Арест Берии

26 июня 1953 года в Кремле был арестован первый заместитель Председателя Совета Министров СССР, министр внутренних дел и один из главных претендентов на лидерство в стране Лаврентий Павлович Берия. Через 35 лет, весной 1988 года, "Вечерний Киев" опубликовал статью С. Быстрова "Особое задание", посвященную воспоминаниям одного из 6 участников ареста Берии - генерал-майора в отставке Ивана Зуба:

Накануне 70-летия Вооруженных Сил я встречался с генерал-майором в отставке Иваном Георгиевичем Зубом, о котором впервые услышал еще лет десять назад, готовя очерк о его сыне - вице-адмирале. Виталий Иванович командовал в ту пору одним из самых крупных соединений наводных кораблей Военно-Морского Флота. Рассказывая о родителях, В. Зуб мельком заметил, что его отец участвовал в аресте Берии. Но подробностей не приводил. Видимо, и не располагал ими. Иван Григорьевич долгие годы не рассказывал о той своей особой миссии даже сыновьям, храня обет молчания, продиктованный предупреждением Н. А. Булганина. В декабре 1953 года, после окончания дела Берии, Н. А. Булганин, бывший тогда министром обороны, сказал участникам ареста:

—  Все, что вы знаете, все, что видели, забудьте.

Прошло много лет, прежде чем Иван Григорьевич посчитал свои воспоминания обнародовать. Так я оказался в квартире Зуба-старшего в Москве. Иван Григорьевич родился за девять лет до революции, в пятнадцать лет он был избран председателем сельсовета, в двадцать четыре назначен начальником политотдела МТС, в двадцать пять стал кадровым военным, в двадцать восемь - политработником, редактором многотиражной газеты танковой бригады. В тридцать два года его назначили начальником военно-политического училища в Тбилиси. В 1940 году имел звание полкового комиссара и прошел в боях всю войну. Высаживался с десантом в Феодосию с крейсера "Красный Кавказ", участвовал в штурме Новороссийска, в прорыве блокады Ленинграда, в штурме Кенингсберга. После войны возглавлял политуправления - сначала Бакинского, а потом Московского округа ПВО, руководил факультетом в Военно-политической академии им. В. И. Ленина. Иван Григорьевич искренне считал, что любой честный офицер, генерал должен быть готовым выполнить любое задание. Хотя вскоре узнал, что участие в аресте Берии оказалось не всем под силу. Г, К, Жуков, принимавший, по всей видимости, участие в формировании шестерки, был очень озабочен подбором надежных людей. Как позже рассказывал Жуков своему земляку В. В. Михайлину, командовавшему в те годы крейсером "Куйбышев", он решил привлечь к этой операции генерал-лейтенанта, которого хорошо знал не только по службе, но и как выходца из соседней деревни. В самый последний момент нервы у генерала сдали. Ему стало плохо, его вынуждены были отстранить от участия в аресте. Как оказался в этой шестерке Зуб - он не знает и до сих пор. Но, видимо, в нем достаточно уверены были готовящиеся к операции генералы Москаленко и Батицкий, а по их рекомендации и Жуков. Так или иначе, но в круговорот событий Иван Григорьевич был введен быстро и решительно.


Wikipedia.org
Циркуляр начальника 2-го Главного управления МВД СССР К. Омельченко об изъятии портретов Л. П. Берии. 27 июля 1953 года.

26 июня 1953 года Иван Григорьевич находился на своей служебной даче в Филях. когда его порученец майор Мартынов сообщил, что приказано прибыть к министру обороны. При этом необходимо непременно иметь при себе личное оружие, без кобуры, в кармане.

—  Ты ничего не путаешь? - озадаченно переспросил Зуб. - К министру и с пистолетом? 

—  Именно так передал указание адъютант Булганина. Слово в слово. Выезжайте. Вас ждут.

Действительно, Булганин ждал полковника Зуба. По крайней мере, в кабинет ми­нистра обороны его провели незамедлительно. Николай Александрович был один. Спокоен, нетороплив. Приветливо поздоровался с Зубом. Задал несколько есте­ственных вопросов, но в них, как потом понял Иван Григо­рьевич, запрашивалась крайне важная для министра инфор­мация.

—  Как себя чувствуете? — первое, что спросил Булганин.

—  Спасибо, нормально, — настороженно ответил Зуб.

—  Вы как, вообще-то, чело­век смелый, храбрый или нао­борот? — чуть улыбнулся ми­нистр.

