fly

Войти Регистрация

Вход в аккаунт

Логин *
Пароль *
Запомнить меня

Создайте аккаунт

Пля, отмеченные звёздочкой (*) являются обязательными.
Имя *
Логин *
Пароль *
повторите пароль *
E-mail *
Повторите e-mail *
Captcha *
Апрель 2024
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
1 2 3 4 5 6 7
8 9 10 11 12 13 14
15 16 17 18 19 20 21
22 23 24 25 26 27 28
29 30 1 2 3 4 5
1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 Рейтинг 4.92 (6 Голосов)

"...это была собственно не переправа,  а уничтожение и потопление китайцев: реконструкция событий".
Авторы: Дятлов Виктор, Гузей Яна, Сорокина Татьяна
Что же произошло в Благовещенске летом 1900 г.? Фактическая канва событий мало известна современным россиянам, даже жителям Дальнего Востока. Ее более или менее знают специалисты, хотя упоминают нечасто и преимущественно в качестве эпизода, периферийного момента для других изучаемых авторами проблем. Чаще всего китайский погром в Благовещенске упоминается в контексте международных отношений на Дальнем Востоке, как эпизод событий 1900 г. в Китае. Тем не менее современники оставили о нем достаточно большое количество свидетельств в самых различных жанрах, как опубликованных, так и сохранившихся в архивах. А так как эти тексты исходили от людей (от высокопоставленных чиновников до ссыльных революционеров) и институций, прямо заинтересованных в продвижении своих, очень разных версий событий и их оценке, то есть возможность сопоставить и создать относительно непротиворечивую реконструкцию того, как все происходило.
Когда восстание ихэтуаней подкатилось к российской границе, немногочисленное и разбросанное по огромной территории Дальнего Востока русское население, оказавшись практически в прифронтовой зоне, испытало состояние тревоги, иногда переходящей в панику. Этому способствовал крайний дефицит информации, восполняемый самыми невероятными слухами. Находящееся рядом с театром военных действий население Дальнего Востока оказалось практически полностью отрезанным от остального мира и было вынуждено «получать последние известия о том, что делается в соседней области, из телеграмм Российского телеграфного агентства, идущих через Петербург». Военный врач В. С. Кравченко писал: «Больше всего томит эта полная неизвестность. Ни одной весточки — ни с театра военных действий, ни с родины — в этой котловине мы точно отрезаны от всего мира».

Это становилось причиной широкого распространения слухов и вымышленных известий. В Чите, например, в июле бытовали слухи, будто вся «железная дорога, проводимая в пределах Маньчжурии, уже разрушена, все инженеры, служащие и рабочие поголовно перебиты, и по всей линии работ от р. Айгуни до реки Уссури волнуются и свирепствуют фанатически разъяренные толпы китайцев». В селе Черниговка Приморской области с началом июня распространился слух, что «вблизи села Камень-Рыболова китайские солдаты вырезали станицу Турий Рог, а затем обступили кругом Камень-Рыболов». И хотя слух этот был «небылицей», жители оказались не на шутку встревожены и, если верить сообщениям местной газеты, даже хлопотали о снабжении их для самозащиты ружьями. Несмотря на то что периодическая печать и администрация региона по возможности стремились давать опровержения самым различным слухам, это мало способствовало нормализации ситуации.

Панические настроения умножало и то, что большая часть сосредоточенных здесь воинских частей были  отправлены на войну с повстанцами в Маньчжурию, что усиливало ощущение заброшенности и беззащитности.
Нет ничего  удивительного в  том, что  стали стремительно расти антикитайские настроения, основным объектом которых оказались вовсе не далекие «боксеры», а мирные торговцы, рабочие, слуги российских городов. Из привычной и почти не замечаемой части повседневности они вдруг превратились в символ беспорядка и угрозы, нарушения нормального уклада жизни. Повсеместно начались избиения, а затем и убийства.
Особенно усердствовали призванные на службу нижние запасные чины, озлобленные тем, что их оторвали от летних сельскохозяйственных работ, зачастую крепко выпившие. Как отмечал Л. Деег, «в постоянном страхе» в этот период времени жило все китайское население Владивостока: «Город наводнили вооруженные и враждебно настроенные солдаты и казаки. Китайские кварталы патрулировались военными днем и ночью. Не сегодня завтра могли начаться погромы, и те из китайцев, у кого была хоть какая-то возможность, бежали в Маньчжурию или пытались достать билет на пароход в Чифу».

