Курилка > Услышанные истории
Дядя Федор. Просто Солдат.
marina.:
Давно один дедок рассказал... Летом 194...г выдалось временное затишье. Наши и немецкие позиции разделяло метров 200, постреливали вяло, для проформы. Прибился брошенный пес, прижился. Как-то ветер дул со стороны фрицев, и, видимо, принес запах еды. Через ничейную полосу псина отправилась к супостатам. Через некоторое время пришла обратно. В общем, собаку подкармливали и те и те, наверно , напоминала о мирной жизни. Возвращается из очередной "ходки" - на спине привязан сверток. Испугались, вызвали сапера. Тот аккуратно снял поклажу - там бутылка шнапса и записка "Иваны, пришлите табак". Втайне от командира отсыпали, кто сколько смог, через некоторое время "почтальон" пошел к фрицам. В течении нескольких дней обменивались тушенкой, шоколадом, портянками, мылом и т.д. Потом нашу часть передислоцировали, и как они не звали пса с собой, тот остался с гансами. Вот такая история...
Quatro:
Пес-коллаборационист, жаль, Смершу было не до него.
marina.:
Без комментарий
Реальная война. Тыл.
http://maxpark.com/user/3952879179/content/1713136?dig
Все дальше и дальше уходит от нас Великая Отечественная война. Нет уже в живых наших дедушек и бабушек, которые принесли нам победу.
Уходят из жизни наши родители, на своих неокрепших плечах они тоже вынесли те ужасы войны, работая на оборонных предприятиях и в колхозах. И их, оставшихся, можно понять, почему они повторяют, как молитву: « Лишь бы не было войны…»
Вот воспоминания некоторых из них.
Зимой 1941-42 заводские рабочие жили на трубах отопления
Михаил Корнеев:
– Труднее на авиазаводе №22 было молодым подросткам, грязные, оборванные, завшивленные они жили и спали в канавах и на тепотрассах. У них не было сменного белья и мыла, полученную зарплату они тратили на сладости, а потом голодали. Их развлечения были необычными - собравшись группой в цехой, они собирали вшей в бумажный кулек и кидали его под потолок. Это называлось «высадка десанта».
Иван Сухарев:
– В годы войны, все трубы отопления на авиазаводе №22, были забиты людьми, многие неделями не уходили домой, а жили на этих трубах. Зима 1941-42 годов была очень суровой и холодной.
Сергей Ильин:
– В годы войны я работал на сборке авиадвигателей М-105. В бригадах молодых сборщиков, обязательно был пожилой рабочий, который внимательно следил, что бы пацаны постоянно не бегали к титану. Таким образом пытались заглушить голод, если не успевали замечать, то ребята распухали от воды, начиналась водянка. Или курили, до жуткого головокружения или потери сознания.
Радик Хаматов:
- Я работал на моторостроительном заводе, после смены, летом, мы молодые пацаны доезжали до Казанки, раздевались, одежду закапывали в песок и ложились сверху и спали. Оставлять наверху нельзя было, могли украсть. Воровали жутко.
«Их свезли в проходную и рядами уложили на пол»
Николай Царев:
– Я работал токарем на авиазаводе, в смену мне надо было выточить 12 заготовок, я делал 13 и одну деталь убирал в шкаф. Когда набирался сменный план, я сдавал их и у меня получался один день отдыха. Тогда у завода все палисадники и клумбы срыли и каждому выделили небольшой участок, из семенного фонда выдали картошку, лук и другие семена. В свой отгул я занимался на своем участке. За годы войны не было ни одного случая, что бы кто-то залез на чужой участок. За это просто могли убить.
Анвар Хамитов:
– Муж моей тети в годы войны работал на РТИ и им вместе с зарплатой выдали спирт. Мужики на радостях его выпили и попадали, голодные были. Их свезли в проходную и рядами уложили на пол. Моей тете сообщили, и мы, взяв санки, пошли на завод. В проходной женщины искали своих мужей, и кто как тащили их домой. Мы нашли своего, погрузили на санки и увезли.
Никита Лень:
– Я работал на заводе №16, в термичке, где насыщали поверхность металла цианистым калием. Этот процесс назывался цианирование, кристаллики «блестели» по всей мастерской, даже на столе, за которым мы обедали. Достаточно было одной крупинке попасть в пищу - и смерть была бы мгновенной. Но бог миловал. В годы войны месяцами не выходил с завода: жена приходила в проходную, передавала котомку с продуктами, и я уходил обратно в цех. Помню, заставляли подписываться на облигации Госзайма (это было уже в конце войны), да еще на всю зарплату. Отказываться нельзя было, могли привлечь за саботаж. Идешь домой без денег и думаешь: как дальше жить? Но как-то выпутывались.
