Самые большие секреты, стоили неимоверно дёшево.

В 1931 году англичане арестовали в Бомбее Бориса Михайлова — тайного представителя Коммунистического интернационала в Индии, бывшей тогда британским доминионом. Михайлов знал так много, что ОГПУ было дано указание не допустить его доставки в Великобританию любой ценой. Однако платить ни его жизнью, ни деньгами не пришлось. 

Советский разведчик А. О. Эйнгорн сумел в Марселе вывести резидента Коминтерна с английского парохода. После освобождения из ГУЛАГа Эйнгорн вспоминал и о других своих успешных операциях. 

"Был направлен в деникинское подполье" 
Мировой экономический кризис, начавшийся в 1929 году, оказал самое тяжелое влияние не только на финансовые структуры и все отрасли промышленности. Он затронул и самую деликатную сферу деятельности государств — работу их секретных служб. Уменьшение спроса на советские товары и, соответственно, снижение цен на них привели к тому, что всем спецслужбам СССР — и ОГПУ, и IV Управлению Штаба РККА — было приказано значительно сократить расходы на зарубежные операции. Одновременно началась ликвидация и урезание секретных фондов многих других организаций, работавших за границей, включая Наркомат иностранных дел СССР. 

В этой обстановке специалисты, способные выполнять закордонные задания партии и правительства, не тратя драгоценную валюту, ценились буквально на вес золота. И можно обоснованно предположить, что одним из лучших среди них был сотрудник ОГПУ Абрам Осипович Эйнгорн (Тарас). Об одной из своих операций он в 1947 году вспоминал: 

Были приобретены не только все чертежи, но также все операционные карты на детали и рецептуры на стали 

"В 1930 г. я был переброшен на нелегальную работу в Америку, где мною был выполнен ряд заданий, имевших своей целью укрепление оборонной мощи нашей родины. К числу этих заданий относится работа по дизельному авиамотору. В то время появились сообщения, что фирма "Паккард" провела большие научно-исследовательские и практические работы по выпуску авиационного дизельного мотора. По линии Амторга велись переговоры по приобретению этого мотора. Фирма "Паккард" согласилась оказать нам техпомощь, но потребовала за нее огромную сумму (почти миллион долларов). Мне было поручено достать весь материал по этому делу. Проведенной работой мною были приобретены не только все чертежи, но также все операционные карты на детали и рецептуры на стали всего за несколько тысяч долларов. Материал, привезенный мною, был передан комиссии в составе Чаромского (теперь Герой Социалистического Труда) и др. для определения его ценности. Комиссия признала, что он представляет для нас огромную ценность". 

Но у этого этапа его жизни была долгая предыстория, о которой Эйнгорн писал Сталину: 

"Я вступил в ряды большевистской партии в июне 1917 г. Состоял в рядах Красной гвардии и Красной армии с момента их организации. Участвовал в боях на фронтах гражданской войны, с 1919 г. я работал в органах ВЧК-ОГПУ-НКВД СССР, выполняя различные задания партии и лично Ваши... 

В 1919 г. по предложению Ф. Э. Дзержинского я был направлен Зафронтовым бюро ЦК РКП(б) в деникинское подполье, где я работал в Одесской партийной организации. Я выполнял не только разведывательную работу для частей Красной Армии, действовавших в том направлении, но также работал по организации и созданию боевых отрядов и дружин для борьбы с белогвардейцами. 

По выходе из подполья в 1920 г., когда Ф. Э. Дзержинский находился в Харькове, где он, помимо председателя ВЧК, выполнял работу нач.тыла Юго-Западного фронта, а Вы находились тогда на Украине, руководя Юго-Западным и Южным фронтами, Ф. Э. Дзержинский в разговоре с Вами предложил мою кандидатуру для направления меня на подпольную работу в Закавказье. Мне было сказано, что я должен договориться с тов. Камо, занимавшимся тогда вопросами подпольной работы в Закавказье. 

Но ВЧК меня направила в Туркестан, где в то время (Семиречье и Фергане) происходили восстания. По окончании гражданской войны с разрешения Ф. Э. Дзержинского я был направлен на учебу и был зачислен слушателем восточного факультета Военной Академии". 

"Доставил этот доклад к Вам" 
Эйнгорн попал в академию в очень непростое время. Между Сталиным и Троцким шла ожесточенная борьба за влияние на армию. Ведь тот, кого поддерживал командный состав РККА, мог, по сути, единолично руководить страной. И здесь, как напоминал Сталину Эйнгорн, он сделал правильный выбор: 

"Военная Академия через организованное ею военно-научное общество (ВНО) была тесно связана с военными округами. Она получала от слушателей, окончивших Военную Академию и работавших в военных округах, подробную информацию о действительном состоянии Красной Армии. Из этих сообщений в то время выяснилось, что состояние Красной Армии доведено руководством Троцкого до весьма тяжелого положения. В связи с этим центральное бюро ячеек Военной Академии постановило составить доклад о положении Красной Армии и послать этот доклад в ЦК партии. 

