fly

Войти Регистрация

Вход в аккаунт

Логин *
Пароль *
Запомнить меня

Создайте аккаунт

Пля, отмеченные звёздочкой (*) являются обязательными.
Имя *
Логин *
Пароль *
повторите пароль *
E-mail *
Повторите e-mail *
Captcha *
1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 Рейтинг 4.88 (4 Голосов)

ГРАЧЕВ Александ Матвеевич

ГРАЧЕВ Александ Матвеевич

Воспоминания о Курильской десантной операции дальневосточного писателя и журналиста Александра Матвеевича Грачева, в августе 1945 года военного корреспондента  газеты "Тихоокеанская звезда".   В 1956 году на основе своих воспоминаний о десанте он написал повесть "Падение Тисима Ретто", посвященную  освобождению Курильских островов. Приведённые воспоминания написаны на основе сохранившихся дневников писателя и записи его радиовыступления на тему Курильского десанта. Описываются  бои на суше, процесс капитуляции, и далее капитуляция японских войск на острове Уруп (得撫島).

Курильский десант. (Из блокнота военного корреспондента)Предисловие

А. М. Грачев (1911-1973'), дальневосточный писатель, журналист, участник операции по освобождению Курильских островов от японских милитаристов. В 1943 г. был командирован в г. Петропавловск-Камчатский как собственный корреспондент газеты «Тихоокеанская звезда». В 1945 г. по его просьбе включен в группу парламентеров, принимавших капитуляцию японских войск на Курильских островах. Впечатления об этих событиях легли в основу его повести «Падение Тисима-Ретто».

В представленной публикации использованы материалы из архива А. М. Грачева, хранящиеся в нашей семье. В основу легла также магнитофонная запись его выступления по радио (КД1005№0496, «Курильский десант», зв. 21 м. 55 с.), предоставленная и обработанная старшим научным сотрудником Гродековского музея Н. П. Гребенюковой.

В нашем семейном архиве хранятся две тетради с его воспоминаниями. Они датированы: начало 9.08.70 — окончание 19.08.70. Вероятно, писатель планировал публикацию (или выступление по радио) к 25-летию окончания Второй мировой войны. Воспоминания эти — неполные, с утратами страниц. Отсутствуют начальные страницы, наблюдается «нестыковка» в последовательности событий. С целью воссоздания более полной картины происходящего мною соединены тексты в тетрадях с фонограммой, исключены повторы. На мой взгляд, по стилю изложения (в жанре воспоминаний) и по хронологии событий текст, прочитанный по радио, и тетради с записями воспоминаний могут рассматриваться как составные части единого материала.

В основу воспоминаний А. М. Грачева лег дневник писателя, в котором он, будучи профессиональным журналистом и понимая историческое значение происходящих событий, скурпупезно фиксировал не только сами события, но и диалоги, реплики, незначительные, на первый взгляд, детали. Дневник велся во время качки на корабле, в условиях непродолжительного свободного времени, простым карандашом, скорописью, и никто, кроме автора, не смог разобрать большую часть написанного. К сожалению, несколько лет назад дневник был утрачен.

В семейном архиве также хранится рукописный вариант очерка «Штурм острова Сюмусю», рассказывающий в деталях о высадке первого десанта на о. Сюмусю (Шумшу) через восприятие событий старшим лейтенантом Василием Котом, а также многочисленные записи, рассказывающие о военных событиях. Включенные в них диалоги, психологические характеристики заставляют предполагать, что это были «заготовки» к повести «Падение Тисима-Ретто», которую Грачев писал в то время. Эти материалы не вошли в публикацию.

После выхода повести в свет автор получил много писем от читателей. Как правило, факты (хотя наряду с документальностью, несомненно, присутствовал художественный вымысел) не подвергались сомнению, порой лишь дополнялись, авторы писем, в основном, спрашивали о дальнейшей судьбе персонажей, уточняли, почему те поступили именно так. Читатели называли реальных участников событий, отмечая с сожалением, что о них не сказано в книге. Повесть воспринималась как документальное произведение.

Привожу одно из таких писем, сохранившееся в архиве и содержащее интересные факты (орфография сохранена):

Здравствуйте, уважаемый тов. Грачев! На днях я прочитал Вашу книгу «Падение ТисимаРетто». Книга хорошая, просто написана, быстро читается и понятна. Но мне особенно понравилась потому, что я был участник этих событий. Я служил в то время на минзаге (минном заградителе. — А. А. Пономарева) «Охотск» сигнальщиком. Танки, о которых Вы пишете, увидел я и командир капитан-лейтенант Моисеенко. Он дал команду открыть по ним огонь. Тогда наши арт-ты подбили 4 шт. При приеме капитуляции мы шли в порт Катаока. Впереди шел тральщик, за ним наш корабль и за нами или СК «Киров», или «Дзержинский», это уже забыл. В проливах между Симуао и Парамушир японцы вам и подсыпали. Особенно нам досталось. Сразу 4 снаряда попали, в том числе и в мачту, как Вы и описываете. Точно и о самолете, который нас торпедировал. Только он бросил одну торпеду.

Что мне известно и что я видел, Вы описываете хорошо. За эту операцию... (неразб.) был награжден орденом «Красное знамя», а «Охотск» стал гвардейским. Этого Вы не написали. Мне кажется, можно было бы и написать названия кораблей, тем более, что «Охотск» теперь стал гидрографическим судном. Конечно, я ничего не знаю о Грибанове, Ли-Фан-гу и Тибу (вымышленные персонажи. — А. А. Пономарева). Нам об этом отряде ничего не говорили.

