Feldgrau.info

Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.
------------------Forma vhoda, nizje----------------
Расширенный поиск  

Новости:

Пожелания по работе сайта и форума пишем здесь.
http://feldgrau.info/forum/index.php?board=1.0

Автор Тема: Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.  (Прочитано 40732 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #50 : 28 Сентябрь 2011, 19:24:38 »

НАСТУПЛЕНИЕ  В АРДЕННАХ


Примерно 20  октября 1944 года я возвратился в Генеральный штаб фюрера, который теперь  находится очень близко к фронту, ибо русские продвинулись глубоко в Восточную  Пруссию. На этот раз Адольф Гитлер принимал меня наедине. Он был, как всегда,  приветлив; у меня даже складывалось впечатление, что он более свеж, чем в нашу  последнюю встречу. Объявив мне, что он наградил меня Золотым крестом, фюрер  попросил подробно рассказать ему об аресте младшего Хорти и о налете на Гору.  Когда по окончании моего рассказа он поднялся, встал и я, считая аудиенцию  оконченной; но он меня удержал:

— Останьтесь,  Скорцени. Я поручаю вам новую миссию — самую важную, возможно, в вашей жизни.  Пока что лишь очень немногие знают, что мы в величайшей тайне подготавливаем  операцию, в которой вам предстоит сыграть одну из первых ролей. В декабре  немецкая армия начнет крупное наступление, исход которого станет решающим для  судьбы нашей родины.

И фюрер принялся  пространно излагать мне стратегический замысел этой последней крупной операции  на западе, которую потом историки назовут наступлением в Арденнах. В течение  последних месяцев немецкое командование вынуждено было довольствоваться тем,  что сдерживало вражеские армии и отбивало их натиск. Поражения следовали одно  за другим, приходилось беспрестанно отходить как на западе, так и на востоке.  Да и союзническая пропаганда считала Германию уже трупом, погребение которого  стало просто вопросом времени; слушая речи по англо-американскому радио,  казалось, что союзники могли по своей воле выбирать день похорон.

— Они не видят,  что Германия бьется за Европу, что она жертвует собой ради Европы, чтобы  закрыть Азии путь на Запад, — горько восклицал Гитлер.

По его мнению,  ни английский народ, ни американский уже больше не хотят этой войны. И,  следовательно, если «немецкий труп» восстанет и нанесет на западе мощный удар,  то союзники, под давлением общественного мнения в своих странах, разъяренного  от того, что его вводили в заблуждение, возможно, окажутся готовы заключить  перемирие с этим «мертвецом», который чувствует себя довольно сносно. И тоща мы  сможем бросить все наши дивизии, все наши армии на восток и за несколько  месяцев покончить с этой жуткой угрозой, которая нависла над Европой. Ведь Германия  уже почти тысячу лет охраняла ее от азиатских орд и теперь снова исполнит эту  священную миссию.

Значит, уже  несколько недель в Генеральном штабе готовили крупное наступление. Нужно было  перехватить инициативу, которая пока всецело принадлежала союзникам. Еще во  время перехода англо-американских войск с нормандских пляжей к границам рейха  Адольф Гитлер думал о мощном контрнаступлении. Но критическое положение всех  наших армий тогда не позволяло осуществить этот замысел.

И вот уже три  недели союзники больше не наступали. С одной стороны, их коммуникации  невероятно вытянулись, а с другой — за четыре месяца непрерывных боев  износилась техника их моторизованных армий. Благодаря этим двум причинам наш  Западный фронт, бывший одно время близким к краху, вновь обрел устойчивость.

По словам  фюрера, союзники сумели осуществить высадку и выиграть битвы за Францию и  Бельгию в основном благодаря своему превосходству в воздухе. Но можно  надеяться, что плохая погода, ожидающаяся в конце года, помешает действиям англо-американской  авиации. К тому же Люфтваффе может выставить две тысячи новых реактивных  истребителей, которые удерживались в резерве для этого наступления.

К тому же  блиц-наступление помешало бы формированию сильной французской армии. На данный  момент союзники располагают примерно 70 соединениями, а это явно недостаточно  для фронта длиной 700 километров. Следовательно, сильная концентрация немецких  войск должна позволить осуществить прорыв в слабо защищенном месте еще до того,  как союзники сумеют укрепить свой фронт новыми французскими дивизиями.

— Выбор такого  места, — продолжал фюрер, — мы обсуждали многие недели. Один за другим изучили  пять различных планов: наступление «Голландия», начинающееся из района Венло в  направлении на запад к Антверпену; наступление с севера Люксембурга в  направлении сначала на северо-запад, а затем на север, поддержанное вторым  ударом из района к северу от Экс-ля-Шапель; операцию двумя колоннами, одна из  которых выходила бы из центра Люксембурга, а другая из Меца, и они бы встречались  в Лонгби; еще одна, также двумя колоннами, выходящими соответственно из Меца и  Баккары, чтобы соединиться в Нанси, и, наконец, операция «Эльзао» двумя ударами  — один из Эпиналя, а другой из Монбельяра с соединением в районе Везула.

— Подолгу взвешивая  все «за» и «против» каждого плана, мы отказались от трех последних. Операция  «Голландия» представляется интересной, но она содержит в себе большой риск.  Наконец мы решили выработать план наступления, начинающегося на севере  Люксембурга и поддержанного вторым ударом из Экс-ля-Шапель. Это, кстати, тот же  самый район, где нам удалось совершить прорыв во время первой французской  кампании в 1940 году.

— А вам с  частями, находящимися под вашим началом, мы ставим в рамках этого наступления  одну из самых важных задач. В качестве передового отряда вы должны будете  захватить один или несколько мостов на Мезе, между Льежем и Намюром. Эту миссию  осуществите с помощью хитрости: ваши люди будут одеты в американскую и  английскую форму. Во время нескольких диверсионных рейдов противник сумел с  помощью этого приема нанести нам значительный урон. Например, несколько дней  назад, во время взятия Экс-ля-Шапель в наши порядки смог просочиться  американский отряд, облаченный в немецкую форму. К тому же небольшие группы, переодетые  таким образом, смогут подавать во вражеском тылу ложные приказы, создавать  помехи для связи и вообще сеять смятение в союзнических рядах. Приготовления  должны быть завершены к первому декабря. Подробности обсудите с генералом  Йодлем.

— Знаю, что этот  срок ужасно мал, но я рассчитываю, что вы совершите невозможное. Разумеется,  когда ваши солдаты пойдут в бой, вы и сами будете на фронте. И однако, я  запрещаю вам идти во вражеские порядки: мы не можем позволить себе вас  потерять.

Несколько часов  спустя меня принимал генерал Йодль и с помощью карты объяснял мне некоторые  подробности операции. Наступление должно начаться из района между Экс-ля-Шапель  и Люксембургом в направлении Антверпена и таким образом отрезать 2-ю британскую  армию и американские части, ведущие бои в районе Экса. В то же время. Верховное  Командование предусматривает создать одну линию прикрытия к югу (Люксембург —  Намюр — Лувэн) и другую к северу (Юпен-Льеж — Лонжерен — Хасселт и до канала  Альберта).
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #51 : 28 Сентябрь 2011, 19:26:24 »

При наилучших  условиях примерно за семь дней войска выйдут к Антверпену. Окончательная цель  операции — уничтожение вражеских войск к северу от линии Антверпен — Брюссель,  а также в районе Бастони.

Совокупность  частей, участвующих в наступлении, получает наименование группы армий «В» и вверяется  под начало генерала Моделя. Эта группа армий включает 6-ю бронетанковую армию  (генерал СС Дитрих), 5-ю бронетанковую армию (генерал фон Мантейфель) и 7-ю  армию, расположенные в таком порядке с севера на юг. После короткой, но  яростной артподготовки (тут же на ум пришли шесть тысяч пушек, о которых  говорил мне фюрер) армии должны будут совершить прорыв в нескольких местах,  выбранных из тактических соображений.


