Выдержки по 33й армии.

Наша стрелковая дивизия с совместно с другими дивизиями 33 армии прорвала оборону противника на реке Угра. В то время я был командиром огневого взвода 634 отдельной зенитно- артиллерийской батареи 338 стрелковой дивизии.  Дивизия ушла в сторону Вязьмы, а батарея предназначенная для прикрытия штаба дивизии, была вынуждена задержатся в КОБЕЛЕВЕ, ожидая подвоза горючего для тягачей.  Мимо нас прошло много разных частей.  Какие то отставшие обозы находились тут же.  Снега было много. Холодно. Мороз держался градусов под тридцать. Орудия были развернуты на позиции, посты наблюдения выставлены, а люди разместились в соседних домах. Благо деревня не очень пострадала.  Во взводе 2 орудия 25 мм и 26 человек обслуги. Истекали вторые сутки, тылы не объявлялись.

Остро воспринимая отрыв батареи от штаба дивизии, комбат принял решение искать горючее у других тыловых подразделений находящихся в селе.  В одном из дворов, к нашей радости, был обнаружен бензовоз под охраной старшины и водителя. Мы обратились с просьбой выручить нас. Однако получили отказ. После долгих уговоров и обещания помочь им выбраться из снежного плена, в котором они оказались, так как бензовоз застрял по самые мосты, мы все таки получили немного бензина. Батарея свернулась и собралась было догонять свою колонну, но потом решили, что уже поздно, сморкает, и дождаться утра.  Когда оно наступило, а мы еще не успели закончить свои скудные завтраки прозвучал сигнал тревоги.  Мы выбежали из избы.

Противник оказался наземным ,  успел уже развернутся в цепь и наступал по снежному полю прямо на нас. Мы быстро стали разворачивать орудия а также счетверенные пулеметы в позицию для стрельбы по наземным целям.  В бинокль отчетливо вижу цепь-дугу  наступающих – все видимое поле. Подумал, что придется иметь дело с целым пехотным батальоном не меньше.  Преодолевая по колено снежные заносы цепь медленно приближалась. Расстояние до них  уже чуть меньше километра. Выждав еще немного, командир батареи подал команду на открытие огня.  Немцы не ожидая такого отпора сразу залегли и спешно попытались зарыться в снег.  Они проявляли завидную стойкость и предпочли укрыться за снежными валками – и это в одних шинелишках и сапогах при таком морозе.!  Вскоре к нам присоединились и другие подразделения, волей судьбы оказавшиеся в селе, открыв огонь из винтовок, так, что огонь получился весьма плотный. Результат не замедлил сказаться: тел, неподвижно темнеющих на снежном фоне становилось все больше с каждой минутой. Настал момент, когда противник даже не смог отстреливается.  Мы прекратили огонь. Остальные тоже.  Наступила тишина.  Воспользоваться паузой, чтоб обследовать поле боя нам не удалось: Немцы нарушили тишину, открыв артиллерийский и минометный огонь по селу.  Понеся потери, они, по-видимому решили всерьез .  В дополнении ко всему мы обнаружили два танка выдвигающихся во фланги. Стало быть, они хотят окружить село. Необходимо было срочно уходить, чтоб не попасть в котел . Батарея спешно снялась с позиции и отправилась догонять своих. И все таки мы были довольны результатом боя: Проявили стойкость, приобрели уверенность в своих силах, а главное нанесли противнику немалый урон.

Штаб дивизии мы застали в деревне БОРИСЕНКИ. Подозреваю, что едвали штабники знали, что творилось у них в ближайшем тылу.  Начальнику штаба было доложено о бое с немцами в Кобелеве, об отсутствии горючего для Газ АА. Их похоже это не очень беспокоило, что дало нам повод сделать вывод, о более важных проблемах, которые его одолевали.  Пришел какой то нагоняй из штаба фронта, за плохо организованный марш,  и похоже что и это было не все. Вскоре дивизионная колонна вновь двинулась в западном направлении, а нам было приказано продолжать дожидаться горючего и провианта.

Прошло еще несколько дней в ожидании. Здесь впервые прошел слух, что мы попали в окружение.  Однако это нас не очень испугало и ввергло в уныние. И в самом деле: Несмотря на то, что вроде бы нам наступают на пятки, наши наступают и действуют где то впереди.  А это же фронт, где все может происходить. Появилось желание что то предпринять во вред противнику, а не сидеть в томительном ожидании подвоза горючего.  Тем более, еда кончалась . И тут возникло одно дело, которое полностью заняло весь личный состав батареи. Началось с того, что в деревню прибежала девушка из соседнего села ГРЕКОВО, стоящего от БОРИСЕНОК  на несколько километров. Не далее трех – четырех.  «Помогите-говорит.- Немцы совершают набеги на село и грабят нас ! Забирают зерно, картошку…»
Надо заметить, что и у нас проблема с питанием обострилась. Полевая кухня престала снабжается из тыла. Пришлось просить жителей деревни поделится.  Взамен вручали расписки-обязательства от имени командования Красной Армии с заверениями, что продукты в недалеком будующем будут оплачены. Теперь получилось, что у немцев, оказавшихся у нас под боком, и тоже сидящих почти в окружении та же проблема, но в отличии от нас, дающих расписки, немцы просто отбирали съестное силой. Командир батареи устроил совещание со взводными командирами, на котором было принято решение помочь нашим людям в ГРЕКОВО. С этой целью ему пришлось там на месте с ком.взвода управления Емельяновым. Обстановка была такова. Село располагалось в близи леса. Пустующая школа стояла на его опушке, откуда было видно деревню  и можно было бы пройти лесочком обратно  до БОРИСЕНОК. Таким образом школа вполне годилась для устройства поста наблюдения за домами. На том и порешили, о чем жители деревни не должны были знать, поскольку фактически задумывалось выставить засаду. Дежуривщие на посту шесть человек были вооружены ручным пулеметом в дополнении к карабинам. Смену поста решено производить в конце каждого дня, предварительно выслушав сообщение от посыльного о делах в Греково.  Если будет совершен набег, пост должен вступить в бой и немедленно выслать посыльного в БОРИСЕНКИ за помощью. Дежурная команда, созданная в батареи для этого случая, должна немедленно выехать на подмогу.

Итак, пост выставлен. Прошел день, а посыльный в расположение батареи не появлялся. Собрались на импровизированное совещание, решили что надо бы послать кого – либо из взводных для выяснения обстановки. Желание поехать высказал я.
Наутро запрягли в сани трех лошадей и отправились командой из  тринадцати человек , полных радужных планов, например, отведать медка(известно что в ГРЕКОВО было много пасек), да и просто пообщается с жителями. Мужского населения в деревне было не много.  Вот такое приключение нам грезилось в головах….
Три наших санных подводы приближались к околице деревни со стороны ШУМИХИНО. Совсем уж рядом было с сараями – сеновалами, и тут внезапно прозвучали два выстрел в нашу сторону.  Кто то упал. Побросав возжи, мы скатились с саней розвальней и схватились за оружие. Первое, что я увидел шагах в тридцать, был вооруженный немец, смотревший на меня  с какой то  нерешительностью.  Я полоснул его короткой очередью из автомата. Он рухнул в снег. Это был первый убитый мной фриц. Мои подчиненные тоже открыли огонь.  Я перебежал в первый ближайший сенной сарай. Он был со множеством щелей и наполовину пуст.  Сено покрыто снегом.  Все же укрытие. Прильнув к щели, обращенной к центру села, увидел бегущего к моему сараю немца с карабином наизготовку.  «Вот молодец – не сдрейфил, бежит, торопится сукин сын» - подумалось мне. Он явно торопился на помощь тому, с кем я только что расправился.  Я не стреляю, даже не знаю почему.  Вот немец приблизился к сараю с явным намереньем найти вход. Обошел одну сторону, завернул за угол, и пропал.  Я потерял его из виду. Я стал мысленно себя корить, за то что не открыл огонь по нему, пока он приближался.  Наверное, он сейчас лежит где-нибудь у сарая, разглядывая через такую же щель, что творится внутри.  Я замер. Холодок побежал по коже.  Тысячу раз себе поклялся больше не играть в кошки-мышки. 