—  В трусости никогда не обвинялся.

—  Оружие с вами?

—  Со мной.

—  Покажите.

Зуб показал, все более те­ряясь в догадках, что за всем этим стоит.

—  Как стреляете?

—  Только отлично.

—  Готовы выполнить прави­тельственное задание?

—  Готов выполнить любое задание партии и правитель­ства.

—  Ну хорошо, побудьте в приемной. Я вас еще пригла­шу, только ни с кем не веди­те никаких разговоров. Если кто-то будет спрашивать, ска­жите, что прибыли на совеща­ние.

В приемной стали появлять­ся хорошо знакомые Зубу лю­ди: командующий Московским округом ПВО генерал-полков­ник К. Москаленко, первый заместитель командующего войсками Московского военно­го округа генерал-лейтенант П. Батицкий, начальник штаба Московского округа ПВО ге­нерал-майор А. Баксов, адъю­тант Москаленко подполков­ник В. Юферев. Все они побы­вали в кабинете министра и, как ни в чем не бывало, вели обычный для ожидающих в приемной разговор, шутили. Несколько раз заходил в ка­бинет министра его первый заместитель Маршал Совет­ского Союза Г. К. Жуков. Из всех собравшихся нервничал один он. Но повод к тому оказался весьма прозаичес­ким. Утром Жукову доложили, что его машине необходим срочный ремонт. И вот этот ремонт никак не могли закон­чить. Жуков несколько раз звонил из приемной, видимо, в гараж. Можно было предста­вить, как чувствовал себя тот, кто оказался на противо­положном конце провода.

Как и у большинства воен­ных тех лет, у Зуба отноше­ние к Георгию Константинови­чу было глубоко уважитель­ное, а затем и глубоко сочув­ственное. Его дискредитацию, направление в Уральский во­енный округ Иван Григорье­вич, как и тысячи честных со­ветских генералов, офицеров, переживал болезненно и тре­вожно. Сам Жуков, судя по замет­кам Симонова, вспоминал этот период так: 

«Когда я был уже снят с должности заместителя ми­нистра и командовал округом в Свердловске, Абакумов под руководством Берии подгото­вил целое дело о военном за­говоре. Был арестован ряд офицеров, встал вопрос и о моем аресте. Берия с Абаку­мовым дошли до такой неле­пости и подлости, что пыта­лись изобразить меня челове­ком, который во главе этих арестованных офицеров гото­вил военный заговор против Сталина. Но, как мне потом говорили присутствовавшие при разговоре люди, Сталин, выслушав предложение Берии о моем аресте, сказал:

—  Нет, Жукова арестовать не дам. Не верю во все это. Я его хорошо знаю. Я его за четыре года войны узнал луч­ше, чем самого себя.

Так мне передали этот раз­говор, после которого попытка Берии покончить со мной про­валилась». 

Присутствие Жукова и уже сейчас видимое его участие в выполнении еще неизвестного задания много душевного спо­койствия добавили Ивану Гри­горьевичу.

В это время в Кремле, в бывшем кабинете Сталина, шло заседание Президиума ЦК КПСС. Впервые за долгие годы члены Президиума, не только видевшие, но и испытавшие злое всевластие Берии, объединились настолько, чтобы открыто выступить против него, чтобы покончить с самым уродливым порождением культа личности. Но о культе спустя три с половиной месяца после смерти Сталина еще никто не проронил ни слова. Для всех в стране Сталин оставался Сталиным — великим, непогрешимым, непререкаемым. Скорбь по его кончине еще не улеглась в сердцах людей.

Почему же именно командо­ванию округа ПВО отдали предпочтение Н. А. Булганин и Г. К. Жуков, подбирая лю­дей для этой чрезвычайно от­ветственной, сложной и опас­ной акции? В Московском гар­низоне они могли тогда рас­считывать на две реальные си­лы: военнослужащих Москов­ского военного округа и Мос­ковского округа ПВО, правда, части того и другого в связи с летним периодом были в ла­герях, вне столицы. Команду­ющий войсками МВО генерал- полковник П. А. Артемьев в свое время занимал ответ­ственную должность в НКВД.
Видимо, это сказалось при оценке ситуации. Кстати, вско­ре после ареста Берии Арте­мьев был назначен на другую должность, и ввиду чрезвычай­ности ситуации округ принял генерал-полковник Москаленко. На протяжении некоторого времени Кирилл Семенович командовал сразу двумя окру­гами.