— А вы,  Скорцени, войдете в бой в районе, прикрываемом шестой бронетанковой армией. Вот  разработка, которая вас особенно заинтересует: она показывает, какое положение  создается — по крайней мере я на это надеюсь — через двадцать четыре часа после  начала наступления.

На карте,  которую Йодль разложил перед нами, мы увидели, что Верховное Командование  рассчитывало к тому времени атаковать на линии Юпен — Вервье — Льеж, а в центре  надеялось уже к тому времени создать два плацдарма на другом берегу Мезы. В то  же время оно предусматривало, что против северного фланга нашего выступа  поведут яростные атаки союзнические резервы.

Прежде чем меня  отпустить, генерал Йодль попросил в кратчайший срок представить ему список  личного состава и техники, которые мне понадобятся. Он также сообщил мне, что  Генеральный штаб направит во все части приказ предоставить в мое распоряжение  офицеров и солдат, говорящих по-английски. Этот приказ потом явился  великолепнейшим образцом промашки в отношении секретности предстоящих действий  — промашки, допущенной высшими чинами немецкой армии.

Несколько дней  спустя я получил копию этого приказа. Когда я его прочитал, то чуть не упал в  обморок. Подписанный одной из самых больших шишек генштаба, снабженный грифом  «Секретно», этот шедевр заключал в себе примерно такие пассажи:

«Всем частям  вермахта: определить до.., октября 1944 года всех офицеров и солдат, говорящих  по-английски, добровольно готовых к выполнению особого задания… Направить в  Фриденталь, под Берлином, для включения в диверсионный отряд подполковника  Скорцени».

Я испытал  настоящий приступ ярости. Безусловно, союзнические секретные службы пронюхают  об этом деле. Кстати, после войны я узнал, что меньше чем через неделю этот  текст был уже в руках у американцев. Я так и не понял, почему они не сделали из  него выводы и не приняли тогда мер предосторожности.

По моему мнению,  операция таким образом оказалась обречена еще до ее рождения. Я немедленно  направил в Генеральный штаб решительный протест и в парламентских выражениях  предложил отменить мое задание. Разумеется, мой рапорт двигался по команде, от  одного чина к другому. И вот мне ответил генерал СС Фегеляйн, породненный,  кстати, с Гитлером: дело, конечно, невероятное и необъяснимое, но это только  еще одна причина, чтобы не докладывать о нем фюреру. Следовательно, отменить  невозможно.

Примерно в те же  дни у меня произошел интересный разговор с полковником штаба генерала Винтера.  Этот офицер объяснил мне юридическую сторону дела. По его словам, маленькие  диверсионные отряды рискуют тем, что в случае поимки с ними будут обращаться  как со шпионами и судить соответственно. Что же до основной части моих войск,  то человеку, одетому во вражескую форму, международное право запрещает только  применять свое оружие. Он мне дал такой совет: пусть мои солдаты под вражескую  форму наденут свою, немецкую; когда придет момент переходить собственно к  нападению, они снимут английскую и американскую формы. Разумеется, я последовал  его рекомендации.

***

Теперь мы могли  вплотную заняться подготовкой нашей миссии. Согласно полученным указаниям мои  части составят 150-ю бронетанковую бригаду. Основой нашего плана, естественно,  станет почасовой график, выработанный Верховным Командованием для главного  наступления. Согласно ему, наши войска прорвут фронт уже в первые сутки. На  вторые они достигнут Мезы и должны будут ее форсировать. Мы имеем, таким  образом, право полагать, что к исходу первых суток остатки союзнических сил  окажутся совершенно разбитыми.

Установив это,  мы приходим к мнению: чтобы хоть как-нибудь подготовиться, нам придется  прибегнуть к импровизации. Поскольку наступление назначено на начало декабря,  нам остается всего месяц и несколько дней — срок явно недостаточный, чтобы  сформировать и подготовить новую воинскую часть, в особенности для особого  задания. Это почти невозможно, и мы прекрасно отдаем себе в этом отчет. Но раз  я уже привлек внимание фюрера к этому факту, то совесть моя чиста.

Чтобы учесть все  непредвиденные обстоятельства, мы назначаем себе три главные цели: мосты,  пересекающие Мезу и Анжисе, Амэ и Юи. Следовательно, зону действия 6-й армии мы  как бы разрезаем на три полосы, которые будут сужаться, и каждая сойдется в  точку на одном из этих мостов. По этому плану мы формируем три отряда, которым  даем поэтические имена X, У и Z.

Вообще говоря,  считается, что мы — бронетанковая бригада, но на самом деле это напыщенное  название просто блеф. Мы это скоро узнаем. Едва мы направили в техническую  службу нашу первую заявку на оснащение, как нам ответили, что трофейные танки  из расчета на целый полк нам выделить вряд ли смогут.

Возможно, их  хватит на батальон, но это еще надо посмотреть… Неважное начало!
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #52 : 28 Сентябрь 2011, 19:27:32 »

И тем не менее  наши запросы настолько скромны, насколько это возможно. Чтобы сэкономить на  личном составе, мы отказались от вспомогательных служб, так что, согласно моим  предложениям, наша бригада будет состоять из следующих подразделений:

2 бронетанковые  роты, каждая по 10 танков; 3 разведроты, каждая из которых будет располагать  десятью бронеавтомобилями; 3 батальона моторизованной пехоты; 1 рота легкой  ПВО; 2 роты «истребителей танков»; 1 отделение гранатометчиков; 1 рота связи; 1  штаб, для бригады очень скромный; 3 батальонных штаба, также в сокращенном  составе; 1 рота управления.

Всего — около  3300 человек.

Но есть еще  бесконечные списки, включающие вооружение, боеприпасы, транспортные средства,  форму, предметы снаряжения. Уже мы сами начинаем пугаться от мысли, что все это  придется раздобыть за несколько недель. Ибо, начиная с тяжелого танка и кончая  воинской формой, все это должно изыматься из трофеев, захваченных у противника.  А наши запасы союзнической материальной части и не могут быть значительными. В  течение последних месяцев наши армии только и делали, что отступали, не имея возможности  предпринять крупномасштабную наступательную операцию, которая бы позволила нам  захватить достаточно трофеев.

Когда 26 октября  я представляю генералу Йодлю план формирования нашей «бронетанковой бригады»  вместе со списком требуемого оснащения, я еще раз привлекаю его внимание к  тому, что из-за недостатка времени мы вынуждены заниматься импровизацией. Я  заявляю ему к тому же, что, по моему мнению, наша операция (имеющая кодовое  название «Грайф», или «Дракон») окажется успешной только в том случае, если  будет проведена в ночь, следующую за началом наступления, чтобы полностью  использовать эффект внезапности и растерянность противника. Для этого  необходимо, чтобы к вечеру первого дня дивизии первого эшелона вышли на все  предусмотренные рубежи, то есть на интересующем нас участке фронта прошли бы  гребень небольшого горного массива, именуемого Высокий Фенн; иначе я буду  вынужден отказаться от выполнения поставленной мне задачи. К тому же я прошу  аэрофотоснимки тех трех мостов, которыми должны будут завладеть мои люди.

Я с легкостью  получаю одобрение моего проекта формирования бригады вместе с обещанием, что  Генеральный штаб поддержит все мои запросы по материальной части. Я сразу же  пользуюсь этим, чтобы попросить «одолжить» мне трех опытных командиров батальона,  а также придать мне в дополнение к добровольцам еще и несколько однотипных  частей вермахта, которые бы послужили основой для моей спешно создаваемой  бригады. И тогда мне присылают троих очень способных подполковников, а немного  позже — два батальона парашютистов Люфтваффе, две бронетанковые роты вермахта и  роту связи. Эти части пополнят обе роты моих «особых частей» и мой батальон  парашютистов.

