Без названия. Из серии воспоминаний..

"И вдруг — взрыв! «Максим» — кверху колесами!"

Из воспоминаний бывшего сапера 145-го отдельного автоинженерного батальона Ивана Матвеевича Шведова

— Вислу мы форсировали и начали расширять плацдарм. В то время я был уже помощником командира автоматного взвода. Звание — сержант. 
После небольшой артподготовки рота пошла в атаку. Немцы, видимо, знали, что мы будем атаковать, и, чтобы не попасть под огонь нашей артиллерии, первую линию траншей и окопов оставили без боя. Отошли во вторую линию. Там у них была более выгодная позиция. Возвышенность. И с нее-то они простреливали перед собой по фронту буквально все. 
Заняли мы немецкую траншею. 

А нашего командира взвода, лейтенанта, во время атаки ранило в обе руки. И командование взводом пришлось принять на себя мне. 
Подморозило. А когда бежали в цепи и стреляли по отступающим немцам, я вгорячах рукавицы где-то бросил. И теперь руки стали замерзать. 
Занял позицию на правом фланге взвода. Справа от меня — соседний взвод. Поднялись, пошли. Впереди — второй эшелон немецких траншей. Они долго не стреляли. Подпускали на верный выстрел. И вот ударили. И цепи наши сразу положили. Наш взвод оказался ближе других к немецким траншеям. Ротная цепь вначале шла ровно, а потом сломалась клином. Как журавли мы на них летели… 
Я вначале подумал, что мои автоматчики просто не выдержали и залегли. Немцы стреляли из пулеметов. Стреляли почти беспрерывно. Пулемет есть пулемет. Залег и я. Не бежать же в атаку одному, хоть я и исполняю обязанности командира взвода. Но вскоре я понял: взвод-то мой почти целиком расстрелян и я тут, перед немецкой траншеей, остался один! Лежу. Наблюдаю. Сердце мое колотится. Стрельбу они немного ослабили. Задвигались. Закричали. Это уже верный знак: к контратаке готовятся. Гляжу, и правда поднимаются. Прикинул: шагов сто до них. Что ж, думаю, никто из моих ребят не стреляет? Ведь кто-то же есть живой! А немцы идут. Тогда я приподнялся и с колена, прицельно дал несколько очередей. Посмотрел направо: соседний взвод тоже без лейтенанта и тоже уже отступает — бегут ребята что есть мочи! Только шинели заворачиваются! Пули вокруг меня — цив-цив! Я опять залег. Лег за труп своего товарища. А немцы опять встали и идут. Я снова вскочил, выпустил последние патроны и рванул к своим. 
Бегу. По мне стреляют. Но стреляют уже другие. А эти, которые на меня шли, больше уже не вставали. Видимо, я их срезал последней очередью. 
Прибежали мы, кто остался живой. Ротный нас встретил, говорит мне: «Молодец! Достоин высокой награды!» 
Вот, думаю, за удачные атаки не награждали, а тут… 
Ко мне ребята стали собираться, остатки взвода. У одного глаз выбит, висит, и он его в ладони придерживает. А другой, из недавнего пополнения: «Меня, товарищ сержант, в руку вроде ранило». И вертит своей перебитой рукой туда-сюда. В горячке. Я и сам еще плохо соображал. 
На нейтральной полосе вскоре все утихло. Немцы больше не контратаковали. Из взвода нашего больше никто не вернулся. Стало вечереть. 