Стою за скирдой, даже не дышу. Боюсь, что он заметит пар.  Вглядываюсь в щели. Вдруг я услышал шевеление, и увидел как он встает со снега. Его тень на сей раз четко видна сквозь щель. «Сейчас или будет поздно!» мелькнуло у меня в голове и я выпустил автоматную очередь. Тень его скользнула вниз. Выскочив наружи я первым деолом убедился что немец мертв.  Мои ребята укрылись в соседних сараях и готовы были прийти на помощь. В это время в восточной части села разгорелась нешуточная  стрельба. Причем прослушивались короткие пулеметные очереди. Еще несколько минут спустя оттуда с того конца села, нахлестывая лошадей вылетело пять саней с галдящими немцами и понеслись по дороге, которая была с нашей стороны. Чтобы не дать им уйти безнаказанно мы поспешили открыть огонь. Двое с саней сразу же опрокинулись,  С этими немцами было покончено .  Подбили одну лошадь но фрицам удалось попрыгать на другие подводы. Лошадь в последствии превратилась в конину, существенно дополнив наш рацион.  Когда все стихло, к нам прибежал старший нашего поста, выставленного в школе. Виновато доложил, что они слишком поздно заметили немцев, и поскольку их было ни как не меньше 20 человек в бой вступать побоялись в виду их явного численного превосходства.  Так и сидели затаясь, не выдавая своего присутствия всю ночь. И только когда утром услышали стрельбу, а немцы стали выбегать и разворачиваться фронтом на нас а к ним задом. он лично открыл огонь из приданного пулемета. Я в сердцах хотел перекрестить его прикладом автомата, но высказал ему укор за неисполнение инструкции о посыльном. Итог этой схватки был таковой: Девять трупов с их стороны один у нас, и еще один раненый.

И вот еще что,: Прибежала баба здешняя и прерывающимся голосом сказала о немце затаившемся в подвале ее дома. Им оказался перепуганный насмерть вояка, который вышел сам, без оружия, и не собиравшись сопротивляться.  Возвратились в БОРИСЕНКИ .  Один из взводных командиров Моисей Хансон, еврей по национальности а по пути наш переводчик хорошо говорил по-немецки, сразу же допросил пленного. Он оказался австрийцем по имени Людвиг. Кожевником и пекарем. Смешной и неуклюжий, не похожий на тех фашистов, которых мы знали. Он рассказал все, что было ему известно о своей части, причине появления в деревне целой заготовительной команды.Оказалось, что все они были просто сборищем тыловиков и наведались в эту деревню впервые, а раньше там были не они. На подводе было отправлено боевое донесение в штаб дивизии, находящейся к западу километров в двадцати. В нем был также наш запрос о разрешении отправить пленного в их распоряжение. Штабисты ответили, что пленный им не нужен, поставив нас в затруднение, и приказали разобраться с ним самим, то есть пустить в расход. Убивать немцев в бою, мы научились, а вот расстреливать нет. В общем в этот день ни кто за это не взялся, думали, что он попытается бежать и все само собой разрешится пр побеге. Но Людвиг и не думал этого делать.

Через день меня пригласили играть в карты, и я  застал тёплую компанию. Нашего переводчика Моисея или Миши как мы его величали, командира батареи, начальника фуражной службы и  фрица. Ну, пусть он будет шестым. Впятером  же не игра... Так он и прижился. Рубил дрова, готовил  еду, топил буржуйку, играл в карты,  А в делал он это хорошо, кто играл с ним в паре чаще выигрывал.
Мне кажется, он понимал своё положение, осознавая, чем хуже у немцев будут дела, тем лучше сложится его судьба. Но не тут то было. Дела под Вязьмой шли все хуже у нас,  а блокаду все так и не прорывали. В середине марта немцы уже не просто появлялись в деревнях, а создали фронт в нашу сторону с востока и стали методично выдавливать, сужая кольцо, и превращая захваченные деревни в опорные пункты. Числа 20го  прибыли сборные из разных частей  пехотные подразделения 160 СД, для обороны от противника с востока и у нас стало людно. Однажды, когда я с отрядом был в поиске, появился какой-то командир. Я даже не знаю кто это был,  и проходя мимо землянки его угораздило заговорить с фрицем. Тот понятно не отвечал, а только улыбался. Потом , вечером прибежал капитан Жоголев, и сказал что его пора кончать. Иначе нас всех под трибунал. Решили, кто проиграет, тому и выполнять приказ. В этот раз удача как всегда выпала фрицу, а проиграл Миша, наш переводчик. Он посмотрел на него, взял автомат и сказал - "пойдём". Тот сразу же все понял. Вытянулся, побледнел, посмотрел на всю компанию ища поддержки и побрел к выходу в чем был, только сапоги надел. Миша кинул ему его немецкую шинель.  Они вышли.

Мы сидели молча. Не смотря друг на друга.  Я вспоминал все мерзости, которые я знал о фашистах и погибших друзей, которых тогда ещё погибло не так много. Командир батареи трепал карты. Довольно скоро, со стороны оврага раздалась короткая очередь. Мы переглянулись, боясь увидеть жалость на лицах.  Очень скоро вошёл переводчик, и не глядя нам в глаза, сказал, "Все. Игра окончена. Давайте расходится спать".  Судьба многих попавших в плен печальна, а пленных тем более.
Я потом ходил смотреть его труп, но не нашел. А когда спросил у Миши, ты его что, отпустил? Он сказал, что немец побежал, и он его настиг очередью уже вдали.…

Весь этот текст был подчеркнут карандашом а далее была напечатана краткая версия, которая звучала так:

Возвратились в БОРИСЕНКИ .  Один из взводных командиров, еврей по национальности а по пути наш переводчик хорошо говорил по-немецки, сразу же допросил пленного. Он оказался австрийцем по имени Людвиг. Он рассказал все, что было ему известно о своей части, причине появления в деревне целой заготовительной команды. Оказалось, что все они были просто сборищем тыловиков и наведались в эту деревню впервые, а раньше там были не они. На подводе было отправлено боевое донесение в штаб дивизии, находящейся к западу километров в двадцати. В нем был также наш запрос о разрешении отправить пленного в их распоряжение. Штабисты ответили, что пленный им не нужен, поставив нас в затруднение. Так австриец с нами жил некоторое время, был даже приобщен к игре в карты. Однако надо было решать, что с ним делать. Штабу он не интересен, а нам обуза в связи с ухудшением обстановки. В конце концов учесть его была решена. Судьба многих попавших в плен печальна, а пленных тем более.

Во второй половине февраля наше положение мало чем изменилось. По-прежнему по собственной инициативе, небольшими группами осуществляли разведку в ближайшей округе, уточняли кто и как давно контролирует окрестные деревни. Сплошной линии фронта не было. А противник как мы знали , занимал деревни вокруг дорог. Причем, с самого начала получилось так, что у нас под контролем были преимущественно проселочные дороги, в то время как противник пользовался большаком Юхнов – Вязьма. И иногда появлялся на большаке совхоз Кобелево – Слободка. Начались стычки с фашистами, в которых мы часто проявляли инициативу.Таких боев эпизодов было множество. Порядка десяти. После первых небольших побед к нам стали прибиваться неизвестно откуда взявшись, молодежь призывного возраста. Двое прятались пот лесам еще с осеннего окружения. Теперь вышли к нам, так как пришла возможность не прятаться по лесам, поквитается с фашистами, да и паек значил не последнюю роль. Также со мной ходили несколько десантников, которые по ошибке были выброшены в наш район и остались без начальства. Пожалуй, мне даже нравилось свобода выбора для нападения. Доставляло особенное удовольствие удачно проведенные засады. Случалось добывать трофейное оружие и патроны, а иногда даже кое какой провиант.

