fly

Войти Регистрация

Вход в аккаунт

Логин *
Пароль *
Запомнить меня

Создайте аккаунт

Пля, отмеченные звёздочкой (*) являются обязательными.
Имя *
Логин *
Пароль *
повторите пароль *
E-mail *
Повторите e-mail *
Captcha *
1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 Рейтинг 0.00 (0 Голосов)

Это три объявления, не нуждающиеся в дополнительных комментариях, список сотрудников управы и самый ранний сохранившийся список милиционеров Белой Церкви (вероятно, начало сентября).

Из списка милиционеров (предположительно участвовавших в расстрелах) бесспорно идентифицируем Антон Васильевич Шпак, бухгалтер местного маслозавода, впоследствии эмигрировавший в Канаду и живший там под именем Анатоля Белоцерковского, активно сотрудничая в эмигрантских украинских организациях.

I. Показания Фридриха Либе перед земельным судом, Франкфурт, 14 июня 1965 г.
Меня зовут Фридрих Вильгельм Либе. Я — биолог. Мне известно, что такое показания под присягой и каковы уголовно-правовые последствия дачи ложных показаний. Я служил в авиационной группе связи особого назначения 13 и находился в 1941 году в Белой Церкви. Я был кандидатом в офицеры и кандидатом в чиновники старшего ранга.
С моим подразделением я находился в Белой Церкви с середины июля по середину-конец августа. Я знаю точно, что 15 августа мы еще были в Б[елой] Ц[еркви]. Конкретно я могу вспомнить разговор с товарищами про то, что солнце уже не дает загара, и постепенно приходит осень. Мы были настолько загорелыми, что солнце не могло сделать нашу кожу еще более коричневой. Мы располагались в здании института наследственной биологии. Я еще тогда беседовал с профессором института об изменении наследственных факторов, потому что это меня интересовало. Я как раз вспомнил, что тогдашний военврач был из Бад-Мергентхайма. Я вместе с ним ходил по институту, чтобы найти запчасти для рентгеновского аппарата.
Когда нам нечего было делать, мы по вечерам шатались по окрестностям. Я помню, что как-то вечером шел мимо территории казарм с задней стороны. Я увидел часового, стоящего перед маленьким домиком. Насколько я могу вспомнить, с примкнутым штыком. Это был эсэсовец, совсем не старик, лет 26. Часовой стоял у угла домика. Неподалеку от него сидели три молодые девушки. Одна из них справляла нужду, мне бросилось это в глаза. То, что часовой охранял эту девушку, пока она оправлялась, да еще с примкнутым штыком, было дико смешным. Девушки еще смеялись и хихикали. Часовой обратился ко мне и сказал: "Вам туда нельзя, здесь проводится казнь". В ответ я рассмеялся и сказал, показав на девушек: "Их что ли?" Я думал, он ответит, что девушки не имеют к этому никакого отношения. Но он сказал лишь: "Вам позволено смотреть". Я ответил: "Благодарю покорно" и развернулся.
Но мысли об этой казни меня не отпускали, и я пошел посмотреть, что происходит. Место казни было огорожено стеной, вход к нему преграждали высокие решетчатые ворота, которые были заперты. Поэтому внутрь я уже не смог зайти. Вместе с другими солдатами и гражданскими я остался стоять перед воротами и видел место расстрела через решетку. Оно находилось примерно в 80 метрах. Я видел, что перед глубокой ямой стояли около 9 девушек или женщин. Они стояли на коленях лицом к яме. Следующие 9 девушек ждали перед домиком, перед которым тогда оправлялась та девушка и который охранялся часовым-эсэсовцем. Что мне особенно бросилось в глаза — спокойствие и дисциплина этих людей. За девушками, стоявшими на коленях перед ямой стояли стрелки, по два на девушку. Это были эсэсовцы. По приказу начальника они стреляли из винтовок в головы казнимым, которые, когда в них попадали пули, падали в яму. Порой они сталкивались. Порой можно было видеть, как разлетаются куски черепа. То было ужасная картина. Я могу вспомнить, что эсэсовский начальник подошел к яме и начал стрелять туда из автомата. Он прошел сначала по длинной стороне ямы, а потом по короткой. Сначала он стоял у короткой стороны, справа. Оттуда он давал приказы открывать огонь. В петлицах этого эсэсовца, насколько я помню, было 3 звезды и полоска. Крупный мужчина, думаю, лет 35.
После того как после казни открыли ворота, я подошел к яме. Вокруг могилы в некоторых местах собрались лужи крови. В могилу я не спускался. Она была примерно 7-8 метров длиной, 2 с четвертью метра шириной, и на глазок изначально метра 4 глубиной. В тот день, когда я туда заглянул до края ямы оставалось еще 2 с половиной метра. Трупы в могиле лежали слоями один на другом. Они были присыпаны землей. Когда я стоял у могилы, этот эсэсовец с 3 звездами и полоской, еще ходил вокруг могилы и делал контрольные выстрелы. В тот первый вечер я увидел казнь примерно 162 человек, совершенную описанным мной образом. Всегда расстреливалось по 9 человек, а следующие 9 должны были ждать, когда поведут их. Идущие к могиле расстреливаемые были похожи на процессию. Они шли колонной, при этом каждый должен был положить руки на плечи впереди идущего. На смерть они шли спокойно, сохраняя самообладание. За все время, что я наблюдал за подобными казнями, я видел лишь двух плачущих женщин. Для меня это было непостижимо.
После того первого вечера я часто ходил мимо того места. Казни совершались всегда около 6 часов вечера. Я провел в Б[елой] Ц[еркви] около 6 недель и сам видел примерно 6 казней, о других я слышал, когда товарищи возвращались домой и говорили: "Опять стреляют". В ходе тех 6 казней, за которыми я наблюдал, было расстреляно в сумме где-то 800-900 человек. Взгляду представала все время одна и та же картина. Больше сосредотачиваешься на жертвах, а не на стрелках. По сей день картина стоит у меня перед глазами. То, как жертвы падали в яму, выглядело столь необычно. Они не просто постепенно опрокидывались, а порой раскачивались, порой они падали в яму порознь, кто раньше, кто позже. У меня у самого хранился кусочек кожи головы, на котором были волосы с проседью. Я нашел его недалеко от ямы в тот первый вечер. Расстреливались преимущественно женщины. Насколько я могу вспомнить, я видел двух детей. Это были мальчики. […]
Смотреть на это меня тогда заставляло не любопытство, а неверие в то, что такое вообще может происходить. Мои товарищи тоже были охвачены ужасом, которым веяло от этого дела. Солдаты и так были в курсе расстрелов, и я могу вспомнить, рассказ одного из моих подчиненных, что в Луцке ему и самому разрешили пострелять. Стрелял ли он я не знаю, я запретил своим подчиненным участвовать в расстрелах. Нельзя не упомянуть, что все солдаты в Б[елой] Ц[еркви] знали о происходящем. Каждый вечер, пока я там был, можно было слышать стрельбу, хотя поблизости не было и тени врага.