Остается решить  проблему с добровольцами, «говорящими по-английски». Когда примерно через  неделю после распространения — и это слово не слишком сильное — знаменитого  «секретного приказа» в Фриденталь прибывают первые сто добровольцев, на меня  нападает ужасная тоска. Мне хочется послать все к дьяволу. «Преподаватели»  пытаются распределить этих добровольцев на три категории согласно уровню их  знаний английского. И вот категория ј 1, включающая солдат, говорящих бегло и  без акцента по-английски или, еще лучше, на американском сленге, никак не хочет  разрастаться. Нам нужны в этой категории сотни людей, а мы в день едва находим  одного или двух, которых можно туда зачислить.

Впрочем, я  должен признаться, что и сам в английском не слишком силен. Какая жалость, что  именно уроки английского я выбирал в школе, чтобы бузить! И однако теперь я  пытаюсь наверстать упущенное и учусь вставлять время от времени хорошо  закрученную фразу. И вот однажды знакомлюсь с молодым офицером-авиатором,  который хочет быть зачислен в категорию ј 1. Я совершенно естественно задаю ему  вопрос:

— Give me your  story about your last duty, please (Расскажите мне, пожалуйста, о вашей службе  в последней должности).

Бедный парень  смущается, колеблется, а затем бросается напролом:

— Yes, Heir Oberstleutnant, I «became» my last order  before five manths … Затем  новые колебания, и вот он поспешно добавляет по-немецки:

— Если  позволите, я объясню вам это на своем родном языке…

Ну вот! И такими  придется довольствоваться! Нельзя же покрыть добровольца, который явно исполнен  энтузиазма. Но такими подвигами, безусловно, не обманешь никакого американца,  даже глухого!

Когда по  истечении двух недель отбор добровольцев завершился, то результат оказался  ужасен: в первой категории набралась всего-навсего дюжина людей, в основном  бывших моряков, которые, впрочем, составляют и большую часть второй категории. Эта  вторая, состоящая из людей, которые говорят более или менее бегло, насчитывает  30 — 40 человек. Третья категория (солдаты, которые могут «объясниться» на  английском) — уже более многочисленна — примерно 150 человек. Категория ј4  состоит из парней, которые не до конца забыли то, чему их учили в школе, — их  примерно двести. Остальные же знают только, как сказать «да» и «нет». Поэтому я  вынужден создавать бригаду глухонемых, ибо, зачислив 120 лучших «лингвистов» в  роту управления, я исчерпал их запас. Итак, нам придется присоединиться к  обратившимся в бегство американским колоннам и при этом не разжимать зубов, как  если бы глобальная катастрофа лишила нас дара речи. Чтобы хоть немного  выправить эту плачевную ситуацию, мы посылаем людей из второй категории в школу  переводчиков и в лагерь американских военнопленных. Но поскольку эти «курсы»  длятся всего лишь неделю, то польза от них минимальна.

Что же до  основной части моих солдат — людей, которые по-английски не понимают ни единого  слова — то мы им просто вдалбливаем в голову несколько крепких ругательств  Джи-Ай, вместе со значениями «Yes», «No», «O.K.». В дополнение к этому в  течение всего дня мы им повторяем основные команды, используемые в американской  армии. Вот и все, чем мы можем замаскировать нашу бригаду с точки зрения  лингвистики.

Но все это бы  еще ничего. Положение с нашим оснащением еще более катастрофично. Мы очень  скоро понимаем, что никогда не получим американских танков в достаточном  количестве. Наконец в день наступления мы становимся счастливыми обладателями  двух танков «Шерманн». Вы не ослышались — двух танков, один из которых к тому  же откажет, едва пройдя несколько километров.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #53 : 28 Сентябрь 2011, 19:28:39 »

Чтобы заменить  недостающие американские танки, инспекция бронетанковых войск выделяет нам  двенадцать немецких «Пантер». Мы их маскируем как можем, устанавливая вокруг  пушек и башен листы железа, чтобы по крайней мере силуэтом они напоминали  «Шерманн». Результат совершенно неудовлетворительный: наши танки не обманут  никого, за исключением, может быть, совсем юных новобранцев, да и то лишь  издали и в сумерках.

Впрочем, нам  присылают десять американских и английских бронеавтомобилей. Мы ломаем голову,  как использовать английские, — и это проблема неразрешимая, поскольку мы будем  сражаться на участке, удерживаемом американцами. В конце концов сами английские  машины освобождают нас от этой заботы — с первых же испытаний они безнадежно  ломаются. У нас остаются четыре американские машины, и это вынуждает довершить  наше оснащение германскими бронеавтомобилями.

Технические службы  присылают нам также штук тридцать «джипов». Я же уверен, что наши войска на  Западном фронте обладают значительным количеством этих машин. К несчастью,  «владельцы» этих вездеходов испытывают непреодолимое отвращение к мысли о том,  чтобы с ними расстаться. Поэтому они просто игнорируют приказ сдать машины. В  конце концов мы утешаемся мыслью, что сумеем их себе найти на фронте в день  наступления. Это та же неясная и обманчивая надежда, что повлияла и на решения  нашего Верховного Командования при разработке этого наступления: наверху  посчитали, что противник вынужден будет оставить огромные запасы бензина.  Опасная иллюзия, которая оказалась роковой!

Что же до  грузовиков, то нам дают пятнадцать американских машин и германские «форды»,  которые мы приказываем перекрасить в зеленый цвет. А в отношении вооружения  дело обстоит совсем плохо. У нас ровно пятьдесят процентов необходимых нам  американских винтовок плюс несколько противотанковых орудий и гранатометов, для  которых у нас, однако, нет боеприпасов. Однажды мы все-таки получаем несколько  вагонов американских боеприпасов, но на следующий день они взрываются. За  исключением роты управления, все части получат, таким образом, немецкое оружие.

Но все это были  ягодки, а цветочки начались, когда дело дошло до воинской формы. Между тем, это  важнейший пункт, непременное условие, ибо неуставная форма сразу же привлечет  внимание военной полиции. Однажды нам присылают огромное количество одежды,  прямо кучей — но, увы, это форма английская. Затем нам привозят вагон шинелей,  а это нас совсем не интересует, потому что американские солдаты носят  исключительно полевые куртки. Наконец мы заполучаем все-таки эти самые куртки,  но их украшает треугольник военнопленного! Для меня, командира бригады, и то  удается раздобыть только один пуловер американской армии. Пуловер, и ничего  более! Наконец после долгих ухищрений нам все-таки удается одеть наших людей  более или менее подходящим образом, и в особенности роту управления. То, чего  все-таки еще не хватает, мы добудем во время нашего продвижения, благодаря  складам одежды, которые бегущий противник пожелает нам оставить.

Пока мы бьемся с  этими трудностями, подполковник Хардик начал подготовку людей. Чтобы сохранить  секретность, наше учебное поле было объявлено запретной зоной, где даже  приостановили почтовую службу. Разумеется, по нашим частям гуляют самые  невероятные слухи насчет цели этих таинственных приготовлений. Солдаты знают,  что командование бригадой приму я, и ожидают поэтому операции, подобной  освобождению Муссолини. Короче, подполковнику Хардику больше не удается  сдерживать всеобщее любопытство, даже несмотря на все более и более строгие  меры, принимаемые, чтобы пресечь эти одуряющие слухи. Вскоре в расположении об  этом уже настолько неприкрыто болтают, что он начинает опасаться за секретность  нашей операции. И тогда он приходит сообщить мне о таком положении дел.

Выслушивая в  своей комнате в фридентале все невероятные басни, какие разносят мои люди, я  чувствую, как на моем бедном черепе волосы встают дыбом. Во всяком случае, фантазии  у этих молодцов хватает! Одни знают из надежного источника, что наша бригада  пройдет по всей Франции, чтобы освободить гарнизон, осажденный в Бресте. Другие  утверждают, что предстоит снять осаду с защитников Лорьяна. Они видели — своими  собственными глазами — планы, которые должны позволить нам проникнуть в эту  крепость. Есть еще добрая дюжина других версий, и это, в общем-то, нас бы вовсе  не беспокоило, если бы не приходилось опасаться, как бы союзническая  контрразведка не заинтересовалась слишком сильно нашими приготовлениями. Как  пресечь эту эпидемию сплетен? По нашему мнению, самый простой способ будет и  самым эффективным: отныне мы не станем опровергать ни один из этих слухов,  притворяясь раздраженными от того, что наши люди столько знают. Так, думаем мы,  удастся посеять смятение в душах союзнических секретных служб.

