внезапности.  Если я зайду с англичанами в кафе, время будет уже упущено. Надо будет  действовать сразу же, как только подкатит «бьюик». Специальная команда прорвет  пограничный заслон и схватит англичан на улице. Начальник команды сказал, что  еще днем раньше внимательно разглядел «бьюик», чтобы сразу узнать его. После  захвата англичан следует молниеносно отойти к германской границе. Таким образом  можно будет обеспечить, сообщил он, свободное пространство для стрельбы во все  стороны. По обеим сторонам улицы будут расставлены бойцы отряда, прикрывающие  фланги. Я должен буду ждать англичан в кафе, но сесть так, чтобы видеть их  приезд из окна. Как только приблизился «бьюик», я должен буду выйти на улицу,  чтобы встретить англичан и сразу же уехать в своем автомобиле. Все остальное –  дело специальной команды. Я попросил командира отряда познакомить меня с двенадцатью  его подчиненными, чтобы в случае перестрелки они не спутали меня с капитаном  Вестом. Фигурой он был похож на меня, кроме того, носил пальто, очень похожее  на мое, и монокль.

На следующий день между 13 и 14 часами я пересек вместе со своим  прежним спутником голландскую границу близ Венло. На улицах было очень  оживленно, среди прохожих было поразительно много штатских с полицейскими  собаками. Я немного нервничал и заказал в кафе аперитив. Приедут ли Бест и  Стивенс? Они заставили ждать себя довольно долго – часы показывали уже 15  часов, а никого из них еще не было видно. Внезапно я вздрогнул – на полной  скорости подкатил серый автомобиль. Я вскочил, но меня схватил за руку спутник:  «Ошибка, это не тот». Мучимый сомнениями, я взглянул на здание немецкой таможни  – не ошибется ли и спрятавшаяся там команда СС? Но все было спокойно. Наконец,  я заказал себе крепкого кофе, и только сделал первый глоток, как меня толкнул  мой спутник: «Вот теперь они приехали!» С нарочитой неторопливостью мы вышли из  кафе, оставив свои пальто висеть на вешалке. Хозяину, который нас уже знал, я  сказал, что приехали наши гости.

Резко затормозив, «бьюик» свернул с улицы к парку позади кафе. От  автомобиля меня отделяли еще десять шагов, когда я услышал урчание мотора  нашего автомобиля с командой. И сразу загремели выстрелы. Раздались громкие,  разъяренные голоса голландских пограничников, метавшихся туда и сюда. В этот  момент лейтенант Коппер выпрыгнул из «бьюика», выхватил из кармана  крупнокалиберный кольт и наставил его на меня. Я был невооружен и прыгнул в  сторону. В то же мгновение из‑за угла выскочил автомобиль с эсэсовцами. Коппер обернулся к ним и  несколько раз выстрелил в ветровое стекло их машины. В долю секунды я увидел,  как разлетелось в осколки стекло и подумал, что один из выстрелов угодил в  шофера или в сидящего рядом с ним командира отряда. Но командир в гигантском  прыжке выскочил из машины и между ним и Коппером началась настоящая дуэль.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #22 : 04 Сентябрь 2011, 15:16:37 »

Внезапно лейтенант Коппер уронил свой пистолет и опустился на колени.  Я все еще стоял рядом с ним. Тут до меня донесся грубый голос командира: «Ну, а  теперь сматывайтесь!» Я бросился за угол к своему автомобилю и в последний  момент увидел, что Беста и Стивенса вытащили из их машины как вязанки сена. За  углом меня ожидала еще одна роковая неожиданность: здоровенный эсэсовец схватил  меня за грудь (его ввели в состав отряда буквально в последнюю минуту, поэтому  он спутал меня с Бестом). Я оттолкнул его и крикнул: «Да убери ты пистолет!» В  тот момент, когда он нажал на курок пистолета, на его руку обрушился кулак, и  пуля пронеслась на волос от моего лица. В последнюю секунду мне на помощь  пришел второй начальник отряда.

