- От чего зависит количество заходов?
От противодействия противника. Когда мы ходили на Мелитополь, там столько было зениток! У нас командиром эскадрильи был Прудников, хороший, серьёзный мужик. Говорит: мы зайдём с тыла. Сначала пройдём мимо, а потом развернёмся и оттуда махнём, пустим РС, бомбы, пушки, пулемёты, - заходим и улетаем. Он был прав: все остались живы. Летали на переправы - там столько огня! Один лётчик высунул нос, ему сразу в него осколок попал. И то же самое было, когда летали за Днепр: разворачивались и прямо пикировали на переправу всей шестёркой. Стреляем, бомбим, и прямо на бреющем улетаем. Они нам вдогонку стреляют. Очень сильное противодействие было - стратегическая переправа.
- Какие-то прицельные приспособления на штурмовике были?
- Был калиматорный прицел. Круги.
- А для бомбометания?
Там уже другое. Когда мы летали в Барановичах, там много было конференций, где обсуждалось как попасть в цель. Мы должны попасть в круг радиусом 50 метров. А высота бывает такая: есть 1900 метров и вывод 400, 1600 и 900 метров. У нас много было полётов на боевое применение.
Почему 400 метров? Потому что осколки сотки летят на 400 метров. У нас так погиб один, Давыдов, уже после войны. Пробило ему масляный радиатор. Нельзя было садиться, - он пошел на второй круг, дал газ. И мотор заклинил. Вы знаете, Ил-2 - такая дубина, практически не планирует. Он такой дубовый был, не зря ему сделали не ручку, а баранку. Его и называли - "дуб". А Ил-10 - уже не дуб.
Вот, например, поезд. Как в него попадать? Мы должны заходить не прямо по ходу, а под углом, чтобы бомбы прошли через состав, чтобы рядом попасть.
Или какой-то квадрат. Заходим строем и бросаем по команде ведущего. Вот, например, цель, ты подходишь, там есть метки, которые совпадают, и ты начинаешь выводить. А выводить с разворота нельзя, будет невесомость. Значит, ты должен с разворота. Вы знаете, как бомбили Ю-87? С переворота бомбили. Потому что они находятся почти под прямым углом к цели. Они очень точно бомбили, а у нас всё-таки 45 градусов. Бомбишь, выводишь, сбрасываешь. И всё. Это надо иметь большую сноровку.
Как бомбить? Ветер тоже здорово "помогает". Если сбоку дует, тебя унесёт, и бомбы унесёт, и всё будет мимо, - это тоже надо иметь в виду. И при стрельбе, как ни говорите, а ветер всё-таки отклоняет и снаряды, и бомбы. Всё отклоняет.
- Как прицеливались во время войны? По этим дугам, которые были на капоте?
Да. А потом вводишь самолёт в пике, видишь цель перед собой и прицел. Так что ты должен соизмеримо делать, не круче, держать угол. Как держат горизонт? А там есть всё, по горизонту всё чинно. Летают-то по горизонту, а когда его нет, значит, остаются приборы. Ты прямо идёшь и сбрасываешь бомбы. Но есть ещё "но": если сбрасываешь и дёрнешься, то можешь попасть на свою же бомбу и взорваться. Она, когда отходит, идёт вместе с самолётом какое-то время. Если ты дёрнешься, чуть ниже возьмёшь, можешь её задеть.
- РС - точное оружие?
Всё зависит от его стабилизатора, он же не управляемый. Бывает, стабилизатор так изогнут, что снаряд пойдёт не туда, куда ты целился, а куда-нибудь в другую сторону. Но попасть, конечно, можно, мы же не в человека целимся.
- Можете вспомнить вылет, когда хорошо попали?
Эшелоны. Мы целым полком на эшелоны летали. После нас всё горело, но и мы потеряли одного человека. В Сувалках, на границе Белоруссии с Польшей, мы летали шестёркой и уничтожили батальон пехоты. Нам никто не противодействовал, так что можно было сделать много заходов. Мы до того распохабились, что прямо вдоль окопов ходили.
