Эти воспоминания, как рассказал мне историк Сергиенко Анатолий Михайлович, вручая стопку отпечатанных зеленоватых листов, он получил от комиссара, когда тот находился на больничной койке. Комиссар уже знал, что дни его сочтены. Торопился успеть рассказать долгожданному гостю о былом. Раздобыли пишущую машинку. Жена больного выполняла работу машинистки. Комиссар успел, а через несколько дней приказал всем долго жить.
У Сергенко есть привычка сопровождать документы короткими записями от руки. Листок, прикрепленный «советской» скрепкой к стопке листов, гласил:
« Шофер: Вернулся с войны с плащом на руке. Чемодан с бельем уехал на машине – забыл. Принципиально честный…». Что сказать? Весьма емкая характеристика на этого человека…
Я же привожу выдержки из этих воспоминаний.
Первые дни, война.
Вечером того же 22 июня наша дивизия получила задание бомбардировать вражеские войска, расположенные в г. Люблин /Польша/, Управление дивизии возвратилось на постоянное место базирования.
23 июня в 2.30 состоялся первый боевой полет небольшой группы самолетов нашей дивизии в район г. Люблин. Экипажи и самолеты были выделены 51-м авиаполком /командир полка полковник Д.П.Юханов, заместитель командира по политической части батальонный комиссар И.Жданов/. В составе группы были опытные летчики-политработники эскадрилий старшие политруки Бодунов и Канунников.
Весь день прошел в ожидании возвращения группы. В столовой были развешаны плакаты, приветствующие боевые экипажи с успешным выполнением задания. На столах стояли вазы с цветами, принесенными женами начальствующего состава. Работники столовой, вкладывая всю душу в свое мастерство, готовились вкусно и сытно накормить возвратившихся с поля боя. Но в этот день ни один экипаж не возвратился. Лишь поздно ночью стали поступать телеграммы командиров экипажей: "Сел вынужденно, экипаж невредим". Ожидавшие у штаба инженеры, техники, мотористы и семьи улетевших, узнав о телеграммах, вздохнули с облегчением: живи!
На следующий день все самолеты возвратились. Командиры экипажей доложили о выполнении задания. Виденные ими взрывы и пожары свидетельствовали о попадании бомб в центральную часть города и район ж-д станций, где стояли эшелоны войск с артиллерией и танками. По их мнению, налет оказался неожиданным; вражеские самолеты-истребители не появлялись, зенитная артиллерия почти бездействовала.
Анализ причин вынужденных посадок показал, что не все экипажи были хорошо подготовлены в штурманским отношении: некоторые, возвращаясь от цели, потеряли ориентировку. Отдельные летчики допустили перерасход горючего из-за нарушения режима полета. Им пришлось садиться на чужих аэродромах: не хватало бензина. Командир дивизии сделал вывод о необходимости более тщательной подготовки экипажей к каждому боевому полету. Силами штаба и Отдела политической пропаганды были ознакомлены с итогами боевого полета и остальные полки дивизии. В многотиражной газете были опубликованы статьи, в которых, не раскрывая цели и характера полета, указывалось на отдельные ошибки летчиков и штурманов, давались подробные советы как их избежать.
В тот же день 24 июня приказом по Авиакорпусу 51-й и 325-й авиаполки были выведены из состава нашей дивизии. Дивизия осталась с двумя молодыми полками: 220-й /командир полка майор Базиленко, заместитель командира по политической части старший батальонный комиссар Сергей Федоров/ и 221-й / командир полка майор Твердохлебов, заместитель командира по политической части батальонный комиссар Яков Самохин/.
Теперь вся боевая работа дивизии ложилась на эти полки. Было необходимо срочно помочь командирам и политработникам этих полков в ее организации. Для этой цели по решению командира дивизии были созданы группы из работников штаба и Отдела политпропаганды. Одну из них было поручено возглавить мне, другую - начальнику штаба. Группы работали по единому плану. Наряду с другими специальными вопросами планом предусматривалась проверка состояния революционной бдительности /скрытое управление подразделениями, пользование кодом при телефонных разговорах и телеграфной переписке, охрана самолетов, складов, штаба, борьба с провокационными слухами и т.д./. В план также входило ознакомление личного состава с положением на фронтах, оказание помощи политработникам, секретарям партийных и комсомольских организаций в расстановке партийно-комсомольских сил. Этот последний пункт нашего плана приобретал особое значение.
Война предъявила высокие требования каждому советскому человеку. А воинам частей авиации тем более. Здесь нет мелочей. Любая оплошность в подготовке материальной части к полету может привести к срыву выполнения боевого задания, гибели самолета и экипажа. Малейшая небрежность в выполнении функциональных обязанностей в полете, допущенная любым членом экипажа, может привести к тем же результатам. Именно поэтому была необходимость так расставить коммунистов и комсомольцев в части, чтобы все без исключения участки были обеспечены постоянным партийным влиянием.
