Словацкий солдат. ПМВ.

 "А то, что произошло у нас в деревне Костиварска, около города Банска-Бистрица, в те времена случалось нередко. По традиции мужчины собрались в корчме, чтобы обсудить такое важное событие, как начало войны. Многие жители деревни работали на фабриках и заводах в городе Банска-Бистрица, и поэтому все разговоры велись вокруг ареста проживавшего в городе славянофила Турза.

     Очевидцы рассказывали, как громили его квартиру и выбрасывали в окна какие-то бумаги, потом вели его под конвоем и плевали ему в лицо. Все говорили о войне, о том, что русских очень много и что они в любую минуту могут перейти реку Турец и появиться в Банске-Бистрице. И тут староста нашей деревни Юнак заявил:
- Ну, уж если русские действительно перейдут через Турец и займут наше село, то нам следовало бы подготовить триумфальную арку. Приветственную речь я беру на себя.
     Не успели сельчане разойтись по домам, как в корчме появились жандармы и арестовали старосту. На другой день народ узнал, что старосту приговорили к трем годам тюремного заключения.
      Однако скоро доносчики умерили свой пыл, потому что русские действительно перешли границу. И когда стали привозить раненых и начали поступать сведения об ужасах войны, об убитых и попавших в плен, то все это отрезвило многих одурманенных военным угаром.

     К апрелю 1915 года подошла очередь двадцати-, девятнадцати- и восемнадцатилетних; к 15 июля они все были мобилизованы и отправлены на шестинедельную подготовку, после чего им предстоял фронт. Среди них оказался и я.
     Жизнь в казармах была не сладкой. От солдат, побывавших на фронте, новички узнавали о всех прелестях солдатской жизни: о голоде, вшах, самострелах, о судьбе раненых и убитых, о бесконечных маршах, болезнях, обреченности, усталости и о счастье тех, кто попадали в плен.
     В Венгрии, однако, судьба русских военнопленных была незавидной. Они страдали от голода и болезней. Мы видели лагерь для военнопленных около города Эстергом. Ежедневно от тифа и дизентерии там умирали сотни людей.
       С каждым днем в казарме все чаще заходили разговоры о том, что нас ждет впереди. Начальник казармы, он же и инструктор, заверял, что война окончится раньше, чем нас пошлют в бой. За окончание войны молились матери, сестры и родственники каждого солдата, но в скорый конец ее мало кто верил. Антивоенная пропаганда велась очень слабо; выступления одиночек успеха не имели, их арестовывали и посылали на фронт.
+++++++++++
      Прошло шесть недель, и нас тоже отправили на фронт. Ехали мы через Дебрецен, Ужгород, Львов и наконец достигли города Броды на русской границе. Следы войны были видны повсюду, начиная от Мукачева. Выжженные села и станционные постройки. Усеянные свежими могилами поля и луга. Разбитые телеги и колеса, скелеты лошадей, клочки мундиров и окопы. Все это дорисовывало печальную картину боев.
     Наша уверенность, что скоро наступит мир, постепенно пропадала. Теперь мы верили своему однополчанину цыгану Йоже Дидиме, который, заполняя обязательную для всех солдат анкету, написал: "Война идет потому, что людей слишком много, и пан император их уже не может воспитать. Поэтому он посылает их на поля сражений, чтобы они там перестреляли друг друга и могли умереть геройской смертью".
    Броды - уездный городишко. Железнодорожная станция, как и другие станции в Галиции, была сожжена. От нее остались лишь почерневшие стены. Так же выглядел и весь город. Вокруг станции стояло много повозок, на которых на фронт доставляли продовольствие.
    Жители города жили в ужасных условиях. Оборванные, грязные, они ютились в жалких, прилепившихся к обгоревшим стенам хибарках. Они остались здесь, чтобы осенью на своих крошечных участках собрать хоть немного картофеля.
++++++++++++++
       В Бродах сообщили, что до места предстоит пройти еще шесть километров. После короткого отдыха мы снова надели ранцы и отправились в путь по холмистой, покрытой лесом местности. В Подкаменку пришли к полуночи. Ужина нам не приготовили, и мы легли спать голодными. Утром нас повели дальше - в селение Новый Алексин, находившееся в прифронтовой полосе. Там нас встретил ксендз.
