Утро настало. Слышно самолеты гудят, а стрельбы нет. Наутро приходят опять - "та-та-та-та..." по этому озеру. Уже на вторые сутки, вечером прослушал, нету вроде никого. Давай выбираться. Начал выбираться, а ноги не вытащить. Кое-как, цепляясь за траву, добрался до края. Сел, а у меня сил нет больше. Все. Смотрю стог сена, дальше второй. Но никого нет. Тишина. Ну, думаю, была - не была. Помирать, так помирать. В эту канаву опять заполз. Через канаву еле перебрался, и тут заяц испугал меня, я думал, что немец и чуть не выстрелил с пистолета. Я говорю:
- Ой, господи, Боже мой...
Полежал в канаве, перебрался, пошел к стогу, полез. Лез я туда, не знаю, сколько... Руки, ноги совсем не работали. Потом кое-как развернулся боком, подлез, забрался туда, замаскировал свою сторону, и уснул. Сколько я спал, не знаю. Снилось мне, что я в ресторанах гуляю... Наверно организм пищи требовал. Вырыл под собой ямку, достал санитарный пакет. Такой клееночный. Я его разорвал, вытащил бинт, им доставал водичку и сосал, у меня только дырка во рту и осталась, а остальное затянуло гноем... И сколько там лежал, просыпаюсь, попью, опять усну. И уже чувствую, что мне подходят концы. Если я не вылезу, значит мне конец. Послушал как самолеты идут. Наши, а зенитки не стреляют. Думаю, наверное, фронт далеко... Вылез из-под стога, а ноги не сгибаются, Сел кое-как. Руку с пистолетом назад спрятал, и сижу. Думаю, может быть, кто-нибудь пойдет, эстонцы какие-нибудь. Раз стога сена, значит - живут люди, может кто появится. Вдруг слышу, "хряп", веточка лопнула, у меня сердце заколотилось. Думаю, ну сейчас ко мне подойдет, автомат нажмет... Не вижу, кто там идет. Подходит, спрашивает:
- Ты кто, танкист что ли?
Я говорю:
- Нет, летчик.
- А как попал сюда?
Я говорю:
- Сбили самолет, сгорел.
- О-о-о... брат ты, как же жил тут?
Я говорю:
- Вот так и живу, видите как.
- Что ж с тобой делать? Ты и разговаривать не можешь? Ой, брат, на тебя смотреть страшно.
Я говорю:
- Да мне же рот не открыть. Ладно, - я говорю, - какой есть, что делать. Вы меня, пожалуйста, вынесете на дорогу. Я чувствую дорога рядом.
- Мы не можем. Мы, - говорит, - боковой дозор, часть наша идет на фронт, пополнение.
Я говорю:
- А фронт далеко?
- Далеко уже, - говорит, - Километров двадцать-тридцать, к Таллинну.
- Ой, а я тут лежу...
Двое взяли меня, потом один говорит:
- Дай, я сам его возьму. Его тут нести нечего, одни кости.
А когда стали поднимать, видят, что у меня в руке пистолет, и говорят:
- Еще защищаешь себя?
Я говорю:
- А как же.
Вот они меня на дорогу, принесли к дороге, посадили на землю и говорят:
- Машины будут идти на фронт или с фронта, тебе безразлично куда, подыми руку, тебя возьмут и увезут.
Они только ушли, минут десять, наверное, я посидел, и думаю - сейчас завалюсь. Вдруг машина гудит, я кое-как, поднял руку, остановилась машина. Он кричит:
- Ну, давай заходи.
Какой заходить, когда мне не встать, дохожу уже. Я ему машу рукой. Он вышел, подходит.
- Ну что, танкист?
Елки-палки уже, сколько можно, мне уже надоело отвечать:
- Нет, я летчик.
- Ну, куда я тебя, - говорит, - на фронт везу боеприпасы?
Я говорю:
- Свези куда-нибудь.
- А, черт, давай я тебя сейчас заберу в медсанбат, в полевой госпиталь на фронте.
Он меня посадил в машину, закрыл дверцу, и поехали. Едем, и я спрашиваю:
- А какое сегодня число?
Он говорит:
- Девятнадцатое число сегодня. А чего ты спрашиваешь?
Я говорю:
- А меня 6-го числа сбили, а сегодня уже 19-е...
