fly

Войти Регистрация

Вход в аккаунт

Логин *
Пароль *
Запомнить меня

Создайте аккаунт

Пля, отмеченные звёздочкой (*) являются обязательными.
Имя *
Логин *
Пароль *
повторите пароль *
E-mail *
Повторите e-mail *
Captcha *
Март 2024
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
26 27 28 29 1 2 3
4 5 6 7 8 9 10
11 12 13 14 15 16 17
18 19 20 21 22 23 24
25 26 27 28 29 30 31
1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 Рейтинг 4.90 (5 Голосов)

Из дневника боевых действий 2-го батальона 3-го моторизованного полка 3-й танковой дивизии с 1-го по 31.10.1942 года.

1.10.1942 года. КП батальона, 1 км севернее Ищерская. На рассвете высланные дозоры установили прежнее расположение противника. Дозор Шварценбургера 5-й роты, который вел разведку вдоль канала имени Ленина, наткнулся на орудие ПТО русских. Внезапным налетом дозор захватил орудие и расчет, численностью в 5 человек, за что был награжден «Железным крестом» 2-й степени. По показаниям пленных, 7-я стрелковая бригада имеет задачу захватить свои прежние позиции перед фронтом батальона. Дозор 6-й роты, ведущий разведку в районе высоты передового наблюдательного пункта, наткнулся на пост противника с пулеметом, который он снял. Дозор донес, что противник численностью до двух рот, находится на участке от передового наблюдательного поста до ж.д. полотна и производит окопные работы. Вечерняя разведка установила тоже самое.

2.10.1942 года. Утром была вновь выслана разведка. Разведдонесения дают возможность заключить, что противник усиливается, имея целью захватить прежние позиции. В ночь со 2-го на 3-е октября разведка противника силою до взвода, прорвала линию боевого охранения и вынудило наше боевое отойти на защитные позиции.

3.10.1942 года. Утром боеспособные дозоры без соприкосновения с противником, вновь заняли свои прежние позиции и постоянным прощупыванием вводили в заблуждение противника о расположении переднего края обороны.

4.10.1942 года. Намерение: на рассвете по широкому фронту выбросить вперед разведку, для того чтобы получить точные данные о переднем крае обороны противника. В 6.15 батальон доносил боевой группе: «Ночь протекала спокойно. Высланная на рассвете разведка донесла общее начертание позиций противника. Противник, вчера вечером, укрепился между ж.д. будкой и высотами с наблюдательными пунктами. Отмечено, особенно большое количество пулеметов и минометов. Боевое охранение занимает свои прежние позиции и наблюдает сильное движение на стороне противника в районе Алпатово. В 21.00 справа, противник прорывается дозорами через линию боевого охранения, которое вынуждено отойти на защитные позиции.

5.10.1942 года. По показаниям пленных, сегодня, в 15.00 русские намерены начать наступление. В 14.30 по всему нашему участку ведется сильный минометный и артиллерийский огонь. В 15.00 русские, из района Алпатово, через высоту, где расположен передний наблюдательный пункт, наступают широким фронтом силой до 2-х батальонов. Метким орудийным и артиллерийским огнем, противнику нанесены большие потери, которые его, однако, не останавливают. В 15.45 передовые части достигают кустарника. 6-я рота слишком рано открывает огонь и уничтожить противника не представляется возможным, так как он скрывается на хлопковых полях. В конце концов удалось сосредоточенным огнем всех видов пехотного оружий остановить наступление и полностью разбить противника, перейдя в контрнаступление 6-й и 7-й ротами при поддержке танкового взвода /танковой роты прибывшей в 16.45/. При этом было взято 53 пленных и много трофеев. Особенно метко вели огонь, при контрнаступлении, три орудия 1-го взвода 12-й зенитной роты, которые под командой фельдфебеля Белькова действовали по наземным целям. По показаниям пленных, на участке 2-го батальона вела наступление вся 5-я бригада силой до 1000 человек. Бригада прибыла на северный берег реки в ночь с 4-го на 5-е октября и имела задачу совместно с 6-й и 7-й бригадами овладеть высотой, где расположен передовой наблюдательный пункт и Ищерская. Нашей контратакой мы очистили от противника местность в районе холма.

