"Лальские тайны и другие удивительные истории"

Произошло это чудо с самым обычным батюшкой. Звали его отец Сергий Пуртов, и был он митрофорный протоиерей. Долгие годы служил отец Сергий в Успенской кладбищенской церкви поселка Лальск. Может, и был он необычный батюшка, но дары его духовные мог только духовный человек увидеть. А так – любой посмотрит: священник как священник, обычный пожилой батюшка, седой да сильно хромающий.
Но чтобы понятен был мой рассказ о чуде, нужно вам рассказать предысторию – поведать о сем батюшке подробнее. Значит, так. Родился протоиерей Сергий в 1890 году и получил воспитание еще дореволюционное. Всю жизнь он помнил о святых словах: «За Веру, Царя и Отечество». Жил по вере, хоть и страшно трудно это было в те годы.
Ревностный молитвенник, стал он еще в молодые годы отцом своим прихожанам: делил с ними скорби и радости. Скорбей, конечно, больше выпадало. Молился за больных, утешал унывающих, помогал духовным чадам идти по жизни своим пастырским словом – мудрым не по возрасту, а по благодати Божией. Даже молодежь ходила к нему в храм, и никак заезжие активисты-комсомольцы не могли сагитировать лальских парней и девчат на задорный комсомольский почин борьбы с религией: побить, скажем, окна в храме или испортить церковный праздник, а то и спектакль поставить сатирический, высмеивающий местного попа и его прихлебников.
Одно время, правда, начали приходить в храм во время молебнов молодые люди с гармошкой, с песнями. Отец Сергий спокойно и ласково говорил им: «Вы, ребятушки, идите да пойте на улице…» Да тут же и молился за них перед старинными иконами, просил помощи святителя Николая Чудотворца.
Они постоят-постоят, да и уйдут на улицу, сраженные лаской и приветливостью. А кто-то потом, крадучись, и назад возвращался, чтобы прихожанином храма стать, – любовь она ведь в душу западает и к себе притягивает так властно, как никакая суровость и злоба притянуть не могут…
Дважды отец Сергий за веру сидел в лагерях. Первый раз был осужден в 1932 году, как активный участник контрреволюционной группировки церковников, и на четыре года отправлен в Печорлаг. Его матушка и четверо детишек мал мала меньше были выгнаны из дому с полной конфискацией немудреного поповского имущества. Иконы же из храма и священнические одежды увезли тогда на пароходе по реке представители администрации с местной милицией, и дальнейшая судьба всего этого осталась неизвестна.
Трудно сказать, кому пришлось тяжелее: отцу Сергию или его несчастной матушке, оказавшейся в стужу на улице с полураздетыми детьми. В общем, досталось всей поповской семье по полной программе. Никто не пускал их на постой, и только бесстрашная девяностолетняя Марфа, батюшкина помощница и свечница, пустила горемычных в свою худую баньку. Там кое-как и жили.
Бывшие прихожане, помня о любимом пастыре, тайком подкармливали матушку с детьми. Днем никто не подавал им милостыню, напрасно ходили от избы к избе. Молчали, не отзываясь на робкий стук, тяжелые двери, слепыми бликами отвечали окна. Зато в сумерках тропинка к старой баньке напоминала шумный тракт: неслись малые, будто катаясь на санках, пряча в них узелки горячих распаренных картофелин, сваренных в мундире, скрипели клюками местные убогие старухи, хороня за пазухой пару теплых яичек и бутыль молочка. Даже нелюдимый бобыль Тимофей с самой окраины поселка отмечался, занося мерзнущим в худой баньке попятам под полой рваного тулупа пару полешек да леденцы, обсыпанные махоркой.
Несмотря на ночные приношения, достаточные для того, чтобы не умереть с голоду, смекалистая матушка продолжала днем побираться, чтобы не выдать тайных помощников, – и председатель поселкового совета удовлетворенно крякал, глядя, как ее исхудавшая фигурка, облепленная чумазыми попятами, перемещается по Лальску с пустым дырявым мешком.