     Желающие могли исповедоваться, и все мы получили наставление геройски сражаться, не верить местным жителям и не связываться с русскими женщинами. Затем ксендз каждому солдату вручил листок с подобными же поучениями. В окопы нас отвели еще до рассвета; по дороге нескольких солдат успели зацепить шальные пули.
    Окопами служили обычные канавы, наполненные водой и грязью. Желтая глина прилипала к обуви и одежде. По совету опытных солдат мы выкопали у себя сбоку небольшие углубления для ранцев.
      Вскоре и мы научились нести службу, прятаться от пуль и снарядов, доставать картофель и репу. Старые солдаты говорили, что наш участок - один из лучших, потому что он несколько раз переходил из рук в руки и поэтому был сравнительно хорошо оборудован. К свисту пуль мы скоро привыкли, а вот к разрывам шрапнельных гранат привыкнуть не могли.
+++++++++++++++
Освобождение от этой кошмарной жизни пришло 21 октября 1915 года.
     Русские неожиданно прорвались к нам в тыл и, захватив штабы, атаковали наши окопы. Офицеры растерялись, только один ефрейтор открыл стрельбу. Но мы тотчас разоружили его.
     Русские войска с трех сторон окружили окопы, и мы, "солдаты Франца Еськи", как они называли нас, стали сдаваться в плен. В русском плену уже были тысячи наших солдат. Прямо за своими окопами русские раздавали нам хлеб. На следующий день утром нас построили в колонны по тысяче человек и направили в лагерь в Дарнице, около Киева.
     В день мы проходили по 40–50 километров. В дороге обычно ночевали на токах, зарывшись в солому, а иногда у крестьян. Каждый вечер нас кормили супом, кашей и мясом, кроме того, выдавали паек, который состоял из трех - пяти кусков сахару, куска хлеба и чая. Паек выдавался сразу на десять человек, поэтому такой "десяток" всегда держался вместе.
     Когда мы проходили по деревне, женщины и дети совали нам в руки куски хлеба, поили молоком. А если нас распределяли по домам, то, как правило, нас ожидал крестьянский ужин: вареный картофель, молоко и свежий хлеб.
    После ужина обычно завязывалась беседа о войне. Люди спрашивали, как у нас смотрят на войну, почему ей конца не видно, скоро ли наступит мир и как относятся к русским военнопленным у нас дома. У многих сыновья и мужья были на фронте, и некоторые уже знали, что их кормильцы не вернутся.
      Когда мы проходили по деревням, к нам нередко пристраивались торговцы хлебом, желающие продать свой товар. Обычно они плелись в хвосте колонны. Конные казаки, сопровождающие пленных, делали вид, будто не замечают торгаша.
    Недалеко от Киева, на левом берегу могучего Днепра, среди чудесных вековых сосен раскинулось село Дарница. В ноябре 1915 года здесь на огороженном высоким забором участке строился лагерь. Сюда со всех участков фронта доставляли пленных, которых затем переправляли в глубь России или распределяли на работу на Украине.
++++++++++++++++++
      Когда мы добрались до лагеря, уже наступили холода и почти каждый день выпадал снег. Пленные, измученные и слабые, спали прямо на земле у костров. Каждое утро находили десятки умерших.
    Из лагеря в глубь России обычно отправляли немцев и венгров, словаков же в большинстве случаев оставляли для работы на Украине. Через некоторое время дошла очередь и до нас.
    Поездом нас отправили в город Казатин. Там мы работали на армейских складах. Жилье и питание были сносными. Но нас страшно мучили вши, от которых буквально не было спасения. Вскоре, через пять месяцев, я заболел и снова попал в лагерь в Дарнице, где недавно выстроили больницу.
     После четырехнедельного лечения меня выписали и сказали, что мне, наборщику-словаку, можно будет устроиться в одну из киевских типографий.
   В начале марта 1916 года нас выпустили из лагеря, и мы могли определиться на работу, как обычные граждане. Вскоре мы начали работать в типографии Вацлава Швиговского. Там уже работал военнопленный Войда.
   Здесь же работали отец и сын Копецкие - постоянно проживающие в России чехи, русский Алферов, переплетчик-словак Сикора, один поляк и другие.
     Нас определили в типографию, где печаталась газета "Чехослован" и вскоре стали печататься "Словенске гласы", "Ческословенски вояк", а также румынская, польская и сербская газеты для пленных. Одним из редакторов газеты "Чехослован" был будущий писатель Ярослав Гашек.
