Егоров Иван Викторович
Родился 3 июля 1921 г. в селе Антоновка Ананьевского уезда (с 1925 г. - Котовского района) Одесской губернии (области). До войны окончил железнодорожное училище в г.Котовске по специальности "слесарь по ремонту вагонов и паровозов". В ряды Красной Армии был призван в мае 1940 г. С 22 июня 1941 г. по июль 1942 г. в составе группы минеров-подрывников 67-го отдельного железнодорожно-строительного батальона воевал на Юго-Западном и Западном фронтах. С октября 1942 г. по декабрь 1943 г. - курсант 1-го Ульяновского гвардейского танкового училища имени В.И.Ленина. С декабря 1943 г. по май 1945 г. воевал в составе 211-го гвардейского тяжелого танково-самоходного полка прорыва РГК в качестве командира танка ИС-1 и Т-34, а затем, с января 1945 г., и командира танкового взвода. Был тяжело ранен в шею 15 сентября 1944 г. под Ригой. Тогда же за проведенную разведку боем был представлен к званию Героя Советского Союза, которое позднее было заменено на награждение орденом. Награжден орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степеней, медалями "За боевые заслуги" (1941), "За оборону Москвы", "За оборону Киева", "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг".. После войны служил командиром танкового взвода и танковой роты в Эстонии и в Германии. Уволился в запас в 1958 г. Затем жил в г.Нарва Эстонской ССР. Работал на мебельной фабрике, прошел путь от рабочего цеха мягкой мебели до мастера ОТК. На пенсии - с 1981 г. Скончался 16 сентября 2004 г.
И.Вершинин.
Иван Викторович! Расскажите для начала о вашей довоенной жизни и затем - предвоенной службе в армии? Что больше всего из того времени?И.Егоров. Я родился в 1921 году в деревне Антоновка в Одесской области, недалеко от города Котовска. Раньше, до Октябрьской революции, этот город назывался Бирзула. Но после того, как в 1925 года там похоронили героя Гражданской войны Григория Ивановича Котовского, город переименовали его именем. В деревне я окончил семь классов. Надо было идти учиться дальше. А у нас в деревне восьмого класса не было, а десятилетка была только в соседней деревне Ставрово, которая от нас находилась в семи километрах. Осенью пошел в школу. А зимой не очень-то будешь ходить семь километров туда и обратно. Пришлось там же нанимать жилье. До апреля месяца походил в школу, а потом мне отец и сказал: "Нечего учиться - ученых и так много. Иди в колхоз и работай!" Но я хотя школу бросил, в колхоз не пошел, а поступил в железнодорожное училище в городе Котовске. Мне тогда всего 15 лет было! И окончил я это училище по специальности слесаря по ремонту вагонов и паровозов, по обслуживанию депо, короче говоря. Потом началась финская война. А нас, железнодорожников, в армию не брали, на нас бронь была. А в армии хотелось служить. Однажды прихожу на танцы, а девчонки говорят: "Тот, кто не служил в армии, он ненормальный мужчина или молодой человек. Он чем-то болеет". И тогда я решил обратиться в комсомол, чтобы призваться в армию.
Мне там помогли, и призвали меня в армию в мае 1940 года. Нас отправили служить на Дальний Восток. Когда собирали в военкомате, то предупредили: будете ехать до места назначения 27 суток, это - путь от Одессы до Владивостока. Я попал в железнодорожную часть, 67-й отдельный железнодорожно-строительный батальон. Там у Владивостока находились несколько железнодорожных подразделений, и каждый из них выполнял свои функции. Например, один батальон делал сборные-разборные домики, второй обслуживал железную дорогу КВЖД, наш батальон был строительным: строил мосты и железные дороги. Располагались мы в 15 километрах от Владивостока, на станции Угольная. Часть у нас была очень хорошая. Мы там, помню, даже имели подсобные хозяйства, свой лук и картошку выращивали, держали коров и свиней. Кстати, когда мы туда прибыли, нам поставили задачу: до 30 мая построить участок новой железной дороги. В то время у нас не было землеройных машин. Лопата да тачка были нашей техникой. Каждый красноармеец должен был определенное количества грунта перевезти, - 9 кубометров. Наш участок железной дороги мы сдали 20 мая.
