Милость на гнев.

Бывают такие люди — словно бы всем чужие. Нисколько не хуже остальных (в чём-то даже и лучше), они проходят по жизни, будто в каком-то вакууме. И не любят-то их по-настоящему, и по-настоящему не ненавидят. Не серые, не трусливые, да и не подлые, в общем-то, — они, если у их более удачливых коллег возникнет такая необходимость, без труда укладываются в схему серости, трусости или подлости. Прирождённые «козлы отпущения», не умеющие ни преподнести себя, ни защитить. Быть может, они просто не умеют жить.

1. «Другу моему давнишнему. И. Сталин»

Вот одним из таких людей и был Григорий Иванович Кулик. Родился он в 1890 году, на хуторе под Полтавой, в многодетной крестьянской семье. Рос он безотцовщиной, в постоянной нужде и в тяжёлом крестьянском труде. За два года до начала Первой мировой войны его призвали в армию, в артиллерию — и с тех пор вся его жизнь была связана и с армией, и с артиллерией.

В войну этот крестьянский паренёк быстро прошёл путь от рядового солдата до старшего унтер-офицера. Февральскую революцию Кулик встретил в окопах Западного фронта, и в последующие месяцы он с головой окунулся в революционную работу. Очевидно, он пользовался тогда полным доверием своих товарищей, к осени 1917 года став председателем солдатского комитета своей дивизии. Тогда же Григорий Кулик примкнул к партии большевиков.

Мировая война плавно перешла для него в войну гражданскую. Оказавшись на родине, под Полтавой, он сформировал из бывших фронтовиков отряд Красной Гвардии, который сражался с войсками украинской Центральной Рады, участвовал в боях за Полтаву и Киев, прикрывал затем общее отступление красногвардейцев под натиском немецких и австро-венгерских частей.

«Счастливый билет» выпал Григорию Кулику в апреле 1918 года — его отряд влился в Пятую Украинскую армию, командующим которой стал будущий «первый красный офицер» Климент Ворошилов. Дружба с Ворошиловым определила его судьбу на долгие годы вперёд. Узнав, что Кулик имел какое-то отношение к артиллерии, Ворошилов делает его начальником артиллерии своей армии. Потом была оборона Царицына и близкое знакомство со Сталиным, который мог тогда вполне оценить и личную храбрость Григория Кулика, и его истинно крестьянскую смекалку, и его прямой характер.

Какой бы армией Ворошилов в Гражданскую войну ни командовал — Кулик неизменно был у него начальником артиллерии. Видимо, эти два человека хорошо подходили друг другу и взаимно друг другу доверяли. А когда Ворошилов стал членом Реввоенсовета Первой Конной армии, он перетащил в Первую Конную и Григория Кулика — начальником артиллерии. Так Кулик стал боевым товарищем ещё и Семёна Будённого, будущего легендарного маршала.

Короче говоря, военная карьера получилась у него очень естественно: без интриг, подковёрных игр, политических метаний и мучительного выбора. Он и не метался, он просто был верен своим боевым друзьям — Сталину, Ворошилову, Будённому. Для карьеры ему оказалось достаточно быть просто самим собой. Он и был самим собой — не замечая, как всё вокруг меняется.

И после окончания Гражданской войны его карьера развивалась вполне успешно: начальник артиллерии Северо-Кавказского военного округа, помощник начальника артиллерии всей Красной Армии, начальник Главного артиллерийского управления Красной Армии (ГАУ РККА). В 1929 году — уже третий по счёту орден Красного Знамени.

Но в конце того же 1929 года следует неожиданно резкое понижение: после высокого поста начальника ГАУ РККА его назначают командиром хоть и элитной, но всего лишь дивизии. Через год Кулик уже и не командир дивизии, а слушатель военной академии. После окончания учёбы, в 1932 году, ему дают корпус. Когда в 1935 году в Красной Армии были введены персональные воинские звания, то Григорий Кулик, бывший начальник ГАУ РККА, получил звание всего лишь комкора — в одном ряду с более чем полусотней других комкоров, не став не то чтобы маршалом (об этом он тогда не мог и мечтать), не то чтобы командармом 1 ранга, но даже и командармом 2 ранга. Но вот его боевые друзья, Ворошилов и Будённый, стали тогда маршалами.

