Письма о войне: Первый бой

За импровизированным столом сидели командир роты, замполит и заместитель командира роты по технической части.

— А, Матвей! Заходи. — Это командир роты Талай. — Что на позициях? Схему огня принес? – У ротного была привычка засыпать взводных вопросами в любое время дня и ночи. Рота считалась в отряде лучшей, что давало возможность Талаю немножко свысока разговаривать с подчиненными офицерами.
— Да все в порядке. Схему практически окончил, к вечеру принесу.

 

— А что, Матвей, ты личный состав поздравил? — Коренастый и черненький Толик еще с училища был прозван Матвеем. Это замполит роты Бато. Уроженец Якутии. Всегда уравновешенный и мудрый. – Я старшине сказал, пару банок сгущенки, вечером тебе подкинет.

Серега Литвинов, заместитель командира роты по технической части, молча возился с серым ящиком. Такой обыкновенный ящик в Союзе был в каждой канцелярии. Есть! Серега как-то особенно крякнул и открыл ящик! В ящике завернутые в газету, как снаряды в укупорке, лежали четыре бутылки рома. Рома того, еще союзного, довоенного. – Серега! Откуда! Три голоса с одним и тем же вопросом. Спокойно, с достоинством.

— Товарищи офицеры, техзамыкание на высоте. Пока в Кирках вы песни пели, я обследовал вблизи все магазины. В одном из них я и нашел это богатство. Старый магазинщик уговорил купить. Водку, говорит, наши еще покупают, а это ни в какую. Что бы вы, летчики, не нашли, я спрятал ром в ротную документацию, до прибытия, как я полагал, вы ею не будете пользоваться. Так что с праздником!
— Серега, ты гений! Дежурный! Циркулярно. Командирам групп к командиру роты! Быстро.

Через десять минут старшие лейтенанты Усенов Миша и Алик Агзамов были на командном пункте роты. Расчеты произвели! Схемы составили! Докладывают, а сами косятся на стол, где поблескивает красными разводами ром.
— Ну, товарищи офицеры, пять капель за праздник, и на позиции. — Командир роты разлил ром. — Ну что, первый праздник на земле афганской. Будем здоровы!

Ром огненной струйкой побежал по горлу. Матвеев вспомнил, что такой же ром они пили с братом этим летом в одном из ресторанов Киева. Прошло три месяца, и вот Афган. Закрыл глаза, стало уютно и тепло.
Алик Агзамов подал гитару. Толик, подстроив гитару, начал петь любимую песню офицеров роты «Москва златоглавая».

— Товарищ старший лейтенант! — Это дежурный командиру роты. — Семнадцатый вызывает на связь.
— Я Десятый, на приеме.
— Десятый, наблюдаю перемещение группы женщин и детей на окраине города.
— Товарищи офицеры, с праздником вас! Прошу всех вернуться на позиции.
Командиры групп поднялись и двинулись к своим группам. Группа Матвеева находилась за взлетной полосой, занимая оборону на трех БМП. В отсутствие командира на позиции старшим оставался старший сержант Муханов. Матвеев уже был на полпути к позициям, когда красноватый и горюче-горький взрыв взорвал тишину. Посреди взлетно-посадочной полосы медленно оседал столб пыли. Радиостанция, мирно болтавшаяся на боку, ожила.
— Восьмидесятый! – позывной комбата, — Я Тридцатый! — третья рота. Обстрелян из миномета!
Эфир накалялся с каждой минутой. Каждый старался доложить, что у него происходит, надеясь, что с этим докладом произойдет чудо и непонятная стрельба утихнет. Матвей прыжками понесся к своей машине. Боковым зрением он отметил, что взвод занял выкопанные траншеи, но огня не открывали, ждали команды. На командирском месте сидел Муханов.

Матвеев быстро надел шлемофон.

— Я Семнадцатый! К бою!
Командиры отделений продублировали команду. Поворачивая прибор наблюдения, Матвеев пытался увидеть, что происходит на подступах к позиции. В эфире прозвучало:
– Я Восьмидесятый! Всем стой. Прекратить огонь! Осмотреться! – Матвеев, поворачивая прибор, заметил непонятные тени. Присмотрелся — «духи»!
— Слава, — это наводчик-оператор, — в направлении четвертого. «Духи»! Из пулемета – уничтожить!

Башня пошла вправо, остановилась и, дергаясь, стала поливать четвертый ориентир огнем из пулемета. Тени заметались по полю. Впереди машины взметнулся шлейф дыма, огня. Через люк в машину вполз едкий дым.
— С гранатомета, гады! Внимание! Я Семнадцатый. Над четвертым. Осколочным. Огонь!

Три машины коротко рявкнули, и только трассеры выстрелов показали куда.
— Аллах акбар! — Значит, верно. — Я Семнадцатый. Ориентир четыре! Расход три! Огонь!
Спокойствие, Матвей. Спокойствие.
— Я Тридцать третий, наблюдаю движение вдоль полосы взлета.
— Семнадцатый! Я Восьмидесятый! Противник с тыла! Уничтожить!
— Внимание! Я Семнадцатый! За мной марш!

БМП Матвеева дернулась, задом вышла из капонира. Одновременно с ней вышли еще две машины. Маленькая колонна, неслышимая в грохоте боя, а батальон вел бой, рванула к взлетно-посадочной полосе. «Духи» обнаружили себя вспышками огня.

– Я Семнадцатый, противник вдоль полосы взлета! Уничтожить!
Борта БПМ осветились огнем. Десантники приступили к уничтожению противника. Артиллерийская батарея рявкнула, и в небе повис огненный шар, как прожектор, освещающий местность. В это время машина Матвеева дернулась и как-то неправильно, скорее даже недопустимо, дала крен, наскочила на камни и заглохла.

— Серик, в чем дело! Серик?
Механик-водитель молчал. Матвеев выскочил из люка и нагнулся над механиком-водителем. Серик Иманжанов, механик-водитель командира взвода, головой лежал на штурвале. С виска стекала кровь.
– Слава, ко мне!

Наводчик-оператор выскочил из люка и стал на ребристый лист. – Помоги!
Вдвоем они вытянули тяжелое тело Серика, передали его в десант. Матвеев сам сел за штурвал.
— Внимание! Я Семнадцатый! Отходим на свои позиции!
— Семнадцатый, я Восьмидесятый! Что там у тебя?
Что сказать, Матвеев не знал. Это уже потом он научится словам. У меня «трехсотый»! У меня «двухсотый»! А сейчас он и его взвод преступили черту. Сегодня была война. Она для лейтенанта Матвеева и его взвода началась внезапно, в праздник. Она навсегда разделила их жизнь на до и после.
— Я Семнадцатый. Всем! Стой! Врача на позицию!