Я прыгнул в свою машину и сломя голову помчался к немецкой границе.  Наш неожиданный маневр не вызвал какого‑либо заметного противодействия голландских  полицейских. Мы договорились, что участники операции после выполнения задания  как можно быстрее должны добраться до Дюссельдорфа. Через полчаса после меня  туда прибыла спецкоманда с пленными. Как выяснилось, лейтенант Коппер оказался  на самом деле офицером голландского генерального штаба Клоп. Раненного, его  сразу же доставили в Дюссельдорфский госпиталь, где он, однако, позже умер от  ран. Беста, Стивенса и их шофера отправили в Берлин, а потом в концлагерь  Заксенхаузен. Через два дня начались допросы; их вели опытные специалисты‑разведчики.  Я сам неоднократно присутствовал на допросах и убедился, что с Бестом и  Стивенсом обращались корректно. Однако после покушения Стивенса на самоубийство  обоих арестованных по ночам приковывали на длинную цепь, чтобы часовые при  малейшем шорохе были начеку и помешали бы им вторично совершить попытку  самоубийства. Через четырнадцать дней, посетив случайно лагерь, я увидел цепи.  Я тут же распорядился снять их. Капитан Бест, видимо, был убежден, что я  задерживаю его письма к жене. Он не мог знать, что это делало по приказу  Гитлера ведомство шефа гестапо Мюллера.

О результатах допросов нужно было ежедневно докладывать Гитлеру,  который давал затем свои указания о продолжении допроса и о трактовке, какую  должен был получить этот случай в прессе. При этом он явно преследовал цель  изобразить покушение в пивной как дело рук Сикрет Сервис, в котором, якобы,  участвовали Бест и Стивенс.

Сведения, полученные на допросах, были переработаны в общий отчет и  ясно показали, что английская разведка давно создала в Голландии широкую  агентурную сеть под руководством Беста и Стивенса, деятельность которой была  направлена против Германии; стало известно также о тесном сотрудничестве  нидерландской военной разведки с англичанами. Из того факта, что вскоре после  инцидента в Венло шеф голландской военной полиции был снят со всего поста, мы  могли сделать вывод, что голландское правительство само рассматривает  сотрудничество разведок как противоречащее принципам нейтралитета.

Бест и Стивенс после поражения Германии в 1945 году вышли на свободу.  Все время их пребывания в заключении я неоднократно пытался освободить их,  обменяв на наших агентов. Но все мои попытки каждый раз проваливались, потому  что Гиммлер решительно отказался освободить этих людей и в 1944 году даже  запретил мне вообще когда‑либо говорить об этом. Гитлер, сказал он мне, еще не кончил дела о  «неудаче» гестапо (имелась в виду безуспешная попытка выведать какие‑либо  сведения о подлинных организаторах покушения в мюнхенском баре у Эльзера,  непосредственного исполнителя покушения). Гитлер, по словам Гиммлера, по‑прежнему  считает Беста и Стивенса соучастниками этого дела. В заключение Гиммлер сказал:  «Не возвращайтесь больше к этой истории, а то против обоих англичан еще будет  возбужден судебный процесс». Капитан Бест, который после войны написал книгу о  своем пребывании в немецком плену, видимо, не знал, какой опасности он и  Стивенс постоянно подвергались в те годы.

_________________________________________________________________

[1] французская разведка – Прим. перев.
[2] ОКВ – Ober Kommando der Wehrmacht – Главное командование вермахта.  –Прим. ред.
[3]  Эта фраза напечатана слово в слово так, как написано в рукописи Шелленберга. –  Прим.
Издателя
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #23 : 04 Сентябрь 2011, 15:35:24 »

ПОКУШЕНИЕ В МЮНХЕНСКОЙ ПИВНОЙ


Арест покушавшегося – Награждение орденами команды, действовавшей в  Венло – Застолье в имперской канцелярии – Гитлер о войне с Англией –  Эксперименты с исполнителем покушения Эльзером.