II. Донесение военных священников Эрнста Тевеса и Герхарда Вльчека, 21 августа 1941 г.
По требованию сообщаем 295 пехотной дивизии следующее:
20 августа 1941 года в 15 часов мы услышали от немецкого солдата, что поблизости от нашего жилища большое количество детей заперто в невыносимых условиях и частично находится уже при смерти, этих детей охраняет украинский часовой. Так как мы заподозрили, что речь идет о самоуправстве украинцев, мы немедленно направились туда.
Мы обнаружили, что в две маленькие комнаты втиснуто примерно 90 детей, невообразимо грязных. Их стоны были слышны даже в окрестностях. Часть детей, прежде всего младенцы, были совершенно измождены и практически не подавали признаков жизни. Немецкие часовые или надзиратели отсутствовали, на посту стоял лишь один украинец с винтовкой. Немецкие солдаты беспрепятственно проходили, чтобы посмотреть на происходящее и выражали возмущение этими кошмарными обстоятельствами.
Так как эти события имели место в зоне ответственности вермахта и тем самым должны были нанести урон авторитету вермахта, мы немедленно направились в ортскомендатуру и доложили о происшествии.

III. Донесение дивизионного священника Иозефа Ройсса, 20 августа 1941 г.
295-й пехотной дивизии сообщаю: Сегодня во второй половине дня, около 14.30, к евангелическому дивизионному священнику и ко мне пришли военные священники Тевес и Вильчек, военный госпиталь 4/607, и сообщили следующее: Немецкие солдаты обратили их внимание на то, что в одном доме в невыносимых условиях заперты еврейские дети в возрасте от нескольких месяцев до 5 или 6 лет, чьи родители будто бы расстреляны; их охраняет украинская самооборона. В окрестностях дома постоянно слышны стоны детей. Тогда они сами отправились туда, нашли подтверждение этому факту, но не увидели военнослужащих ни вермахта, ни других ведомств, которые бы здесь ответственно заботились о порядке или осуществляли охрану. Лишь в качестве зрителей присутствовал ряд немецких солдат, выразивших свое негодование этими обстоятельствами. Они попросили нас сообщить об этом деле по инстанции.
Чтобы можно было составить точное донесение (описанный инцидент порождал подозрение, что речь идет о самоуправстве украинской милиции), я в сопровождении обоих военных священников и евангелического дивизионного священника, старшего священника вермахта Корнмана, пошел в этот дом и обнаружил следующее:
Во дворе перед домом, где были отчетливо слышны плач и стоны детей, находился часовой украинской милиции с винтовкой, ряд немецких солдат и несколько молодых украинских девушек. Мы сразу беспрепятственно прошли в дом и обнаружили в двух комнатах около 90 (я произвел подсчет) детей в возрасте от нескольких месяцев до 5, 6 или 7 лет. Какого-либо немецкого надзора со стороны вермахта или другого немецкого ведомства не было.
Некоторое количество немецких солдат, среди них унтер-офицер санитарной службы, при нашем приходе осматривали условия содержания детей. Кроме того, как раз подошел полевой жандарм из ортскомендатуры или фельдкомендатуры, который сказал, что он пришел лишь чтобы расследовать случай грабежа, будто бы совершенного часовым украинской милиции. Обе комнаты, в которых размещались дети - к ним примыкала пустая третья - были в невообразимо грязном состоянии. Дети лежали или сидели на полу, который был покрыт их нечистотами. Мухи сидели большей частью на ногах и животах частично полуодетых детей. Несколько детей постарше (2,3,4 года) соскребали со стен известку и ели её. Двое мужчин, по внешнему виду евреи, пытались убрать в комнатах. Воздух был ужасно спертым, маленькие дети, особенно те, которым было лишь несколько месяцев, постоянно стонали и плакали. Глядевшие на это солдаты, также как и мы, были потрясены этими невероятными условиями и выражали свое сильное негодование. В другом помещении, попасть в которое можно было через окно одной из детских комнат, находилось некоторое количество женщин и больших детей, кажется, евреи. В это помещение я не входил В еще одной комнате были заперты несколько женщин, среди них женщина с маленьким ребенком на руках; по словам часового - украинского юноши в возрасте 16-17 лет, вооруженного палкой, - относительно них будто бы еще не было установлено, евреи ли они.
Когда мы вернулись во двор, там шел спор между вышеупомянутым полевым жандармом и украинским часовым, который охранял дом; часовой подозревался в грабеже, а также он уничтожил несколько удостоверений, которые немецкие военные ведомства выдали другим украинцам (речь шла о нескольких женщинах). На земле еще валялись обрывки. Полевой жандарм разоружил украинского часового, велел его увести и удалился сам. Присутствовавшие во дворе немецкие солдаты рассказали нам, что они здесь расквартированы (в доме поблизости) и со второй половины вчерашнего дня слышат беспрерывный плач детей. Под вечер вчерашнего дня уже уехали 3 грузовика с детьми. При этом присутствовал чиновник СД. Шофер грузовика им рассказал, что это дети уже расстрелянных евреев и евреек, которых теперь также повезли на расстрел, расстреливает детей украинская милиция. Находящиеся в доме дети также должны быть расстреляны. Солдаты выражали сильнейшее негодование условиями, в которых находились дети; один из них еще упомянул, что у него самого дома дети. Так как не было никакого немецкого надзора, я с целью предотвратить разговоры об условиях содержания детей потребовал от солдат, чтобы больше никто не входил в дом, особенно местное население. Тем временем комнаты с детьми осмотрел неизвестный мне старший врач вермахта и заявил мне, что срочно необходимо доставить туда воду; условия таковы, что следует считаться с опасностью вспышки эпидемии.
Так как дом и дети не имеют немецкой охраны или надзора и тамошние условия в любое время могут осматривать немецкие солдаты - как это уже происходило и вызывало негодование и критику, - я докладываю об этом деле моей вышестоящей инстанции.

