Белый террор.

Из статьи Сергея Балмасова.

          В последнее время в российском обществе зафиксировано необычайное возбуждение вокруг фигуры одного из вождей Белого движения адмирала Александра Колчака, в честь которого в Санкт-Петербурге установили памятную доску, а в Иркутске и Омске - даже памятники.
       Примечательно, что почитатели фигуры адмирала поминают его исключительно как бесстрашного полярного исследователя, а особо экзальтированные поклонники ставят ему чуть ли не в заслугу тот террор, который Колчак проводил против красных в Сибири.
       При этом поклонники Колчака зачастую упрекают красных в том, что те, дескать, "разогнали Учредительное собрание" в январе 1918 г. Но если большевики просто разогнали Собрание, то белогвардейцы вслед за этим расстреляли целый ряд его членов, которые не имели никакого отношения к большевикам.

В ночь с 22 на 23 декабря 1918 года в контролируемом колчаковцами Омске произошло большевистское восстание. Это может показаться невероятным, но его осуществили в сердце белой Сибири, набитом белогвардейцами и войсками "союзников" (прежде всего, чехословацких, сербских и британских).
       Восставшие планировали одновременным ударом захватить ключевые объекты в Омске, склады с оружием, тюрьму и лагеря военнопленных. После этого они рассчитывали нарушить железнодорожное сообщение, от которого критически зависело снабжение белогвардейских войск на фронте.
        Этими успехами должно было воспользоваться командование 5-й Красной Армии, которое находилось в тесной координации с подпольем в Омске, и перейти в контрнаступление. Однако буквально накануне мятежа белой контрразведке удалось арестовать руководство одного из чётырех городских штабов, руководивших восстанием. Лидеры большевиков, посчитав, что белые уже знают все их планы, поспешили отменить распоряжение о выступлении.
        Известить об этом удалось лишь два из четырёх штабов восстания. Несмотря на ожидаемый успех, подчиняясь жёсткой партийной дисциплине, восставшие в самый последний момент повернули назад.

       Но остальные два района предупредить не успели. Боевые дружины, состоявшие из рабочих и грузчиков, вместе с распропагандированными солдатами омского гарнизона и охраны железной дороги без проблем захватили окраину Омска - Куломзино, где была разоружена сибирская казачья сотня и батальон чехословацких войск.
      Затем восставшие взяли стратегически важный железнодорожный мост через Иртыш. Также успешно действовали большевики в другом омском районе. Восставшие там две роты солдат овладели несколькими объектами, в том числе городской тюрьмой.
        Там кроме большевиков находились и арестованные ранее представители комитета Учредительного собрания, которые входили в антисоветское правительство КОМУЧ, боровшееся против большевиков на Волге летом - осенью 1918 года.
      В основном это были меньшевики и эсеры. Впрочем, отношения у них не сложились и с союзниками по борьбе. И в ноябре - декабре 1918 года представители комитета Учредительного собрания, невзирая на своё лояльное отношение к власти адмирала Колчака, были без предъявления каких-либо обвинений арестованы и перевезены в омскую тюрьму.
      Захватившие тюрьму 22 - 23 декабря омские большевики вывели членов Учредительного собрания из камер. Те не хотели выходить из тюрьмы, видимо, опасаясь провокации, но их оттуда выгнали силой.

        23 декабря 1918 года по приказу начальника омского гарнизона генерал-майора В.В. Бржезовского по городу были расклеены призывы к выпущенным большевиками заключённым городской тюрьмы, чтобы те вернулись в камеры.       Невозвращенцам угрожал военно-полевой суд, а значит - неминуемый расстрел. В результате практически все меньшевики и эсеры, включая членов Учредительного собрания, вернулись в тюрьму добровольно и... были казнены.
       Так, в своём рапорте № 1722 от 30 декабря 1918 г. прокурор Омской судебной палаты А.А. Коршунов сообщает министру юстиции колчаковского правительства С.С. Старынкевичу: "26 декабря на противоположном берегу от города реки Иртыша обнаружено несколько трупов расстрелянных, в числе которых опознаются взятые из тюрьмы для представления в военно-полевой суд - Фомин Нил Валерианович, видный представитель эсеров член Учредительного собрания, Брудерер и Барсов (также члены Учредительного собрания)".