И сознание потерял, пришел в себя, когда услышал, как он звал санитаров. Они прибежали, меня вытащили из кабины, принесли в медсанбат.
(http://s004.radikal.ru/i205/1204/ce/7e318e3babe8.jpg)
(http://s019.radikal.ru/i626/1204/bc/f5229464b90b.jpg)
- С медсанбата вас до Москвы долго везли?
Ой, не знаю. Наверно, недолго, меня же на самолёте доставили.
Потом сестра из медсанбата написала мне в госпиталь, в Москву, письмо. Я его храню. Это письмо меня спасло от проверки. С Москвы приехали проверять... Хотите прочитать?
- Мы отсканируем его, и оно будет вставлено в текст нашей беседы...
(http://s019.radikal.ru/i610/1204/c3/0baf67ab33e5.jpg)
(http://s017.radikal.ru/i444/1204/63/c6b9fec4406f.jpg)
(http://s001.radikal.ru/i193/1204/68/704b41017d52.jpg)
Меня в Москве проверять из КГБ приходили. Первый раз пришли, профессор не пустил их, потому что я еще слепой был. А второй уже раз я им как раз вот это письмо дал. Они проверили...
Восемь месяцев меня лечил профессор Вишневский. В центральном авиационном госпитале, в парке Сокольников по восьмой линии, "холодильники" назывались. Там барское какое-то поместье, дом богатый большой.
- Когда вы вернулись в полк Ваши вещи...
Все разобрали. Я приехал - ничего нет.
- А мы, - говорят, - тебя похоронили уже.
Когда я пришел, меня сначала в столовую затащили. С КПП, сообщили, что такой-то летчик приехал. И меня с полка приехали встречать на КПП. Привезли меня к столовой:
А меня девчонки все знали:
- Ой, Сережа живой остался.
Я, "ля-ля-ля..." И пока я в столовой сидел и кушал, уже весь полк, кто свободен, уже прибежали сюда к столовой:
- Ой... Ну ничего мы вечерком будем праздновать...
- Кстати, сто грамм получали только на фронте? Или в УТАПе тоже получали?
Только на фронте.
- И каждый день сто грамм?
Когда есть полеты. Когда затишье, полетов нет, то и сами доставали. А на Украине самогоночку добывали.
- За сбитый добавлялось сто грамм?
Сто грамм давали, но не помню, за сбитый добавляли или нет. Но за сбитые самолеты платили. За бомбардировщик - две тысячи, за истребитель - тысячу. "Рама" считалась за бомбардировщик. Еще платили за вылеты...
Когда демобилизовался, у меня тысяч двадцать пять было денег.
- Как Вы узнали о том, что война кончилась?
Да как узнал, я же приехал, пятого числа, а девятого мая я еще два полета на косу летал.
После госпиталя командир полка, говорит:
- Ну как ты, - говорит, - не забыл?
Я говорю:
- Да нет.
- Ну, давай.
Послал механика, значит.
- Приготовь ему самолет.
Я одел парашют, попробовал на газу.
- Ну-ка прирулись по старту.
Прорулил, сел и полетел. Пролетел над Кенигсбергом прошел, полет сделал, посмотрел, пришел и сел.
Еще два раза слетал с ребятами. А там они еще неделю, до 15 числа немцы не сдавались. Там столько было напихано техники... Ой...
- Мы беседовали с ветераном-штурмовиком, Героем Советского Союза Титовичем. Вот он тоже рассказывал, как они штурмовали косу. Говорит, что там техники просто машина к машине стояли...
Что ты! Я же летал, я сам видел, а потом мы ездили туда. Потом мы подлетели, у самого Кенигсберга почти сидели, аэродром там. Ездили по городу, смотрели укрепления, доты смотрели. Все забетонировано, здорово у них там было.
- И все-таки когда Вам сообщили о том, что подписана капитуляция?
Девятого числа передали по рации в полк. Но надо было добивать...
- В Прибалтике, в Восточной Пруссии, было много власовцев. Вам об этом сообщали? Вы какие-то действия предпринимали?
Я этих паразитов боялся. Были случаи, когда пропадали летчики... Были такие паразиты.
Для Вас война закончилась 15-го числа. А потом что было с Вами?
