Я родился в 1925 году в хуторе Советский Калачевского района. Сейчас этот хутор затоплен в связи со строительством Волго-Донского канала, а люди в разные места переселились, кому где было выгодней. Там я окончил 7 классов, потом пошел в среднюю школу, она только в Калаче на весь район была. Это уже был 40-ой год. 8-ой класс я здесь окончил, в 9-й перешел в 41 году. Война уже шла. Учителей-мужчин в основном забрали в армию, их мало осталось. Да и учеба стала такая, кто как…молодежь же – всякое бывает: кто курить, кто в карты играть. Я у отца с матерью был один. Папу, как война началась, забрали в армию в июле 41года, и мать одна осталась в селе. А я думаю, что здесь дурака валять. Приехал я домой и говорю: «Ма, я наверное брошу. Ну какой смысл мне учиться? Все равно я уже не кончу этот 9-й класс, а только расход лишний, надо же квартиру снимать, платить за нее, надо продукты. Поэтому лучше я брошу, приеду домой и с тобой будем».В 41 году в колхозе урожай был хороший. Знакомый был директором МТС, он спрашивает: «Вань, ты чё делаешь?» – Я говорю, что сейчас ничего. – «А нам нужны учетчики, от комбайнов зерно принимать, чтоб определить, сколько комбайнеру платить, сколько он скосил».Я стал работать там. А работать кому? Мужчин забрали всех, а остались дети как я, даже моложе, и женщины. Вот и вся рабсила, а техники тогда никакой не было, быки и все. У председателя колхоза только лошади были. Днем от комбайнов зерно принимаю, а ночью надо зерно сдавать. Нагружаем 6-8 подвод по 6-8 центнеров и везем в заготзерно, примерно километров семь до него. На быках пока доедим, часов 12 уже, надо же их разгружать – опять все это руками. Мешки насыпаем, а женщины таскают, и я им помогаю. Пока разгрузим, поехали назад. Хорошо, что быки привычные были, первого пустишь, и он пошел, мы спим, а остальные быки следом идут. К утру приезжаем в село, а там уже и солнце на восходе. Только немного задремал, и снова начинается работа. Вот так и работали.У меня знакомые были в нашем почтовом отделении, они предложили: «Вань, приходи к нам работать в связь, телефонистом или монтером?» А я говорю: «Разве сумею?» – «Да ребята тут есть, они тебя подучат, а потом будешь работать». Стал я в связи работать в 41 году зимой. Потом лето, весна 42 года. В июле немец сюда уже подошел к Дону. Тут все стали эвакуировать или ликвидировать, и в колхозе у нас всю аппаратуру связи ликвидировали, остался у нас только простой полевой коммутатор, а трансляции, усилители – все поснимали и позабрали. Как раз и воинские части подошли.Здесь в Камышах был командный пункт 62-ой Армии. Когда они пришли, там уже гражданских никого не было, мы только втроем ребята остались, они нас оставили. А потом уже когда немец стал прорываться, они собрались, и воинская часть ушла, а нам и говорят: «Ну, идите по домам».В августе к нам пришел немец, и пробыл у нас два месяца и 22 дня. Тут уже нас пацанов, заставляли работать, кого где. То на железной дороге отправляли в Сталинград снаряжение, и боеприпасы. Ночью наши кукурузники прилетали - У-2. Он подлетает, мотор выключает, потом бросит ракету, и пока она светится сбрасывает бомбы. Только две или три – мало конечно. Так наши бомбили эшелоны, а немцы говорили так: «Иван русский хитрый! Прилетит, встанет, молчит, поглядит, а потом бомбить начинает».В ноябре нас человек 15 ребят немцы забрали, выдали нам косы. Мы косили в семи километрах от своего села – под Тихоновкой были посевы неубранные. А у немцев лошадей много, а кормить нечем. Вот нас утром отправили по два человека на телегу. А ездили на телегах военнопленные из Средней Азии в основном. Мы садимся и поехали, накосим, наложим ему, он поедет, выгрузит и возвращается, а пока ездит, второй раз накосим, и к вечеру домой.