Случаи избиений и убийств китайцев пьяными запасными были зафиксированы местными газетами от Читы до Владивостока. Характерно, что в полицейских сводках все эти инциденты фактически отсутствуют. Полицейские предпочитали смотреть на них сквозь пальцы, а иногда и сами подстрекали толпу к насилиям и даже участвовали в них. Газеты отмечали, что враждебные, а то и просто погромные антикитайские настроения были распространены не только среди «некультурной черни или дикарей цивилизованного общества». «Страшно озлоблен против» китайцев оказался не только простой люд, но «даже и от интеллигенции сплошь и рядом приходилось слышать далеко не миролюбивые пожелания и намерения относительно… торгующих китайцев».
Все это спровоцировало  панику  среди  китайцев  региона и массовый отъезд их, фактически бегство, на родину. Опасаясь за свою жизнь, они стремились поскорее «распродаться» и покинуть ставшие небезопасными дальневосточные города. Власти пытались преодолеть «смятения» среди китайцев. В Хабаровске по всему городу были развешаны объявления на русском и китайском языках о том, что жизнь мирных китайцев гарантируется администрацией, и они могут спокойно продолжать свои занятия. Местный китайский консул объезжал с этим объявлением соотечественников. В целях пресечения жестоких расправ над китайцами в Благовещенске все питейные заведения были закрыты, а 14 июня вышел указ военного губернатора Амурской области, что «за насилия над мирным китайским населением виновные будут привлекаться к ответственности по всей строгости законов». Но это помогало мало — расправы продолжались, отток китайцев не ослабевал.

В свою очередь, этот отток воспринимался русским населением как подтверждение слухов о готовящемся китайском нападении. Это усиливало враждебное отношение к оставшимся. Их стали подозревать в неблагонадежности, в том, что они могут стать авангардом китайских войск, говоря более поздним политическим языком, их «пятой колонной». В. С. Кравченко передает подслушанный в бакалейной лавке разговор, в котором «вполголоса» обсуждалось, что китайцев «здесь много, а казаков нет — всех угнали, оружие не выдали, а станичный атаман дозоров не ставит».
Наиболее тревожная обстановка сложилась в Благовещенске: враждебные войска союзного повстанцам местного губернатора находились на другом берегу Амура, гарнизон был отправлен для боевых действий в район Харбина, речное сообщение с метрополией прервалось из-за мелководья на реке Шилке. У населения и властей города и округи это вызывало естественную напряженность, но представление о реальной угрозе какое-то время отсутствовало. Благовещенский журналист писал по свежим следам, что о событиях в Китае, в том числе и о расправах с европейцами, все, конечно, знали, но с собственной жизнью как-то не соотносили. «На Китай и китайцев все привыкли смотреть настолько презрительно, их трусость была так знакома всем пограничным жителям, что серьезной войны с Китаем мало кто ожидал».

И вдруг — обстрелы и попытка захвата нескольких российских речных судов на Амуре и со 2 июля — обстрел самого Благовещенска. Он длился девятнадцать дней, велся восемью устарелыми орудиями и значительного ущерба не нанес. Не было разрушено ни одного дома, погибли 5 человек и 15 ранены. Довольно быстро выяснилось, что этим и незначительными разведочными экспедициями военная деятельность китайских войск ограничилась. Жандармский полковник Егупов, присланный осенью из Петербурга для расследования дела, доносил, что причиной стрельбы по городу послужило купание нескольких сот новобранцев в Амуре. «Китайцы предположили, что солдаты разделись с целью переправы на их берег, открыли огонь сперва по купающимся, а затем по городу».
Не было оснований полагать, что китайские войска решили напасть на Благовещенск. Но не на шутку встревоженные российские власти предпринимают ряд срочных мер: был возвращен благовещенский гарнизон, подтянуты значительные военные контингенты из Забайкалья и Хабаровска. К концу месяца российские войска, очистив собственный берег Амура, переправились на китайский и, быстро разгромив китайские формирования, захватили провинциальный центр Айгунь. Практически весь китайский берег Амура перешел под контроль российских войск, всякая опасность для Благовещенска миновала.
Что же происходило в городе в первые две недели, когда ситуация казалась — да и была — чрезвычайно опасной и неопределенной? Ведь под обстрелом с другой стороны Амура обывателю было трудно понять — нападут китайцы или нет.