А потом мы оттуда эвакуировались, дали приказ в Новгород, Новиков, наверное, по дружески нашему командиру дивизии Андрееву предложил в Новгород. Кричевицы аэродром, там был гражданский и военный. Аэродром был большой, хороший. Ну и прилетели мы в Кричевицы, там все разбито, одни коробки стояли. Ни одного здания. Одни стены были. Ну что делать... Меня сразу командир полка назначает старшим в группе. По Витебской дороге, вот эта железная дорога, с Ленинграда на Новгород. Поближе к Новгороду, станция "Татино" у немцев жилье было настроено. Деревни разбирали, и жилье себе строили. Там пилорама была поставлена, водокачку они пробурили, труба наверное с полметра. Артезианская. Потом рабочие кирпич собирали и закидывали, потому что оттуда бьёт вода, уже несколько гектар леса пропало. Все время вода идет, надо закрыть ее. Надо было крышку заварить...
И дали мне солдат, техников, молодых ребят, мы возили со станции "Татино" на машинах лес в Кричевицы. Разбирали построенные немцами дома и все возили туда, строили себе жилье.
А в апреле 1946 года я уволился из армии
(http://s019.radikal.ru/i603/1204/a2/a369a96ebf6e.jpg)
Итоги боевой работы в Летной Книжке
- Летать Вам больше не довелось?
Меня приглашали в окружную авиацию на связь, на "У-2", но на ней мне летать было нельзя, потому что кабина открытая, а у меня все лицо... И я решил: "Выгоняйте с армии".
- Вы сказали, что к увольнению у Вас накопилась сумма двадцать пять тысяч рублей, а что Вы с этими деньгами делали? По тем временам, какая была покупательская способность?
Много. Но если относительно продуктов считать, то вот такой кусочек хлеба стоил десять рублей. Сигарет пачка "Казбека" стоила пятьсот рублей...
- То есть, двадцать пять тысяч, это, в общем, не особо и много.
Я когда демобилизовался, то женился там в Кречевицах, и мы с женой поехали на Украину. У меня были деньги. А у брата - ничего, ни хлеба, ничего... Чтобы брата поддерживать, я купил за десять тысяч мешок муки, а мне как инвалиду давали двадцать пять килограмм муки на месяц. Хорошую. От собеса получишь квитанцию, и идешь на склад получать. Вот так выживали. Потом все потихоньку начало улучшаться. Правда, инвалидность довольно быстро сняли, хотя здоровее я не стал...
Меня в райком вызвали:
- Давай принимай хозяйство, работать некому. Райфинотдел, больной там начальник какой-то...
И направляют помощником меня в райфинотдел. Я говорю:
- Я же не финансист, я летчик, могу как механик.
Ну что тут сделаешь, пришлось работать... Там отработал полтора года...
- Некоторое время после войны за ордена платили, а потом Хрущев это отменил. Обидно было?
Да. Я получал, а потом сняли. Обидно, конечно, было, пусть хоть двадцать рублей за орден Красного Знамени получал, но все-таки... Орден Красной звезды - пятнадцать. Медаль "За Отвагу" приравнивалась к ордену.
- Как Вы отнеслись к реформе Хрущева, когда резко сократили армию, самолеты резали?
Я, далек был от этого, я тогда в совхозе работал механиком. На моих глазах другая реформа Хрущева происходила. Сеяли кукурузу. И представь себе, такая кукуруза выросла. Вот такие початки... Скот кормили, коров. Молоко, какое хорошее, чистое, вкусное... Кукуруза, это брат - жизнь. Не только человеку, еще и животным.
- Но тот же Хрущев ведь, запретил на подворье держать скотину.
Да. Глупости допустил. Люди держали коров в пригородах - с молоком были не только они, но и рабочий класс... Кому это мешало...
Слушайте, что я вам скажу. Каждый начальник переделывает все по-своему. А на местах стараются, к тому же, и предугадать желания высокого начальства. "Я доложил и все". Так было и когда колхозы создавали... И сейчас тоже самое...
Вот так вот. Вот такая жизнь у нас. Девяносто лет прошло, а я как и не жил.
- Такая у Вас насыщенная жизнь, Вы говорите, как будто и не жил.