Ещё баржу топили. Одно попадание было, но она не взорвалась, сразу не утопили её. Стреляли, по палубе люди носились, ныряли в воду. Знали, что по воде никто не будет бить. Там не одна баржа была. Не одной ведь баржей фронт снабжали, верно?
- Удары подтверждались фотоконтролем?
Да. Два фотоаппарата стояли. Самолёт выходит на цель, бомбы падают, и включается фотоаппарат. Чуть-чуть под углом снимки получаются. Потом уже у всех стояли кинофотопулеметы. Там время показано, - ничего не соврёшь.
- По своим попадали?
Нет. Хотели один раз нас зажучить, но не получилось. Кто-то ударил… Вроде по времени мы там были, но оказались другие. И потом, у нас же фотографии, такие большие листы.
- Самые сложные цели?
Танки. Во-первых, они самые прикрываемые. Если мы низко спускаемся, они бьют прямой наводкой прямо по нам. А во-вторых, у каждого пулемёты.
- Когда психологически тяжелее стало воевать: в начале или в конце войны?
Одинаково. Положено, давай - и всё. Чего переживать?! Мне говорили техники, что я всегда улыбаюсь. Ну и что, мол.
- Случаи трусости были?
У нас не было. У нас был один лётчик, Моргунов, его всё время рвало, он даже летал с открытой кабиной, без "фонаря".
У нас был другой случай. Где-то на юге, около Мелитополя, пошли шестёркой, и один лётчик запоздал. Мы самолёты выводим из пикирования, и он выводит, с запозданием, - и пошёл. Подходит ко мне и сбрасывает бомбы на меня. Я думаю, ну и всё. Просто люки открылись, и полетели бомбы. Хорошо я был прямо под ним, а не сзади: бомбы все сзади остались. Подлетает он к следующему, прошёл ведомого пары и как даст в бок ведущему! Это был ещё 1943 год, приёмников особенно не было, скорость после вывода сумасшедшая - 500 километров - он ударился и ушёл. В общем, сбил своего ведущего, лейтенанта Заплавского, и тот погиб. А он полетел обратно. С ним никто не хотел летать после этого, куда-то его отправили. Потому что нельзя зевать. Все входят в пике, и ты должен войти, а ты рот разинул! Другие пошли, так ты тогда не иди, тогда оставайся наверху, ты же своих угробишь!
Вот с 1949 года по 1953 год я был в оккупационных войсках в Германии. Мне сообщили, что бывшее моё звено - Чикризов и Изотов - сошлись на пикировании. Ну, Изотов холостяк, он пил много. А когда летаешь, нельзя пить. Нужно рассчитывать на дурака, будешь рассчитывать на умного - убьют.
- Таких случаев, что летали пьяным, не было?
Нет. С похмелья - может быть. Мы рано почти не вылетали, примерно в 11.00.
- Сколько вылетов делали?
Сколько надо наземным войскам. Максимально - два, три. Четыре делал один раз. Это тяжело физически, конечно. Летишь с напряжением. Не на одну цель летишь.
- Нервное напряжение сказывалось?
У меня такой характер: когда мне что-то грозит, я расслабляюсь. Лечу - улыбаюсь, смеюсь, шучу. Почему я должен плакать, переживать? Всё равно будет так, как бог велит.
С рассветом тебя будят, покушал, сидишь в землянке. Сразу вопрос: куда лететь. Или зенитки, или истребители будут беспокоить. В этот момент, когда задание получаешь, какое-то нервное напряжение возникает, и так до самолёта. А когда сел в самолёт, занялся своим делом, то уже некогда. Уже думаешь, как взлететь, пристроиться.
Многие говорили, что штурмовикам не хватало штурманской подготовки.
Да. Это потому, что мы летали группами, там не надо штурманской подготовки, главное - держись своего ведущего, если ты ведомый. Он бомбы бросает, и ты бросай, он стреляет, и ты стреляй. Никуда не уходи. Как говорится, бросить ведущего - это преступление.
- Блудёжки случались?
Да. Был такой случай. Рассказывали, вылетели с аэродрома, ходили, ходили, прилетели на свой же аэродром, и начали его бомбить. Это на Карельском фронте, 17-й Гвардейский полк.
