Подборка.

"Немецкие колонны в Альгойе (Бавария) отступали на Россхауптен и Лехбрух. Моя семья, Малышкин и я заночевали в лесу, и тут наша дочка Деля и ее подружка Карин спасли мне жизнь, остановив пьяных солдат, собиравшихся меня расстрелять.
       На следующий день, в близлежащем местечке Зееге, умерла моя мать. Я не смог ни увидеть, ни проводить ее к месту последнего упокоения. Когда я прощался с женой и дочерью, моя дочь, четырнадцатилетняя девочка, дала мне на дорогу наказ, казавшийся ей очень важным:
       - Папочка, если ты дойдешь к американцам, то ты должен им сказать, что ты вовсе не русский полковник. Веревкин, а немецкий офицер. Ты должен всегда говорить правду.

Когда мы, наконец, наткнулись на передовые американские заставы, один сержант забрал нас и доставил с завязанными глазами в штаб какой-то американской дивизии. Представившись принявшему нас подполковнику Снайдеру, мы предъявили ему выданные нам Власовым полномочия. - Русские офицеры? Союзники! Но как же это русские части уже в Баварии, да еще тут, в Альгойе?
       Мне пришлось пространно и долго разъяснять подполковнику Снайдеру то, что казалось для него непостижимым. Он потребовал немедленно соединить его по телефону со штабом армии. Я слышал, как он договаривался о нашей доставке туда на следующий день и вместе с тем просил, чтобы к нашему допросу был привлечен советский связной офицер при штабе армии. Я тотчас же вмешался: - Нет, господин подполковник, только не это!
       - Нет, - сказал Снайдер в телефон, - они этого не хотят. Я объясню... - и он попытался рассказать о необычайном событии своему командиру на другом конце провода.
        Я перевел Малышкину то, что говорил подполковник. Едва я сказал о советском связном, Малышкин, словно его толкнули, положил руку на вилку аппарата и прервал разговор. Это было бессознательное движение, и Малышкин тут же извинился. Снайдер улыбнулся. Потом он пригласил нас поужинать с ним. - Генерал, прошу, - он пропустил    Малышкина вперед. - Полковник, теперь вы, - сказал он мне, - я только подполковник.
        Я вспомнил вдруг слова дочери: - Я только капитан, - сказал я, - капитан германской армии. Я объяснил, что моя задача – переводить и помочь, чем я могу, генералу Малышкину в выполнении его тяжелой миссии.

Почти сразу нас провели в другую большую комнату, где нас принял генерал Пэтч, командующий 7-ой американской армией. Рядом с ним стоял сравнительно молодой человек в американской офицерской форме; он приветствовал нас по-русски и сказал, что он сын бывшего царского генерала Артамонова. - Кто это генерал Власов?    Как попали русские дивизии в Баварские Альпы? Чего вы хотите? - были первые вопросы американца.
       Хотя было видно, что Пэтч уже знает от Снайдера (или его начальника) о нашей миссии, он не пожалел времени, чтобы внимательно выслушать Малышкина. Малышкин превзошел сам себя. В сжатой форме он рассказал о борьбе русского народа за свободу - против сталинской тирании.
       Он рассказал о русских добровольцах, боровшихся на немецкой стороне, но не за немцев, а против Сталина, причем уже в то время, когда Америка еще не вступала в войну. Он рассказал о Власове, поставившем своей задачей помешать использованию русских добровольцев в качестве наемных войск на службе Третьему рейху, и о том, как Власов старался придать смысл их борьбе.
       - Вы говорите, что ваши добровольцы боролись только против Сталина и не немецкие наемники. А как же это мы во Франции встречали так много русских в немецкой форме? - спросил Пэтч.
       Этим вопросом Пэтч впервые прервал Малышкина. И как раз именно это было самое уязвимое место. Как мог американец, как мог вообще разумный человек понять, что Гитлер отверг своих естественных союзников против Сталина, что эти антисталинские добровольцы против своей воли попали в германские наемники, а потом были брошены в бой на западном фронте.
       Малышкин сделал всё от него зависящее, но, казалось, в этом пункте генерал Пэтч не принимал никаких объяснений. - Позвольте, - сказал он, - но многие русские действительно ожесточенно сражались на немецкой стороне, против нас.
       - С этими "хиви", как их называли немцы, Власов не имел никаких отношений, - ответил Малышкин. - И они никогда не были ему подчинены. А если они хорошо дрались, то лишь потому, что русские всегда были хорошими солдатами.
- Вы утверждаете, что их заставили воевать против американцев. Хорошо. Но против Сталина они шли драться добровольно. А Сталин и русские, в конце концов, наши союзники.

