Печать

Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.
------------------Forma vhoda, nizje---------------- 1 час 1 день 1 неделя 1 месяц Навсегда

[accord_2008]

На нашем сайте есть интервью с Анной Макаровной Скоробогатовой, которая служила радистом в вашей дивизии. И она вспоминает, что в вашем полку и позывные были достаточно цветастые для Красной Армии: «Граф», «Варвар», «Блондин».

Да, я читал, тут она все верно пишет. «Блондин» - это Константинов, «Граф» - Гамшеев, Лобок – «Тимус» и «Лена», а Бритиков был – «Чапаев». Вообще-то его звали Алексей Петрович, но всегда про себя говорил, что он - Василий Иванович Чапаев. И на самолете у него тоже было написано «Чапаев». А  «Варвар» - это Костя Уразалиев. Насколько я понимаю, потому что есть в этом слове что-то дикое и необузданное. Он же татарин был по национальности, из-под Астрахани что ли, и на самом деле его имя то ли Исак, то ли Муса Шарипович, но все ребята у нас называли его только Костя. Вот только Анна Макаровна ошибается, когда утверждает, что «варвар» погиб. На самом деле Уразалиев в войну остался жив, но вскоре после победы с ним случилась неприятная история.
В 3-й эскадрилье у нас летал такой Гена Кочетков. Когда война шла к концу, он попал в госпиталь в Бухаресте и там познакомился с одной санитаркой. А эта девушка оказалось русской, дочерью какого-то эмигранта, по-видимому, очень богатого. Потому что как потом оказалось, они Гену уговорили сбежать вместе с ними на запад. И вот война кончилась, мы тогда стояли под Брно, начались учебные полеты, но в один день никто почему-то не обратил внимания, что все как обычно пошли к самолетам в гимнастерках, а он в реглане и с чемоданчиком. Никто за ним не следил, а он взлетел и пропал. Полетное время вышло, не вернулся. Туда-сюда его нет… День, второй - его нет… Потом звонок из Москвы: «Поезжайте и заберите свой самолет!» Оказалось, он перелетел на нем в Швейцарию и попросил там политического убежища, а самолет попросил вернуть Советскому Союзу. Тимофей Лобок взял с собой на «Дуглас» техника, две бочки бензина и полетели за ним. И вы знаете, я не помню, чтобы кого-то из наших командиров за это наказали, но эта история имела продолжение.
В 1946-м или 1947 году этот Гена Кочетков вдруг прислал нам на полк письмо, в котором расхваливал свою жизнь: «Ребята, живу как бог!» И в конце – «Привет всем! Особенно Уразалиеву, Потапову» и Ахметову что ли. И из-за этого письма всех троих куда-то вызвали и убрали, мы с ними даже и не попрощались. Сразу демобилизовали, наверное.
[/size]Но я думаю, что его не только из-за этой истории убрали. Уразалиев и сам по себе был такой … морально неустойчивый что. Вот идем, например, все на занятия по марксистско-ленинской идеологии, а он вдруг заявляет: «А на хрена оно мне нужно?» Но это ж все доходит наверх…
[/size]С «варваром» все понятно. А у вас самого какой позывной был?
[/size]У меня позывного не было по той простой причине, что мы, рядовые летчики, до самого конца войны не имели в самолетах передатчиков, только приемники. А на земле меня наши ребята звали Ивась.
[/size]Сколько вылетов могли сделать в день?
[/size]У меня максимум был – четыре, это в Крыму. Помню, что последний дался уже тяжело. А так обычно один-два, но ведь и не каждый же день летали. И не каждый вылет засчитывался как боевой. Но самое невыносимое – это сидеть в боевой готовности. Два часа просидел, вышел, немного размялся, и так целый день…
[/size]Всем полком на задания летали?
[/size]Очень редко.
[/size]Командование полка на боевые задания летало?
[/size]Какое отношение было, например, к политработникам?
[/size]Летали, но это целая обуза, потому что чуть ли не половина группы не столько смотрела за немцами, сколько прикрывала командиров. Не дай бог, если их вдруг собьют. А немцы ведь не дураки, сразу догадывались, что если кого-то особенно тщательно прикрывают, значит того и нужно сбивать. Как раз такой случай произошел, например, под Будапештом. В общем строю я летел крайним, так немец пошел в атаку не на меня, а на ведущего. Я, конечно, сразу на него, а он в переворот и камнем ушел.
[/size]У нас был отличный замполит полка - Дмитрий Панов. Сам летчик, раньше служил на Дальнем Востоке, много всего интересного рассказывал. Все его уважали, но потом его куда-то от нас перевели.
[/size]Вы в партию на фронте вступили?
[/size]Нет, я вступил уже после войны, хотя на фронте меня постоянно уговаривали. Но я всегда почему-то откладывал этот момент: «Вот возьмем этот город, тогда и вступлю». Потом приходят: «Мы же этот город взяли!» А в конце войны замполит как отрезал: «Все, Ваня, брать уже нечего. Пиши заявление, я тебя рекомендую!»
[/size]Ваше отношение к Сталину?
[/size]Сейчас на него очень много лишнего наговаривают, и приписывают ему то, чего не было. Хотя без него мы, может быть, и не победили бы в войне. Кто его знает…
[/size]С особистами приходилось общаться?
[/size]Особист был, но я с ним и не общался даже.
[/size]Своих случайно не сбивали?
[/size]Еще в Крыму Васин по ошибке сбил «пешку». Но экипаж успел выпрыгнуть с парашютом, и поэтому все закончилось хорошо, его даже не наказали.
[/size]В одном издании я наткнулся на такую информацию, что в вашей 6-й ГИАД была штрафная авиаэскадрилья. Вы что-то слышали про нее?
[/size]Во время войны я ничего про штрафные эскадрильи не слышал, во всяком случае, нам ничего не рассказывали. Но уже после войны к нам в полк попал Борис Котенко, который стал моим добрым товарищем. Так вот с ним произошла такая история. Когда бои шли под Сталинградом, вышел такой приказ: «Подбитые самолеты сажать только на шасси!» Но когда его подбили, то он сел на брюхо и ему за это дали три года. Но срок он отбывал не в пехотном штрафбате, а в ночной эскадрилье По-2. Он там какое-то время отлетал, искупил вину и после этого его отправили в свою часть.
[/size]А вот из летчиков вашего полка, например, никого в штрафбат не отправляли? Ни для кого ведь уже не секрет, что в летных частях дисциплина была не на самом высоком уровне. Случались и серьезные конфликты, драки и даже убийства. Вот у вас, например, не случалось ли чего-то подобного?
[/size]В нашем полку драк или чего-то подобного не было, но случалось такое, что некоторые летчики вели себя заносчиво, мол я летчик, а ты сопляк… Вот, например, в нашей эскадрилье летал такой Федя Ветчинин. И когда я возвратился из того первого вылета, когда потеряли Люсина, то два дня шел буран. Погода нелетная, где Люсин непонятно, так этот Ветчинин все ходил и донимал меня: «Ну, признайся, что это вы прошлепали, когда его сбили и решили придумать про зенитку…» Конечно, неприятно было такое выслушивать, но и послать ведь неудобно, он же старше по званию, заслуженный летчик с боевыми наградами. (Ветчинин Федор Степанович 1923 г.р. По данным исследований М.Ю.Быкова гвардии старший лейтенант Ветчинин Ф.С. в годы ВОв совершил 382 боевых вылета, в 63 воздушных боях лично сбил 13 самолётов противника – прим.Н.Ч.)
[/size]Но когда вы упомянули про убийства, мне вдруг вспомнилось другая история. Вот вы знаете, например, что знаменитый Фотий Морозов из 31-го ГИАП застрелил своего оружейника?
[/size]В интервью Анны Макаровны мельком упоминается, что за какое-то преступление его судили и разжаловали: «… А Фотий… Даже страшно говорить. Его разжаловали, и отправили в штрафбат. А через три месяца он вернулся… В кубанке. Вначале он попал в штрафбат, а потом в конницу. Привез ребятам пять или шесть кубанок. Конечно, ему все восстановили…»
[/size]У нас рассказывали, что в одном вылете у него отказало вооружение, и когда он сел, то взбешенный прямо там у самолета и застрелил оружейника… Но я точно знаю, что его ни в какой штрафбат не отправляли, просто разжаловали и он по-прежнему летал в своей эскадрилье. Так по радио и передавал: «Веду группу, рядовой Морозов». Но чуть ли не каждый месяц ему присваивали очередное звание, и войну он закончил опять майором.  Не знаю, может быть, он два раза попадал под суд?
[/size]Судя по всему, так и есть, потому что в Интернете я наткнулся на такую историю.