Однажды мы нашли у немцев в подводе большой кусок свиного сала. И все же это все было самодеятельностью. Штаб 338 дивизии находился под Вязьмой, связь – эпизодическая, конными посыльными. Фактически батарея была обречена действовать на свой страх и риск, причем горючего к тягачам, чтоб доставить зенитки к штабу, где им следовало быть, у нас не было. И вот неопределенности наступил конец, когда поступил приказ о переподчинении батареи командиру 1297го полка 160 стрелковой дивизии полковнику Захаренко, поскольку мы находились в зоне его ответственности. Вскоре меня вызвали к командиру полка, который был в курсе наших стычек с немцами. Он сообщил, что полковой взвод разведки во главе с командиром ушел на шоссе и не вернулся. Вот почему он, зная о наших подвигах, и знание этой местности и обстановки, решил назначить меня на эту должность . Дал мне начальный срок на укомплектование взвода по моему усмотрению, несколько дней, после чего потребовал добыть «языка». Район вылазки за пленным – населенные пункты Слободка и Знаменка. Желательно взять языка с большака. Для меня- артиллериста это назначение было неожиданным. Но приказ есть приказ, и надо его выполнять. Я подобрал людей, хорошо мне известных, из своего окружения, с которыми уже неоднократно участвовал в стычках и двух десантников. Зима была снежной, по этому обзавелись лыжами и белыми халатами. Я спланировал срок поиска и захвата сутки, в крайнем случае, двое, учитывая близость большака. На саму трассу мы не ходили, по этому я хорошо изучил местность по топографической карте.

Вышли из деревни вечером и углубились в лес. На лыжне нас было десять человек. Я возглавил цепочку идущих, а замыкающий тянул за собой лыжи со свободными креплениями для бедующего пленного. Лес не был сплошным, а перемежевывался полями и кустарниками. Благодаря снежному покрову видимость была великолепной. Вскоре в некотором отдалении от деревни ЛОМЕНКА из лесу увидели взлетающую осветительную ракету. Не успела она погаснуть, как правее ее в западном направлении , примерно на удалении 300 – 400 метров, тоже вспыхнула ракета. А потом правее еще одна. Приостановились. Посовещавшись, решили, что вражеские посты выставлены в стороне от деревень, и подсвечивают местность. Не имея сплошной линии обороны, они, видите ли, создали световую границу. Только немцы могли позволить себе такую роскошь. Необходимо было найти подходящее место для прохода между постами. Подведя группу к правому посту, дал знак затаиться. Хорошо, что еще правее поста был молодой ельник на берегу ручья. Вместе с рельефом, хоть и не густой, но все же укрытие. Дождавшись, когда взлетит очередная ракета, и осветит прилегающую местность, наметили путь, вернулись на пару сотен метров назад, и в очередной световой паузе сделали бросок в южном направлении, прежде чем за нами снова возник свет. Очевидно, немцы что то возможно услышали, и пустили ракету раньше, чем было положено по паузе, но мы были уже в кустах окаймляющих лес и нас не заметили. Первый важный шаг сделан. Углубившись в лес. Вскоре вышли на южную его кромку и обнаружили большак. Тот самый, который связывал Слободку и Знаменку. Подумал, что нас могут найти по свежей лыжне, так как наверняка пойдут засветло смотреть причину ночного беспокойства и предпринял тактику зайца: намеренно сделали несколько небольших петель . Село СЛОБОДКА осталось в трех километрах позади.

Идем медленно в западном направлении параллельно дороге, присматриваясь ища подходящее место для засады. Рассвело. Дорога тянется между кромкой леса , далее низина с насыпью и мостиком через ручей, приток Сигосы. Далее опять лес. Подлесок вплотную подходит к большаку. Перед мостом сугроб, по видимому результат расчистки снега. Наблюдая за участком дороги сквозь ветки подлеска, пришел к решению, что это место больше всего подходит для выполнения задуманного плана. Движение по дороги было сравнительно оживленным. В обеих направлениях проходили грузовики, санные повозки. И совсем неожиданно, глядя в бинокль, распознал даже нашу автомашину-полуторку, в кузове которой – глазам не поверил - везли пленных десантников. Я их узнал по форме.Сзади ехали два немца на мотоцикле с пулеметом.

Екнуло сердце: почти физически ощутил их отчаянно трагическое положение. Конечно везут их в лагерь для военнопленных , а что там?...И всего то несколько десятков метров до них, а какая пропасть между нами! –«И со мной может случится тоже самое. Нет, шалишь, хоть и сидим на острие ножа, но все зависит от нас и только от нас, и каждый сам распоряжается своей судьбой» - ругнул себя за минутную слабость. Словно очнувшись, вернулся к действительности. Окончательно принял решение: Здесь, на этом отрезки дороги будем брать пленного. Сообщил подчиненным. Затаились на опушке леса, решили дожидаться вечера, пологая, что это затруднит противнику преследование. Незадолго до наступления сумерек группа захвата из пяти человек медленно, по-пластунски двинулась по направлению к сугробу. Сзади в ста метрах я оставил двух для обеспечения прикрытия стыла, и еще двум, указал место в пятидесяти метрах справа и слева , для чего каждый отполз свою сторону. Чтоб не только прикрывать нас, но и голосом оповещать о характере приближающегося транспорта. Только все распределились, и до сугроба оставались считанные метры, как первый наблюдатель дал знать о приближении одиночной санной повозки со стороны Якимцево. Мы поторопились занять место за гребнем сугроба. Явственно услышали лошадиное фырканье и скрип приближающихся саней. Нервы напряжены. Казалось я весь превратился в слух. Но меня опередило видение. Крупная лошадиная морда показалась надомной, прям над гребнем сугроба. Еще секунду и немцы меня увидят.

Это тот случай, когда говорят «Пан или пропал». «Вперед!»- моя команда на одном вдохе подхватывает всех, и мы уже на дороге. Память в одно мгновение запечатлела кошевку, заряженную двумя лошадьми, возницу впереди и двух фрицев на заднем сидении с винтовками между колен. В ту же секунду лошади шарахнулись в сторону, кошёвка опрокидывается, немцы кувыркаются в снегу. У кого то из моих ребят не выдерживают нервы; раздалась автоматная очередь и немцы уткнулись в снег. В эти суматошные секунды вознице удалось выползти из под саней и пустится в бега прям по снежной целине. Первый увидевший стреляет в него из карабина, но к счастью для всех нас промахивается. Я ору «не стрелять, Черт бы вас побрал. Догнать! Живо!» - еще что то матом, для придания остроты. Старшина, мой заместитель, бросается вдогонку. Немец, выбившийся из сил, падает. Старшина хватает его за шкирман и волочит по снегу ко мне. Собираем документы убитых, оружие, а я отдою команду на немедленный отход в лес. Наблюдатели тоже слышат приказ и начинают отход. Тем не менее, кто то из моих подчиненных пытается обследовать кошёвку на предмет провианта, но левый наблюдатель успевает заметить и крикнуть о приближающейся грузовой машине. Все бросаются в лес. Уже на опушке леса вижу сквозь деревья, что машина остановилась там, где лошади бьются в упряжке в попытке встать. Двое выскакивают из кабины и залегают в снегу, наверное, пытаясь разобраться в обстановке. Их оказалось всего двое. Но наши уже прошли дальше. Я даю очередь из автомата по ним и по машине. Мне не остается ничего делать как другого, как догонять ребят. Напряжение схватки еще не отпускает наши нервы, но мы торопимся укрыться под деревьями. Уняв волнение, поняли, что пленного таки взяли и надо поскорее уходить. Но сначала надо стать на лыжи и поставить пленного фрица. Тот сначала стал артачится, но проваливаясь на каждом шагу в снег, и подталкиваемый к тому же прикладами карабина, вскоре и сам попросился на лыжи. Пошел, и даже не плохо. У меня были основания беспокоится за счет возможного преследования. Была и опасность нарваться в леску на засаду. Ее мог выставить тот вражеский пост, около которого мы накануне прошли. Будь враги бдительнее, или более многочисленны, они могли обнаружить наши лыжню и им только и оставалось как дожидаться нашего возвращения. Чтобы уменьшить вероятность встречи с немцами, при проходе «световой» границы, мы прошли ее в другом месте, метрах в трехстах западнее Ломенки. Снова нам пришлось в паузе между вспышками бросаться на снег. Причем немец, нагруженный двумя трофейными винтовками, делал это без малейших признаков неповиновения, и попыток кричать.

Шли в основном по открытым местам, выигрывая время. Думаю немцы и наутро могли увидеть нашу лыжню, а по меткам оставляемым лыжными палками и направление в которое мы шли. Но это все из области предположений. Наша вылазка с каждым часом приближалась к своему завершению. Когда на востоке заалела заря мы приближались к деревне. Наверное, странно было видеть со стороны цепь из десяти лыжников в маскхалатах с одним резко выделяющимся своей зеленовато-желтой шинелью и серой пилоткой натянутой на уши, семенящего бойко спереди.
Ну вот мы и дома. Только сдесь на месте, у своих, полуторосуточное напряжение у нас окончательно спало. Радовались успешному походу: и языка привели и потерь избежали. Я составил донесение командиру полка и перенаправил к нему захваченного пленного, а также документы убитых.