И вот, однажды утром произошло невообразимое. По дороге к столовой маленькую русскую группу американцы остановили и окружили. Стали выкликать имена, среди них Малышкина, Жиленкова и других офицеров. Меня отделили от русских. Им же приказали принести свои вещи. Русские обнимали меня и целовали на прощание.
       - Это конец, - сказал Малышкин. - Спасибо вам, Вильфрид Карлович, за всё, что вы сделали для нас и для нашего народа. Когда-нибудь военнопленные, красноармейцы и остовцы также поблагодарят вас. Но мы не доживем до этого дня.  Нас разделили. Я побежал к фельдмаршалам и крикнул им: - Это выдача!
       Фельдмаршалы Лист, Вейхс и генерал-полковник Гудериан пошли к стоявшему поблизости американскому капитану, бывшему всегда лояльным и даже дружелюбным в отношении нас, и закричали: "Мы протестуем? Наши русские товарищи не должны быть выданы Советам!"
        Славный парень - американец - успокаивал нас, говоря, что он только выполняет приказ и что русских переводят в другой лагерь. Он лично не допускает мысли о выдаче русских. Это шло бы вразрез с традициями американского народа.
        Еще и сегодня я вижу их стоящими там - трех немцев: двух маршалов и одного генерала, - некогда могущественных людей, а теперь беспомощных просителей, а перед ними - молодого американца, явно искренне верящего в традиции своей великой нации.
       Вечером того же дня Вейхса и меня посадили на грузовик и повезли в неизвестном направлении. Вейхс был совсем больной и еле шел. Нас высадили во дворе какого-то барачного лагеря.
       Когда нас вели по длинному коридору, Вейхс шел согнувшись и с большим трудом. В последний раз я видел Вейхса в тот момент, когда солдат пинком ноги втолкнул его в камеру. Старик рухнул на пол.
       Меня ввели в камеру № 97. Дверь за мной захлопнулась." - из воспоминаний гауптмана В.Штрика-Штрикфельдта ближайшего помощника и связного от вермахта при генерале Власове.

1 ноября 1935 г., родился Дитер Герхардт, коммодор военно-морских сил ЮАР, командовавший стратегической военно-морской базой Саймонстаун и агент советской разведки. В 1983 году арестован ФБР в Нью-Йорке вместе со своей женой Рут, которая была его связной, и осуждён за шпионаж в пользу СССР. Амнистирован в 1992 году.

В 1956-м Герхардт окончил Военно-морскую академию в городе Симона (Naval Academy in Simon's Town), показав прекрасные результаты. Продолжая военную карьеру, Дитер в 1962-м поступил в военную школу британского города Портсмута (Royal Navy mine school in Portsmouth), а также прошел курс подготовки парашютистов в Абингдоне (RAF Abingdon). Его прикомандировали к Королевскому военно-морскому флоту, и именно в тот период Герхардт начал и свою тайную деятельность – он стал шпионом. 

В 1968 году швейцарском Клостере (Kloster) Дитер познакомился с 27-летней Рут Йор (Ruth Johr), которая была дочерью работника фармацевтической компании. Влюбившись в Рут раз и навсегда, Дитер сделал девушке предложение, и в сентябре 1969 года они обвенчались в Кейптауне (Cape Town). Рут оказалась прекрасной женой и подругой – была она весела, умна, а, кроме того, была отличной хозяйкой. Дом Дитера и Рут вскоре стал чем-то вроде салона для офицеров и их жен – Рут просто обожали за ее умение организовать вечера, за ее доброжелательность и легкий характер. Она прекрасно говорила на немецком, французском, английском и итальянском, а вскоре освоила и африкаанс, и стала вести курсы иностранных языков. 