Берлин всегда жил нервной, напряженной жизнью. Но теперь на службе  меня охватила атмосфера буквально лихорадочного возбуждения. Только что прибыла  из Мюнхена комиссия по расследованию покушения в пивной, и все силы гестапо и  уголовной полиции были брошены на поиски инициаторов преступления. Я упоминаю  об этом потому, что часто раздавались утверждения, будто организаторами  покушения в пивной были Гейдрих, Гиммлер или даже сам Гитлер. При столь широких  масштабах расследования, проводившихся тогда, исключено, что в таком случае не  были бы обнаружены хоть какие‑нибудь следы.

Пока удалось схватить только конструктора адской машины. Им был столяр  Георг Эльзер, арестованный в Констанце при попытке перейти швейцарскую границу.  Под тяжестью улик он признался, что вмонтировал свою адскую машину с часовым  механизмом в одну из колонн пивного зала. Часовой механизм представлял собой  очень остроумно переделанный будильник, соединенный со взрывчаткой. Эльзер  сообщил, что при подготовке покушения ему помогали два незнакомых человека,  обещавшие позаботиться о нем позже за границей. Это навело Гитлера на  подозрение, что оба эти человека были не кто иные, как майор Стивенс и капитан  Бест. С другой стороны, он также считал, что к этому делу причастен «Черный  фронт», организация Отто Штрассера. Во всяком случае он грозил открыть против  Эльзера и обоих офицеров английской разведки показательный процесс.

Тем временем весь личный состав команды, проводившей операцию в Венло,  вызвали в имперскую канцелярию. Во дворе здания выстроился почетный караул в  составе роты СС. Двенадцать человек из специальной команды и я по‑военному  выстроились в шеренгу в зале приемов. Когда Гитлер вошел в зал, он сначала  изучающе оглядел каждого из нас с головы до ног. После этого он произнес  небольшую речь: в ней он выразил признание наших заслуг и свою радость при виде  нашей беспрекословной готовности к действию. Германия, сказал он, еще не может  противопоставить старым традициям английской разведки ничего равноценного –  именно поэтому надлежит держать порох сухим. Впервые он вручает сотрудникам  разведки военные награды в знак того, что борьба на тайном фронте так же важна,  как и открытые боевые действия. Затем он протянул каждому из нас руку и  наградил меня и трех других Железным крестом 1‑й степени, а остальных – Железным крестом II‑й степени.  Когда мы покидали рейхсканцелярию, стража сделала «на караул» своими  винтовками. Я должен признать, что тогда эта церемония произвела на меня  сильное впечатление. На следующий день меня вызвали к девяти часам вечера с  докладом к Гитлеру. Гейдрих посоветовал мне предварительно подробно разузнать у  шефа гестапо Мюллера о ходе допросов Эльзера. Гитлер мог спросить и об этом. Я  использовал эту возможность для того, чтобы убедить Мюллера в полной  непричастности Беста и Стивенса к покушению. Он ответил равнодушно: «Может  быть, вы и правы, но Гитлер так уверен в этой версии, что никто, даже люди  вроде Гиммлера или Гейдриха, не могут переубедить его». Я спросил его с  нескрываемым интересом, кто, по его мнению, стоит за действиями Эльзера. Он  прищурил глаза и ответил: «Я просто не могу узнать от этого парня ничего  нового, он очень упорен и придерживается своих первых показаний – он якобы  ненавидит Гитлера за то, что тот посадил его брата, коммуниста, в концлагерь.  Кроме того, он утверждает постоянно, что увлекательная работа по изготовлению адской  машины доставляла ему большое наслаждение, потому что он всегда при этом видел  перед собой разорванное в клочья тело Гитлера. Взрывчатку и взрыватель он  получил, по его словам, от двух незнакомцев в одном мюнхенском кафе. Возможно,  – сказал в заключение Мюллер, – что в этом замешан и Штрассер со своим „Черным  фронтом“. Мюллер замолчал и задумчиво посмотрел перед собой. Я заметил, что он  выглядел невыспавшимся, а суставы его широкой правой кисти покраснели и опухли.  Он бросил на меня быстрый взгляд снизу вверх. Глаза его загорелись злым  блеском. „До сих пор мне удавалось справиться с любым, кто попадался мне…“ –  сказал он. Мороз пошел у меня по коже. Мюллер заметил мое состояние и  подчеркнуто добавил: „Если бы этот парень получил от меня пару оплеух раньше,  он бы не выдумывал этой чепухи“. Таков был Мюллер. Он не позировал, это было в  его природе. Он не останавливался в своих попытках заставить любыми средствами  заговорить свою жертву.