В это же время в Москве находились две дивизии МВД. Охрану Кремля по сути дела осуществляли люди, подведом­ственные Берии, под особым вниманием была и деятель­ность военных... Это все учи­тывалось при подготовке арес­та. Поэтому в Кремль «группа захвата» была доставлена на служебных машинах Булгани­на (Москаленко. Батицкий, Зуб, Юферев) и Жукова (Бак­сов). Затемненные стекла скрывали сидящих в машинах от взглядов снаружи, не ме­шая видеть все изнутри.

Официальная версия появле­ния группы военных в Кремле — вызов на совещание.
Все шестеро прошли в ком­нату отдыха, расположенную около кабинета с заседавшим Президиумом ЦК. Кроме Жу­кова, о сути задания (как и сегодня считает Иван Григо­рьевич Зуб) никто еще не до­гадывался. Снова перебрасы­вались ничего не значащими фразами, шутили — верный способ снять излишнее нерв­ное напряжение. Наконец из кабинета вышли Н. А. Булга­нин и Н. С. Хрущев.

—  Знаете зачем вас пригла­сили? — спросил Никита Сергеевич. — Вам поручается арест Берии.

—  Готовы? — теперь уже конкретно спросил Булганин.

—  Так точно, готовы, — от­ветили все шестеро сдержан­ными голосами.

Булганин и Хрущев объяс­нили, как, что, по какому сиг­налу им надлежит сделать. В заключение Хрущев довольно жестко уточнил:

—  Имейте в виду, если опе­рация провалится, вы окаже­тесь врагами народа.

Это, конечно, можно было и не говорить. Кто такой Берия, что стоит за этим именем, зна­ли все. Иван Григорьевич только однажды видел этого человека рядом: шляпа, пенс­не (как потом, выяснилось, при хорошем зрении), безраз­личный взгляд выпуклых глаз, вызывающий тем не менее оце­пенение. И все это — в не­уловимом, но явственном орео­ле высокомерия.

Когда Хрущев сказал, что им предстоит. Зубу даже стало как-то легче. Наконец-то, — мелькнула мысль. И такое облегчение, видимо, испытали все. По крайней мере напоминание об ответственности никого не смутило. Быстро, по-деловому стали занимать исходные позиции.

В кабинет Сталина вели три двери. Из всех трех, дабы предотвратить даже попытку к бегству, они и должны были войти по звонку Маленкова, председательствующего на заседании. Достали оружие. У Москаленко был никелированный браунинг. Когда он стал досылать патрон, произошел перекос. Это вызвало и оживление, и опасение — как бы, возясь со своим пистолетом, Кирилл Семенович их здесь не перестрелял.

Раздался звонок.

Из приемной в кабинет шагнули Батицкий с Зубом, из коридора — Баксов и Юферев, из комнаты отдыха — Жуков и Москаленко.

Во главе стола сидел Маленков, с одной стороны от него, за продольным столом, Хрущев, Булганин, другие члены Президиума. С другой стороны ряд сидевших начинался с Берии. И одна из дверей находилась как раз у него за спиной.

Вот как дословно рассказывает о том моменте сам Иван Григорьевич:
«Когда мы вошли, некоторые члены Президиума' вскочили со своих мест, видимо, деталей осуществления ареста они не знали, Жуков тут же успокоил всех:

— Спокойно, товарищи! Садитесь.

И мы с трех сторон быстро подошли к Берии.
Когда все успокоились, Маленков сказал:

— Товарищи, я предлагаю еще раз рассмотреть вопрос о Берии.

То есть до этого разговор уже был. Все согласились. Тогда Маленков продолжил:

— Он такой аферист, так опасен, что может наделать, черт знает что. Поэтому я предлагаю арестовать его немедленно.

Все проголосовали «за».

Берия под пистолетами сидел неподвижно, У меня в руке был трофейный вальтер. Я действительно отлично стрелял, и в этот момент рука моя не дрогнула бы.

После слов Маленкова Жуков скомандовал:

— Встать! Следовать за нами!

Видимо, все, что происходило, сначала не могло дойти до сознания всесильного Берии. Но довольно скоро он пришел в себя, отлично поняв, что безысходность ситуации может изменить только он. Его оторвали от реальной власти, реальной силы — всего лишь на несколько метров. На те, что до ближайшего телефона, до ближайшего часового...