— 1 декабря 1944 года, после второго ранения, я попал на курсы младших лейтенантов. Три месяца ускоренной учебы. Нам прилепили по одной звездочке — и на фронт. Назначение я получил в 1297-й стрелковый полк 160-й дивизии. 
Бои уже шли в Польше. Мы шли на Данциг. Там мы окружили довольно большую группировку немцев. Но окружили их с суши, а с моря — нет. И они продолжали сражаться. Наша дивизия ударила в центр группировки с целью расчленить ее. Впереди перед нами лежал город Сопот. Там я впервые в жизни увидел море. 
Но до моря было вот какое дело… 
Местность под Сопотом лесистая. Артиллерию применить было нельзя. Мы с немцами сошлись так близко, что стрелять артиллеристы не решались, чтобы не перебить своих. Мой взвод был правофланговым в батальоне. Взводу придали расчет станкового пулемета. Справа шел другой батальон. Вот стык наших батальонов и должен был прикрывать этот пулемет. 
Шли лесом. Впереди — овраг. И вдруг из-за оврага немцы открыли сильный огонь из пулеметов и автоматов. Мы сразу залегли. Моя позиция оказалась как раз перед оврагом. Спуск в овраг пологий. Я приказал пулеметчикам, чтобы контролировали перед собой по фронту противоположную сторону оврага и не пускали немцев сюда, если те вздумают контратаковать. 
Расставил я свой взвод, жду. А слева от меня, смотрю, другие взводы нашей роты поднялись и, отстреливаясь, начали отходить. Я встал за деревом. Бегут пулеметчики соседнего взвода. «Куда? — кричу им. — Быстро ко мне! Устанавливайте пулемет и бейте вдоль оврага!» Те послушались. Быстро развернули «максим» и начали стрелять. 
А немцы уже полезли в лощину. Но мы их остановили. Когда согласованно лупят два пулемета с флангов, трудно преодолеть их огонь. 
Лежим. Одну атаку отбили, ждем новой. Пулеметчики соседнего взвода рядом со мной. Второй номер заправил новую ленту. И вдруг — взрыв! «Максим» — кверху колесами! Первый номер отбросило. Живой он остался или его тогда убило, я так и не узнал. Второй номер невредимый. А у меня от близкого взрыва такой шум в голове, что я и соображать-то стал плохо. 
Оказывается, немец подполз к нашей позиции и выстрелил из фаустпатрона. Но счастье наше, немного промахнулся. Граната ударила в дерево и разорвалась поодаль. Я — к пулеметчику. Перевернули мы пулемет, поправили ленту. Я лег за гашетку. Немцы уже поперли. И начал я стрелять. Стреляли мы по ним почти в упор. И опять отбились. 
Я лежу и думаю: что ж это за части нас контратакуют так ожесточенно? Совсем с потерями не считаются, напролом идут. Неподалеку, на краю оврага, лежит офицер. Не добежал до нас совсем немного. Я подполз к нему. На фуражке череп с костями. Так это же СС! Я снял с убитого часы. Хорошие, швейцарские часы. Долго потом, уже после войны, носил их. 
Погодя приходит связной из соседнего взвода: «А вы здесь?!» — и смотрит на нас и на трупы немцев удивленными глазами. «Мы-то здесь, а вот вы где?» — «А мы, товарищ лейтенант, за лесом», — как ни в чем не бывало отвечает он. Мы с пулеметчиком даже засмеялись. 
Собрались мы все. Командир роты пришел. Перешли овраг. Немцы оттуда ушли в Сопот. Теперь предстояло атаковать Сопот. Там меня и ранило. 

— А ранило меня вот как. 
Ворвались мы в Сопот. Отбили у немцев костел. Костел брали мы, мой взвод. Дальше пошли. От дома к дому. В одном месте спустились в подвал. В подвале много народу. Поляки. Когда мы вошли, поляки сразу протянули нам навстречу руки. Что такое? В руках, смотрим, часы и разная ерунда. Э-э, да нам, говорим, этого ничего не надо! Кое-как объяснили им, что мы не мародерничаем, а немцев ищем. Воюем. Тогда они сказали, что немцев в подвале нет. 
Вышли мы из подвала. Пошли дальше. Слева по улице стоит наш подбитый танк, «тридцатьчетверка». Башня у нее вывернута, и ствол пушки уперся прямо в мостовую. Видимо, внутри был сильный взрыв. Под танком лежит танкист. Увидел меня, позвал: «Браток, пристрели». Это он мне такое говорит. Я ему: «Да что ты? Мы тебя сейчас вытащим. В тыл отправим». — «Меня уже никто не вытащит и не спасет. Пристрели. Прошу тебя. Сил моих больше нет. Вон, посмотри, на той стороне улицы сколько наших лежит. Пытались меня вытащить. И экипаж мой весь там». Я посмотрел через улицу — правда, лежат трупы наших бойцов и несколько танкистов. Я ему опять: «Потерпи, дружище. Поверь, уж я-то тебя вытащу». И так мне захотелось вытащить, спасти этого танкиста! Что ж, думаю, придумать? 
Смотрю, идет двуколка. Колеса у телеги широкие. В телеге двое гражданских. Подъехали к танку, развернули двуколку. Подняли мы танкиста и положили в повозку. А ноги у него болтаются, перебиты. И пока мы грузили танкиста, ни один немец с той стороны не сделал ни одного выстрела. Дома напротив, откуда только что велся сильный огонь, как будто вымерли. И снайперы там сидели, и пулеметчики. А вот ни один не выстрелил. 
Двуколка с двумя гражданскими и раненым танкистом уехала. И тут снова загремело. 
Пошли мы дальше. Идем. И вдруг я стал валиться. И повалился на мостовую. Что это, думаю, со мной? Зачем это я повалился? Схватился за грудь. Потому что почувствовал, что вроде как воздуха не хватает… И встать уже не могу. 
Мы ж там, между домов и в переулках, из-за угла друг в друга стреляли. Почти в упор. Так что просмотрел я своего противника. Офицер. Выскочил из-за угла и выстрелил из пистолета. Опередил меня. Это потом мне ребята рассказали. 
Бойцы мои меня подхватили. «Командир, что с тобой? Командир, ты ранен?» Я хочу им что-то сказать, а у меня кровь изо рта. Хлюпает в горле, печенками выходит. Все, думаю, вот меня и убило… Видел я, как после таких ранений умирали. 
А солдаты у меня во взводе были ребята бывалые. Некоторые из-под Вязьмы шли, в сорок втором в окружении там побывали. Может, слышали что про 33-ю армию да про ее командующего, генерала Ефремова? Так вот наша 160-я стрелковая дивизия вместе с Ефремовым и погибала тогда под Вязьмой. А я в нее пришел уже позже. Так вот ребята гимнастерку на груди разорвали, бинтами рану перемотали, чтобы кровью не изошел. Понесли в тыл. Они-то меня и спасли. 
Это было 2 мая 1945 года. Третье ранение. Слепое пулевое. Пуля до сих пор сидит в легком. Доктора говорят: трогать, мол, не надо, она там вроде как обросла и прижилась. И правда не беспокоит.