- Какая была связь со стрелком?
СПУ. Лампочной сигнализации не было - СПУ всегда работал.
- Какие взаимоотношения были с техниками?
Они нас здорово жалели. Потому что каждый техник не одного лётчика проводил на тот свет. У меня был постоянный техник, но имени его уже не помню.
- Какое тогда отношение было к немцам?
Мы одного немца расстреляли. Это было в Белоруссии. После окружения много немцев сдалось в плен, и вдруг в наш полк приводят одного немца. У него до хера орденов было. Начали его бить. Били, били, а потом всей армадой повели в лес и начали в него стрелять. Я не стрелял. Думаю, зачем?
У меня лично ненависти не было, относился к ним как к противнику. Война есть война. Он солдат, и я солдат. В конце войны сбили одного немецкого лётчика. В полку стали его показывать - такой же человек. Вроде он даже сбежал, потом его опять поймали.
- Какие взаимоотношения были с мирным населением?
Я с ним не встречался. С кем там встречаться? Когда я был в центральной Германии в оккупационных войсках, у нас официантками были молодые немки, из Пруссии. Одна из них рассказывала, что немцы их всех насильно выгоняли из Пруссии, чтобы всё население оттуда ушло. А так они обслуживали хорошо, такие же девки, как и наши.
- Дружили по-эскадрильно, или полком?
Кто с кем хотел. Я дружил с Федей Бусловым, из первой эскадрильи. Тоже Героем. Правда, у меня орденов всегда было на один больше в полку. Федя такой разудалый был, не ладил с начальством, сделал даже около 200 вылетов. После войны в июне месяце ему дали Героя. Он такой интересный парень, сибиряк. Где-нибудь в деревне танцуем, он вынимает пистолет - бух-бух, смеётся и дальше танцует.
Война закончилась, делать нечего. Давайте прыгать с парашютами, нам положено было по боевой подготовке один-два прыжка. Мы не настроены были, всё как-то спонтанно произошло. Надели парашюты. Везли нас свои лётчики, на По-2. Кто его повез, я не знаю. Там надо так: повалился и прыгай. А он сразу прыгнул прямо с самолёта, так прыгнул, что зацепился одной ногой за стропы и приземлился на одну ногу. Парашют пошёл на скольжение. Федя ничего не мог сделать, летел боком, даже не мог открыть запасной парашют. Так и ударился одной ногой. Год лечился у светил-докторов. Оказывается, пятка - вещь такая... У нас один инженер как-то открывает люк, оттуда падает ПТАБ и взрывается, - осколок попал в пятку. То же самое, ничего не могли сделать. Так Федора Буслова и уволили.
Вот так мы дружили, не по-эскадрильно.
- Как воспринимались потери?
Никак. Вечером, когда ужинаем, разбираем, отчего, почему погиб. Разобрались. Кто был знаком, помянул. Это воспринималось, как естественное состояние. Главное - выявить причину, почему погиб.
- У вас были предчувствия, приметы?
Приметы бывали. Брились только вечером, в новой одежде не летали. Если есть новое, то обнашиваешь сначала, и то склоняешься к старой одежде. А что из старого? Только гимнастерка да шаровары, а больше ничего не было, как будто у нас был гардероб!
- Не обсуждали, кому какой орден дали?
Нет. У нас три эскадрильи, все отдельно. Всем заправляли адъютанты: заполняли книжки, писали наградные. Дали и дали.
- 100 грамм давали за летный день?
Когда была боевая работа. Это средство, чтобы снять напряжение. Мы ещё доставали самогона или ещё чего-нибудь. Я, например, до войны не пил, пить начал, когда прибыл на фронт. У меня отец ювелир, он пил, но когда меня дядя угостил вином угостил, он мне за это всыпал. Курить я тоже не курил до 20 лет. На войне так, баловался. Серьезно я курил лет 10, когда работал на заводе "Прожектор", а потом бросил. Думаю, лучше выпить.
- Женщины в полку были?
Да, но их было мало. Сначала их вообще не было. Были только в батальоне аэродромного обслуживания, официантки.