Да, я и не жил еще. А сколько работы сделали. За девяносто лет всего насмотрелся и смерти и ужаса, и голода, и холода, и что хочешь. И как я до сих пор дотянул. Меня, наверное, профессор зарядил электричеством.
- Такой может быть немножко дурацкий вопрос. Если бы все сначала, что бы Вы бы хотели изменить?
Я ничего бы не хотел. Я бы пошел бы сразу с детства учиться...
- То есть все бы повторил?
Да, с удовольствием. И пусть я, когда учеником был, и на фабрике работал и учился, мечтал о булочке с полкилограммом повидла... Ой, как вспомнишь, так страшно. Трудно было, но зато весело. Трудно, зато весело. Друг другу помогали...
Я дал присягу Родине, защищать ее, и если понадобится и жизнь отдать... Остался жив чудом. Прошло время и я не жалею ни о чем...
Интервью и лит. обработка:
Интервью: О. Корытов и К. Чиркин
Лит. обработка: И. Жидов
Набор текста: С. Спиридонова
(http://s019.radikal.ru/i621/1204/15/e1f0b87b9676.jpg)
- Пожалуйста, представьтесь.
Сергей Исакович Насилевец. Родился я 19 марта 1919 года, в Черниговской области на Украине, село Жадово, Семеновский район, Черниговской области. Село большое, двенадцать километров от края до края. До войны было двенадцать колхозов. Два сельсовета.
Потом укрупнили, сделали шесть... Так что село очень большое было. А сейчас... Недавно дочка возила меня. Охота же побыть, посмотреть. Посмотрел - половина домов стоят никому не нужные, за сто рублей покупайте, да покупать некому... Те тополи, которые я мальчишкой сажал кругом школы, не обнять вдвоем. Немцы сожгли школу, а деревца остались. Вот такие тополи на Украине. Заросло все... Половины людей нет. А моих ребят - никого. Мне девяносто один год, мало кто доживает до этих лет. Остался я один...
А поля... Боже мой, все заросшее, бурьян в рост человека, а хлеба-то нет. А хлеб-то в магазинах дорогой - 25 рублей буханочка...
Мои родители - крестьяне. Я помню с детства все. Отец в период НЭПа занимался кустарством. Он чинил овчины, шкуры овечьи выделывал. Люди шкуры несли, а он выделывал, получал деньги. Но тогда денег почти не было, все натурой. Сколько шкур берет, столько мер овса или зерна какого-нибудь. За все платили натурой. Помню, что такие бочки стояли, высокие - мне не достать, полные зерна. До революции, да и сразу после, отец считался батраком, малоимущим. Земли три гектара было.
Начали создавать колхозы. И отца на год посадили.
- За что?
Собрали сельский совет и заявили:
- Идите, показывайте свои поля. Мы будем осуществлять колхоз.
Отец говорит тем, кто собрание организовывал:
- Покажите, начальнички, сначала свои поля, потом мы свои покажем.
Как отец рассказывал, и больше ничего не было. А утром, на второй день приезжают. Я помню, когда моего отца забрали. Присудили за выступление против власти год. Но зато отец научился там столярному мастерству. Колеса делать - это мастерство. И телеги, и санки. После возвращения из тюрьмы, отец начал работать в мастерской. Два моих брата, один 1905 года рождения, другой - 1912 года, уже помогали отцу.
- Это какой год был?
1933 год. Украина была холодная, голодная, людей половина померла.
Дом, где я родился
- Расскажите про "голодомор"?
Я сам это переживал. Это был 1933 год.
Те, кто работал в колхозе, получали семена. А тут выгребли все, не осталось даже семян. Потом обвинили, что это руководители Украины - Косиор, Петровский, Постышев виноваты. А они подчинены были высшим властям. Москва командовала, а обвинили их, и расстреляли. В то время как раз в правительстве был Хрущев. Как он попал в Москву, до этих событий или позже, не помню я... Как стану сейчас вспоминать, у меня мороз по шкуре идет. Люди мерли на ходу... Помню, мы, мальчишки ночью выводили лошадей на луг, а утром ведем на работу в колхоз. Хороший старичок дедушка Андрей Костянка идет с палочкой в лес. У кладбища встретились: Сидит на бугорке у канавы.
- Ну, как, детишки, лошадок всех ведете?
- Всех ведем, - я говорю, - дедушка, всех ведем...