Хотелось бы знать, были ли такие люди насамомделе. Окитайцах, что они строили укрепления, я тогда слышал. В некоторых из них был. В том числе на радиостанции и в прод. складе. О моряках Вы зря не написали, нужно было бы написать. Если Вам придется исправлять для другого издания кое-что, то я мог бы в кое-чем помочь, т. к. я многое знаю и многое видел. Я хорошо знаю т. Стрельцова, он ходил парламентером первый раз и был он тогда в должности пом. нач. Политотдела по комсомолу Петропавлов. Камчатской Воен. Морск. Базы. Я был комсоргом на «Охотске», а затем комсоргом в 10 отдельном дивизионе торпедных катеров, и т. Стрельцов подробно нам рассказывал. О Суздальцевея ничего не слышал. Если можно, напишите мне, кем Вы в то время были. Видно, Вы сами участвовали в операции. К чему Вы дали вымышленное название этой книге.

Я написал одному матросу об этой книге. Он тогда служил радистом на «Охотске».

А теперь я работаю председателем крупного колхоза в Томской области. (Далее следует подробный адрес и название колхоза, пожелания здоровья и успехов. —А. А. Пономарева). Может быть, Вы к нам приедете писать книгу о колхозной жизни. Герои есть, как видите, даже из Вашей книги.

Жульев Николай Степанович. 22.3.1959 г.

ГРАЧЕВ Александ Матвеевич
Курильский десант. (Из блокнота военного корреспондента)Бои за о. Шумшу. Взятие о. Парамушир

8 августа 1945 года я получил повестку из Петропавловского-на-Камчатке горвоенкомата немедленно явиться к горвоенкому. Сомнений по поводу столь срочного вызова не оставалось. Перед тем я только что вылетел из Хабаровска попутной «Каталиной», летающей морской лодкой американского производства, полученной по ленд-лизу нашим Аэрофлотом. Тогдашний редактор газеты «Тихоокеанская звезда» Алексей Васильевич Гребнев, напутствуя меня как собкорра газеты, намекнул, что предстоят события на Курильских островах, я должен быть готов к ним. Этому предшествовали командировки в Амурскую область, приграничные села, и для меня не было тайны, что надвигаются военные действия против империалистической Японии.И вот я в кабинете горвоенкома.—  Младший лейтенант Грачев явился по вашему приказанию.—  Садитесь. Вам поручается формирование автомобильной роты из местных шоферов и машин. Необходимые указания даны, пока начинайте с подбора личного состава и укомплектования роты.Всего ожидал, только не этого. Автомобильное дело я знал постольку-поскольку, проходил переквалификацию из кавалеристов в танкисты. Проехать несколько кругов за баранкой по танкодрому—еще не значило стать автомобилистом. Конечно, всего этого я не сказал военкому, боялся, что отчислят.

Решил — там будет видно, в конце концов, нужда заставит стать автомобилистом. И вот формирую роту, собираю шоферов, беседую с ними, о войне ни слова, но по глазам, по хитрым намекам, по какой-то особенной веселой возбужденности, присущей людям, когда они готовятся к чему-то большому вижу все, до единого знают о предстоящих событиях.15 августа на голубой глади Авачинской бухты появилось уж что-то очень много незнакомых военных кораблей, правда, к ним за годы войны здесь привыкли. Недавно, например, вошла целая армада из 50 кораблей Пятого Американского флота, постояли сутки. По улицам Петропавловка во всю проезжую часть ходили в обнимку наши и американские матросы, пели песни, обменивались значками, портсигарами, зажигалками. Американцы ушли, но бухта недолго пустовала — вошли наши корабли, а к вечеру потянулись к порту колонны пехоты, артиллерийские части, бронемашины, обозы. Такие вещи не утаишь, и уж вскоре весь город знал, что идет посадка военного десанта на корабли. Куда пойдет десант, в этом тоже никто не сомневался — на Курильские острова.Мои ребята из автомобильной роты досаждают: «Когда же нас?». Что им ответишь? — Ждите приказа. Наконец, назавтра вызывает военком. Радостно волнуюсь, вот оно!—  Вы направляетесь в обком партии в распоряжение секретаря товарища Кусова, — эти слова были как снег на голову.—  Разрешите узнать, товарищ полковник?—  Исполнять приказ!Тороплюсь в обком. Кусов принял без промедления.—  Что случилось? Почему вы оказались командиром роты? — Объясняю. — Ясно. Произошло какое-то недоразумение. Вы прикомандированы к десантному корпусу в качестве специального военного корреспондента «Тихоокеанской звезды». Используйте любой транспорт и немедленно отправляйтесь в район боевых действий.До вечера остается пара часов, в порту стоит транспорт, который, как я узнал, уходит скоро на Курилы. Стремглав домой, быстрые сборы давно подготовленного — записных книжек, вещмешка, белья, кружки-ложки.