Маршалы 1935 года. Сидят: Михаил Тухачевский, Климент Ворошилов, Александр Егоров. Стоят: Семён Будённый, Василий Блюхер

Все эти присвоения были, несомненно, результатом острой подковёрной борьбы. Ибо среди высшего командного состава Красной Армии тогда чётко прослеживались две группировки — условно говоря, «конники» Ворошилова и «пехотинцы» Тухачевского. Последние довольно презрительно относились к первым и почти не скрывали этого. Без сомнения, примерно так же они относились и к симпатизировавшему «конникам» Сталину, хотя и тщательно это скрывали.

Через полтора года Григорий Кулик с горечью вспоминал:

… Они говорили, что я бездарный человек. Ну, что там какой-то унтеришка, фейерверк. Уборевич так меня и называл «фейерверком». А вождь украинский Якир никогда руки не подавал…

Не надо забывать, что и тех, и других вытолкнула на самый верх Гражданская война. Например, и у того же Михаила Тухачевского, ставшего в 1935 году маршалом, как и у Иеронима Уборевича или Ионы Якира, которые стали командармами 1 ранга, руки были по локоть в крови собственного народа, и это было их главное достижение как военачальников. Позднее, при Хрущёве, пропаганда сделает из них едва ли не выдающихся полководцев, но продолжать так считать сегодня — у нас оснований нет никаких.

Григорий Кулик не участвовал в этой подковёрной борьбе. Вопроса какой-то там лояльности к кому-то — для него вообще, кажется, не стояло. Он не метался, не жаловался, не оценивал шансы, не искал выгод, а продолжал быть самим собой. И Фортуна снова улыбнулась ему.

В 1936 году он участвовал в гражданской войне в Испании, а когда в мае следующего года вернулся на родину, то застал там уже совсем иной расклад сил. Была уже середина 1937 года, года «великого террора». Маршал Тухачевский, командармы 1 ранга Уборевич и Якир — они были расстреляны по обвинению в заговоре. В Красной Армии началась большая чистка. Вскоре из пяти первых маршалов осталось только двое — Ворошилов и Будённый. Из пяти первых командармов 1 ранга остался всего один — Борис Шапошников. Из десяти первых командармов 2 ранга — не осталось ни одного. И тогда Григорий Кулик… ужаснулся.

Он совершил удивительно смелый по тем временам поступок: составил письмо Ворошилову и нашёл единомышленников, которые вслед за ним подписали это письмо. В том письме он просил своего друга и покровителя остановить репрессии, потому что сложившаяся в армии обстановка всеобщей подозрительности, когда подчинённые без колебаний критикуют своих командиров, только лишь подозревая в них скрытых врагов, разлагает армию и может, в случае войны, привести к её небоеспособности.

Многоопытный Ворошилов к письму вообще не прикоснулся и распорядился его вернуть. И что же, как вы думаете, сделал тогда Кулик? Он направил своё письмо непосредственно Сталину…

Снимок тоже 1935 года. Сталин и Ворошилов

Вероятно, Сталин мог подозревать Григория Кулика в чём угодно, но только не в двоедушии. Вероятно, он даже по-своему ценил его прямоту. Во всяком случае, карьера Кулика продолжала идти по восходящей. История с письмом относится к лету 1938 года — тогда Кулик уже был командармом 2 ранга и начальником Артиллерийского управления РККА. А в самом начале 1939 года он становится командармом 1 ранга и заместителем наркома обороны Ворошилова.

В ноябре 1939 года Григорий Кулик отмечал свой день рождения. Среди гостей было много знаменитостей: Ворошилов был, Будённый, Алексей Толстой, Иван Козловский… Неожиданно для всех позвонил Сталин и сказал, что он сейчас тоже приедет…

Подарок вождя был прост, но поистине бесценен — книга с многозначительной надписью: «Другу моему давнишнему. И. Сталин». Позднее писателю Владимиру Карпову удалось выпытать у Козловского кое-какие подробности того вечера:

… Ну, сели за стол, поздравили хозяина, выпили, закусили, ещё выпили. Сталин произнёс очень странный тост. Мы даже не поняли, почему он его сказал: «Давайте выпьем за демократическую Финляндию».

