Краткая биографическая справка: Родился 3 марта 1921 года в г. Узловая Тульской области. Закончил Качинскую авиашколу пилотов, где был однокурсником Василия Сталина. После этого был лётчиком-инструктором в Руставской авиашколе.На фронте - заместитель командира и командир эскадрильи 53-го ордена Ленина и Александра Невского Краснознамённого истребительного полка 1-й гвардейской Сталинградской Краснознаменной истребительной авиационной дивизии. За время Великой Отечественной совершил 125 боевых вылетов, сбил 6 немецких самолётов, последний из них - в небе над Берлином 28 апреля 1945 года.После войны осваивал самолеты Як-15, МиГ-9. В 1947 году принимал участие в первом авиационном параде реактивных самолетов над Москвой. В годы холодной войны воевал в Китае и Корее в составе 72-го гвардейского полка 151-й истребительной авиадивизии ПВО. Возглавлял группу советских истребителей во время первого в истории реактивного боя, состоявшегося 1 ноября 1950 года в небе Кореи, а 9 ноября одновременно с лётчиком Н.И.Подгорным (67-й ИАП) открыл счёт уничтоженных американских самолётов-крепостей B-29. За период холодной войны совершил 150 боевых вылетов, сбил 7 самолетов противника: один B-29, четыре F-80, два F-86.Окончил службу на должности командира 297-й истребительной авиадивизии ПВО СССР в звании полковника. За службу Родине получил следующие награды: орден Ленина, два ордена Боевого Красного Знамени, орден Александра Невского, три ордена Красной Звезды, орден Отечественной войны и более двадцати медалей.Сегодня живёт в Смоленске.Эти военно-биографические воспоминания, изложенные от первого лица, представляют собой результат обработки ряда интервью М.Свириденкова с А.З.Бордуном. Дневники и какие-либо другие личные записи ветерана при подготовке данного текста не использовались.Часть первая. В боях с Люфтваффе1. Человек своего поколенияВряд ли ошибусь, сказав, что я был самым обычным человеком своего поколения. И если мне довелось пережить чуть-чуть больше, чем многим сверстникам, в этом нет моей заслуги. Так складывались обстоятельства, так сложилась судьба.Моё детство до определённого момента было таким же, как в тысячах подобных биографий. Родился я 3 марта 1921-го года в городе Узловая Тульской области. Наш город был так назван, потому что через него проходил узел железных дорог. В раннем детстве я любил смотреть на пути и видел, как длинные составы с углём шли из Донбасса в Москву. Мне самому очень хотелось, когда вырасту, стать машинистом, как мой отец Зиновий Павлович. Машинистами в ту пору у нас во дворе многие мальчишки хотели стать. Как-никак, поблизости располагалось большое паровозное депо, ремонтные мастерские. Мы с завистью смотрели на взрослых, которые там работают.Мою мать звали Лидией Ивановной (в девичестве её фамилия была Оборкина). Я родился вторым ребёнком в семье, брат Виталий был старше меня на два года, а вслед за мной на свет появились Мила, Виктор и Руфа. Руфу, как самую младшую сестрёнку, мы все очень любили.Самое яркое из переживаний раннего детства - смерть Ленина. В январе 1924-го мне было всего три года, но этот день я запомнил отчётливо. Был очень сильный мороз, шёл снег. Я гулял около дома. Мимо меня проходили сосредоточенные, заплаканные люди. Гудели паровозы.Дома родители объяснили мне, что произошло большое горе. Отец, бабушка, все старшие очень хорошо отзывались о Ленине, переживали, что его не стало. То, что на смену Ленину пришёл Сталин, обрадовало моих родителей. И все последующие годы отец и мать очень уважали Сталина за порядок, за понимание нужд рабочих, считали, что он в полной мере продолжил дело Ленина.Я помню ещё НЭП. Мы с родителями жили на центральной улице, она называлась 1-й Садовой. Неподалёку от нашего дома находились два магазина, пивная на площади, две парикмахерских, другие торговые точки, райком комсомола, горком. Тут же были и советские учреждения. Как-никак наш городок в те годы был очень небольшим. В нём жило тогда всего около 30 тысяч человек.На Первое Мая или во время ярмарок народ собирался на центральной площади. Помню, на масленицу или в медовый спас мимо наших окон постоянно проезжали крестьянские подводы. Крестьяне из окрестных деревень везли на ярмарку мёд, яблоки, ягоды, продукты. Конечно, и блины продавались. Мы ходили посмотреть на ярмарку вместе с родителями, а когда подросли, то уже и сами стали бегать туда.Что ещё интересно, в период НЭПа мать отправляла меня в парикмахерскую и давала с собой пять копеек. Столько тогда стоила детская стрижка. И вот, когда я первый раз пришёл, парикмахер денег с меня не взял и, мало того, дал мне с собой пять больших сахарных конфет, обёрнутых в разноцветную ленту. Он как раз знал, что у нас в семье было пять детей. Сказал:- Только обязательно поделись с сестрёнками и братьями!