В ночь транспорт вышел в Тихий океан, свинцовый туман липнет кожей, когда выходишь на палубу, корабль идет с полностью задраенными иллюминаторами, ни одного просвета. Ночь коротаю на потертом кожаном диване в общей кают-компании. Прикорнул, не раздеваясь.Ночь с 16 на 17 августа 1945 года была особенно темной в районе Первого Курильского пролива. Вытяни вперед руку, и не увидишь ладони — висел плотный туман. И тишина, ни малейшего движения в воздухе. Около четырех часов утра наша эскадра, состоящая из боевых, транспортных и десантных судов с полностью задраенными огнями подошла к мысу Лопатка, на траверзе Первого Курильского пролива со стороны Тихого океана. Накануне, вечером, наши боевые корабли совершили огневой налет со стороны Охотского моря на японские базы, расположенные во Втором Курильском проливе, на о. Парамушир — Катаоку и Каси-ваба (ныне Байково и Северокурильск). Это был отвлекающий маневр, смысл которого состоял в том, чтобы японцы оттянули сюда свои войска. Как выяснилось потом, расчет командующего оказался верным,В начале пятого часа в эфир полетел условный сигнал — «сова», для выброски десанта. Десантные суда ринулись к берегу со стороны Тихого океана. Почти без боя в кромешной темноте войска захватили плацдарм шириной в три и в глубину полтора километра. Боевое охранение японцев почти не сопротивлялось — солдаты бежали в панике, не успев даже погасить свечи в дотах и блиндажах. На острове закрепились наши три батальона — армейский, пограничников и морских пехотинцев.
Казалось, успех обеспечен, ведь главное в подобной операции — закрепиться на берегу. И хотя командование не строило себе иллюзий насчет легкой победы, немедленно готовило второй эшелон десантников.Обстановка утром 17 августа сложилась чрезвычайно тяжелая для нас. Первые десантники высаживались ночью, а точнее — в 4 часа утра, без единого выстрела, сразу сбили боевое охранение японцев, продвинулись на полтора километра. Опомнившись, враг бросил в район плацдарма сильнейшую группировку пехоты, 34 танка. На рассвете туман оторвался от моря и острова. Как раз в это время подходили к берегу десантные суда с войсками второго эшелона. Японцы контратаковали всеми силами, подожгли несколько десантных кораблей второго эшелона. Погибло много десантников, но сейчас наши крепко ухватились за плацдарм, продвигаются вперед.Береговая артиллерия японцев открыла ураганный огонь по ним. В это же время началась вражеская атака на захваченный нами плацдарм. Это было тяжелое испытание для наших войск. На берег еще не была высажена артиллерия. А танки идут в атаку, за ними — неоглядная россыпь пехоты. С мысов, охватывающих бухту, куда подходили десантные суда с пехотой, японцы открыли кинжальный артиллерийский огонь справа и слева. Загорелось и стало тонуть головное судно вблизи берега. Пехотинцам пришлось прыгать в воду, вплавь шли вброд. Они устремились на берег.Артиллерийский огонь с наших кораблей не давал нужного эффекта — флот стоял далеко от берега. И тогда секретарь Партийного бюро артиллерийского полка капитан Василий Акшинский вместе с комсоргом Александром Коноваловым быстро организуют погрузку пушки на шлюпку и вместе с расчетом на веслах идут в шквале огня на берег.

Выкатив пушку на песчаную косу, они открывают огонь прямой наводкой по амбразурам мысов, где только замечали пламя орудийных выстрелов. Так было «заглушено» несколько амбразур.Рано утром к высокому борту нашего судна прилип маленький мотобот —в нем двое в бушлатах, военные моряки, по выброшенному в шторм трапу карабкаются с обезьяньей ловкостью, вглядываюсь в их лица — оба юнцы. Один — в шторм-шлеме катерщика, другой — в мичманке, у обоих воспаленные глаза, возбужденный вид. «Капитана, —кричит тот, что в мичманке, — снаряды есть?» Так же кричит он, когда к шторм-трапу подходит капитан: «Снаряды нужны 120 мм, пехота на острове задыхается, контратакуют самураи».Новый мотобот привез лоцмана, он будет вводить корабль в район боевого расположения флота. Звонки громкого боя, поднимается по тревоге весь экипаж, судно идет в тумане тихо-тихо, к нему по пути прилипают самоходные баржи, и на них грузят снаряды. Артиллерийская канонада продолжает дубасить молотами утреннюю тишину.Наконец, я на флагманском корабле. В штабе напряженная, но спокойная работа, ни одного лишнего слова, в оперативном отделе осторожно, чтобы не помешать, прошу направить на передний край. Десант уже продвинулся на полтора километра первого острова. «Капитан, прихватите с собой корреспондента», — приказывает начальник оперативного отдела. Садимся в ялик, за веслами молоденький матрос, как и у тех ребят, глаза воспалены, видно, давно не спит, но лицо прямо-таки все светится, расплывается в улыбке, когда начинаю расспрашивать его об участии в боевой операции.«Хотите посмотреть на наш сожженный корабль? — спрашивает матрос. — Нам по пути».

Скоро в тумане вырисовывается надпалубная надстройка десантного судна. Матрос подводит к нему ялик. Впервые мертвецов я видел в детстве—зарубленными или покойников в гробу, а тут— обгорелые трупы, шпалерами лежащие на палубе полузатонувшего корабля. Вот она, война!Капитан торопит, у него оперативное задание, высаживаемся на песчаной косе, не заходя на командный пункт, в ближайшем овраге бежим по ложбине в сторону переднего края, он впереди — я следом. Метрах в двухстах капитан как-то неестественно ойкнул, упал, я тоже упал, просто из чувства самосохранения. Слышу' стонет, подползаю к нему и вижу, кровь на шинели, поднял голову — лицо бледное, глаза закрыты. Бегом спустился вниз за санитарами, потому что при себе не имел даже индивидуального пакета — вот они, плоды спешки. Через несколько минут санитары были на месте. «Посидите, — сказали мне на командном пункте, — сейчас свирепствуют смертники».Только в сумерки попал я на передний край. Бои приостановились. К этому времени действовали лишь наши разведгруппы, преимущественно морские пехотинцы, подбирались группами в 5-6 человек, подползали к траншеям японцев, бросали гранаты, а потом врывались сами, брали пленных, тащили в свои траншеи, а назавтра — белые флажки среди зарослей кедрового и ольхового стланика. Парламентеры! Подали ответный сигнал, встретились: «Японский генерал-майор просит встречи с советским командованием». Вызвали в командный пункт группу захвата генерала П. И. Дьякова, он приказал привести к нему японского парламентера.