Как раз это было 22 ноября, воскресенье, уже холодновато было. День такой солнечный, хороший. Слышим со стороны Бузиновки, с юга, артиллерийская стрельба какая-то. Подумали, немцы там занимаются, а вечером смотрим – наш узбек, молодой парень, с двумя монголками, прискакал к нам, аж лошади в мыле! Что такое? – «Русские наступают» - «Как так?» – «Да, это стреляли танки, шли сюда!» Они врасплох там немцев захватили. Пленные не знают куда деваться. Нам куда идти, тоже не знаем, стреляют кругом, мало ли… Да, и холодно, а у них была там будка соломой обложенная и печурка там. Пленные там сидели, а нам некуда спрятаться. Недалеко было две скирды соломы. Я говорю: «Давайте, ребята, норы выкапывать и туда залезем и забивайте снаружи, чтоб тепло сохранить». Одеты были в сапогах, в ботинках и фуфайках.Вот так и переночевали, а наутро пленные на повозке поехали в сторону Ляпичево. А мы там остались. У нас ни пить, ни есть, ничего нету. Еще одну ночь там переночевали. Ну что делать? Пошли домой, а тут стрельба как раз. Я говорю: «Кто его знает, ребят, сейчас пойдем домой и попадем на нейтральную, а там кто знает, где немцы, где наши. Эти оттуда, а те отсюда и побьют нас». Еще ночь переночевали. Пленные же уехали, и у нас будка осталась. В этой будке затопили печку и уснули, а будка возьми и загорись. Труба накалилась и солома схватилась. Кто-то проснулся, и спасибо выскочить успели – ни ожогов, ничего. Будка наша сгорела. Делать нечего, пойдем домой, что будет то и будет.Идем с косами же, нас 15 человек. Недалеко была грейдерная дорога на Сталинград и сюда на Ляпичево. Смотрим, машина едет, а там солдаты наши. Все! Наши! Лейтенант нам кричит: «Стой! Вы откуда такие вояки?» Кто в слезы…Мы три дня же ничего не ели. Он нам говорит: «Идите сюда, ребята, вот видите повозок много, давайте по трофеям, там и хлеб, и колбаса попадется». Они же все побросали, и немцы, и румыны – все свои телеги, лишь бы ноги унести. Мы пошли, кто чего нашел. Перекусили. Добирались до дому. Матеря в слезы – три дня детей нету.В село только зашли – нас сразу цап, и в особый отдел. Откуда, чего, где были? Рассказали все – «Ну идите по домам!» 22 ноября нас освободили, а 3 декабря меня забрали в армию. Забрали всех, кто 25 года – в военкомат и в армию. Нам было по 17 лет. Тут в Калаче собрали всех с ближних районов, которые освободили, 25-й год: Калачевский, Суровикинский, Нижнечирский, Клетский, Серафимовичевский. Нас сколько набралось 25 года, всех позабрали. Я попал в 21-й отдельный лыжный истребительный батальон 21 армии – Чистяков командующий был.Зима, январь наступил, холодно, землянки вырыли вдоль речки, в балках, утеплили их как-то. Там нас учить стали. Кто успел из винтовки стрельнуть, а кто и нет. Собрали нас и в наступление.После того как танки замкнули кольцо, немец был в Мариновке, это от нас семь километров, так он рванул аж до Карповки, обратно к Сталинграду. Мы пока на радостях, туда-сюда, немец вернулся и опять закрепился в Мариновке, и тут его выбивали с ноября по январь, числа только 10-го его сбили. Сколько тут народу положили! Место было такое... Это сейчас уже лесополос насажали, а тогда ведь ни кустика, ничего, голая степь. Тем более с Мариновки оттуда возвышенность, и ему оттуда все видно, весь передний край, а отсюда попробуй наступать, по снегу тем более. Снег в 42 году был большой, морозы крепкие. Вот и попробуй наступать. Пошли мы и стали освобождать: Мариновка, Прудбой, Карповка, а недалеко от Карповки был питомник (выращивали саженцы для лесополос).Пошли мы наступать, нас рота была таких молокососов 100 человек – 17-летних пацанов. В ночь в наступление выдали нам сухой паек, наркомовскую водку по 100 грамм, а нам 17 лет, мы еще не знали вкуса этой водки, это сейчас и курить умеем.