Командир 1297 СП назначил меня ответственным за оборону Шумихино Ломенка . На довереие мне этого боевого участка сказался мой опыт в инициативных вылазках, а также успешный захват языка, за что мне была объявлена благодарность. Практически это было повышение, соизмеримое с должностью командира роты. В моем подчинение оказалась группа превосходящая пятьдесят человек, включая десантников. Для усиления группы получили два противотанковых ружья. При наших бесполезных зенитных пушках и отсутствия какой либо другой артиллерии это было весьма кстати. Первым моим решением было немедленное перебазирование в дер. ШУМИХИНО .Там удалось наладить сносное питание, где основу составляло разваренное зерно ржи, а также картошка и иногда конина. Затем приступил к оценке обстановки в округе, хорошо зная, что здесь в излучине реки Угра, по прежнему отсутствует сплошная линия обороны между нами и противником. И по этому лучше лишний раз перепроверить данные о том, кто где находится. Решил начать с ближайшей деревни ЛОМЕНКА. Немец в последнее время усилил нажим и мог овладеть ею, как он сделал с ГРЕКОВО после нашего туда наскока. В самом конце февраля группа из 20 человек, под моим началом засветло отправилось туда. Дорога оказалась хорошо укатанной. По ее бокам – снежные валы. Это навивало на определенные мысли. Перед деревней метрах в трехстах залегли в зарослях ольшаника. Было два варианта развития событий. Если обнаружим противника будучи незамеченными – атакуем по моей команде. Далее по обстановке, если же будем обнаружены заранее, то отходим и в бой не ввязываемся.

Лежим наблюдаем. Ничего подозрительного нет. Начало темнеть. Приказал передвинутся поближе. Едва мы сделали несколько шагов, как увидели вспышку в нашу сторону. Взлетела осветительная ракета, а затем застрочили два пулемета. Значит мы обнаружили и враг нас пересидел. Хорошо что все кончилось без потерь. Я дал команду на отход.
Дело в том , что вид на деревню открывался сбоку, а дорога зигзагом заходила в деревню справа, с западной стороны и полностью не просматривалась. Приказал группе вернутся в ШУМИХИНО, а сам с двумя бойцами остался понаблюдать за деревней. Мне необходимо было определить каков тут противник. Стрельба прекратилась Я продолжаю наблюдать в бинокль за деревней, а мой боец мне шепчет –«Товарищ лейтенант, немцы!» Я опускаю бинокль и действительно вижу группу немцев подходящих справа Они шли по дороге метров в 10 – 15 от нас. Наш скрытный отход уже был невозможен. Шепотом предупредил, чтоб без моей команды не стреляли. Затаились и видим: из за придорожных кустов выходит первый немец, второй…Они смотрят вдоль дороги не видя нас. Я держу первого на мушке, но не стреляю, все надеясь. Что они нас не заметят. Когда идущий второй немец с ручным пулеметом повернул голову влево, мне показалось что увидел меня я нажал на курок. Немец громко заорал и упал. Один боец дал длинную очередь из автомата, другой выстрелил из карабина.

Перед нами придорожный сугроб, за котором залегли фрицы. Мой боец с автоматом приподнялся чтоб увидеть куда стрелять. Хлопок выстрела из за сугроба, и боец медленно опускается прикрыв рукой пробитую навылет шею. Я, признаться, растерялся, но второй боец кричит мне шепотом «Товарищ лейтенант – граната!» и показывает на лимонку прицепленную на нашем автоматчике. Я ее сдергиваю, и бросаю в сугроб. Боец следует моему примеру. Сразу за хлопками мы выскакиваем на дорогу. Пред нами три трупа, четвертый уползает на четвереньках, оставляя за собой кровавый след, и через секунду после моего выстрела замеряет. Мы забрали оружие и документы. Откуда не возьмись, как только закончилась стрельба, появились местные бабы. Наверное, они некоторых немцев в лицо. И вот теперь глядя на убитых, одна женщина посетовала, что, мол, этого жалко – он был такой добрый. Когда же я спросил, в чем же заключалась его доброта, сослалась на то, что угощал ребятишек конфетами. Святая простота! Потом они увидели нашего убитого товарища и попритихли. Я сказал, чтоб привезли подводу, чтоб отвезти убитого в наше расположение, но они ответили, что в деревне еще остались немцы. Не много, но они наверняка настороже. Тогда я приказал им забрать нашего товарища и похоронить. Наверное, мы представляли замечательную мишень, стоя на дороге и разговаривая как колхозники. Сообразив это я дал команду отходить. Через час мы уже были со своими.
Эта разведка показала, что не так страшен черт как его малюют.

Утром в деревне Шумихино откуда ни возьмись появились подразделения 1297 стрелкового полка отходящие от Вязьмы. Мы не были оповещены об этом, поэтому их появление оказалось для нас неожиданностью. Тусклые взгляды говорили лучше всяких слов о том, какое у них было настроение. Хотя мы старались не говорить об отходе, окружении, котле, но все это с новой силой повисло в воздухе. Через посыльного, Лейтенанта Исаева, (мы потом вместе какое то время выходили из окружения и я запомнил его фамилию) командир полка вызвал к себе командира батареи и меня. Усталый с покрасневшими от бессонницы глазами он сухо, без объяснений сказал, что полк отходит на восток, и что батарея через три часа должна быть в походной колонне. Зная, что в батарее уже с месяц как нет снарядов, еще раз потребовал это подтвердить, и только тогда отдал комбату команду немедленно привести орудия в негодное состояние. Мне же поставил задачу выйти с разведчиками к деревне Ломенка, удостоверится, что она все еще не занята противником.Если не занята, то обойдя ее с южной стороны, углубится в восточном направлении с целью найти свободный проход для всего полка.

Если же Ломенка под немцами, проверить такую возможность с северной стороны. С севера, где должны быть наши тылы была слышна стрельба из пулеметов и винтовок. Все это говорило о серьезности нашего положения. Я с шестью разведчиками отправился к знакомой мне Ломенке. Путь был недолог- преодолели заснеженное поле, вплотную приблизились к деревне, замаскировались на опушке примыкающего леска. Дождались сумерек и сразу увидели взлетающую над деревней осветительную ракету – верный признак присутствия фрицев. Отослал разведчика с донесением о принятом решении искать проход с северной стороны деревни. С оставшимися людьми углубился в лес, оказавшийся на нашем пути. Не пройдя и ста метров наткнулись на пригорок, покрытый редкими соснами, и разделенный на пополам траншеей. Отметил про себя, что тут явно была чья то недавняя стоянка. И действительно, кто то из моих ребят обнаружил бидон с сваренной конской головой. А вот и тот, кто этим занимался. Сейчас он мертвецки спал в шалаше, укрывшись снятой конской шкурой. Когда один из моих ребят с карабином наизготовку приблизился, спящий вдруг проснулся и стал сударожно щупать снег рядом с собой ища по всей вероятности оружие. Мой разведчик не медля не секунды разнес ему выстрелом голову. Я устроил ему выговор за поспешную расправу.