[/size]Из воспоминаний бывшего лётчика 31-го ГИАП Григория Васильевича Кривошеева: «Командиром 3-й эскадрильи был Герой Советского Союза Фотий Яковлевич Морозов. Это был исключительно опытный лётчик. Мы его называли «Мустафой» - был такой персонаж в фильме «Путёвка в жизнь». В ноябре 1944 года на месячную практику прислали к нам инструкторов, и в 3-ю эскадрилью попал какой-то капитан. Стал выкаблучиваться: «Это не так, это неправильно, в Уставе так-то написано». Вылетов десять сделал и вообще воспрял. На какой-то пьянке, причём проходившей без Фотия, этого капитана, обозлившись, избили, после чего он умер. Фотий, как комэск, взял вину на себя и получил 10 лет, но потом приговор смягчили, разжаловали в рядовые и оставили в полку, в нашей эскадрилье. Командующий армией Вершинин принял такое решение: «Раз тебе дали 10 лет, собьёшь 10 самолётов - снимем судимость». А дело уже под конец войны было. Так вот все, с кем он летал, свои сбитые писали на него. Ведь для нас он был бог, даже рядовым. Мы же понимали, кто он и кто мы. Я с ним вылетов 10-15 сделал, сбивал. Так что к концу войны 10 самолётов набрали, и его восстановили комэском, вернули звание майора». (По данным ОБД-Мемориал командир звена 31-го ГИАП гвардии капитан Легкий Петр Денисович 1915 г.р. скончался 24.12.1944 года от внутричерепного кровоизлияния, наступившего после побоев, нанесенных ему другим офицером в состоянии алкогольного опьянения – прим.Н.Ч.)
[/size]Лично я об этой истории ничего не слышал, но вполне возможно, что это так и было, все-таки Фотий Морозов был не просто летчик, а лучший из лучших. (Морозов Фотий Яковлевич (1919-1984). Герой Советского Союза (1943). Всего за войну совершил 857 боевых вылетов (наивысший результат среди всех советских летчиков), провёл около 100 воздушных боёв, в которых по данным исследований М.Ю.Быкова лично сбил 14 вражеских самолётов лично и 5 в составе группы. Но прославился не столько как летчик-истребитель, а как непревзойденный мастер воздушной разведки. Во время выполнения боевых заданий был ранен семь раз - прим.Н.Ч.)
[/size]А у вас самого как складывались отношения с техниками?
[/size]У меня все время был один и тот же механик, парень лет на семь постарше меня. Помню, что звали его Василий Иванович, а вот фамилию позабыл уже. Правда, каких-то особенно близких отношений у нас не было, хотя однажды я его чуть не погубил. Когда перелетали из Польши в Молдавию, то, как обычно при перелетах с одного аэродрома на другой, я его посадил за кресло летчика. И вот последняя посадка на Западной Украине. Вылетели нормально, но уже на подходе к Бельцам у меня вдруг лопнула трубка, все масло на меня и ничего не вижу… Открываю козырек, в очки заносит. Снимаю очки, печет глаза… А тут уже земля недалеко, аэродром увидел, в общем, пошел на посадку. Мне кричат по рации: «Уходи, полоса занята!» Ракету дали, а куда я уйду, я же слепой… Лишь чуть отвернул и посадил на границе аэродрома. Тут же подъехал замкомандира полка Семенов, но когда он все сам увидел, только головой покачал и ничего не сказал. А мы керосином отмылись, поехали на обед, и девочки нас спрашивают: «Ребята, вы что, в воздухе бензин пробовали?»  Смех смехом, но еще б чуть-чуть и я мог присобачиться. Сам-то, может, и живой остался, а он же там внизу…
[/size]А оружейницей и мотористкой у меня были две Шуры, Анохина и Свиридова. Одна блондинка, а другая брюнетка. Ох, как они ухаживали за машиной! Только садишься, выруливаешь на стоянку, как они уже бегут: «Командир, ну как двигатель? Как оружие?» - «Хорошо!» Так они прямо там же за руки возьмутся, и танцевать начинают.
[/size]Номер самолета для вас имел значение?
[/size]В принципе мне было все равно, но я любил, чтобы среди цифр была тройка. Просто у меня еще в аэроклубе тройка была, и я считал это доброй приметой. Но в принципе было все равно, как попадется. А в полку у меня были разные номера, но по большей части 023.
[/size]Хорошо известно, что летчики очень суеверный народ.
[/size]Что есть, то есть. Во-первых, ни один летчик у нас с утра не брился. А перед вылетом обязательно нужно отлить под костыль. Но тут же сразу две девушки, и как только все готово, мой механик им командовал: «Шуры, в укрытие! Командир пошел готовиться к вылету…» Но вот, например, вещих снов мне никогда не снилось.
[/size]А допустим, вы не боялись летать с орденами? Ведь если попадешь с ними в плен...
[/size]Так ведь многие попадали в плен с наградами и ничего. Вот у нас, например, после войны служил такой Гриша Тавадзе. Служил как все, хотя побывал в плену, но его этим никто никогда не попрекал. Но что интересно, он вернулся из плена с орденами. И наши ребята все удивлялись: «Как же ты в плену был, если награды сумел сохранить?» А он рассказывал, что прятал их под стелькой сапог. И на эту тему я вдруг вспомнил еще одну историю.
[/size]Помню, когда после войны мы уже стояли в Одессе, то на мой день рождения пришел и Володя Люсин, тот самый, с которым я летал в первый полет на фронте. И когда он пришел, то бабушка, у которой мы жили, спросила: «Это что, ваш генерал?» Потому что у него вся грудь была в орденах. Так ребята по его поводу еще так шутили: «Володя, ты, когда в самолет садишься, ордена снимай, а то стрелка всегда на твои ордена показывает…»
[/size]Вот вы упомянули, что приходилось летать и на чужих машинах. Как часто такое практиковалось?
[/size]Такое случалось довольно часто, это была нормальная практика. Конечно, непривычно, а что делать, если твоя машина неисправна? Помню, пришлось однажды полететь на задание на самолете Гейкина. Моя машина была что-то неисправна и мне дали его «пятидесятку». Дело шло к концу войны, и у нас тогда было такое правило – «Если боя нет, то боеприпасы домой не возить!» Поэтому обычно на обратном пути шли по линии фронта и расстреливали передний край немцев. И вот я тогда так же расстрелял все боеприпасы, но когда стал выходить из пике, то машина вдруг раз – и перевернулась вверх ногами… Когда сел спрашиваю его: «Боря, что такое?» - «А ты разве не знал? Все же знают, что у меня как больше 500 километров, то машина переворачивается…»
[/size]А вы, допустим, не мечтали летать на другой модели? Может быть, предпочли бы летать на «лавочкиных»?[/size]Нет, ни о чем таком я не думал. А для того, чтобы мечтать о другом самолете, нужно на нем полетать, почувствовать его. Вот когда мы под Одессой стояли, то нас переучили на «Кингкобры». И я вам скажу, что это вообще никакого сравнения с Яками. Яки легкие, маневренные, а это такая тяжелая, мощная махина, больше похожая не на истребитель, а на штурмовик. А если еще навесят подвесные баки, то вообще.
[/size]К тому же американцы вскоре перестали присылать свой бензин. Они ведь для «кобр» и свой бензин присылали в 20-литровых канистрах, а на нашем бензине тяга совсем не та… Мы уже стояли в Тирасполе, и взлет был на город, так инженер полка на полосе поставил флажок. Если до него не оторвался, то рви на ограничителе проволочку и взлетай любой ценой. К тому же у «кингкобр» все время обрывались шатуны, бились по картеру, а мотор ведь у них позади кабины, так все это било по рулевому управлению и машина срывалась в штопор и до самой земли. И таких случаев было немало. Так что на Яках мне гораздо больше нравилось летать.
[/size]А потом мне еще довелось немного полетать на МиГ-15. Тут уже, конечно, совсем другие ощущения. Совершенно другие скорости, другие законы. Сидишь как в машине, ведь винта перед тобой нет, так что было очень непривычно.
[/size]Была ли у вас любимая фигура высшего пилотажа?
[/size]Бочки любил делать: раз, раз, раз… Вот в интервью Анны Макаровны она упомянула, что по возвращении из боевого вылета летчики над аэродромом начинали крутить разные выкрутасы, и я вспомнил, что и у нас то же самое было. Когда прилетали, могли погоняться, причем, за это не ругали, лишь бы хватило горючего сесть, а то бывало, так увлекались, что садились уже с заглохшим двигателем. А у меня был такой случай.
[/size]Как-то мы с Васькой Ковтуном вернулись с задания, и затеяли драку, начали друг за другом гоняться. Все бы ничего, но когда садились, у меня подкос полетел, а у Васьки щитки. Так инженер эскадрильи Махарадзе обиделся на нас и пошел жаловаться: «Таварыш командыр, ты этих хохлов вместе больше не пускай, а то они мне все самолеты переломают».
[/size]Небоевых потерь в полку не было?
[/size]После Крыма у нас при перелете на новый аэродром погиб начальник воздушно-стрелковой службы полка. Сейчас как назло вылетела из головы его фамилия. У Яков было такое приспособление, которое перед полетом нужно было чуть открутить и слить конденсат из бензобака. А техник этого не сделал и когда садились в Бородянке, самолет загорелся и летчик погиб. Всем полком хоронили его…[/size]

