Родился я 17 августа 1923 года в селе Владимировка Слободзейского района тогда Молдавской АССР. Несмотря на то, что фамилия у нас русская, но родители у меня коренные молдаване. Как я предполагаю, это когда моего деда по отцу призывали в царскую армию, то чтобы было проще записать, ему сделали такую русскую фамилию. Но наше село расположено на самой границе с Украиной, и большая часть жителей были украинцы, поэтому до войны у нас была лишь украинская школа, и мы учились на украинском языке. И что интересно, наши родители, сами молдаване, которые между собой говорили на молдавском языке, с нами, с детьми говорили по-украински. Поэтому до армии русского языка я не знал, но зато потом так сложилось, что всю жизнь говорил в основном по-русски, а на молдавском довольно редко.
Расскажите, пожалуйста, намного о довоенной жизни вашей семьи.Семья у нас была самая обыкновенная, родители - обычные для того времени крестьяне. Они относились к середнякам, имели немного земли, но, все-таки нас было семь человек детей: три брата и четыре сестры, из которых я был самым старшим, так что жили трудновато. Но наши родители были на редкость трудолюбивые и тащили семью изо всех сил, а мы с малых лет помогали им, чем могли. Но, несмотря на все их старания, где-то в 1930 году родители не смогли заплатить налоги, нас выселили из дома, и мы переехали жить к деду, в село Константиновка. Правда, отец с таким положением дел не смирился, начал писать во все инстанции, и вскоре наш дом нам вернули. И вот только после этого родители сразу вступили в колхоз. Но постепенно жизнь налаживалась, люди стали хорошо зарабатывать, даже простые люди ощущали, что жизнь идет вперед, но это было трудное движение.Наши родители были неграмотные люди, мама, например, так и осталась совершенно безграмотной, вместо росписи всю жизнь ставила крестики, а отец в свое время окончил церковно-приходскую школу. Но зато во мне уже с раннего детства проявилась необыкновенная тяга к учебе, помню, что класса с 5-го я уже читал все что возможно, все, что ни попадалось мне в руки. Так что в школе мне было интересно, и учился я хорошо.Хотя мы жили на окраине, а школа от нас находилась в двух с лишним километрах, так что каждый раз в распутицу приходилось месить грязь, это было, конечно, кошмарно. И в школу я, кстати, пошел не в семь лет, а в шесть, а получилось это так. Соседями у нас была семья Водоненко и с их сыном Давидом мы дружили с детства, вместе играли. Помню, как-то его старший брат с друзьями начали играть - стали бросаться камнями в плетеный забор, а мне так интересно было на это посмотреть, что стал выглядывать из-за забора, но один камень мне попал в челюсть, и на этом месте шрам у меня до сих пор сохранился.Давид был на год старше меня, и когда он впервые пошел в школу, то я так разревелся, что отец посадил меня на телегу и попросил директора принять и меня. И приняли. Давид после школы работал учителем в нашем селе, но потом его призвали в армию, и с войны он уже не вернулся. (По данным ОБД-Мемориал инструктор при командире 6-й батареи артиллерийского полка 1-й румынской добровольческой дивизии имени Тудора Владимиреску старший лейтенант Водоненко Давид Михайлович уроженец села Владимировка Тираспольского района МССР погиб 07.09.1944 года - прим.Н.Ч.)В общем, школа, окружение, сама атмосфера того времени оказали на меня огромное влияние. Меня всегда ставили в пример, потому что я не только хорошо учился, но и был очень активный: даже в художественной самодеятельности участвовал, а когда на праздники проводились митинги, то меня всегда выдвигали выступать.Вы помните голод 1932-33 годов?Это было страшное время… Но я ведь еще маленький был и не так уж хорошо все это помню, но точно знаю, что наша семья еле-еле перебивалась. Это сейчас детей балуют, чем только можно, а вот я, например, до войны даже не знал вкуса конфет. Мамалыга, печеные кабачки, вареная свекла - вот и вся основа нашего рациона… Правда, насколько я знаю, в нашем селе от голода никто не умер, а в семье у нас даже никто не опухал, но жили мы в это время очень и очень тяжело.