Идет время,  причем страшно быстро, и мы форсируем подготовку наших людей. В основном  повторяем несколько вариантов на общую тему — плацдарм. В несколько другой  области подготовки мы пытаемся освободить наших людей от жесткой выправки,  происходящей от немецкой военной школы, с ее чрезмерной и бесполезной  дисциплиной. Наконец, мы приучаем их даже пользоваться жевательной резинкой и  открывать пачки сигарет истинно на американский манер.

Во всяком  случае, единственной полностью замаскированной нашей частью оказывается рота  управления. Поэтому мы решаем насколько возможно беречь входящих в нее людей.  Впрочем, мы даже не в состоянии заранее поставить им точные задачи. Наши  указания должны оставлять солдату самые широкие возможности проявлять  инициативу. В качестве передовых фронтовых наблюдателей они сослужат неоценимую  службу основной части наших армий. Они должны также будут постараться усугубить  смятение, которое воцарится во вражеских рядах, и для этого станут  распространять ложные сообщения, преувеличивая начальные успехи германских  дивизий, будут менять места указательных столбов, давать фантастические  приказы, обрывать линии связи и уничтожать резервы боеприпасов.

Однажды, когда я  только что закончил проверку своих войск, один из офицеров этой роты попросил  меня о беседе наедине. С очень озабоченным видом он заявил:

— Господин  полковник, теперь я знаю цель операции, которую мы готовим.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #54 : 28 Сентябрь 2011, 19:29:28 »

На какое-то  мгновение он меня озадачил. Неужели Фолькерсам или Хардик — единственные  посвященные в тайну — проявили невольную несдержанность? Но вот уже офицер,  явно довольный эффектом, который произвели его первые слова, шепотом продолжал:

— Бригада пойдет  на Париж, чтобы захватить союзнический штаб.

Для меня это  было уже слишком; мне пришлось сдерживать себя, чтобы не рассмеяться. Я  довольствовался неким «хм, хм», которое мало к чему обязывает. Этого хватило,  чтобы он с воодушевлением продолжил:

— Учитывая, что  я знаю Париж как свои пять пальцев, я бы хотел позволить себе, господин  полковник, предложить вам свою помощь. Разумеется, я буду держать язык за  зубами.

Когда я спросил,  какие у него предложения, он изложил мне подробный план. Составить колонну из  ложных военнопленных, сопровождаемых солдатами, говорящими в совершенстве  по-английски, и она пройдет прямо до Парижа. Можно даже взять с собой  германские танки под видом трофеев, которые якобы будут представлены  союзническому штабу главного командования.

Мне с трудом  удалось остановить этот словесный поток. В конце концов я его выпроводил,  приглашая проработать свой план во всех подробностях и затем снова прийти ко  мне и в дальнейшем помалкивать. Много позже я узнал, что он не послушался этого  моего последнего указания. А именно — не одну неделю союзническая контрразведка  держала под наблюдением Кафе-де-ля-Пэ, которое я «имел неосторожность»  упомянуть в нашем разговоре.

***

Примерно в  середине ноября Верховное Командование отодвинуло дату наступления,  назначенного сначала на 1 декабря, затем на 10-е, а потом на 16 декабря.  Подготовка наступательного боевого порядка не была завершена, оснащение дивизий  было неполное. Эти последовательные задержки указывали, что в эту битву должны  быть брошены буквально последние резервы людей и техники.

Этот же вывод  следовал из ежедневных совещаний в ставке фюрера, куда меня вызывали три раза.  И всякий раз я слышал, что у такой-то дивизии нет танков, у другой — пушек, у  третьей — грузовиков. Я хорошо представлял, что генерал Гудериан, командующий  Восточным фронтом, горько сожалеет о каждом танке, о каждом батальоне, которые  у него берут, чтобы перебросить на запад. В общем, наши возможности теперь  напоминали простыню, слишком маленькую для кровати, которую она должна покрыть.  Когда хочешь прикрыть ноги, то есть запад, приходится высовывать голову, то  есть восток.

Однажды  донесение Люфтваффе показало, что даже величайшее мужество наших летчиков не  могло уравновесить численное превосходство противника. Внезапно я услышал, как  произносят цифру: «В арденнском наступлении будут участвовать 250 реактивных  истребителей». Я не поверил своим ушам. Неужели это все, что осталось от цифры  две тысячи, которую сам фюрер объявил мне 22 октября? Но Гитлер даже и не  слушает такие сообщения. Он явно уже смирился с нашим поражением в воздухе.

В конце  совещания фюрер еще раз напомнил мне свой приказ не пересекать вражеские линии  самому. Мне придется довольствоваться тем, что буду управлять своими отрядами  по радио. Этот запрет, высказанный безоговорочным тоном, меня ужасно огорчил,  потому что я думал, что фюрер об этом больше не вспомнит. Неужели мне придется  оставаться в тылу, когда мои товарищи поведут эту безнадежную битву? В первый  раз такое! Про себя я решил сообщить об этом приказе своим комбатам — что мне  не будет слишком приятно, — добавив все-таки, что присоединюсь к ним, если  положение станет критическим. Во всяком случае, я не стану отсиживаться в  штабных кабинетах — найду себе место поближе к фронту.

Так или иначе,  похоже, до настоящего времени наши приготовления полностью ускользнули от  наблюдения союзников. Вражеский фронт остается спокойным и совсем не получает  подкреплений. Видно, американцы готовятся к продолжительному отдыху. Не думаю,  что они смогут наслаждаться им долго.

***

В ночь с 13 на  14 декабря мы занимаем наши исходные позиции. Четырнадцатого декабря я  официально принимаю командование бронетанковой бригадой. В избушке лесника даю  последние указания своим комбатам. Прежде всего, нужно поддерживать постоянную  связь. Затем настаиваю, чтобы не стреляли ни при каких условиях. Малейший  выстрел может погубить всю операцию. Наши группы должны продвигаться,  продвигаться и не позволять никому сбить себя с пути. На месте надо будет  посмотреть, как овладеть мостами. В любом случае мы не можем позволить втянуть  себя в настоящее сражение: для этого мы слишком слабы. Впрочем, наш замысел  осуществим только при двух условиях: надо, чтобы фронтовые порядки противника  рухнули, а мы уже в первый день смогли проникнуть далеко в глубь вражеских  линий.

Ночью с 15 на 16  декабря никто не спит. Мы рассчитываем выступить в путь через несколько часов  после начала наступления. Три мои группы радистов расположились на опушке леса.  Они мне уже передали первые сообщения от моих трех отрядов: те заняли позиции  позади бронетанковых частей. По моему сигналу они облачатся в союзническую  форму и бросятся через брешь в линиях противника в Глубь его территории. Теперь  мы все ждем в почти невыносимом нервном напряжении. Медленно, очень медленно  занимается заря 16 декабря 1944 года.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #55 : 28 Сентябрь 2011, 19:31:00 »

Вдруг  одновременно просыпаются тысячи пушек — они выплевывают на вражеские позиции  целый шквал снарядов. Вскоре огневой вал перемещается вперед, дальность  стрельбы увеличивается, немецкая пехота готовится идти в атаку. Не в силах  усидеть на месте, я отправляюсь в штаб нашего корпуса.

Примерно в семь  часов поступают первые донесения. Их нельзя назвать особенно блестящими, но  день еще далеко не закончился. Судя по всему, огонь нашей артиллерии, пусть и  яростный, не ослабил американские позиции близ Лоосхайма. Враг сопротивляется с  исключительным упорством, наша атака захлебывается. Мы ждем стиснув зубы. В  полдень нам сообщают об ожесточенных боях, некоторых продвижениях вперед, но  это, конечно, не тот прорыв, на который мы рассчитывали.