Но вот, незадолго до начала войны, в феврале 1941 года, нас вдруг погрузили в эшелон и повезли в Западную Украину. Наша часть была введена в состав Киевского военного округа, и расположилась недалеко от Львова, - это семь километров от границы. В лесу нам дали участок. Там мы сами спилили часть леса, на пнях сделали себе нары, а на них натянули зимнюю палатку. Палатка была крепкая: брезент снаружи и брезент внутри, длина ее была десять метров, а ширина - метра три. Внутри поставили чугунную печку-буржуйку, которая у нас круглые сутки топилась. Рядом была вода, поэтому печку надо было обязательно топить, иначе там же можно было замерзнуть. И там мы служили до начала войны.
И.Вершинин. Расскажите о том, как для вас начиналась война? Особенно хотелось бы услышать поподробнее о ее первых днях.И.Егоров. Обычно нас поднимали в 6 часов утра. А 22 июня 1941 года вдруг подняли в 4 часа, а затем объявили о том, что произошло нападение немцев на нас, что Киев бомбили. Тогда нас с этого лесного участка сняли и отвели за 5 километров подальше, тоже в лес. При этом выдали боеприпасы и отдали приказ: готовиться к боевым действиям. Там уже мы слушали по радио выступление Молотова. А ведь в этот же день недалеко от нас целые эшелоны с пшеницей наши в Германию повезли. Никто ведь не знал, что начнется война, хотя наши дипломаты и разведчики, которые служили заграницей, докладывали Сталину о том, что уже в Польше на границе с Советским Союзом сконцентрировано большое количество войск, что не сегодня, так завтра начнется война. Больше того, у нас еще в феврале-марте 1941 года это чувствовалось, когда прямо у границы "уводили" наших часовых. Утверждалось, что это действовали немецкие разведчики. Поэтому мы вынуждены были усилить свое охранение, то есть, выставлять посты так, чтобы у них была "зрительная связь" с часовыми. Наш лагерь уже в 17 часов подвергся первой бомбежке. Но нас там в тот момент уже не было - мы находились в 3-5 километрах от него в лесу.
В тот же день меня зачислили в особый отряд минеров-взрывников, который занимался тем, что минировал дороги, мосты и передний край. Но нас набрали в группу не всех, а только 27 человек. Отобрали в группу в том числе и меня. И начали после этого с нами прямо на месте заниматься. Стали показывать и говорить: вот это наша мина, а вот это немецкая, что так-то их, мины, надо закладывать в землю, так-то их следует разминировать, так-то их надо ставить и с таким-то взрывателем: например, верхним, боковым, тонным. А мины, на которых нас обучали, были круглыми и чем-то походили на большую сковороду, на которой картошку жарят. Командиром, который нас всему этому обучал, был один старшина. Так он, когда вся эта учеба закончилась, нам сказал: "Будете минеры-взрывники!" Нам выдали машину-полуторку и дали такой приказ: пока у командующего есть возможность сдерживать натиск немецкой армии на Киевском направлении, чтобы остановить как-то немцев, ездить и снимать мины, которые они поставили. Мы и стали этим заниматься. Минировали на танкоопасных направлениях шоссейные дороги и железнодорожные мосты. Ну и кроме того, занимались минированием своих заводов и аэродромов, когда велось отступление. В общем, что прикажут - то мы и должны были делать. Солдат есть солдат. Скажут ему яму копать - он и будет яму копать. Взрывали все эти объекты мы по приказу коменданта или командиров частей, которые отходили на новые оборонные позиции.
Помню, во Львове установили взрывчатку на автомобильном заводе - небольшие толовые шашки, которые весили по 200 граммов. А приказа взрывать завод еще не поступило. Тогда все делалось по приказу. Вот мы и ждем этого приказа. А когда потом приказ поступил, наш старшина-командир нам и говорит: "Ну что, теперь взрывать будем!" И показывает наброски на маршрутной карте: где и как нужно начинать, а затем - откуда и как уходить. Взорвали мы этот сахарный завод. Потом стали ждать приказа, чтобы взрывать аэродром. А приказа все не было. И вдруг, когда мы ждали этого приказа, старшина вдруг нам сообщил: "Начальник штаба передал, что мы в окружении. Будем с окружения выходить. Сколько сможем, поедем, а там пойдем пешком на сборный пункт, в какой-нибудь населенный пункт там..". И вот мы были минерами-взрывниками до декабря 1941 года. Дошли почти до Киева. Под Харьковом я был легко в ногу ранен.