Вот послевоенную засуху и голод я помню уже гораздо лучше. После ранения под Сталинградом меня признали ограниченно годным и поэтому в августе 45-го демобилизовали в первой волне. И вскоре после того как я вернулся домой, меня как коммуниста назначили представителем ЦК по борьбе с последствиями голода и направили в село Данко. И вот там мне пришлось увидеть страшную картину, но я сам ничего не мог поделать, а мог только передавать правдивую информацию. Но в этом селе прямо на моих глазах люди умирали от голода. Идет по улице, упал и все…И только когда в Республику приехал Косыгин, а это была по-настоящему колоссальная фигура, он сходу проехал по республике, и когда увидел весь этот ужас, сразу же организовал максимальную помощь. В населенных пунктах стали организовывать кухни, где голодающим выдавалась еда. В общем, когда в 1946 году состоялись первые послевоенные выборы в Верховный Совет, и меня послали уполномоченным в Джурджулешты, то я лично видел, что положение на местах уже намного лучше.В 1939 году после окончания седьмого класса меня направили на курсы пионервожатых. Но проучился я там недолго, потому что как раз в это время в Наркомпросе МАССР начали набирать группу ребят для учебы в харьковском культпросветучилище. И меня тоже включили в ее состав, поэтому именно там я и узнал о начале войны.В Харькове все было просто здорово: хороший коллектив, дружеская атмосфера, а жили мы в общежитии на краю города, в поселке Челюскинцев. В то воскресное утро на нашей спортивной площадке мы играли в волейбол, и вдруг по громкоговорителю услышали, что сейчас будут передавать важное правительственное сообщение. И испытали настоящий шок, услышав выступление Молотова, потому что для всех нас это было абсолютно неожиданно…Но мы все были настолько патриотично воспитаны, что сразу же побежали в авиашколу записываться добровольцами, но нас там сразу развернули: "Не морочьте нам голову, идите домой. Когда вам исполнится по восемнадцать лет, вас сразу вызовут!"Но мы просто сгорали от нетерпения, потому что были уверены, что эта война ненадолго, ведь мы так верили в нашу армию. Я помню, как мы завидовали тем ребятам, которые вернулись из армии: такие подтянутые, бравые, в красивой форме, и мы ватагой мальчишек бегали за ними. Поэтому у нас такой был подъем, все были уверены, что наша героическая Красная Армия даст достойный отпор врагу, тем большее удивление мы испытывали, слушая сводки Совинформбюро… Все-таки наша страна оказалась недостаточно готова к войне, и я думаю, что огромное значение сыграло еще и то, что у нашей армии почти совсем не было боевого опыта.Но я вам хочу сказать такую вещь, что, несмотря на все неудачи, каждый из нас верил, что Германия никогда не победит нашу страну. За все время войны лично я не помню ни одного случая, чтобы хоть кто-то засомневался в нашей победе, даже растерянности не помню. А победа под Москвой показала, что и немцев вполне можно успешно бить. Но тогда, конечно, мы не понимали, почему это наша непобедимая армия вдруг так отступает… Это сейчас мы осознаем, почему и как такое могло случиться, а тогда у нас такого понимания не было.А нас с ребятами вскоре отправили в пригородный совхоз помогать собирать урожай, но с приближением фронта поступила новая команда - срочно отправить весь скот на восток. Отобрали нас четверых, выдали телегу, продукты, и приказали сопровождать большое стадо коров. И мы верхом, со многими остановками гнали этот гурт большей частью по дорогам, но где-то, конечно, и срезали. И все обошлось довольно благополучно, хотя обстановка была уже напряженная, но под бомбежку мы не попадали, и народ по пути относился к нам очень доброжелательно. Чем могли, помогали. В общем, мы благополучно довели наше стадо до Дона, сдали там его в совхоз, а сами сразу пошли проситься в армию в Мигулинский военкомат, и вот там наши пути разошлись.Один из ребят, Алеша Андронатий - мой ближайший друг попал в артиллерию, воевал до самого конца войны и встретил победу в Австрии. Но в середине 80-х годов он умер прямо на трибуне, когда выступал во время праздничного митинга.