Леонид Николаевич. Из воспоминаний:

"О начале войны узнал 22 июня 1941 года от односельчанина, у него был детекторный радиоприёмник.
В армию я был призван Верейским райвоенкоматом 20 сентября 1941 года и направлен в город Чирик (Узбекская ССР), в школу авиационных штурманов, откуда нашу команду переправили в Алма-Ату в 23-ю школу пилотов первоначального обучения. В течение октября мы строили аэродром, в ноябре начались занятия, но 18 ноября нас подняли по тревоге и отправили в товарных вагонах в город Чарджоу в школу авиамехаников, которая должна была быть организована для подготовки специалистов по обслуживанию самолётов союзников, поставляемых в СССР.

В начале декабря 1941 года нас обмундировали, мы приняли присягу, а в конце декабря 1941 года перевезли в город Фергану в Харьковское артиллерийское училище. Сразу начались напряженные занятия и в начале мая 1942 года нам присвоили звание младших лейтенантов и распределили по фронтам. Меня направили на Брянский фронт, в 13-ю армию, в 132-ю стрелковую дивизию, в 23-й отдельный истребительный противотанковый артдивизион (23ОИПТАД) на должность командира взвода 45-мм противотанковых пушек.

С июня 1942 года дивизия находилась в обороне, вела бои местного значения, в которых несла значительные потери. 26 января 1943 года дивизия перешла в наступление. Для меня это было первое боевое крещение. В числе первых освобождённых нами населённых пунктов было Волово (27-29 января 1943 г.) Ныне это районный центр Липецкой области.

Далее боевой путь проходил через:

- Кшень (конец января 1943 г.).
- Мармыжи (конец января или начало февраля 1943 г.).
- г. Щигры, Курской области (4 февраля 1943 г.).
- г. Курск (8 февраля 1943 г.).
- г. Фатеж (9 февраля 1943 г.).
- г. Дмитриев-Льговский (13-23 февраля 1943 г.).
- Село Верхний Любаж (февраль 1943 г.).
- Деревня Чернь (17-25 марта 1943 г.)
Здесь закончилось наше зимнее наступление. Дивизия понесла значительные потери и все попытки освободить близлежащие деревни заканчивались неудачей.

Весной мы стояли в селе Молотычи, затем с 24.04 по 25.05 1943 года в деревне Красавке, 25 мая 1943 года заняли оборону севернее села Гнилец, Троснянского района, Орловской области. Здесь мы отражали наступление немцев 5 июля 1943 года К 12 июля 1943 года немцам удалось потеснить нас к деревне Самодуровке.
Здесь нас вывели из боя, перевели западнее, где немцы не наступали. Получили приказ прорвать немецкую оборону и освободить село Тросна. С большим трудом приказ был выполнен, т.к. дивизия понесла очень большие потери в оборонительных боях с 5 по 12 июля 1943 года Тросна была освобождена 21 июля 1943 года (совместно с 202-й дивизией).

Из с. Тросны нас перевели под Курск, где мы получили пополнение, занимались боевой и политической подготовкой. После освобождения с. Тросны меня перевели в 425-й артполк нашей дивизии, где я последовательно занимал должности командира взвода управления, помощника начальника штаба полка по разведке, командира батареи 76-мм орудий.

В конце августа нас перевезли на автомашинах в город Глухов, уже освобожденный нашими войсками. Здесь мы включились в освободительные бои на Украине.

Боевой путь проходил через город Конотоп (6 сентября1943 г.). Город Бахмач (9 сентября 1943 г.). Город Нежин (15 сентября 1943 г). Форсирование Днепра в Чернобыльском районе (26 сентября 1943 г.). Город Коростень (ноябрь 1943 г.), отсюда дивизия перешла форсированным маршем наперерез немцам, наступавшим от Житомира на Киев. Коростышев (ноябрь 1943 г.). Город Радомышль (ноябрь 1943 г.). Из Радомышля дивизия была переведена (своим ходом через Чернигов, Лоев) на 1-й Белорусский фронт в город Речицу (декабрь 1943 г.), где встретили Новый, 1944 год.