Я командир отделения был. Ребята все собрались – «Что будем делать?» А старослужащие все кричат: «Давай, водку на сахар меняем, или на табак!» Не, я говорю, ни на что менять мы не будем. Валентин (мы вместе учились) говорит: «Складывай все в мешок, в ночь в наступление идти, черт его знает, что будет! А то ранят, замерзать будешь, может и придется насильно глоток выпить». Так и сделали.
- Как вас обмундировали?
- Обмундировали хорошо. Нам выдали валенки новые, теплое белье, ватные брюки, гимнастерку, фуфайку. Тогда не шинели выдали, а бушлаты. Подшлемник, шапка-ушанка, рукавицы меховые, в общем, одели нас хорошо.
- А оружие?
- Винтовка. Тогда еще были старые образца 1800 какого-то года. Длинные, хорошие, потому что сделаны были в мирное время. А в военное время – пальцем об затвор можно было поцарапаться. Неважно делали, но все равно стреляли же. Автоматов тогда было очень мало. Были ППШ. Были 10-зарядные винтовки СВТ, но это не каждому давали, и потом они капризные: как чуть песок попадет – наперекос патроны.
В общем, пошли мы в наступление – это примерно где станция Воропоново. Когда в Волгоград едешь, не доезжая Максима Горького, есть переезд, а от него влево железная дорога идет на Гумрак. Мы вот на нее и наступали. Вышли, а что ж – пацаны, кто знает как вперед? Книжки-то читали: Чапаев вперед и мы вперед! Прошли мы, а немец оттуда как нас встретил, и мы залегли. Снег же, больше некуда ложиться, ни окопов, ничего же не было, хорошо хоть снег глубокий.
Лежим, и я услышал, что кто-то вскрикнул. Я комвзвода говорю: «Это Сашка закричал». Он: «Ну, подожди, видишь какая стрельба, куда ты пойдешь сейчас? Тебя еще ранят! Подожди, немножко притихнет». Притихло, я полез. Взводный говорит: «Ты только когда оттуда будешь лезть, возьми еще раненых четыре человека, а то как бы они не заблудились, к немцам не уползли, ночь же. А возвращаться будешь, захвати лотка два мин (для ротных минометов 50 миллиметровых). – «Ну, ладно». Я полез туда, а ведь это же не пешком идти, снег по колено. Пока долез, час или два прошло, как его ранило. «Ну как ты?» - спрашиваю. Сашка говорит: «Да, чую, ранило не сильно, но полежал немного и чувствую, что замерзаю». Ну что делать…Давай! Я маленький был ростом, а он высокий и тонкий такой. – «Давай, цепляйся мне за шею сзади и полезем». Я проваливаюсь, а он коленями тянется по снегу. Дотянул его, этих четверых взяли и пошли назад. Вдруг началась такая стрельба. Ночь, трассирующие пули, кругом все сверкает. Он мне говорит: «Вань, давай полежим, а то не дай бог тебя ранит, и что мы тогда…вообще замерзнем!»
Полежали немного, притихло вроде. Еще немного прошли, он сам попробовал ползти, он же разогрелся. Он идет, на винтовку упирается, и меня за шею держит, а мне уже легче, и так потихоньку дошли. В первой же землянке открываем – там хорошо, печка. И там сидит тоже наш, вместе учились. – «Ой, да вы откуда?» - «Да вот так и так…» Там сделаны были нары – кругляк деревянный, ни соломы, ни матрасов никаких нет, времянка – ну хоть так, хоть в тепле. Говорит, вот у меня кипяток есть, а сахару нету. – «Да хоть кипятку давай!»
Побыли там, я говорю: «Я с вами погрелся, а теперь надо мне идти за минами, да идти воевать!» Нашел мины, взял и иду назад. Опять поднялась стрельба впереди. Я смотрю машина стоит. В степи их много было брошенных, горючего у немцев не было. Смотрю, за машиной народ там крутится – я туда, а там мужчины все пожилые: «Куда тебя черти несут? Ты видишь, какая стрельба! Давай сюда за машину – перестанет немножко – пойдем!» Немного стихло, я говорю: «Пошел я, а вы как хотите». – «Ну подожди и мы с тобой пойдем». Пошли, нас человек восемь собралось. Смотрим, кто-то на лошади скачет оттуда: «Стой ребята, вы откуда?» Я говорю: «Из 21-го истребительного». – «Ребята, до землянки идите, и ложитесь, дальше не ходите! Батальон наш погиб весь, а меня конь вынес!» Комбат это, оказывается, наш был. Мы за землянкой залегли, а ни справа, ни слева никого не видно. Вот мы восьмером так и воюем, смотрим, немцы сюда идут. Снег, луна взошла и видно. – «Что будем делать?» Я говорю: «Будем стрелять!» - «Куда ж?»