IV. Донесение дивизионного священника Вильгельма Корнмана, 21 августа 1941 г.
295-й пехотной дивизии передаю следующее донесение: вчера (20.8.) около 15 часов ко мне и католическому священнику пришли военные священники из местного военного госпиталя и сообщили, что поблизости, примерно в 500 метрах, на верхнем этаже дома находится 80-90 детей, от младенцев до школьного возраста, ор и стоны которых были слышны по всей округе. Так как они находились там уже 24 часа, это сильно мешало солдатам, расквартированных в соседних домах, отдыхать ночью. От этих солдат оба военных священника и узнали о наличии детей. С обоими военными священниками и моим католическим коллегой я направился в соответствующий дом и обнаружил там в двух комнатах детей, частично лежащих и сидящих в собственных нечистотах. Прежде всего там не было ни капли воды, из-за чего дети при жаре очень страдали.
Охранял их внизу украинский милиционер, от него мы узнали, что речь идет о еврейских детях, чьи родители расстреляны.
Около часового стояла группа немецких солдат, у угла дома другая группа, обе не без возбуждения обсуждали то, что они видят и слышат. Так как я считал абсолютно нежелательным то, что такие дела творятся на глазах у всех, я доложил об этом.
Оба военных священника были из военного лазарета 4/607, их звали Вильчек (еванг.) и Тевес (катол.)

V. Доклад начальника оперативного отдела 295 пехотной дивизии Хельмут Гроскурта, 21 августа 1941 г.

Доклад о событиях в Белой Церкви 20 августа 1941 г.