6.10.1942 года. Русские вновь укрепились в районе кустарника и окопались там. В 2.20 к участку 6-й роты приближается телега, к которой прицеплено одно противотанковое орудие в сопровождении стрелкового взвода. Противник допущен на расстояние 50 метров и затем расстрелян. Под огневым прикрытием 20 мм зенитного орудия была выслана ударная группа Ноак 6-й роты, которая захватила не поврежденное орудие, при этом русские потеряли 10 человек убитыми. В 16.30 на участке 5-й роты русские также приблизились. Была выслана ударная группа фон Кастермана 5-й роты для того, чтобы очистить кустарник перед участками 5-й и 7-й рот. Противнику удалось ускользнуть, ударная группа установила перед участком 7-й роты 40 человек убитых. В 21.00, противник вновь находится в кустарнике. Особенно близко он приближается к переднему краю на участке 5-й роты. По показаниям пленных, русские должны овладеть деревней и наступать во фланг наших позиций с севера.

7.10.1942 года. На всем участке противник активных действий не вел. В 17.10 саперный взвод 8-й роты заминировал участок кустарника перед фронтом 7-й роты.

8.10.1942 года. После сильной артиллерийско- минометной подготовки, русские атаковали деревню на участке 5-й роты. Последняя открыла огонь при приближении противника на 100 метров. Этим огневым нападением, атак противника разбита. Всего несколько русских солдат достигли хлопкового поля. Перед участком 7-й роты, противник снова укрепился в кустарнике. В 13.00, несмотря на понесенные потери, русские снова атаковали деревню, но атака была снова отбита и противник потерял убитыми 80 человек. Потерпев поражение, противник отошел на позиции на хлопковом поле. В 18.00, от каждой роты выслан дозор, который выставляет на расстоянии 500 метров, не доходя переднего края обороны, щит с заставкой, агитирующий за переход на нашу сторону. Кроме того, рота пропаганды, по радио, ведет агитацию за переход на нашу сторону. В результате проведенной работы, на участке 5-й роты, перебежало 20 человек.

9.10.1942 года. Ведением постоянной разведки, было установлено начертание переднего края обороны русских. В 15.00 авиаразведкой, на высоте Алпатово, было обнаружено 8 танков.

10.10.1942 года. В течение ночи слышен гул автомашин и переброска войск. На рассвете секреты донесли, что ими установлено по шуму гусениц, приближение танков противника. В 10.30 нами был внезапно открыт шквальный артиллерийский огонь по всем позициям противника. Противник ведет такой же огонь. Вскоре, всю местность, заволокло дымом и под прикрытием этой дымовой завесы приближались 8 русских танков. 6 из них прорвались через деревню занятую 5-й ротой, 2 танка следовавших далее были там уничтожены противотанковыми пушками в ближнем бою. Прорвавшиеся танки приближались к участку 7-й роты. Один легкий и один тяжелый танки, достигнув кустарника, повернули к югу в направлении ж.д. насыпи, которую они пересекли в районе высоты занятой 6-й ротой, с целью прорыва к Ищерская, на пути куда, они были уничтожены. Из числа 4-х танков, наступавших на участке 7-й роты, один из них прорвался к месту расположения командного пункта и там был поврежден 88 мм зенитным орудием. Остальных 3 танка остались на хлопковом поле, где 2 из них были расстреляны 88 мм зенитным орудием. Наступление пехоты было приостановлено минным полем и сосредоточенным огнем пехотного оружия. В 14.00 для контратаки прибыли две танковые роты, одновременно с ними в наступлении приняли участие подразделения 5-й и 7-й рот. Было захвачено 100 пленных. Наши танки уничтожили последний танк русских, американского типа. Были захвачены следующие трофеи: 2 станковых пулемета, 4 ручных пулемета, 7 противотанковых ружей, 2 миномета, 44 автомата, 65 скорострельных винтовок, 74 карабина. Резервная рота 394-го моторизованного полка была, при контратаке, выброшена на 800 метров за передний край. В 16.00, атака полностью разбита. Уничтожено 6 танков. Немедленно, после этого, высланная разведка донесла, что русские отошли на свои оборонительные рубежи.

11.10.1942 года. Ночь прошла спокойно. Разведка донесла, что противник занял свои прежние позиции. К вечеру, роты снова получили задание на разведку. От 6-й роты, в сумерки, было выслано два разведдозора. Правый- вдоль ж.д. линии, левый- с левой границы участка в восточном направлении. Правый дозор благополучно прошел около 1500 метров и наблюдал противника, который производил окопные работы не переднем крае. На холме было установлено боевое охранение русских. С предполья были захвачены следующие трофеи: 2 легких миномета, 2 противотанковых ружья, 5 карабинов, 5 автоматов, 1 ракетница. Левый дозор, также благополучно прошел вперед и установил тоже самое. Оба дозора 5-й роты пошли слева и справа вдоль канала имени Ленина. На высоте холма и около канала было установлено сторожевое охранение русских и минное заграждение.