А у Слободянюка к этому времени видимо уже начались проблемы со здоровьем и его назначили на место этого погибшего, а вместо него нашим комэском назначили Константинова. Но когда мы улетели в Бухарест получать Як-3, возвращаемся, а нам говорят: «Романа больше нет…» То ли у него проблемы с сердцем были, то ли с легкими. Так это или не так, не знаю, но других разговоров не было. Жаль, конечно, его, ведь такой хороший, веселый парень… Бывало вместе идем, а он впереди всех и пританцовывает. Он ведь и женился на фронте, на одной нашей оружейнице. Очень хорошая девушка и просто красавица. Потом она повторно вышла замуж, и мы ее видели на послевоенной встрече, но так и не решились спросить у нее, что же с ним случилось.

[/size]В Интернете я нашел совсем немного информации о Романе Слободянюке. В частности там упоминается, что будто бы у него было прозвище «иерусалимский казак».
[/size]Так он же был еврей из-под Бердичева что ли и я слышал, что друзья в шутку его так прозвали. И как раз насчет этого могу рассказать вам одну историю.
[/size]У нас не было принято расстреливать в воздухе немецких летчиков, которые выбросились с парашютом. За все время на фронте я не помню ни одного такого случая. У нас считалось так - «в воздухе – дерись!», а это получается вроде как лежачего бить. Но в Лугоже произошло следующее.
[/size]Когда на наш аэродром произошел налет, и мы сбили несколько самолетов, то чуть ли не на взлетную полосу на парашюте приземлился один немец. Его, конечно, сразу схватили, связали, и, наверное, отправили бы дальше в штаб. Но тут Слободянюк попросил командира полка: «Разрешите мне его расстрелять!» Как у нас потом говорили, незадолго до этого он узнал, что немцы во время оккупации уничтожили всех его родных… И командир полка ему разрешил. На машине их отвезли куда-то в овраг, и он его там и расстрелял…
[/size]Еще я в Интернете прочитал про эпизод, когда на ваш аэродром сел самолет со словацкими летчиками.
[/size]Мы еще в Польше стояли, когда в Словакии вспыхнуло восстание. Тогда в один из дней внезапно над нашим аэродромом появился этот Ю-88. Как потом выяснилось, в штабе дивизии заранее пришла информация, что прилетит самолет со словацкими летчиками, но почему-то команда из штаба запоздала. Поэтому Мазан не дожидаясь приказа, вскочил на мою машину и взлетел. И хотя говорили, что эти словаки махали ему из «Юнкерса» чем-то белым, но он их все равно обстрелял, правда, они благополучно сели.
[/size]Среди прочего я нашел упоминание и про встречу Константинова с королем Румынии.
[/size]Когда мы полетели под Бухарест получать Як-3, то там в нашу дивизию пришло приглашение от короля Михая: «Пришлите двух летчиков, пусть они покажут, как летают». И от нас полетели Константинов и Лобок. Константинов нам потом примерно так рассказывал: «Прилетели на аэродром, показали королю наши разные машины, а потом Михай вдруг спрашивает: «Кто со мной хочет подраться?», он же летчик сам был. И Константинов вызвался, но какой-то генерал из штаба его предупредил: «Блондин, ты смотри там, не увлекайся, а то мы тебя знаем! Помни, что король не должен потерять лица перед своими подданными». Но поддавался ли Константинов или нет, я не знаю, он рассказывал только, что слетали, а потом их пригласили на банкет.
[/size]Анна Макаровна в своем интервью упоминает, что у командира дивизии Гейбо и его заместителя Еремина были весьма непростые отношения.
[/size]Просто они очень разные сами по себе. Гейбо за его человеческие качества летчики любили, а вот Борис Николаевич это был такой … зазнайка что ли. Очень гордый был, высокомерный, поэтому его и не любили. А такой педант, что с ума сойти. Если он зашел на разбор полетов, то все, больше дверь не открывается. Он же неженатый был, жил с матерью, так рассказывали, что он даже родной матери не разрешал без спросу входить в его кабинет.
[/size]В общем, не любили его, и я вспоминаю такой эпизод. Еремин прославился под Сталинградом, тогда его имя прогремело на всю страну, поэтому именно ему саратовский колхозник Головатый подарил именной Як-1. И вот когда мы пригнали Як-3, за ночь художник по желанию летчиков на самолетах что-то нарисовал. Утром пришли, а на самолете Мишки Совенко написано: «От Ферапонта Петровича Головатого 2-й самолет на окончательный разгром врага!» Оказалось, этот колхозник подарил Еремину еще один самолет. Мишка увидел это и начал кричать: «Я сейчас все перечеркну, я же его для себя гнал!» Тут как раз начальство шло, начали его успокаивать: «Скоро уже победа, и не надо против своего командира идти…» (По данным исследований М.Ю.Быкова в годы войны Еремин Б.Н. совершил 342 боевых вылета, из них 117 на разведку. В 70 воздушных боях лично сбил 8 вражеских самолетов и 9 в группе. Дважды был ранен. В годы войны помимо остальных наград был награжден шестью (!) орденами «Боевого Красного Знамени», но звания Героя Советского Союза был удостоен только лишь в 1990 году – прим.Н.Ч.)