Заключенные ели солидол с хлебом
Петр Каланский:
– В годы войны во всех столовых работали официантки, и «работали» бригады молодых пацанов - «воров» и «лизунов». Это делалось так: один из «воров» разбегался и врезался в официантку, она падала на пол. Подбегали другие «воры» и хватали хлеб, котлеты с пола. Они убегали, а следом появлялись «лизуны» и слизывали с пола разлившийся суп и кашу. С ними мы не общались – презирали.
Николай Р.:
– К нам на «зону», в Казань, перед самой войной пригнали этап из «освобожденных» западных областей, там были молдаване, румыны и украинцы. Пахло войной, и их боялись там оставлять, переводили на Восток. Они ненавидели нас, а мы - их, но мы верховодили на «зоне» и потихонечку их давили. Многие не выдерживали и лезли под колючую проволоку – охранники стреляли без предупреждения. Доведенные до крайности, некоторые из них мазали на хлеб солидол, говорили, что это повидло и ели. Потом корчились в жутких муках на полу, приходили солдаты и за ноги утаскивали их. Больше мы их не видели.
Анвар Марданова:
– У нас в райцентре Ниж. Таканыш жили эвакуированные школьники, учителя и детдомовцы из Ленинграда, появились у нас в январе 1942 года. Они были обессиленные, умерло их очень много, и нас, девчонок, заставляли их хоронить. Заворачивали их в тряпки и на санках везли на кладбище. Выдалбливали ямку (могилу копать у самих не было сил), укладывали умершего и засыпали.
Халим Ибрагимов:
– В годы войны у нас был председатель колхоза Гимазетдин Мухутдинов. Он на обед и после работы уходил раньше всех, мы не знали, почему. Только после войны мы узнали его секрет. У нас, работающих на току, на поясе висела веревка, на конце которой был привязан небольшой мешочек – кисет и все это пряталось в паху. Перед тем как идти домой, мы насыпали в эти мешочки несколько пригоршней зерна и прятали в паху, на выходе нас частенько обыскивали, но туда не лезли. Он об этом знал - и молчал.
Как-то нас попросили помочь в пекарне, и мы с радостью туда пошли, зная, что голодными не уйдем. С нами было несколько эвакуированных ребят из Ленинграда. После работы, работница дала им хлеб, но с условием, что они съедят его прямо здесь, поскольку выносить нельзя было - могли наказать. Один из них разломил буханку пополам и стал мякоть запихивать себе в рот, не жуя, а глотая целиком. Через некоторое время он умер в мучениях у нас на руках: не выдержал желудок…
Подписывались на облигации Госзайма.... и умирали от голода
Гали Фатыхов:
– После войны я работал учителем в деревне Олуяз и носил клеймо предателя, так как был в плену. Постоянно вызывали в районное НКВД в Таканыш, начальником там был офицер по фамилии Абрамов. Я приходил, а чаще приезжали в мое село милиционеры и забирали меня, делая так, что бы все видели. На первых допросах он меня расспрашивал - и подолгу. Потом просто сидели и молчали, иногда по три-четыре часа. Абрамов понимал, что я не предатель, но ничего поделать не мог – выполнял приказ. Потом отпускал, и пока я полями возвращался в родное село, то у моих ворот стояла подвода с милиционерами, и меня снова везли обратно. Нервотрепка была невыносимая.
Лидия Васильева:
– После войны я работала учительницей в школе и нас отправляли по деревням заставлять колхозников подписываться на облигации Госзайма. У них и так ничего не было, а тут надо упросить, что бы подписались, - жуткая эта работа. Зашли мы в один дом. Посреди деревянный стол и лавки, вместо занавесок, газета лапшой нарезанная - и все. Сидит изнеможенная женщина, пятеро детей вокруг нее - и говорит нам: «У меня ничего нет, подпишусь, но только этих пятерых с собой забирайте» А с нас каждую неделю в райисполкоме требовали новые списки подписавшихся…
Венедикт Кружаев:
– В годы войны я был хирургом в полевом госпитале и к нам привозили солдат-«голосовальщиков» - это люди, которые поднимали руку над окопом, надеясь получить ранение и быть комиссованными. Еще привозили с передовой красноармейцев, которые ели мыло, отчего случались страшные желудочные расстройства. Многие боялись воевать и шли на такие поступки, но сотрудники особого отдела подобные ухищрения знали, быстро хитрецов «раскусывали» и после лечения отправляли в штрафбат.