По единодушным оценкам всех наблюдателей и участников событий, с первым же выстрелом началась страшная паника. Толпы людей бесцельно метались по улицам. Многие выехали из города. Были разграблены оружейные магазины и склады.
«Мысль, что китайцы каждую минуту легко могут ворваться в беззащитный город, чтобы поджечь его и совершить над его русским населением всевозможные жестокости, доводила некоторых жителей, особенно из состоятельных слоев, до неподдающегося описанию душевного состояния. Я видел взрослых, пожилых мужчин, которые от страха плакали, ломали руки, хватали себя за голову…»

К. Никитина вспоминала позднее, что знала «несколько семейств, члены которых, в случае взятия города китайцами, готовы были покончить с собой, лишь бы не попадаться» в их руки. «Точно камень, брошенный меткой рукой в заснувшее, покрытое плесенью и тиной болото, мобилизация всколыхнула и взбудоражила невозмутимую тишь города». «По улицам творилось что-то невероятное. Народ с криком, плачем, бранью валом валил за город. В воздухе стон стоял от смешанного гула многих голосов и свиста пуль, то и дело пролетавших над головой. По самой середине улицы непрерывной вереницей тянулись экипажи, битком набитые седоками…» «Говор и крики людей, ржание лошадей, пронзительный скрип колодца, гром пушечных выстрелов, трескотня ружейных — все это смешивалось в один оглушительный, нестройный и ужасный для непривычного уха концерт. Таким образом начинался первый день осады, о котором и по сейчас многие благовещенцы вспоминают как о нелепо-ужасном кошмаре, приключившемся наяву. С минуты на минуту ожидалась китайская вылазка и атака. Все бегали, суетились, молились и плакали. Поминутно и неизвестно откуда появлялись вестники с самыми разнообразными, противоречащими друг другу вестями. Один торжественно заявлял, что из Сретенска пришли войска на помощь, другой, захлебываясь от ужаса, лепетал, что никаких войск ни откуда не приходило, что китайцы, по всей вероятности, скоро начнут переправу и возьмут город, третий, из сил выбиваясь, доказывал, что китайцы уже начинали атаку и были отбиты. Народ жадно слушал всех этих господ, не зная, кому верить, то и дело переходя от радости и надежды на спасение к полному отчаянию и наоборот».
«В городской управе толпа дралась из-за раздаваемого второпях оружия, так как его не хватало всем желающим вооружиться, и собиралась ломать и грабить магазины для восполнения этого недостатка. Губернатора в городе не было, он с остатком войск был под Айгуном. Городской голова был болен. Прочие же власти как-то “испарились”, потерялись в общей панике и растерянности. Положение города было отчаянное. Сделай китайцы вылазку в это время, город был бы в их власти без особых трудов».

Предпринимались судорожные и потому неэффективные попытки формировать ополчение. По улицам бродили толпы озлобленных и подвыпивших призывников, оторванных от хозяйств во время летней страды, не получивших оружия, не организованных и никому на деле не нужных.
Дополнительным фактором паники было присутствие в городе китайцев. По разным оценкам, их было около 4–5 тысяч на 40 тысяч русских. Когда начался обстрел, на них посмотрели новыми глазами. Заметили, как их много, как велика зависимость от них. А самое главное, реально ощутили, как далека Россия и как близок и огромен Китай, ставший вдруг враждебным, способным без малейшего труда поглотить и растворить в себе весь их маленький и оказавшийся совершенно беззащитным островок империи. Так, синдром «желтой опасности», волновавший прежде публицистов, аналитиков, государственных служащих, то, о чем рядовой обыватель если и задумывался, то как о чем-то внешнем для себя, вдруг обрел для него страшную реальность.
Зримым воплощением этого ужаса стали те, кого еще вчера снисходительно, добродушно-презрительно называли «ходями», «китаезами», «узкоглазыми». Обыватели с подозрением и тревогой всматривались в лица своих слуг, которые еще несколько дней назад были для них если не членами семей, то неотъемлемой и почти не замечаемой частью домашней обстановки. Город заполонили слухи о тайных военных приготовлениях местных китайцев, их вызывающем поведении, о том, что они готовят резню. Передавали, что кто-то видел у них оружие. Правда, при обысках обнаруживали только ножи. Говорили, что находили и «афиши» (листовки) «ихэтуаней», что подливало масла в огонь. Однако ни в одном из следственных дел, о которых пойдет речь в следующей главе, они не обнаружены.