         По данным анатомической экспертизы, этих людей перед расстрелом избивали и пытали. Так, например, на теле одного лишь Фомина было обнаружено 13 ранений, в том числе сабельные и штыковые. По их характеру медики заключили, что убийцы пытались отрубить ему пальцы и руки.
       Согласно дальнейшему расследованию "из числа уведённых по требованию военных властей из тюрьмы лиц Брудерер, Барсов, Девятов, Кириенко и Маевский были доставлены комендантом г. Омска, а Саров был доставлен милицией 5-го участка г. Омска".
       Далее он продолжает: "Согласно данным А.А. Коршунова, документы на выдачу арестантов из тюрьмы выдал генерал-майор В.Д. Иванов, председатель военно-полевого суда, откуда они уже не вернулись. По информации Коршунова, "отношение это было доставлено дежурным адъютантом коменданта Черченко и поручиком отряда Красильникова Барташевским".
       Первая группа взятых из тюрьмы лиц - Бачурин, Винтер, Е. Маевский (Майский, он же Гутовский, известный тогда в России меньшевик, редактор челябинской газеты "Власть народа"), Руденко, Фатеев и Жаров - были доставлены в военно-полевой суд...

       Из всех арестантов в военно-полевом суде судились лишь арестанты первой группы за исключением Руденко, который туда не был доставлен (его застрелил конвой при попытке бежать по дороге) и уже на суде был заменён Марковым, также бежавшим из тюрьмы.
       Из числа этих арестантов Бачурин, Жаров и Фатеев были приговорены к смертной казни, Маевский - к бессрочной каторге, а в отношении Винтера и Маркова военно-полевой суд обратил дело к производству дальнейшего следствия... Однако же все подсудимые, кроме Винтера, были расстреляны. Таким образом, из этой группы трое были расстреляны согласно приговору, а двое - Майский и Марков - вопреки ему".
       По словам прокурора А.А. Коршунова, основные подозрения в случае с убийством Маевского падали на поручика Черченко (адъютант коменданта Лобова), который "хорошо знал Маевского, так как принимал его после ареста в Челябинске. Кроме того, тот же Черченко арестовал Маевского утром 22 декабря после освобождения последнего большевиками и доставил его в комендантское управление.
       По показанию Черченко, он знал также и то, что Маевский был редактором газеты, возбуждавшей читателей против офицеров, и что во время мятежа некоторые офицеры... могли не считаться с приговором суда и расстрелять Маевского и Локтева как большевиков".
       Последняя группа взятых из тюрьмы лиц: Фомин, Брудерер, Марковский, Барсов, Саров, Локтев, Лиссау (все члены Учредительного собрания) и фон Мекк (Марк Николаевич, бывший офицер Дикой Туземной дивизии, якобы попавший в тюрьму по ошибке) была доставлена в помещение военно-полевого суда, когда суд уже закрыл заседание".

        Дальше случилось следующее: доставивший арестованных поручик Барташевский приказал вывести осуждённых из помещения суда, чтобы возвратить их в тюрьму. Арестованные, несмотря на запрет начальника конвоя, продолжали общаться между собой.
      "Поручик Барташевский, - следует из документа, - опасаясь, как бы арестованные не сговорились учинить побег, а также и ввиду малочисленности конвоя, решил привести в исполнение приговор суда, выведя арестованных на реку Иртыш... Причём при возникшей среди конвоируемых панике были расстреляны не только приговорённые к смертной казни, но и остальные арестованные".
      Этот эпизод наглядно характеризует боевой дух колчаковских военных, которые испугались безоружных людей, многие из которых при этом были пожилыми и при всем желании не могли противостоять им физически.
       В ходе дальнейшего следствия прокурору Омской судебной палаты А.А. Коршунову удалось выяснить, что, "по нормальному порядку производства дел в военно-полевом суде, по его окончании председатель суда должен был приказать конвою отвести осуждённых обратно в тюрьму. Из показаний же его делопроизводителя поручика Ведерникова можно заключить, что такого приказания председатель никому не давал".
       Стоит особо рассказать о процедуре самого военно-полевого суда. Коршунов указывает, что "в отношении суда над вышеупомянутыми шестью арестантами нужно отметить ещё следующее обстоятельство: в производстве военно-полевого суда, прежде всего, нет показаний суду; затем в том же производстве имеются акты дознания лишь об одном Маркове, относительно же других судимых с ним пяти человек в производстве суда нет никакого материала".
       Так что совершенно непонятно, в силу какого распоряжения суд приступил к слушанию дела, в чём именно обвинялись подсудимые и на чём основано это обвинение, которое записано в приговоре.