- Ну, хорошо.
А через полчаса ребята нас догоняют и кричат:
- Деда Костянка Андрей, померший сидит.
Я говорю:
- Как так? Только человек шел, разговаривал с нами, и мертвый?
Очень тяжелое время. У моего отца сестра в Иркутск уехала. У них там большая семья, но они уже померли. Племянницы мои, родня, тоже все уже... А я остался.
- Где Вы в школе учились?
Там же. Тогда там только семилетка была.
Общежитие стахановцев в Шостке
- В каком году Вы закончили?
Закончил школу в 1935 году, и поехал в город Шостку, Сумская область, это недалеко от нас, через Десну. Там работал наш сосед и его зять, я адресок взял и поехал. Через обком комсомола устроился учеником в столярную мастерскую на фабрике № 6. Это была единственная в Советском Союзе кинофабрика, пленку делала. Пленку для фотоаппаратов начали делать. Первый фильм "Великий гражданин", на нашей пленке снят был. Мы тогда торговали с Америкой, мы готовили им "Авио ЧС" - пленку, чувствительность до шести тысяч единиц. Обмен был. Мы у них брали негатив, а они у нас - позитив.
- А оборудование на заводе чье было?
Американское, и какое оборудование! "Тромель" назывался этот станок - метров двадцать пять. Герметически закрыт. В нем транспортер - лента 75 см - чисто золотая. Без стыков, целая. Вверху варилась масса... Ею по специальным желобкам поливали пленку. Лента эта вращалась и покрывалась.
Внизу мотальные машины стояли, и аппараты с увеличителем, определяли качество. Если на триста метров два пореза есть, то - брак. Очень строго было. Представьте себе, произошел случай - испортился валик. Кусок золота принесли и точили с главным механиком. Чуть ли не все руководство там кругом стояло для контроля. Бархат настелили под станок. А его надо выточить, отшлифовать, сделать зеркальным. И двенадцать или пятнадцать грамм улетело. Распылилось...
Я и сейчас помню, никогда не забыть. Я тогда работал сменным помощником начальника цеха.
- Когда Вы стали помощником начальника цеха?
А я поступил учиться заочно в Московском институте. А раз я и работаю, и учусь, то меня сразу в общежитие послали. Специальные "стахановские" комнаты тогда были. Для стахановцев, для хороших рабочих. Меня тогда в такую комнату поселили и разрешили в Красном уголке заниматься. Вот как раз фотография у меня есть - лежу на кровати. Вот, для меня сделали стол специально... И когда вечернего занятия нет в аэроклубе, значит, я дома занимаюсь.
- Еще и аэроклуб добавился...
Год поработал, потом на следующий год я поступил в аэроклуб. Тогда был какой-то массовый порыв - "комсомолец на самолет". И все бросились...
Раньше старались быть военным летчиком, моряком. А сейчас убегают с армии. Я был молодым, рвался в воздух... Написал заявление в аэроклуб, прошел комиссию... Посмотрели документы все, здоров, хорош. К тому, что отец сидел, не цеплялись. Рост у меня маловатый показался. Комиссар аэроклуба, помню, высокий такой мужчина:
- Ну что, - говорит, - сынок. Скажи маме пусть побольше картошечки варит, подрастешь, и на будущий год придешь.
Ушел я со слезами на глазах. Пришел в общежитие, ребята с работы пришли:
- Ну, как? Брось плакать!
Берут бумагу и пишут наркому Ворошилову письмо. И, представьте себе, с Сум до Москвы и обратно за две недели, я получил ответ. И аэроклуб получил. Меня вызывают в аэроклуб. Повестку принес почтальон: "Явиться такого-то". Я опять отпрашиваюсь на работе, приезжаю в аэроклуб. Комиссия та же сидит. Опять набор идет. Пришел комиссар, поздоровался, смотрит и улыбается:
- Какой, - говорит, - ты настырный.
Я говорю:
- Я хочу летать. Вот такая моя настырность.
- Ну ладно. А как же ты добрался до Ворошилова? Ездил сам что ли?
Я говорю:
- Нет, письмо написал.
- Ворошилов - говорит, - и нам прислал письмо. Ну ладно, коль ты такой уж любитель авиации, зачисляем тебя в группу Калькова.