Эти слухи иногда воспроизводятся и в современной литературе. Немецкий автор интереснейшего исследования об истории крупнейшей немецкой торговой фирмы дореволюционного Дальнего Востока пишет: «Поскольку до подхода подкреплений атаковать превосходящие силы противника на другом берегу было невозможно, ярость русского населения обратилась против живших в городе и его окрестностях китайцев. Это были мелочные торговцы, рабочие и домашняя прислуга, общим числом около 5000. Разумеется, среди них были боксеры и сочувствующие им, по некоторым данным, велась даже подготовка к восстанию против немногочисленных защитников Благовещенска, и начались поджоги. Но рассвирепевшие русские были скорыми на расправу с предполагаемой китайской угрозой в собственном тылу». Автор честно предупреждает при этом, что документальных подтверждений этим слухам он в архиве фирмы не нашел.
Мобилизация заметно изменила отношение местного населения к китайским мигрантам — от недоумения, что делать с нанятыми работниками, и тревоги за урожай («…имею я теперь в  услужении  трех  маньжур!  Неужели  же  выгнать  их! А в страду-то я как же?») до кровавых расправ («На тебе, на, тварь бусурманская! Получай! Чувствуй! За тебя идем кровь свою проливать!»).

Немедленно начались инциденты. Часто их инициаторами были собранные в городе призывники, оторванные от дома и терпящие большие убытки. «Увесистые кулаки запасных чинов, не упускавших случая выпить с горя, частенько прогуливались по спинам молчаливых и злобно посматривающих “ванек”, то есть китайцев». Били, приговаривая: «Из-за вас, тварей, нас отрывают от работы и от семьи и гонят на смуту». Уже тогда в местных газетах писали о ряде таких случаев. К вечеру первого дня бомбардировки произошли первые убийства. «По словам компетентных людей, сами полицейские советовали убивать китайцев, так боялись, что те могут ночью поджечь город».
Было очевидно, что город находится на грани большого погрома. Будет ли перейдена эта грань, зависело теперь от позиции официальных властей, прежде всего, от военного губернатора генерал-лейтенанта К. Н. Грибского. Анализ его действий говорит об отсутствии в них продуманности, какой-то логики вообще, о низком уровне компетентности.

Уже в самом начале событий, 3 июля, он получает послание от военного министра А. Н. Куропаткина, выдержанное в самых жестких тонах: «Надеюсь, что по сборе необходимых сил и средств вы проявите со всеми вверенными вам чинами огромную энергию к полному поражению китайцев. Этим вы изгладите тяжелое и невыгодное для вас впечатление, результат незнакомства вашего с тем, что происходит на другом берегу Амура, против   Благовещенска».
Некомпетентность К. Н. Грибского проявилась и в его действиях по отношению к китайцам Благовещенска. Еще в июне, когда обстановка стала уже достаточно тревожной, военный губернатор встретился с представителями городской думы. Среди других проблем возможной обороны города была затронута и эта. Губернатор заявил, что не считает необходимыми и уместными какие-то особые меры в этом вопросе, так как официально война между Россией и Китаем не объявлена. Он сообщил также, что к нему являлись представители от местных китайцев с вопросом, не лучше ли им будет заблаговременно удалиться с русской территории. По словам К. Н. Грибского, он велел передать, что они могут спокойно оставаться, так как
«правительство великой Российской империи никому не позволит обижать мирных граждан». Вскоре он издал прокламацию, где угрожал строгими наказаниями за оскорбление мирных китайских подданных.