7 января 1944 года прорвали оборону немцев в районе станции Колодники и наступали в направлении городов Калинковичи и Мозырь. Калинковичи были освобождены 14 января 1944 года.

22 января 1944 года я был тяжело ранен недалеко от Озаричей, там и закончились мои боевые действия в составе 425-го артполка 132-й стрелковой дивизии в должности командира батареи 76-мм орудий, в воинском звании «старший лейтенант» (было присвоено приказом 70 армии № 0106 от 26 апреля 1943 г.).
Из 223-го медсанбата был эвакуирован через Речица, Гомель, Брянск в Тамбов (эвакогоспиталь). Проходил лечение с 22 января по 11 июля 1944 года. В августе 1944 года демобилизован."

В январе 1945 года поступил в Московский энергетический институт, который окончил в 1951 году. Более 40 лет проработал в конструкторском бюро "Алмаз-Антей". 

Сейчас Леонид Николаевич на пенсии, но продолжает активное участие в ветеранской движении и патриотическом воспитании подрастающего поколения города Москвы и МО. 

Награждён орденом Отечественной войны (1985), тремя орденами Красной звезды (1943,1943,1944), медалями "За Отвагу" (1943), "За победу над Германией", "Ветеран труда" и другими юбилейными медалями, том числе от Украины и Белоруссии. (спасибо)

Бой у Нестерного

Невероятно ценный трофей случайно попал в руки советского командования 19 июня 1942 года. Пилот немецкого самолёта связи заблудился из-за плохой погоды и вылетел прямо на позиции советских зенитчиков. Живым никого из немцев взять не удалось, но возле тела майора Райхеля, начальника оперативного отдела немецкой 23-й танковой дивизии, бойцы нашли портфель с планами операции «Блау» — наступления вермахта на Кавказ и Волгу. Прошло меньше двух недель, и из-за этой потери 23-я дивизия попала в крупные неприятности. Случилось это у села Нестерного, северо-восточнее Харькова. 

Проблемы из майорского портфеля 
В немецких штабах, узнав об утечке информации, схватились за голову. Шутка ли, до важнейшего наступления чуть больше недели, а планы попали к противнику. Если переделывать их полностью, то драгоценные недели летнего времени окажутся безвозвратно потерянными. Что такое осенняя распутица и зима в СССР, гитлеровцы уже один раз узнали, и опыт повторять не стремились. С другой стороны, а что могут сделать русские за те же самые семь дней? Красная армия потрёпана, сил у вермахта много, не может быть, чтобы они смогли радикально усилить свою оборону! Немцы решили следовать плану. 

Никто из командующих Красной армией не мог гарантировать, что документы о наступлении настоящие, а не «подарок» от немецкой разведки. Никто не мог знать, что вермахт будет действовать так, как предписано первоначальным замыслом. Но оставлять информацию без внимания тоже было нельзя, так что на угрожаемые участки выдвинулись дополнительные советские части. Одной из них стал 13-й танковый корпус генерал-майора П. Шурова. По состоянию на 24 июня 1942 года в его бригадах находилось 135 боеготовых танков, из них 92 — лёгких. КВ в корпусе было восемь, а «тридцатьчетвёрок» — 35.

23-я немецкая танковая дивизия (та самая, в которой служил покойный майор Райхель) была для 6-й армии Ф. Паулюса одним из главных таранов советской обороны. Особо сложной её задача не выглядела: в дивизии к началу наступления имелось больше сотни танков, а противостоящие части советской 21-й армии находились, мягко говоря, не в лучшей форме. Впрочем, при любом раскладе результат удара немецкой танковой дивизии по советской стрелковой обычно был вполне однозначен. Лёгкая прогулка, после того как артиллерия и пикировщики превратят русскую оборону в полосу дымящихся воронок. 

Проблемой стало то, что портфель Райхеля подарил советским бойцам лишние дни. И именно 23-ю дивизию — ждали. 

180 минут ада 
На предполагаемом участке прорыва советские войска зарывались в землю. Позади 124-й и 76-й стрелковых дивизий развернулась ещё одна, 343-я — пусть и такая же потрёпанная, но даже её 2500 солдат и несколько десятков пушек должны были преградить путь в тыл немецким танкам, которым удастся пройти через позиции частей первого эшелона. Оборону «армировали» танки 13-го корпуса. Одним из прутьев этой «арматуры» стал взвод, состоящий из трёх Т-34 под командованием старшего лейтенанта Дмитрия Шолохова, выставленный в засаду в роще у окраины села Нестерного.

