Гора смерти ( Зайцева гора). Февраль-апрель 1942 г.

"Лес кончился, перед нами раскинулось огромное чистое поле, через которое протекал ручей. Вдали, на самом горизонте, синел другой лес, на его фоне неясно вырисовывались ред кие избы. Это деревня Фомино-2.
         Ручей сильно разлился (я даже принял его за реку), достигнув в ширину метров двадцати. Лед на ручье разбит, усеян трупами. Противоположный крутой берег до самого леса занят противником. На нашей стороне ручья когда-то стояла деревня Фомино-1, но сейчас ее нет: она полностью разрушена.

Уже апрель, солнце ласково припекает, и если в лесу еще полностью сохранился снег, то здесь, на открытом залитом солнцем просторе, его мало. Лыжи не нужны, их сняли и оставили в лесу.
      Командир взвода повел нас на отведенный участок обороны. Противник продолжал артиллерийский и минометный обстрел, но мы, не обращая внимания, шли по пашне, превратившейся от взрывов, тепла и тысяч солдатских сапог в липкое месиво из снега и земли.
      Всюду убитые, убитые, куда ни кинешь взгляд, - то наши, то немцы, а то и вперемешку, кучами. Тут же, в грязи ворочаются раненые.
       Особенно мне запомнился один из них, мимо которого я пробегал. Это был солдат лет пятидесяти, превратившийся в ком сплошной грязи, только покрасневшие глаза блестели да зубы белели на черном фоне.

          Перебежками мы достигли разрушенной деревни Фомино-1. Наше первое отделение разведвзвода расположилось у печки одного из разбитых домов. Разобрали завал из обгорелых бревен и кирпича, соорудили нечто вроде землянки с накатом из бревен. Вход прикрыли плащнакидкой.
          Под вечер стало примораживать. Мы, промокшие, грязные, дрожим от холода, жмемся друг к другу, чтобы согреться. Так прошла ночь. Утром, на рассвете, командир взвода поста вил задачу: всем быть в боевой готовности, следить за действия ми противника.
          Так началась жизнь на самой передовой, ставшая вскоре для нас обыденной и привычной." - из воспоминаний О.А. Набатова, участника боев за Зайцеву Гору.

       "Особенно запомнилось раннее утро 21 марта 1942 года. Задолго до рассвета мы с телефонистом Лебедевым пришли на наблюдательный пункт командира стрелкового батальона 885-го стрелкового полка в деревню Фомино.
        Я помнил строгий приказ командира батареи "поддержать оборону стрелкового батальона огнем батареи, но, учитывая, что снарядов мало, расходовать их только в случае крайней необходимости".
       У командира батальона, куда мы пришли, я бывал в гостях не один раз. Устроились мы рядом с его наблюдательным пунктом в воронке от разрыва бомбы. Местность отсюда просматривалась хорошо. Впереди нас в ста метрах за огородами находилась наша пехота.
       От деревни только и осталось, что огороды да улица, все постройки были сожжены и разрушены. Немцев выгнали отсюда три дня тому назад, и они уже дважды атаковали, пытаясь вернуться. Сегодня противник явно к чему-то готовился, но к чему?
       В утренних сумерках оборона врага просматривалась плохо, и разгадать его намерения было трудно. Сделав контрольный выстрел по рубежу неподвижного заградительного огня (НЗО), мы продолжали наблюдать, напряженно вслушиваясь в звуки, доносившиеся с той стороны.
       Рубеж НЗО был пристрелян заранее на тот случай, если противник будет атаковать наш передний край. Тогда на его пути в нужный момент должна стать стена артиллерийских разрывов, которая его остановит, заставит залечь или отойти. - Накапливаются, гады, для атаки, - сказал командир батальона и не ошибся.

        По нашему переднему краю и по деревне ударили вражеские минометы. Одновременно началась пулеметная и автоматная трескотня. Тяжело шурша, в небе пролетали снаряды крупного калибра, их глухие разрывы в нашем тылу были едва слышны. Послышались отрывистые звуки команды. Сомнений не было, немцы атаковали.
        В преддверии боя я очень волновался: на батарее было только тридцать два снаряда. Это было все, что ценой больших усилий в течение двух дней смогли подвезти вьюками на лошадях со станции Барятино. К тому же батальон в последних боях понес большие потери, здесь в деревне на переднем крае было около сорока человек.
        Плотность огня противника все нарастала, все вокруг стонало от разрывов снарядов и мин. По звуку боя можно было определить, что немцы приближаются. И вот в утренней дымке в бинокль стало видно атакующих. Их было много, и они двигались ускоренным шагом плотной цепью.