12.10.1942 года. Было получено сообщение от командования боевой группы, что в течение последующего дня, противник предполагает наступать при поддержке танков. День прошел спокойно. Обе стороны вели одиночный артиллерийский и минометный огонь. К вечеру разведка донесла, что в 1.5 км севернее Алпатово, в кустарнике, 6 русских танков. Скопление танков севернее высоты Сахарная Головка, подверглись бомбардировке разведывательной авиации.

19.10.1942 года. Ночь прошла спокойно. Вечером нас должен сменить 2-й мотоциклетный батальон. В 21.35 происходит смена участка со всеми ДОТами, жилыми блиндажами и минными полями. Ночью батальон возвратился в Испиров. Завтра мы займем наш новый участок по ту сторону Терек, предмостное укрепление в районе Моздок.

20.10.1942 года. Западнее Терек. Батальон занимает участок между противотанковыми рвами на рубеже: южная окраина дер. Терек, склон восточнее дер. Терек, река Терек. В течение дня, подразделения батальона сосредоточиваются на новом участке. Вечером роты занимают позиции в следующем порядке: справа- 6-я рота, в центре- 5-я рота, слева- 7-я рота. КП батальона- западнее дер. Терек. Наш предшественник, 2-й батальон 126-го моторизованного полка, оставил участок в плохом состоянии: ДОТов недостаточное количество, окопы плохо отстроены и очень мало блиндажей оборудованных под жилье.

21.10.1942 года. Со всей энергией мы принимаемся за устройство позиций. Все солдаты, с помощью пленных, строят ДОТы и блиндажи.

22.10.1942 года. Ночью, разведка устанавливает начертание переднего края обороны противника: перекресток дорог юго- восточнее дер. Терек, сараи 2 км юго- западнее дороги на Моздок и западнее от нее.

25.10.1942 года. На рассвете к нам пришли первые перебежчики из 1175-го и 1179-го стрелковых полков 347-й стрелковой дивизии, по их показаниям политико- моральное состояние противника низкое.

26.10.1942 года. Капитан Менте уезжает в отпуск в Германию, его заместителем остается капитан Вальдбаум.

27.10.1942 года. Туманное утро благоприятствует перебежчикам. На участке 7-й роты к нам перебежали: один лейтенант, командир роты, один младший лейтенант, командир взвода, один командир отделения и 4 солдата. На участке 3-й роты- один младший лейтенант и 3 солдата. Перебежчики дали ценный материал в плане русских позиций. Так же как и о расположении огневых позиций артиллерии и ПТО. Политико- моральное состояние противника в действительности, по-видимому, плохое. Сами офицеры не верят больше в победу своего оружия и русские устали от войны. Остальные перебежчики, татары.

30.10.1942 года. По показаниям перебежчика, противник получил пополнение и 7 ноября начнет наступление по всему фронту. Вчера пал Нальчик, противник оказывал слабое сопротивление, наши части продвигаются к Орджоникидзе. Мы должны препятствовать тому, чтобы противник не оттягивал отсюда своих сил на Орджоникидзевское направление.

31.10.1942 года, 4.30. Для того, чтобы беспокоить противника, высалается ударная группа, взвод лейтенанта Бокк 6-й роты при поддержке 3-х танков, подчиненных взводу 8- й роты 6-го танкового полка. Составу взвода, размещенному на танках, удалось без воздействия противника, прорваться вплотную до позиций противника и спешившись завладеть рядом окопов, посредством удара во фланг. Для противника это было полной неожиданностью. Спустя короткое время было захвачено 10 пленных, среди них 2 офицера. Задание было выполнено. Наши танки прорвались в тыл к противнику и находились по ту сторону позиций, так что состав взвода не смог разместиться на них. Начало светать и со всех сторон был открыт ураганный огонь из пулеметов, противотанковых ружей и противотанковой пушки. С участка соседа, на место прорыва была выслана рота для контратаки. Во время боя были убиты командир группы и взвода лейтенант Бокк и его заместитель Бизэ. В это время подошли танки, взвод разместился на них и под прикрытием дымовой завесы им удалось оторваться от противника. Внезапность нападения была столь велика, что русская артиллерия 76 мм противотанковая пушка открыли огонь тогда, когда танки достигли нашего переднего края. Наши потери: 2 убитых, 2 тяжело раненых и 1 легко раненый.