Из шифрованной сводки Юго-Западного фронта, 10:00 утра, 30 июня 1942 года: «21 Армия с 4:40 30.6 ведет бой с противником силами 4–5 пд (пехотных дивизий, — прим. редактора) с 200–250 танками при поддержке 100–110 самолётов». 

Немецкие танки 23-й дивизии атаковали сразу после бомбёжки. Первыми шли 30 танков 1-го батальона 201-го полка, следом — 30 танков 2-го батальона. У Нестерного танки попали на минное поле, и одновременно по ним открыли огонь советские противотанковые орудия и окопанные танки. Несколько немецких машин загорелось. Пытаясь укрыться от огня среди деревенских домов, немцы вынужденно подставляли борта стоящим в засаде «тридцатьчетвёркам» и другим машинам 158-й танковой бригады. Наибольшие потери вражеские танки несли от огня 76-мм пушек Т-34 и КВ. А вот советские танки, по башню закопанные в землю, были трудной мишенью для противника. 

Немцы всё-таки взяли Нестерное, но это было только начало схватки. Через два часа 1-й батальон противника остался без снарядов и вышел из боя. 2-й батальон атаковал следующее село — Дегтярное. Не выдержав бомбёжки и танкового натиска, советская пехота отошла. А вот танки — остались, и в немецких отчётах об этом написано: «Многие [советские танкисты] бились до последнего в горящих танках». В итоге возле Дегтярного немецкие потери оказались столь же тяжёлыми, как и у Нестерного. 

Ничуть не лучше шли дела и у тридцати немецких танков 3-го батальона 201-го полка. Прогрызание советской обороны давалось им с большим трудом. Наступавших гитлеровцев обстреливали артиллерия и миномёты. Один из советских залпов удачно накрыл полковой штаб — командир 201-го полка, полковник Почат, был убит на месте осколком. Командование принял командир 1-го танкового батальона подполковник фон Хайдебрек. 

Минус половина 
Через три часа после начала боя советские танкисты тоже расстреляли все снаряды, но к этому моменту вражеская атака выдохлась. У немецких танков заканчивалось топливо, опустели боекомплекты. Количество боеспособных машин в каждой из немецких рот сократилось вдвое. В довершение всего, немцев атаковала с фланга советская 85-я танковая бригада, так что они предпочли отойти. В принципе, решение было разумным: перевести дух, пополнить боекомплекты, залить топливо. Но спокойно заправиться и принять снаряды гитлеровцам не позволила советская артиллерия. Новый командир 201-го полка получил ранение при обстреле.

Это было совсем не похоже на планировавшуюся лёгкую прогулку. До вечера немецкие войска прекратили атаки, а затем нацелились на деревню Сиротино. Уже второй новый командир 201-го полка собрал «кулак» из танков и мотопехоты на бронетранспортёрах. Но ещё на подходе к деревне наступающих немцев встретил шквал огня и стали. Стреляли противотанковые пушки, зенитки, стоящие в засадах танки. Понеся потери ещё до выхода на окраины Сиротино, гитлеровцы не стали рисковать дальше и отменили атаку. 

Длинный день 30 июня заканчивался, можно было подвести итоги боя. В советском 13-м корпусе было подбито 25 и сгорело 17 танков. У противника, как посчитали тогда сгоряча, потери составили 90 машин. 24 из них записали на личный счёт старшего лейтенанта Дмитрия Шолохова, взвод которого защищал Нестерное. За свой подвиг командир-танкист получил звание Героя Советского Союза и орден Ленина. 

По немецким данным, потери были другими. 18 июня в 23-й дивизии числилось 107 боеготовых танков. Марш по русским дорогам — сам по себе противотанковое оружие, так что вечером 29 июня в бой готовились вступить только 93 машины. В бою 30 июня танковый полк дивизии потерял подбитыми и сгоревшими половину имевшихся у него танков. На 1 июля в строю осталось лишь 45 боеспособных машин. 

На первый взгляд, исход примерно равный. К тому же немцы, хоть и дорогой ценой, но оставили поле боя за собой. А это означало, что часть танков можно будет вернуть в строй и заменить их погибших членов экипажа новыми танкистами, прибывшими из Германии. И пусть одна из танковых дивизий 6-й армии временно стала слабее вдвое, Ф. Паулюсу ещё было чем наступать. 

Но был и совсем другой счёт. Танкисты 13-го корпуса не дали противнику «с ветерком» прорваться в советский тыл. И дальше они отходили так же: с боями, цепляясь за каждый километр, оставляя за собой горящие немецкие танки. В ноябре 1942 года 13-й корпус возьмёт реванш за это, став одной из танковых частей, смыкающих кольцо вокруг армии Паулюса во время советской операции «Уран».

