"На второй день наступления наших войск, 17 апреля, ожесточённые бои шли на Зееловских высотах. Фашисты яростно сопротивлялись, но наши войска продолжали своё победоносное наступление. Здесь, на подступах к Берлину, каждый из нас, советских воинов, не жалел сил и даже жизни, лишь бы ускорить разгром врага. И чем ближе была победа, тем неудержимей мы рвались в бой и не чувствовали усталости.
Нелёгкой была обстановка не только на земле, где советские войска с боями брали рубежи, преодолевая глубоко эшелонированную оборону, но и в воздухе.. Враг стал бросать с берлинских аэродромов большие группы самолётов - лучшее, что осталось от его потрёпанных воздушных сил, - пытаясь наносить удары по нашим войскам.
У нас задача вылетать на охоту в район Берлина. Мы вели поиск, проскакивая под облаками, вступали в бой с любой по численности группой. Но уничтожить воздушного противника в районе Берлина было делом не простым.
Активные действия нашей авиации заставили воздушного врага идти на всяческие ухищрения. Фашистские самолёты изменили время прихода к району боевых действий. Они стали прилетать не утром, а под вечер, когда солнце было на их стороне. Но это им не помогло. Мы тоже начали вылетать на охоту под вечер. Залетали ещё глубже в пригород Берлина и, пользуясь дымкой, стоявшей в воздухе, «прочёсывали» пространство.
Особенно к заходу солнца было плохо видно в районе Берлина и Зееловских высот. На помощь приходили приборы, но можно было случайно встретиться с противником - трудно было оценить обстановку.
- Игра в жмурки, - говорили лётчики.
В тот напряжённый день лётчики полка вылетали по нескольку раз в день. К вечеру я вылетел в паре с Титаренко в район Берлина. Командир отпустил нас неохотно. Это был наш пятый вылет, и обстановка была сложная. День уже подходил к концу. В воздухе стояла густая дымка от пожаров: иной раз с самолёта ничего не было видно буквально за несколько метров. А у немцев, как и прежде, под вечер было преимущество: они летели с запада, когда нас слепили лучи заходящего солнца.
Со всей строгостью предупреждаю Титаренко:
- Дима, внимательно следи за всеми моими действиями. Вылет сложный, тем более оба мы устали. Ни на секунду не ослабляй внимания. Не горячись и смотри в оба!
- Слушаюсь! - отвечает Старик.
Вылетели. Молча пересекаем линию фронта на высоте 3500 метров. Я мельком посмотрел вниз в сторону Зеелова: там шёл ожесточённый бой.
Подлетаем к северной части Берлина. Напряжённо вглядываюсь в даль на запад. Почти ничего не видно. Мешает мгла, пронизанная лучами солнца. Да и облака появились. И вдруг я отчётливо увидел группу «Фокке-Вульфов-190» с бомбами. Они летели навстречу. Ясно - собираются совершить налёт на наши войска.
Обычно я издали замечал противника и строил манёвр. А сейчас из-за плохой видимости встретился с ним неожиданно, чуть ли не в лоб. Летим на встречных курсах.
Фашисты тоже увидели нас и открыли огонь. В воздухе промелькнули трассы.
Надо разобраться в обстановке, выяснить, сколько летит вражеских самолётов, а потом уж вступать в бой. Резко отворачиваю на 90 градусов. С набором высоты отлетаю в сторону - в тыл фашистов. Прикрываюсь небольшим облаком. Считаю самолёты.
Передаю по радио на КП:
- В районе северо-западнее Берлина встретил около сорока «фокке-вульфов» с бомбами. Курс на восток. Высота 3500 метров.
Противник, очевидно решив, что наша пара ушла, спокойно продолжает полёт. Соотношение сил явно не в нашу пользу. Незначительный просчёт - и все будет кончено. Наш долг - сорвать налёт, и я принимаю единственно возможное решение: атаковать.
- Готов к бою, Дима? - спрашиваю Титаренко.
- Готов, - отвечает он.
Не знаю, что он чувствовал в ту секунду, но голос у него был ровный, уверенный.
Разворачиваемся. На предельной скорости сзади сверху приближаемся к хвосту колонны со стороны солнца. Я подлетел вплотную к ведомому последней пары. Почти в упор открыл огонь. И самолёт, разваливаясь в воздухе, рухнул на окраину города.