Воспоминания бывших немецких военнопленных

Я отношусь к тому поколению, которое испытало на себе Вторую мировую войну. В июле 1943 г. я стал солдатом вермахта, но по причине длительного обучения попал на германо-советский фронт только в январе 1945 г., который к тому моменту проходил по территории Восточной Пруссии. Тогда немецкие войска уже не имели никаких шансов в противостоянии Советской армии. 26 марта 1945 г. я попал в советский плен. Я находился в лагерях в Кохла-Ярве в Эстонии, в Виноградове под Москвой, работал на угольной шахте в Сталиногорске (сегодня – Новомосковск).

К нам всегда относились как к людям. Мы имели возможность свободного времяпровождения, нам предоставлялось медобслуживание. 2 ноября 1949 г., после 4,5 лет плена, я был освобожден, вышел на свободу физически и духовно здоровым человеком. Мне известно, что в отличие от моего опыта в советском плену, советские военнопленные в Германии жили совершенно иначе. Гитлер относился к большинству советских военнопленных крайне жестоко. Для культурной нации, как всегда представляют немцев, с таким количеством известных поэтов, композиторов и ученых, такое обращение было позором и бесчеловечным актом. После возвращения домой многие бывшие советские военнопленные ждали компенсации от Германии, но так и не дождались. Это особенно возмутительно! Надеюсь, что своим скромным пожертвованием я внесу небольшой вклад в смягчение этой моральной травмы.

Ганс Моэзер
Пятьдесят лет назад, 21 апреля 1945 года, во время ожесточенных боев за Берлин, я попал в советский плен. Эта дата и сопутствующие ей обстоятельства имели для моей последующей жизни огромное значение. Сегодня, по прошествии полувека, я оглядываюсь назад, теперь как историк: предметом этого взгляда в прошлое являюсь я сам.

Ко дню моего пленения я только что отметил свой семнадцатый день рождения. Через Трудовой фронт мы были призваны в Вермахт и причислены к 12-й Армии, так называемой «Армии призраков». После того, как 16 апреля 1945 года Советская Армия начала «операцию «Берлин»», нас в буквальном смысле слова бросили на фронт.

Пленение явилось для меня и моих молодых товарищей сильным шоком, ведь к подобной ситуации мы были совершенно не подготовлены. А уж о России и русских мы вообще ничего не знали. Этот шок был еще и потому таким тяжелым, что, только оказавшись за линией советского фронта, мы осознали всю тяжесть потерь, которые понесла наша группа. Из ста человек, утром вступивших в бой, до полудня погибло более половины. Эти переживания относятся к тяжелейшим воспоминаниям в моей жизни.

Далее последовало формирование эшелонов с военнопленными, которые увезли нас - с многочисленными промежуточными станциями - вглубь Советского Союза, на Волгу. Страна нуждалась в немецких военнопленных как в рабочей силе, ведь бездействовавшим во время войны заводам нужно было возобновлять работу. В Саратове, прекрасном городе на высоком берегу Волги, снова заработал лесопильный завод, а в «цементном городе» Вольске, также расположенном на высоком берегу реки, я провел более года.
Наш трудовой лагерь относился к цементной фабрике «Большевик». Работа на заводе была для меня, необученного восемнадцатилетнего старшеклассника, необыкновенно тяжелой. Немецкие «камерады» при этом помогали не всегда. Людям нужно было просто выжить, дожить до отправки домой. В этом стремлении немецкие пленные выработали в лагере свои, часто жестокие законы.

В феврале 1947 года со мной произошел несчастный случай в каменоломне, после которого я больше не смог работать. Через полгода я вернулся инвалидом домой, в Германию.

Это лишь внешняя сторона дела. Во время пребывания в Саратове и затем в Вольске условия были очень тяжелыми. Эти условия достаточно часто описаны в публикациях о немецких военнопленных в Советском Союзе: голод и работа. Для меня же большую роль играл еще и фактор климата. Летом, которое на Волге необычно жаркое, я должен был на цементном заводе выгребать из-под печей раскаленный шлак; зимой же, когда там чрезвычайно холодно, я работал в каменоломне в ночную смену.