Тело было обследовано, и оказалось, что это был боец, решивший, по-видимому, в одиночку бороться за свое спасение. Документов у него не было, зато были найдены вещи, принадлежащие явно, разным людям. Командирский компас, нож, часы на цепочке, винтовка с пятью патронами, и еще патроны в карманах, наган, и запас конины, они оказались уликами, говорящими о его намерениях. Нас давно одолевал голод, поэтому развели костерок и поели, что бог нам тут послал. Выставили два поста. Один со стороны, где мы пришли, (я опасался что нас могут выдать наши следы на снегу) а второй с восточной стороны, где мог находится противник. Я решил дать людям немного отдохнуть. Мой сон был прерван выстрелами. Стремглав, буквально на четвереньках выбрался из шалаша и скатился за толстый ствол сосны. Ребята последовали моему примеру. По шалашу бил пулемет, и под его прикрытием до десятка немцев цепью двигалось в нашу сторону. Ближайшего немца свалил выстрелом из карабина навскидку. Цепь залегла, мы поползли от злополучного участка. Укрывшись за деревьями, начали прицельно стрелять по отдельно маячившимся солдатам. Прошло пять минут, все стихло. Спустя некоторое время решил пойти выяснить судьбу выставленных часовых. И что же? Того, что был выставлен восточнее шалаша нашел убитым. Пуля ему попала прям в лоб, а вот другого часового ни живым ни мертвым обнаружить не удалось. Словно испарился. Я не мог себе ни как объяснить, как немцы могли так точно найти нас в лесу и выйти в нужное время. Поневоле возникло нехорошее предположение. А не дело ли это все рук моего бывшего часового? А вдруг он перебежчик? Прямого доказательства нет, но все же…

Время горевать не было. Решили вернутся в расположения полка, ведь счет был на часы, а то и на минуты. Когда мы вернулись , мы застали только брошенную догорающую машину на окраине. Полк, услышав стрельбу, отправился по проселочной дороге, в сторону Староселье, оставляя после себя хорошо утоптанный снег. Настигли в следующем лесном массиве, когда майор проводил совещание с командирами на пересечении двух лесных дорог. Командир полка сообщил присутствующим обстановку, порядок дальнейшего следования, рассказал, что по данным разведки немцы заняли деревню Костюково и отрезали пути нашего прохода к основным силам 160 СД находящимся севернее нас. Дорога на юг, также перекрыта. Нам осталось только действовать самостоятельно и пробиваться на восток через р. Угра к своим. Заметил, что в результате боев полк понес потери в личном составе, но за счет приставших к нему людей из других частей сейчас наберется около шести ста человек. Призвал к соблюдению порядка, исполнению воинского долга.

Совещание было кратким деловым, но я почувствовал какую то глубокую тоску. Остальные командиры смотрели на него желая услышать в словах хоть нотку облегчения или надежды. В заключение майор заметил, что дальнейший маршрут будет подсказан проводником из местных, знатоком этих лесов. Разглядывая расходящихся командиров, я обратил внимание на капитана, Бондаренко. начальника штаба полка. Высокий, подтянутый, чисто выбритый, он был почти белой вороной в белой бекеше среди бородатых, со впалыми глазницами кое как одетых людей. Просто молодец, утверждавший своим видом достоинство командира, вопреки, мягко говоря, сложившийся нескладной обстановке. Вот такая деталь на долго осталась в моей памяти. Не знаю, как сложилась его дальнейшая судьба. После того совещания я его должно быть не видел. Вот так мы двинулись на встречу своей судьбе. Шли медленно, постоянно высылая вперед себя дозоры. Так что движение колонны, было вдвое медленнее, чем просто движение одиночного человека. Я думал, что мы соединимся в какой то момент с армией, но никого не встречали. В какой то момент полк даже сходу снес немецкое охранение. Была короткая перестрелка и немцы, наверное разбежались предпочитая не вступать в бой с целым полком. Эта стычка даже не повлияла на скорость нашего продвижения. К вечеру пронесся слух среди командиров, что мы находимся уже вне котла. Что котел сдвинулся севернее, где в окружении осталась основная часть армии (это те выстрелы с севера, что мы слышали накануне) а наш полк оказался южнее этой линии.

Пару часов спустя полк отправился навстречу своей судьбе. Нелегко будет нам пробиваться через сплошную хорошо подготовленную линию обороны противника. Вся надежда на помощь с нашей стороны. Решившись на прорыв полк оставил позади себя добрых три десятка километров когда противник преследовал попятам. Теперь ничего не остается как прорываться. Будь что будет.

Продвижение полка проходило по лесистой местности. Колонна медленно шла сперва по еле заметной лесной дороге, не слишком утопая в снегу. Мы знали о боковых дозорах по правую и левую руку от колонны, с которыми поддерживали зрительную связь или окликивали. Это немного успокаивало и давало возможность погрузится в свои частные заботы.Прежде всего как бы чего съесть – уж больно было голодно. Валенки бы подсушить, ноги колеют, рукавицы бы раздобыть.…Хорошо тем, кто впереди. Если кто валяется на снегу, им первым достается возможность его обшарить. Но что может быть у бедолаги. Уж точно не хлеб. А одежда у людей в основном телогрейки или у кого сверху еще шинели с подпалинами от костров. Идут бойцы, у каждого на ремне если не винтовка так карабин или автомат немецкий. Знаю, что гранат мало. В ближнем бою – вещь незаменимая. ….Чего только не придет в голову, когда идешь в общей колонне. Командиры за тебя думают, куда идти, когда остановится, а ты только держись и смотри в спину впереди идущего. Даже ничего страшного, если ненароком заснешь на ходу. Толкнет идущий сзади или упрешься в переднего и даже не пожурят. К слову сказать, дисциплина исполнения приказов установилась сразу безоговорочная: все поняли что по-иному и быть не может. Не та обстановка. Колонна остановилась. Есть возможность оглядятся. Обычный серый апрельский день, низкие серые облака плывут с востока на запад. Постояли несколько минут, опять тронулись. Мы к этим остановкам привыкли. Значит так надо. Нас всех объединяло сокровенное желание выжить. Появилось желание ближе держатся друг к другу в надежде хоть так сохранять боеспособность.

Под конец вторых суток нашего движения лес заметно поредел, снега явно стало больше. За ночь мороз образовывал наст, который под тяжестью идущего проваливался, и нередко валенки проваливались в снежно-водяную жижу. У невезучих обувь моментально пропитывалась влагой, а с понижением температуры ноги замерзали. Идти сразу становилось тяжелее. Как то само получилось, что полк вытянулся в предлинную, на пару километров цепь людей ступающих в затылок друг другу. Где то там впереди командир, с проводником, и команды передавались по цепочке от передних к задним. Тот кто шел в голове колонны метров через пятьдесят выдыхался. Чертовски тяжело вытаскивать ноги из глубокого снега. Чтоб не мешать движению колонны, он отходил в сторону или садился и занимал место в хвосте цепочки придя в норму. Следующий становился теперь во главе цепи. Потом и этот выбивался из сил, уступая место следующему преодолеть свой путь по целине, а замыкающий колонну, поравнявшись с бойцом отдыхающим на снегу, тормошил его: мол пора становится в колонну, замыкая ее. Потом стали двигаться и ночью, конечно очень медленно, с небольшими привалами, проходя за сутки не более пяти – шести километров. Уже не было дозоров справа и слева. Это стало невозможно в таких условиях, а может они остались, где то не в силах идти. На третий день появились "отказники".

Сидящий не имел сил подняться и со смертельной тоской в глазах качал головой, прекрасно понимая, что его отказ двигаться равносилен началу конца для него лично. Ни кто не орал, не выговаривал обидных слов, не взывал к долгу и его просто оставляли на произвол судьбы. Оставляли и раненых растерявших последние силы. Было какое то смирение, граничившее с безразличием. Проводник вел полк по низменным местам, иногда оврагами. Видно было только деревья. Я совершенно потерял всякую ориентировку. Как то ночью между 10 и 11 Апреля, впереди взлетели ракеты и раздались пулеметные очереди, мы в хвосте так и не поняли, что там случилось. Встали на месте, Было дернулись назад но нам пришла команда развернутся на девяносто градусов и бежать до параллельного оврага по целине. Наверное, в это момент мы потеряли много человек. Не от огня, а от усталости бежать через заснеженное пространство. Там построились как стояли и пошли, чуть ли не в противоположную сторону.
Привалов как таковых не было, а были остановки во время совещаний командира с его окружением и конечно проводником. Вся длинная цепь в это время мгновенно сидя засыпала и с трудом поднималась, после команды о возобновлении движения. Мы физически были более крепкими, и за четыре дня нашего шествия - язык не поворачивается сказать марша- два раза ходили в дозор. А после ночной стрельбы полк двигался таким образом, сперва дозорные уходят на метров пятьсот или километр по ориентирам, которые указывал проводник, а потом, шел весь полк. Мы ходили в дозор с тайной надеждой поживится за счет возможных захватов съестных припасов и боеприпасов. Однажды мы перехватили на каком то большаке две подводы, с двумя немцами. Содержимое подвод было, понятно, изъято, а это был шпик, сухие пайки, галеты. Я стал обладателем немецких сапог, которые я надел вместо валенок, но которые однако не выдержали испытания. Промокшие днем, в морозную ночь они превратились в кожаные кандалы непригодные для носки. Кроме того, низкие, с широким голенищем. В них постоянно набивался снег, когда идешь через целину.