В доме Герхардта тем временем говорили обо всем, особенно много информации всплывало, когда морские офицеры выпивали и расслаблялись. Рут была любимицей и подругой всех офицерских жен – так что информация просто сама сыпалась на нее. Привлек к своему делу жену Дитер не сразу, лишь через пару лет он в самой мягкой форме поделился с женой, что работает на советскую разведку. Надо заметить, что к тому времени сам Дитер дослужился до коммодора и занимал должность старшего офицера крупнейшего в южном полушарии военно-морского подразделения. 

После признания, без тени колебания Рут выразила согласие работать вместе с мужем. Так сложилась пара 'Феликс' и 'Лина'. Вскоре Рут стала прекрасным связным – под предлогом поездок к родственникам она часто выезжала из страны, и ее встречи со связными проходили как правило в Швейцарии или других странах. К тому времени Герхардт уже пользовался доверием президента страны Питера Бота (P.W. Botha), а Рут была дружна с Первой леди. 

Перед самым 1983 годом Дитера отправили на курсы в США, близ Нью-Йорка (New York), где он и был арестован. 'Сдал' его советский двойной агент Владимир Ветров (Vladimir Vetrov). ЦРУ допрашивали его в течение 11 дней, в том числе к нему применяли психологическое давление, детектор лжи и прямые угрозы. Первое время Дитер был уверен, что достаточно веских обвинений против него у ЦРУ нет, однако позже он осознал, что его 'слили' полностью, и московское досье обоих супругов не является более тайной. Кстати, его буквально сломало морально понимание того, что даже в настолько хорошо засекреченной организации возможны такие серьезные промахи. Так, сломленный, он начал 'колоться' и рассказал все – выдав, как говорили в русских шпионских фильмах, все 'адреса-пароли-явки'. Так, он рассказал и о Рут, и о ее заданиях, и об их общей работе. 

Рут была также немедленно арестована. В 1983-м президент страны с горечью констатировал, что в среде высшего армейского начальства оказались советские шпионы. 

Суд приговорил Дитера Герхардта к пожизненному тюремному заключению. В своем последнем слове подсудимый просил лишь о снисхождении для его жены. Он клялся, что она была лишь исполнительницей его приказов и слепо выполняла обязанности секретарши и курьера, не вникая в детали заданий. Рут Герхардт получила 10 лет тюрьмы. Она вышла досрочно, вернувшись на родину в Швейцарию. 

Что же касается судьбы Дитера, то в 1992 году президент России Б. Н. Ельцин официально обратился к президенту ЮАР во время его визита в Россию, с просьбой о помиловании Герхардта. Просьба была удовлетворена, и 27 августа 1992 года Дитер Герхардт был свободен. 'Я не чувствую себя предателем или тем, кто предал своих коллег. Я был политическим активистом, я боролся с режимом. В этом не было ничего личного', - заявил Дитер после выхода. 

В 1999-м его амнистировали.

Петр Андреевич Пилютов, летчик ас.

17 декабря 1941 года летчик Пилютов на истребителе Кёртисс Р-40 в одиночку (потому что исправных самолетов в Ленинграде практически не осталось даже для прикрытия Дороги Жизни, а этот Кёртисс удалось перегнать по воздуху) вылетел для сопровождения 9 транспортных самолетов ЛИ-2. В районе Новой Ладоги на группу ЛИ-2 напали 5 немецких истребителей.
Летчик Пилютов в одиночку принял бой с пятью Ме-109. Причем одного из немцев сбил. Он не рассчитывал победить — он рассчитывал, что пока немцы будут его убивать, Ли-2 смогут уйти. Поэтому он вертелся, связывая боем всех четырех оставшихся немцев.
Когда немцы ушли из-за исчерпания горючего, он посадил свой расстрелянный самолет на лёд, истекая кровью. Он получил 21 ранение в этом бою. В кабине было как на скотобойне — все залито кровью, даже фонарь кабины. Ему повезло, что рядом был пост ВНОС, и там был санинструктор — его быстро перевязали, остановили кровопотерю и отправили на машине в госпиталь.
Так вот некоторые мрази пытаются нам внушить, что летчик Пилютов таким образом защищал ананасы для Жданова. Ли-2 возили в город даже не еду, а компоненты боеприпасов и запчасти, а из города — вывозили детей и женщин. Петр Андреевич Пилютов не жалея своей жизни защищал нашу Советскую Родину и своих советских людей, поэтому он был непобедим!