Геннадий Никитин:
– Я на фронт призвался из Москвы. В районе Лефортово погрузились в теплушки и поехали. Ехали весело, гармошки играли, мы еще не знали, что такое война. За Москвой остановились, нам приказали выйти из вагонов и выстроиться в несколько рядов. Потом вышел командир и объявил, что ими пойман дезертир и по закону военного времени он будет расстрелян. Солдаты вывели вперед молоденького паренька, он был сильно напуган и плакал. От состава шел солдат с охапкой винтовок в руках. Командир громко спросил, есть ли желающие расстрелять дезертира. Самое жуткое, что среди нас, новобранцев, нашлось немало желающих участвовать в расстреле. Им раздали винтовки, и по команде они выстрелили. Потом подошел не то фельдшер, не то санитар, закурил над телом убитого и, докурив, потушил окурок в глазу парня. Громко констатировал: «Мертвый!» - и засмеялся. Больше в теплушках гармошки не играли…
Взято из АИФ Татарстан № 19 от 09.05.2012.
http://www.smol.aif.ru/society/article/25585
marina.:
Штурм Берлина начался 16 апреля 1945 года. Наш полк, где я был командиром противотанкового 76-миллиметрового орудия с боями продвигался вперед. 21 апреля начались ожесточенные уличные бои. Мы вели наступление в районе Силезского вокзала. Артиллеристы шли вслед за пехотой, поддерживая ее огнем. Немцы защищали каждый дом, каждую развалину, которых было видимо-невидимо, так как с воздуха город бомбили не только наши, но и американцы, и англичане.
Командир пехотинцев указывал цели, а мы выкатывали пушки на прямую наводку и уничтожали вражеские огневые точки. Помню, стоял такой страшный грохот, что отдавать команды приходилось... в ухо бойцам, да и то надо было орать, что есть мочи. Пушки мы катили на руках, расчищая дорогу от битого кирпича.
25 апреля мы заняли очередной дом, разрушенный до основания. А где же было мирное население? Меня этот вопрос заинтересовал. И тут среди развалин я заметил дыру, к которой была приставлена лестница, ведущая в подвал. Воспользовавшись затишьем, я спустился по ней вниз и увидел, что подвал заполнен берлинцами, которые располагались семьями по отсекам. Особенно меня поразило, что в подвале горел свет, действовали канализация и водопровод. Немцы есть немцы: они все предусмотрели.
И вот захожу я в один отсек с автоматом наперевес, а там сидят три человека - муж с женой и дочь, готовят завтрак. «Гутен морген!» - говорю. «Гутен морген!», - отвечают. - Зетцен зи ессен!». Значит, к столу приглашают. Я держу автомат наизготовку, а сам сажусь рядом с немцами. На столе стоят чайник с кофе, пряники, печенье, бутерброды с маслом. Хозяин разлил кофе по чашкам, сперва - себе, потом - мне, показывая тем самым, что отравить меня не собирается. Он отпил первым, потом и я выпил свой кофе, закусив бутербродом и печеньем. Затем встал, поблагодарил и вышел. Никто из немцев во время этого завтрака с русским солдатом не проронил ни слова. Но, думаю, после моего визита все немцы, находящиеся в подвале, поняли, что советские солдаты с мирным населением не воюют, а бьют только тех, кто вступает с ними в открытый бой. Я потом не раз убеждался в том, что мирные жители в целом относились к нам неплохо. А однажды, уже после Победы, я роздал на вокзале весь свой паек берлинцам. Видели бы вы их глаза, когда я резал для них буханки хлеба и кружки колбасы! Они-то ведь знали, сколько бед натворили их солдаты на нашей советской земле. Впрочем, надо признать, что среди наших тоже встречались и мародеры, и насильники, что было то было.
Мой завтрак занял всего несколько минут. Поднявшись на поверхность, я дал команду передвигать пушку в следующему дому, который начали атаковать пехотинцы. Но тут заработал немецкий пулемет со второго этажа и пехота залегла. Навожу пушку и со второго выстрела фугасным снарядом разношу вдребезги огневую точку. Атака возобновилась с новой силой.
30 апреля мы вышли на центральную площадь Берлина - Александрплатц, где бои развернулись с новой силой. Только 1 мая площадь была очищена от врага. А второго числа с утра немцы прекратили сопротивление и стали сдаваться. Берлин капитулировал.
Во время Великой Отечественной я воевал на Курской дуге, освобождал Белоруссию, Польшу, дрался с фашистами в их логове. Был дважды ранен. На фронте был награжден орденом Отечественной войны 1 степени, двумя орденами Красной Звезды (вторую «Звездочку» мне вручили за бои в Берлине), двумя медалями «За отвагу», медалями «За боевые заслуги», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина». Я немало повидал на той войне. Конечно, время многое стирает из памяти. Но никогда не забыть мне тот необычный завтрак на берлинской улице Шарлоттенштрассе, где я пил кофе с немцами в разгар штурма столицы третьего рейха.
Василий ЛАРИОНОВ,
гвардии сержант в отставке,
инвалид войны.
Навигация
Перейти к полной версии