Про парня из соседнего села Гребенюки я больше ничего не слышал, а вот последний из нас четверых - наш односельчанин Павел Веретюк, погиб. (По данным ОБД-Мемориал уроженец села Владимировка Тираспольского района МССР разведчик 121-го сп красноармеец Павел Семенович Веретюк 1923 г.р. скончался от ран в госпитале 18 марта 1943 года и похоронен в братской могиле в центре станицы Рязанская Краснодарского края - прим.Н.Ч.)А меня включили в большую команду, человек на двести, которую отправили в состав 8-й Саперной Бригады Южного Фронта. Больше всего запомнилось, что когда по дороге мы заночевали в Сальске, то я так крепко заснул, что с меня стащили мое главное богатство - кировские часы, которые мне подарил отец.Прибыли в Ростов, где находился штаб бригады, и нас отправили готовить новые рубежи обороны. Рыли окопы, землянки, противотанковые рвы. Честно скажу, очень трудно тогда пришлось, потому что навыка к столь тяжелой физической работе у меня еще не было. Но где-то через месяц меня перевели в Ростов в учебно-комендантскую роту при штабе нашей 8-й Саперной Бригады.А вскоре меня включили в группу из двадцати человек, которых решили отправить на учебу. Почему меня отобрали, сам до сих пор не знаю. Но в группе мы все оказались примерно одного возраста, с примерно одинаковым уровнем образования. В общем, нашу группу отправили в Москву, и разместили по адресу, который я даже сейчас помню - Маросейка, 12. Несколько дней там пробыли, в инженерном Управлении Красной Армии с каждым из нас побеседовали, и только после этого нас отправили в Болшево, где располагалось военно-инженерное училище.А это же был еще декабрь 41-го, немцев только-только оттуда выбили, а мы уже вселились в бывшие казармы. И скажу вам, что подготовили нас очень хорошо, потому что учеба была невероятно насыщенная. Нагрузка была просто сумасшедшая, занимались буквально днем и ночью, и все силы выкладывали. Но зато учиться было очень интересно, потому что все, что только возможно, наверное, изучали: преодоление водных препятствий, строительство мостов, установка проволочных заграждений, но главное, конечно - минно-взрывное дело. И классные занятия, и полевые, и ночные, и какие еще хотите, и при этом спрашивали с нас очень строго.Что-то особенно запомнилось за время проведенное в училище? Какие ребята вместе с вами служили, с кем-то вы подружились, как кормили?Бытовые условия были нормальные, и кормили в принципе неплохо. Вообще за всю войну я не помню периода, когда бы мне пришлось откровенно голодать. Запомнилось, что среди преподавателей у нас два инструктора были испанцы. А ребята… Хотя мы очень дружно жили, но сейчас я уже никого и не вспомню… Но помню, что жили весело, все шутки, прибаутки. Особенно в этом плане у нас выделялись один грузин и армянин. Правда, если грузин был страшный бабник, то армянин в этом отношении был очень строг. Но потом так сложилось, что судьба нас развела, и ничего о наших ребятах я больше никогда не слышал, и никого не встречал. Поэтому и не знаю, как сложилась их судьба, кому повезло выжить, а кто погиб, хотя свои первые потери мы понесли очень скоро…В начале августа к нам в училище прибыл Старинов (Илья Григорьевич Старинов - легендарный советский партизан-диверсант, "дедушка русского спецназа" - прим.Н.Ч.), он забрал с собой два наших взвода из четырех, и сказал, что вскоре вернется и за нами. Что будет дальше, мы не знали, но прошел слушок, что нас тоже отправят в партизанские отряды инструкторами минно-подрывного дела.Как вы восприняли эти слухи? Все-таки воевать на передовой и в тылу врага это совсем разные вещи.Лично мне было все равно, потому что у меня, да и у всех остальных ребят тоже, был такой патриотизм, такой порыв сражаться за Родину, что мне было все равно где воевать. Но Старинова мы так и не дождались, потому что через какое-то короткое время обстановка на юге резко обострилась. Нам быстро присвоили звания младших лейтенантов и отправили в Сталинград.