[/size]На фронте у вас были друзья?

[/size]Больше всего я сдружился с Василем Ковтуном, Костей Корниенко и Мишкой Совенко.

[/size]Правдивые фильмы о летчиках приходилось видеть?

[/size]К сожалению, нужно признать, что про летчиков, особенно про истребителей, было снято очень мало фильмов. Но «Хроника пикирующего бомбардировщика» и «Торпедоносцы» просто отличные фильмы. «В бой идут одни старики» тоже хороший фильм, но меня, например, очень раздражает то, что там в кадре вместо боевых самолетов учебные.

[/size]Как проводили свободное время?

[/size]Играли в шахматы, шашки, патефон слушали. Пластинки Лещенко крутили прямо день и ночь. А вечером после разбора полетов даже танцы устраивали.

[/size]И артисты к нам приезжали, помню, даже один забавный случай. Только мы расположились перед импровизированной сценой, какая-то артистка вышла на нее и начала свое выступление: «Пятерых сынов имею и шестого закажу…» А тут вдруг «мессера» налетели, крик «воздух» и ее словно ветром со сцены сдуло…

[/size]Как было налажено питание?

[/size]Всегда отличное, а уж когда перешли границу, особенно в Венгрии, то командующий приказал: «Никаких норм, готовить столько, сколько съедят!»

[/size]«Наркомовские» сто граммов часто выдавали?

[/size]Все время выдавали, и я свою норму тоже выпивал. Молодые же все, здоровые, сильные. Но я не помню, чтобы кто-то злоупотреблял. Правда, было у нас два случая.

[/size]Когда освободили Крым, то не летчики, а прихлебатели: начфин, кто-то еще двое пошли, и их какая-то женщина напоила отравленным коньяком что ли. Хоронили их всем полком, на могилу установили тумбу. Как положено, написали на ней что положено: фамилии, «Погибли в боях за Родину», но потом внизу кто-то приписал: «Покойнички водочку любили…»

[/size]А когда получали Як-3, то нам подсказали: «Там дорога есть, по которой крестьяне на продажу возят вино». И из 1-ой эскадрильи кто-то сходил и принес целое ведро. Перед ужином выпили по стакану, и почти сразу начали рвать… Тут же подняли тревогу: «Отравление!» Но когда под койку глянули и увидели, что вино стоит в цинковом ведре, то все выяснилось. Оказывается, вино в цинковой таре хранить нельзя. Но тогда все обошлось, никто не погиб.

[/size]Деньги за сбитые платили?

[/size]По-моему платить стали только в конце войны. И за количество вылетов тоже платили.

[/size]Вы можете обозначить боевой путь вашего полка?

[/size]После освобождения Крыма сели в Бородянке под Киевом, там передохнули немного. Потом на Бердичев, почти дошли до Львова, а оттуда в Польшу. Там такой городок есть - Мелец. Оттуда нас перебросили в Молдавию, потом Румыния: Фокшаны, Алба-Юлия, Лугож, Орадя Маре. Потом освобождали Венгрию, Австрию, Чехословакию, а Победу встретили совсем недалеко от Праги.

[/size]Как вы узнали, что война кончилась?

[/size]Я проспал. Нас ведь поднимали до рассвета, а тут просыпаюсь, а уже светло. Что такое?! А оказывается все убежали на аэродром. И часовой мне сказал: «Все, командир, Победа!» Устроили какое-то торжество. Техники все пьяные были… А мы не расслаблялись, думали, что придется еще летать. Но простояли там под Прагой совсем недолго, где-то месяц, и перелетели в Одессу. Вот так и получилось, что я войну начинал под Одессой и сразу после победы тоже оказался в Одессе.

[/size]Были у вас какие-то трофеи?

[/size]Из барахла у меня были только часы, да и то не трофейные, а купил их в командировке.

[/size]В конце войны разрешалось посылать домой посылки с вещами.

[/size]У нас ничего такого не было, потому что мы совсем недолго пробыли за границей и нас почти сразу вывели в Одессу.

[/size]Ваш брат воевал?

[/size]Гриша не воевал, потому что немцы его в 43-м захватили у родственников и угнали на работу в Германию. Работал на каком-то заводе, оттуда сбежал в Польшу, но там поймали и обратно… Потом отправили в Австрию и там он работал в хозяйстве у какого-то бауэра. И только в самом конце войны их освободили, и он еще четыре года служил в армии. Вот дядя, в семье которого я вырос, тот воевал. Два раза был ранен и перед самой победой его комиссовали.

[/size]Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

[/size]Служил в армии до 1968 года и в запас ушел подполковником. Потом работал в Кишиневском институте «Молдкомуннпроект». Воспитали с женой сына.

[/size]При слове война, что, прежде всего вспоминается?

[/size]Лучше про нее вообще не вспоминать… Но вы знаете, в последние годы я все чаще и чаще вспоминаю один случай. Уже в Венгрии что ли, в один вылет мы потеряли сразу два штурмовика, да еще один из наших не возвратился. Так вечером на разборе комполка Смоляков нам так сказал: «Вы и сами погибаете и Илы не бережете! Война не сегодня-завтра закончится, а вы знаете, какая после нее прекрасная жизнь начнется?!» И вот я особенно в последнее время вспоминаю эти его слова и думаю, да посмотрел бы ты, Платон Ефимович, какая сейчас чудесная жизнь настала…

[accord_2008]