Проверкой были вскрыты существенные недостатки в состоянии бдительности. Выводы групп и практические предложения были оформлены приказом по дивизии.
Работа в частях помогла увидеть, что и в самом управлении дивизии не все обстоит благополучно. Вот что тогда мной было записано в дневнике: "Штаб нашей дивизии тоже нуждается в улучшении работы: скрытое управление частями в штабе не отработано, запросы о секретных данных и передача приказаний часто ведутся по телефону открыто, без применения установленного кода. Все это служит плохим примером для штабов частей и ведет к разглашению военной тайны". По нашему предложению командир дивизии провел совещание работников управления и строго предупредил об ответственности тех, кто допускает беспечность и нарушает требования секретности.
На 26 июня дивизии была поставлена задача бомбардировать скопление вражеских войск в районе городов Хрубешув, Замосць и Томашув-Любельоки /Польша/. Оба наши полка выделили для этой цели 33 экипажа, большинство которых состояло из молодых лётчиков и штурманов, только что введенных в строй. Контроль за их подготовкой к предстоящему полету проводили командир дивизии полковник Буянский и его заместитель по летной части подполковник Абрамычев. Последний полетел на боевое задание сам, возглавив первую группу самолетов. Им же в тот день была привезена первая пробоина в самолете, сделанная осколком вражеского снаряда.
На свои аэродромы, выполнив задание, возвратились только семь экипажей. От тринадцати экипажей в тот же день были получены телеграммы: "Задание выполнено. Сел вынужденно. Экипаж цел". Как потом оказалось основной причиной вынужденных посадок явилась неисправность материальной части /самолет, мотор/ из-за повреждений огнем зенитной артиллерии противника, от остальных тринадцати экипажей в этот день никаких сообщений не поступало. Лишь в последующие двое суток возвратились все, кроме одного, экипажа капитана Назарова, самолет которого был сбит. Экипаж Назарова покинул горящий самолет на парашютах и с большими трудностями в течении 4-х дней добирался до расположения своего полка.
26 июня в дневнике мной записано: "Встреча прилетевших с задания превратилась в яркую демонстрацию советского патриотизма. Все, кто был на аэродроме, бежали к самолету, пожимали руки прилетевшим с поля боя, обнимали, засыпали вопросами, лазали под самолеты, старательно подсчитывая пробоины. Все это создает атмосферу благоприятную для дальнейшей боевой работы. Но это может привести и к неприятностям. Бесконтрольной пребывание посторонних людей у самолетов не безопасно. Высказывание живых впечатлений от виденного с воздуха на нашей территории не всегда может быть продуманным. И невольно может стать источником кривотолков. По-моему предложению командир дивизии издал приказ:
1/ к самолету, возвратившемуся с боевого задания, подходит только технический состав этого самолета;
2/ толпами на аэродроме не собираться, т.к. это демаскирует аэродром и опасно в случае налета вражеской авиации;
3/ возвратившиеся с задания докладывают об обстановке на фронте только командованию полка или дивизии;
4/ всем экипажам, летающим на боевые задания, категорически запрещается в личных беседах рассказывать о расположении и передвижении наших войск, о всем том, что может вызвать различные кривотолки".
На следующий день 27 июня летало 6 самолетов 221-го полка бомбардировать танковую колонну в районе Вильно-Ошмяны. Вражеские истребители стаей налетели на наших бомбардировщиков, ведомых заместителем командира полка по летной части майоров Рожанец. Однако задание было выполнено. При этом, стрелок-радист флагманского корабля сержант Саврухин сбил первый самолет Ме-109. Майор Рожанец, раненный в правую ногу, на изрешеченном самолете, с кровоточащей раной, в течении более одного часа вел машину, не получив первой помощи. Только после прекращения атак истребителей штурман капитан Дегтяренко перевязал ему ногу. Долетев до своего аэродрома, майор Рожанец благополучно посадил самолет, у которого оказалось прострелена покрышка, и выключив моторы, потерял сознание. Его на руках вынесли из кабины самолета. В ноге майора застрял осколок снаряда пушки истребителей. После оказания первой медицинской помощи раненые майор Рожанец и сержант Саврухин были направлены в госпиталь. Оба героя были представлены к правительственным наградам.
Разбор этого полета командиром полка майоров Твердохлебовым привел к трем весьма важным выводам. Первый вывод об опасности стрельбы из пулемета в воздухе длинными очередями. Стрелок-радист сержант Ерофеев после одной такой стрельбы оказался безоружным: пулемет отказал, и это едва не привело к роковым последствиям. Вывод второй говорил о значении сохранения боевого порядка группой бомбардировщиков, повергшихся нападению истребителей. Наша шестерка, сумев сохранить боевой порядок на всем протяжении полета, своим мощным огнем отразила все атаки истребителей, выполнила задачу и, почти невредимой, возвратилась на свой аэродром. Третий вывод касался конструктивного недостатка самолета ИЛ-4, которыми была вооружена наша дивизия. У этого самолета оказалась совершенно беззащитной от вражеских истребителей нижняя часть хвостового оперения. По мнению летчиков, была необходима еще одна огневая точка для защиты задней полусферы бомбардировщика снизу.