Звание Героя Советского Союза было присвоено 10 декабря 1943 года.
Всего за время войны провел 76 воздушных боев, сбил 23 самолета противника.

Долина смерти. "У вас нет иного выбора, кроме как выполнить приказ. Вперед!" 

Знаете, чем отличается эффективная армия от совершенно бесполезной? Нет, не наличием красивых автоматов , обвешанных рукоятками и прицелами, не красивыми камуфляжными костюмами и прыжками в огненные кольца на камеру. Главное отличие - то, что в настоящей, годной армии на первом месте стоит дисциплина и беспрекословное подчинение приказам командиров. Неоднократно бывало, что совсем небольшие отряды европейцев успешно громили в десятки, а то и в сотни раз превосходящие их по численности, но совершенно не управляемые орды , где каждый воин стремился показать свою личную доблесть. Это и чудо-богатыри Суворова, дравшиеся с турками в соотношении 1 к 10, и англичане, в войне с зулусами и испанские конкистадоры и несть подобным примерам числа... 

Но часто бывало и так, что дисциплина и субординация играли злую шутку даже с самыми лучшими бойцами, командовали которыми некомпетентные начальники. Один из известнейших примеров - атака легкой бригады англичан на русские позиции в сражении под Балаклавой во время Крымской войны. 

В ходе сражения, русские войска штурмом взяли один из полевых редутов союзников, который защищали турки. Турецкие солдаты, по своему обыкновению бежали, бросив на позиции 9 орудий. А орудия в то время представляли не только ценность, как боевая единица, но являлись некими символическими предметами, потеря которых была совершенно недопустима. Командующий английскими войсками, лорд Раглан, приказал командиру кавалерийской дивизии, лорду Лукану преследовать русских, увозивших пушки вглубь позиций и отбить орудия. Тут нужно сделать некоторое уточнение. 

В те времена именно в английской армии причиной назначения на командные должности было исключительно высокородное происхождение кандидата. Ни талант, ни боевой опыт не имели большого значения. В результате чего, на командных должностях, особенно на высших зачастую оказывались люди с пышными титулами, но совершенно бестолковые в военном деле. И Раглан и Лукан были именно такими. 

Выполнить приказ командующего Лукан поручил лорду Кардигану, командиру той самой легкой кавалерийской бригады и по совместительству собственному зятю. Кардиган, для которого эта война была первой в его карьере, здравым смыслом все-таки обделен не был. Он указал, что на обоих склонах долины находятся русские пехотинцы и артиллерия, бригада попадет под перекрестный огонь и будет уничтожена. На что Лукан ответил - "У вас нет иного выбора, кроме как выполнить приказ. Вперед!" 

Бригада, насчитывавшая более 600 человек устремилась в атаку. Это была одна из элитных частей, в ней служили отпрыски самых древних и славных английских родов, посему это были действительно серьезные и бесстрашные бойцы. Русские войска, никак не ожидавшие такого безумного маневра, сперва замешкались и несмотря на то, что русская артиллерия открыла фланговый огонь по англичанам, кавалеристы сумели достигнуть цели, то есть артиллерийских позиций на противоположном краю долины. 

Началось избиение артиллерийской прислуги, строй англичан распался и в этот момент сводный отряд русских улан нанес контратакующий удар с фланга. Британцы были отброшены и начали отступление (так и не захватив пресловутые пушки). В этот раз перекрестный огонь русских с флангов был убийственно точен и беспощаден. Произошли все эти события в течении всего 20 минут. 

В результате легкая бригада, не выполнив поставленную задачу потеряла около половины своего личного состава и почти 400 лошадей. Так как погибшие были в массе своей людьми не простыми, разгорелся скандал. Раглан обвинял Лукана в не верном истолковании приказа. Якобы, там были слова "атаковать, если это возможно." Лукан же утверждал, что подобных слов в бумажке, которую ему передал ординарец Раглана не было и приказ был выполнен дословно. Ординарец погиб во время сражения и соответственно ясность внести не мог. Сражение закончилось вничью, стороны остались на своих позиция. Раглан вскоре умер под Севастополем, Лукан же после этой войны к командованию более не привлекался. А выражение "атака легкой бригады" стало синонимом отважных, но совершенно бессмысленных действий.