Я бы хотел, перед тем, как подвести итоги моего пребывания в советском лагере, описать здесь еще кое-что из пережитого в плену. А впечатлений было много. Я приведу лишь некоторые из них.
Первое - это природа, величественная Волга, вдоль которой мы каждый день маршировали от лагеря до завода. Впечатления от этой огромной реки, матери рек русских, с трудом поддаются описанию. Однажды летом, когда после весеннего половодья река широко катила свои воды, наши русские надзиратели позволили нам прыгнуть в реку, чтобы смыть цементную пыль. Конечно же, «надзиратели» действовали при этом против правил; но они ведь тоже были человечны, мы обменивались сигаретами, да и были они немногим старше меня.

В октябре начинались зимние бури, а к середине месяца реку сковывало ледяное покрывало. По замерзшей реке прокладывали дороги, даже грузовики могли переезжать с одного берега на другой. А потом, в середине апреля, после полугода ледяного плена, Волга снова струилась свободно: с ужасным рокотом ломался лед, и река возвращалась в свое старое русло. Наши русские охранники были вне себя от радости: «Река снова течет!» Новая пора года начиналась.

Вторая часть воспоминаний - это отношения с советскими людьми. Я уже описал, как человечны были наши надзиратели. Могу привести и другие примеры сострадания: например, одна медсестра, в лютую стужу каждое утро стоявшая у ворот лагеря. Кто не имел достаточно одежды, тому охрана позволяла зимой оставаться в лагере, несмотря на протесты лагерного начальства. Или еврейский врач в больнице, спасший жизнь не одному немцу, хотя они и пришли как враги. И, наконец, пожилая женщина, которая во время обеденного перерыва, на вокзале в Вольске, застенчиво подавала нам соленые огурцы из своего ведра. Для нас это был настоящий пир. Позже, перед тем, как отойти, она подошла и перекрестилась перед каждым из нас. Русь-матушка, встреченная мною в эпоху позднего сталинизма, в 1946, на Волге.
Когда сегодня, через пятьдесят лет после моего пленения, я пытаюсь подвести итоги, то обнаруживаю, что пребывание в плену повернуло всю мою жизнь совершенно в другое русло и определило мой профессиональный путь.

Пережитое в молодости в Росии не отпускало меня и после возвращения в Германию. У меня был выбор - вытеснить из памяти мою украденную юность и никогда более не думать о Советском Союзе, или же проанализировать все пережитое и таким образом привнести некое биографическое равновесие. Я выбрал второй, неизмеримо более тяжелый путь, не в последнюю очередь под влиянием научного руководителя моей докторской работы Пауля Йохансена.
Как сказано вначале, на этот трудный путь я и оглядываюсь сегодня. Я обдумываю достигнутое и констатирую следующее: десятилетиями в моих лекциях я пытался донести до студентов мой критически переосмысленный опыт, получая при этом живейший отклик. Ближайшим ученикам я мог более квалифицированно помогать в их докторских работах и экзаменах. И, наконец, я завязал с русскими коллегами, прежде всего в Санкт-Петербурге, продолжительные контакты, которые со временем переросли в прочную дружбу.

8 мая 1945 г. капитулировали остатки немецкой 18-ой армии в Курляндскому котле в Латвии. Это был долгожданный день. Наш маленький 100-ваттовый передатчик был предназначен для ведения переговоров с Красной Армии об условиях капитуляции. Все оружие, снаряжение, транспорт, радиоавтомобили и сами радостанции были, согласно прусской аккуратности собраны в одном месте, на площадке, окруженной соснами. Два дня не ничего происходило. Затем появились советские офицеры и проводили нас в двухэтажные здания. Мы провели ночь в тесноте на соломенных матрасах. Ранним утром 11 мая мы были построены по сотням, считай, как старое распределение по ротам. Начался пеший марш в плен.

Один красноармеец впереди, один сзади. Так мы шагали в направлении Риги до огромного сборного лагеря, подготовленного Красной Армией. Здесь офицеры были отделены от простых солдат. Охрана обыскала взятые с собой вещи. Нам разрешено было оставить немного нательного белья, носки, одеяло, посуду и складные столовые приборы. Больше ничего.
От Риги мы шагали бесконечными дневыми маршами на восток, к бывшей советско-латышской границе в направлении Дюнабурга. После каждого марша мы прибывали в очередной лагерь. Ритуал повторялся: обыск всех личных вещей, раздача еды и ночной сон. По прибытию в Дюнабург нас погрузили в товарные вагоны. Еда была хорошей: хлеб и американские мясные консервы «Corned Beef». Мы поехали на юго-восток. Те, кото думал, что мы движемся домой, был сильно удивлен. Через много дней мы прибыли на Балтийский вокзал Москвы. Стоя на грузовиках, мы проехали по городу. Уже стемнело. Еда ли кто-то из нас смог сделать какие-то записи.