После этого я поехал в имперскую канцелярию. В прихожей перед большим  обеденным залом непринужденными группами расположились ожидавшие приема, в их  числе Гейдрих и Гиммлер. Сначала я должен был сдать отчет об операции в Венло  для Гитлера, который хотел прочитать его еще до ужина. Я беседовал об этом с  Гиммлером и Гейдрихом, когда открылась дверь, ведущая в личные комнаты Гитлера.  Он вышел подчеркнуто медленно, опираясь на руку одного из своих адъютантов,  подошел к нам и поздоровался с Гессом, Гиммлером, Гейдрихом и мной, пожав нам  руки. Остальных он приветствовал поднятием руки. Бесшумно и быстро адъютанты  рассаживали гостей в обеденном зале. Справа от Гитлера сидел Гиммлер, рядом с  ним я, затем Гейдрих. По левую руку от Гитлера уселись Кейтель и Борман.

Гитлер тотчас же обратился ко мне, сказав своим гортанным голосом:  «Ваш отчет об операции очень интересен». Затем возникла пауза. Лицо Гитлера  было неестественно красным и припухшим; похоже было, что он простудился.  Наклонившись к Гессу, он пожаловался на низкое атмосферное давление и спросил  его о показаниях барометра в Берлине. Тишина была нарушена – нашли тему для  беседы. Заговорили об атмосферном давлении.

Но Гитлер почти не прислушивался к словам гостей. Через некоторое  время он неожиданно обратился к Гиммлеру со словами: «Шелленберг считает, что  оба англичанина не связаны с Эльзером». Гиммлер в ответ на это: «Да, мой фюрер,  но это только его личное мнение». Тут я подключился к разговору и заявил  совершенно открыто, что считаю сотрудничество Эльзера, Стивенса и Беста  невероятным: правда, сказал я, нельзя утверждать, что английская разведка не  поддерживала контактов с покушавшимся по другим каналам. Сначала Гитлер ничего  не возразил. Затем он обратился к Гейдриху: «Я хочу знать, что за тип этот  Эльзер. Ведь надо же его как‑то классифицировать. Сообщите мне об этом. Вообще, используйте все  средства, чтобы заставить преступника заговорить. Гипнотизируйте его, дайте ему  наркотики; употребите все, чем располагает для этого современная наука. Я хочу  знать, кто подстрекатели, я хочу знать, кто скрывается за всем этим».
« Последнее редактирование: 04 Сентябрь 2011, 18:15:07 от W.Schellenberg »
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Вальтера Шелленберга
« Ответ #24 : 04 Сентябрь 2011, 18:18:26 »