Я удивляюсь,  почему командование до сих пор не пускает в ход танки. Они продвинулись на  несколько километров — ровно на глубину нашего проникновения, — так что теперь  занимают исходные позиции пехоты. Мои боевые группы по-прежнему стоят позади  них.

Немного позднее  мое радио сообщает о гибели подполковника Хардика. Капитан фон фолькерсам берет  на себя командование его батальоном.

В течение дня 16  декабря 6-й бронетанковой армии так и не удается достичь решающего успеха.  Вскоре, пополудни, все понимают, что если пытаться еще осуществить большой  прорыв, то надо вводить в бой танки. Чтобы получить общую картину, я пытаюсь  сгонять на автомобиле в Лоосхайм. На дорогах — невообразимые пробки из самых  разных машин. Чтобы добраться до этого городка, мне приходится все время  слезать, кричать, ругаться, толкать, отдавать приказания шоферам зажатых  грузовиков, так что по крайней мере десять километров я иду пешком. В городе  отчетливо слышен шум сражения. В лесу, окружающем город, безуспешно пытаются  продвинуться парашютисты, пошедшие в атаку утром; немного дальше к югу, однако,  положение выглядит более благоприятным. На этом участке, похоже, мы осуществили  достаточно серьезное продвижение.

В Лоосхайме я  встречаю часть своей роты управления, то есть тех людей, которых оставил в  своем распоряжении. И теперь немедленно мне приходится принять крайне важное  решение: судя по всему, сегодня наши войска не выйдут на те рубежи, которые они  должны были захватить в эти первые сутки наступления. По логике я должен бы был  просто отменить операцию «Дракон», акцию, которая для меня так важна и которую  мы с таким трудом подготовили. Я никогда не принадлежал к тем людям, кто легко  отказывается от задуманного. Впрочем, у меня остается одна надежда: если этой  ночью наши танки пойдут в атаку, наступление еще может удаться. Так что я  подожду еще 24 часа. Если завтра мы пройдем гребень Верхнего Фенна, то у наших  армий появится реальная возможность достичь Мезы, и тоща предварительный захват  мостов моими частями может решить судьбу сражения.

Из самых  «горячих голов» роты управления я составляю три группы, которые займутся  дезорганизацией вражеских тылов. Даю им приказание отыскать, дальше к югу,  возможность просочиться за союзнические линии, чтобы по мере возможного  выполнять различные задания. Я прошу их прежде всего обследовать те три дороги,  по которым, если все пойдет хорошо, проследуют мои три отряда.

Затем я  возвращаюсь в штаб корпуса. Около полуночи танки идут в атаку. Первые вести о  их продвижении приходят к нам на рассвете. Совершенно изнуренный — я не спал  уже 36 часов, — бросаюсь на матрас и тут же погружаюсь в глубокий сон.

Немного позднее  меня будят, чтобы сообщить о возвращении первой группы. Новости, которые она  принесла, интересны в основном для Верховного Главнокомандования. Около пяти  утра штаб получает первое сообщение от танков: «Только что заняли, при сильном  сопротивлении противника, деревню Хонсфельд». Возможно, думаем мы, наступление  наконец-то тронется с места. Вскоре и другая танковая группа, ведущая бои  дальше к югу, тоже сообщает о значительном продвижении вперед.

Утром мой штаб  должен переместиться к западу, в район Мандерфельда. Я решаю отправиться туда в  разведку. Пробки на дорогах еще более глухие, чем вчера. Беспрерывная цепочка  машин продвигается маленькими скачками: пятьдесят метров, сто метров, еще  пятьдесят. Вскоре я теряю терпение, поворачиваю обратно и пытаюсь проехать по  разбитым, едва проходимым дорогам. Но едва я добираюсь до деревни, как снова  попадаю в этот хаос. Я смиряюсь, оставляю машину и продолжаю путь пешком.  Иногда мне удается благодаря неустанному терпению, распутать какую-нибудь кучу  застрявших грузовиков. Всякий раз, когда я вижу офицера, развалившегося на  мягком сиденье своей машины, приказываю ему выйти и попытаться регулировать это  невероятное движение.

На одном подъеме  близ Штадткилла дорогу полностью перегородил огромный прицеп Люфтваффе,  зацепивший несколько машин. Человек тридцать безуспешно пытаются высвободить  эту платформу на колесах. Когда я спрашиваю о ее грузе, то с удивлением узнаю,  что это запасные части к «Фау-1». Вероятно, их заслали так далеко вперед в  надежде, что уже в первый день наш фронт значительно продвинется к западу;  теперь этот приказ уже не имеет смысла, но какой-то дурак забыл его отменить.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #56 : 28 Сентябрь 2011, 19:32:42 »

Видя, что  проклятый прицеп никак не хочет принять нормальное положение, я собираю всех  людей из застрявших грузовиков. Вскоре платформу разгружают уже сотни рук;  затем мы ее переворачиваем и она плюхается в озеро, расположенное у дороги. В  пятнадцать минут дорога освобождена.

Вечером в  Мандерсфельде я присутствую на настоящем военном совете. Северная группа наших  танков сумела продвинуться только ценой жестоких боев. Теперь эти танки ведут  сражение на подступах к Ставло, упорно защищаемому американцами. Конечно,  новости с других участков более благоприятны, но еще далеко не хороши.  Безусловно, это неожиданное наступление застало противника врасплох, но он  цепляется за местность, хотя мы надеялись, что он будет откатываться без боя;  что же до поспешного бегства, которое одно и могло позволить операции «Дракон»  достичь весомого успеха, то об этом не идет и речи. Мы и думать не можем, чтобы  назавтра достичь Мезы, и даже на послезавтра надежды мало. В сражение уже  решительно вступают мощные вражеские подкрепления.

В этих условиях  я вынужден смириться и отказаться от нашей операции: всякая импровизация будет  лишь чистым безумием. Конечно, я принимаю это решение с тяжелым сердцем; но  после долгого размышления я вижу, что не имею права поступать иначе. Об этом я  сообщаю в штаб 6-й армии, который дает мне добро. С другой стороны, я  предупреждаю свои боевые отряды, приказывая им расположиться лагерем на месте и  ждать моих указаний. Наконец, я вверяю свою бригаду в распоряжение первого  бронетанкового корпуса СС — раз уж мы здесь, то лучше принести хоть какую-то  пользу — и прошу, чтобы нам поставили пехотную задачу, соответствующую нашим  возможностям.

Между тем, с 18  декабря продвижение группы, в которую мы входим, резко останавливается. В  Труапоне, который группа захватывает с 11 утра, мосты взорваны. Пополудни наши  войска овладевают еще Ля-Глез и Стомоном. Но уже во всех сообщениях, приходящих  с переднего края, содержатся запросы боеприпасов и горючего. Пока не будет того  и другого, войска останутся на месте. И несмотря на все наши усилия, грузовики,  посланные нам на помощь, до нас не доходят. Теперь о продвижении вперед и  помышлять уже не стоит.

На следующий  день появляется новая забота. Почти весь северный фланг выступа, созданного  нашим наступлением, оказывается, открыт. Там Мальмеди, важное пересечение  дорог, и именно через него враг сможет перебросить подкрепления к югу и  попытаться отрезать нас от исходных рубежей. Меня спрашивают, не хочу ли я  заткнуть эту дыру, атаковав город; как только Мальмеди будет в наших руках, то  вражеского удара можно будет не опасаться.

Разумеется, я  отвечаю согласием и даю своим трем боевым отрядам приказ собраться в течение  дня 20 декабря вокруг деревни Энгельсдорф. Там я представляюсь в штаб первой  бронетанковой дивизии СС и хочу выяснить, возможна ли немедленная атака.