Фашисты заметались. Некоторые начали бросать бомбы, торопясь освободиться от груза. Боевой порядок врага нарушен.
Проскакиваю мимо вражеских самолётов. Резко взмываю вверх. Титаренко - за мной. Кладу самолёт на крыло, смотрю вниз. В задних рядах «фокке-вульфы» мечутся, ходят «змейками»: видно, разбираются, кто же начал их бить. Несколько «фоккеров» поворачивают на запад. Но большая часть продолжает полёт. Как же им помешать? На помощь приходят опыт и умение. Решение найдено: надо вклиниться в боевой порядок фашистов, расстроить его.
Передаю ведомому:
- Держись, Старик!
Ввожу самолёт в пикирование. На предельной скорости проносимся между вражескими самолётами. Стремительно атакуем их то справа, то слева. Как часто бывало в таких случаях, фашисты, конечно, вообразили, будто нас много. В суматохе сбрасывают бомбы, строятся в оборонительный круг. Но вот немцы опомнились - очевидно, приметили, что в воздухе всего два советских самолёта, - и начали нас атаковать.
В хвост к моему самолёту пристраивается «фоккер». Титаренко стремительно отбивает его атаку. Вражеский самолёт вспыхивает в воздухе. Спас меня боевой друг.
Внимательно осматриваю воздушное пространство. Вижу группу наших истребителей. Товарищи летят к нам на помощь. Они вступают в бой с врагом, обращают его в бегство. Теперь мы с Титаренко можем спокойно лететь домой. Поворачиваем к линии фронта. Но, по обыкновению, продолжаем искать врага и после боя. И не напрасно: впереди ниже нас показывается «фокке-вульф» с бомбой. Очевидно, он отделился от группы и держит курс к нашим войскам. Экипажу явно хочется получить крест: сейчас, в конце войны, Гитлер, не скупясь, награждал фашистских лётчиков крестами за каждый уничтоженный советский самолёт, за бомбёжку войск.
Передаю ведомому:
- Смотри-ка, у нас попутчик! Атакую!
Настигаю фашиста. Очевидно, экипажу сообщили по радио о погоне. Враг сбрасывает бомбу на берлинский пригород и, маскируясь на фоне местности, старается уйти. В упор расстреливаю его, когда он выводит самолёт из пикирования. «Фокке-вульф» взрывается в воздухе.
Бой закончен, и первая моя мысль - о ведомом. Оглянулся: он здесь. Затем - о самолёте. Посмотрел на плоскости: пробоин не видно. Взглянул на бензомер: горючее кончалось. Осмотрелся: ни одного вражеского самолёта нет.
Я вздохнул, расслабил мускулы. Как всегда, после напряжённой схватки чувствую нервную дрожь. Голова горит, мучит жажда. Главное теперь - прийти на аэродром. Беру себя в руки, внимательно слежу за обстановкой. А это нелегко: дымка стала сгущаться ещё больше.
- Ну, как дела, Дима? - спрашиваю я.
- Всё в порядке. Только горючего мало, - отвечает он охрипшим голосом.
- Не беспокойся: идём на аэродром точно.
Когда мы приземлились, оказалось, что баки у нас почти сухие.
Первым ко мне на аэродроме подошёл командир. И сейчас же нас окружили однополчане. Они знали, что мы вдвоём вели бой с четырьмя десятками вражеских самолётов, и ждали нас с тревогой. Товарищи обнимали нас, засыпали вопросами. В этом бою Дмитрий Титаренко увеличил личный счёт сбитых вражеских самолётов; я же сбил шестьдесят первый и шестьдесят второй самолёт [не считая американцев]. Нам помог добиться этой трудной победы тот неудержимый наступательный порыв, который охватил в эти дни всех советских воинов."
2024
Подробнее
Возврат
Подробнее
Возврат
Подробнее
БОИ ЗА БАСТОНЬ ГЛАЗАМИ НЕМЦЕВ
Подробнее
За что командир советской подлодки "Щ-408" получил орден Британской империи
Подробнее
За что командир советской подлодки "Щ-408" получил орден Британской империи
Подробнее
Германо-советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией
Подробнее
Германо-советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией
Подробнее
О пророчествах весны 1941-го.
Подробнее
Подборка
Подробнее