- Романы случались?
Как всегда. Нас много, а их раз, два - и обчёлся, так что люди находили кого-то на стороне.
Обычно после лётного дня мы не имеем права ужинать без командира полка. Он приходит, начинается разбор: кто погиб, почему погиб, мог ли остаться живым. Кто как действовал, кто струсил, кто не струсил. Говорит, какая шестёрка хорошо работала, кто благодарность от наземных войск получил. Потом наливает 100 грамм. Дольёшь самогона, покушаешь хорошо и идёшь или гулять в деревню, или спать, потому что вставать рано.
- Танцы были?
У нас был один, Михаил Федин, на баяне играл. Мы его в Запорожье взяли. А с кем танцевать?
- Со СМЕРШем как складывались отношения?
Я его не знал даже. Только когда был в Германии.
- Политработники?
В 75-м полку погиб комиссар. Полетел за стрелка. Это всё со второго захода. На первом заходе всё, как положено, а со второго - начинается.
- Стрелка убили, или экипаж погиб?
Не убили, а сел он там. А что дальше было?.. На этот аэродром летели мы полком, и полк "пешек", и полк истребителей. Вся эта армада летела на Иловайск. Мы летели на аэродром, он рядом был. "Пешки" летели на железнодорожный узел, а истребители нас прикрывали.
- Как встретили известие о победе?
Мы были в Восточной Пруссии. Когда нас разбудили, сказали, все побежали на аэродром. Самолеты все зачехлённые, но они все начинены, заряжены. Кое-кто РС пустил, кое-кто из пушек начал стрелять, из пулемётов. Ура!!! Потом стали искать водку, а её нигде не было. Нашли в БАО, пили дня три без просыпу.
Не было ощущения опустошенности?
Нет. Мы знали, что у нас будет боевая подготовка.
- Некоторые лётчики говорили, что после войны прокатилась война самоубийств.
Это верно, потому что все были напряжены. У нас был интересный случай. В Первой дивизии началось знаете с чего? К тем, кто постарше, начали приезжать жены. Кое-кто начал жениться. У нас было 77 Героев, из них 7 - дважды Герои. В 76-м полку служил Степанищев, дважды Герой, майор, комэска. К нему приехала жена. А у меня была девчонка, ей было лет 17. Я с ней ходил, но она не даёт, - ну и всё. Её подхватил этот Степанищев. Подходит ко мне: Борь, я встречаюсь с твоей Надькой. Я говорю, ну и что? К нему приехала жена с ребёнком, а он взял у кого-то пистолет и застрелился. Почему?
У нас в полку тоже был майор, Герой, 4 знамени имел. Мы стояли в Барановичах, и к нему жена приехала с ребёнком. Он повесился на ремне, и ноги спустил в толчок. Унитазов не было.
В 76-м командиром полка был Смирнов. К нему приехала жена, и у неё был день рождения. Он взял спирта у командира дивизии, так завскладом вместо этилового дал метиловый спирт. Отвезли их в санчасть, его откачали, а два или три человека умерло. А он утром похмелился - и готов. Вот такая волна. Это с 1945 на 1946 год.
- Из тех, с кем вы пришли в начале 1943 года, кто-то остался жив?
Да. Каприн. Из 22 человек осталось двое.
- Когда сформировался костяк полка, который дошёл до победы?
Я пришел из 75-го в 136-й полк, и мне сказали, что за год с января 1944 года полк два раза сменился. А мы в январе ничего пока не делали, только начали наступление на Крым. Летали на переправу, изредка - на Левобережье. Костяк оставался, но всё равно люди гибли. Из 22 человек, я остался один.
- Сколько у вас всего за войну получилось вылетов?
170 вылетов. На войне я был с марта 1943 года до 9 мая 1945 года. То есть два года и два месяца.
- Когда вас приставили к Герою?
Указ вышел 19 апреля 1945 года. Послали представление месяца за полтора-два. Когда я узнал, не поверил. Но для меня главное, что я остался жив, и никаких орденов не надо. Я никогда не мог подумать, что буду живой
Интервью и лит.обработка: А. Драбкин