В отдалении от города рядом с поселком, состоявших из трехэтажных деревянных домов, находился большой сборный лагерь, настолько большой, что его окраины терялись за горизонтом. Палатки и пленные... Неделя прошла с хорошей летней погодой, русским хлебом и американскими консервами. После одной из утренных перекличек от 150 до 200 пленных были отделены от остальных. Мы сели на грузовики. Никто из нас не знал, куда мы едем. Путь лежал на северо-запад. Последние километры мы проехали через березовый лес по дамбе. После где-то двухчасовой поездки (или дольше?) мы были у цели.
Лесной лагерь состоял из трех или четырех деревянных бараков, расположенных частично на уровне земли. Дверь располагалась низко, на уровне нескольких ступенек вниз. За последним бараком, в котором жил немецкий комендант лагеря из Восточной Пруссии, находились помещения портных и сапожников, кабинет врача и отдельный барак для больных. Вся территория, едва больше, чем футбольное поле, была ограждена колючей проволокой. Для охраны предназначался несколько более комфортабельный деревяный барак. На территории также располагалась будка для часового и небольшая кухня. Это место должно было для следующих месяцев, а может быть и лет, стать нашим новым домом. На быстрое возвращение домой было непохоже.

В баракак вдоль центрального прохода тянулись в два ряда деревяные двухэтажные нары. По окончанию сложной процедуры регистрации (у нас не было с собой наших солдатских книжек), мы разместили на нарах набитые соломой матрацы. Расположившимся на верхнем ярусе могло повезти. Он имел возможность смотреть наружу в застекленное окошко размером где-то 25 х 25 сантиметров.

Ровно в 6 часов был подъем. После этого все бежали к умывальникам. На высоте приблизительно 1,70 метра начинался жестяной водосток, смотрированный на деревяной опоре. Вода спускалась примерно на уровень живота. В те месяцы, когда не было мороза, верхний резервуар наполнялся водой. Для мытья нужно было повернуть простой вентиль, после чего вода лилась или капала на голову и верхнюю часть тела. После этой процедуры ежедневно повторялась перекличка на плацу. Ровно в 7 часов мы шагали на лесоповал в бесконечные березовые леса, окружающие лагерь. Я не могу припомнить, чтобы мне пришлось валить какое-то другое дерево, кроме березы.
На месте нас ждали наши «начальники», гражданские вольнонаемные надзиратели. Они распределяли инструмент: пилы и топоры. Создавались группы по три человека: двое пленных валят дерево, а третий собирает листву и ненужные ветки в одну кучу, а затем сжигает. В особенности, при влажной погоде это было целым искусством. Конечно у каждого военнопленного была зажигалка. Наряду с ложкой, это наверно самый важный предмет в плену. Но при помощи такого простого предмета, состоящего из огнива, фитиля и куска железа можно было поджечь размокшее от дождя дерева зачастую только после многочасовых усилий. Сжигание отходов дерева относилось к ежедневной норме. Сама норма состояла из двух метров срубленного дерева, сложенного в штабеля. Каждый деревяный обрубок должен был быть два метра длиной и минимум 10 сантиметров в диаметре. С таким примитивным орудием как тупые пилы и топоры, состоявшие зачастую лишь из нескольких обыкновенных кусков железа, сваренных между собой, едва ли можно было выполнить такую норму.

После выполненной работы штабеля дерева забирались «начальниками» и грузились на открытые грузовики. В обед работа прерывалась на полчаса. Нам выдавали водянистый капустный суп. Те, кому удавалось выполнить норму (из-за тяжелой работы и недостаточного питания это удавалось лишь немногим) получали вечером дополнительно к обычному рациону, состоявшему из 200 грамм влажного хлеба, впрочем хорошего на вкус, столовой ложки сахара и жмени табака, еще и кашу прямо на крышку кастрюли. Одно «успокаивало»: питание наших охранников было немногим лучше.