         Как пишет прокурор Коршунов, "по словам же Ведерникова, штаб-офицер для поручений при штабе начальника гарнизона подполковник Соколов сообщил ему, что он, Ведерников, назначен делопроизводителем военно-полевого суда, сказав: "Вам будут приводить арестованных, а вы их будете судить. Когда же Ведерников возразил, что нельзя судить без приказа о предании суду, то Соколов уже строго повторил: "Вам сказано, что Вам будут приводить арестованных для суда".
       Сам Колчак в своём приказе № 81, 22 декабря 1918 г. благодарил участников подавления выступления и объявлял об их награде и, между прочим, говорил: "Всех, принимавших участие в беспорядках или причастных к ним - предать военно-полевому суду..."

          Иными словами, Верховный правитель фактически санкционировал расправу над всеми неугодными белогвардейцам лицами. Эта директива позволяла насильно выгнанных большевиками из тюрьмы лиц считать причастными к беспорядкам, расправиться с ними и заодно прикрыться от дальнейшего преследования приказом самого Колчака.
        Кстати, белогвардейские источники указывают, что в те дни Колчак болел воспалением лёгких и был прикован к постели. Что не помешало ему отдать приказ о расстрелах.
        Позднее, в четыре часа утра в тюрьму прибыл капитан Рубцов (начальник унтер-офицерской школы) с командой в 30 человек и потребовал словесно выдачи арестантов Девятрова (известный тогда в России эсер, член Учредительного собрания) и Кириенко (крупный деятель меньшевиков, уральский областной комиссар, подчинявшийся Уральскому антисоветскому правительству). Своё требование Рубцов основывал на личном приказании Верховного правителя.

          В это время к тюрьме из военного контроля (контрразведка) под караулом прибыла партия арестованных в 44 человека. По распоряжению Рубцова эта партия была уведена. Он оставался в тюрьме до тех пор, пока ему не было доложено офицером, что "распоряжение его исполнено".
       Далее, по данным Коршунова, "арестанты Кириенко и Девятов были взяты начальником унтер-офицерской школы Рубцовым при следующих обстоятельствах: он приказал своим подчинённым - поручику Ядрышникову, подпоручику Кононову и прапорщику Бобыкину взять 30 солдат и идти в тюрьму, где они должны принять 44 большевика, членов "совдепа", задержанных накануне ночью, и расстрелять их.
        Следствием установлено, что упомянутые 44 члена большевистской организации были в ночь на 23 декабря посланы в тюрьму начальником военного контроля при Штабе Верховного главнокомандующего (ВГК) полковником Злобиным как лица, подлежащие военно-полевому суду (который опять-таки реально не состоялся).
        Посланы они были при пакете, заключавшем в себе препроводительную бумагу Военного контроля при Штабе ВГК (предназначавшегося начальнику тюрьмы). В ответ на это Рубцов, назвавшись начальником тюрьмы, принял пакет (то есть совершив преступление - фактический подлог).
        Через несколько времени после увода из тюрьмы 44 арестантов вместе с Кириенко и Девятовым, подчинённые Рубцову офицеры вернулись и доложили, что они исполнили его приказание".