С нетерпением ждем на переднем крае исхода переговоров, наконец, сообщают, японцы предлагают установить перемирие я начать переговоры с главным, как они заявили, командованием советского войска.А смертники продолжают стрелять. В основном, в офицеров, а точнее говоря, когда увидят в телескопическом прицеле ряды пуговиц на шинелях, просветы и звездочки на погонах; поэтому на передний край офицеры стали ходить только в солдатских шинелях и обычных касках. Как-то появился тут и сам командующий десантом генерал А. Р. Гнечко в таком же облачении, в карманах пистолет «ТТ», несколько гранат-лимонок, рядом автоматчики. «Хлопцы, особенно не лезьте под выстрелы без нужды, заслабело у японцев, скоро начнут сдаваться», — говорит генерал.А назавтра еще один белый флажок со стороны японских траншей, на этот раз парламентер унтер-офицер. Он принес пачку любопытных листовок, отпечатанных на стеклографе, по довольно неказистому рукописному русскому тексту. Привожу ее дословно. «Сводка. Наш войска уже прекратил военные действия и для прекращения войны теперь с Главнокомандующим вашего войска наша комиссия продолжает договор, поэтому прошу от души временно возвращаться в ваш баз. Конец». Парламентер, принесший эти листовки на передний край, заявил, что ему приказано дождаться ответа советского командования. Ну, естественно, его бесцеремонно выпроводили восвояси и предупредили, чтобы он больше не появлялся здесь с этой провокационной галиматьей.
Назначена встреча советского и японского командующих — для окончательного решения вопроса о капитуляции японского гарнизона. Место встречи — открытое море на траверзе Второго Курильского пролива, но стоило подойти туда нашим кораблям, как вражеская береговая артиллерия открыла ураганный огонь по ним. С островного аэродрома японцев, расположенного на месте срезанной сопки, над двухсотметровым обрывом, сорвались два морских самолета-торпедоносца. Провокация! Но враг просчитался, наше командование заранее предвидело такую возможность и приняло необходимые меры. Мелкие быстроходные суда немедленно поставили широкую дымовую завесу над флагманским судном, а тем временем флагман отошел в море. 52 убитых наших моряка, больше сотни раненых, повреждены палубные надстройки на флагманском судне — таков итог этой провокации.Командование принимает решение прекратить дальнейшие переговоры с врагом, послать ультиматум о безоговорочной капитуляции, а тем временем форсировать подготовку к решительному штурму. Нужно сказать, что послания, которыми обменивались воюющие стороны через передний край с помощью парламентеров, японская военщина явно использовала для затягивания времени.

По-видимому, вело оно подобные переговоры с американцами, их пятый флот, армада кораблей, все время маячил на горизонте к востоку от островов в Тихом океане.Вот один из образчиков посланий японского главнокомандования: «Наши войска получили свыше следующий приказ: 1. Войскам сегодня прекратить всякие боевые действия. Примечание. Оборонительные действия, предпринимать которые мы вынуждены в связи с активным вторжением противника, не являются боевыми действиями. 2. Наши войска на основании этого приказа сегодня прекращают всякие боевые действия. Примечание. Если после этого времени наши войска будут атакованы, я на основании вышеупомянутого приказа возобновлю оборонительные действия. 3. Поэтому прошу ваши войска прекратить боевые действия».
Одним словом, воевать не хотят, а оружие не сдают. И тогда наше командование посылает последний ультиматум: «Во избежание кровопролития в последний раз требуем: 1. Немедленно прекратить всякое сопротивление. 2. Немедленно отдать приказ своим войскам о сдаче оружия представителям советских войск на местах». Далее указывался порядок и условия капитуляции. Ультиматум заканчивался словами: «Пункт 11. Если же к 24.00 сегодня от вас не поступит положительного ответа на вышеуказанные требования, завтра утром мои войска начнут решительные наступления по всему фронту». К вечеру японские парламентеры принесли ответ командующего группировкой японских войск на Северных Курилах генерала Цуцуми: «Японские войска готовы к капитуляции».Ночью формируется группа советских парламентеров во главе с начальником штаба десантных войск полковником Р. Б. Вороновым. В составе группы 12 человек, переводчики, автоматчики охраны, представители оперативного отдела. Задача группы — доставить в штаб японского командования инструкцию о порядке капитуляции, а затем координировать там по нашей рации действия с советским командованием. Добиваюсь включения в группу, хотя бы рядовым автоматчиком.Утром выходим в море на «малом морском охотнике». Туман, лежавший с рассвета на море и острове, стал отрываться от воды часов в восемь, внезапно поднявшийся ветер рвал его в клочья, скатывал в белое облачко и угонял на север. Время от времени начинал моросить мелкий дождь, но тут же кончался, в разрывах облаков появились голубые прогалины неба. «Особых иллюзий не строить, — напутствовал командующий, — идете в логово коварного врага, при первом же вашем сигнале о новой провокации немедленно даю приказ войскам для решающего штурма».


МО, гак коротко называли наше быстроходное суденышко «малый морской охотник», мчится Охотским морем по направлению Второго Курильского пролива, оставляя позади длинный белый шлейф. Входим в пролив, в длинный водный коридор, зажатый прибрежными горами островов Шумшу и Парамушир. «Если сейчас не лупанут по нам, значит, все будет благополучно», — говорит кто-то, когда стали огибать мыс, возле которого был обстрелян корабль командующего. И вот мыс позади, черные глазницы амбразур в обрывах молчат, на косогорах сопок, изрезанных траншеями, как муравьиными дорожками, никакого движения — проскочили.