Зима 1945/46 гг. была очень тяжелой. Мы затыкали в одежду и сапоги комки ваты. Мы валили деревья и складывали их в штапели до того момента, пока температура не опускалась ниже 20 градусов мороза по Цельсию. Если становилось холоднее, все пленные оставались в лагере.
Одни или два раза в месяц нас будили ночью. Мы вставали с наших соломенных матрацев и ехали на грузовике к станции, до которой было где-то 10 километров. Мы видели огромные горы леса. Это были поваленные нами деревья. Дерево должно было быть загружено в закрытые товарные вагоны и отправлено в Тушино под Москвой. Горы леса внушали нам состояние подавленности и ужаса. Мы должны были привести эти горы в движение. Это была наша работа. Сколько мы еще продержимся? Как долго это еще продлится? Эти ночные часы казались нам бесконечными. При наступлении дня вагоны были полностью загружены. Работа была утомительной. Два человека несли на плечах двухметровый ствол дерева до вагона, а затем просто задвигали его без подъемника в открытые двери вагона. Две особо крепких военнопленных складывали дерево внутри вагона в штапели. Вагон заполнялся. Наступала очередь следующего вагона. Нас освещал прожектор на высоком столбе. Это была какая-то сюрреалистическая картина: тени от стволов деревьев и копошащиеся военнопленные, словно некие фантастические бескрылые существа. Когда на землю падали первые лучи солнца, мы шагали назад в лагерь. Весь этот день уже был для нас выходным.

Одна из январских ночей 1946 г. мне особенно врезалась в память. Мороз был настолько крепок, что после работы не заводились моторы грузовиков. Мы должны были идти по гололеду 10 или 12 километров до лагеря. Полная луна освещала нас. Группа из 50-60 пленных плелась, спотыкаясь. Люди все больше отдалялись один от другого. Я уже не мог различить идущего впереди. Я думал, это конец. До сих пор я не знаю, как мне все-таки удалось дойти до лагеря.

Лесоповал. День за днем. Бесконечная зима. Все больше и больше пленных чувствовали себя морально подавленными. Спасением было записаться в «командировку». Так мы называли работу в расположенных неподалеку колхозах и совхозах. Мотыгой и лопатой мы выковыривали из промерзшей земли картофель или свеклу. Много собирать не удавалось. Но все равно собранное складывалось в кастрюлю и подогревалось. Вместо воды использовался подтаявший снег. Наш охранник ел приготовленное вместе с нами. Ничего не выбрасывалось. Очистки собирались, тайком от контролеров на входе в лагерь проносились на территорию и после получения вечернего хлеба и сахара пожаривались в бараке на двух докрасна раскаленных железных печках. Это была некая «карнавальная» еда в темноте. Большинство пленных к тому моменту уже спали. А мы сидели, впитывая измотанными телами тепло словно сладкий сироп.
Когда я смотрю на прошедшее время с высоты прожитых лет, то могу сказать, что я никогда и нигде, ни в одном месте СССР не замечал такого явления как ненависть к немцам. Это удивительно. Ведь мы были немецкими пленными, представителями народа, который в течение столетия дважды вверг Россию в войны. Вторая война была беспримерной по уровню жестокости, ужаса и преступлений. Если и наблюдались признаки каких-либо обвинений, то они никогда не были «коллективными», обращенными ко всему немецкому народу.

В начале мая 1946 г. я работал в составе группы из 30 военнопленных из нашего лагеря в одном из колхозов. Длинные, крепкие, недавно выросшие стволы деревьев, предназначенные для строительства домов, должны были быть погруженные на приготовленные грузовики. И тут это случилось. Ствол дерева несли на плечах. Я находился с «неправильной» стороны. При погрузке ствола в кузов грузовика моя голова была зажата между двух стволов. Я лежал без сознания в кузове машины. Из ушей, рта и носа текла кровь. Грузовик доставил меня обратно в лагерь. На этом месте моя память отказала. Дальше я ничего не помнил.

Лагерный врач, австриец, был нацистом. Об этом все знали. У него не было нужных медикаментов и перевязочных материалов. Его единственным инструментом были ножницы для ногтей. Врач сказал сразу же: «Перелом основания черепа. Тут я ничего не могу сделать...»

Неделями и месяцами я лежал в лагерном лазарете. Это была комната с 6-8 двухэтажными нарами. Сверху лежали набитые соломой матрасы. При хорошей погоде возле барака росли цветы и овощи. В первые недели боль была непереносимой. Я не знал, как мне лечь поудобнее. Я едва мог слышать. Речь напоминала бессвязное бормотание. Зрение заметно ухудшилось. Мне казалось, что предмет, находящийся в поле моего зрения справа, находится слева и наоборот.