По пути меня знакомые ребята спрашивали:- Откуда конфеты?Я отвечал, что из парикмахерской. Таким образом, вскоре вся наша детвора именно в эту парикмахерскую стала ходить, а за ними и взрослые. Не знаю, возможно, парикмахер меня и бескорыстно конфетами угостил, но на пользу его делу это явно пошло. А мать тогда, шутя, сказала, что от конфет у нас волосы на голове слипнутся.Ещё в НЭП была у нас частная булочная Громыхалина, и почти все в городе покупали хлеб именно там. Была и кооперативная торговля. Там цены, конечно, повыше оказывались, зато товаров больше.А вот разгула преступности, который якобы творился в НЭП, в нашем городе совершенно не было. У нас квартиры и дома не закрывались, замков не было. Ворота и калитки если и закрывали, то вместо замков всовывали деревянные палочки, чтобы скот не зашёл.В ту пору даже драк, таких, как сегодня, не было. У нас были кулачные бои. На новогодние празднества мы лепили крепость из снега, а потом шли стенка на стенку, пытались взять эту крепость. И такой закон был: если ты поскользнулся или тебя толкнули и ты упал, тебя уже не то, что ногами лежачего бить, а вообще никто не трогает. Встанешь, только тогда опять с тобой начнут бороться. А уж чтобы кто-то взял в руки палку, камень или нож... Если такое вдруг случалось, то на нарушителя этого закона тут же набрасывались и противники, и свои. Я не помню ни одного случая, чтобы у нас кого-то убили во время кулачных боёв. А если где-то случалось убийство, так это вообще ЧП на всю область было.Что ещё характерно. Мы пацанами играли на улице, а если мимо проходил кто-то из взрослых, мы должны были здороваться с ним, вне зависимости от того, знаем мы этого человека или нет. А если взрослый спрашивал какой-то дом поблизости, мы обязаны были проводить его до этого дома.
Помню, я один раз заигрался в "чижика" и не заметил проходившую мимо соседку тётю Валю. Она пожаловалась моей матери, что я не поздоровался с ней. Так мать, когда я пришёл домой, меня по мягкому месту тряпкой огрела. Я объяснил ей, что не видел, заигрался. А мать мне сказала:
- У тебя глаза молодые, ты должен всё видеть!
У неё не было привычки наказывать нас, но в этом случае она сочла необходимым ударить меня тряпкой для острастки.
Когда НЭП стали сворачивать, большинство продуктов остались в магазинах, но, конечно, уже не в таком ассортименте. Зато после НЭПа появились торгсины. Это были государственные организации, которые скупали у населения золотые кольца, портсигары и другие подобные изделия. На деньги, полученные в торгсине, там же можно было купить продукты в два раза дешевле, чем в магазинах. Но, главным образом, в торгсины шли, естественно, не за продуктами, а за хорошей модной одеждой и другими подобными вещами, которых, кроме как там, было нигде не купить.
Детство моё проходило на улице. У нас, мальчишек, была своя футбольная команда. А ещё мы играли в "чижика", в догонялки. По вечерам с работы приходили парни 18-20 лет и тоже шли на улицу. Они играли в лапту. Это было нечто подобное американскому бейсболу.
Почти на каждой улице у нас стояли качели. А в Железнодорожном парке стояла даже карусель, но не такая, как современные. К пятиметровому столбу был под углом прикреплён металлический круг, на котором висели лямки из прочной верёвки. Мы держались за них и бежали по кругу, то поднимаясь вверх, а то вынужденные снова бежать, чтобы карусель продолжала вертеться.
Эта карусель не раз вспоминалась мне во время войны. Было в этом что-то такое. Ведь нам, лётчикам, тоже пришлось многому научиться, многое пережить на земле, чтобы заслужить право подниматься в небо и гнать врага прочь из нашей родной страны.
Впрочем, нас с детства учили преодолевать трудности. Так, ещё в школе у нас были нормы БГТО (будь готов к труду и обороне). Чтобы сдать эти нормы, нужно было быстро бегать, хорошо прыгать, одним словом, серьёзно заниматься физкультурой. Я физкультурой занимался, и поэтому БГТО освоил. А когда стал комсомольцем, сдал уже и нормы первой ступени ГТО (готов к труду и обороне). Мог бы освоить и вторую ступень, если бы больше тренировался. Там я только по прыжкам в высоту немного не дотягивал, нужно было на метр сорок прыгнуть.
По сути, мы были первым поколением, выросшим в советской стране. Для нас было предметом гордости, если тебя приняли в октябрята. Принимали туда только дисциплинированных ребят, которые хорошо учились. Естественно, и остальные старались соответствовать. Каждому хотелось стать октябрёнком.