В поселке свирепствовал тиф, детишек душила глотошная – дифтерия, мерли от голода, горячки, дизентерии. Однако, по всей видимости, большим молитвенником оказался отец Сергий: и сам остался жив, и вся семья.
Вернулся наш батюшка в 1936 году, изрядно потрепанный, но еще довольно бодрый. Не успел порадоваться семейному счастью и службам в любимом храме: новый арест в 1937 году. Обвинение: «контрреволюционная агитация, говорил о грядущей войне». Самая страшная статья – 58-я. Враг народа был осужден особой тройкой при УНКВД Архангельской области на десять лет лишения свободы.
Десять лет – большой срок… Однако матушка, закаленная невзгодами, и этот удар выдержала, приспособилась обшивать односельчан с помощью подаренной благодетелями швейной машинки «Зингер». Да и детишки подросли. Им, правда, как детям врага народа, школу окончить не дозволили, но они все как-то умудрились работу найти, а потом и образование потихоньку получили: в войну власти проявляли большое снисхождение к Церкви.
Батюшка наш ухитрился и из нового заключения вернуться в 1946 году, но уже не таким бодрым, как после первого срока. И что вы думаете? Решил ли он наконец от своей веры отказаться и зажить нормальной жизнью советского человека? Как бы не так! Председатель поселкового совета головой только качал печально: «Горбатого могила исправит».
Выглядел отец Сергий, прямо скажем, не очень. Вернее, совсем худо – краше в гроб кладут. Изможденная плоть поддерживалась только горящим в ней духом. Но ничего, как церковь свою увидел, детишек с матушкой обнял, так постепенно и стал поправляться. В войну многие закрытые храмы заново пооткрывали, а служить то и некому – поистребляли попов чуть не подчистую…
Поковылял наш батюшка в алтарь кое-как, того и гляди, на радость местным коммунистам, последнее дыхание испустит. А как отслужил первую литургию да потекли слезы по впалым щекам – так и тверже ноги пошли, и ветром шатать перестало. Проповедь сказал о жизненном кресте, о вере, что в скорбях укрепляет, – и зарыдал весь приход, ломанулся на службы, истомившись без пастыря. И служил отец Сергий более десяти лет, как всегда ревностно, не щадя себя.
Казалось бы, обычный батюшка, не монах, не исихаст – всегда с матушкой и детишками, всегда в самой гуще людей, – а Господь за его горячую веру и исповедничество даровал ему очень многое: духовное рассуждение, сильную молитву, дар прозорливости, который, однако, батюшка тщательно скрывал. Обнаруживался сей дар случайно и при крайней необходимости.
Вот такая предыстория, а иначе непонятно вам будет, почему это такое чудо с обычным сельским батюшкой случилось.
В конце пятидесятых годов опять пошли гонения на Церковь. Хрущев горел желанием показать стране последнего священника. Поскольку к отцу Сергию уж больно много прихожан ходило, решили власти это безобразие прекратить: пора последнего попа показывать по телевизору как диковину и пережиток прошлого, а тут, понимаешь, к одному из этих дремучих служителей культа народ валом валит.
Сначала отрядили на Пасху 1961 года в храм к отцу Сергию большой молодежно-комсомольский десант из области. Пришли верующие на праздник, а вокруг храма на крышах домов и на деревьях молодые люди сидят – свистят, улюлюкают, частушки похабные поют, батюшку семидесятилетнего перекрикивают. Перед Светлой заутреней, когда полунощница уже началась, комсомольцы вошли в храм и, встав цепью, стали раскачивать богомольцев. Зрелище было страшным – и лица этих подвыпивших для куража молодых людей тоже казались страшными, искаженными злобой. Среди прихожан – в основном старшее поколение: фронтовики-калеки, седые вдовы-солдатки, согбенные бабушки. Молодежи не так много, да и то большей частью девчата. Где им с комсомольским десантом совладать?!