++++++++++++++++++
      Платили нам хорошо. Мы получали 35-50 рублей в месяц, снимали частные квартиры и там же питались. Нам жилось лучше, чем русским рабочим. Объясняется это тем, что пытались задобрить часть пленных чехов и словаков и привлечь их на свою сторону.
    В среде чехословацких пленных и в "Союзе чехословацких общин" много говорили о новой жизни, которая наступит после освобождения Чехословакии.
    Но находились такие, особенно из числа офицеров, которые "из благодарности к царю" предлагали создать в Чехии и Словакии монархию и пригласить на трон одного из русских князей; другие выступали за избрание королем какого-нибудь чешского богача. Но всех преследовала одна мысль - поскорее покончить с войной.
       Революция ударила по Российской империи словно гром. Повсюду свергалась царская власть. Народ долго ждал этого момента. Мы видели, как на улицах люди обнимались и целовались от радости, поздравляя друг друга.
++++++++++++++++++
       Тем временем около Киева появились снятые с фронта чехословацкие части. Это был так называемый батальон смерти. Его солдаты носили на фуражках эмблему - череп и кости.
     Мы отпечатали в типографии листовки на чешском языке, в которых призывали солдат батальона смерти бросать оружие и не поддерживать выступление Корнилова, которое вызовет лишь напрасное кровопролитие. Агитировать солдат нам помогали не только бывшие пленные чехи и словаки, но и наши прогрессивные соотечественники, постоянно жившие в России.
     Постепенно нам удалось убедить чехословацких солдат в бессмысленности поддержки корниловского мятежа. А когда корниловское наступление под Петроградом закончилось полным провалом, весь чехословацкий батальон объявил о своем нежелании воевать против революционной России.
+++++++++++++++++++
       Свою типографию, где работало около двухсот человек, Вацлав Швиговский продал украинскому Государственному банку. В типографии был создан отряд Красной гвардии, командиром которого стал наборщик Ботко. Здесь же, в типографии, хранилось оружие наших красногвардейцев.
     В любой момент мы были готовы к действиям. Несмотря на то что типография принадлежала Государственному банку, подвластному украинским националистам, они в создавшейся обстановке не могли с нами сладить и вынуждены были делать хорошую мину при плохой игре.
     Украинские националисты печатали в нашей типографии свою газету "Народная воля". Однако наборщики не набирали очередной номер до тех пор, пока он не был утвержден командиром отряда Красной гвардии Ботко. А если попадалась антибольшевистская статья, ее тут же выбрасывали в корзину. Такова была революционная цензура рабочих.
       Иногда директор банка и директор типографии, опасаясь за свою шкуру, обращались к командиру Красной гвардии с просьбой выделить людей, которые проводили бы их домой. Споры между большевиками и украинскими националистами были весьма острыми и решительными.
++++++++++++++++++++
       В Киеве несколько дней велись уличные бои между красногвардейцами и украинскими националистами. 10-13 ноября 1917 года на стороне контрреволюции выступил 2-й полк чехословацких легионов, однако в результате протеста чешских и словацких социал-демократов он был выведен из города.
    После победы социалистической революции власть на Украине осталась в руках буржуазных националистов - Украинской Центральной рады. Однако ей не удалось задушить революционное движение украинского пролетариата и сельской бедноты.
     24 декабря 1917 года в Харькове на 1-м Всеукраинском съезде Советов была провозглашена Украинская Советская республика. 5 января 1918 года войска Советской Украины начали общее наступление на Киев.
      8 февраля 1918 года отряды Красной гвардии и революционных войск при поддержке балтийских моряков заняли Киев. Украинская рада бежала под охрану немецких оккупационных войск.
    Многие из нас вступили в чехословацкие отряды Красной гвардии. Формирование этих отрядов было поручено киевскому центральному комитету Чехословацкой социал-демократической рабочей партии.
    Десятки словаков и чехов вступали в формировавшиеся в Киеве в отряды Красной гвардии. В эти же отряды вступали венгры, немцы, поляки, хорваты, словенцы и военнопленные других национальностей.