Слева на выходе долины небольшой поселок у самого берега, два бетонированных пирса, горы железных бочек, диспетчерская вышка над двухэтажным домиком, и ни одной живой души. Подруливаем ко второму пирсу, откуда-то вынырнул легковой камуфлированный автомобиль, из него выскакивают два офицера в черном, ясно — из бригады морской пехоты, которую изрядно поколотили наши десантники, 400 трупов оставила она на поле боя.

Панорама города Касивабара. Парамушир.   Фотоальбом  «По земле тысячи островов», снимок  сделан в сентябре 1946 года.

Японские офицеры, капитан и подпоручик, еще издали козыряют, кланяются, улыбаются. Капитан, маленький атлет, ловкий, с красивым нежным лицом, самурайская сабля явно велика для его роста. Подпоручик высокий, сухой, шинель сидит на нем мешковато. Японцы подали руки (палуба МО на метр ниже пирса) и помогли нам вылезти наверх. «Я капитан Сато, — представился маленький, — очень рад познакомить роска, все готова перемирия». «Опять перемирие! — проворчал полковник Р. Б. Воронов. Мы просим провести нас к командующему. Оказалось, что командующего нет здесь, его штаб на следующем острове, Парамушир.


Город Касивабара со стороны  Второго Курильского пролива.  Фотоальбом  «По земле тысячи островов»,  сентябрь 1946 года.

Капитану Сато и подпоручику приказано сопроводить нас в штаб, и вот мы подходим к главной базе, ныне это Северокурильск. Длинный бетонированный пирс забит солдатами, навьюченными ранцами в полном вооружении, облеплен с боков десантными баржами — идет посадка пополнения для гарнизона острова Шумшу. Зычная команда, и солдаты образуют длинный коридор по центру пирса, с трудом протискиваемся по узкому проходу солдатских шеренг. Японцы пожирают нас глазами, тут и злоба, и открытый интерес, особенно к нашим автоматам, и даже улыбки. На берегу нам любезно предлагают грузовик: «Садитесь, пожалуйста, в кузов». Полковник Р. Б. Воронов с достоинством говорит капитану Сато: «Советские офицеры не ездят в кузовах грузовых машин». Ответ: «О хай, сейчас доложу». Проходит целых полчаса, пока он появляется с тремя легковыми автомашинами. Прибываем в штаб. Длинный дощатый барак, наполовину врытый в землю, наподобие овощехранилища. Долго ведет нас капитан Сато по коридору, наконец, открывает одну из дверей, кланяется: пожалуйста. Настоящая классная комната, вдоль стен—простые стулья, на стене ученическая доска, возле окна письменный стол, а за ним—угрюмая личность, седеющий подполковник Янаока. Мы его знали как парламентера.


Разрушенный серный завод, Касивабара. Фотоальбом  «По земле тысячи островов»,  сентябрь 1946 года.

—  Командующийборен, — объяснил он, — мне поручено вести переговоры. Он, видимо, хотел сказать — о перемирии, но Р. Б. Воронов перехватил его.

—  О капитуляции, полной и безоговорочной.

-— Да, да капитуряции, — подтвердил Янаока. Просим предоставить карты расположения войск, заминированных участков на суше и на море.

—  О, карт нет, они в горова, — Янаока постучал пальцем по виску. Все мы переглянулись, улыбаясь одними тазами. Тем временем Янаока подошел к школьной доске, взял мелок и быстро набросал схему боевого района. Видно, Р. Б. Воронову надоела эта галиматья. Он через переводчика строго сказал:

—  Спросите его по-японски, готовы ли они сейчас к тому, чтобы сложить оружие и сдаться в плен.

После короткого диалога между нашим переводчиком и подполковником Янаока последовал ответ:

—  Готовы! Войска стягиваются к местам разоружения.

К вечеру мы двинулись к острову Шумшу на военно-морскую базу Катаока, а через час на дороге, что ведет из глубины острова, показалась длинная колонна нашей пехоты. Она входила в Катаока. Незадолго до заката солнца весь японский гарнизон был построен, по команде офицеров шеренга за шеренгой выходили из строя и клали на бетон аэродрома винтовки, ножевые штыки, пистолеты, ножи. Скоро по всей взлетной площадке лежала километровая лента оружия и боевого снаряжения. Бывшие владельцы этого «добра» отправились по своим казармам, но уже под охраной наших солдат.

Взятие острова Урул. Капитуляция

... Вскоре мы видим запив с обрывистым берегом, прочерченным в сторону моря длинным деревянным пирсом на сваях. Не успели сориентироваться, как на пирсе показались четыре фигуры японских офицеров, один из которых высоко держал четырехметровый бамбуковый шест с белой простыней на вершине. Пристаем к пирсу, выходим лицом к лицу к японцам. Белые повязки на наших рукавах указывают, что мы — парламентеры. Переводчик есть и у японцев. Но разговор у переводчиков долго не получается — они никак не могут понять друг друга. Японец, мордастый детина, с бульдожьей нижней челюстью, заглядывая в книжицу, орет, как попугай, одно и то же.

— Познакомить. Росска, майор Тарасова... Познакомить. Росска, майор Тарасова...

Видно, он очень плохо знал русский язык, его отстранили, и разговор с офицерами повел наш переводчик. Вскоре нас пригласили в помещение — дощатую хибару с башенкой на крыше. Там оказался застланный солдатской простыней стол, вдоль него — длинная скамейка, накрытая свернутым солдатским байковым одеялом, для советских офицеров. Видно, они уже ждали нас. На столе — сигареты, спички и букет саранок. В комнате потрескивает чугунная печурка, жара и духота невыносимы. Наша задача—выяснить: готовы ли японские войска к капитуляции?