          Скоро подойдут к тому месту, где был контрольный разрыв по рубежу заградительного огня. На батарее все было готово: гаубицы заряжены, орудийные, расчеты у орудий. Стараясь перекричать шум боя, передаю по телефону команду на огневую позицию. Тотчас же оттуда доложили: "Выстрел!" Все напряженно ждали разрывов.
       Первый батарейный залп и все последующие легли точно по цели. Огонь открыли и другие батареи. Стрельба со стороны противника на чала затихать, было очевидно, что ему нанесен большой урон.
        Но и нам досталось немало. Вся деревня была в дыму от разрывов снарядов и мин. Когда дым рассеялся и совсем рассвело, перед нашим перед ним краем стали видны трупы вражеских солдат. В течение дня атаковать на этом участке немцы больше не пытались" - из воспоминаний В.А. Онищенко, 1420-й артиллерийский полк.

         "Беру 12 апреля. В этот день наш второй телефонный взвод участвовал в наступлении на Зайцеву Гору, на Фомино-1. Мы оставили свои шалаши накануне ночью. Вещмешки сложили в повозку старшины.
         Вышли из лесу и первое препятствие - овражек, полный воды: слышно, как она напористо журчит: заморозки не берут ее, не сковывают. Бросаем через воду жерди. При переходе двое поскользнулись на жердях и бултыхнулись в воду. Мы подумали, что их, наверное, вернут: ведь сейчас же на них все заледенеет...
        Помню, вода сначала обожгла меня. Потом ноги стало ломить, и я почувствовал уже не холод, а боль. Стискиваю зубы. Вода выше колен. Под ней – осклизлые ледяные кочки и путаница хворостинного валежника. Спотыкаемся и если пока не падаем, то только потому, что идем цепочкой, держась друг за друга...
        Лес впереди урчит. Похоже, что там - танки. Лес редеет, пошел густой кустарник. Слышны голоса - идем на них. Сбоку полянки чья-то палатка, вокруг снуют бойцы. Штаб батальона. Какого полка? Оказалось, что нашего, 608-го. Роты уже на исходном рубеже, на опушке кустарника. Штаб батальона снимается, переходит ближе к ротам.

      Продираемся через кустарник. Еще одна полянка. Около высыпанных на снег патронов узнаем командира нашего полка, майора Кузина. Он подозвал нас:
- Кто такие? Куда?
Говорим, что связисты, идем давать связь в роты.
- К черту! Берите патроны. Сейчас наступаем. Поняли?
Мы поняли одно: к черту катушки, что и сделали с удовольствием, сбросив их с себя. Набиваем подсумки и карманы патронами. Асташкин возражать старшему не стал. Тоже берет патроны.
      По всей опушке - брустверы из снега. Не для защиты, а лишь для укрытия от глаз немца. Выглядываем: перед нами равнинное белое поле километра на полтора. На дальнем конце его изволоком тянется по горизонту возвышенность. Это и есть Зайцева гора.
      На ней различаем какие-то нагромождения. Очевидно, остатки домов. Ее надо взять, опрокинуть врага за Варшавское шоссе. Надо. Но мы вконец замерзаем в этих снежных окопах. И если сейчас, вот сию же минуту, не будет сигнальной ракеты, я не знаю, как мы разогнемся. На нас все задеревенело. Пальцы рук не сожмешь в кулак.

         Сколько сидим? Уже больше часа. Я присел на кем-то брошенную тут до меня железную каску, сжался. Когда же? Никто не знает. Асташкин не смотрит на нас: он тоже не знает - когда.
       Снова присматриваемся к полю. Оно испещрено протоптанными в снегу узкими дорожками, глубокими следами: по нему уже наступали до нас.
      Ждем третий час... Мыслей нет. И они скованные холодом. Была ракета или не была, не помню. Не видел. Справа от нас вылезли из снега пехотинцы, пошли.
        Мы тяжело распрямляемся, шинели на нас коробятся, звенят, прикладами винтовок ломаем снежный бруствер. На открытом поле теплее: и оттого, что вышли на солнце, и оттого, что передвигаемся, разминаемся. Зайцева Гора молчит.

В небе начинается гул. Ползет черная муха, за ней - вторая.
- Бегом! - командуют справа у пехотинцев.
- Бегом! - повторяет Асташкин. Пробуем бежать, но бежать снег не дает, под ним - вода.
Немецкие самолеты снижаются. Слышим пулеметные очереди. Без команды падаем. Я намечаю себе впереди оттаявший бугорок-кочку, он будет маскировать меня.
       Самолеты визжаще пронеслись над головами. Они словно подхлестнули нас. Вскакиваем. Справа, у пехотинцев, чей-то истошный крик. Бросок - до нового рубежа. Грудью наваливаюсь на кочку, ноги в снежной воде. Снова приближается гул.
- По самолетам, залпом! - Асташкин целится.
Залпа не получилось. Окостенелые пальцы еле шевелятся. Разрозненно, не в лад, стреляем в несущуюся на нас махину. Но и сквозь гул слышим чей-то отчаянно радостный голос:
- Танки! Наши танки!
Видим, из леска в низине, в направлении на Фомино, ползут три танка. Мы забываем о самолетах. Делаем еще одну перебежку.
        Зайцева Гора - в трескотне и дыме. Над нами и сбоку свистяще шикают пули. Откуда-то из глубины, со стороны немцев - орудийный залп, потом - еще и еще.
        Два первых наших танка в дыму. Подбиты? Кто-то матерно ругается. Танки горят. Стреляет лишь один, ползущий в обход двум первым. Лежим. Целимся в те места, где возникают белые язычки выстрелов. Немцы бьют из пулеметов." - из воспоминаний А.А. Лесина, в 1942 году - рядовой роты связи.