20.8. около 16.00 ко мне явились оба дивизионных священника и рапортовали, что в одном из домов города находится около 90 еврейских детей, которые уже около 24 часов заперты без всякой пищи и воды. Получив сообщение от священников военного госпиталя, они ознакомились с условиями, которые являются невыносимыми. Попытка побудить ортскоменданта вмешаться не имела успеха. Дивизионные священники сообщили, что ситуацию необходимо срочно исправить, ттак как многочисленные солдаты осматривают дом, и антисанитарные условия чреваты опасностями, что подтвердил и старший врач госпиталя.
В связи с этим сообщением я в 16.30 с офицером для поручений старшим лейтенантом Шпёрхазе, дивизионным священником д-ром Ройссом и переводчиком зондерфюрером Тишуком [Пыщуком] отправился в дом, который находится в переулке, примерно в 50 метрах от улицы. Дом был виден с улицы, слышался плач детей. Во дворе находилось около 20 унтер-офицеров и рядовых. Часового перед домом не было. Во дворе без дела стояли несколько вооруженных украинцев. Дети лежали на подоконниках, окна были закрыты. В коридоре на втором этаже стоял украинский часовой, немедленно открывший дверь в комнаты, в которых находились дети. В трех смежных помещениях находился еще один украинский часовой. В комнатах содержалось около 90 детей и несколько женщин. В самой задней комнате, в которой лежали почти исключительно младенцы, женщина производила уборку. В остальных комнатах царила неописуемая грязь. Вокруг лежали тряпки, пеленки, нечистоты. Бесчисленные мухи покрывали частично голых детей. Почти все дети плакали или стонали. Вонь была невыносимой. Одна говорящая по-немецки женщина утверждала, что она совершенно невиновна, никогда не интересовалась политикой и не является еврейкой. Тем временем пришел обершарфюрер СД, которого я спросил, что должно произойти с детьми. Он сказал, что родные детей расстреляны и что дети также должны быть устранены. Не высказывая своего мнения, я отправился в ортскомендатуру и потребовал от коменданта объяснений. Он заявил, что не несет ответственности и не имеет возможности повлиять на мероприятия СД, о которых ему известно. Он предложил обсудить ситуацию с фельдкомендантом, подполковником Ридлем. Я отправился к нему в сопровождении ортскоменданта и офицера для поручений. Фельдкомендант заявил, что начальник зондеркоманды у него побывал, информировал его о своем задании, и оно выполняется с ведома фельдкоменданта. На распоряжения, отдаваемые оберштурмфюрером, он не имеет никакого влияния. Я спросил фельдкоменданта, считает ли он, что оберштурмфюрер имеет приказ высшей инстанции устранять также и детей, - мне об этом ничего не известно. Фельдкомендант возразил, что он убежден в правильности и необходимости этого приказа. Тогда я потребовал оцепить дом так, чтобы войска не имели возможности наблюдать за происходящим, которое уже вызвали сильное недовольство в войсках, так как расквартированные поблизости солдаты всю ночь слушали плач детей. Далее я потребовал, чтобы вывоз на расстрел был произведен незаметно. Я заявил, что готов предоставить в распоряжение солдат дивизии, если караула фельдкомендатуры будет недостаточно. Далее я заявил, что немедленно информирую группу армий для получения решения, следует ли продолжать расстрел детей. (Часть детей по сведениям фельдкоменданта уже была устранена днем ранее украинской милицией по распоряжению СД). Фельдкомендант выразил согласие с этим планом и подчеркнул, что командир дивизии является старшим гарнизонным начальником и может отдавать все необходимые приказы. Пока не поступит решение группы армий он задержит осуществление дальнейших мероприятий, но ему срочно требуется письменный приказ. Я принял решение приостановить мероприятия, так как считал, что вывоз детей состоится лишь в вечерние часы, а к этому времени будет получено решение группы армий. Мне было ясно, что приостановка мероприятий должна привести к осложнениям с политическими ведомствами, чего я хотел всячески избежать. Но фельдкомендант заявил, что вывоз детей состоится очень скоро. Тогда я распорядился, чтобы фельдкомендант сообщил начальнику зондеркоманды, что он должен отложить вывоз до решения группы армий. Сам я не хотел идти к начальнику зондеркоманды, чтобы как можно быстрее связаться с группой армий. Я полагал, что, учитывая принципиальное значение этого вопроса, группа армий должна быть немедленно информирована, а сама дивизия не может принять решение. Начальник оперативного отдела штаба группы армий, с которым я немедленно связался, заявил, что делом должна заниматься 6 армия. С начальником оперативного отдела штаба армии долго не удавалось связаться. Решение командующего армией он смог получить только вечером. Тем временем ко мне явился оберштурмфюрер Хёфнер, начальник зондеркоманды, и потребовал подтверждения переданного ему приказа дивизии. Он попросил дать приказ письменно. Я отказал, заметив, что в ближайшее время поступит окончательный ответ. Он заявил менее воинственным тоном, что об этом распоряжении должен доложить своему начальнику. У него есть четкий приказ осуществить мероприятия. На это я заявил, что настаиваю на своем распоряжении и в случае необходимости силой добьюсь его выполнения. Я еще раз недвусмысленно пояснил, что мне известны указания политических ведомств, но в интересах поддержания воинской дисциплины я должен требовать, чтобы мероприятия проводились надлежащим образом. Следует дождаться решения армии.