До Камышина доехали поездом, а там нам сказали: "Пароход на Сталинград пойдет только через шесть часов". А мы же молодые, кровь кипит, и чтобы не терять времени даром решили пойти на танцы, на местную танцплощадку. Отлично провели там время: танцевали, шалили, баловались, но человек шестьь так увлеклись этим весельем, что опоздали на пароход. Бросились нас догонять на попутном транспорте, и как нам потом рассказали, что по дороге они напоролись на немцев и все погибли… Это были самые первые потери в нашем взводе…А мы поплыли в Сталинград на пароходе "Володарский", насколько я знаю, последнем большом судне, которое смогло дойти в город. Плыли в полной темноте, потому что немцы бомбили просто беспощадно. И когда все-таки доплыли и пошли к коменданту, он нас "порадовал": "Ваша часть формируется на том берегу, но я вас сейчас туда отправить не могу. Ждите до вечера!" А ведь фашисты уже находились на подступах к городу, и мы же сами видели, что десятки немецких самолетов буквально непрерывно висели в воздухе, бомбили все живое, и Сталинград в полном смысле слова горел…Но все-таки переправились, и меня назначили командиром 1-го взвода минных заграждений и особой техники 3-й роты 152-го батальона 16-й Отдельной Инженерной бригады спецназначения. Всего во взводе было пятьдесят бойцов: я, помкомвзвода и четыре отделения по двенадцать человек. И вскоре нас перебросили на правый берег Волги, на северную часть Сталинградского Фронта в состав 62-й Армии Чуйкова. Но после того как немцы разрезали наш участок на две части, наша бригада оказались в составе 66-й Армии Донского Фронта. И вот там мне довелось воевать пять с половиной месяцев, пока меня не ранило.Чем занимался ваш взвод?Все это время мой взвод постоянно находился на передовой, где нас придавали разным частям, и все это время мы почти всегда выполняли одно и то же задание - минировали противотанковыми минами танкоопасные участки.В оборонительный период укрепляли линию обороны на случай возможного наступления немцев. По установленному порядку я должен был нанести на карту минное поле и передать данные в штаб батальона, и вначале это делалось очень четко. Однажды даже был случай, когда я нес данные в штаб, и вдруг за мной увязался немецкий самолет. Начал меня обстреливать, летчик видно решил немного поразвлечься, но так и не попал.Работали большей частью ночью и, как правило, место расположения минных заграждений определял не я, а общевойсковой командир на уровне командира батальона. Сколько же мы там мин установили… Но вот сколько на них подорвалось немецких танков точно, конечно, не знаю, хотя один случай могу рассказать.В одном месте, когда наши пошли вперед и захватили две высотки, их командир мне приказал: "Ты мне проход между ними заминируй, потому что немецкие танки тут обязательно попробуют прорваться к нам в тыл!" И точно. Мы еще даже не закончили устанавливать мины, как вдруг видим, что вдалеке из леска один за другим выезжают немецкие танки. Стали считать - 15 танков... И вначале они шли как будто параллельно линии фронта, но, используя складки местности, оказались у этой балки, в которой мы заканчивали установку мин. Но первые же два танка подорвались на наших минах. Вся колонна, конечно, остановилась, потому что места для маневра у них не оставалось, и тут артиллеристы подбили еще два танка. Вот так четыре танка остались перед нашим минным полем, а остальные отошли…А незадолго до этого произошел такой эпизод. Когда мы еще только устанавливали мины и видели, как немцы подходили все ближе и ближе, я отдал приказ взводу отойти чуть назад, а там оставил одного бойца, чтобы он подорвал электроуправляемый заряд. И этот отчаяннейший человек, остался в замаскированной траншее, и действительно подорвал заряд, правда, чуть промахнулся. Но и этого хватило, чтобы немцы остановились и отступили.А в книге "Подвиг молдаван в Сталинградской битве", которую пару лет назад написал наш великий труженик, энтузиаст и патриот Николай Федорович Гуцу, описан эпизод, когда мы помогли отбить четыре немецкие атаки. В принципе этот эпизод аналогичен тому, когда на наших минах подорвались четыре танка. Когда появилось большие силы немцев, мой взвод не только не отошел назад, но даже выдвинулся чуть вперед. За три ночи мои минеры успели установить 559 противотанковых мин и тем самым помогли пехотинцам за три дня отбить четыре немецкие атаки. Это всего лишь эпизод, а я находился на передовой больше пяти месяцев и буквально каждый день занимался боевой работой… За это время мы установили и сняли огромное количество мин, и все это под обстрелом, под бомбежкой, так что чего там только не происходило, сколько было всяких случаев… |