Танкисты Ротмистрова в бою: укрощение «Пантер» у Капитановки

Контуры котла, в котором предстояло «свариться» дивизиям немецкой группы армий «Юг», проступили на немецких картах уже к 26 января 1944 года — на второй день Корсунь-Шевченковской операции. Ответным ходом немецкого командования стал мощный контрудар в зоне действий советского 2-го Украинского фронта.При его удачном исходе в окружении оказались бы уже не немцы, а советская 5-я гвардейская танковая армия П. Ротмистрова. В этой битве на заснеженных полях Украины одним из немецких козырей должен был стать 1-й батальон 26-го танкового полка, вооружённый новенькими танками «Пантера». И хотя в бой эта часть вступила только 28 января, её приключения начались гораздо раньше, ещё по пути в СССР. 

Атака «Кремлёвских гремлинов» 
76 «Пантер» под командованием майора Глесгена погрузили в эшелон во Франции. Судя по тому, что происходило дальше, на танки напали «кремлёвские гремлины» из мультфильма, снятого американской студией Warner Brothers. На экране они грызли самолёт Гитлера, в жизни — не побрезговали и танками 1-го батальона. 

Уже на следующий день после погрузки, прямо в эшелоне, у одной из «Пантер» вспыхнул двигатель. Потушить пожар немцы не смогли, танк стал первой безвозвратной потерей батальона. Чем дальше на восток лежал пусть, тем яростнее «гремлины» вгрызались в неожиданно хрупкую арийскую технику. К 27 января, после двух недель пребывания в резерве дивизии «Великая Германия», количество боеспособных танков в батальоне сократилось до 63. 

Батальон получил приказ выдвигаться к линии фронта, но потусторонние силы не отставали. У одной «Пантеры» снова загорелся двигатель — опять-таки, с фатальным для танка исходом. Четыре экипажа доложили о разнообразных поломках. Ещё один танк провалился на мосту. Усилиями ремонтников к 28 января в батальоне набралась 61 «Пантера», готовая к бою. 

Между тем, пока 1-й батальон добирался до фронта, обстановка там становилась всё драматичнее. 

Хаос у Капитановки 
Ещё 25 января 1944 года немецкая боевая группа под командованием фон Брезе так «удачно» контратаковала советские войска, что угодила в окружение рядом с деревней Капитановкой. 

Саму деревню 26 января утром взяли войска 20-го танкового корпуса из состава армии П. Ротмистрова. Для них это была промежуточная цель на пути к соединению с танкистами 1-го Украинского фронта, пробивающимися с севера. До неё оставалось всего несколько километров, но тут в тылу корпуса случилось ЧП. 

Чтобы деблокировать фон Брезе, немцы создали на базе 11-й танковой дивизии ударную группу из всех «Пантер», которые были в наличии (от 15 до 19 танков) при поддержке мотопехоты. Возглавил её майор Сиверс. Во второй половине дня 26 января они атаковали и к следующему утру пробили коридор к окруженцам, попутно перерезав коммуникации 20-му корпусу. А вот удерживать этот коридор немцам было нечем. В итоге и советские войска оказались отрезанными, но и немцы, по сути, добровольно заехали в окружение. У Капитановки образовался «слоёный пирог» советских и немецких частей. В похожей ситуации, случившейся несколько месяцев спустя под Сандомиром, немцы мрачно пошутили: «Мы в кольце, и вы в кольце — посмотрим, что будет в конце». Кстати, особого повода для оптимизма у 11-й танковой дивизии не было. Все её «Пантеры» (12 боеспособных) оказались в окружении, а кроме них в соединении было три Pz IV, шесть самоходок «Мардер» и полтора десятка «Штугов».Задачу по восстановлению коммуникаций 20-го корпуса советское командование поручило 18-му танковому корпусу. К середине дня 26 января в нём насчитывалось 68 «тридцатьчетвёрок», одна самоходка СУ-85 и 23 ленд-лизовских танка «Валентайн». В 1944 году противотанковые возможности британских машин были почти нулевыми, так что для усиления корпус получил два истребительно-противотанковых артиллерийских полка. Кроме того, в район боевых действий перебросили 1-ю стрелковую дивизию 26-го стрелкового корпуса, 1-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию, а также 2-й отдельный истребительно-противотанковый артиллерийский полк и 2-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион. 

В боях 27 января советские войска у Капитановки потеряли четыре 45-мм орудия и две 76-мм пушки. Потери были и у противотанкистов. Что касается бронетехники, то к вечеру 18-й корпус представлял собой грозную силу только на бумаге. В его составе остались 51 танк Т-34 и 11 «Валентайнов». Плюс ремонтники вернули в строй ещё одну СУ-85 из ранее повреждённых, так что самоходок стало две. 

У Капитановки на время воцарилось хрупкое равновесие. Но ненадолго: к полю боя наконец-то подошёл измученный «кремлёвскими гремлинами» 1-й батальон «Пантер» майора Глесгена. 