Поскольку мы не  располагаем ни единым артиллерийским орудием, то решаем напасть на Мальмеди с  двух сторон сразу на рассвете 21 декабря. Нашей целью станет цепь холмов к  северу от города, где мы и зароемся, чтобы отразить возможные контратаки. На  данный момент обе дороги, которые подходят к деревне с севера, защищаются двумя  отделениями по девять человек в каждом — по-моему, весьма шаткое прикрытие.

Двадцатого  декабря разведывательный отряд, посланный мною в Мальмеди, сообщает, что город  удерживается, по всей видимости, лишь очень незначительными силами противника.  Начальник этого отряда, старый капитан военно-морского флота, докладывает мне с  откровенностью столь же похвальной, сколь и озадачивающей. Он совсем и не  собирался переходить линию фронта, но.., заблудился. Внезапно, когда он меньше  всего этого ожидал, очутился у самой окраины городка. Несколько прохожих  спросили у него, придут ли немцы. Поняв, что он попал в Мальмеди, все еще  занятый американцами, он повернул обратно и поспешил вернуться в Энгельсдорф.

— В общем, нам  чертовски повезло, — заключает он, пытаясь изобразить улыбку.

Из этого приключения  я делаю вывод, что город почти не защищен. Возможно, нам удастся его захватить  даже без артподготовки. Во всяком случае, у меня осталось десять танков — все  остальные сломались.

Между тем я  получаю известия от групп, посланных за линию фронта, чтобы дезорганизовать  вражеские тылы. Из девяти групп, получивших такой приказ, только шесть или  самое большее восемь сумели по-настоящему пересечь линию огня. Даже сегодня я  не могу назвать точную цифру. Впрочем, я хорошо понимаю, что многие из этих  молодых солдат побоялись признаться, что им изменило мужество, когда пришлось  просачиваться в боевые порядки противника. С другой стороны, я знаю, что два из  этих отрядов были взяты в плен. Четыре других впоследствии представили мне  такие ясные и точные донесения, что подвергать сомнению их нельзя. Ради  любопытства я бы хотел коротко пересказать некоторые из этих эпизодов.

Одной из моих  групп удалось уже в первый день наступления пройти сквозь брешь, открытую в  союзнических линиях, и продвинуться до Юи, что вблизи берегов Мезы. Там они  спокойно устроились на пересечении дорог, чтобы наблюдать за движением  вражеских войск. Командир группы, бегло говоривший по-английски, даже дошел в  своей смелости до того, что прогуливался по окрестностям, чтобы «ознакомиться с  ситуацией».

 Несколько часов спустя они  увидели, как прибыл бронетанковый полк, и командир его спросил у них дорогу. Не  моргнув глазом наш командир дал ему совершенно завиральный ответ. А именно  заявил, что эти «немецкие свиньи» только что перерезали несколько дорог. Он сам  получил приказ сделать со своей колонной большой крюк. Очень радостные, что их  предупредили вовремя, американские танкисты и в самом деле направились по пути,  который указал им наш человек.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #57 : 28 Сентябрь 2011, 19:36:59 »

Возвращаясь  обратно, этот отряд перерезал несколько телефонных линий и снимал таблички,  развешанные американской интендантской службой. Двадцать четыре часа спустя он  вернулся в наши порядки, принеся интересные наблюдения о сумятице, которая в  начале наступления царила позади линии фронта у американцев.

Другой из этих  маленьких отрядов также перешел за линию фронта и продвинулся до самой Мезы.  Согласно его наблюдениям, союзники, можно сказать, ничего не сделали для того,  чтобы защитить мосты в этом районе. На обратном пути отряд перегородил три  шоссе, ведущие к переднему краю, развесив на деревьях цветные ленты, которые в  американской армии означают, что дорога заминирована. Впоследствии мы увидели,  что союзнические колонны подкрепления и в самом деле избегали этих дорог,  предпочитая делать большой крюк.

Третья группа  обнаружила склад боеприпасов. Наши люди спрятались до наступления темноты, а  затем взорвали этот склад. Немного позднее они нашли телефонный  кабель-коллектор, который сумели перерезать в трех местах.

Но самая  замечательная история приключилась еще с одним отрядом, который уже 16 декабря  внезапно оказался перед американскими позициями. Две роты Джи-ай устроились там  будто на долгую осаду, построили баррикады и установили пулеметы. Наши люди,  должно быть, здорово перепугались, особенно когда один американский офицер  спросил у них, что известно из последних вестей с фронта.

Взяв себя в  руки, командир отряда, одетый в прекрасную форму американского сержанта,  рассказал капитану-янки весьма занятную историю. Вероятно, испуг, который  читался на лицах наших солдат, американцы приписали последней стычке с  «проклятыми немцами». Ибо, по словам командира отряда, немцы уже обошли эту  позицию, как справа, так и слева, так что она была практически окружена.  Пораженный, американский капитан немедленно дал приказ об отступлении.

В общем,  учитывая обстоятельства, успех этих отрядов далеко превзошел мои надежды.  Кстати, несколько дней спустя американское радио в Кале говорило о раскрытии  огромной сети шпионажа и диверсий в тылу союзников — и эта сеть подчинялась  полковнику Скорцени, «похитителю» Муссолини. Американцы даже объявили, что  захватили более 250 человек из моей бригады — цифра явно преувеличенная. Позже  я узнаю, что союзническая контрразведка, пылая воодушевлением, даже арестовала  некоторое количество настоящих, ни в чем не повинных американских солдат и  офицеров.

Забавных  историй, которые мне после войны рассказывали некоторые американские офицеры,  могло бы набраться на целый том. Например, капитан X, обнаружил в одном  французском городе сундучок немецкого офицера, откуда взял пару сапог.  Поскольку чисто случайно они подошли ему по размеру, то он и носил их каждый  день. Но военная полиция, бросившаяся ловить шпионов, обнаружила это и сделала  вывод, что капитан X, был, — несомненно, должен был быть — немецким шпионом. В  результате несчастного арестовали и немного помяли. Он уверял меня, что никогда  не забудет ту неделю, что провел в весьма неуютной военной тюрьме.

А два молодых  лейтенанта США, прибывшие во Францию в декабре 1944 года, были однажды приглашены  к одному командиру части, уже привыкшей к жестоким фронтовым условиям. Любезные  и вежливые, эти два молодых офицера, естественно, посчитали, что должны как-то  выразить свое восхищение едой, которая, однако, состояла из одних консервов.  Эта похвала вкупе с их незапятнанной, новенькой формой сразу же навели на них  огромное подозрение, да такое, что срочно была вызвана военная полиция, которая  вытащила их из кресел и препроводила в тюрьму. Ибо ветераны, испытывавшие к  консервам невероятное отвращение, никак не могли поверить, что настоящий  американец мог найти для такой пакости слова похвалы.

И это еще не  все. Считая, что я способен на самые страшные злодеяния и на самые дерзкие  замыслы, американская контрразведка сочла необходимым принять исключительные меры  предосторожности для безопасности союзнического верховного главнокомандования.  Так, генерал Эйзенхауэр очутился на несколько дней в заточении в собственной  ставке. Ему пришлось разместиться в домике, охраняемом несколькими кордонами  военной полиции. Вскоре генералу это надоело, и он попытался всеми способами  отделаться от этого надзора. Контрразведке удалось даже найти двойника  генерала.

Это был штабной  офицер, чье сходство с Эйзенхауэром было действительно поразительным. Каждый  день ложный главнокомандующий, одетый в генеральскую форму, должен был садиться  в машину своего командира и отправляться в Париж, чтобы привлечь к себе  внимание «немецких шпионов».

Точно так же в  течение всего арденнского наступления маршал Монтгомери рисковал, что военная  полиция его арестует и примется допрашивать. Дело в том, что какой-то милый  фантазер распустил слух, что один из членов «банды Скорцени» занимается  шпионажем, переодевшись в форму британского маршала. Поэтому военная полиция  тщательно изучала внешний вид и поведение всякого британского генерала,  передвигавшегося по Бельгии.