Все выпили. А 30 ноября, буквально через несколько дней после нашего застолья, советские войска начали боевые действия против Финляндии…

Козловский, может, и не понял тогда «странный» сталинский тост. Но вот сам именинник наверняка понял его прекрасно: Григорий Кулик принимал самое активное участие в подготовке войны с Финляндией. Артиллерия, подготовке которой он отдал немало сил, сыграла едва ли не решающую роль в прорыве «линии Маннергейма», и в марте 1940 года, когда скоротечная и кровопролитная та война уже закончилась, Кулик стал Героем Советского Союза.

В конце 1935 года, как мы помним, у Советского Союза было пять маршалов, самых первых. К началу 1940 года их осталось всего двое — Ворошилов и Будённый. И вот 7 мая 1940 года «пятёрка» была восстановлена: к своим друзьям по Первой Конной присоединились Семён Тимошенко и Григорий Кулик. Тогда же маршалом стал и Борис Шапошников, необычайно уважаемый и ценимый Сталиным генштабист.

Это был пик военной карьеры Григория Кулика. Карьеры, о которой сам он, в общем-то, не особенно и заботился. Он не был карьеристом. Он просто старался быть самим собой и делать всё, что ему поручали, с истинно крестьянской добросовестностью и с полной ответственностью за свои действия — так, как он всё это понимал и умел.

Маршалы 1940 года: Климент Ворошилов, Семён Будённый,
Семён Тимошенко, Григорий Кулик, Борис Шапошников

Между прочим, когда делалась эта парадная фотография «второй пятёрки» советских маршалов, в личной жизни Григория Кулика уже произошло то загадочное событие, разгадка которого до сих пор не даёт покоя многим исследователям и которому посвящена наша статья «Тёмное дело». То самое «тёмное дело» — оно ведь началось как раз тогда.

А тем временем неумолимо приближался новый, 1941-й, год…

2. «У нас, бывает, пехоту сначала
всю положат, а затем
наступление начинается»

В мою задачу сейчас не входит анализировать причины той колоссальной катастрофы, которая постигла Красную Армию в первые недели войны. Будем считать, что основной причиной была та, о которой пишет в своих воспоминаниях Георгий Жуков: «Накануне войны 10-я армия и ряд других частей Западного округа были расположены в белостокском выступе, выгнутом в сторону противника. 10-я армия занимала самое невыгодное расположение. […] Это ошибочное расположение войск, допущенное в 1940 году, не было устранено вплоть до самой войны».

Жуков недаром упоминает о 1940 годе. В 1940 году он ещё не был начальником Генерального штаба РККА, а в 1941 году — уже был. И ведь «устранять ошибочное расположение войск» должно было являться тогда именно его, Жукова самой главной задачей — собственно говоря, для того ведь Генштаб и существует. Однако, устранить «ошибочное расположение войск» Генштаб перед войной не то чтобы не успел, но даже и не планировал. Разумеется, в силу различных обстоятельств самостоятельность Генштаба была тогда весьма условной, и только лишь то, что сам Сталин это понимал, и спасло летом 1941 года лично начальника Генштаба от вполне заслуженного им расстрела (зато, например, командующий и начальник штаба Западного фронта были расстреляны)

«Ошибочное расположение войск» сразу же привело к потере огромного количества танков, самолётов, артиллерийских орудий, стрелкового вооружения и боеприпасов — всего того, чем располагали сосредоточенные у границ мощные армии Западного фронта. Огромными оказались и людские потери — даже не столько убитыми и ранеными, сколько пленными: всего через две недели после начала войны в немецком плену оказались свыше трёхсот тысяч красноармейцев.

Старший брат моего отца был призван в Красную Армию в 1940 году. Было ему тогда 19 лет. В июне 1941 года он находился как раз там, в Белостокском выступе, в 10-й армии Западного фронта. Через несколько месяцев его родителям пришла бумага: «Ваш сын… пропал без вести…».

Они ждали его потом десятки лет…

В 1941 году отец мой был совсем ещё мальчиком, и в его память навсегда врезался этот адрес: Белостокская область, местечко Свислочь. Он всегда был уверен, что именно там его брат пропал без вести. Согласно послевоенным спискам, с которых теперь снят гриф секретности, «пропажа без вести» случилась в ноябре 1941 года.