—  Да, — отвечают, — японские войска получили приказ свыше на перемирие. Но для окончательного решения нужен ответ командующего гарнизоном.

—  Как с ним связаться?

Отвечают, что пытаются, но ничего не получается, где-то обрыв на линии. Майор Радужанов вполголоса говорит мне, что не видно телефонного аппарата: «Выйди, вроде по нужде, осмотри обстановку».

Вход в домик забит японской солдатней, их человек двадцать. От веселого любопытства у них рты до ушей, неприязненные взгляды. Спрашиваю, используя жестикуляцию, — где туалет? Показывают за хибару. Стараюсь осмотреться и лучше изучить ситуацию. И вдруг замечаю на траве полевой телефонный провод. Выслеживаю — уходит за будку туалета. Захожу за туалет — на столбе прикреплен телефонный аппарат, полевой, военного образца. Не могу точно представить теперь, что руководило тогда мной, но решение пришло мгновенно — оборвать связь, раз скрывают. Оторвал провода от клемм. Понаблюдаем, что будет дальше.

Но едва вернулся в хибару, шепотом доложил об этом Радужанову, как из глубины острова раздались автоматные очереди. Стреляли наши автоматы, у японцев тогда их не было на вооружении. Лица японцев заметно побледнели.

—  Машину! — приказал майор Радужанов, вскочив со своего места.

К хибаре вскоре подъехал грузовик, мы взобрались в него, японцы прихватили все тот же бамбуковый шест с белой простыней. И машина рванулась — по серпантину дороги вверх на плато. И вот перед нами — плато, ровное, привольное, японцы показывают влево — там строчили автоматные очереди. Машина летела на всей скорости. Впереди — сооружение, похожее на овощехранилище, над землей возвышается лишь крыша с вентиляционными трубами и оконными створками. По опыту знаем, что это казарма, такие мы видели на всех островах Курильской гряды. У нее два выхода — в торцах строения. Машина резко тормозит у самого входа с западной стороны. К двери ведет траншея в рост человека, а в ней просматривается каска нашего солдата. Рядом, на бруствере траншеи, видна куча японских винтовок, знаменитых «Арисак». Спрыгиваем, бежим к солдату. Ясно, солдат — наш разведчик из группы, что послана прочесывать плато.

—  В чем дело? — спрашивает майор Радужанов — Почему стреляли?

—  Да вот, роту японцев взяли в плен, а чтобы не шебуршили, дали для острастки несколько очередей в воздух.

Оказалось, что разведчики наткнулись на японскую казарму, закупорили оба выхода из нее. Приказали японцам сложить оружие. Те по очереди сдали винтовки, которые теперь лежали у обоих концов казармы. Но меня поразило другое: когда я взял одну из «арисак», то увидел, что в ней нет затвора, а патронник оказался забитым землей.

—  Вы это сделали?

—  А кто же? Лейтенант приказал.

По решению майора Радужанова разведчиков забрали в машину, сюда же погрузили японские винтовки и благополучно вернулись на берег. Японская рота осталась без оружия.

Вечерние сумерки уже окутали море, когда мы вернулись в хибару. К этому времени сюда приехал представитель командования гарнизона с картами острова. Именно этого мы домогались у японцев, пока шли переговоры. Мы пригласили в мотобот майора Тарасова, командира аэродромного батальона, а также капитана, привезшего карты, и затемно вернулись на корабль. Нас пригласили на ужин...

...Но операция, оказывается, только начиналась. Как выяснилось, командующий гарнизоном не желает устанавливать контакты с советским командованием. Где он—никому не известно. Снова наш командующий вызывает парламентеров.

Договорились, что ночью нас перебросят десантной японской баржей на 30 километров к Гогу в бухту Мисима. С нами будет новый японский переводчик. Через него нам предстоит узнать пути и, в конце концов, проникнуть к командующему гарнизоном и передать ему ультиматум советского командования. Командовать группой вновь будет майор Радужанов, замечательный советский офицер.Остров Уруп,  залив Мисима и пирсы  одноименного  рыбацкого поселка. Справа мыс Сисива . Фотоальбом  «По земле тысячи островов»,  19 июля 1946 года.

У нас возник вопрос: почему северная часть гарнизона сдалась, а весь гарнизон острова во главе со штабом Главнокомандующего избегает контактов с советским командованием?

-— Не иначе, как хотят смотаться в Японию, до дома, — высказал предположение один из офицеров оперативного отдела нашего штаба,

—  Посудите сами: гарнизон готов к «перемирию», северная его группа сложила оружие, а вот командующий со своим штабом чего-то крутят

Не иначе, как у них существует свой тайный план

Над этим нельзя было не задуматься, тем не менее, приказ есть приказ: в ночь отправиться в бухту Ивами.

Вечером 1 сентября море сильно штормило. Мы погрузились в открытую японскую самоходную баржу уже затемно. Наши солдаты называли эти баржи «халактырками». Не знаю, кто придумал эту версию, а может быть, факт существовал на самом деле, но легенда выглядела так. На каждом острове Курильской гряды в действительности были баржи. Они брали в себя, наверное, человек сто. Открытые, без навеса. Впереди— высокий плоский щит, который автоматически отпускается; когда баржа подходит к берегу, щит превращается в сходню. Несколько севернее Петропавловска-Камчатского находится большой великолепный песчаный пляж, который носит название Халактырский. Говорят, что эти баржи были предназначены для высадки японского десанта на этом пляже. Отсюда название баржи—«халактырка».