Отрывок из наградного листа, опубликованный в книге "Подвиг молдаван в Сталинградской битве" |
А ведь всем этим приходилось заниматься в страшные морозы. Помню, мне как-то утром говорят: "Лейтенант, у вас борода белая", и я сразу бросился оттирать подбородок снегом… В другой раз кричат: "Лейтенант, щека белая!" Но вот вспоминаю то время и сам удивляюсь. Ведь я никогда не думал о том, как нам невыносимо тяжело, о том, что невыносимо холодно. Нет, всегда бодрые, боевые, всегда чем-то заняты, а молодая и горячая кровь и напряженные нервы не позволяли нам болеть. Я не помню, ни одного (!) случая, когда бы кто-то из моих бойцов пожаловался на недомогание или простуду. Как-то помогала согреваться в морозы и водка, ведь нам выдавали "наркомовские" сто граммов. Но я же был совсем молод, всего девятнадцать лет, неискушен и вообще не пил, а отдавал свою норму бойцам. Правда, на фронте я пристрастился курить и курил очень много. И только 1 мая 1953 года взял, и раз и навсегда бросил, потому что и кашель у меня уже был, да и врачи предупреждали, что нужно поберечь легкие.Так что чего мы только не пережили на фронте. Например, однажды приключился такой эпизод. Как-то еще в оборонительный период, нам дали очередное задание - прикрыть минами опасный участок. Когда наступила ночь, я взял с собой командиров отделений, и мы пошли осмотреть местность, чтобы продумать, как это лучше сделать. Шли спокойно, но видимость была отвратительная, стояла непонятная дымка, и вдруг в один момент увидели какие-то силуэты перед собой. Мы сразу залегли, и оказалось, что это немецкий танк и сильное боевое охранение, которые были выдвинуты вперед… Но немцы нас все-таки услышали и тут же открыли беспорядочный огонь, поэтому пришлось срочно возвращаться обратно. Вваливаемся в окопы, стряхиваем с себя снег, а тут вдруг стоит мой командир роты, которого я увидел впервые за долгие месяцы. Ведь мой взвод постоянно придавали разным подразделениям, а дважды случалось и так, что делили его на две части и отправляли в разные места, так что нашего командира роты я все это время и не видел. Спрашивает меня: "Ты живой?" - "Живой!" - "Ну, здорово! Поздравляю, тебе присвоено звание лейтенанта!" Вот так я узнал, что мне присвоили звание лейтенанта.В общем, я считаю, что совсем недаром по итогам Сталинградской битвы нашей героической бригаде было присвоено звание 1-й Гвардейской Инженерной Бригады спецназначения. Но я гвардейцем стать не успел, потому что попал в госпиталь.Когда вас ранило и как это случилось?Это произошло 19 января 1943 года, когда мы участвовали в наступлении в полосе все той же 66-й Армии, и как обычно нам поставили задачу прикрыть очередной участок. Мой взвод на санях выдвинулся к месту, где должны были установить минное поле. Причем, двигались браво, смело ведь кругом чистое белое поле. И когда двигались, по нам вдруг раздался выстрел. Я тут же скомандовал команду "Ложись!", и оказалось, что под подбитым танком сидел снайпер, во всяком случае, стреляли оттуда одиночными выстрелами. Буквально рядом со мной стоял командир одного из отделений, ленинградец, я даже запомнил его фамилию - Харитонов, и этот снайпер видно посчитал, что именно этот высокий парень и есть командир. Выстрел, и Харитонову, который повторюсь стоял рядом со мной, разворотило весь живот… Его оттащили метров на двадцать и там он умер… А такой красавец был, чуть постарше меня…Все залегли, а ведь нужно выполнять задание, но немец не давал нам поднять головы. Между нами было метров сто всего, но приблизиться к танку, чтобы бросить гранату мы не могли, потому что кругом чистое ровное поле, степь. Тогда мы начали стрелять. Я лежа дал очередь из автомата, потом другую, но потом так осмелел, что даже привстал на колено и стал строчить. Наступила тишина, и только я начал думать, что делать, как в этот момент получил пулю… Но снайпер совсем чуть-чуть промахнулся, потому что видно поторопился. Пуля прошла через кисть и запястье правой руки и по касательной прошла через бок, пройдя всего в двух сантиметрах от печени.