Разумеется, это глупость: местечко Свислочь, что на восточной окраине Белостокского выступа, оказалось в глубоком немецком тылу уже к июлю 1941 года, а к ноябрю — к ноябрю враг был уже под Москвой, и июньская катастрофа Западного фронта стала уже понемногу забываться, потому что случились к тому времени уже новые, ещё более грандиозные катастрофы: под Смоленском в августе (пленными потеряно около 350 тысяч), под Киевом в сентябре (650 тысяч пленных), под Вязьмой и Брянском в октябре (ещё 650 тысяч пленных).

«Ошибочное расположение войск»… Что и говорить: курсы переподготовки высшего военно-политического руководства страны оказались платными и стоили очень и очень дорого…

Но это так, к слову… Вернёмся в июнь 1941-го.

Стремительное продвижение немцев уже с первых же часов войны разрушило всю систему управления войсками. Западный фронт был разорван на куски и уже не представлял собой единого целого. Соответственно, и высшее руководство в Москве имело весьма смутные представления о масштабах постигшей Красную Армию катастрофы. Но вот то, что это была именно катастрофа, — лучше всех понимал сам Сталин. Для него вдруг стал очевиден его личный колоссальный просчёт: то, что он считал совершенно невероятным и что никак поэтому не учитывалось ни в каких его планах (а именно, решение Гитлера по собственной инициативе бросить Германию в войну на два фронта) — являлось, на самом деле, всего лишь маловероятным… На какое-то время Сталин, по-видимому, потерял уверенность в себе и утратил годами складывавшийся контроль над страной. Важнейшие и неотложные решения (о создании, о полномочиях и о составе Государственного комитета обороны, ГКО) его соратникам пришлось принимать самостоятельно, без Сталина, и лишь затем ставить его в известность о принятых ими решениях. Вспоминает один из ближайших тогда соратников Сталина, член Политбюро ЦК ВКП(б) Анастас Микоян:

Приехали на дачу к Сталину. Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Увидев нас, он как бы вжался в кресло и вопросительно посмотрел на нас. Потом спросил: «Зачем пришли?» Вид у него был настороженный, какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь по сути дела он сам должен был нас созвать. У меня не было сомнений: он решил, что мы приехали его арестовать…

В высшей степени растерян был и начальник Генерального штаба Георгий Жуков, с которым, судя по всему, в первый день войны случилось даже нечто вроде истерики. В своих позднейших мемуарах «Воспоминания и размышления» маршал Жуков, естественно, крайне скупо и не вполне точно вспоминает о событиях того дня и о своих действиях.

Так, в мемуарах Жукова написано, например, что 22 июня примерно с 14 часов (или даже чуть раньше) он уже летел самолётом в Киев, на Юго-Западный фронт. Это утверждение, однако, противоречит известным сегодня документам.

Вопреки версии, представленной в мемуарах Жукова, начальник Генштаба, по-видимому, всё же был непосредственно причастен к появлению знаменитой теперь и совершенно невыполнимой тогда (однако, подписанной им) Директивы № 3, которая ушла в войска вечером 22 июня и в которой содержался приказ перейти в наступление, чтобы, в частности, к исходу 24 июня овладеть польским городом Люблин («окружить и уничтожить группировку противника, […], К исходу 24.6 овладеть районом Люблин») .

(Помните популярную песенку в исполнении Леонида Утёсова:

«С боем взяли город Люблин, город весь прошли…»

Тогда, 22 июня 1941 года, Генштаб в Москве полагал, что время этой песенки уже пришло…)

И уж совсем нет никаких сомнений в том, что именно начальник Генштаба составил утром 22 июня предыдущую Директиву № 2 — просто потому, что сохранилась её рукопись. Директива, подготовленная Жуковым в кабинете Сталина и затем подписанная им, отдавала войскам приказ «мощными ударами […] авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск» (это ровно то, что к тому времени уже успела сделать немецкая авиация). Но громить противника Директива № 2 все же предписывала с умом: «Впредь до особого распоряжения наземными войсками границу не переходить»…

Фрагмент немецкой карты, датированной 23 июня 1941 года. В Белостокском выступе (слева)
располагалась 10-я армия Западного фронта, у оснований выступа — 3-я армия (вверху)
и 4-я армия (внизу). Позади выступа — войска 13-й армии Западного фронта