Родился я на Украине 17 января 1922 года. Село Пискошино Веселовского района Запорожской области. Я был старшим из четырех братьев, но отец и мать умерли когда мне было всего семь лет… Вначале умер отец. Он был участником 1-й Мировой войны, был ранен в голову и глаз. А через три месяца от какой-то болезни желудка умерла и мама… И осталось нас четыре сироты: я, Гриша, Алексей и Николай… Тогда нас разобрали родственники. Младших забрали к себе дедушка и бабушка по материнской линии. Я жил в семье брата отца – Якова Михайловича, а Гриша жил в семье другого брата отца и после расставания мы с ним впервые увиделись уже только после войны.
Как ваша семья пережила голод 1932-33 года?
Наша семья потеряла, наверное, половину родственников, я их и не сосчитаю… Умерли от голода дедушка с бабушкой и два моих младших брата… В семье дяди, где я жил, из четверых детей умерло двое. Остался только я и его сын от первой жены, а двое от второй померли… Умерли тетя с детьми, да всех и не вспомню… А хоронили просто. Подвода проезжала по селу, на нее собирали умерших, и потом на кладбище. Конечно, никаких гробов, во что-то заворачивали и в яму…
Что и говорить, тяжелейшее время было. Все голодные сидели, опухшие. Я был чуть постарше, так ходил в колхоз. Лошадям хоть что-то, но давали, так я у них горсть зерна возьму и в карман. Потом спустя много лет я как-то оказался в санатории и врач меня на обследовании спросил: «А вам раньше не приходилось голодать?» - «Так я пока в армию не попал, все время голодный ходил…»
Где вы учились?
В своем селе я окончил семь классов. Учился хорошо, мне нравилось. А потом поступил в техникум механизации сельского хозяйства в городе Новомосковск Днепропетровской области. Просто в этом техникуме у меня учились товарищи, они посоветовали, да и сама специальность хорошая. Три с половиной года проучился, за отличную учебу все время получал повышенную стипендию, но на последнем курсе бросил техникум и поступил в Днепропетровский аэроклуб.
Как это получилось? В сентябре 1940 года мы приехали после каникул, смотрю, а перед входом в техникум стоит большая группа людей. Подхожу, а там оказывается летчик стоит. Молодой, красивый лейтенант, весь разодетый, все на нем блестит, в общем, любо дорого посмотреть. И агитирует всех: «Ничего не нужно, только паспорт возьмите и прямо завтра приезжайте к нам в аэроклуб».
Поехали из техникума большой группой, но там была очень строгая медкомиссия, и приняли только нас пятерых. Правда, никаких экзаменов не было, только здоровье проверяли. Зато требования были, наверное, как сейчас к космонавтам. И когда мы пришли забирать документы, директор техникума бегал жаловаться в райком партии: «Это дезертиры! Мы их столько учили, а они все бросили и уезжают учиться на летчиков». Но оказалось, что это был спецнабор правительства, поэтому документы нам все-таки отдали.
А в аэроклубе нам создали все условия: поселили в общежитие, отлично кормили, одевали, а стипендия была - 250 рублей, очень хорошие по тем временам деньги. Утром зарядка, и целый день занятия, правда, выходные свободные. И так за пять месяцев мы прошли всю программу. Стали самостоятельно летать, но только на По-2. И перед выпуском из школы приезжал инструктор и летал с каждым курсантом. Потом подходит к командиру и говорит оценку. В общем, в октябре поступили, в апреле окончили, а уже в начале мая весь наш выпуск был зачислен в Одесскую летную школу «имени Марины Осипенко», которая готовила летчиков-истребителей.
Но только приехали в Одессу, как почти сразу нас вывезли в летние лагеря. На станцию Выгода, это между Раздельной и Одессой. Должны были там изучать И-15, но тут началась война… В ночь на воскресенье вдруг объявили тревогу, мы кинулись на поле, начали растаскивать самолеты и маскировать их. Но ничего еще не объясняли. И только в обед нас построили, и замполит официально объявил: «Началась война!»
Тут же пошли слухи, что немцы где-то рядом выбросили десант - шпионов. А уже на второй день прилетели нас бомбить. Четыре «Хейнкеля-111» сбросили бомбы, но ни одна из них не взорвалась… Просто они пролетели на очень низкой высоте, что взрыватели не успели сработать. Мы потом целый день с саперами собирали эти бомбы, и они их куда-то увезли взрывать.
На следующий день опять прилетели нас бомбить, и хотя бомбы уже рвались, но опять никто не погиб. Зато по ним открыли огонь буквально все: и из пулеметов, и из винтовок, и кто-то на И-16 смог подняться и начал за ними гоняться. В общем, один «Хейнкель» сбили и он сел на брюхо у ближайшего села. Местные крестьяне бросились к нему с вилами, с топорами, но у летчиков же пулеметы и поначалу сдаваться они не собирались. Но как увидели, что на подмогу приехали три машины курсантов, то все четверо сразу же сдались.
В нашу машину посадили одного из них, здоровый такой детина. А с нами был пехотный командир, парень еврейчик, так этот немец как глянул на него и аж зарычал: «Jude!» Но рядом стоял Бурштук Василь и он ему сразу как заехал… Все лицо разбил и даже на меня кровь брызнула. А этот подбитый «Хейнкель» увезли в Одессу и установили для обозрения горожан на Куликовом поле. И только когда немцы совсем близко подошли к городу, его взорвали.
А буквально через несколько дней после этого нас посадили в эшелон и вывезли под Сталинград. В лагеря у поселка Прудбой. Начали учиться, а когда готовили аэродром, то мне пришлось вспомнить свою прежнюю специальность. Там стояли какие-то танкисты, и чтобы расчистить взлетную полосу они выделили нам два трактора СХТЗ-НАТИ. И мы на них косилками косили траву. На одном Ткаченко, на другом я.В начале войны у вас не появились мысли, что можем проиграть войну?Вначале все были убеждены, что разобьем немцев очень быстро. И только когда началось массовое отступление, некоторые начали хныкать. Но вслух никаких высказываний не было, потому что дисциплина была на высшем уровне.А из Сталинграда нас перевезли в Среднюю Азию. До этого нас в дороге нигде не бомбили, и только когда из Сталинграда мы на теплоходе «Надежда Крупская» отплыли на станцию Владимировка, то налетели три «Хейнкеля-111» и начали бомбить. Это было 5-е ноября, но был уже такой мороз, что реку схватило льдом, и корабль ни туда и ни сюда. Эти немцы в первый раз прошли - бомбы упали слева. Следующий - справа, а в третий раз зашли, бомбы упали впереди. И они ушли, а у нас путь оказался свободен… Вот так нам повезло.А во Владимировке посадили в эшелон на Красный Кут и оттуда через полстраны приехали во Фрунзе. Где-то месяц там побыли, только начали летать на УТ-2 и вдруг приходит приказ: «1-й отряд оканчивает учебу», они на УТИ-4 летали, а наш 2-й отряд «перевести в пехотное училище».Два месяца нас там гоняли. Потом в эшелон и повезли в Сталинград, но уже в дороге остановили и возвратили опять в летное училище. Быстро прошли обучение на УТИ-4, это фактически тот же самый И-16, даже зачеты успели сдать. Получили звания сержантов, и вдруг приходит приказ – «Отставить на фронт!» Погоны опять сняли и начали изучать Як-7. За три месяца изучили теорию, часов по пятнадцать самостоятельно налетали и уже в декабре получили звания младших лейтенантов и на фронт.Сейчас мы об этом подробно поговорим, а пока хотелось бы узнать ваше мнение о И-16.Очень сложный самолет. Все летали, но машина очень строгая, особенно при взлете и посадке. Чуть прозевал… Как говорил Чкалов: «В воздухе король, а на земле тьфу!» Скорость маловата, но зато очень маневренный. Поэтому после И-16 ЯК-7 показался значительно лучше, проще. Правда, не такой маневренный, зато простой. И взлетать и садиться проще. Если выровнять, он сам сядет. А «ишак» если бросить ручку так сразу сорвется в штопор.В училище при полетах не было несчастных случаев?Бились и еще сколько… Помню, в Киргизии разбились двое. Один из них, Гаркавенко что ли. Сорвались в штопор, и вся группа стояла и смотрела, как они падали до самой земли…  Но я все равно не боялся летать, а вот три или четыре человека у нас перевелись в пехотное училище. Сами захотели, но я не знаю, как им это разрешили. Помню, еще был случай. Один курсант, Мишка Гиберович, летел над самым стартом, а у его мотора недоработка была – раскрутку давал. Так он когда раскрутку дал, развалился и упал прямо перед руководством… Командир эскадрильи остановил полеты, но тут появился начальник школы, фронтовик: «Что, испугались?! А на фронте летчики десятками гибнут! Немедленно возобновить полеты!»Куда вы попали служить?
Вначале привезли нас в 10-й запасной полк, где-то за Мелитополем. А потом приехал какой-то большой начальник и ему докладывают: «Прибыли летчики со школы, но если они тут на месяц застрянут, то все свои навыки растеряют». – «Срочно на фронт!» Так что мы там пробыли всего семь дней, и в первых числах марта 44-го пешком отправились в свою новую часть.Нас со школы выпустилось человек тридцать и весь отряд приняли в 6-ю Гвардейскую истребительную авиадивизию, которой командовал Гейбо Иосиф Иванович. А там уже по десять человек распределили в разные полки, и так я попал в 85-й впоследствии «Севастопольский» Гвардейский Краснознаменный ордена Богдана Хмельницкого истребительный авиационный полк. Во 2-ю эскадрилью нас попало сразу четыре человека.А вы случайно не знаете, сколько из вашего выпуска погибло на фронте?Из наших тридцати ребят на фронте ни один не погиб, только уже после войны некоторые разбились.На каком аэродроме располагался ваш полк?Мой первый аэродром – Аскания Нова. Разместили по два-три человека в хате и сразу за всеми закрепили самолеты. Прибыли мы, когда готовилось наступление на Крым. Запомнилось, что когда мы выезжали на фронт, то в училище нас нагрузили зимним обмундированием: унты, комбинезоны. Но приехали, а уже тепло.Как вас приняли в полку?В целом хорошо. Но мы ведь в училище боевое применение не изучали, только пилотаж, а этого, конечно, для фронта явно недостаточно. Например, в школе нас учили, что в полете, прежде всего, за приборами нужно следить, а в полк прибыли: «Приборы вам не нужны! Смотри за воздухом. Следи за своей группой, за ведущим, и ищи немца! Ищи немца, чтоб не он тебя искал, а ты его!» И кто первым заметил, того хвалили.В общем, в полку нас сразу стали натаскивать. У меня первым комэском был Роман Слободянюк, так он сразу предупредил: «В бой не пойдешь, пока со мной не слетаешь!» Он и сам летал как бог и нас гонял до потери сознания. Крутил так, только держись… А как садились, он ничего не говорил, только смотрел спину. Если мокрая, значит молодец, и завтра полетишь со всеми на задание, а нет – еще тренируйся.Свой первый бой помните?Больше мне запомнился первый боевой вылет. 30 марта командир полка приказал нам тройкой облететь линию фронта. Почему тройкой? Не знаю, наверное, потому что планировалось, что мы просто облетим заданный квадрат. Нужно было пройти над морем от Перекопа до Чонгарского моста. И вот после обеда мы полетели втроем. Повел нас Люсин. (Люсин Владимир Николаевич – Герой Советского Союза. (1944). По данным исследований М.Ю.Быкова в годы ВОв совершил 294 боевых вылетов, участвовал в 67 воздушных боях, в которых лично сбил 17 самолётов противника и один в группе – прим.Н.Ч.) За ним  Панченко справа, я слева. Вышли на Перекоп, и потом взяли влево, но не долетели до Чонгарского моста, как по нам открыли огонь плавающие «эрликоны» и Люсина подбили.