А Кальков - это инструктор и образцовый техник. Это группа, которую на год раньше кончал и Кожедуб. Он уже помер, Трижды Герой, молодец. Я на сорок пятом полете на "У-2" вылетел самостоятельно, закончил аэроклуб. Приехала комиссия из Одессы принимать экзамен.
(http://s019.radikal.ru/i622/1204/dd/ec69ccba2df3.jpg)
Инструктор аэроклуба Кальков с группой учлетов
- Какой это год? Сколько Вы в аэроклубе?...
1937 год. То есть, почти год учился. Приняли осенью, а экзамены мы сдавали уже весной. Комиссия приехала из Одессы, а я как раз попал в больницу - фолликулярная ангина. Я задыхаюсь, меня с фабрики на "Скорой" в больницу повезли. Я на комиссию должен явиться, мне не одну повестку уже послали. Тогда на завод запрос отправили - где такой-то. С завода сообщают, что я в больнице. В больнице места не было - в проходе на кушетку положили. Я задыхаюсь. Если бы не пришел начальник, то все, хана была бы. Слышу, кто-то требует:
- У вас здесь наш летчик лежит!
Назвал фамилию, нашли по книгам:
- Вот, - говорят, - лежит в коридоре.
Пришел, посмотрел на меня:
- Ну, как?
А я уже говорить не могу.
- Вы знаете, кто это лежит? Это же летчик! Государство, сколько тысяч за него выложило, а вы хотите его угробить? Я приеду через два-три часа, и что бы все лекарство на него применили, что бы его подняли через два дня, что бы был на комиссии.
Он не успел уйти, мне и место нашли, и на горло мешки с песком. Лекарства. Я к вечеру и кушать попросил. Через два дня шофер приезжает. Приказали врачам одеть меня, на машину и на комиссию.
- Вы одновременно работали, заочно в институте учились и еще в аэроклубе...
Так накладывалось, что у меня уже не хватило энергии. У меня организм весь выработался.
- А на работе как относились к вашей учебе в аэроклубе, наверняка ведь летали с утра?
На работе хорошо относились, и председатель постройкома при фабрике...
- А что такое постройком?
При фабрике был такой отдел строительный, там мастерские были, катушки точили для пленки. И мебель делали по заказу для рабочих и рамы, двери... Фабрика строила и жилье для своих рабочих. И в Ленинграде также было, любое предприятие строило. Вы что думаете, это кто-то специально построил? Это построили заводы и фабрики. А люди работали из области и с Любани, и с Тосно. И в Ленинграде им давали квартиры.
Помню, как меня местный комитет к празднику одевал. Председатель месткома меня за руку повел в магазин: костюм, ботинки, рубаху, фуражку... И все на деньги постройкома...
- Вам, как передовику производства?
Конечно. Кто хорошо трудится, тот и хорош для производства. Но мне, кажется, раньше не было плохих...
- Как Вы впервые о самолете узнали? Как появилась мысль связать себя с авиацией? Вот о себе могу сказать, что я всегда хотел летать, с детства, может лет с пяти... Я и сейчас периодически летаю в аэроклубе...
Мне десять лет было. Весной, погода была хорошая, после школы пришел домой, и в огород. Я любил прививать деревья. И вдруг - два самолета, низко-низко... Таких самолетов я больше не встречал. Над деревней промчались, и через некоторое время опять возвращаются, опять над деревней прошли, и опять разворачиваются... Я думал: "Люди летают, а мы пешком ходим". Вот с тех пор у меня мысль об авиации и появилась. Ну, мальчишка, мальчишка и есть... Потом к обеду, сообщают, в семи километрах разбился самолет, а второй сел километров за восемь в селе Раданке. Вечером приехали эти два летчика. Сообщили в Москву, и сразу приехали представители...
И представьте себе - эти самолеты везли в Киев деньги, запакованные. Когда москвичи этот самолет начали разбирать, ящики вскрыли, а там деньги. Мужики увидели, и говорят:
- Вот, дураки, а мы там ничего не нашли...
- Ваши первые впечатления от полета? Свой первый полет я помню - это был кошмар и тихий ужас, потому что меня укачало вусмерть.
А я ничего... Когда над городом провезли меня, я с удовольствием смотрел. Ой, какая красота думаю, ну теперь все, я буду летать. С детства зарождается мысль. Когда спрашивают ребенка: кем хочешь стать, врачом или летчиком...