«С боем взяли город Брест, город весь прошли…»

… Ввиду практически полной потери управления войсками в Москве было принято решение направить в действующую армию всех высших военных руководителей, и уже 23 июня Жуков оказался на Украине, на командном пункте Юго-Западного фронта, Шапошников приболел и слёг в Минске, в штабе Западного фронта, а Кулик… Кулик же отправился прямо в самое пекло, в Белостокский выступ, в 10-ю армию. Через четыре дня, 26 июня, Жуков успел уже вернуться в Москву и был принят Сталиным, а вот Кулик…

Уже к концу июня Сталин и понятия не имел, где, собственно говоря, Кулик находится и жив ли он вообще. Потому что к тому времени маршал Кулик, лишённый связи, в крестьянской одежде, прячась от авиации противника в лесах и избегая появляться в деревнях, чтобы не быть узнанным (а немцы, между прочим, уже были осведомлены, что сталинский маршал находится где-то тут), пробивался вместе с остатками 10-й армии из «белостокского котла» на восток, к своим (согласно документам, Кулик появился в кабинете у Сталина лишь вечером 20 июля; пробыл он в кабинете очень недолго, менее получаса, и последние десять минут они разговаривали с глазу на глаз…).

Потом уже, через несколько месяцев, Григорий Кулик в письме к Сталину упомянул и об этом эпизоде. Он писал:

Я знаю, что, когда я был в окружении, распространялись слухи, что я сдался немцам, и, наконец, мне говорят и сейчас, что я в связи с немцами… Если я вредитель и веду какую подпольную работу, то меня нужно немедленно расстрелять. Если же нет, то строго наказать клеветников…

Будучи знаком с Григорием Куликом не первый день, Сталин, конечно же, ни минуты в нём не сомневался. В сентябре 1941 года он поручил ему — во взаимодействии с Ленинградским фронтом, командующим которым был назначен Георгий Жуков — силами отдельной 54-й армии прорвать кольцо окружения, в котором оказался Ленинград. Не зная о том, что ради успешного наступления на Москву Гитлер уже принял решение ограничиться блокадой города и полагая, что немцы вот-вот перейдут к штурму, Жуков — а вслед за ним и Сталин — требовали от Кулика немедленно атаковать противника. Но атаковать немедленно — Кулик отказался, «так как не подтянута артиллерия, не проработано на месте взаимодействие и не все части вышли на исходное положение». Раздосадованный Жуков телеграфировал ему в ответ: «Ясно, что вы прежде всего заботитесь о благополучии 54-й армии… По-моему, на вашем месте Суворов поступил бы иначе».

Неизвестно, конечно, как поступил бы Суворов, но известно, что хотя бы чуточку разомкнуть кольцо блокады советским войскам не удалось ни в 1941 году, ни в 1942 году. Впрочем, Кулик был тут уже ни при чём: через несколько дней Сталин освободил его от командования 54-й армией…

Враг приближался к Москве. Под натиском немцев Красная Армия повсеместно отступала. Каждый день приходили сообщения о сдаче ею всё новых и новых населённых пунктов. Очередное «ошибочное расположение войск» сложилось уже на Украине. Стремление Сталина во что бы то ни стало удержать Киев привело там к новой катастрофе — окружению и разгрому армий Юго-Западного фронта. Реальной становилась угроза потери Кавказа и Закавказья.

Очень кратко расскажу о том, что произошло с Куликом дальше… В октябре Григорий Кулик был направлен в Ростов-на-Дону, где для защиты города сформировал новую армию. В ноябре, когда возникла реальная угроза потери Керчи с выходом немцев на незащищённый Таманский полуостров, Сталин отправил его туда с приказом «не допустить противника на Кавказ и удержать Керченский район». Прибыв на место, Кулик обнаружил, что оборонявшие Керчь войска обескровлены, деморализованы и просто не в состоянии удержать город. Понимая своей главной задачей «не допустить противника на Кавказ» и желая предотвратить бессмысленную гибель нескольких тысяч бойцов, маршал Кулик принял решение оставить Керчь. Чуть позднее он пояснил Сталину своё решение так:

Правильно было принято мной решение не дать добить остатки армии и ни в коем случае не отдать противнику артиллерии и вооружения, организованно переправить армию на Таманский полуостров и выполнить Вашу основную задачу не допустить противника овладеть Таманским полуостровом и выйти на Северный Кавказ. Эту задачу я выполнил. […]

С теми силами, которыми мы располагали, решить две задачи были не в силах, т. е. удержать Керчь с гаванью и плотно занять Таманский полуостров. […]

Самое главное преступление делает командир, если он отдаёт войскам заведомо невыполнимый приказ, войска его выполнить не в силах, гибнут сами, а приказ так и остаётся невыполненным…

Последняя фраза тут — удивительная. Честное слово, можно подумать, что Кулик имеет в виду те самые Директивы НКО СССР, которые мы упомянули выше (конечно, это не так: здесь он имеет в виду уже многие другие подобные директивы)…

Керчь была оставлена 16 ноября, и уже через три дня маршал Кулик отбыл обратно в Ростов. По иронии судьбы, ещё через день немцы вошли в город. Ненадолго — ещё через неделю советские войска, действуя, в общем-то, по разработанному Куликом плану, Ростов освободили. Но самого Кулика там уже не было: накануне Сталин отозвал его в Москву.

Сразу же после освобождения Ростова, 1 декабря 1941 года, Сталин направил партийному руководителю Ростовской области Борису Двинскому шифрограмму, в которой прямо спросил его о роли Кулика в сдаче города, указав при этом на недостатки в организации обороны и, в частности, попеняв ему на то, что «никакого сопротивления рабочих в Ростове Вами организовано не было». О роли Кулика Двинский тогда ответил уклончиво, отметив, однако, что «маршал Кулик руководил всей операцией». Позднее, правда, Двинский написал Сталину, что ещё в октябре Кулик обязал его «вывести безоружное население из города, чтобы не мешали бою и не гибли зря»…

В общем, получалось так, что в критических ситуациях войны Григорий Кулик — при всём добром к нему отношении — перестал вписываться в ту схему, которая устраивала бы Сталина, и, в отличие от многих своих коллег-военачальников, не понимал, что именно являлось для него «самым главным преступлением». И Сталин принял своё решение.

В феврале 1942 года Григория Ивановича Кулика лишили правительственных наград (включая и звезду Героя), звания Маршала Советского Союза и всех должностей. Ему присвоили низшее генеральское звание (генерал-майор) и отправили в резерв.

Через год, в апреле 1943 года, — между прочим, по протекции Георгия Жукова — генерал-майора Кулика произвели в генерал-лейтенанты и назначили его командующим 4-й гвардейской армией. Есть сведения, что за успешные операции 4-й армии тот же Жуков ходатайствовал о производстве Кулика в генерал-полковники и о присвоении ему звания Героя Советского Союза.

Но совершить своё третье восхождение к вершинам — Григорию Кулику было не суждено. Он уже находился под бдительным присмотром военной контрразведки «Смерш», и те черты его характера, на которые Сталин прежде закрывал глаза, теперь неминуемо вели Кулика к гибели.

В сентябре 1943 года генерал-лейтенант Григорий Кулик — говорят, что из-за конфликта с членом Военного совета фронта Никитой Хрущёвым — был отстранён от командования армией. В январе 1944 года его назначили заместителем начальника Главного управления формирования и укомплектования войск. Он не извлёк для себя никаких уроков и в новой своей должности был всё так же прямолинеен в оценках и всё так же неосмотрителен в высказываниях:

У нашего Верховного командования одно на уме: «Только вперёд!» Техники с гулькин нос, боеприпасы не подвезены, но в Москве рот на одной ноте увяз: «В атаку, вперёд!» У нас, бывает, пехоту сначала всю положат, а затем наступление начинается…

В апреле 1945 года контрразведка организовала ряд доносов на Кулика, в результате чего Кулик был освобождён от должности. В июле 1945 года, уже после окончания войны, Кулика снова понизили в воинском звании: он опять стал генерал-майором. Тогда же он был назначен на свою последнюю должность: заместитель командующего Приволжским военным округом.