В «корыте» баржи -— взвод солдат и те, кого они сопровождают: четверо парламентеров и японский переводчик, которого мы звали Киеси-сан. Удивительный и интересный это человек. Невысок, строен, атлетически сложен. Лицо — красивое, правильное, почти юношеское; улыбчивый и эмоциональный. Шутит кто-нибудь — он смеется весело и искренне. Серьезный разговор — Киеси-сан весь внимание. Умен, чуток ко всему, к любому жесту и движению. Форма ефрейтора на нем сидит несколько неуклюже. Грубошерстный костюм еще не облег плечи и всей фигуры, видимо, надел его Киеси-сан совсем недавно.

Гадаем мы меж собой: наверное, разведчик. С каждым из нас он запанибрата. А между тем, среди нас нет офицера со званием ниже старшего лейтенанта. В японской армии тогда существовала строжайшая субординация —беспрекословное, рабское подчинение младшего старшему. Киеси-сан не придерживается этого правила. Наш вывод: мы имеем дело с опытным, умным и хитрым японским разведчиком, который великолепно понимает нас. По-русски он говорит почти безупречно, только не произносит звука «Л», он получается у Киеси-сан во всех случаях как «Р».

По штурмующему морю в кромешной темноте баржа шла часа два. Как ее вел японский шкипер — не могу понять, вероятно, по компасу. Чернота, шум моря, никаких ориентиров. И вдруг—берег! Скрипит сходня, команда — сходи! Ночь прокоротали на берегу, улеглись как могли, ногами к прибою, в изголовье — каска.

Наступило утро. Едва размяли ноги и тело, как Киеси-сан тут как тут. Мы у подножья высоченной сопки — вулкана. Тут же — крупный поселок, казармы. Грузовик подан. Впятером садимся в кузов. Дорога уходит на юг, вдоль берега моря. Километрах в трех поворачивает вглубь острова, по долине небольшой речки, огибающей вулкан. Насыпное, хорошо укатанное шоссе бежит вперед по трассе, вырезанной на склоне вулкана. В грохоте машины не разговариваем, бесполезно. Вдруг машина тормозит возле небольшого распадка, там виден домик. Веселая команда Киеси-сан: «Выходи! Приехари!»

Выходим. Киеси-сан ведет нас в домик. У порога нас встречает симпатичный, с темными глазами, стройный офицер с нашивками капитана.

—  Тадокаро, — представляется он очень скромно, по-русски.—Прошу в гости.

Заходим в небольшую комнатушку с каном — дощатым настилом вдоль комнаты, наподобие русских нар. У окна — маленький столик, на нем большая бутылка — «бим» — сакэ, японской рисовой водки.

—  Прошу отведать, — гостеприимно приглашает капитан Тадокаро. Он разливает сакэ по чайным чашкам. Мы, парламентеры, приглядываемся: пить или не пить? Первыми опрокидывают чашки капитан Тадо-каро и Киеси-сан. Пьем и мы. Начинается обычная мужская беседа, о том— о сем.

—  Жаль,—говорит на чисто русском языке капитан Тадокаро. —Ушла увеселительная яхта...

—  Что это такое?

—  О! Девушки!

—  Плавучий бардак?

—  Он самый,—смеется капитан Тадокаро.

И мы услышали историю о том, как все островные гарнизоны Курильской гряды «обслуживала» эта «увеселительная яхта». Посматриваем на часы. Японцы замечают этот жест. Время уже идет к трем часам дня.

—  Скоро, скоро, — успокаивает нас Киеси-сан.

И вот машина уже гудит рядом. Снова садимся в кузов. Грузовик мчит нас дальше по дороге. У одного из глухих распадков, спускающихся со склона вулкана, она резко затормаживает.

—  Позарусто, — приглашает Киеси-сан. — Дальше пойдем песком.

По дну распадка, окруженного густым лесом, тянется бетонированная тропа—она уходит вверх по склону вулкана. В лесу духота. Жарко. Мы в шинелях и касках. У каждого возле поясного ремня под кителем на крючках замаскированы гранаты-лимонки. Все мы при пистолетах. Во внутреннем кармане кителя — еще и запасной браунинг или парабеллум. На всякий случай.

Тропа оказалась довольно длинной — километра два. Но вот лес поредел, справа показался сарай из жердей, обложенный сеном с трех сторон. Неожиданно в полумраке сарая вдруг увидел двух красивейших лошадей — чистокровные «англичане». Впереди, на склоне откоса, —- все то же пресловутое казарменное сооружение, похожее на овощехранилище.

—  Позарусто, стойте. Пропуск нужен.

Стоим четверть часа, любуемся лошадьми. Наконец, Киеси-сан возвращается. Спрашиваю —зачем здесь лошади?.

—  Господинагенерара ездить к шоссе. Позарусто, пойдем.

В помещении — полумрак, проходим узкий коридор, какой-то зал со створчатыми окнами в потолке, опять узкий коридор. Нигде ни души.

—  Позарусто, здесь ждать.

С этими словами Киеси-сан открывает слева дверь, и мы оказываемся в маленькой полутемной комнатушке с низким потолком, нарами и чугунной печуркой. В потолке — небольшое оконце. Киеси-сан закрывает за нами дверь. Мы остаемся одни, устало садимся на нары.

—  Говорить только шепотом, — еле слышно приказывает майор Раду-жанов.

—  Карцер? — спрашиваю его тихо.

-— Похоже.