Все эти выводы легли в основу приказа по дивизии, подводившего итоги боевой работы за день, и стали предметом обсуждения всех экипажей в нашем соединении. Инженерно-технический состав дивизии и полков немедленно откликнулся на предложение летчиков. Своими силами, работая почти без отдыха; техники, мотористы и мастера по вооружению под руководством инженеров, за короткий срок установили требуемую огневую точку на всех самолетах. В хвостовой части фюзеляжа было сделано место для размещения воздушного стрелка с пулеметом. Эта огневая точка значительно усилила обороноспособность экипажа. В штатных расписаниях наших полков должности "воздушный стрелок" еще не имелось, но в добровольцах на полеты в этой роли недостатка не было. Летали в качестве "воздушных стрелков" не только красноармейцы и сержанты службы вооружения, но и начсостав разных специальностей, умевший отлично стрелять из пулемета. По нашим докладам по команде и в высшие военные инстанции вскоре были внесены необходимые дополнения в штатные расписания дальнебомбардировочных авиационных полков, а опыт 221-го авиаполка стал достоянием всех частей Авиакорпуса.
Дивизионная газета посвятила целую полосу полету боевой шестерки, описала стойкость и мужество ее экипажей и особенно славных сынов Родины коммуниста майора Роженец и комсомольца сержанта Саврухина при выполнении ими воинского долга. Командиры и политработники широко использовали эти материалы в идейно-воспитательной работе.
Отсутствие навыков в работе в условиях войны во многом давало себя знать. Вынужденное вождение автомашин без освещения ночью с первых же дней резко снизило темп перевозок грузов и значительно повысило аварийность автотранспорта. Переключение служб обеспечивающих боевые полеты, на круглосуточную работу без увеличения штата работников, сильно утомляло личный состав и отрицательно сказывалось на качестве работы.
Руководящий состав дивизии и частей не мог продолжительное время войти в разумный режим труда, нередко сутками работал без отдыха и сна, что выматывало силы и снижало его работоспособность. Все это не проходило без последствий. За первую неделю войны по причине снижения организованности и качества работы нами было потеряно три бомбардировщика на своих аэродромах: сгорели при отказе моторов на взлете. Об одном таком чрезвычайном происшествии я в своем дневнике писал:
"29 июня. Трагически погибли три человека во главе с командиром экипажа Зелаевым, сгорела два самолета. Причина: остановка левого мотора на взлете. Самолет повело влево, врезался в другой самолет, стоявший на стоянке. Зулаев мог бы спастись, если бы не задержался у горящего самолета, чтобы помочь вылезти воздушному стрелку. Зулаев, которому только 23 июня был вручен мной партийный билет, как принятому в члены ВКП(б), рвался в боевой полет. Он буквально со слезами просил 27 июня разрешить ему, молодому коммунисту-летчику слетать в составе шестерки. Но так, как исправных самолетов едва хватало для летчиков-"стариков", ему было отказано. Сегодня он погиб на боевом посту. Движимый благородным чувством товарищества, он не захотел спасать только свою жизнь. Он пытался вытащить из горящего самолета воздушного стрелка, но взрыв бомб оборвал жизнь молодого патриота нашей Родины".
30 июня группа самолетов 220-го авиационного полка бомбила скопление танков в районе Ошмяны. Отражая атаки истребителей, ею сбито 3 самолета типа Ме-109. Сама группа возвратилась на свой аэродром без потерь, но самолеты имели десятки пулевых пробоин. Особенно пострадал самолет старшего лейтенанта Шевцова. Приборная доска была разбита, покрышка правого колеса измочалена. У самого летчика Шевцова лицо, исцарапанное осколками разбитого стекла, кровоточило. Только величайшая выдержка и железная воля этого мужественного человека позволили ему при посадке сохранить самолет и всех членов экипажа невредимыми.
С первых же дней войны в семьях летчиков и штурманов нарастала тревога за жизнь своих мужей и братьев. В день, когда из 33-х экипажей возвратились на свои аэродромы только 7, жены и матери не возвратившихся осаждали штабы полков вопросами о судьбе их родных, целую ночь находились на аэродромах. В 221-м авиационном полку жены и дети приходили на аэродром, с рыданиями провожали в боевой полет своих мужей и отцов, создавая гнетущую атмосферу. Во всем этом мы увидели всю глубину ошибок в нашей довоенной работе с семьями: мы их не готовили к жертвам. Теперь пожинали плоды своего упущения.