«Легион Белого Орла», или поляки на службе СС

Одним из вопросов, на которые современные историки не хотят давать ответ, является вопрос участия поляков в боевых действиях на стороне Третьего Рейха. Если же рассмотреть историю Второй Мировой войны, то обнаружится, что поляки воевали на трех фронтах - на стороне СССР, на стороне союзников (Англии, США), и на стороне Германии. Численность поляков, участвовавших в войне на первых двух фронтах известна. Но вот Третий фронт на стороне Третьего Рейха...

Поляков, которые служили в части, мы можем поделить на две группы. Первая – это силезцы, поморцы и великополяне, проживавшие на землях, присоединённых к Рейху в 1939 году. Вторая – это немецкие граждане польской национальности, которые до войны проживали на территории собственно Рейха.

Поляки, которые до войны жили на территории Рейха и имели германское гражданство, являлись военнообязанными наравне с немцами. Часто их принудительно призывали в немецкую армию.
После 1942 года это прекратилось, предпочтение было отдано добровольческой службе, которая была «выражением доброй воли немецких властей по отношению к полякам». Следует заметить, что немцы стали проявлять эту «добрую волю» после серьёзных поражений на восточном фронте.

Из призванных в Вермахт поляков нельзя было создавать отдельные части. За попытки нарушения дисциплины, намерение дезертировать или саботаж полагалась смертная казнь. Из-за опасений дезертирства поляки служили вне территории Польши. 

Солдаты со слишком польскими фамилиями сначала должны были менять их на немецкие. Бело-красное гусарское крыло с надписью «Im Dienst der Deutschen Wehrmacht» (На службе Вермахта) было эмблемой части. 

В 1944 решением Адольфа Гитлера из всех поляков, служащих в Вермахте, был сформирован так на называемый Легион Белого Орла, который должен был стать элитарной польской частью по образцу Waffen SS. Казармы части находились в Радоме. 

Бело-красный флаг с надписью «Вермахт ждёт тебя! Вместе с нами воюй против большевиков!» был опознавательным знаком военных казарм. Поляки, начинающие службу в части, принимали следующую присягу:
«Обязуюсь добровольно вести борьбу с большевизмом на службе немецких вооружённых сил. Приложу все усилия, чтобы защитить от большевизма мой народ, а также европейский и весь цивилизованный мир. Обязуюсь безоговорочно послушно выполнять приказы моих военных начальников, а также быть хорошим соратником для других».

По окончании обучения на территории части в январе 1945 года батальон был переведён в Прагу. На месте солдат ждал майор СС Юлиус Штайн, который обратился к ним с пропагандистской речью. Он подчеркивал, что Фридрих Ницше был немцем польского происхождения. 
Вспоминал о польских частях лёгкой кавалерии, лисовчиках, воевавших в начале XVII века на стороне германского императора Фердинанда II. В конце он сказал:
- Вы не наёмники! Вы будете получать такое же жалованье, как и немецкие солдаты! Мы вас обучаем, вооружаем и забрасываем в тыл советского фронта!

СС-штурмбанфюрер выразил уверенность, что польские группы, которые будут переброшены на фронт, призваны сыграть важную политическую и военную роль. «В этой борьбе следует применять принцип "übermacht und gewalt» (превосходство и насилие), как указывал Ницше».

Поляки из Легиона Белого Орла были подготовлены к ведению диверсионной деятельности в тылу Красной Армии. Они прошли обучение в области шпионажа, партизанских действий и политической агитации. В части был также офицер Армии Крайовей высокого ранга, который обучал поляков создавать оружейные схроны.

В апреле 1945 года значительная часть батальона была сброшена на парашютах в окрестности Кельц, где она должна была вести наступательные партизанские действия. 
Судьба солдат с момента их десантирования остаётся неизвестной. Некоторые источники утверждают, что часть добровольцев могла участвовать в обороне Берлина.