Он развернулся и пошел на нашу территорию, мы, конечно, за ним. И только перелетел железнодорожную полосу на Геническ и сел. Мы с Панченко стали в круг. Смотрим, он вылез из машины. Еще круг, он машет нам, мол «давай домой!» Мы еще один, он кулаком машет. Делать нечего, пошли назад. Прошли километров 30-40 и тут вдруг прямо передо мной немец. Только и запомнил, что двухмоторный и двухкилевой. Большой. Я на него, а он раз и в облака, и потерял его. Выскочил за облака, ни немца, ни Панченко. Ушел вниз, но и там ни немца, ни Панченко. И как его искать, у нас же с ним не было передатчиков, только приемники. Круг сделал, а горючее на исходе и домой – на Асканию Нову.Сел, тут сразу командир полка на «виллисе». Вылезаю,  докладываю: «Так и так, Люсина подбили. А я встретил немца, но он удрал, а я и Панченко потерял». – «А что Люсин делал?» - «Кулаком нам махал!» Тут как раз и Панченко садится. Поехали в штаб, написали донесения. За Люсиным отправили По-2, но он ходил там ходил, но ни Люсина, ни самолета не нашли… А уже ночь.На второй день вдруг разразился страшный буран, из-за которого, кстати, на неделю перенесли начало наступления. Погода нелетная и про Люсина ничего не известно. На третий день комполка полетел на наш аэродром подскока, где в засаде сидело четыре наших самолета, заходит к летчикам, а они там с Люсиным в шахматы играют… «Чего ж ты ничего не доложил?» - «Так ребята же вам все рассказали!» А его самолет, оказывается, сразу забрали какие-то ремонтники. За хвост и в мастерскую, и потом уже только разбирались, чей это самолет.Что вам запомнилось из Крымских боев?Тем, что в Крыму было наше полное преимущество во всем. А мы в основном занимались тем, что прикрывали Илы. Если налетали немцы, то мы открывали огонь, они в сторону, а мы не имели права бросить «горбатых».Но в Крыму у меня случился другой казус. 8-го мая мы сопровождали «горбатых» на Севастополь, и когда они отбомбились, развернулись и ушли, у меня вдруг отказал мотор. Прямо над Мекензиевыми горами… Винт вращается, а тяги нет. Я как глянул вниз, а там все побито, садиться некуда… Уже было смирился и полез выключать зажигание как двигатель вдруг опять заработал. Полез вверх, метров восемьсот набрал, опять остановился… Но уже не страшно, потому что внизу теперь не горы, а степь. До земли не дотянул, он опять заработал, и я вверх полез. И вот так вверх-вниз кое-как и добрался на аэродром. Сел, отбуксировали, и меня даже не спросили, что случилось. Выяснилось, что бензонасос отказал. И если планируешь вниз, то бензин самотеком попадал в двигатель, но как выработает его, опять останавливается. Но никто меня не ругал ничего.Кто у вас был ведущим?Я всю войну пролетал ведомым, но постоянного ведущего у меня не было. В самом начале я летал в звене Гамшеева. (Гамшеев Михаил Николаевич – По данным исследований М.Ю.Быкова в годы ВОв совершил 276 боевых вылетов, участвовал в 73 воздушных боях, в которых лично сбил 14 самолётов противника – прим.Н.Ч.) А моим самым первым ведущим был Костя Уразалиев. И с моим земляком Васькой Ковтуном летал, но больше всего мне нравилось летать в паре с Константиновым. Потому что он не только за немцами успевал смотреть, но и за мной. А то с некоторыми как. Чуть отвлечешься, а он без предупреждения сразу пошел, пошел и куда делся, не знаешь…
Какие задания вам приходилось выполнять на фронте?Наш полк в основном занимался тем, что прикрывал штурмовики и бомбардировщики. Илы, «Пешки», Ту-2, даже американские «Бостоны» тоже приходилось прикрывать. Кого легче? «Пешки» и Ту-2. Они когда с бомбами идут – все нормально, а потом на большущей скорости раз и ушли, только и успевай догонять. А «горбатые» как разбредутся, каждый за танком гоняется, и только успевай за ними следить, потому что за сбитые Илы очень ругали.На штурмовки не летали и на свободную охоту не пускали, только на разведку. Просто у нас в дивизии была довольно четкая специализация. Например, 31-й полк занимался только разведкой. 73-й полк – прикрывал наземные войска, а мы или бомберов прикрывать или сидеть в боевой готовности. Если где-то немцы появятся мы сразу поднимаемся, но пока долетим, а они уже ушли… Получилось как у той тещи – одни любимчики, а другие разнорабочие.Сколько у вас боевых вылетов?У меня всего 64 боевых вылета.Сбитые есть?Два лично и один в группе.Расскажите, пожалуйста, когда, кого и при каких обстоятельствах вам удалось сбить?Первого я сбил, когда освобождали Румынию. Вообще-то нас очень хорошо снабжали, топлива и боеприпасов всегда хватало, и только на том аэродроме, Лугож что ли, к нашему прилету еще ничего не было готово: ни обороны, ничего. Даже горючего не привезли, поэтому пришлось со всех машин сливать бензин для дежурного звена.В общем, только сели туда, а утром четверкой из нашей эскадрильи заступили на дежурство. И только рассвело, как одна группа немцев с одной стороны, а другая с другой… Мы сразу на взлет, а я последним шел, и как глянул, один этот волк развернулся и на меня… Я разгоняюсь, а сам вижу, как по полосе уже шарлышки от снарядов ко мне тянутся… А я словно на автопилоте, сектор газа инстинктивно убрал, почти остановился, и смотрю, а трасса уже впереди и сам «фоккер» проскочил. Я по газам и вверх. Мне потом одна радистка из штаба рассказывала, что когда командиру полка доложили: «Прозора сбили!», так он там всех чуть не перестрелял. Всех на поле отправил: санитарку, пожарку. Те приехали, там все горит, дымится, а самолета нет… А я только взлетел, смотрю «лаптежник» идет. Он один и я один. Но его уже до меня кто-то бил, потому что стрелок уже лежал, голова на бок завалилась и пулемет опустил… Я подошел, и с одной очереди как дал, он сразу загорелся и упал там же… Из наших тогда никого не сбили, только на земле погиб один техник и один самолет сгорел.А второго я сбил, когда прикрывали наши войска. Группу вел сам комэск Константинов, и вдруг нам попался «Хейнкель-111», по-видимому, разведчик. И тут мы все как начали его бить… Но командир ударил, не сбил, Костя Корниенко ударил – не сбил, я ударил, тоже летит. В общем, все шестеро били-били его, в конце концов, он загорелся и ушел, но земля подтвердила, что он таки упал. И нам на всех засчитали его.
А третьего я сбил где-то под Будапештом. Мы шестеркой прикрывали какую-то станцию у самой линии фронта, и вдруг увидели под собой группу «фоккеров». И хотя положено, что бьет одна половина, а половина прикрывает, у нас с этим было очень строго, но в тот раз Константинов подал команду: «Бьем всей группой!» И мы с первой же атаки сбили шестерых… С земли кричат: «Молодцы!», а пехота говорят, шапки в воздух бросала. Сразу ушли вверх и потом еще раз на них зашли, а у меня стрелять уже нечем, потому что я всегда как нажму… Но еще двух сбили.Когда я готовился к интервью с вами, то в книге Давтяна С.М. «Пятая воздушная» встретил такое описание этого боя: «21.10.1944 года шестерка Як-1, возглавляемая командиром эскадрильи 85-го ГИАП капитаном Константиновым, прикрывавшая аэродром в районе Бекешчабы, встретила 30 немецких бомбардировщиков. Несмотря на его многократное превосходство, Константинов принял решение одновременной атакой всей группы заставить врага отбомбиться до подхода к цели.По команде ведущего шестерка парами атаковала головную, среднюю и замыкающую группы противника. Советские летчики сблизились с "Фокке-вульфами" и с короткой дистанции открыли огонь. С первой атаки Константинов двумя очередями зажег немецкий самолет. Еще два бомбардировщика сбили гвардии лейтенанты Силкин и Уразалиев. Решительная атака советских летчиков ошеломила противника. Налет был отражен».Неверное описание. Во-первых, я не помню, что это случилось в районе Бекешчабы. Во-вторых, там не было никаких бомбардировщиков, а были «Фокке-вульфы», и не тридцать, а меньше. Максимум двадцать, наверное. В-третьих, в том конкретном бою я не просто лично участвовал, а шел ведомым у Константинова, поэтому точно все знаю. В первый заход мы сбили сразу шестерых, все по одному. Я, например, во время атаки настолько увлекся, что Константинов мне кричал по радио: «Твой горит! Падает! Хватит уже!» Так мы еще не сели, а по радио уже передали, что группа Константинова сбила восемь немцев. И еще такой момент. У нас в полку сложилась традиция, что за каждого сбитого немца летчику на ужин полагался подарок от поваров, что-то вроде тортика. Так в тот день повариха кричала: «Что я буду делать?!» Но выкрутились – сделали их небольшими и на каждый стол.А вас самого не сбивали?
Нет, меня хоть и били, но не сбивали. Обошлось.По вашему мнению, кого тяжелее сбить: истребитель или бомбардировщик?Конечно, бомбардировщик. Ведь к истребителю сзади подошел и спокойно сбил, а у бомбера стрелки.А из истребителей кто более опасный соперник Фокке-Вульф-190 или Мессершмитт-109?Мне кажется, «фоккеры» опаснее, у них же шесть пушек. А «шмитты» хоть и маневренные, но от них можно было уйти. Они же примерно, как и наши Яки. А «фоккер» мощнее, и он в пикировании падал как камень. Так что если он в хвосте, от него не уйдешь… Но мы на занятиях по тактике разбирали их действия, поэтому были готовы ко всему.А разборы полетов у вас насколько тщательно проводились?Этому всегда уделялось очень пристальное внимание. И если кто-то набузил, то командир давал самое страшное наказание: «Все, теперь два дня будешь стоять с флажком на Т». Не летать, это самое тяжелое. Так что людей у нас в полку готовили и очень берегли. И когда шли ответственное задание, то молодежи брали не больше половины.Но вот вы, например, случайно не знаете общий баланс результативности полка?Сколько сбили, не знаю, а вот потеряли при мне, если не ошибаюсь, всего двоих: одного в Крыму, а в Венгрии погиб Мазан. Причем, там так до конца и не выяснили, что с ним случилось. Мы слышали, что над нами высоко в небе транзитом в Полтаву проходили «летающие крепости» и вдруг однажды комполка решил поднять пару, чтобы узнать, кто все-таки над нами летает. И Минин сел, а Мазан упал, и похоронили его… (По данным ОБД-Мемориал заместитель командира 3-й эскадрильи гвардии капитан Мазан Михаил Семенович 1920 г.р. погиб в авиационной катастрофе 12.12.1944 года. По данным исследований М.Ю.Быкова гвардии капитан Мазан М.С. в годы ВОв совершил 440 боевых вылета, в 91 воздушном бою лично сбил 20 самолётов противника и 3 в группе. В 1946 ему посмертно было присвоено звание ГСС – прим.Н.Ч.) Или его с «крепостей» по ошибке расстреляли, ведь если он вдруг внезапно на них вынырнул, то такое вполне могло случиться.