В то время (1923 г.) проходила троцкистская дискуссия. Парторганизация Военной Академии была оплотом Троцкого в армии в его борьбе с партией. Поэтому многие члены бюро — Муклевич, Белоцкий, Сахновский, Маневич, Сурик-Емельянов и др. при обсуждении вопроса о посылке доклада в ЦК выступили с заявлениями о том, что такой доклад в настоящее время нельзя послать в ЦК партии. Муклевич заявил: 

"Посылка такого доклада в ЦК партии будет ножом в спину Троцкого". 
Я являлся членом центрального бюро ячеек Военной Академии и защищал линию ЦК партии. Я потребовал, чтобы доклад был послан в ЦК партии. Однако доклад в ЦК не послали". 

Эйнгорн описывал, как именно он решил действовать наперекор троцкистам: 

"Я явился в ЦК партии и сообщил об этом Вашему помощнику Назаретяну, при этом присутствовал т. Товстуха. Назаретян мне сказал, что Вас нет и чтобы я позвонил вечером. Вечером я позвонил, мне ответили, чтобы я явился в ЦК партии. В ЦК мне было предложено обратиться с заявлением в Политбюро ЦК партии, в котором я сообщил, что в парторганизации Военной Академии имеется весьма важный доклад о Красной Армии, но что этот доклад скрывают от ЦК. На другой день меня вызвали в ЦКК к тов. Куйбышеву, к которому пришли т.т. Гусев С. И., Шверник и Ярославский. Тов. Куйбышев меня подробно расспросил об этом деле и по окончании разговора со мной предложил мне доставить Вам этот доклад. Тогда же тов. Куйбышев мне сказал, чтобы я поддерживал связь с тов. Гусевым — членом президиума ЦКК. Это задание я выполнил и доставил этот доклад к Вам, в секретариат ЦК партии". 

В академии поступок Эйнгорна сочли небезупречным с моральной стороны, но ЦК партии его защитил: 

"Муклевич и другие троцкисты Военной Академии меня исключили из состава центрального бюро ячеек Военной Академии, но я обратился в президиум ЦКК. Во время разбора этого дела тов. Шкирятов сказал Муклевичу, обвинившему меня в том, что я стащил секретный документ: "Что же, тов. Эйнгорн отнес этот документ в контрреволюционную организацию или он отдал его Центральному Комитету партии, от которого вы во фракционных целях скрывали тяжелое положение Красной Армии". Президиум ЦКК вынес ряд решений в отношении троцкистов, а в отношении меня признал, что я "поступил правильно"". 
"Я,— писал Эйнгорн Сталину,— остановился на этом вопросе детально потому, чтобы Вы вспомнили, что еще тогда, когда партия и Вы, ее руководитель, вели жесточайшую борьбу с злейшими врагами — троцкистами, я, как преданный член партии, выполнил свой долг. Я считал своей партийной обязанностью оказать поддержку ЦК партии и лично Вам, ее вождю, возглавлявшему борьбу с Троцким". 

Главной наградой для преданного члена ВКП(б) стал личный прием у вождя: 

"Перед выпуском слушателей Академии (4-ый выпуск), как председатель выпускной комиссии, я явился к Вам в ЦК партии для передачи приглашения Военной Академии присутствовать на торжестве выпуска и выступить перед слушателями Академии. Я тогда подчеркнул необходимость Вашего выступления в Академии (которая была оплотом Троцкого) с целью укрепления авторитета ЦК партии, который подрывался троцкистами. В связи с перегруженностью в работе Вы не смогли присутствовать, но передали мне написанное Вами приветствие, которое было напечатано в нашем академическом журнале "Красные Зори" и зачитано на торжественном заседании. Беседа с Вами, довольно продолжительная, никогда не изгладится из моей памяти".

"Нелегально, как американец из Нью-Йорка" 
После окончания Военной академии карьера разведчика-нелегала Эйнгорна продолжилась, только теперь не в белогвардейском тылу, а далеко от границ СССР: 

"По окончании учебы по решению ЦК партии меня направили на нелегальную работу за пределы нашей страны. Я занимался антимилитаристской работой по линии Коминтерна и КИМа. Во время марокканской войны и восстания друзов в Сирии в 1925 г. я работал во Франции. Был в Марокко и на Ближнем Востоке. В 1927 г., по возвращении из-за границы, в разгар борьбы партии с Троцким, Зиновьевым, Каменевым и др. и дискуссии по китайскому вопросу, я принимал активное участие в этой борьбе на стороне ЦК партии". 