Наступил день. Командование принято решение для надежности послать две большие разведгруппы с целью проникновения через вражескую оборону, если придется с боем к нашим, для согласования общих действий при прорыве. По звукам перестрелки, доносившимся с востока, а потом и мерцанию осветительных ракет, поняли, что передний край вражеской обороны действительно близок. В нашей молчаливо движущейся среде росло нервное напряжение.
У меня был надежный боевой товарищ по фамилии Хасанов, из татар, в звании младший лейтенант. Примерно в эти дни, не помню, по чьей инициативе, между нами состоялся уговор – держатся друг друга в критическую минуту.

По затраченному времени и по пройденному расстоянию, я предполагал о скором выходе к Угре. Но пока ни какой реки не было видно. К сожалению я не знал точного местоположения, хотя у меня и была топографическая карта. Я ею очень дорожил и носил в планшете под телогрейкой. Временами я заглядывал ее чтоб определится, но без четких и явных ориентиров это было сделать сложно. Эта карта была при мне во время исполнения обязанности начальника разведки полка, и пестрила моими пометками о расположении вражеских объектов. Эта карта мне очень пригодилась потом, после выхода из окружения, при беседах с соответствующими должностными лицами.
15 апреля 1942 года Редкий лес с мелким кустарником был нашим последним пристанищем. Ближе к полудню из боевого дозора приполз боец к месту, где замерла наша полковая цепь. Он сообщил, что впереди обнаружена немецкая траншея, (В последствии оказавшийся минометной позицией). Меж тем, развязка наступила совсем неожиданно: в поле зрения наших наблюдателей попали два немца, очевидно телефонисты, отыскивающие обрыв провода. Еще немного и они неизбежно столкнутся с нами. Прогремели выстрелы, и немцы были убиты. Через некоторое время по району нашего сосредоточения начался минометный обстрел. По-видимому хватились связистов. Этого следовало ожидать. Вскоре наблюдатели увидели вражескую цепь, прочесывающую лес. Команда «Вперед!» подняла нас, мы напрягли все силы. Оказалось, что мы еще способны как то бежать. Выскочили на какую то немецкую огневую позицию и прикрывшись бруствером залегли. Полежали некоторое время, и начались по цепи запросы типа «И чего мы ждем?». Я знал, что наши ( в случае удачи хотя бы одной из разведгрупп) укажут место ожидаемого прорыва с помощью вертикально запущенных трассирующих пуль. Но ни каких видимых трасс не возникало. И тут кто-то прокричал «Слева, слева немцы!» Действительно вижу вторую цепь с фланга. Пули засвистели над нашими головами. Хасанов и я отклонились правее и оказались в спасительном мертвом пространстве. Шинель, телогрейка, отсыревшие валенки, в руках карабин, за плечами вещевой мешок, а на поясе еще пистолет ТТ – из за такой нагрузки мы быстро выдохлись. Толпа бежит, многие падают и более не поднимаются. На бегу успеваю увидеть обрывистый склон обращенный в нашу сторону. А может это проглядывает часть берега реки? Да и одиночные деревенские трубы видны на склоне. Здесь на склоне я в последней раз как мне показалось, видел санки с начальником штаба полка. Трое бойцов из последних сил пытались продвинуть санки вперед.

Положение внезапно еще ухудшилось: среди нашей бегущей толпы начали рваться снаряды. Мы были фактически на самом переднем краю обороны немцев. Так что не могли они стрелять по своим! Значит? НАШИ! Если да, то уму непостижима такая помощь. Кричу Хасанову – «только вперед! На тот берег! Иначе нам будет крышка». Угра оказалась не такой уж широкой, как мне казалась. Нас опередили двое бойцов, которые замерзшую речку, и теперь карабкаются на сравнительно крутой склон. Больно видеть как сперва один, потом другой сползают вниз сраженные пулеметной очередью. На самой середине этой реки разорвался снаряд. Поднявшийся фонтан окатил меня и я оказался в полынье. Судорожно цепляюсь  за кромку льда, а в голове одна лишь мысль: «не ужели мой конец?» Не узнавая своего голаса хриплю «Хасан!» Чувствую как одежда быстро намокает. Сбрасываю с плеча карабин. Мой верный товарищ подает мне ствол своего карабина, рядом оказывается еще боец, вместе они вытаскивают меня на лед. Поднимаюсь, сбрасываю на ходу  мокрую тяжелую шинель. Спешим идти, не обращая внимания на хлюпанье в валенках. Как мы выбрались на берег не помню. Помню что Хасанов ждал когда пулеметчик будет перезаряжаться и толкнул меня в перед «давай!...» Оказавшись наверху обнаружили ход сообщения, в который мы свалились. Сознание подстегнуло – это не самое безопасное место.  Было понятно, что траншея немецкая. Необходимо двигаться далее, преодолевая изнеможение. Перед нами блиндаж. Не раздумывая нырнули в низкую дверь и огляделись. Блиндаж в три наката, полутемный, пустой. Разглядели двухэтажные нары с соломенной подстилкой какой то немецкий хлам.