Притча о «Пантерах» и игольном ушке 
В споре против «тридцатьчетвёрок» и, тем более, «Валентайнов», кулак из 61 «Пантеры» был очень веским аргументом. Но сначала они должны были пробиться к группе фон Брезе и танкам Сиверса. Если бы это получилось, то хорошо укомплектованный батальон Глесгена мог бы стать скалой, о которую разобьются будущие атаки советских танков. 

«Пантеры» развернулись в боевой порядок и начали движение 28 января 1944 года, в 6:00. Как ни странно, немецкое командование не организовало ни пехотной, ни артиллерийской поддержки. По сути, вместо нормальной атаки танки должны были просто доехать до своих. А вот этого и не получилось. 

Немцы оказались рядом с деревнями Тишковкой и Писарёвкой и из обеих по ним ударили советские пушки. Подтянулись и наши танки (170-я бригада 18-го корпуса), которые как раз наступали в этот же район и приняли немецкую атаку за контрудар в ответ на свои действия. По итогам боя, разгоревшегося в первой половине дня, советские потери составили 29 Т-34 и восемь «Валентайнов». Кроме того, немцы смогли полностью разбить советскую противотанковую батарею. У противника, по нашим данным, было уничтожено 20 танков и ещё одну «Пантеру» удалось захватить.К 9:00 «Пантеры» 1-го батальона выбрались на высоту 205,4. К этому времени командир батальона, майор Глесген, погиб, хотя как именно, в документах не указано. Кроме него, сгорел в танке командир 2-й роты Леммер и ещё один офицер получил осколочное ранение, когда пытался рассмотреть позиции советской артиллерии. Батальон возглавил было капитан Майер, но почти сразу его отстранил от командования полковник Бюзинг из дивизии «Великая Германия», которой формально подчинялся 1-й батальон. Он был очень недоволен тем, как действовали его танкисты. Пожалуй, это было справедливо, потому что с утра, пока танки «гуляли сами по себе», из 61 машины боеспособными остались только 35. Конечно, был шанс починить большую часть подбитых танков. Но для этого нельзя было позволить советским войскам захватить территорию, на которой остались подбитые «Пантеры». 

Управленческая катастрофа 
Следующую атаку немцы наконец-то смогли провести по всем правилам. 

Около трёх часов дня по советским позициям в Писарёвке наконец-то «отработали» артиллерия, авиация и шестиствольные реактивные миномёты. Затем пошли в атаку «Пантеры», получившие приказ захватить выгодную высоту 209,4 и ожидать там пехоту, которая должна поддержать дальнейшее наступление. Едва танки продвинулись вперёд, как попали под огонь наших противотанковых орудий. А немецкая пехота вообще не поддержала атаку. 

Этот провал нисколько не охладил пыл полковника Бюзинга. Наоборот, он тут же стал организовывать следующую атаку, попутно угрожая подчинённым, что если они будут действовать так же вяло, то пойдут под суд. Между тем, короткий зимний день заканчивался, а в темноте «Пантеры» не только лишались преимущества, которое давала им их мощная и дальнобойная пушка, но и могли стать лёгкой добычей для советских пехотинцев с противотанковыми гранатами. 

Бюзинг приказа об атаке не отменил. Уже в сумерках «Пантеры» выползли на злополучную высоту — лишь затем, чтобы убедиться, что стоя на ней, они представляют собой отличные мишени для советских противотанковых пушек. Связь с полковником Бюзингом в это время пропала, и когда «советская пехота и противотанковые пушки стали просачиваться на позиции», капитан Майер, снова принявший командование батальоном, приказал отойти с высоты 209,4 хотя бы затем, чтобы убрать боеспособные танки из засветки от загоревшихся «Пантер». А когда связь появилась, Бюзинг зачем-то приказал танкам снова выдвинуться к той высоте, на которой погиб прежний командир 1-го батальона.
Общий результат боя 28 января 1944 года был для немцев неутешителен. Всё, что они могли записать себе в актив, это утренний встречный бой, когда они нанесли большие потери танкам советского 18-го корпуса. На роль утешения это тянуло слабо. Плохо организованные атаки, отсутствие пехотной поддержки и нормального руководства лишний раз подтвердили: сами по себе танки мало что могут. Из 61 «Пантеры» в батальоне осталось всего 17 исправных машин. Сразу по следам боёв немцы записали 20 танков в безвозвратные потери. Потом, когда часть потерянных «Пантер» удалось эвакуировать, данные уточнили. Итоговый счёт оказался следующим: 10 машин списаны безвозвратно и 34 нуждаются в ремонте, причём некоторые из них — из-за поломок. У группы фон Брезе, к которой пробивался 1-й батальон, из дюжины «Пантер» осталось всего пять. 