Только теперь он принялся за свои диетические блюда. Он ел торопливо и  без особого изящества. В тот вечер его трапеза состояла из вареных кукурузных  початков, которые он крепко брал обеими руками и обгладывал. На второе ему  подали полную тарелку стручков гороха. Во время еды он не разговаривал. Но как  только он разделался со своим блюдом, он обратился к своему адъютанту: «У меня  все еще нет доклада Йодля». Когда ему принесли доклад, он среди глубокого  молчания всех присутствующих за столом начал изучать его с помощью лупы.  Одновременно он делал отдельные замечания о количестве стали, выплавляемой  французской промышленностью, о тяжелых и легких орудиях, об оснащении линии  Мажино и превосходстве немецких бронетанковых войск. «У нас много видов  автоматического оружия, мы имеем новую 85‑миллиметровую пушку, которая обеспечит наше  превосходство, я уж не говорю об авиации. Нет, французы мне ничем не страшны».  Он протянул адъютанту доклад с пометками: «Оставьте мне его на ночь: я хотел бы  его еще раз проработать». Эти слова явно касались представителей вермахта, так  как, насколько мне было известно, наступление на Западе, намечавшееся на  середину ноября, было перенесено частично из‑за давления генералитета.

Некоторое время за столом царило молчание. Я решился нарушить его,  ухватившись за одно замечание Гитлера; гости, не понимая, как самый молодой из  присутствующих решился на такое, обратили на меня полные укоризны взоры. «Как  оцениваете вы, мой фюрер, боеспособность Англии? Я уверен, что Англия будет  сражаться». Гитлер какую‑то секунду глядел на меня с изумлением. Затем решил ответить на  вопрос. Его интересует, прежде всего, ответил он, только мощь английских  экспедиционных сил, промышленные предприятия Англии сможет разрушить немецкая  авиация. Я возразил ему, сказав, что несомненно, в борьбе с нашими самолетами  примет участие английский флот, располагающий крупными силами и средствами.  «Флот, – ответил Гитлер, – будет занят другими операциями. У наших ВВС хватит  времени, чтобы заминировать прибрежные воды Англии. И не забывайте, мой милый,  мы будем строить подводные лодки, подводные лодки и еще раз подводные лодки. На  этот раз Англии не удастся взять нас измором и поставить на колени». На  мгновение он умолк и затем спросил: «Что вообще удалось вам узнать во время  переговоров с англичанами в Гааге о позиции Великобритании?» «Судя по их  словам, – ответил я, – англичане, если немцам удастся захватить остров, будут  продолжать борьбу с территории Канады. Это будет братоубийственная война не на  жизнь, а на смерть, а Сталин при этом… – я хотел сказать, – … будет радостно  следить за нашей схваткой». В этот момент Гиммлер так резко толкнул меня ногой  в щиколотку, а Гейдрих бросил на меня такой яростный взгляд, что я проглотил  конец фразы. И все же после этого я, словно обуянный бесом, добавил: «Я не  знаю, действительно ли необходимым было изменение нашей политики по отношению к  Англии после совещаний в Годесберге и Мюнхене». Я заметил, что все  присутствующие пришли в ужас от моей дерзости. Гейдрих побелел до кончика носа,  Гиммлер смотрел в стол, играя крошками хлеба. Гитлер секунду неподвижно смотрел  на меня и потом сказал: «Сначала я хотел идти одним путем с Англией, но Англия  постоянно отталкивала меня от себя. Верно, нет ничего хуже, чем ссора в одной  семье. Достойно сожаления, что мы вынуждены вести борьбу не на жизнь, а на  смерть с людьми одной с нами расы, а Восток только и ждет того, когда Европа  истечет кровью. Поэтому я не хочу и не могу уничтожать Англию». Здесь его голос  стал настойчивым и резким: «Но в один прекрасный день Англия сойдет со своего  величественного коня и господин Черчилль должен будет признать, что Германия  тоже имеет право на жизнь – а до тех пор я буду бороться против Англии.  Большего я не желаю. Тогда наступит время, когда Англия должна будет пойти на  компромисс с нами. Она останется морской и колониальной державой, но на  континенте сольется с нами и образует единое целое. Тогда мы станем  повелителями Европы и Восток не будет представлять для нас никакой опасности.  Вот моя цель».