ВЫЙТИ ИЗ ОКРУЖЕНИЯ...
(воспоминания ветерана о тяжелых боях под Вязьмой в 1942 году)
К началу февраля 1942 года 33-я армия генерал-лейтенанта М. Ефремова вышла в район Вязьмы и во взаимодействии с 1-м гвардейским кавкорпусом пыталась с ходу овладеть городом. Противник сильными контрударами отрезал часть сил 33-й армии и корпус от основных сил Западного фронта. Действуя в тылу врага, части 33-й армии во взаимодействии с 1-м гвардейским кавкорпусом и 4-м воздушно-десантным корпусом, партизанскими отрядами до июня 1942 года удерживали обширный район.
Это - сухие строки статьи в энциклопедии. По-иному эти же события смотрятся изнутри. Вспоминает ветеран 338-й стрелковой дивизии 33-й армии, бывший артиллерист-зенитчик, в 1942 году лейтенант Дмитрий Винокуров, ныне проживающий в деревне Заборовье на Волге в Калининском районе.
...Будучи в окружении, 33-я армия вела непрерывные оборонительные бои. Немцы медленно, но постепенно выжимали нас в леса. Кончались боеприпасы и продовольствие, и хотя мы объели все окрестное население, оно к нам относилось хорошо, с пониманием обстановки. После того как кончились снаряды, личный состав нашей батареи был переведен в стрелковые части, а я со своим огневым взводом заменил не вернувшийся с задания взвод пешей разведки. Так я стал войсковым разведчиком.
Положение наше ухудшалось с каждым днем, однако выход из окружения Москвой был строго запрещен, командира одного из полков расстреляли за самовольный выход. Только во второй половине апреля 1942 года мы получили разрешение пробиваться к своим. К этому времени личный состав 33-й армии был физически измотан постоянной голодовкой и непрерывными боями, и не все бойцы и командиры, откровенно говоря, могли выходить.
Расстояние до нашего переднего края у Юхнова где-то 50 км по лесам и полям, по талому апрельскому снегу с лужами под этим снегом, а на нас - валенки. Мне, например, натерпевшись такой обувки, пришлось с первого попавшегося убитого снять сапоги, а свои валенки выкинуть. Но оказалось, что в сапогах ноги еще больше мерзнут, и пришлось эту операцию проделать в обратном порядке: снова разул убитого, но уже с валенками.
Перед началом похода собралось из разных частей человек 600-800. Вел нас один майор вместе с проводниками из местных. Шли больше ночью, обходя деревни, днем отлеживались в лесу, прямо на снегу. Потери - каждый день. Оставались ослабевшие: садился такой на снег, хрипло говорил: "Я больше не могу", - и провожал нас печальными, со смертной тоской глазами. А мы молча уходили, потому как дать ему было нечего. Такие вот бедолаги пополняли список пропавших без вести.
Ходил я вместе с другими несколько раз в разведку, в боевое охранение. В стычках с немцами добывали кое-какую еду: кофе во фляжке убитого немца, галеты. Вот и все. Эта добыча делилась поровну только в разведгруппе. Остальные в основной колонне о себе заботились, кто как мог, так как разведгруппа - это мы, знавшие друг друга артиллеристы, а колонна - сборная масса людей со всех частей двух дивизий.
К переднему краю немцев вышли ночью и выслали две разведгруппы с проводниками через передний край к своим с тем, чтобы обеспечить взаимодействие с нашими частями при прорыве. Условились, что группы не возвращаются, а подадут условный сигнал и укажут проход огнем артиллерии.
Наступил рассвет, сигнала все нет и нет, а наша основная группа, залегшая в болотистом редком березняке, была обнаружена противником примерно в 10 часов утра. Немцы, скорее всего, не догадывались о нашей численности, поэтому послали примерно до роты пехоты прочесать березняк. Роту мы, конечно, уничтожили сразу, но себя выдали, поскольку немцы сразу после этого стали простреливать наш лесок из минометов. Не имея никакой связи с нашими, нам ничего не оставалось, как атаковать.
Бежали в атаку рассеянными группами, из последних сил, с криком "ура". На пути группы, в которой бежал я, оказалась минометная батарея немцев. Часть расчета мы уничтожили, а часть погнали прямо на передний край. Когда эта мешанина из наших и немецких солдат оказалась в поле зрения своих артиллерийских наблюдателей, то с нашего переднего края был открыт огонь, который накрыл всех.
Это был страшный момент. Стрелявшие батареи нами были восприняты за немецкие. А так как мы не знали переднего края, то направление атаки, а вернее сказать, движение разрозненных групп, выходящих из окружения, самопроизвольно было повернуто на 90 градусов, вдоль переднего края противника. На нашем пути были отдельные ячейки и окопы немцев, которые хочешь не хочешь, а надо было брать, платя за это своими жизнями. Но все же самые большие потери мы несли от огня своей артиллерии. Группа таяла.
Подбежали к реке Угре, за которой на возвышении находились остатки деревни Большое Устье, занятой немцами. Но мы в те мгновения этого не знали, думали только, что на том берегу наши. С высотки бил пулемет, и бил удачно, поражая многих наших, подбежавших ко льду. Лежа вместе с товарищами, я пытался как-то изучить манеру стрельбы пулеметчика. И верно, через определенные промежутки времени впереди нас образовывалось мертвое пространство, которое можно было проскочить. Улучив момент, мы рванули по льду. Река была перед вскрытием, лед слабый. Рядом взорвался снаряд, поднял фонтан воды, и я оказался в нем, меня контузило. Бежавшие следом бойцы вытащили меня из полыньи. На берегу приступом взяли высотку с остатками деревни. Тут я потерял сознание, сказались истощение и контузия.
Очнулся в темноте, в какой-то землянке, под одеялом, но не раздетый. Рядом кто-то спал. Это был младший лейтенант Хасанов, с которым у нас был уговор не бросать друг друга в беде. Он затащил меня в немецкий блиндаж, спасаясь от артогня, а разорвавшийся рядом снаряд завалил в блиндаж вход. Разбудив товарища, я уяснил, что мы находимся в частично заваленном блиндаже на переднем крае противника и лежим под немецкими солдатскими одеялами.
Мы лежали в этом укрытии, слушая рядом немецкую речь и думая, что же нам делать. Вылезти из блиндажа? Но движение к своим было практически невозможно - мы были на грани полного физического и морального истощения. Так пробыли мы день и две ночи. Во вторую ночь мы еще могли вылезти и попытаться пробиться к своим. Но у обоих уже было утеряно желание жить. И это не красное словцо. Наши рассуждения в те минуты были примерно такими: к своим идти уже не можем, тем более, не зная, где они. Можно застрелиться, к чему мы были морально готовы - собственная смерть в тот момент воспринималась как избавление от всех мук. Мы были готовы и сдаться в плен, но пришли к выводу, что немцы с такими малоподвижными пленными возиться не будут и просто пристрелят. Поэтому сдаваться не было смысла, лучше уж самим застрелиться. И решили на всякий случай немного выждать.
Чтобы чем-то заняться, Хасанов пошарил в блиндаже и нашел немецкий солдатский котелок с остатками горохового супа-пюре. Это был НЗ наших войск, взятый немцами в качестве трофея. Суп был давно прокисшим, очень пахучим. Но я до сих пор помню его вкус: это было самое вкусное блюдо в моей жизни! Современному человеку представить это невозможно.
После второй ночи нас разбудил шум артналета, а через некоторое время мы услышали шум двигателей танков и хлесткую пальбу их пушек. Первым вылез я, и первое, что увидел, была горящая невдалеке тридцатьчетверка и наш солдат, направивший на меня винтовку. Солдат был какой-то странный: чистенький, с подворотником, весь какой-то справный, румяный и вообще не такой, к каким бойцам мы привыкли за месяцы окружения. Заметил еще, как убегают немцы, как наши танки и пехота продвигаются по полю, усеянному трупами моих товарищей, что огонь по отступающим немцам ведет артиллерия из того же места, из которого была расстреляна два дня назад и наша группа окруженцев. Видеть это было горько и до слез обидно.
Выяснив, кто мы, солдат спросил, хотим ли мы есть. Услышав, что мы практически десять дней не ели, снял свой "сидор", достал оттуда бутерброд, сделанный из двух кусков черного хлеба, промазанного сливочным маслом и посыпанного сахарным песком. Разломил его пополам и протянул нам по куску. Мы откусили, но ни жевать, ни глотать не смогли: спазмы и слезы душили нас. И пережитое, и мысль, что живы, а также щедрость незнакомого солдата целиком поглотили сознание.
Вскоре прибыли санитары и на лодочках с собаками по снегу и грязи меня с Хасановым вывезли из района боя. А потом мы узнали, что из всей группы вышло всего 8 человек. Судьба остальных неизвестна, они - без вести пропавшие.

Кусок оригинала.

«Перед нами блиндаж. Не раздумывая нырнули в низкую дверь и огляделись. Блиндаж в три наката, полутемный, пустой. Разглядели двухэтажные нары с соломенной подстилкой какой то немецкий хлам. И тут какгрянет по блшиндажу или совсем рядом. Запахло толом, сверху полетела земля, и просели бревна. Мне дало чем то по голове. Когда я очнулся были сумерки Я обнаружил себя закутанным в немецкие одеяла. Ноги в носках из собачей шерсти – такие как мне подарила одна сердобольная старушка в одной из деревень. Осмотревшись, я нарах обнаружил еще немецкие одеяла. Мелькнула мысль, «да здесь немцы просто отсыпались после дежурства в ячейках». Мысль возвращается к прежнему и восстанавливается память. Рядом со мной спящий Хасанов. Но почему же не появляются немцы. Я добрался до двери, ее перекосило и заклинило бревном вмяв в землю. Наверное открыть можно было бы но не нам изнеможденным. А на душе все равно и спокойно. Лежим. Время идет. В блиндаже становится светлее, значит проспали конец дня и всю ночь. Решили ждать. Через некоторое время услышали немецкую речь. Затаились. Немцы подошли к разрушенному входу в блиндаж и о чем то разговаривали, вроде ушли. Так прошел второй день. Шепотом стали переговариваться и пришли к неутешительному выводу: мы действительно у противника на передовой. Ощутили себя на распутье с тремя вариантами на будущее. Ждать, сдастся в плен, застрелится….Все три варианта казались   одинаковыми в смысле их безнадежности. Однако пришли к согласию, что застрелится всегда успеем, пистолеты под рукой. Мы начали терять счет времени, голод становился нетерпимым. На третью ночь обшарили блиндаж в поисках хоть какой еды и нашли котелок под нарами, заполненный на преть застывшим гороховым пюре. Нашим пюре. Видать из захваченных продовольственных складов. И еще в самом углу черствый сухарь черного хлеба граммов на двести. По очереди отхлебали с Хасановым это пюре размочив в нем хлеб. Голод кое как усмирили.  Ни чего в жизни не помню его вкуснее.  Рано утром совсем близко раздался грохот артиллерийского обстрела. Бревна потолка поползли вниз, посыпалась земля. Накренившаяся дверь блиндажа образовала щель и я будь что будет полез наружу. Увидел, что один танк горит а две остальных тридцатьчетверок проходят мимо нас. Я кричу внутрь Хасанову. «Танки! Наши танки!» И тут же за спиной слышу грозной «Руки вверх!»
Я обернулся и увидел бойца с винтовкой на меня
_ Ты чего, на своих то…
Говорю чужым странным сиплым голосом, будто извиняясь, не понимая что случилось невозможное и мы спасены. Боец продолжал держать винтовку нацеленный на меня.
Ты как суда попал?
-Мы из 33 армии….Выдавил наконец я. Тут подбегает еще один, думается командир отделения. Смерил меня взглядом, чистенький такой в шинели, с автоматом:
-Говоришь из 33-й армии, а что с твоими ногами. Наверное его поразила моя обувка – носки, перепачканные в грязи и без сапог без валенок. У меня перехватило дыхание, слезы навернулись на глаза, и вместо ответа попросил помочь Хасанову вылезти из блиндажа. Теперь наши освободители смотрят на нас с изумлением . На затрапезный вид, истощенные лица и делают божественное подношение – чудно пахнущий хлеб Потом еще чего то.  Едим и медленно приходим в себя. Отеленный громко вызывает на помощь санинструкторов. Нас укладывают на носилки, потом в волокуши. И через гать переправляют на оборонительную линию, а затем в ближайший тыл. Во время перехода, немцы начали обстреливать наш участок снарядами с дистанционными взрывателями. Разрываясь в воздухе осколки буквально вспарывают все вокруг. Но опять выжили. Гать прошли, новое испытание. Лежа на носилках, вижу тела наших погибших воинов, что обнажились из под снега на солнцепеке. Чуть ли не рядами. И когда здесь пролилась такая большая кровь? Потом  узнал я о существовании на левом берегу Угра в устье Вори небольшого плацдарма сохранившегося с момента отступления немцев в конце февраля. Видимо немцы рассчитывали использовать его в будущих операциях и за него зацепились. Вот на него и накатывались волнами наши батальоны. И наш полк угораздило именно сюда прорваться.  На худую курочку и горшок со щами. И мы окруженцы добавили имен в этот скорбный список. Из 500 бойцов осталось 15 – 20 чел.»