В 19.00 я доложил командиру дивизии об инциденте и принятых до сих пор мерах, которые он одобрил.
Около 20.00 поступило решение армии, гласящее, что дальнейшее осуществление мероприятий следует отложить. Тем временем под вечер один грузовик уже был загружен детьми и стоял у дома. Офицер для поручений немедленно информировал фельдкоменданта, а также вызвал оберштурмфюрера в штаб дивизии, где я передал ему указание армии. Офицер штаба дивизии проконтролировал выполнение приказа, а также оцепление, приказ об установке которого уже отдал фельдкомендант. В это оцепление частично были поставлены вооруженные украинцы без документов. Они были заменены немецкими солдатами. Фельдкомендант тем временем позаботился о воде и хлебе для детей.
21.08 около 11.00 для совещания, собрать которое приказала армия, прибыл капитан Лулей (офицер абвера при 6 армии) с штандартенфюрером Блобелем и оберштурмфюрером Хёфнером. Совещание было проведено у фельдкоменданта. Капитан Лулей перед прибытием в дивизию произвел осмотр местности, но в дом и в помещения с детьми не входил.
Я изложил требование дивизии и особо подчеркнул, что вмешательство дивизии было вызвано исключительно способом осуществления. Штандартенфюрер и оберштурмфюрер признали технические недостатки и заявили, что при нынешнем положении дел надо найти способ быстрого решения вопроса. Они собственно теперь не в состоянии осуществить запланированный расстрел. Фельдкомендант отметил, что первыми рапорт подали дивизионные священники. На это капитан Лулей сказал, что хотя он лютеранин, однако считает, что священникам лучше бы заботиться о духовном окормлении солдат. Из формы и содержания высказываний как фельдкоменданта, так и капитана Лулея следовало, что они, во-первых, ставят под сомнение правдивость дивизионных священников, во-вторых, что рассматривают инцидент как "вынюхивание, чтобы что-нибудь найти". Они считают сообщение преувеличением, а вмешательство дивизионных священников объясняют любопытством. Штандартенфюрер на это ничего не сказал. На это возмутительное подозрение я вместе с офицером для поручений возразил, что дивизионные священники прежде всего подумали, что речь идет о самоуправстве украинцев, которые уже однажды в Золочеве заставили дивизию вмешаться. Затем в ходе совещания фельдкомендант попытался перевести обсуждение в мировоззренческое русло и обсудить основополагающие вопросы. Он заявил, что уничтожение еврейских женщин и детей считает крайне необходимым, все равно в какой форме оно проводится. Он многократно подчеркнул, что вмешательство дивизии без нужды задержали устранение детей на 24 часа. К этому мнению присоединился штандартенфюрер и добавил, что будет лучше, если подразделение, которое занималось вынюхиванием, само и произведет расстрелы, а офицеры, которые задержали осуществление мероприятия, сами возьмут на себя командование. Я в спокойной форме отверг эту идею, не давая ей оценку, так как хотел избежать перехода на личности. При обсуждении мер, которые следовало предпринять, штандартенфюрер заявил, что командующий армией признает необходимость устранения детей и хочет его осуществить, так как в данном случае этим мероприятиям уже дан ход. То, что мнение командующего именно таково, мне уже подтвердил начальник разведотдела 6 армии.
Затем обсуждались подробности осуществления расстрелов. Они должны быть произведены до вечера 22.8. Я в обсуждении этих деталей не участвовал. Требуемые мной мероприятия по изоляции войск будут осуществлены.
После совещания капитан Лулей доложил командиру дивизии о его результатах.
Заключительные замечания.
1. Войска воспитаны своими командирами в чисто солдатском духе, согласно которому насилия и жестокости по отношению к безоружному населению следует избегать. Они целиком и полностью разделяют строжайшие меры против подпольщиков. Но в данном случае речь идет о мероприятиях против женщин и детей, которые ни в чем не отличаются от зверств противника, а о последних постоянно становятся известно войскам. Нельзя избежать того, что об этих событиях будет сообщено на родину и что это будет там сравниваться со зверствами во Львове. Войска ожидают вмешательства своих офицеров. Особенно это имеет значение для пожилых женатых солдат. Поэтому офицер, заботящийся о своем подразделении, вынужден вмешиваться, если подобные события разыгрываются на глазах у всех. Для поддержания воинской дисциплины необходимо, чтобы все подобные мероприятия осуществлялись вдали от войск.
2. Осуществление расстрелов не привлекло бы внимание, если бы фельдкомендатура и ортскомендатура приняли необходимые меры по изоляции войск. Инциденты возникли из-за полного самоустранения обоих комендантов. Во время переговоров сложилось впечатление, что все казни производятся по предложению фельдкоменданта. Из расстрела всех евреев города неизбежно вытекала необходимость устранения и еврейских детей, прежде всего младенцев. Это должно было быть сделано вместе с устранением родителей, чтобы предотвратить эти бесчеловечные мучения. Иное обустройство детей было объявлено фельдкомендантом и оберштурмфюрером невозможным, причем фельдкомендант многократно повторил, что это отродье должно быть истреблено.