Молчим, думаем каждый о своем. Что за «крутиловка»? К чему все эти таинства? Мысль о том, что нам устроили ловушку, не вяжется с логикой главных событий. Да, мы еще не знаем, сколько войск на острове. Сам факт, что пять тысяч солдат сложили оружие, говорит о том, что война окончена. Почему же тогда командующий гарнизоном вместе со своим штабом не идет с нами на контакт? И где его штаб — здесь или в другом месте?

Вывод напрашивался один: видимо, он чего-то ждет, возможно, его должны вывезти свои каким то способом. А возможно, он вошел в контакт с американцами? Не случайно Пятый флот на протяжении всей нашей Курильской операции маячил по линии горизонта в Тихом океане.

Смотрим на часы — сидим уже двадцать минут. В коридоре послышались шаги. Дверь отворилась и перед нами—солдат с подносом, на котором две бутылки и четыре стакана. Он молча ставит поднос на нары, разливает содержимое в стаканы — шипучее, с запахом лимонада. Пить или не пить? Радужанов протягивает стакан солдату. Тот ничего не понимает.

—  Дозо, дозомизо, — говорит майор. (Пожалуйста, воды).

Солдат понял, улыбнулся, отпил немного, вернул стакан Радужанову.

Мы выпили.

Едва утихли шаги солдата в коридоре, как послышался громкий топот, дверь широко распахнулась, и мы увидели в проеме высокую фигуру седого, наголо стриженого богатыря с типичным монгольским лицом, будто вытесанным из бурого камня. На красных петлицах кителя — по одной золотистой звездочке. Ясно, генерал-майор. Мы вскочили, взяли под козырек — таков обязательный ритуал, принятый у парламентеров. Из-за генерала вынырнул наш Киеси-сан, объявил:

—  Генерара-майора Нихо Сусумы!

Тот молча пожал нам руки, сказал «охайо» («добрый день») и слега кивнул головой. Майор Радужанов выхватил из-за пазухи шинели конверт и эффектным жестом протянул его генералу. Генерал спокойно вскрыл конверт, пробежал глазами по листу бумаги, передал кому-то сзади.

—  Господинагенерара просит вас к столу, — объявил нам Киеси-сан. Вскоре мы уже усаживались в зале, который проходили только что. Помещение преобразилось: во всю длину зала — стол, застланный солдатскими простынями и заставленный едой и бутылками. Все места уже заняты японскими офицерами в звании не ниже капитана. Наши четыре табуретки оказались напротив высокого кресла генерала; оно приподнято так высоко, что колени генерала упираются в край стола. Видимо, в этом состоял какой то свой ритуал, свой смысл.

Обед, как пишут журналисты, «прошел в дружеской обстановке и взаимопонимании». Когда было уже достаточно выпито и съедено, я обращаюсь к переводчику:

—  Киеси-сан, спросите, пожалуйста, господина генерала — знает ли он и любит ли русскую литературу.

Тот перевел генералу содержание вопроса.

Время идет, а генерал не отвечает. Напоминаю переводчику.

—  Господинагенерара думает,—глубокомысленно замечает Киеси-сан.

Время идет. Снова напоминаю. Снова тот же ответ. Наконец:

—  Господина капитана, господина генерарасказара: рюбит, знает не очень.

Да, наверное, точнее и короче не скажешь.

Перед нашим отъездом майору Радужанову вручили пакет. Что в нем — мы не знаем. Через час мы уже были у себя, на флагманском судне. Там нас заждались — шел уже шестой час вечера. Командующий спокойно вскрывает пакет, быстро пробегает глазами два листа бумаги, написанных по-русски и по-японски.

—  Все, капитулирует! — объявляет он. — Скоро явится собственной персоной.

И действительно, не прошло и получаса, как мы увидели в море «ха-лактырку», идущую прямым курсом к нашему судну. Наши матросы выбрасывают парадный трап — сходню. Видим: баржа пуста, только в самой ее середине сидит седой человек в кресле, наш знакомый генерал-майор НихоСусумы. Возле шкиперской рубки маячит одинокая фигура офицера. «Халактырка» точно подруливает к парадному трапу. Офицер подходит к генералу, принимает плащ-накидку и прикалывает к кителю огромную пластину с орденскими колодками, рядов в восемь.

Теперь генерал Нихо Сусумы во всем параде. Слева посеребренная сабля, справа пистолет, на сапогах надраенные шпоры, на груди — награды и знаки. Он спокойно, выпрямив спину, медленно поднимается по парадному трапу на корабль ни на кого не глядя. Его встречает наш генерал. Позади выстроилась шеренга штабных офицеров. Нихо Сусумы с тем же холодным спокойствием отстегивает саблю, пистолет, берет их в ладони, как на поднос, и молча, с глубоким поклоном подает нашему генералу. Тот принимает оружие на ладони, смотрит прямо в глаза японцу, говорит: «Спасибо, господин генерал, за благоразумный поступок. Я надеюсь, что это оружие никогда больше не скрестится с нашим. Я возвращаю его Вам в полной уверенности в своих словах. Пожалуйста!» И генерал подает саблю и пистолет обратно японскому командующему. Тот с земным поклоном принимает оружие и вновь пристегивает к ремням.

Такова была процедура, прописанная в наших условиях капитуляции.

—  А теперь прошу вас отобедать с нами, — пригласил генерал, вежливо склонив голову.

Назавтра утром, 3 сентября, мы узнали еще более радостную весть: объявлен День победы над японским милитаризмом! И в этот день последний раз отгремели над морем залпы из всех видов корабельного оружия. Но это уже были залпы салюта — залпы, возвещающие мир.

Источник: istmira.com

спасибо


Комментарии могут оставлять, только зарегистрированные пользователи.