Меня перевязали, но что странно, немец больше не стрелял. С такой рукой я, конечно, был не боец и меня отправили в медсанбат, который располагался в Дубовке. Но больше всего запомнилось то, что в рану мне попали волосы из перчатки, и вы представляете, что я испытывал, когда мне ее чистили?А потом в санитарный эшелон и в Саратов. Меня определили в эвакогоспиталь №3313, который располагался в здании бывшего общежития медицинского института и месяца два я там лечился. В целом все было хорошо, меня интенсивно лечили, много занимались моей рукой, но так ничего и не смогли сделать. А ведь я так хотел поскорее вырваться оттуда и вернуться в свою часть. Но кисть руки и запястье, так и не восстановились, и меня признали ограниченно годным 2-й степени. Я потом и после войны, сколько ими не занимался, но так и не удалось вылечить их в полной мере.Что еще запомнилось? Ну, например, там в госпитале произошел такой эпизод. В город мы почти не выходили, но на 23 февраля решили отметить праздник. К тому времени у меня уже накопились определенная сумма денег, ведь отсылать их мне было некому, и я купил поллитровую бутылку самогона и угостил ребят, человек шесть нас было. Это немного, конечно, но самогон был крепкий и ребята хоть немного, но все-таки почувствовали "праздничный эффект".
А перед самой выпиской один старший лейтенант, с которым мы вместе лежали, уговорил меня сфотографироваться и дал мне свою гимнастерку, потому что мои вещи были на складе: "Одевай мою!" Вот почему я на этой фотографии с тремя кубарями.
И, кстати, как я узнал о погонах. Когда из Дубовки нас погрузили в санитарный эшелон и отправили в Саратов, то на одной из станций вдруг увидели, что все военнослужащие ходят в погонах. Мы, конечно, удивились, в чем дело, что такое? А это оказывается, в армии ввели погоны. (Погоны в Красной Армии были введены приказом Народного Комиссара Обороны № 25 от 15 января 1943 года - прим. Н.Ч.)
Выписать-то меня выписали, но рука совершенно не действовала, и тогда меня вернули на повторную операцию, но уже в окружной госпиталь. Я, кстати, запомнил, что ее мне делал профессор с молдавской фамилией - Балабан. А после выписки я получил назначение во 2-ю инженерную бригаду РГК, которая тогда стояла в Ульяновской области. И запомнилось, что мое пребывание в этой бригаде началось с одного казуса.
Когда я только прибыл туда, меня ребята начали подначивать: "В новом коллективе нужно отметиться". Ладно, традиция есть традиция. Собрались компанией в одном доме, девчат местных пригласили. Но мне там налили в двухсотграммовую кружку разбавленного спирта, а я же неподготовленный, и когда выпил… Я не отключился, нет, но так мне было дурно, что утром, когда пошел на службу, то по дороге меня не просто рвало, а прямо желчь несло, потому что все сгорело внутри… Еле-еле это пережил. Но это, конечно, нехарактерный для меня эпизод, потому что за всю свою жизнь выпивкой я никогда не увлекался.
В этой 2-й инженерной бригаде мы готовили пополнение для действующей армии. Учили новобранцев всему, чтобы из них получились настоящие солдаты. А когда изучали преодоление водных преград, я чуть не погиб. Обучение проходило в селе Ясашная-Ташла, там есть длинное такое озеро. Когда подали команду, то со своим взводом я, конечно, тоже кинулся в это озеро. Барахтался-барахтался, пока наш командир с моста не заметил, что со мной явно что-то не так и не закричал: "Ребята, поддержите своего лейтенанта!", и они меня сразу подхватили. Но я же не мог признаться, что не умею плавать, и когда скомандовали "Вперед!", то вместе со всеми и шагнул в озеро.