 

VI. Отзыв командующего 6 армией Рейхенау на доклад Гроскурта, 26 августа 1941 г.
Доклад затушевывает тот факт, что дивизия сама дала приказ прервать казнь и затем попросила на это согласия армии. Сразу после телефонного запроса дивизии я после переговоров со штандартенфюрером Блобелем отложил казнь, так как приказ о ее осуществлении был дан нецелесообразно. По моему поручению утром 21.8. штандартенфюрер Блобель и представитель командования армии отправились в Белую Церковь, чтобы проверить обстановку. Принципиально я принял решение, что уже начатая акция должна быть осуществлена целесообразным способом.
В заключительных замечаниях имеется предложение: "Но в данном случае речь идет о мероприятиях против женщин и детей, которые ни в чем не отличаются от зверств противника, а о последних постоянно становятся известно войскам". Я считаю это утверждение неверным и в высшей степени неуместным и нецелесообразным. К тому же оно содержится в открытом письме, которое проходит через многие руки.
Доклад вообще лучше было не представлять.

VII. Показания Эдмунда Пыщука перед земельным судом, Дармштадт, 5 июля 1966 г.
Эдмунд Симон Пыщук, род. 26.4.1904 в Станиславе, проживает в Лихтенштейне под Бамбергом, священник, женат.
Я родился в Станиславе, мои родители умерли рано. Я жил у дяди и вместе с ним переехал в Бельгию, где стал католическим монахом. Потом я вернулся в Станислав, перешел в протестантство и стал там евангелическим пастором. В 1940 г. при переселении я попал в Лицманштадт, получил немецкое гражданство и был призван в 295 пехотную дивизию.
[…] Я был переводчиком в звании зондерфюрер Z.
В Сталинграде я попал в русский плен, из которого был освобожден в 1955 г. С тех пор я живу в Западной Германии, служу пастором.
Вопрос: Господин пастор, опишите, пожалуйста, что Вы знаете о событиях в Белой Церкви.
Ответ: В августе 1941 года штаб 295 пехотной дивизии расположился на отдых в Белой Церкви. Штаб находился в здании, напоминающем виллу и лежавшим чуть в стороне от улицы. На втором этаже здания в сторону улицы была веранда, а под ней двор.
Однажды я шел по городу и увидел толпу людей около деревянного дома. Из любопытства я направился туда и спросил украинцев, что происходит. Я разговаривал с двумя часовыми, это были украинские хиви, которые немедленно впустили меня в дом. Украинцы сказали, что в доме дети, а на мой вопрос, могу ли я на них взглянуть, ответили, что мне можно пройти внутрь.
По лестнице я поднялся на верхний этаж дома. В одной комнате лежали маленькие дети и младенцы. Дети были голыми и все обмазаны мочой и испражнениями. Они плакали. Рядом была пожилая женщина, с которой я попытался поговорить, но она мне не ответила. Несмотря на пережитое в русском плену эта печальная картина никогда не сотрется из моей памяти. Я не пересчитывал детей, поэтому не могу сказать, сколько их было. Гражданские, стоявшие на улице перед домом, рассказали мне, что родители этих детей расстреляны. Я пошел в штаб и доложил об этом начальнику оперативного отдела подполковнику Гроскурту.
Я уже не помню, как поступил Гроскурт после моего сообщения. Но я хорошо помню, что в виллу, в которой располагался штаб, в тот же день или на следующий пришел эсэсовский начальник. Этот эсэсовец был крупным молодым человеком. Внизу под верандой у него завязался возбужденный разговор с подполковником Гроскуртом. Я стоял на лестнице примерно в 20 метрах от офицеров, поэтому мог слышать лишь обрывки фраз. Но я точно знаю, что в ходе разговора эсэсовец сказал Гроскурту: "Это не ваше дело!" Он сказал это очень громко. Подозреваю, что в разговоре обсуждалась судьба этих детей. Позже я еще раз пошел в город, не знаю точно, сразу после этого разговора или на следующий день. Я снова направился к тому дому, чтобы посмотреть, что происходит. Прямо во дворе дома стояла цепь часовых. Двор был оцеплен. Во дворе стоял грузовик с тентом. На этот грузовик грузили детей. Не могу сказать, бросали ли детей в грузовик. Тент по бокам грузовика был поднят, так что я мог видеть детей. Оцепление состояло из хиви. О количестве детей на грузовике я ничего не могу сказать. Я не видел того, как грузовик отъехал. Позже я слышал от украинцев, с которыми беседовал, что детей расстреляли. Но какое подразделение расстреляло детей, не рассказывали.
Вопрос: По документам, которые находятся в нашем распоряжении Вы 20.08.1941 в 16.30 вместе с начальником оперативного отдела, офицером для поручений старшим лейтенантом Шпёрхазе и дивизионным священником д-ром Ройссом осмотрели дом с детьми.
Ответ: Я считаю это возможным, но не помню этого. Может быть, что это за 25 лет забылось.
Вопрос: Помните ли Вы, что в Б[елую] Ц[ерковь] приезжал офицер абвера из 6 армии?
Ответ: Не могу ничего об этом сказать.
Вопрос: Помните ли Вы, что когда Вы находились в доме, полевой жандарм спорил с украинцами?
Ответ: Нет, ничего об этом не знаю.
Вопрос: Помните ли Вы, как при посещении дома женщина, говорящая по-немецки, сказала, что она совершенно невиновна, никогда не интересовалась политикой и не является еврейкой?
Ответ: Нет.
Вопрос: Помните ли Вы, был ли в этом доме унтерфюрер СС?
Ответ: Нет.
Вопрос: Дети лежали на полу или еще где-то в комнате?
Ответ: На полу и на подоконниках. Мебели в доме не было.
Вопрос: Помните ли Вы, что детям потом принесли воду и хлеб.
Ответ: Нет, этого я не видел.
Свидетелю предъявляется доклад о событиях в Б[елой] Ц[еркви] 20.08.1941.
Свидетель заявляет: Я хочу еще раз подчеркнуть, что не помню, был ли я с Гроскуртом, Шпёрхазе и д-ром Ройссом в том доме. Первая картина, которая запечатлена у меня в голове, возникла, когда я был в доме один. Но я считаю возможным, что я там был и с Гроскуртом. Просто первая картина оставляет наибольшее впечатление.
При разговоре между эсэсовским начальником и Гроскуртом я, как уже упоминалось, стоял в отдалении, примерно в 20 метрах, так что мог слышать лишь обрывки слов. При разговоре с фельдкомендантом я не присутствовал, про этому поводу ничего не могу сказать. Там упоминается, что уже во второй половине дня во дворе дома стоял грузовик с детьми, это так. Я видел грузовик.
Настроения среди населения были не в нашу пользу. Сначала нас везде на Украине встречали очень сердечно. Но в Б[елой] Ц[еркви] после этой истории с детьми настроения изменились. Мне это подтверждали в беседах многочисленные украинцы. Можно было слышать русское слово "Sobaki", что означает по-немецки "Hunde". Это выражение относилось к людям, осуществлявшим эти дела.
Вопрос: Слышали ли Вы о том, на каком месте проводились расстрелы?
Ответ: Этого я никогда не узнал.
Вопрос: Говорили о том, что расстрелы проводились недалеко от старого стрельбища.
Ответ: Не могу об этом вспомнить.
Вопрос: Что Вы знаете о расстрелах взрослых?
Ответ: Я никогда ничего не видел, но постоянно слышал об этом.[...]