А вскоре его снова направили в длительную зарубежную командировку: 

"В 1928 г. бывший начальник Иностранного отдела ОГПУ Трилиссер мне объявил, что имеется Ваше задание об активизировании работы на Востоке, что мне необходимо выехать нелегально в Персию, создать там нашу базу и оттуда повести работу по организации наших нелегальных резидентур на Ирак и в дальнейшем на Индию.

Это задание мною было выполнено. Я являлся первым нашим работником, который в то время проехал в Ирак (Ханекен--Басру--Багдад), а затем через аравийскую пустыню в Сирию (Дамаск--Бейрут) для организации нашей работы. Около полутора лет я работал нелегально в тяжелых условиях Востока, где безраздельно господствовала английская и французская разведка и контрразведка. Я успешно выполнял задания партии и правительства, не имея за все время каких-либо провалов". 

Потом его перебросили в Соединенные Штаты, где он добыл всю документацию на авиационные дизели. Там мало-помалу он освоил роль американского дельца, стремящегося извлечь выгоды из любого разговора или знакомства. Это очень пригодилось ему при выполнении задания в Чехословакии: 

"В 1931 г. заводы Шкода выпустили новые конструкции пушек, представлявшие для нас интерес. Разведупру было поручено провести работу по получению этих материалов, но это задание Разведупр не выполнил. По линии ИНО ОГПУ это задание было возложено на меня. Я приехал нелегально, как американец из Нью-Йорка, в Пильзен, где расположены заводы Шкода. Благодаря проведенной мною работе спустя короткое время мы начали получать весь интересовавший нас материал. Отправлявшийся мной в Москву материал по пушкам всегда проверялся специалистами из Главного Артиллерийского Управления РККА и получал высокую оценку". 

Пятьсот долларов, которые я обещал префекту полиции г. Марселя, я не уплатил 

В том же году Эйнгорн получил задание не допустить переброску очень информированного человека из Бомбея в Лондон: 

"В декабре 1931 г. представитель ИККИ в Индии тов. Михайлов Борис, старый член ВКП(б), был арестован англичанами в Бомбее. По решению англичан тов. Михайлов был направлен из Индии на английском пароходе в Лондон для доставки его в Интелидженс Сервис.

Арест Михайлова в Индии совпал с периодом, когда англо-советские отношения были напряженными. Английское правительство твердолобых консерваторов искало предлог для разрыва отношений с СССР. Случай с Михайловым в Индии являлся для этого подходящим поводом. Михайлов путешествовал в Индии по американскому паспорту. 

На запрос англичан о Михайлове американское министерство иностранных дел отказалось от него, якобы потому что у него фальшивый паспорт, о чем ИККИ был информирован из Америки. Возник вопрос о том, чтобы не допустить доставку Михайлова в Лондон в Интелидженс Сервис и добиться этого какой бы то ни было ценой. 

Выполнение этого задания было возложено на меня. Я выехал из Москвы 19 декабря 1931 г., а 1 января 1932 г. я привез тов. Михайлова из Марселя в Москву. Проведенной работой мне удалось снять его с английского парохода. Я провез его по австралийскому паспорту (взятому с собой при отъезде из Москвы) через многие иностранные границы. Пятьсот долларов, которые я обещал префекту полиции г. Марселя за то, что в решающий момент он проявил колебание, я не уплатил. Эти 15 тыс. франков я привез обратно в Москву. О сложности и трудности этого задания, возложенного на меня, может подтвердить тов. Михайлов, теперь работающий в Совинформбюро". 

Так же экономно Эйнгорн распоряжался валютой и в дальнейшем: 
"В 1932 г. мною были привезены из Америки в Москву материалы новейшей конструкции бомбардировщика, представлявшего для наших военно-воздушных сил ценность. Эти материалы мною были приобретены за бесценок. Тогда же мною была выполнена работа по крекингу. Я достал необходимый материал заводов "Алко" (американская локомотивная компания), строивших установки крекинга на американских нефтеперегонных заводах. Выполнение этой работы, за которую американцы запрашивали у нас большую сумму денег, обошлось нам в несколько сот долларов. 

Я приехал, снабженный весьма солидными рекомендациями от Нью-Йоркской организации демократической партии 

В 1933 г. я был послан в Японию. Моя поездка туда для организации нашей работы являлась первой поездкой нашего работника в нелегальных условиях. Вам известно о трудностях нашей работы в Японии, но я организовал себе необходимое прикрытие и, как американский подданный, выполнил возложенное на меня задание. 