ПОД КОНВОЕМ шестерки военных Берия прошел через дверь за спиной Маленкова, через комнату с картами, схемами, документами в комнату отдыха. Как сказал И. Г. Зуб, сколько раз с тех пор ему приходилось бывать у Кремля, столько раз он непременно искал глазами окна этой комнаты. Многие часы они просидели там с Берией в высочайшем напряжении, прекрасно понимая, как из-за какой-то случайности в мгновение ока может измениться ситуация, понимая, как силен и опасен еще их «подопечный».

Так вот по пути в комнату отдыха Берия обрел присутствие духа. И войдя в нее, сделал первую попытку.

— Прошу садиться, товарищи, — сказал он сопровождавшим приветливым, но хозяйским голосом, надеясь на растерянность людей, на их привычку видеть в нем повелителя судеб.

— Молчать! - мгновенно отреагировал Жуков. - Не вы здесь командующий.

Через некоторое время Берия запросился в туалет. Безусловно, ему прекрасно было известно все устройство помещений, он искал возможности действий, вплоть до вызова огня на себя, пока в Кремле оставалась прежняя охрана.

Иван Григорьевич вспомнил, как в свою бытность директором средней школы он разговорился с приятелем, служившим в милиции. Чтобы опасный преступник в ненадежной обстановке не мог убежать, у него срезали с брюк все пуговицы. Вот так поступили с Берией. Передвигаться теперь он мог только придерживая обеими руками брюки, а это лишало его внезапности действий.
Зубу как начальнику политуправления, хорошо знавшему людей, было предложено составить список пятидесяти надежных генералов и офицеров ПВО. Под видом того, что эти люди приглашены на совещание, их доставили в Кремль. Затем была произведена смена караулов, охраны. Прошло это гладко. И когда Берию вывозили из Кремля (наконец- то и навсегда), на воротах уже стояли офицеры ПВО.
 
Выезд был назначен на самое темное время короткой и светлой июньской ночи. За эти часы ожидания всех их дважды кормили в кабинете заседаний. Официанты накрывали стол, приготавливали все — и уходили. Единственными, кто видел Берию в окружении шестерки в Кремле, оставались участники заседания Президиума ЦК.

Внешне Берия вел себя спокойно. Выводя его ночью, оружие спрятали в карманы. В большой правительственной машине разместились все. Жуков не поехал. Его последнее указание было — при попытке к бегству стрелять. И более в группе ареста Георгий Константинович не появлялся.

Нетрудно представить, как важно было до определенного времени сохранить операцию в тайне. Поэтому как будет далее происходить — едва ли знал даже кто-то из группы, сидевшей в машине. Машина выехала из Кремля через Спасские ворота, взяв курс в Лефортово. Никак не мог предположить Берия, что его первым местом изоляции станет всего лишь гарнизонная гауптвахта, освобожденная для такой цели от арестованных военнослужащих. Вряд ли могли бы подумать об этом и верные Берии люди. В одной из камер Берия провел неделю. Затем также скрытно он был перемещен в подземное помещение штаба Московского военного округа.
Оно находилось под яблоневым садом - двухэтажное сооружение с залом заседания, с кабинетами. Потом уже, на суде, Берия заметил, что даже не подозревал о наличии у военных таких помещений в Москве.

После войны здание, видимо, не использовалось. Когда подключили отопление и воду, на нижнем этаже прорвало трубы. Однако скоро все было приведено в порядок. Группа ареста, к которой затем был подключен и генерал-лейтенант А. Гетман, заняла большой кабинет. Для содержания Берии отвели отдельную комнату. Главной задачей перед шестеркой во главе с Москаленко но прежнему оставалось: не допустить побега Берии и оберегать его жизнь.

На следующий день в Лефортово приехал первый заместитель министра внутренних дел генерал-полковник И. А. Серов. Москаленко поручил Зубу встретить его у ворот, если имеет при себе оружие — попросить сдать. Вдвоем с офицером ПВО из охраны гауптвахты Иван Григорьевич вышел к воротам. За ними стояла машина. В машине Серов.

— Откройте ворота, — потребовал, он у Зуба.

— Выйдите из машины, потом будем открывать, — ответил Иван Григорьевич.

Препирательство продолжалось довольно долго. В конце концов Серов вышел, сдал оружие. После этого Зуб проводил его к Москаленко.

Генерал-полковник сказал, что ему поручено провести допрос арестованного. Приготовили специальную комнату: Москаленко распорядился присутствовать Батицкому и Зубу.

— Что это за люди? — недовольно спросил Серов, увидев их.

— Они будут присутствовать на допросе.

— При посторонних я вести допрос не буду.