+++++++++++++++++++++
      В конце февраля 1918 года, когда началось наступление немецких и австро-венгерских войск на Советскую Украину, все эти отряды двинулись на фронт. Немецкие войска вместе с украинскими полками, созданными радой, быстро продвигались к Киеву. Сравнительно слабые отряды Красной гвардии под напором во много раз превосходящих сил противника отступили от Житомира, поэтому мы дальше предместья Киева идти не могли. Красная Армия в это время только создавалась.
     При отступлении из Киева мы встретили на станции основную группу наших товарищей. Они направлялись в чехословацкую армию в Борисполь. Так как наш отряд Красной гвардии распался и нам угрожала расправа со стороны контрреволюции, мы с группой словаков решили вступить в чехословацкую часть.
     В Борисполе мы стояли недолго, потому что немцы первое время маршем продвигались вперед, не встречая почти никакого сопротивления. Уже на третий день мы сели в эшелон. Эшелон, как говорили, шел в Сибирь. Оттуда нас намеревались направить во Францию.
       Дорогой мы рассуждали о том, зачем нам ехать во Францию таким окольным путем, когда враг находится здесь и мы не хотим от него бежать. Но командование легионов подчинялось приказам французов и решительно выступало против социалистической революции.
     В Полтаве наш эшелон стоял очень долго, и мы могли побродить по станции. Здесь мы встретили старого знакомого - Вацлава Ганку, наборщика, который сообщил, что эшелон красногвардейцев - чехов и словаков из Киева - находится неподалеку и что скоро они пойдут в бой против немцев.
     Мы не раздумывая вернулись за своими вещевыми мешками и винтовками и распрощались с солдатами чехословацких легионов, которые, опасаясь, что их догонят немцы, нетерпеливо ожидали отхода эшелона.
       Вместе с красногвардейцами чехословацкого отряда мы отправились поездом в Гребенку. Там в лесу заняли позиции около дороги и успешно вели бои с немецкими оккупантами до тех пор, пока под Бахмачом командование легионов, выполняя условия перемирия с немцами, не отвело с фронта чехословацкие полки.
     Этим командование чехословацких легионов фактически открыло немецким оккупационным войскам дорогу в глубь Украины, содействовало ликвидации украинского фронта и тем Самым ликвидации на определенное время Советской власти на Украине.
++++++++++++++++++++++
       Под натиском пехоты, авиации и артиллерии противника наш отряд, насчитывающий около двухсот человек и имеющий только винтовки, гранаты и несколько пулеметов, вынужден был отступить.
       Однажды вместе с двумя венграми и тремя русскими я пошел в разведку. Надо было узнать, где находятся немцы. Когда мы вернулись с задания, нашего эшелона не оказалось.
     Пошли в Полтаву и по дороге узнали, что город занят немцами. Оставалось одно - достать гражданскую одежду и укрыться в безопасном месте. Вскоре трем русским товарищам удалось найти себе одежду, а нам они посоветовали пробираться на Славянск и укрыться там у монахов Святой Горы.
    И вот мы в монастыре. Мы помогали монахам по хозяйству, пилили дрова. Говорили, что немцы разыскивают пленных, особенно тех, которые сотрудничали с большевиками. И действительно, вскоре в монастырь явился немецкий патруль и под конвоем доставил нас в лагерь в Екатеринославе. Нас выдал какой-то монах.
       Охрану лагеря несли молодые солдаты-венгры. От них мы узнали, что в нашем лагере, где в основном были сербы, чехи и словаки, отбирали и через некоторое время расстреливали пленных, добровольно помогавших Советской власти. На наше счастье, все мы говорили по-венгерски, и нас приняли за венгров. Это нас спасло.
     Через некоторое время нас перевели в другой специальный лагерь, находившийся в Хрубешуве. Здесь каждый пленный подвергался тщательному допросу, составлялись протоколы о том, кто и как попал в плен, что там делал, где был, у кого работал, не служил ли у большевиков, не был ли в чехословацких легионах и других войсках, не известны ли ему лица, служившие в этих войсках.
     Вскоре после такой проверки нас отправили на родину. Мы попали домой в начале августа 1918 года. Нам дали двухнедельный отпуск, а затем направили на итальянский фронт. Но здесь мы скорее были агитаторами против войны, нежели солдатами.
       Служба для меня закончилась в 1920 году." - из воспоминаний словака Й.Лабуды. В 1920 году Лабуда начал работать в одной из типографий Братиславы. В период второй мировой войны участвовал в подпольном движении.

спасибо