Но бдительное око присматривало за ним и в Куйбышеве. К тому компромату, который на него уже имелся, Кулик теперь добавил и новые мотивы: в разговорах он высказывал своё сожаление по поводу того, что после войны Сталин-де несправедливо обошёлся с маршалом Жуковым.

В июне 1946 года всё руководители Приволжского военного округа — Герой Советского Союза генерал-полковник Василий Гордов, генерал-майоры Григорий Кулик и Филипп Рыбальченко — были сняты со своих постов, отправлены в отставку, а уже через полгода всех троих арестовали

Спустя несколько лет, в августе 1950 года, состоялся скоротечный суд. В своём последнем слове Григорий Кулик сказал:

… Врагом Советской власти я не был и Родину не предавал. Всё время честно работал…

Суд, однако, признал его и изменником, и активным врагом Советской власти. Немедленно после вынесения приговора, в ночь на 25 августа 1950 года, Григорий Кулик был расстрелян.

Во второй половине 50-х годов, когда маршал Жуков являлся всесильным министром обороны, Г. И. Кулика полностью реабилитировали. Указом Президиума Верховного Совета СССР (а тогда, между прочим, его возглавлял К. Е. Ворошилов) Григорию Кулику посмертно вернули и звание маршала, и звание Героя Советского Союза…

Общая могила № 2 на Новом Донском кладбище в Москве
Считается, что останки Григория Кулика покоятся здесь

Следует отметить, что в послевоенных мемуарах сталинских полководцев и государственных деятелей считалось хорошим тонов упомянуть при случае, что в окружении Сталина встречались иногда совершенно одиозные личности, натворившие немало бед. В числе последних неизменно фигурировал и Григорий Кулик. Его многогранная и неутомимая вредительская работа позволяла непринуждённо дать ответ на самые каверзные и неудобные вопросы.

А обвинения против Кулика выдвигаются порой очень серьёзные. Так, например, в книге Георгия Куманева «Говорят сталинские наркомы» (Смоленск: Русич, 2005 год) приводится беседа, состоявшаяся в 1989 году с В. Н. Новиковым, заместителем наркома в военные годы, который впоследствии, при Хрущёве, недолго занимал пост председателя Госплана СССР, а затем, уже при Брежневе, свыше пятнадцати лет был заместителем Председателя Совета Министров СССР.

Отвечая на вопрос, правда ли это, что вскоре после начала войны создалось такое ужасное положение, что мобилизованных в Действующую армию новых бойцов иногда просто нечем было вооружать, Владимир Николаевич ответил так:

Здесь много правды. Надо прямо сказать, что, пожалуй, самым неожиданным для нас было то, что в начале войны мы оказались без стрелкового вооружения. Не прошло и двух недель после фашистского нападения на Советский Союз, как вдруг выясняется, что винтовок нет. Новый набор нечем вооружать, нечем обучать. Не оказалось совершенно противотанковых средств, хотя они были в большом количестве изготовлены.

Дело в том, что, например запасы винтовок хранились в приграничных районах. По данным Наркомата вооружения, их резервное количество к началу войны составляло 8 млн. По моей прикидке, — даже около 10 млн. Однако, почти все винтовки оказались на складах, где вскоре появился враг. Кроме того, большие потери винтовок понесла тогда и наша отступавшая армия. […]

Из крупных работ по истории Великой Отечественной войны я читал однотомник. Что мне не понравилось: во-первых, не раскрыты ошибки военных, потери ими техники и вооружения. Куда, например, подевались многие танки, орудия, а также около 10 млн. винтовок? По чьей инициативе они пропали? Не думаю, что Сталин дал указание всё стянуть к границе. Полагаю, что это Кулик надурил. Это моё предположение…

Нет, ну действительно: куда девались сотни тысяч, а к концу 1941 года уже и миллионы бойцов Красной Армии — это всё понятно: в плен они попали. Ну, о чём тут говорить. Бывает. Но вот куда при этом подевались «многие танки, орудия, а также около 10 млн. винтовок»? Как они-то оказались там, «где вскоре появился враг»? Ну не Сталин же с Генеральным штабом, в самом деле, занимались у нас перед войной стратегическим планированием и принимали все решения об «ошибочном» размещении ударных войсковых группировок!..

Ох уж этот вездесущий и коварный Кулик…

Валентин Антонов, август-сентябрь 2010 года

спасибо