— Тогда, я не дам вам арестованного.

Спор затянулся. В конце концов Кирилл Семенович позвонил Хрущеву и доложил о возникшей ситуации.

— Пусть он подойдет к телефону, — сказал Хрущев,

После разговора по телефону, так и не встретившись с арестованным, Серов уехал. После этого никаких посетителей ни в Лефортово, ни в штабе округа не появлялось. Однако один настораживающий случай с Зубом все-таки имел место.

«Как-то. - рассказывал Иван Григорьевич, я приехал в наш штаб решить некоторые вопросы. Ведь обязанности начальника политуправления округа с меня никто не снимал. Собрался обратно. Машина на месте, а водителя нет. Подождал. Приходит.

— Где был?

— Меня вызывал оперуполномоченный.

— Зачем?

— Спрашивал, где бываете.

Я понял, что кто-то хочет выяснить. где нахожусь, что делаю. Тут же вызвал коменданта штаба по фамилии Хижняко.

Пригласите ко мне оперуполномоченного.

Ведь как было, боялись этих людей, словно огня.

Пришел офицер.

—  Ваше удостоверение, пропуск в штаб?

И тут же Хижняко:

—  Заберите пропуск у этого человек, и чтобы больше ноги его здесь не было.

Если бы я позволил себе такое полгода назад был бы мне конец».

10 июля 1953 года в «Правде» было он опубликовано информационное сообщение:

«На днях состоялся Пленум Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза.

Пленум ДДК КПСС, заслушав и обсудив доклад Президиума ЦК - тов. Маленкова Р. М. о преступных антипартийных и антигосударственных действиях Л. П. Берии, направленных на подрыв Советского государства в интересах иностранного капитала и выразившихся, в вероломных попытках поставить Министерство внутренних дел СССР над Правительством и Коммунистической партией Советского Союза, принял решение — вывести Л. П. Берию из состава ЦК КПСС и исключить его из рядов 'Коммунистической партии Советского Союза, как врага Коммунистической партии и советского народа».

В помещённой ниже передовой статье «Несокрушимое единение партии, правительства, советского народа», внешне написанной в духе сталинских времен, отчетливо прослеживалась мысль о вреде культа личности, способного порождать уродливые явления в партии и государстве. «Вместе с тем, — говорилось в передовой, из дела Берии должны быть извлечены политические уроки и сделаны необходимые выводы.

Сила нашего руководства — в его коллективности, сплоченности и монолитности. Коллективность руководства — высший принцип руководства в нашей партии. Этот принцип полностью отвечает известным положениям Маркса о вреде и недопустимости культа личности».

Этой идее еще предстояло зреть, набирать силу, чтобы стать программой на XX съезде партии, после чего и оценка Берии обрела свой полноценный характер.
Пока же обвинения Берии сводились прежде всего, к его политическому авантюризму, буржуазному перерождению, антипартийным и антигосударственным действиям.

Дней через десять после ареста началось официальное следствие по делу Берии, вести которое было поручена Р. А. Руденко, в то время прокурору УССР. Иван Григорьевич Зуб присутствовал на всех допросах, длившихся до декабря и вылившихся в пятьдесят с лишним томов.

Вначале Берия заявил, что ни в чем не виноват и ничего показывать не будет. Требовал его отпустить. И постоянно держал охрану в напряжении. Однажды, когда полковник принес ему еду, Берия запустил в него табуретом. Офицер поспешил в кабинет Москаленко, где в это время находились Батицкий с Зубом. Кирилл Семенович с присушим ему чувством юмора сказал:

—  Павел Федорович, берите Ивана Григорьевича и наведите порядок. А если будет неустойка, зовите меня на помощь.

Берия попросил перо и бумагу, решил написать письмо Маленкову, с которым прежде у него были приятельские отношения. Писал в присутствии Зуба, и тот практически дословно запомнил это послание. Арестованный просил об освобождении и пытался объяснить кое-какие факты, обелить себя.

Продолжая уклоняться от показаний, Берия объявил голодовку, отказывался от пищи одиннадцать дней. При его здоровье и комплекции это не очень ему повредило.

На одном из допросов Руденко показал Берии документ и спросил;

— Это ваша подпись?

Берия смотрел, смотрел, наконец вымолвил:

— Моя.

После этого он начал давать показания.

Когда наконец следствие было завершено, Берия должен был все записи от начала до конца прочитать и на каждой странице расписаться Он начал читать и бросил:

— Не могу!