          Нескоординированное восстание к концу 23 декабря 1918 года было подавлено. Особенно кровавые события произошли в районе Куломзино. Продержавшись под артиллерийским и пулемётным огнём почти день, вечером 23 декабря остатки повстанцев, вооружённых лёгким стрелковым оружием, попали в плен. Ещё раньше было подавлено восстание в самом Омске.
       Огромную роль в этом сыграли войска "союзников" - чехословаки и англичане. Так, британский полковник Джон Уорд, услышав стрельбу в городе, вывел свой батальон на улицу и лично взял под охрану резиденцию Колчака, не доверив это дело караулившим его сербам. Это во многом и вынудило колеблющихся солдат омского гарнизона воздержаться от выступления.
       Только по официальным данным тогда военно-полевые суды приговорили к смертной казни 170 человек, хотя, по словам британского полковника Уорда, жертв были "тысячи". Вот в такой обстановке и были "под шумок" убиты видные российские политики, самым известным из которых был эсер Нил Фомин.
       Верховный правитель Колчак понял подоплёку произошедшего: "...это был акт, направленный против меня, совершенный такими кругами, которые меня начали обвинять в том, что я вхожу в соглашение с социалистическими группами. Я считал, что это было сделано для дискредитирования моей власти перед иностранцами и перед теми кругами, которые мне незадолго до этого выражали поддержку и обещали помощь".

         Для расследования этой истории была создана специальная Чрезвычайная следственная комиссия во главе с сенатором А.К. Висковатым, членам которой удалось разыскать и допросить практически всех рядовых исполнителей. Однако реально они так и не смогли получить показания ни одного из высших командиров.
         Сам же Колчак отнёс неспособность гражданских юристов справиться с вооружёнными преступниками в погонах, к тому же наделённых властью, к недостаткам российской судебной системы. Однако никакого наказания для исполнителей бессудных расстрелов не последовало.
         Несмотря на то что все нити организации массовых убийств вели к командующему Сибирской армией П.П. Иванову-Ринову, о чём открыто говорили колчаковские министры юстиции С.С. Старынкевич и продовольствия И.И. Серебренников, тот отделался лишь переводом из Омска на пост командующего Приамурским военным округом.

          По их версии генерал Иванов-Ринов будучи недовольным появлением в Сибири Колчака, оттеснившего его на вторые роли, мог воспользоваться ситуацией для одновременного уничтожения неугодных ему лиц и очернения самого адмирала.
       Как бы там ни было, Колчак недолго держал его в опале, и уже через полгода, в мае 1919 года, Иванов-Ринов снова появился в Омске, где позднее приступил к ответственной работе - подготовке контрнаступления против красных войск и формированию Сибирского казачьего корпуса.
        Впоследствии во время январских допросов Колчака Следственной комиссией Политцентра адмирал снял с себя ответственность за произошедшее, сославшись на "незнание". Но когда ему задали вопрос об исполнителях убийств (Барташевский, Рубцов и Черченко), Колчак был вынужден признать, что производивший следствие полковник Кузнецов докладывал ему о том, что они действовали от его имени.

           Как бы там ни было, никакой ответственности за столь вопиющее превышение полномочий они не понесли. Например, Рубцов длительное время продолжал оставаться в должности начальника Омской унтер-офицерской школы и расстреливать неугодных и опасных колчаковскому режиму лиц. Среди них в марте - апреле 1919 года оказались и организаторы декабрьского восстания в Омске А.Е. Нейбут, А.А. Масленников и П.А. Вавилов.
         Впрочем, практически всех офицеров, имевших отношение к омским казням, постигла расплата. Одним из первых поплатился генерал-майор В.В. Бржезовский: в сентябре 1919 г. он был убит в Семипалатинске взбунтовавшимися солдатами.

          7 февраля 1920-го был расстрелян Колчак. А генерал Иванов-Ринов спустя 10 лет после омских событий вернулся из эмиграции в СССР, а затем, по некоторым данным, сам попал под репрессии.
         Расправа над членами Учредительного собрания (то есть легитимного выборного органа, который в начале 1918 года должен был определить дальнейшее будущее страны) с точки зрения самих "союзников" сделала почти невозможным дальнейшее политическое признание ими колчаковского правительства.
         В их представлении Колчак оказался по локоть замаранным кровью парламентариев и не мог уже претендовать на роль объединителя сил, которые бы пользовались авторитетом, уважением и доверием "союзников". Именно после этого между Белым движением и "союзниками" и окончательно прошёл тот жёсткий "водораздел", на который впоследствии жаловались как на "предательство" сами белогвардейцы и историки Белого движения.

спасибо