Крестный ход все же вышел, и в него полетели заготовленные заранее тухлые яйца, помидоры и даже небольшие камни. Камнем по голове попали фронтовику – сторожу Федору. Камень пролетел вскользь, и Федор остался на ногах, но из рассеченной брови обильно потекла кровь. После крестного хода отец Сергий подошел к большой иконе святителя Николая Чудотворца и сотворил короткую молитву. Когда обернулся к приходу, люди разглядели на глазах священника слезы.
И все изменилось – каким-то совершенно неуловимым образом. Словно сам Никола Чудотворец, грозный для осквернителей православных храмов, встал за спинами этих рано поседевших вдов, калек, чудом вернувшихся домой с Великой войны, юных девочек с длинными косами. Робкие до того прихожане как-то враз осмелели. Фронтовики засучили рукава и легко вывели на улицу здоровенных парней, которые как-то странно сникли, утратили весь задорный комсомольский кураж, сжались, словно уменьшились в размерах. Казалось, безобразники сами испугались того, что натворили. Прекратились свист и улюлюканье.
А отец Сергий вдруг попросил открыть старую дверь притвора, которая давно не открывалась, – рядом с иконой святителя Николая. Ее немедленно открыли. Батюшка покадил толпу у храма, покадил и комсомольский десант и громко воскликнул: «Христос воскресе!» И люди со слезами ответили: «Воистину воскресе!» Голос отца Сергия набрал силу – еще громче пронеслось над Лальской землей: «Христос воскресе!» И еще более громкий дружный хор отозвался: «Воистину воскресе!»
А на третье торжествующее «Христос воскресе!» совершенно неожиданно для самих себя вместе с прихожанами храма радостным «Воистину воскресе!» грянул комсомольский десант. Гримасы злобы перестали искажать их лица – они стали самыми обычными юными лицами. И чернявый вожак напрасно пытался улюлюкать в одиночку – комсомольцы уже были почти неотличимы от счастливых верующих, и распознать бывших десантников атеизма можно было лишь по удивленным глазам и робким улыбкам.
После этой Пасхи приход батюшки еще вырос, и терпение властей закончилось. Отца Сергия перевели в отдаленный шахтерский поселок, где храм много десятилетий стоял закрытым. Люди в поселке тяжело работали, а после работы находили утешение в водке и черной брани. На первую литургию никто не пришел. И на вторую, и на третью. Целый год служил отец Сергий в пустом храме, но не сдавался. Он не ходил по домам, не вел бесед, не стоял на улице с Евангелием – он просто молился своей пастырской молитвой за шахтерский поселок.
В этом храме служил также один диакон. Как-то пришел он на службу утром, как обычно. Батюшка проскомидию совершает, а в храме стоит всего одна старая-престарая старуха. Почему именно в этот день терпение отца диакона лопнуло, сие неизвестно, только он решительно зашел в алтарь и сказал отцу Сергию: «Пойдем, батюшка, домой! Чего литургию служить в пустом-то храме?»
На что отец Сергий неспешно ответил: «Как в пустом? Пойдем посмотрим». Выходит батюшка из алтаря, за ним протискивается отец диакон и… цепенеет: в храме народу битком, и видно, что на улице еще стоят. Батюшка заталкивает отца диакона в алтарь, а после того, как тот приходит в себя, говорит ему: «На литургии никогда не бывает пусто! В храме предстоят Сам Спаситель, святые, ангелы и души тех усопших, которые поминаются на проскомидии! Ведь у Бога все живы!»
Вот этот самый отец диакон мне сию историю и поведал. Интересно, что, вернувшись домой, он, потрясенный до глубины души, поделился чудесным видением со своей супругой. Супруга, как настоящая женщина, тут же по секрету рассказала о происшедшем в храме своей лучшей подруге.
В общем, через неделю на службе у отца Сергия собрался чуть ли не весь шахтерский поселок. Ну а побывав однажды на литургии у нашего батюшки, люди чаще всего становились прихожанами его храма до конца жизни – поскольку полной мерой получил он тот самый дар, о котором Господь сказал Своим апостолам: «Идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков» (Мф. 4: 19).
Ольга Рожнёва "Лальские тайны и другие удивительные истории"