И.Вершинин. А как это произошло?
И.Егоров. На нас налетели немецкие самолеты. Помню, низко летел немецкий самолет над нами, того и гляди, пилотку заденет своим пропеллером. Летчик кричит: "Ну что Иван, нравится?" И из тяжелого 12-миллиметрового пулемета простреливает мне ногу. Валенок у меня был в крови, но я не стал обращаться ни в какую медсанчасть. И начал воевать дальше.
Разные моменты из того времени запомнились. Однажды, где-то на рубеже реки Прут, но это было в самом начале войны, попали мы в окружение, как сейчас помню, шесть суток не ели. Запомнился такой эпизод. Лежим во ржи, противник поджег ее, а сверху, с самолетов, с 21-30 метров расстреливает нас из пулеметов. Из-за того, что мы покидали место последними, часто попадали в окружение. Нередко приходили на сборные пункты с большими потерями.
Потом, помню, уже перед самым Киевом, мы закладывали взрывчатку на один мост. Надо его было взрывать. Мы опять ждем, когда поступит такая команда. Дождались того момента, когда паровоз начал толкать платформу. Когда по железнодорожному мосту паровоз дошел до половины, старшина дернул за рычаг и мост взорвался вместе с эшелоном. Потом мы дошли до Киева, и там нам дали команду двигаться на Смоленск, где находился штаб нашего железнодорожного батальона. Мы хотя и были группой взрывников, относились к батальону железнодорожников. Прибыли на место, и здесь было решено: батальон будет охранять Смоленск, а взрывники будут заниматься своим делом. Тогда в Смоленск через шлагбаум пропускали всех: и мужчин, и женщин. Только разве что с детьми не пропускали. А вот обратно не выпускали никого. Прибегает, помню, адъютант командира нашего батальона, говорит: "А че вы здесь?" Тогда уже разговоры всякие пошли, уже докладывали, что танки к Смоленску подходят. А мы не имеет права своего поста оставлять. Но потом подъезжает начальник штаба нашего железнодорожного батальона. Сразу два "ЗИСА" у него. И говорит: "Садись". И довезли нас до района Вязьмы. От Смоленска это было недалеко.
И вот только под Вязьмой, когда туда прибыли, мы увидели настоящие противотанковые рвы и окопы полного профиля. До этого, когда воевали, мы могли себе только ячейку сделать, чтобы спрятаться с ушами от противника, а чтобы делать глубокие полного профиля окопы, - нам такими вещами некогда было заниматься. Тогда копать такие окопы, помню, мобилизовали молодежь от 10 до 19 лет. Их месяца два-три обучали рытью окопов где-то в тылу, а потом привезли прямо в штатском на передовую. И они копали. Но тогда думали, что немец далеко не пойдет. А он, как оказалось, прошел всю Украину, Белоруссию, Прибалтику.
Сначала наши войска сдали немцам Смоленск, потом нас здорово потрепали под Вязьмой. Два наших кавалерийских корпуса, Белова и еще один, оказались в окружении. И вот мы начали делать драп-марш оттуда. В итоге дошли почти до самой Москвы, до известного Волоколамского направления. Там была небольшая речушка, ее ширина была, может быть, метров 15-20, не больше. Мы уже там успели выкопать окопы. Это было 20 декабря 1941 года. Так получилось, что мы расположились на этой стороне реки, а немцы - на той. И тут наши офицеры говорят: "Завтра будет немец артподготовку проводить,, 2 часа 40 минут где-то. Он уже к параду в Москве готовится...". Ну мы продолжали стоять у реки и с немцами отстреливаться. Вечером нас стояло у реки человек пятьдесят утром - где-то десять.