VIII. Показания Аугуста Хёфнера перед земельным судом, Дармштадт, 31 мая 1965 г.
Я родился 31.1.1912 г. в Меллингене.
[...]
[Ответ:] ... Как бы то ни было, фельдкомендант снова дал мне приказ расстрелять евреев. В ответ на мои возражения он объяснил, что он получил приказ, согласно которому все евреи должны быть расстреляны, причем в приказе прямым текстом сказано: расстреляны именно айнзацкомандами. Ко мне во двор снова привели 500 евреев, но я их снова отпустил. Тогда фельдкомендант обратился по телефону к Б л о б е л ю. На следующий день Б л о б е л ь прибыл в Б[елую] Ц[ерковь]. Он спросил меня насчет этих событий, на что я ответил, что у меня не было никакого повода, да и приказа расстреливать евреев. Я сопротивлялся этому плану, сколько мог, и спорил с Б л о б е л е м, который говорил, что евреи должны быть расстреляны, и я должен это сделать. Я указал ему, что для расстрела вовсе не требуются люди с криминалистическим образованием, чтобы таким образом снять с нас ответственность. Он приказал, что евреев должен расстрелять взвод Ваффен-СС под началом обершарфюрера Е г е р а, что должно произойти по непосредственной договоренности с фельдкомендантом и его людьми. Евреи были расстреляны на линии стрельбы стрельбища, находившегося на территории казарм. Было оно ограждено или нет, я не помню. Я дважды был на стрельбище, но при расстреле не присутствовал. Сначала были расстреляны мужчины. Я не могу точно сказать, сколько их было. В любом случае число превышало 500. После этого меня вызвал фельдкомендант и сказал мне лично, что все мужчины теперь расстреляны несмотря на то, что я так сопротивлялся. Сейчас черед женщин. Я еще сказал ему: "Господин подполковник, позвольте дать Вам хороший совет: руки прочь от этого". Взводу Ваффен-СС пришлось расстрелять и женщин. Так и получилось, что остались дети без родителей.
Вопрос: Кто принял участие в расстреле первой партии детей?
Ответ: Я полагаю, что и этих детей расстрелял взвод Ваффен-СС. Я уже с утра уехал и вернулся только к вечеру. Я не хотел иметь к этому отношения.
Вопрос: Вы разговаривали с фельдкомендантом о расстреле детей?
Ответ: Когда он мне прожужжал все уши, что у него теперь дети, которые хотят молока, а молока у него нет, я сказал ему примерно так: "Он должен принять меры, чтобы детей забрали украинские семьи". На это он ответил, что уже попытался, но украинцы детей не берут. Тогда я сказал ему примерно так: "Господин подполковник, Вы не последовали моему совету, теперь должны сами решить, как обойдетесь с детьми". И больше я этим не занимался, пока меня не вызвали к генералу 295 пехотной дивизии.
Вопрос: Как звали специального уполномоченного Рейхенау, который привез приказ?
Ответ: Это был капитан Л у л e й.
Вопрос: Кому был передан приказ?
Ответ: Было созвано совещание.
Вопрос: Кто принимал участие в совещании?
Ответ: Капитан Л у л e й, как специальный уполномоченный командующего, фельдкомендант, начальник оперативного отдела 295 пехотной дивизии Гроскурт, его заместитель, Блобель и я.
Вопрос: Что обсуждалось на совещании?
Ответ: На совещании сначала я изложил суть дела так же, как сейчас. Мое изложение не встретило возражений. Потом капитан Л у л e й по приказу командующего армией передал начальнику оперативного отдела 295 пехотной дивизии примерно следующее:
Генерал не должен заниматься делами, которые его не касаются. Основополагающие приказы ему так и так известны. Командующему бросилось в глаза, что дивизия обучена дерьмово, так что пусть он лучше заботится об этом. Когда начальник оперативного отдела это проглотил, фельдкомендант спросил, что же должно произойти с детьми. Блобель и я посмотрели друг на друга, офицеры 295 пехотной дивизии тоже посмотрели друг на друга. Слово снова взял Л у л e й и сказал примерно так: господин командующий армией дал указание, что в зоне его ответственности все приказы относительно евреев должны выполняться полностью, без исключений. Вслед за этим Блобель дал мне приказ провести расстрел детей. Я спросил его, кто должен проводить расстрел. Он ответил: "Ваффен-СС". Я возразил и сказал ему: "Они все молодые парни, как мы ответим перед ними за приказ расстрелять маленьких детей". На это он сказал: "Тогда возьмите своих людей". Но я снова возразил: "Как они смогут это сделать, у них же самих маленькие дети". Эта тяжба продолжалась минут десять. Ситуация все больше накалялась, так как все происходило в присутствии эмиссара командующего армией. Блобель вскочил, ударил кулаком по столу и заорал на меня: "Знаете, что за неподчинение приказу полагается расстрел! Вы собираетесь выполнять приказ командующего армией? Да или нет?" Я ответил ему: "Штандартенфюрер, могу я сделать последнее предложение?" Он разрешил. Я предложил, чтобы детей расстреляла украинская милиция фельдкомендатуры. Это предложение не вызвало возражений ни с одной стороны.
Где-то вдалеке вермахту следовало выкопать ямы. Тягачу мостостроительного батальона, который был расквартирован в городе, следовало привезти детей к месту расстрела, так было решено на этом совещании.
Вопрос: Кто дал приказ стрелять на месте расстрела?
Ответ: Этого я не знаю.
Вопрос: Вы бывали на том месте, где были расстреляны дети?
Ответ: Нет. Я только два раза был на стрельбище, где были расстреляны взрослые и первая партия детей. В первый раз я направился туда, так как один из моих людей сказал, что на стрельбище время от времени бьют фонтаны жидкости, состоящей из воды и крови.
Вопрос: Вы сообщили, что детей расстреляли украинцы. Но кто-то ведь должен был дать украинцам приказ?
Ответ: Фельдкомендант.
Вопрос: Сколько детей было расстреляно?
Ответ: Полагаю, на совещании звучало число 26.
Вопрос: [Заместитель Блобеля] Каллсен находился в Б[елой] Ц[еркви]?
Ответ: Я знаю точно, что в то время Каллсен не был в составе [зондер]команды в Б[елой] Ц[еркви]. Это была [зондер]командa, которая впоследствии направилась в Киев. Когда прибыл [служащий зондеркоманды] Янсен, все было уже кончено. Когда меня ставят в известность, что непричастный свидетель на разных фотографиях, сделанных разными людьми, опознал Каллсена на месте расстрела, я должен сказать, что ничего об этом не знаю. Должно быть, Каллсен провел там тот день, что мне тогда осталось неизвестным.
Вопрос: Во время разговора, при котором присутствовал капитан Лулей, шла речь о том, что раз войска тут все вынюхивают, то пусть сами и расстреливают?
Ответ: Не могу вспомнить такую ремарку. Когда меня ставят в известность, что Блобель сказал нечто подобное, отвечу: быть может, точно сказать не могу.
Вопрос: Как стало известно, что и вторая партия детей была расстреляна?
Ответ: Я лично присутствовал при расстреле 26 детей.
Вопрос: Кто давал приказ на месте расстрела?
Ответ: На месте расстрела я и рта не раскрыл. Мне поручили надзор за расстрелом. Поручение дал Блобель, причем тогда, когда приставил мне нож к горлу, когда сказал, что неподчиняющиеся приказу будут сами расстреляны.
Под давлением, которое оказывал на меня Блобель, я сказал ему, что согласен, так как не хочу взваливать это на моих людей: ни из моих людей, ни из Ваффен-СС там никого не будет, и я прошу, чтобы это сделали украинцы. В рощу я отправился в одиночку. Вермахт уже выкопал яму. Детей привезли на тягаче. К этим техническим вопросам я отношения не имел. Украинцы стояли вокруг и дрожали. Детей сняли с тягача. Их ставили над ямой и расстреливали, так что они падали в яму. Куда попадали пули, туда и попадали. Дети падали в яму. Неописуемые стоны. Эту картину я никогда в жизни не забуду. Мне тяжело на сердце. Особенно в памяти запечатлелась маленькая белокурая девочка, взявшая меня за руку. Ее потом тоже расстреляли. Это меня сильнее всего потрясло. После того как детей расстреляли, я уехал. Яма была неподалеку от рощи, а не рядом с тем стрельбищем. Расстрел проводился около четырех часов пополудни или в половине четвертого. Расстрел состоялся через день после совещания у фельдкоменданта. Должно быть в августе. После этого совещания офицеров 295 пехотной дивизии как будто подменили. Старший лейтенант даже пожал мне на прощание руку. Старший лейтенант еще спросил меня постоянно ли нам приходится заниматься такими делишками. Я еще ответил, что такими делишками нам приходится заниматься постоянно и спросил его, не хочет ли он поменяться. Он ответил, что лучше сдохнет на фронте, чем возьмется за это.
Вопрос: Кто командовал украинцами?
Ответ: Этого я не знаю. Этот командир и отдал непосредственный приказ к расстрелу.
Вопрос: В детей производили контрольные выстрелы?
Ответ: Нет. Я никого не добивал. В некоторых детей попадали по четыре или пять раз, пока они не были мертвы. Это было ужасно.
Вопрос: В каком возрасте были самые младшие и самые старшие дети?
Ответ: Все это были дети от двух до шести и восьми лет.
Вопрос: В ордере на арест вам ставится в вину, что перед Киевом Вы приказали расстрелять 12-летнего мальчика со словами [на швабском диалекте] "Ха, ну этого мы уложим".
Ответ: Об этом я ничего не знаю.
Зачитываются показания Роткламмера.
Обвиняемый отвечает: Не могу припомнить ничего подобного. Я тогда не говорил на швабском диалекте.