Десять тысяч долларов, выданных мне на расходы по организации прикрытия, я целиком привез обратно в Москву, так как созданное мною прикрытие обошлось в сумму не более двухсот долларов. В Японию я приехал из Америки (через Гавайские острова), снабженный весьма солидными рекомендациями от крупнейших американских научных, благотворительных и миссионерских организаций, редакций американских газет, в том числе "Нью-Йорк таймс", "Нью-Йорк ивнинг пост", а также рекомендацией губернатора штата Нью-Джерси и Нью-Йоркской организации демократической партии". 
"Полностью отбыл наказание" 

Но в 1934 году после возвращения в СССР Эйнгорн стал постепенно отходить от разведывательной работы. Некоторое время он руководил операциями в Японии, Китае и Соединенных Штатах, занимая должность заместителя начальника УНКВД по Приморской области Дальневосточного края. А в 1936 году получил назначение на пост, далекий от разведки,— начальника инспекции при начальнике УНКВД по Московской области, что, в общем-то, было понижением. В феврале 1937 года его перевели в ГУГБ НКВД СССР. Он рассчитывал, что его опыт нелегальной работы будет снова востребован, но 21 марта 1937 года старшего майора госбезопасности Эйнгорна арестовали. 

"В 1937 г.,— писал Эйнгорн Сталину,— по показанию некоего Гогоберидзе, никогда не известного мне, я был арестован за знакомство и связь с Ломинадзе, с которым я не имел каких-либо общих политических взглядов, так как всегда стоял на позициях ЦК партии. В июне 1937 г. Ежов меня вызвал, по моей просьбе, к себе на допрос. Когда я сообщил ему, что меня арестовали спустя несколько дней после того, как он поручил мне весьма ответственное задание по линии нашей активной работы за рубежом, Ежов выразил свое удивление. Он спросил меня, почему я не выехал за границу, и сказал мне, что я буду освобожден.

После этого меня продержали в Москве под следствием свыше двух лет, последовательно переходя от одного обвинения к другому. После обвинения, предъявленного мне в связях с Ломинадзе, меня обвинили как участника заговора Ягоды, а затем в покушении на Ежова. Ни одно из этих обвинений, разумеется, не подтвердилось (несмотря на то что следствие имело достаточно времени в своем распоряжении для тщательной проверки моей работы), а осудили меня к восьми годам лагерей "за шпионаж". 

Между тем меня никогда не допрашивали по вопросу о шпионаже, мне не предъявлено было никаких конкретных обвинений: где, когда, в пользу какого государства я вел шпионскую работу и в чем она выражалась. Мне никогда не предъявлено было ни одного свидетеля, который бы показал что-нибудь против меня. За столь продолжительное время содержания меня под следствием (почти 2,5 года) не проведено было ни одной очной ставки со мной. За время моего пребывания в тюрьме я настойчиво требовал от следствия удовлетворения этих моих законных требований, но они всегда игнорировались". 

Надо полагать, Эйнгорну сохранили жизнь на случай, если потребуется его опыт или возникнет нужда в тех иностранцах, с которыми он имел контакты во время работы за границей. Сам же он и в лагере продолжал считать себя чекистом: 

"Я полностью отбыл наказание по неправильному приговору. Находясь в лагере, я всячески своей работой помогал лагерному командованию в выполнении правительственных заданий, возлагавшихся на него. За все время пребывания в заключении я не переставал быть преданным нашей партии и не прекращал борьбы с ее врагами. Это могут подтвердить работники НКВД и МГБ, обслуживающие лагеря, где я содержался (на Колыме и в ДВК). За это, а так же как чекист я подвергался ненависти со стороны врагов нашей партии". 

В 1945 году его освободили, но запретили жить в Москве. Он работал техником, снабженцем и не переставал настаивать на своей полной реабилитации и восстановлении в партии, отправляя заявления, жалобы и письма во все инстанции. 

"Эта несправедливость,— писал он Сталину,— распространилась не только на меня, но также и на мою семью. Моя жена, бывшая партийная работница, работавшая по линии Коминтерна, из-за меня оказалась вне рядов партии. Моя дочь, пионерка, отличница по учебе, находится под угрозой, что ее из-за меня, незаслуженно репрессированного, могут не принять в члены комсомола". 

Но в результате его в 1949 году снова арестовали и сослали на спецпоселение в Красноярский край. Эйнгорн не переставал требовать реабилитации, но его освободили только в 1954 году. Здоровье его было окончательно подорвано, и он умер в январе 1955 года. Можно только гадать, сколько еще ценной информации он мог бы добыть. Так, как умел, с минимумом затрат. 

Автор: Евгений Жирнов

via