В документах 2 немецкого армейского корпуса есть вот такое упоминание за 12 апреля, касаемое 17 пехотной дивизии вермахта.

"Незадолго до рассвета, на участок 17-й пехотной дивизии с запада в лес Шлыково вторгаются 350 русских, среди них 25 офицеров (остатки 1297-го пехотного полка) под командованием своего командира и нападают на минометные позиции 95-го пехотного полка. После уничтожения расчетов русские сами захватывают находящиеся там минометы и обстреливают восточные позиции дивизии. В результате контратаки удается уничтожить часть противника и взять в плен командира полка.

Потери: 13 убито, 1 пропавший без вести, 11 раненых (в том числе 2 офицера)"

Отчет о боевых действиях по уничтожению проникших 12.04.1942 г. русских на позиции полка с запада.

12.04.1942 г. в 6:00 утра в лесу непосредственно к югу от точки 169,3 обнаружены 20 русских. Они уничтожены силами находящегося там командного пункта 2-й роты 95-го пехотного полка с применением находящегося в резерве ручного пулемета. Командир роты лейтенант Бовеншен получил при этом касательное ранение в щеку.
Примерно в это же время на КП полка возвращаются линейные электромонтеры взвода связи полка и докладывают, что линия связи Костюково – КП полка (в лесу непосредственно к юго-востоку от Шлыково), поврежденная с 3:30 утра, была перерезана на удалении примерно 500 метров к западу от точки 169,3. Там линию пересекает свежая, хорошо протоптанная тропинка. Встреченный на этой тропинке русский застрелен.
Обстрелянные на командном пункте 2-й роты 95-го пехотного полка русские поворачивают в лес на юг. Их преследуют две группы, в то же самое время тропинка на восточной окраине леса заблокирована силами сторожевого охранения непосредственно к западу. На северо-западной окраине «кудрявого леса» (лес непосредственно к югу от Некрасово) на позицию поставлен 1 крупнокалиберный пулемет и одновременно  приведены  в боевую готовность находящиеся к западу отсюда огневые позиции пехотных орудий. Сразу после этого русские пытаются выйти из леса в районе точки 169,3 в направлении на огневые позиции пехотных орудий. Развивается активная перестрелка между орудийными расчетами и примерно 15 русскими, которая многими велась с помощью винтовок, при этом противник также использовал автоматы, 1 ручной пулемет и скорострельные винтовки. Затем противник, находящийся севернее в большом лесу, направляется на восток. При этом наблюдаются ок. 8-10 человек.
Быстро подготавливается дополнительный крупнокалиберный пулемет и приводится в боевую готовность на КП батальона. Но применить его не успевают, т.к. пулемет сразу попадает снаряд. Пулеметчики погибают. Одновременно с северной окраины леса выходят тремя цепями примерно 150 русских. Они обстреливаются личным составом КП батальона изо всех видов оружия, в результате чего их потери убитыми составляют 16 чел. Основная часть поворачивает на восток, пробиваясь с боем в большой спешке, ожесточенно обстреливая при этом штаб батальона, на восточной окраине «кудрявого леса» и между КП батальона и КП 4-й роты поворачивает на запад в лес. 4-я  рота образует новый оборонительный рубеж с восточного и западного флангов вдоль леса, на восточной окраине подтягивается 3,7 см противотанковая пушка. Противник огнем обращен в бегство, понеся при этом тяжелые потери. Ему удается смять боевое охранение минометных позиций. Одна часть прочно засела на минометных позициях, другая часть наталкивается на линию заграждений, образованную 1-й ротой 95-го полка в центре «кудрявого леса» с фронтом на северо-запад. Русские, засевшие на минометных позициях, стреляют вокруг из минометов. Многие их выстрелы по батальонному КП имеют прямое попадание. Встретив сопротивление на минометных позициях и от 1-й роты, русские, будучи разделенными еще у батальонного КП, были рассеяны. Одна часть пытается пробиться из окружения на юг через Угру.  При этом большая часть убита. (Между «кудрявым лесом» и рощей «ящик» 35-40 убитых). Против русских, которые закрепились на минометной позиции, применяется 3,7 см противотанковая пушка. Под ее огневой защитой штурмовая группа 1-й роты захватывает минометные позиции.
Во время последующего прочесывания «кудрявого леcа» в плен попадает майор - командир 1297-го полка. В своих показаниях он сообщает, что он с остатками своего полка – 350 чел., среди них ок. 25 офицеров и комиссаров – хотел пробиться на восток. Зачистка всего участка обороны полка завершается около 14:00. Количество убитых русских доходит, по меньшей мере, до 130 чел.
Собственные потери в результате этих боевых действий следующие:
   14 убитых,
   14 раненых,
   1 пропавший без вести.

   - подпись –
   Обер-лейтенант и командир батальона

Дальше идет отчет о русской  атаке на следующий день

Отчет о русской атаке 13.04.1942 г.

13.04.1942 г. в 1:00 противник численностью 250-300 чел. наступает на участке развернутой справа 1-й роты. Под покровом темноты передовые части противника подобрались на дальность броска ручной гранаты. Опорный пункт под командованием унтер-офицера Майнделя упорно обороняется в ближнем бою с многократно превосходящими силами противника. Поддержка тяжелым оружием результата не дает, т.к. противник незаметно подкрался уже совсем близко к  нашим позициям. Лишь после того как опорный пункт использовал все ручные гранаты и стрелковые боеприпасы, противнику удалось подавить сопротивление опорного пункта.
Пока передовой опорный пункт вовлечен в жестокий бой, значительные силы противника продвигаются вдоль опорного пункта к позициям группы Бёрнера и атакуют их. Одновременно по позициям ведется сильный фланговый огонь на подавление со стороны точки 163,1. Унтер-офицер Бёрнер и 3 человека ранены. Вслед за этим противнику удается захватить позиции. Теперь противник наступает с востока и запада, одновременно продвигаясь вперед, на позиции Хойбаха и захватывает ее. Унтер-офицер Хойбах перед этим ранен.
Расчет крупнокалиберного пулемета под командованием унтер-офицера Байерле до последнего находится на своей исходной позиции, хотя противник уже как спереди, так и справа подобрался под покровом темноты совсем вплотную. И только когда противник проник на позиции также с тыла, Байерле оставляет свои позиции.
Особенно осложняла оборону нехватка осветительных боеприпасов. В связи с нормированием снабжения согласно приказу было возможно освещать осветительными боеприпасами лишь отдельные участки местности.

спасибо