Посоветовавшись с политработниками и командирами дивизии, я поехал к первому секретарю Обкома партии П.И.Доронину, рассказал ему о всех наших делах и попросил его помочь нам в эвакуации семей.
Он тут же по телефону связался с железнодорожными начальниками, и мы были обеспечены двумя эшелонами. В течение двух дней нам удалось собрать и вывезти все семьи из района аэродромов. Для сопровождения эшелона нами были выделены несколько человек, в обязанность которых вменили помочь семьям: едущим восточнее Волги, в посадке на поезда. Основная масса семей ехала к родным в район Сталинграда, Энгельса и Красного Куга. Личный состав эвакуацию семей встретил одобрением.
3 июля 1941 года И.В.Сталин выступил по радио с известной речью, в которой, наряду с другими задачами, указал на необходимость добиться того, чтобы в наших рядах не было места нытикам и трусам, паникерам и дезорганизаторам. Кое-кому из моих сослуживцев показалось, что спешная эвакуация семей и есть проявление паникерства с моей стороны, о чем было написано в Военный Совет Орловского военного округа. 6 июля я был вызван в г. Орел на заседание Военного совета. Односторонняя информация сделали свое дело. Моя судьба почти была предрешена. И лишь после того, как мною были доложены все обстоятельства, толкнувшие на эвакуацию, главное обвинение - паникерство - отпало, осталось лишь обвинение в самоуправстве: не спросил разрешения у Военного совета округа. Разбирательство закончилось мирно. Я получил указание впредь не допускать подобной "самостийности".
16 июля 1941 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР были реорганизованы Управления и отделы политической пропаганды в политические управления и политические отделы РККА, а также был введен институт Военных комиссаров. Эти мероприятия преследовали цель: усилить партийно-политическую работу, укрепить влияние партии в Вооруженных Силах, повысить ответственность политработников за состояние части, соединения. В Положении о военных комиссарах, утвержденном Президиумом Верховного Совета СССР, говорилось: "Военный комиссар является представителем партии и правительства в Красной Армии и наряду с командиром несет полную ответственность за выполнение войсковой частью боевой задачи, за ее стойкость в бою и непоколебимую готовность драться до последней капли крови с врагом нашей Родины и с честью отстаивать каждую пядь советской земли".
Этот Указ был воспринят личным составом и командирами всех степеней нашей дивизии, как проявление партией и правительством заботы о повышении боеспособности Вооруженных Сил.
Война усложнила работу командиров. Они нуждались в помощи со стороны политработников не только в области политической работы, но и в области военной. Возложение на военных комиссаров равной с командиром ответственности за выполнение частью боевой задачи, за ее стойкость и бою, обеспечивало эту помощь.
Вскоре все политработники нашей дивизии, в том числе и я, занимающие должности заместителей командиров по политической части, получили приказ о назначении на соответственные должности военных комиссаров. Следует ли говорить о том, ни каким могучим моральным стимулом в дальнейшей работе каждого из нас явилось оказанное нам доверие этим назначение.
Имея количественное превосходство в самолетах, фашистские командование значительно усилило прикрытие своих войск в воздуха. Нашим бомбардировщикам становилось все труднее выполнять задачи. Стали расти боевые потери, особенно самолетов.
Большинству экипажей удавалось спастись на парашютах и возвратиться в свои части, преодолевая, в пути невероятные трудности. Им нередко приходилось пробираться через территории, оккупированные врагом. Они своими глазами видели результаты фашистских зверств, что еще более укрепляло в них ненависть к врагу. Но прибыв в свою часть за неимением самолетов, они оказывались, как тогда говорили "безлошадными". Уже к началу августа 1941 года в нашей дивизии более двух третей летчиков и штурманов составляли "безлошадные". 15 августа 48-я дальнебомбардировочная авиационная дивизия перестала существовать. Она была расформирована. Ее летный и руководящий состав, кроме командира дивизии и меня, был направлен в резерв, где ему был предоставлен кратковременный отдых, а затем направлен на новые формирования. К сожалению, мне так ни с кем не удалось встретиться ни во время войны, ни после. Вскоре командир дивизии отбыл к новому месту службы, я остался в ожидании указаний.
Продолжение следует.
2024
Подробнее
Возврат
Подробнее
Возврат
Подробнее
БОИ ЗА БАСТОНЬ ГЛАЗАМИ НЕМЦЕВ
Подробнее
За что командир советской подлодки "Щ-408" получил орден Британской империи
Подробнее
За что командир советской подлодки "Щ-408" получил орден Британской империи
Подробнее
Германо-советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией
Подробнее
Германо-советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией
Подробнее
О пророчествах весны 1941-го.
Подробнее
Подборка
Подробнее