Да, жертвы Берии не раз отказывались от своих показаний, вытянутых из них шантажом, угрозами, силой. Признания вины подследственным и чьего-нибудь доноса бывало достаточно, чтобы превратить человека в «лагерную пыль». Но в данном случае следствие велось совсем по иным принципам.

Берия начал давать показания, когда ему был предъявлен документ — прямая улика. Только под воздействием улик он становился разговорчивым. И хотя в период следствия приверженцы Берии стремились сделать многое чтобы замести следы, не допустить дальнейшего разоблачения преступлений этого человека, а заодно и своих, в свидетельских показаниях не было недостатка.

...Виталий Иванович Зуб рассказывал, как, гуляя но Москве, специально ходил смотреть на выезды по утрам Берии. Жил тот в доме у площади Восстания. Ехал в Кремль по Садовой-Кудринской, затем поворачивал на улицу Горького. Летом ездил в открытой машине, рядом с водителем, сзади сидел кто-то из охраны. Он вел себя спокойно и уверенно — ничего не боялся. Может быть, оттого, что был уверен — его боятся все. Охота на людей из своих интересов, в том числе самых низменных, стала его страстью.

Приходилось ли людям, которые в те дни находились рядом с Берией, беседовать с ним? Да. приходилось. В том числе и Зубу. Примечательно, что на суде Берия сказал слова, которых от него никак не ожидали и которые он вряд ли рассчитывал использовать в своих интересах, слова благодарности тем, кто в эти дни с ним соприкасался, в частности в адрес Захарова.

Для Берии, который не знал Зуба, Иван Григорьевич был Захаровым.

В конце концов Берия все свои показания подписал.

18 декабря 1953 года начался суд над Берией. Кроме него, перед Специальным судебным присутствием Верховного суда СССР предстали ближайшие «сподвижники» Берии: Л. Влодзимирский, С. Гоглидзе, В. Деканозов, Б. Кобулов, В. Меркулов, П. Meшик.
Возглавлял Специальное судебное присутствие Маршал Советского Союза И. С. Конев

Суд был закрытый, поэтому, кроме представителей группы ареста, посторонних на нем не было. Р. А. Руденко (назначенный 8 августа 1953 года Генеральным прокурором СССР) сидел в зале.

Под зал суда был оборудован кабинет члена военного совета округа. В середине сделали возвышенность. У каждого из подсудимых был персональный наблюдатель. Председатель задавал вопросы, подсудимые отвечали. Сталин на процессе не упоминался, поэтому Берия, ссылаясь на его указания, говорил «инстанция».

Несколько раз Берия, теряя самообладание, начинал твердить, что он ни в чем не виноват, что он всего лишь выполнял требования «инстанции». Но приговор выслушал довольно спокойно. У него было полгода, чтобы понять, что произошло и каким будет искупление грехов. Впрочем, искупление здесь весьма гуманно звучит. Личность Берии относится к числу тех, которые вреда причинили несравненно больше, чем может искупить один человек.

Как вел себя Берия при расстреле Иван Григорьевич Зуб не видел. Я спросил у Ивана Григорьевича: но ведь ему, видимо, рассказывали?

— Рассказывали, но деталей не помню. Вообще, на мой взгляд, человек должен в своих воспоминаниях говорить лишь о том, что видел сам. в чем непосредственно участвовал. Это не забывается, не искажается. Хотя и один эпизод два наблюдателя могут описать по-разному. Потому что на разном акцентировали внимание, да и память у каждого по-своему избирательна.

И во время следствия, и после суда генерал-майор Зуб (пятерым участникам группы ареста Берии очередные воинские звания были присвоены в августе) получал немало анонимных угроз в письмах, по телефону. Как свидетельствует новый документальный фильм «Повесть о маршале Коневе», такому психологическому прессингу подвергался и Иван Степанович Конев.

...Виталию Ивановичу Зубу запомнилась речь Берии на похоронах Сталина. Да и сами похороны, которые транслировались по радио, а личный состав корабля стоял в строю на верхней палубе. Берия выступал вторым. Речь свою читал решительно. Особенно выделялось необычное, выражение, с силой произнесенное им дважды: «Кто не слеп, тот видит...»

Видимо, привлекло оно Берию своей внешней категоричностью, разоружающей резкостью. Но в нем оказался недоступный Берии в его самоуверенности и глубокий внутренний смысл: да, кто не слеп, тот все видит... Люди видят все, даже если молчат. И еще никому не удавалось обмануть не то что историю, но даже свое время.

Спасибо