А в мае месяце нас, целый батальон, отправили на разминирование в Сталинград. Вот там пришлось по-настоящему тяжело, потому что среди нас было очень много новичков и необстрелянных бойцов, к тому же приходилось обезвреживать немецкие мины с разными сюрпризами. Мы же не просто готовили новобранцев, а постоянно шли вслед за передовыми частями и в прифронтовой полосе разминировали оставшиеся минные поля, обезвреживали неразорвавшиеся снаряды и бомбы. И вот с этим не самым опытным составом мы буквально весь город чистили. Нас, кстати, расположили в подвале Дворца Пионеров, который располагался на одной площади с Универмагом, в котором пленили фельдмаршала Паулюса.
Месяца два мы, наверное, проработали в Сталинграде. Вы себе даже представить не можете, что творилось на Мамаевом кургане. К тому времени после прошедших боев металл уже успел поржаветь, и казалось, что на земле лежит сплошная пластина из ржавого металла, столько там было осколков… Так что очень много пришлось поработать в Сталинграде. В основном пришлось снимать мины, но на тракторном заводе, например, мы обезвреживали и неразорвавшиеся бомбы и снаряды.
А после Сталинграда наша 2-я инженерная бригада пошла вслед за фронтом: Смоленская область, Белоруссия, Литва, и там под Каунасом мы встретили Победу. Тяжелее всего пришлось в Белоруссии, потому что там после жесточайших боев живого места почти не осталось. И очень много мин, причем, с разными сюрпризами, хитростями… Особенно когда в кустах установлена проволочная растяжка, там разве разглядишь ее? Но у нас на разминировании вообще не было потерь, потому что мы хорошо готовили людей и очень строго следили за техникой безопасности.
Да и надо мной словно кружило какое-то счастье, словно ангел-хранитель меня оберегал. Всем известно, что самые большие потери несет пехота, но ведь разведчики и саперы это фактически смертники… Я помню удивительный случай. Один из пехотных командиров собрал к себе на совещание всех офицеров, штаб, в общем, собралась их целая группа, человек пятнадцать. А я бегу к ним, потому что меня тоже вызвали и тут на моих глазах снаряд падает прямо в этой группе и на клочки их разбросал… Я не добежал до них буквально метров триста… И ведь не на виду у немцев стояли и вот так… Я же особенно горжусь тем, что за все время на фронте, кроме командира отделения Харитонова, не потерял ни одного своего подчиненного.
Вот так мы и продолжали работать до самой Победы. Очищали от мин освобожденные территории и готовили пополнение для фронта. Я, кстати, считаю, что мы хоть и недолго с ними занимались, месяца два всего, но готовили людей очень даже неплохо. Под конец войны я даже дважды в качестве начальника эшелона, возил на фронт подготовленное пополнение. Однажды довелось сопровождать эшелон под Варшаву, и во время этой поездки мне запомнилось, что поляки к нам относились очень доброжелательно. А в другой раз пришлось сопровождать эшелон под Кенигсберг.
И за все время в этой бригаде нам лишь один раз поручили по-настоящему сложное боевое задание. Как-то нас вызвали: "Сутки отдыхайте, а потом пойдете и взорвете мост через овраг, по которому постоянно передвигаются немцы". Это было чрезвычайно тяжелое задание, я даже не знаю, как бы мы его выполнили, но нам повезло, что пока мы готовились к нему, летчики разбомбили этот мост, и нам не пришлось туда идти.
Как вы услышали о Победе?
Наша бригада находилась в Панемуне, это пригород Каунаса. Размещались в отличных казармах военного городка еще царской постройки, но в тех краях ведь было очень даже неспокойно. Помню, как-то по делам поехал в Вильнюс, а на выезде из города меня ребята предупредили: "Осторожно, по дороге вас могут обстрелять "лесные братья". Но сколько я ни ездил в Вильнюс, но ни разу под обстрел не попадал. Хотя эти бандиты даже в городе иногда наших офицеров убивали, так что неспокойно было, неспокойно.