Тут Гитлер переменил тему и спросил, обращаясь к Гейдриху: «Вы уже  говорили с Риббентропом о ноте, которую направила вам Голландия в связи со  смертью офицера генерального штаба Клопа? – он рассмеялся. – Голландцы глупцы.  Тем самым они дают нам в руки козырь, который я выложу в свое время; сами того  не желая, они подтверждают, что не мы, а они первыми нарушили нейтралитет».  Сделав еще несколько замечаний по этому поводу, он внезапно резко поднялся из‑за стола,  поклонился гостям и сказал Гиммлеру, Гейдриху и мне: «Прошу вас остаться».

Мы перешли в одну из соседних комнат, с уютными креслами в углу и с  камином. Во время беседы мы сидели, а Гитлер стоял перед нами, скрестив на  груди руки и покачиваясь с пяток на носки, особенно, когда хотел придать словам  особую выразительность. Время от времени он отхлебывал мятный чай, а нам велел  подать шампанское. (Хотя он сам не употреблял алкоголя, он никогда не заставлял  своих гостей соблюдать «сухой закон».) Почти целый час он говорил, обращаясь  только к Гиммлеру, который стоял рядом с ним, склонив на одну сторону голову,  что немало забавляло адъютантов Гитлера, «Погляди‑ка на Хайни [1], скоро он влезет старику в ухо».  Мы не могли разобрать ни слова из приглушенной беседы.

В один из следующих дней я присутствовал при беседе Гейдриха с  Мюллером. Мюллер сообщил, что Эльзером целые сутки занималось трое врачей‑специалистов.  Ему сделали вливание больших доз перватина, но он продолжает говорить все то же  самое. Тогда Мюллер, по его словам, пошел другим путем, чтобы выяснить,  действительно ли Эльзер сам построил адскую машину. Он велел соорудить для него  столярный верстак и приказал ему еще раз изготовить свою дьявольскую  аппаратуру. Эльзер, как сообщил Мюллер, сделал Точно такой же аппарат и вмонтировал  его в деревянную колонну. Это мастерская работа, по отзыву Мюллера. Гейдриха  так заинтересовала работа Эльзера, что он захотел ее увидеть и предложил мне  сопровождать его. Я видел покушавшегося впервые. Это был маленький, худой  человек, несколько бледный, со светлыми глазами и высоким лбом – тип,  встречаемый иногда среди квалифицированных рабочих. Он говорил на чистом  швабском диалекте, при этом выглядел робким и боязливым. На вопросы, задаваемые  ему, он отвечал через силу, но сразу же растаял, как только похвалили его  мастерство; после этого он красноречиво и с большой охотой давал всевозможные  объяснения, рассказывая о своей модели.

От показаний, согласно которым Эльзер встречался в мюнхенском кафе с  двумя неизвестными, он не отказывался. Но Мюллер не отступал. К вечеру он велел  пригласить четырех известных гипнотизеров, однако только одному из них удалось  погрузить Эльзера в гипнотический сон, но и тогда Эльзер не изменил своих  первоначальных показаний. Небезынтересно было суждение этого гипнотизера –  Эльзер, по его мнению, был фанатиком, – одиночкой, одержимым навязчивой идеей  мести за своего брата. Ее дополнял комплекс неполноценности, выраженный в  стремлении казаться великим изобретателем. Наконец, этот комплекс усугубляло  стремление прославиться в результате устранения Гитлера и желание освободить  Германию от этого «исчадия ада».

Гиммлер был совершенно недоволен этим результатом. Перед тем как идти  с докладом к Гитлеру, он сказал мне, чуть ли не умоляющим тоном: «Шелленберг,  дело не в этом, мы должны найти инициаторов. Гитлер просто не верит, что Эльзер  произвел покушение в одиночку».

«Большой процесс», о котором говорил Гитлер, против Эльзера и  соучастников так и не состоялся. Эльзера держали под стражей, а в конце войны  он умер в концентрационном лагере.
________________________________________________________________

[1] уменьшительное от Генрих. – Прим. перев .
Записан