А у кого на счету было больше всего сбитых?

Я не помню, чтобы у кого-то счет приближался к тридцати, чуть за двадцать. Помню, что штурман полка Лобок Тимофей имел много сбитых. Заместитель командира нашей эскадрильи Бритиков тоже примерно столько же. (По данным исследователя М.Ю.Быкова командир эскадрильи 85-го ГИАП Бритиков Алексей Петрович в годы ВОв совершил 515 боевых вылетов, в 71 воздушных боях лично сбил 15 самолётов противника. Причем свой первый самолет – Ju-88 сбил в небе над Москвой 30 сентября 1941 года таранным ударом. Был трижды ранен, но всякий раз возвращался в строй. Герой Советского Союза – прим.Н.Ч.) Еще мой первый командир звена Гамшеев сильно бил, но, правда, и терял. Говорили, что до Сталинграда он трех своих ведомых потерял. Но точно я не знаю, наверное, все-таки у Константинова больше всех. (Константинов Анатолий Устинович (1923-2006). Герой Советского Союза. Маршал авиации (1985). По данным исследований М.Ю.Быкова в годы ВОв совершил 327 боевых вылетов, участвовал в 96 воздушных боях, в которых лично сбил 22 самолёта противника – прим.Н.Ч.) Вообще в нашем полку было четыре или пять ГСС, да и то Константинову, Бритикову и Мазану это звание было присвоено только в 1946 году.