***

После этого  небольшого отступления давайте, с вашего согласия, вернемся в Мальмеди.  Пополудни 20 декабря в Энгельсдорф прибыли два из моих отрядов. Третий  находился слишком далеко и вовремя прибыть не смог. Решительно мы были не  слишком многочисленны и не стали путаться под ногами друг у друга.

Я решил нанести  удар на рассвете 21 декабря. Первый отряд пойдет в атаку с юго-востока, а  второй, под командованием Фолькерсама, с юго-запада. Они должны попытаться  прорвать первые линии обороны противника и продвинуться до самого центра  города. В случае если они столкнутся с сильным сопротивлением, то оставят часть  людей перед американскими позициями и попытаются основными силами занять холмы  к северу от Мальмеди.

Ровно в пять  часов колонны пошли в атаку. Несколько минут спустя первый отряд остановила  яростная канонада, и он вышел из боя, отступив на исходные позиции. А что же  касается второй колонны, то вскоре я уже спрашивал себя, что с ней могло  случиться. Уже больше часа от нее не было никаких вестей. Едва полностью  рассвело, я отправился пешком к линии огня. С вершины холма мне открылся  прекрасный вид на огромную кривую, которую описывает дорога к западу от  Мальмеди; сам город был скрыт в складке местности. И вот на этом отрезке дороги  я различил в подзорную трубу шесть наших танков «Пантера», которые вели  беспощадную — и безнадежную — битву с явно превосходящими бронетанковыми силами  противника. Дьявол!

Именно эти  «Пантеры» должны были прикрывать левый фланг нашей атаки!

 По всей видимости,  Фолькерсам, пылкий и упорный, все еще не отказался от мысли овладеть городом.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #58 : 28 Сентябрь 2011, 19:38:03 »

Вскоре, однако,  на наши позиции возвращаются первые солдаты. Они сообщают мне, что наткнулись  на прочные и хорошо защищенные укрепления, взять которые не представляется  возможным без артиллерийской поддержки. Наши танки ведут отчаянный бой, чтобы  по крайней мере прикрыть отступление. Я перегруппировываю своих людей за  холмом, чтобы подготовиться отразить возможную контратаку противника. Но  Фолькерсама я по-прежнему не вижу.

Наши  бронеавтомобили уже привезли последних раненых. Мое беспокойство непрестанно  растет: неужели я потерял в этом глупом деле своего близкого друга и верного  помощника? Наконец появляется и он и начинает взбираться по лугу, ведущему к  вершине холма. Я замечаю, что он тяжело опирается на руку нашего врача.  Добравшись до меня, он очень осторожно садится на влажную землю. Со слабой  улыбкой объясняет, что получил осколок в самую мясистую часть тела.

Под защитой  нескольких базук мы устраиваем короткое совещание. Командир бронетанковой роты,  который вскоре, хромая, присоединяется к нам — а мы его считали уже погибшим, —  сообщает, что смог продвинуться до самых позиций американской артиллерии и  раздавить одну батарею. И только контратака колонны, в два раза превосходившей  числом его собственную, отбросила его до самой большой дуги дороги. Но, пытаясь  удержаться на этом открытом месте, он потерял все свои танки до последнего.

Теперь мы  вынуждены сидеть тихо, по крайней мере пока. Пополудни я поднимаю свои отряды  на гребень холмов, где мы занимаем ужасно тонкой линией фронт в 10 километров.  Тем временем огонь вражеской артиллерии все время усиливается, и теперь деревню  Энгельсдорф и окрестные дороги трамбуют настоящей бомбардировкой.

К вечеру я  отправляюсь в штаб дивизии представить свой рапорт. Объяснив наше положение  начальнику штаба, я иду к единственной гостинице этого маленького городка.  Находясь еще метрах, может быть, в тридцати от входа, слышу знакомый свист и  прыжком бросаюсь под арку. Мгновение спустя на прицеп, который служит кабинетом  начальнику штаба, обрушивается огромный «чемодан». Но этому офицеру страшно  повезло: когда мы вытаскиваем его из-под обломков фургона, то оказывается, что,  за исключением крохотного осколка в спину, он не получил ни царапины.

Поскольку  пребывание в этом местечке становится все более и более опасным для здоровья, я  вскакиваю в свою машину, которая, к счастью, оказалась в безопасности позади  гостиницы. Мой шофер включает сцепление и рвет с места. Ночь темна, наши огни,  разумеется, тщательно замаскированы. Медленно, вслепую мы выискиваем путь,  тщательно стараясь держаться середины дороги. Едва мы пересекаем небольшой  мост, как совсем рядом с нами падают и взрываются три снаряда. Я чувствую будто  удар по лбу, инстинктивно выпрыгиваю из открытой машины и бросаюсь наугад в  кювет. Мгновение спустя на мою машину, фары у которой потушены, наезжает  какой-то грузовик, движущийся в противоположном направлении. По лицу у меня  течет что-то теплое, я осторожно ощупываю себе щеки, нос: над правым глазом мои  пальцы нащупывают лоскут дряблого мяса. Я в ужасе вздрагиваю: неужели глаз  потерян? Хуже этого, наверное, ничего случиться не может. Всю свою жизнь я  жалел слепых, и их судьба мне казалась особенно ужасной. Даже не думая о  снарядах, которые теперь градом падают вокруг меня, я тихонько ощупываю место  под этим разодранным мясом. Слава Богу! Глаз цел!

Тут же я беру  себя в руки. Мой шофер невредим, машина выдержала удар и даже согласна ехать дальше.  Нам удается развернуться — тем хуже для капота, — и вот несколько минут спустя  мы уже снова в штабе дивизии.

Судя по  оторопелым лицам офицеров, вид у меня еще тот. В зеркале я осматриваю свое  лицо, естественно левым глазом. Конечно, я выгляжу далеко не красавцем. Но  когда на правой» штанине моих брюк шофер обнаруживает четыре дыры, а я нахожу  на своей коже следы двух осколков, которые через нее прошли, то ко мне сразу  возвращается хорошее настроение. Решительно, другого такого счастливчика надо  еще поискать. Ожидание врача оказывается достаточно приятным благодаря стакану  коньяка и гуляшу с походной кухни. К несчастью, мне трудно курить — кровь сразу  же смачивает сигарету, и у нее странный вкус.

Наконец  появляется медик и решает немедленно забрать меня в санчасть. По правде говоря,  я рад покинуть эту адскую долину, а то еще и в самом деле сложу здесь свою  голову.

Врачи хотят меня  эвакуировать в тыл, но я желаю как можно скорее вновь принять командование  своей частью. Положение и в самом деле слишком тяжелое, чтобы я мог думать о  возвращении в Германию. К тому же я чувствую себя почти твердо на ногах. Хирург  пожимает плечами, делает мне местный наркоз, вытаскивает из меня несколько  осколков и зашивает рану. Крепкая повязка удерживает кожу на месте. На  следующий день я снова на своем посту.

Там я вижу, что  наши позиции вот-вот могут стать безнадежными. Кажется, что у вражеской  артиллерии появилась болезненная привязанность к моему хилому воинству. В  течение дня один снаряд, летящий настильно, превращает в щепки одно место,  особенно благоприятное для размышлений в одиночестве; другой влетает в дверь  стойла и убивает нашу бедную корову. Не было бы счастья — у нас появилось  свежее мясо.