Ударного кулака, с помощью которого немцы могли бы переломить ситуацию, больше не существовало. В довершение всех бед, 20-й корпус, в тылу которого происходили события, о которых говорилось выше, соединился с коллегами-танкистами 1-го Украинского фронта. Кольцо Корсунь-Шевченковского котла сомкнулось.

наградной

летом 41 нач, школы 13 МК . Стенограмма интервью проведенного 22.05.1942.

печатается с сокращениями
<...>
  По приказу 121 стрелковой дивизия сдал 3 взвода в ее распоряжение и принял группу бойцов и командиров в количестве 78 человек сборных  и получил задачу не допустить парашютного десанта  в лесу западнее СЛОНИМА километров 5, где находился сам командующий состав и большое количество техники. Немцы сильно бомбили лес и расположение нашей части.
  От бомбежки пострадали семьи командно-начальствующего состава, дети. Я самовидец как 8-месячный ребенок сосал грудь погибшей матери. Я там видел видел такие сцены: мать убили, а дети живы, или мать жива, а детей убили. Там была брошена штабная машина, не знаю какой дивизии. <...> Я принес им сахару, масла , всего достал накормил их и дал обещание , что заберу их и забрал. Построил колонну в 60 машин. навел порядок среди детей и матерей. Возвращаюсь назад в район обороны. <...>
  Еду обратно, настроение мрачное, видя еще такую катастрофу среди детей и жен командно-начальствующего состава, и настроение это усиливается. А тут вижу еще, что там ботинки валяются, тот брюки бросил, там френч себя кто то тянет. <...>
  Когда я увидел немцев, я подпустил их на дистанцию 25-30 метров от себя. Сразу же право-фланговый ударил, 4 выстрела, 4 попадания, а лево-фланговый два попадания. Настолько смелость появилась, даже ничего не боюсь, перебегаю к своим. Там повар был один или ком. взвода, или ст. сержант, говорит: "В чем дело?"
Я говорю: "Убили двух немцев."
  Ценного, конечно, ничего не было, было два автомата и карманный фонарь, были еще фонари разного цвета 6 штук: синие, красные, зеленые. После этого возвращаюсь обратно в роту, парашютники эти пытались проникнуть в лес. Сводная рота вступила в бой, не допускала проникновения противника в лес.
  В этот период в состав роты проник вражеский шпион в нашей военной форме в звании мл.политрука, который находился в 3 метрах сзади. При наступлении парашютистов уничтожил командира I взвода(фамилию его не помню), ударил красноармейца, попал в правую руку, в локоть. Шпион подошел к повару-инструктору ТИМОШЕНКО и спрашивает: "Куда будем удирать?" Тот отвечает:  "Командир роты приказал: ни шагу назад". В это время подходит тот раненный в руку красноармеец и докладывает:  "Товарищ командир роты, он меня ранил в руку". При осмотре погибшего командира I взвода выяснилось, что попадание у него было в спину с вылетом в грудь. При допросе шпион признался, что у него есть оружие- пистолет ТТ. Когда приказали отобрать у него оружие, он сказал: "Сам отдам" и в этот момент хотел застрелить меня. Повар-инструктор Тимошенко схватил его за руку, вырвал пистолет. При полном обыске у него обнаружен партбилет, выданный белостокским горкомом, примерно до 20 бланков с печатями, незаполненных, бланки с адресами командиров, их фамилии и кто чем командует. При этом был полковой комиссар войск НКВД УЛЬЯНОВ**.
После выполнения задания было собрание и построение роты. Я доложил всему личному составу роты , что от этого подлого врага погиб наш лучший товарищ -командир I взвода и ранен боец в руку. Вынесли свое решение: расстрелять перед строем. Бойцы заявили: "Расстреливать не надо, давайте выколем глаза и отпустим".
Враг стоят здесь, слышал все это, просил, что бы его не расстреливали и заявил, что он еще принесет пользу. На заданный мною вопрос: есть ли еще такие из вас здесь, враг ответил: "Я этого сказать не могу". Я ему ответил: "А все остальное обойдется без вашей помощи." Враг был расстрелян поваром-инструктором ТИМОШЕНКО.
27 июня в 20.00 собрали матчасть брошенную в лесу. Подобрали шоферов, погрузив семьи командующего состава, находящиеся в лесу, я решил пробраться через г. Слоним. <...>

---------------
НА ИРИ РАН.Ф.2.О.Р01-36.Д.59 стилистика сохранена
podvig-naroda.ru
*гв. подполковник Голубев Иван Васильевич 1908 г.р. Место рождения-Смоленская обл., г. Юхнов, д. Войтово
Командир 219 сп 11 сд; Умер от ран 26.07.1944; Ленинградская обл., Кингисеппский р-н, г. Кингисепп. Захоронен: Братская могила "Слава героям", г. Кингисепп.

вв