Какие, кстати, у вас боевые награды?

Самая первая - орден «Отечественной войны». Мне его вручили не за какой-то конкретный эпизод, а за все вместе. Вторая - медаль «За боевые заслуги». У нас было так – хорошо справляешься со своими обязанностями, пролетал без аварий, значит молодец. Вроде и на орден не тянешь, а на медаль, пожалуйста. А орден «Красной Звезды» за тот самый бой, когда сбили восемь самолетов. Нам всем тогда вручили по «звездочке», а Константинову орден «Александра Невского». И медали: «За взятие Будапешта» и «За победу над Германией».

Что требовалось для подтверждения победы?

Во-первых, снимки с фотопулемета, а помимо этого подтверждение с земли и других летчиков.

В годы войны вы слышали про наших знаменитых летчиков-асов?

Конечно, слышал, ведь в составе нашей 6-й ГИАД одно время воевал знаменитый 9-й ГИАП, в котором летали сразу несколько дважды героев. (В годы ВОВ 9-й ГИАП уничтожил 558 самолетов противника, что является 3-м результатом среди всех ИАП Красной Армии. В этом полку  служили 28 Героев Советского Союза, из них 25 получили это звание, воюя в составе полка, в том числе четыре дважды Героя: А.В.Алелюхин, Амет-Хан Султан, П.Я.Головачев, Д.Л.Лавриненков – прим.Н.Ч.) Так что и про Амет-Хан Султана, и про Алелюхина, Покрышкина и братьев Глинка мы слышали.

А про немецких асов что-то знали?

Нет, слыхал только про некоего Наливайко, якобы русского, который вроде бы летал у румын. Тогда у нас говорили, что у него на счету больше двухсот штук было. (На самом деле самым результативным румынским асом II-й Мировой войны считается Константин Кантакузино одержавший по разным данным от 45 до 60 побед – прим.Н.Ч.) И тогда мне эта цифра не казалась завышенной, потому что в начале войны все могло быть. Тогда ведь наших били как куропаток, и только после Сталинграда все изменилось.

Вы можете как-то оценить немецких летчиков?

Даже не знаю, тут мне сложно что-то определенное о них сказать. Ведь под конец войны мы немецких самолетов почти и не видели, и я помню у нас ходили такие разговоры, что у немцев опытных летчиков почти не осталось и у них летает в основном молодежь, спешно обученная по программе «взлет-посадка».

Немецкие самолеты вблизи видеть приходилось?

На разных аэродромах нам постоянно попадались захваченные немецкие самолеты. Летать на них не рисковали, но по кабинам лазили, смотрели, изучали.

А ваш полк, кстати, на каких самолетах летал?

При мне летали только на Яках. Начали на Як-1, потом на Як-7, Як-9 и заканчивали войну на Як-3.  Все машины хорошие, но лучше всех, конечно, Як-3 получился. Легкий, маневренный, простой - настоящий зверь. Правда, большое преимущество самолетов Лавочкина в том, что у них хоть три цилиндра пробиты, он на остальных дойдет. А у Яков малейшее повреждение и все…

На одной из ваших фронтовых фотографий видно, что у вас на самолете есть какая-то надпись.

Это именной самолет от трудящихся Ростова-на-Дону. Ведь наша дивизия отличилась в боях на Дону, за что ей и присвоили почетное наименование «Донская». Поэтому когда жители Ростова собрали средства на постройку двенадцати истребителей Як-9, то решили подарить их именно нашей дивизии. А в штабе дивизии решили посадить на них эскадрилью Константинова. Помню, сидели в шалашах на аэродроме где-то под Львовом и вдруг приказ: «Срочно собраться!» На «Дугласе» перелетели на аэродром под Винницей. Выбрали самолеты, и всю ночь художник рисовал надписи. На следующий день прилетела делегация из Ростова. Мы построились, и они к каждому подошли и сказали слова напутствия.

Утром одна четверка осталась на земле, одна прикрывала аэродром, а одна немного сопровождала их «Дуглас». И вот они шли, а мы вокруг крутились, и видели, как они махали нам в иллюминаторы. Потом мы еще долго переписывались, писали им, сколько полетов совершили, сколько сбили. И, кстати, вот про тот бой, в котором сбили восемь «фоккеров», почему-то не написали, они сами о нем прочитали в газете. Ведь то ли в «Правде», то ли в «Комсомолке» вышла статья «В небе истребители Дона!» и в ней было написано что-то в таком духе: «… восемь ноль в нашу пользу!»

В воспоминаниях некоторых летчиков я прочитал, что в вашем полку самолеты у многих летчиков были разрисованы. Что, например, у Михаила Мазана на его самолете была нарисована пасть крокодила.

Да, у нас в полку у всех опытных летчиков самолеты были разрисованы. Кто бы что ни выдумал, все разрешали. Но как только война кончилась, на второй же день приказали все закрасить.

Я читал, что у кого-то была нарисована даже полуголая девушка.

Вот что-то я не помню нарисованную девушку, помню только, что было написано ее имя. Когда освободили Ростов и стояли там немного, то штурман нашего полка Тимофей Лобок влюбился в одну артистку, балерину что ли. И в честь нее написал на своем самолете - «Лена». И был случай, кстати, когда мне однажды пришлось вылететь на задание на его «Лене». Но при посадке одно шасси подкосилось, так Лобок даже обиделся на меня, что я повредил его самолет. А с этой девушкой была связана целая история.

Если можно, расскажите, пожалуйста.

Тимофей Лобок или как его называли друзья - Тимус, был на редкость хороший и душевный человек, который никогда ни с кем не ругался, и которого все любили. Прекрасный летчик, который, несмотря на свою должность, много летал и имел на счету много сбитых. Насколько я знаю, его два или три раза представляли на звание ГСС, но так и не наградили. Ходили разговоры, что как раз из-за этой самой Лены, которая якобы оказалась немецкой шпионкой… Правда это или нет, не знаю, но у нас ходили такие разговоры. Но в принципе у него и так вся грудь была в орденах: орден «Ленина», три «Знамени», две «отечки», «звездочка». Насколько я знаю, он и после войны прекрасно служил, окончил Академию и где-то под Ленинградом командовал полком. У меня, кстати, каким-то образом оказалась его фотография, которую он подписал какой-то девушке.