К пионерам, а уж тем более к комсомольцам, требования были ещё жёстче. В ту пору туда действительно принимали только самых достойных, а не всех подряд.
Я сам стал пионером уже в пятом классе. Для меня это был особенный день. Меня все поздравляли и во дворе, и дома. Отец был рад за меня больше всех.
Спрашиваете, что означала авиация для моего поколения? Началось, конечно, не с моды на авиацию, а вообще на технику. У нас тогда только начали появляться первые тракторы и автомобили. Если на улице появлялась машина, мы, мальчишки, бежали за ней сломя голову. Когда появились мотоциклы, они вообще казались нам чем-то невиданным! В ту пору ведь и велосипед был далеко не у каждого. Всегда спрашивали: "Дай покататься". Ну, кто давал, а кто нет, тут уж такое дело.
А через некоторое время и в газетах, и по радио, везде заговорили о спасении челюскинцев. Я учился тогда в шестом или седьмом классе. И после этого всё наше поколение "заболело" авиацией. Лётчики казались нам недосягаемыми, теперь даже к космонавтам так не относятся.
Помню, как однажды летом мы впервые увидели самолёт. Это был У-2, летевший на небольшой высоте. Он скрылся за полем, и мы побежали туда, надеясь, что он сел и мы сможем рассмотреть его, как следует. Но самолёт улетел куда-то дальше.
Потом в нашем городе наконец появился ОСАВИАХИМ. Там поначалу ещё не было авиационных кружков, но многие из нас всё равно записались туда. Я занимался в стрелковом кружке. Там мы изучали стрелковое оружие, вплоть до пулемёта Максим, и сами стреляли. Сначала из мелкокалиберной винтовки, а потом уже из настоящей боевой.
Затем появился и планерный кружок. Туда привезли учебный планер УС-4. Я сразу записался в этот кружок. Чтобы попасть туда, нужно было пройти медосмотр. Мало того, принимали только пионеров и комсомольцев.
В кружке мы подробно изучали теорию, материальную часть. Нашим инструктором был Юрий Петрович Юриков. Он был гражданский, до этого жил в Барнауле, прошёл там соответствующую подготовку и был направлен к нам.
Для того чтобы инструктор допустил тебя к практике, нужно было сдать экзамены по аэродинамике (там была ещё простая аэродинамика, не высшая) и по материальной части. Кроме того, была так называемая балансировка. То есть ставили планер против ветра и удерживали его за консоль. Держат планер за крыло, потом отпускают, воздух обтекает крыло (размах там был 6 метров), и за счёт этого планер накреняется. А ты сидишь в планере и обязан удержать его в горизонтальном положении. Сначала в течение десяти минут, потом двадцати, потом получаса. Освоишь это, тогда должен научиться делать спиной то же самое. То есть требовалось, не глядя, чувствовать спиной положение корпуса самолёта. Таким образом нас учили чувствовать самолёт, лётчику это крайне необходимо.
После таких упражнений мы учились делать "пробежку". Здесь надо подробнее сказать о том, что представлял из себя УС-4. Это был моноплан с двумя консолями. Он запускался амортизатором. То есть натягивалась такая огромная рогатка, на каждый её ус становилось по пять-десять человек. Инструктор отдавал команду, и ребята начинали натягивать её. Десять шагов пройдут, кричат "раз", двадцать шагов - "два", тридцать - "три". В зависимости от количества шагов зависело, насколько далеко полетит планер. Это определял инструктор.
Для отработки "пробежки" он отдавал команду на 10-20 шагов. При этом планер не отрывался, а скользил по земле. Ты, сидя в планере, должен был удерживать балансировку, чтобы он двигался по прямой. Потом, по мере усвоения этого навыка, давалась возможность взлететь сначала на метр, потом на два. А потом уже мы набирали и 30-40-метровую высоту. Пролетали мы определённое расстояние, совершали посадку, а потом все дружно толкали планер до места старта.
Нас в кружке было около двадцати человек. Летали мы по очереди. Мне нравилось заниматься. Теорию я легко освоил, а когда дошло до практики, то одним из первых научился отрываться от земли.
Через некоторое время в Сталиногорске (ныне Новомосковск), находившемся к северу от Узловой примерно в пятнадцати километрах от нас, открылся аэроклуб. И вот, как-то раз к нам приехали оттуда и зазвали к себе - сначала в парашютный кружок.
Я записался туда. Что интересно, к этому моменту я уже немного представлял себе, как прыгать с парашютом. В нашем городском парке стояла двадцатиметровая вышка. К ней был соответствующим образом прикреплён парашют с противовесом, который обеспечивал постепенное снижение для того, кто прыгнет. Школьники могли бесплатно прыгать с этой вышки, а взрослые покупали билеты за 10-15 копеек.