- В аэроклубе вас кормили?
В аэроклубе у нас была своя хорошая столовая. Нас кормили только один раз, но мы денег не платили.
- Форму выдавали летную?
Обязательно. Тоже бесплатно.
- А если курсант не потянул полеты, выдали ему форму, а он не летает...
Нет, такого не было. Никого не списывали. Переводили в механики, и механиками выпускали, он уже технически немножко грамотен, и готовый механик пойдет в армию в авиационную часть.
- Вернемся к Одесской комиссии.
Меня привезли, у меня еще горло забинтовано было. Начальник аэроклуба говорит:
- Это Ворошиловский представитель. Ему путевку дал Климент Ефремович.
Я хвалиться не буду, но летал я отлично, одни пятерки были.
- Вопросов нет? Согласен?
Я говорю:
- Давно согласен.
Но они, оказывается, нас обдурили, шестьдесят человек выпустили и направили в Одесское училище имени Полины Осипенко. А оно не истребительное, а штурмовое училище... Летчиков-штурмовиков готовило.
Мы оттуда почти все убежали. И я ушел оттуда. Поехал не на фабрику, а домой. Приехал домой, отец был, конечно, против:
- Что же ты учился, учился.
Я говорю:
- Я все равно иду в армию. Меня скоро заберут.
- И что, никаких там репрессивных мер не было за то, что Вы из Одесского училища убежали?...
Нет. Удрали и все, бросили и уехали.
- А документы и все прочее?
У нас никаких документов, с аэроклуба дали документы на всех.
- Вы к учебе даже не приступали?
Мы приехали, и сразу поняли, что нас обдурили, вот также как меня с наградой обдурили... Везде дурят - мне не понять этого.
Я дома побыл месяц, полтора, и меня взяли в армию. Вместе с моими ребятами из Жадова. Взяли в десант. В Киев привезли, потом во Львов, в Перемышль. Это на границе с бывшей Польшей, на реке Сан. Нам отошла эта часть Польши. Это был 1939 год.
- Как к Вам относились местные?
В бывшей Польше? Прекрасно. Мы ходили гулять, и к девчонкам ходили, и на танцы, вечером всегда около нашего общежития были. И вообще, плохого я не встречал.
- То есть отношения как к врагам, к оккупантам не было?
Нет. Такого не было.
Там встретил своих ребят. Федя Федьков - мы вместе в школе были. Он кончал какие-то курсы в МВД, и в Польше был в разведке... И как-то случайно шел по поселку и их группа идет. Смотрю, свой - не свой. Свой!
Я недолго там пожил, по-моему, полгода только. Обнаружили что я летчик, и ну меня в десант... И зачем меня в десант сунули?...
В десанте я прослужил всего год. Когда братскую помощь Молдавии оказывали, я тогда очень сильно разбился. Нас выбросили за Болградом, это в Молдавии, перекрыть румынам все дороги для отхода. Они обобрали всю Молдавию: и коз, и свиней, и вплоть даже до куриц, все в вагоны загрузили и хотели увезти.
А когда их король подписывал договор со Сталиным в Москве, наша бригада над Одессой, над Лиманом в воздухе ходила. Ждали, когда дадут команду. Пока не подписали договор, мы не имели права, но как только подписали, так нас выбросили. Сильный ветер был, и по инструкции нельзя было выбрасывать десант. Не только я разбился, больше половины части разбились. Я разбился так, что только на шестой день пришел в сознание. Меня спасло то, что у меня шлем был хорошо одет, и это спасло. Если б шлема не было на голове - все, конец был бы. Меня несло на какой-то поселок, я гасил, гасил и руки сорвал тросами, а меня прет прямо на дом. Перекрутился парашют, и я полетел с крыши головой вниз. И ляпнулся так, что сознание потерял. Меня принесли в госпиталь молдаване. Потом приходили два паренька и девчонка, меня хотели увидеть, но я без сознания был, а когда пришел в сознание, они принесли корзину абрикосов. Как раз в это время фрукты были. И они рассказали, как меня подобрали и принесли. Я в госпитале отлежал, пришел значит в часть. Оказалось, что побилось тогда больше половины. Даже начальник штаба нашей 330-й дивизии и его заместитель. В общем, столько побившихся было народу... Убитых-то не так много, в основном - покалеченные. А старшина наш разбился насмерть, тоже шесть дней был без сознания, как я. Но у меня-то не лопнул черепок, а у него лопнул. На шестой день помер... Очень трудно было...