Командующий 6 армией генерал-фельдмаршал Вальтер Рейхенау умер 17 января 1942 г. после инсульта.
Командир 295 пехотной дивизии генерал Херберт Гайтнер умер 22 января 1942 г. от последствий полученного на фронте тяжелого ранения.
Начальник оперативного отдела (Ia) 295 пехотной дивизии подполковник Хельмут Гроскурт попал под Сталинградом в плен и умер от тифа 7 апреля 1943 г.
Офицер для поручений (O1) 295 пехотной дивизии старший лейтенант (в конце войны майор) Отто Шпёрхазе умер 4 февраля 2000 г.
Дивизионный священник Йозеф Мария Ройсс в 1954 г. был назначен папой римским викарным епископом в Майнц, принимал участие во Втором Ватиканском Соборе, умер 5 июня 1985 г.
Военный священник Эрнст Тевес в 1968 г. был назначен викарным епископом в Мюнхен, умер 16 января 1998 г.
Начальник зондеркоманды 4а штандартенфюрер СС Пауль Блобель в 1948 г. на Нюрнбергском процессе по делу об айнзацгруппах приговорен к смерти через повешение. Приговор был приведен в исполнение 7 июня 1951 г.
Оберштурмфюрер СС Аугуст Хёфнер был приговорен в 1968 г. к 9 годам заключения (после апелляции к 8). Умер 20 июня 1999 г.
О судьбе офицера абвера 6 армии Фридриха Лулея, фельдкоменданта подполковника Иозефа Ридля, дивизионного священника Вильгельма Корнмана и военного священника Герхарда Вильчека сведений у меня нет.


Источники:
Документ I: Js 4/65 GstA, Frankfurt a. M., Bd. VII S. 1272 ff. Опубликован в E. Klee u.a. (Hrsg.), "Schöne Zeiten". Judenmord aus der Sicht der Täter und Gaffer. Frankfurt/M.: S. Fischer, 1988.
Документ II: Опубликован в E. Klee u.a. (Hrsg.), "Schöne Zeiten".
Документ III: Опубликован в E. Klee u.a. (Hrsg.), "Schöne Zeiten". Русский перевод опубликован в А. Круглов (сост.) Сборник документов и материалов об уничтожении нацистами евреев Украины в 1941-1944 годах. Киев: Институт иудаики, 2002.
Документ IV: Опубликован в E. Klee u.a. (Hrsg.), "Schöne Zeiten".
Документ V: IfZ-Archiv, München, F 45-8/71-75. Оригинал онлайн. Русский перевод опубликован в А. Круглов (сост.) Сборник документов и материалов...
Документ VI: IfZ-Archiv, F 45-8/81. Оригинал онлайн. Русский перевод опубликован в А. Круглов (сост.) Сборник документов и материалов...
Документ VII: IfZ-Archiv, Gd 01.54/51. Оригинал онлайн.
Документ VIII: IfZ-Archiv, Gd 01.54/16. Оригинал онлайн. Русский перевод частично опубликован в А. Круглов (сост.) Сборник документов и материалов...
Перевод документов 3, 5, 6 А. Круглова (с незначительной правкой), перевод документов 1, 2, 4, 7, 8 И. Петрова.

спасибо

Комментарии могут оставлять, только зарегистрированные пользователи.