И вдруг около нас стали проезжать наши кавалеристы. Мы стали среди них своих земляков искать. Я спрашиваю: "Кто с Украины?" Один молодой солдат кричит: "Якой там Украина? Меня соринкой поймали, в милицию-военкомат привезли и иди, говорят, защищай Москву". Этих кавалеристов посадили всех на неподготовленных лошадей. У этого вояки, который со мной заговорил, лошадь оказалась без седла, а у самого у него ноги были длинные, - он чуть ли не до земли своими пятками доставал. Этих кавалеристов спрятали где-то в лесочке, а мы пошли земляков спрашивать. Тогда мы оборону еще держали. И вдруг к нам подъехали три какие-то странные машины. На "горбу" была какая-то арматура, все прикрыто брезентом. Смотрю: выходит лейтенант с эмблемой автомобильных войск, а с ним - какой-то полковник. Ну не будешь же среди офицеров спрашивать земляков, стыдно да и боязно как-то. Спрашиваю своих офицеров: "Что это?" А те отвечают: "А это пекарня. Завтра хлебом будут вас кормить". Но какая там, подумал я, пекарня, когда у машин одни офицеры? Как оказалось, это были первые боевые машины "Катюши". Уже под Брянском они стали применяться в массовом количестве. А тогда, 15 декабря 1941 года, их только испытывали на Московском направлении. Тогда в тот день немец провел артподготовку. Она длилась полтора часа. Тем временем его пехота готовилась форсировать Оку. В этот момент заработали наши "пекарни" - вот эти самые "Катюши". Немец не выдержал, передал нам: "если не прекратите кидать термитные снаряды, я газа применю".
После этого массового применения "Катюш" наступление у немцев сорвалось. Последнее их наступление, кстати, было там, где как раз я находился. И начали они отступать. Наши кавалеристы их преследовали. В основном, конечно, нам помогла тогда суровая зима. Ведь немцы абсолютно были не подготовлены к зиме: у них не было зимней смазки ни на оружие, ни на танки, ни на машины. Не было у них и зимнего топлива. В общем, побросали они технику. А потом мы стали гнать немцев до самой Вязьмы. И там, как оказалось, надолго застряли. Можно сказать, на целых полгода. Мы еще удивлялись, говорили: "Как же так, немец вперед бежал и бежал, и вдруг его остановил напор нашей армии? Когда у них была уверенность, моральный дух..". Так мы разбили миф о непобедимость немецкой армии.
После того, как войска немцев были под Москвой остановлены, началось наступление наших войск. Из нашего железнодорожного батальона остались единицы бойцов. Мы приступили к восстановлению разрушенного и продвигались за наступающими на Смоленск нашими воинскими частями. В июле 1942 года, когда от всей нашей части осталось процентов, может быть, 30, нас собрали где-то 18 человек, бывших солдат-железнодорожников, и сказали: "Пошлем вас учиться на танкистов в Саратов!" Один офицер сопровождал нас до Саратова. Но когда туда наша группа прибыла, оказалось, что к приему мы опоздали. Нам сказали: "Саратовское танковое училище, потом, летное училище и училище связи переехали в Ульяновск". И нас прямым ходом отправили на Сталинградский фронт. В то время это была самая горячая точка. Доложили о нашем прибытии самому командующему 62-й армии генералу Чуйкову. Тот пришел, посмотрел на нас, на солдатиков, и сказал: "О-ооо, у них шинели подожженные, они порохом пахнут. Мы их в бой не пустим, а пошлем учиться на офицеров".
Поcадили нас на какую-то баржу и повезли в Ульяновск. Прибыли мы туда в начале августа, по-моему. Нас там должны были зачислить в 1-е Ульяновское гвардейское танковое училище имени Ленина. Но сразу не зачислили: ждали, пока местная молодежь кончил 8-10 классы, чтобы взять их добровольцами в училище. А пока они учились, нас отправляли работать на подсобные хозяйства. Мы там помогали местному населению грузить ящики с картошкой и помидорами. Также грузили и арбузы. Рвали и кидали их женщины. Так нам это было интересно: не сегодня, так завтра убьют, а тут хоть на бабьи ножки посмотришь.