Вот сейчас я думаю: смотри что значит страх! Они взрослые солдаты вроде. Вроде бы им подсказывать, что надо делать, а они у меня спрашивают, у семнадцатилетнего пацана. Я говорю: «Стреляйте! Давайте цельтесь вдвоем в одного, кто-то да попадет!» Лишь бы стрельба была. Они залягут – их там немного немцев-то!» На самом деле так и получилось. До утра мы долежали, холод же, а кухни нет, сухой паек только – сухари. Я говорю товарищу одному (он 1916 года, сталинградский): «Знаешь чего, полезем где ребята наши, если немцы их не покурочили, то у Валентина есть вещмешок, а в нем и хлеб, и колбаса, и водка есть». Полезли. Танк недалеко прошел и колея от него, и вот мы по ней поползли, и не долезли всего метров семьдесят. Они как лежали лицом к железной дороге, так они и лежат. Как рассыпанные вдоль были. Только мы высунулись, а немец как с крупнокалиберного пулемета дал. Товарищ мой говорит: «Давай-ка назад, а то немец нам тут и выпить, и закусить даст». Мы задом-задом и уползли обратно, ничего у нас не получилось. Но факт тот, что мы видели их – нашу роту.
Получилось так, рассказывали потом. Мы же пацаны – вперед и вперед, а он правей, немец нажал, а там дивизия получили пополнение из Средней Азии. Мороз, а они к холоду же не привыкли, и они отошли. Немцы по тылу прошел сюда, и спереди немцы, и те сзади, а наши ничего и не знали, кто их побил…
Дальше пошли по балкам за немцем. Вошли в Сталинград в январе, и нас уже осталось от этой роты человек девять и командир взвода. Привели нас – вот передний край, и все. Как раз метель поднялась, не знаем, кто справа, кто слева. Мне он говорит: «Иван, сходи хоть узнай, кто там у нас слева?» Я пошел и нашел блиндаж, зашел: «Кто?» – «Да вот такой полк» - «Сколько вас тут?» – «Нас тут 11 человек!» – «А вы кто?» – «А мы вот кто!» – «А вас сколько?» – «А нас девять». Вот и весь передний край.
Рассвело. А в Сталинграде какая война была – немец через 100-150 метров, а если в домах, то на первом этаже мы, а на втором они, или наоборот. Утром метель прекратилась. В блиндаже ступенек 15 вниз было. Немцы близко, интересно же, воюют пацаны, интересно кто попадет, кто нет. У меня как-то хорошо стало получаться. Вход в блиндаж был их досок сделан, я доску выбил одну, как раз лицом к фронту, напротив как раз ДЗОТ немецкий – метров 200 или поменьше. Немцев, похоже, никто не трогал до этого что ли – утром прям бегом бегут, не ползут даже.
Как-то ловко у меня стало получаться: я прицелюсь – и он брык и всё. Ребята больше никто не стали стрелять: «Давай! У тебя хорошо получается!» Я замерзну, спущусь погреться, а они уже кричат: «Иди скорей, вылез!» Я за одно утро по 11 немцам попал. Один вылез, артиллерийский наблюдательный пункт был, со стереотрубой вылез в амбразуру, а я раз стрельнул – ничего не получается, второй раз – ничего. Говорю, немецкая винтовка у кого есть? Смотрю, один узбек лезет, вперед винтовкой, а самого не видно. Я цоп у него винтовку, он аж испугался. Я: «Подожди!» Из винтовки этой немецкой, а они хорошие были, пристрелянные. Я приложился – раз – и в стереотрубу: он брык головой на амбразуру, а стереотруба вниз кувырком покатилась. Есть! Наблюдателя сбили.