Скорее всего, именно этот эпизод описывается в дневнике
«генерал-майора Х», выдержки из которого приведены в «Вестнике Европы»: «За несколько дней до бомбардировки,  купцы, богатые китайцы Юлхозан и другие пришли к директору китайского банка за советом — как им быть: уезжать из Благовещенска или остаться. Директор послал их спросить об этом губернатора, т. е. генерала Грибского, который обласкал их и уверил, что они находятся под покровительством русских законов и не должны ничего опасаться, а тем более покидать город».
Поверив губернатору, несколько тысяч китайцев Благовещенска остались в городе. Однако вскоре им пришлось раскаяться в этом. Когда начались массовые избиения и убийства, власти абсолютно ничего не предприняли для их защиты. Не последовало ни официальных заявлений, ни каких-либо неофициальных действий. Более того, представители властей низового уровня, особенно чины полиции, прямо подстрекали к насилию. 3 июля, то есть после нескольких дней фактического бездействия в самый критический момент, по инициативе благовещенского полицмейстера военный губернатор издает распоряжение о выдворении всех китайцев города и области за Амур, на китайскую территорию. В принципе, интернирование и депортация подданных враждебного государства в условиях военного времени — мера вполне законная. Правда, Россия официально войну Китаю не объявляла, хотя де-факто военные действия велись. В любом случае вопрос заключался в формах и методах осуществления этих чрезвычайных мер в чрезвычайных ситуациях.
В Благовещенске силами полиции и добровольцев из числа горожан и казаков устраиваются облавы, в ходе которых несколько тысяч человек были интернированы. Облавы сопровождались массовыми грабежами, избиениями и убийствами.
«Их усердно собирали не только чины полиции, но и добровольцы из местных обывателей: китайцев извлекали из лавок, погребов и т. п., колотили чем попало, а затем избитых доставляли в городскую полицию». Никаких попыток оказать сопротивление не было.
Были случаи, когда благовещенцы пытались укрывать знакомых китайцев, особенно своих слуг, но на них доносили соседи. Укрывавших обвиняли в предательстве, угрожали расправой, поэтому спасти удалось очень немногих. Несколько богатых торговцев спасли себе жизнь, откупившись у полицейских. Однако даже огромный выкуп не избавил их от двух недель избиений и издевательств в полицейских участках.
Дальнейшие события наиболее полно реконструирует анонимный автор статьи в «Вестнике Европы», ссылаясь на материалы официального расследования. Эту картину дополняют воспоминания очевидцев. Существенных расхождений в их версиях не содержится. Поэтому на них можно опереться при изложении случившегося.
Утром 4 июля первая партия собранных накануне китайцев, среди которых были старики, женщины и дети, под конвоем из 80 новобранцев, вооруженных за неимением ружей топорами, была отправлена в небольшой поселок Верхне-Благовещенский (10 километров вверх по Амуру). Колонну вели быстро, дорога была плохая, день жаркий, и многие, особенно старики, стали отставать. Командовавший операцией пристав отдал приказ всех отставших «зарубить топорами». Приказ выполнялся, во время пути были убиты несколько десятков человек. Следствие, произведенное несколькими месяцами позднее, выяснило, что все это сопровождалось мародерством — грабили и мертвых, и живых.
И при облавах, и во время этого скорбного пути не было ни одной попытки оказать сопротивление. Более того, никто не пытался бежать, хотя при чисто символическом конвое сделать это было не так уж сложно.
Предполагалось, что казаки поселка должны обеспечить переправу, снабдив депортируемых переправочными средствами. Однако они отказались это сделать из-за отсутствия достаточного количества лодок, да и понятного нежелания заниматься переправой с почти гарантированной гибелью на китайском берегу. Отдавать лодки безвозвратно они тоже не хотели. Таким образом, они не выполнили приказ, что трудно себе представить для поведения военных в условиях военного времени. Или они такой приказ не получили — и тогда возникает закономерный вопрос о том, на что рассчитывал губернатор, принимая решение о депортации.
В поселке к конвою присоединились вооруженные жители-казаки во главе со своим атаманом. Они выбрали место для переправы. Ширина Амура составляла здесь более 200 метров, глубина — более четырех, при мощном течении. Но здесь было все-таки наиболее удобное место для переправы из-за отмелей. Русские войска в недалеком будущем переправлялись на китайскую сторону здесь же.
Подогнали китайцев к урезу воды и приказали им плыть. Когда первые вошедшие в воду почти сразу утонули, остальные идти отказались. Тогда их стали гнать — сначала нагайками, потом стрельбой в упор. Стреляли все, у кого были ружья: казаки, крестьяне, старики и дети. После  получаса стрельбы, когда на берегу создался большой вал из трупов, начальник отряда приказал перейти на холодное оружие. Казаки рубили шашками, новобранцы — топорами. Спасаясь от них, китайцы бросались в Амур, но преодолеть его быстрое течение не смог почти никто. Переплыли на другой берег не более ста человек.
Политический ссыльный Л. Г. Дейч, живший тогда в Благовещенске и писавший под псевдонимом Сонин, скорее всего со слов непосредственных участников, приводит много страшных деталей происходившего. Он пишет, в частности, о молодой китаянке с грудным младенцем, которая металась по берегу, то оставляя здесь ребенка, то пытаясь плыть с ним. В конце концов, утонули оба.
Никто из участников расправы не протестовал. Нескольким новобранцам, у которых не хватало решимости рубить людей топорами, казаки пригрозили «снести головы, как изменникам». Один новобранец спас раненого мальчика, мать которого была убита, но то был единственный случай человеколюбия, зафиксированный следствием.


Из книги: Дятлов Виктор, Гузей Яна, Сорокина Татьяна Китайский погром. Благовещенская «Утопия» 1900 года в оценке современников и потомков. — СПб.: Нестор-История, 2020. — 208 с., ил. — ISBN 978-5-4469-1651-1.
Подробнее о книге: https://nestorbook.ru/uCat/item/1477
Использовано изображение с сайта: https://rnbee.ru/post-group/krovavyj-pogrom-na-dalnem-vostoke/


Комментарии могут оставлять, только зарегистрированные пользователи.