Ну а потом зачислили нас в училище. Начальником училища был Кошуба. Он был без правой ноги: ее ему еще на Финской войне по ранению ампутировали. Он нам и сказал: "Шесть месяцев курсы - и опять на фронт". И вот мы за эти шесть месяцев изучали в училище около пяти марок наших машин - танки Т-26, БТ-5, БТ-7, Т-34 и КВ. Обучались по специальности механик-водитель и командир танка. Меня сделали командиром отделения. Молодежь нас, старых фронтовиков, уважала. Но учеба затянулась. Дело в том, что из-за того, что на вооружение поступили тяжелые танки ИС-1, нас на этих новых танковых машинах стали переучивать. Сдали мы экзамены и закончили эти курсы где-то 27-28 декабря 1943 года. Нам присвоили звания младших лейтенантов, дали по звездочке, и назначили кого командиром танка, кого - механиком-водителем. Но мы еще не знали, какие именно танки нам дадут. Приехали в Челябинск получать машины и видим: отдельные танковые батальоны и полки получают танки и уезжают. А жили и спали мы тогда в одном большом ангаре на трехъярусных нарах. Если шинель или сапоги снял, утром встанешь, - ни шинели, ни сапог не будет. Все это воровали, а на местном рынке бабки какие-то перепродавали. Нас ведь одевали во все новое.
Пришли мы получать технику, а нам говорят: "Они получают КВ с ремонта, они получают Т-34, а вы будете получать новые танки ИС-1 - Иосиф Сталин!" И мы поехали за танками под Москву. Там под Москвой нас продержали в очереди 10-12 часов, мы получили танки и поехали прямо на Калининский фронт. Я был зачислен в 211-й гвардейский тяжелый танково-самоходный полк. Это был полк прорыва, который имел по 21 машине и подчинялся непосредственно Ставки Верховного Главнокомандования.
Воевали мы сначала в Калининской области, потом - в Псковской области и в Белоруссии. Надо сказать, в Белоруссии дороги были не ахти какими хорошими: по ним могли ездить только колесные машины, а уж танкам, как говорят, нечего было и делать. А у нас все-таки мощные машины ИС-1 были. И если танк Т-34 имел 76-миллиметровую пушку и весил 35 тонн, то ИС-1 имел больше запас боеприпасов, двойное горючие и весил все 70 тонн. И в отличие от Т-34, он мог пройти только по грунтовой дороге или по шоссе, а если чуть с дороги сворачивал - сразу начинались проблемы.
Однако делать было нечего, мы продолжили дальше воевать... Прошли и освободили таким путем всю Белоруссию, помню, еще при взятии Минска Маршал Баграмян нас посылал в наступление, потом вошли в Латвию, освободили Латвию - вошли в Литву, освободили Литву - в направлении Валга-Валка вступили в Эстонию, и там дошли до Тарту. Потом нас снова послали в Прибалтику, где мы воевали против Курляндской группировки немцев. Наши части отрезали ее и вышли к Балтийскому морю. Под Ригой проводили разведку боем. Я получил ранение, за бой моему экипажу обещали дать звание Героя, но наградили меня только орденом Отечественной войны. Хотя ранение было тяжелым, лечился я в Латвии во фронтовом, а не в тыловом госпитале. Отлежался там четыре месяца. Потом наш полк получил новые машины ИС-1 и пошел в Восточную Пруссию, но через какое-то время его оставили в Прибалтике снова добивать Курляндскую группировку противника. А мне присвоили звание лейтенанта и назначили командиром танкового взвода. Участвовал в боях под Либавой и Тукумсом. Места для езды были не очень хорошими, местность была лесисто-болотистая, в деревнях валялись булыжники. Войну я окончил в звании старшего лейтенанта.