На следующую  ночь нас будит необычный шум. Над нашими головами чертят свои сверкающие  траектории снаряды «Фау-1», летящие на Льеж. Это нас немного примиряет с  Люфтваффе, до того столь упрямо остававшейся невидимой. Но когда одну или две  ночи спустя один из этих снарядов врезается в холм, расположенный примерно в  ста метрах от нашего дома — и, к счастью, не взрывается, — то нам уже не до  умиления. Кто нам поручится, что следующий «Фау-1» не вызовет большие  разрушения? Возможно, и верен слух, что иностранные рабочие, занятые на монтаже  навигационных устройств «Фау-1», все чаще и чаще намеренно портят эти тонкие  аппараты.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #59 : 28 Сентябрь 2011, 19:39:06 »

Двадцать  третьего декабря я отправляюсь в Мейрод, чтобы потрясти штаб 6-й бронетанковой  армии. Наше оснащение плачевно, тем более что оно не предназначалось для такого  длительного сражения. Поскольку у нас нет походных кухонь, то каждый раз  приготовление горячей пищи оказывается мучительной проблемой. У нас нет зимнего  обмундирования и, что самое главное, у нас нет артиллерии. Мое путешествие  получается богатым перипетиями. Снова установилась хорошая погода и очистила  небо для авиации, но только не для нашей, поскольку ее совсем не видно. Нам  постоянно приходится останавливаться и бросаться в кювет. Иногда, стараясь  проскочить опасное место, мы катим напрямую по полю, и тоща у нас нет кювета —  мы просто ложимся на живот, носом в грязь. Во время одного из таких упражнений  я вдруг начинаю дрожать, клацать зубами и потеть… Видимо, этим приступом  лихорадки я обязан своей ране: несмотря на перевязку, она слегка воспалилась.

На какой-то  брошенной ферме я ложусь в крестьянскую кровать, проглатываю несколько таблеток  и хлебаю грог, который содержит больше рома, чем чаю. Мой шофер и мой  офицер-ординарец продолжают путь в Мейрод без меня. По их возвращении,  несколько часов спустя, я уже достаточно оправился, чтобы вернуться «домой», то  есть на свой командный пункт.

Двадцать  четвертого декабря наконец-то появляется тяжелая батарея, которую мы ждем уже  столько времени. Я сразу же показываю ее командиру те места, которые подготовил  для него или, точнее, для его орудий, а затем объясняю ему с помощью карты те  цели, которые он должен накрыть огнем. Он качает головой, прочищает горло и  слушает меня без единого слова. Но когда я прошу его установить пушки, он снова  обретает дар речи.

— Полковник, —  заявляет он, — должен заявить вам, что располагаю на все про все шестнадцатью  выстрелами на каждое орудие и на данный момент не могу рассчитывать ни на какое  снабжение боеприпасами.

Сначала я немею,  слишком ошеломленный, чтобы произнести хотя бы слово. Плакать мне или смеяться?  Вот наконец-то подошла артиллерия, которую мы ждали с таким нетерпением, она  прибывает к нам на Рождество, почти как подарок, но теперь у нас нет  боеприпасов. Понятно, что командир батареи сделать тут ничего не может, он и  сам удручен, но мой телефонный разговор со штабом 6-й армии проходит на  повышенных тонах. Разумеется, мои припадки гнева ни к чему не приводят. Мы так  никогда и не получим этих боеприпасов.

Не раз и не два  я вспоминаю свой последний разговор с фюрером. По его заявлениям, организация  «Тодта» приняла все необходимые меры, чтобы обеспечить подвоз горючего и  боеприпасов, без малейшей задержки, до самого переднего края, а именно с  помощью газогенераторных грузовиков. Для этой цели «Тодт» собиралась разместить  вдоль дорог несметные запасы дров, чтобы заправлять ими эти грузовики. И вот за  все свои бесчисленные поездки по всему этому району я ни разу не видел хотя бы  одного из этих пресловутых газогенераторных грузовиков. Пусть мне что-нибудь  объяснят…

28 декабря 1944  года нас сменяет пехотная дивизия. На следующий день мы устраиваемся на  временных квартирах к востоку от Сен-Вита. Вскоре начинается всеобщее  отступление, волны которого уносят нас обратно в Германию…

Для меня, как и  для всей германской армии, великое наступление в Арденнах оборачивается великим  разгромом.
Записан

W.Schellenberg

  • Гость
Мемуары Отто Скорцени.Секретные задания РСХА.
« Ответ #60 : 28 Сентябрь 2011, 19:45:03 »

КОНЕЦ


Тридцатого  января приказ за подписью Гиммлера кладет конец моей карьере командира  диверсионного отряда. На меня возлагается задача сформировать из моих «особых  частей» плацдарм на восточном берегу Одера, близ Шведта, и удержаться там во  что бы то ни стало, чтобы позволить подготовить последующее наступление,  которое начнется с этого плацдарма.

После  невероятных сложностей мне удается набрать достаточное количество частей,  впрочем весьма разношерстных, чтобы твердо занять назначенные позиции. Удается  также установить минимум артиллерии и в особенности несколько поднять боевой  дух солдат. Это разгром — верный, непоправимый, неизбежный. Разумеется, о  наступлении даже не пойдет и речи. Став командиром дивизии, я тщетно пытаюсь ограниченными,  но беспрестанными ударами помешать развертыванию боевых порядков советских  армий, которые готовятся нанести нам последний удар. Вскоре плацдарм  оказывается всего лишь островком в бурном потоке миллионов беженцев и тысяч  беглецов в военной форме. Но мы пока держимся, во всяком случае до 28 февраля,  когда приказ Фюрера вызывает меня в Берлин. С болью в сердце я прощаюсь со  своими «особыми частями», которых уже больше никогда не увижу.

В последующие  месяцы обвал военного сопротивления Германии только нарастает. Не буду здесь  останавливаться на сумятице, упадке духа, ужасных сценах, которые происходят  повсюду, это болезненные воспоминания, которые я совсем не хочу ворошить. 10  апреля 1945 года я оказываюсь в Австрии, в почти окруженной Вене. В то утро  немецкое радио объявляет:

— Берлин  останется нашим, Вена будет освобождена!

Несколько минут  спустя на площадь в центре Берлина упадет первый русский снаряд. В Вене я  хорошо вижу, что все потеряно. Мой родной город уже оккупирован советскими  солдатами, за исключением нескольких районов, которые еще держатся чудом.

Тридцатого  апреля — в этот день я ухожу с небольшим отрядом в сторону Альп — к нам  приходит известие о смерти Адольфа Гитлера. Решительно это конец.

Шестого мая  адмирал Дениц, глава нового немецкого правительства, объявляет о прекращении  военных действий. Начиная с этого дня всякие передвижения войск запрещены. Но я  уже принял решение укрыться вместе с людьми и офицерами, которые у меня еще  остаются, в Альпах, в районе Тауэрна. Разумеется, пресловутый «баварский  опорный район», последняя крепость последних приверженцев, не существует, —  впрочем, он никогда и не существовал, кроме как на бумаге.

И вот мы —  Радль, Хунке, три солдата и я — устроились в небольшой избушке над долиной  Радштаттской. Мы знаем, что это местечко только что занято американской частью.  Поскольку я полагаю, что американская секретная служба меня разыскивает, то  предупреждаю этих военных письмом, что через несколько дней сдамся. Пока же мне  хотелось бы насладиться глубоким покоем, который царит в этой местности. Ответа нет…

Но не могу же я  до бесконечности сидеть в этой хижине! Снова посылаю письмо в американскую  часть с просьбой, чтобы они согласились 15 мая предоставить в мое распоряжение  машину, на которой я, смог бы поехать в Зальцбург. Мы намереваемся явиться в  штаб американской дивизии, расквартированной в этом городе, и сдаться в плен.

Пополудни 15 мая  мы прибываем в Зальцбург. Сначала никому до нас нет дела. Поскольку мы настаиваем,  то нас перевозят в соседний городишко, где нашу сдачу соглашается принять  командир батальона. Переводчик прежде всего требует мой револьвер. Затем мне  приходится вывернуть карманы, меня обыскивают…

 Теперь уже война и в самом  деле для нас закончилась. Я считаю, что, подобно многим другим, честно выполнил  свой долг: мои люди вели жестокие бои на всех фронтах, и все это — чтобы  испытать разгром. Теперь  будь что будет — я всего лишь пленный.



                                                                                      ENDE


                                                                                                                                                                Благодарим
Записан