       "После неудачи в боях в феврале - марте 1942 года, получив пополнение и боеприпасы, 12-13 апреля полки дивизии начали повторное наступление в сторону деревни Фомино.
       В ответ на наше наступление немецкие войска начали артобстрел и бомбежку. Наши полки понесли огромные потери. Деревня Фомино была сожжена и разрушена, осталась одна стена...
       Был убит командир 608-го сп Шепелев, награжденный орденом Красного Знамени еще в Испании. В этом же бою были убиты начальник штаба, командир минометной роты Жаворонков.
       Всего из 608-го полка были убиты 28 офицеров и очень много солдат, а многих так и не нашли. 512-й сп также участвовал в этих боях. Наступление было прекращено, все убитые в этих боях похоронены в Фомино.
       17 апреля 1942 года вновь наша дивизия ведет наступление, опять потери огромны! В ночь на 19 апреля 1942 года внезапно потеплело: бурно начал таять снег, вода стала заливать наши окопы и площадки артиллерии, вода заполнила бесчисленные воронки, из которых очень трудно было выбраться по скользкой грязи.
         Огромные массы воды хлынули в наши окопы. Раненые не могли выбраться и тонули - это было связано с тем, что правая сторона шоссе была ниже левой, а немцы занимали более высокую левую сторону.
       Медсанбат находился в деревне Сининка, раненых было огромное количество, дороги были размыты, раненых вывезти было крайне трудно. Мы, врачи и сестры медсанбата, работали по двое суток без отдыха, продукты питания волокли по мокрому снегу и воде, все были голодными, горячей пищи не было.
         Наши потери в дивизии были огромными: 7892 человека. 30 апреля 1942 года дивизия перешла в резерв армии и была отведена из района боев." - из воспоминаний И. Михайловой, майора медицинской службы в отставке, в 1942 году - врача госпитального взвода 146-й стрелковой дивизии.

       "В моей горькой памяти осталась навсегда ночь с 12 на 13 апреля, когда батальоны занимали траншеи на переднем крае. Батальоны ушли, а мы остались в лесу, на КП. Это был штабной блиндаж, вовнутрь которого все время подтекала вода, и было очень грязно.
       Мы, НШ полка, ПНШ 1, 2 и 3 начхим, начразведки, писаря и телефонисты, находились на берегу Шатина болота, а немцы - на высоте. Связи пока не было. Не было командира и комиссара полка.
       Мы старались обогреться и тихо прислушивались к доносящемуся с переднего края гулу боя. Появившийся вскоре командир полка майор Прядко распорядился всем нам отправиться на передний край - найти батальоны, установить связь и доложить по телефону. Я и начхим пошли по проводу третьего батальона. Остальные - 1-му и 2-му батальонам.
       Ночь, темень, грязь, разрывы мин и снарядов, а мы бежим, падаем, держа в руках провод. Я угодил в яму с грязью и водой и выкупался почти до пояса. Наконец нашли разрыв линии, соединили и пошли дальше к траншее. Немцы вели беглый огонь из всех видов оружия. Навстречу нам несли убитых и тяжелораненых, а легкораненые шли сами.

        Где-то к утру наша артиллерия начала обстреливать передний край немцев, но они не отвечали. Затем был совершен шквальный артналет, и, когда огонь перенесли в глубь обороны, пехота пошла в атаку. На переднем крае начался страшный бой, от разрывов снарядов и мин стало светлее, а чья берет - неизвестно.
        Внезапно прервалась связь с двумя батальонами. Прядко сейчас же послал людей восстановить линию. Когда она была восстановлена, мы узнали, а потом с рассветом и увидели, что немцы ввели в бой танки, и наши откатились на свои позиции. Танков с нашей стороны не было. Они все застряли в болоте.
       Кровопролитные бои шли несколько дней, мы несли неслыханные потери, а успеха не имели. Дивизия таяла, как весенний снег. На возвышенности, под горой, лежали трупы наших товарищей.
       Впоследствии мы увидели еще тысячи трупов, накрытых шинелями. Они лежали там с осени 1941 года. И только весной 1943 года под крики журавлей они были захоронены на ближайших погостах.
        Перелома в боях мы не добились и вынуждены были перейти к обороне." - из воспоминаний В.И. Башинского, помощника начальника штаба 270-го стрелкового полка 58-й стрелковой дивизии.

спасибо