И.Вершинин. Расскажите, Иван Викторович, поподробнее о разведке боем, за которую ваш экипаж к званию Героя Советского Союза представляли.И.Егоров. Ну, в разведку боем меня послали в сентябре 1944 года перед взятием Ригой. Вернее, не меня, а три наших танка ИС-1. Я впереди ехал. На каждый танк посадили по 10 человек пехоты в качестве охранения. Главная задача была поставлена следующая: доехать до моста и удержать его, не дать его немцам взорвать. Немцы тогда из Прибалтики ушли, поэтому осталась там только ихняя курляндская группировка. По рассказам политработников, она составляла что-то около 300 тысяч человек. У моста тогда сложилась такая обстановка. Наши войска шли на Ригу, пытались прорвать там оборону немцев, однако у моста были остановлены огнем немецких танков, которые там были закопаны в сено. Сложность заключалась еще и в том, что нам были неизвестны как численность, так и расположение противника. И вот меня вызвал командир полка и отдал приказ: выдвинуться вперед и разведать обстановку. Вернее сказать, послать решили сначала не меня, а командира соседней танковой роты капитана Макарова. Его на должность командиры роты недавно назначили, а до этого он служил преподавателем тактики в каком-то танковом училище. Он говорит: "Я 15 лет преподавал тактику. А в танке я не сидел и даже не знаю, как в экипаже команды подавать". Тогда командир полка его поставил к стенке за отказ от выполнения боевого задания, а вместо него послал меня. Так вот, когда я вернулся и спросил в части, где капитан Макаров, мне сказали, что он погиб. Оказывается, он пошел в кусты облегчиться и наступил на мину. Не успел и брюки надеть, как его убило.
Что запомнилось во время того танкового рейда? Отправился я на выполнение боевого задания. Но доехал до моста, как оказалось, всего одним танком. А от того места, где ставилась задача, и до моста, нужно было проехать пять километров. Но я первый проехал по немецкой территории и, как говорят, успел проскочить. А те два танка, видать, проскочить не успели, немцы их подбили или уничтожили. Но я откуда и что знал? Задачу я поставил своему водителю такую: что ехать, как дорога позволяет. На второй скорости - так на второй, на третьей - так на третьей, а то и на самой первой. А первая скорость у тяжелого танка - это 12 километров в час. Подъезжаю к мосту, открываю командирский люк и вижу: с этой стороны две немецких часовых будочки стоят. Я понял, что сразу стрелять немцы не могут, - они должны разобраться, чей это танк, советский или ихний. Потом я заметил, что на другой стороне моста через реку стоит двухэтажный особняк. Из этого особняка начали выскакивать люди, большинство из них были в фуражках с кокардами. Ну я сразу и подумал, что это штаб или бригады, или дивизии, или армии. Потому что рядовые у немцев, как и у нас, ходили в пилотках, а в фуражках с кокардами - только офицеры.
И тут вдруг наводчик мне докладывает: "Командир, слева самоходка выходит". Она около особняка вышла, это была на расстоянии где-то 50 метров от того места, куда мы подъехали к мосту, ну около особняка. Я ему сказал: "Ну-ка давай бронебойным по этой самоходке". Он сделал выстрел и самоходка задымилась. Время пошло. Через какое-то время наводчик снова сообщает: "Командир, от стога сена танк выходит". Я говорю: "Ну-ка давай крупнокалиберным по нему". После того, как мы выстрелили по этому танку, он загорелся. Прошло некоторое время, наводчик вновь докладывает: "Командир, заклинило башню!" А у нас башня была на электромоторе, ее не нужно было вручную крутить - для этого было достаточно только нажать на одну кнопку. И вот башню заклинило. Тогда я даю команду-механику водителю: "Миша, давай включай заднюю и метров на пятьдесят в сторону кустарника. Чтоб сменить позицию, раз они засекли нас". Но раз башню заклинило, не попадешь ни в какие танки и самоходки, что справа и слева находились. Тогда я даю команду водителю: чтоб корпусом направлять на цель, чтоб там, где опасность, он поворачивался в лоб, - тогда его можно из пулемета подавить. Ведь корпусом, как башней, точно не поведешь!
Когда мы отъехали, я, чтобы сориентироваться по обстановке, открыл командирский люк и высунулся. А перед этим сделал такую проверку: взял запасной шлем, то подниму его, то опущу, то есть, делал так: подниму-опущу, подниму-опущу. Опасность все-таки была: мало ли снайпер где-нибудь поблизости работает? Но снайпера не оказалось и я высунулся на две минуты сориентироваться, что и как. И только я успел опуститься обратно, как немец с фаустпатрона в борт ударил. Наводчика и радиста сразу убило. А мне осколок попал в шею. Но осколок не от фаустпатрона, а от башни. У других-то танков на башне сплав был довольно-таки мягким, а у нас сталь была как стекло, кинешь камушек - дает трещину в нескольких местах.