За некоторое время до несчастного случая со мной в лагерь прибыл военврач. Как он сам говорил, он приезал из Сибири. Врач ввел множество новых правил. Возле ворот лагеря была постороена сауна. Каждые выходные в ней мылись и парились пленные. Еда также стала лучше. Врач регулярно посещал лазарет. Однажды он объяснил мне, что я буду находится в лагере до того времени, пока меня нельзя транспортировать.

В течение теплых летних месяцев мое самочувствие заметно улучшилось. Я мог вставать и сделал два открытия. Во-первых, я осознал, что остался в живых. Во-вторых, я нашел маленькую лагерную библиотеку. На грубо сбитых деревяных полках можно было найти все, что русские ценили в немецкой литературе: Гейне и Лессинга, Берна и Шиллера, Клейста и Жан Пола. Как человек, который уже успел махнуть на себя рукой, но которому удалось выжить, я набросился на книги. Я прочитал вначале Гейне, а потом Жан Пола, о котором я в школе ничего не слышал. Хотя я еще чувстовал боль, переворачивая страницы, со временем я забыл все происходящее вокруг. Книги обволакивали меня словно пальто, ограждавшее меня от внешнего мира. По мере того, как я читал, я чувствовал прирост сил, новых сил, прогонявших прочь последствия моей травмы. Даже с наступлением темноты я не мог оторвать глаз от книги. После Жана Пола я приступил к чтению немецкого философа по имени Карл Маркс. «18. Брумера Луи Бонапарта» погрузила меня в атмосферу Парижа середины 19-го века, а «Гражданская война во Франции» - в гущу сражений парижских рабочих и Коммуны 1870-71 гг. Моя голова словно была снова ранена. Я осознал, что за этой радикальной критикой скрывается философия протеста, выраженная в непоколебимой вере в индивидуальность человека, в его способности добиться самоосвобождения и, как говорил Эрих Фромм, «в его способность выразить внутренние качества.» Мне словно кто-то снял завесу отсутствия ясности, и движущие силы общественных конфликтов приобрели стройное понимание.
Я не хочу замалчивать тот факт, что чтение давалось мне непросто. Все то, во что я до сих пор верил, было разрушено. Я начал понимать, что с этим новым восприятием связана новая надежда, не органиченная лишь мечтой о возвращении домой. Это была надежда на новую жизнь, в которой будет место самосознанию и уважению человека.
Во время чтения одной из книг (кажется, это были «Экономико-философские записки» или может «Немецкая идеология») я предстал перед комиссией из Москвы. Ее задачей был отбор больных пленных для дальнейшей отправки для лечения в Москву. «Ты поедешь домой!» - сказал мне врач из Сибири.

Через несколько дней, в конце июля 1946 г., я ехал на открытом грузовике вместе с несколькими военнопленными, как всегда стоя и тесно прижавшись друг к другу, через знакомую дамбу в направлении Москвы, до которой было 50 или 100 км. Несколько дней я провел в своего рода центральном госпитале для веоннопленных под присмотром немецких врачей. На следующий день я сел в товарный вагон, выложенный изнутри соломой. Этот длиный поезд должен был доставить меня в Германию.
Во время остановки в чистом поле нас обогнал на соседних рельсах один поезд. Я узнал двухметровые стволы берез, те самые стволы, которые мы массово валили в плену. Стволы были предназначены для топки локомотива. Вот для чего они применялись. Я едва мог бы придумать более приятного прощания.
8 августа поезд прибыл на сборочный пункт Гроненфельде возле Франкфурта-на-Одере. Я получил документы об освобождении. 11 числа того же месяца я, похудевший на 89 фунтов, но новый свободный человек, вошел в дом моих родителей.

p.s.

Солдаты 1-й пехотной дивизии РОА (в вермахте дивизия числилась как 600-я пехотная дивизия (600. Infanterie-Division) с участниками Пражского восстания.
В преддверии окончания войны, в расчете на то, что Прага окажется в зоне оккупации американской армии, подразделения 1-й пехотной дивизии РОА 05.05.1945 г. ударили в тыл подразделениям СС, участвовавшим в подавлении Пражского восстания. После того, как стало известно, что американские войска не способны пробиться к Праге, в ночь на 8 мая дивизия оставила город и ушла на Пльзень, навстречу американцам. В 3 часа ночи 9 мая 1945 года передовые части 3-й гвардейской и 4-й гвардейской танковых армий 1-го Украинского фронта вступили в Прагу.

спасибо


Комментарии могут оставлять, только зарегистрированные пользователи.