Ну, все-таки наши закрыли дорогу румынам-мародерам. Они ничего не увезли. Мне рассказывали, как молдаване потом собрались в эшелоны и разбирали у них отобранное. Кто что тащит, кто-то ему кричит: "Это мое!", а как там узнать свое - не свое...
- Вы служили в десантной бригаде. Какое вооружение было у Вас, как у десантника?
"ППД" - пистолет-пулемет Дягтерева.
- Прыгали вместе с оружием?
Мы прыгали и с оружием. И платили мне за такой прыжок пятьдесят рублей, а без оружия - двадцать пять рублей.
- Тренировочные прыжки часто были?
Полагалось два в месяц. Иногда и четыре раза в месяц прыгали. Получали прекрасные деньги. Я семьдесят пять рублей получил в карман, и поехал в Киев погулять. О-го-го...
- У Вас диски были или магазины?
Диски, круглые... Рожковых магазинов тогда не было. "ППД" очень мало было. Карабины в основном, большинство с ними прыгали. Между ног зажмешь и пошел.
- У Вас один парашют был, или два?
Два, обязательно два. Боевой парашют большой, а впереди запасной.
- В 1939-1940 годы была война с Финляндией, что Вы про нее знали?
Меня-то призвали в этот период, но я попал в другую сторону. И ничего о ней не говорили.
- А когда Вы попали в авиацию вторым заходом?
В авиацию - второй раз... Ой, я уже и не помню... Сейчас я военный билет возьму, и мы найдем все. Прошло столько лет, дорогие мои, разве вспомнишь все.
- В мае 1940 года. Вы стали курсантом...
Сталинградского истребительного имени Сталинградского Краснознаменного пролетариата училища.
- Вы сами подали заявление в это училище, или Вас туда послали?
После того как я в десанте разбился, нас вернулись в город Борисполь под Киевом, где была наша десантная бригада. Я к этому времени уже поправился. В штаб вызвали и говорят:
- Мы направляем Вас в училище.
Я говорю:
- Какое училище?
- Вы же, оказывается, летчик...
- Вы попали в Сталинградское училище в мае 1940 года и сразу летать начали?
Да. В училище "У-2" уже не было. Летать стал на "УТИ".
- И как Вам "ишак" показался?
Многие на них бились. Он такой строгий самолет был, что начальник училища, когда мы его закончили, напутствие такое сказал:
- Коль освоили "И-16", то можете летать на любом типе самолета. Это самая строгая машина. Нет такого летчика, который не мог бы после "И-16" любую машину посадить.
- Вы на "Чайке" летали?
Да, это тоже что "И-16". Можно и на этом тренироваться, и на том.
- "Чаек", насколько я помню, не было спарок.
Нет, не было. Он полегче, чем "И-16". "И-16" при посадке очень строгий. Машина как юла. На "И-16" ноги держишь в напряжении...
- У Вас в военном билете написано, что Вы учились до июня 1943 года?
Да. Мы рвались на фронт, но нам показали вот так (фигу)... И сказали:
- Будете осваивать новую технику...
- Сколько часов налета было у Вас к моменту окончания училища?
Часов двести пятьдесят, наверное, было... Не меньше.
- А как Вы узнали о том, что война началась?
В этот день у нас как раз был выпуск. Уже приказ был, нас по частям распределили, чемоданы выдали, в них две формы, выходная и повседневная, постельное белье, все в общем. Объявили, что поедем гулять за Волгу. Приехали в Сталинград, сели на пароход, переехали на ту сторону. Там уже было все приготовлено, и духовой оркестр и площадка готовы, на танцы народа много пришло. И вдруг, двенадцати еще не было:
- Тревога, летный состав в училище, срочно!
В училище, так в училище. Никто не возражал. На пароходы, и когда к пристани Сталинграда подъезжаем, говорят:
- Сейчас будет передача по радио. Будет выступать Молотов... "Война!" И нас в училище, сразу отобрали чемоданы... Началась переподготовка...