- Юрий Наумович, расскажите о семье.
- Я родился 13 апреля 1925 года. Наша семья жила в Белоруссии. Отец был родом из деревни Словени - это на дороге между Минском и Витебском. Там его родители занимались лесозаготовками. Доски делали, срубы. Еще у них была небольшая мыловарня. Потом мой отец со своим братом перебрался в Минск, еще два брата - в Витебск. В Минске отец работал в артели "Химпром". Он был механиком и химиком-самоучкой. Делал мыло, краски, эмаль для посуды, клей из фотопленки. Слыша, что в церкви иконы плачут, он посмеивался: "Я, - говорит, - могу так сделать, что у меня в нужное время любой портрет заплачет. Ошибусь минут на десять". И он это делал! А мама была не шибко грамотная, работала служащей, типа счетовода. У меня младший брат Миша был, 1931 года рождения. Семья занимала одну комнату в деревянном доме. Печь, керогаз, вода. Остальные "удобства" на улице. Время от времени приезжали возчики (говновозы) с бочками и вычерпывали содержимое выгребных ям. То, что туалет может быть прямо в квартире, я и понятия тогда не имел.
Во время учебы в школе я посещал детскую техническую станцию и дворец пионеров: ходил и в фотокружок, и в электротехнический, и в радиотехнический, и на шахматы. Мог на токарном станке работать, на фрезерном, резьбу нарезать… В 15 лет я знал свойства металлов, виды стали, собирал детекторные радиоприемники. Сейчас молодежь такого и представить не может. Вот эта техническая подготовка потом помогла.
А в 16 лет, 18 июня 1941 года, я оказался в Москве - приехал в гости к тете после окончания 9-го класса. Это была младшая сестра матери тетя Геня, она врачом работала. У нее единственной в нашей семье было высшее образование. Она жила с мужем и двумя сыновьями в отдельной двухкомнатной квартире на Малой Грузинской улице, недалеко от Белорусского вокзала. Она была хорошим терапевтом, имела какое-то отношение к Кремлевской больнице (ее часто вызывали как консультанта). Благодаря этому ей и дали квартиру.
Три дня я погостил у нее, на четвертый объявляют: "Война".
- Это неожиданно для вас оказалось?
- Ну да, в газетах же печатали опровержения слухов о возможной войне. 14-го заявление ТАСС было напечатано…
- Вы вообще верили пропаганде? Сталина любили?
- Ну да, я же не знал о репрессиях. Скажут: "враг народа", - верили. Правда, отец иногда возмущался: "Такого крупного специалиста арестовали!" Или вдруг велели однажды сдать учебники истории. А новых не дали - мы только конспекты писали.
Когда войну объявили, я сначала хотел домой возвращаться. Но куда там! По-моему, 23-го пришел вызов на переговорный пункт. Отец сумел дозвониться из Минска: "Город бомбят. Наш дом горит, улица горит". Мы жили на улице Горького - это сплошь одноэтажные деревянные дома. Я говорю: "Наверное, вам сюда надо выбираться".
А тут в Москве начинаются проверки. Кто-то доложил, наверное, к нам пришли: "Кто такой?" У меня прописки нет, из документов - только паспорт. Мне говорят: "Чтобы через десять дней покинул Москву". Куда покинуть? Отправили меня в Подмосковье, к брату тетиного мужа. Там тоже меня поймали и уже не выпустили. Посадили в эшелон и отправили в эвакуацию. Привезли в село Архангельское в Башкирии. Я совершенно один. Что с отцом, матерью и братом, не знаю… В Архангельском с каким-то служащим то ли из райкома, то ли из райисполкома разговор состоялся: откуда, что могу… Отправили меня на работу в райпромкомбинат. Там были распиловка леса, изготовление металлоизделий, повозок, шерстечесалка, маслобойка, мельница… На одном токарном станке я заметил надпись "Русско-бельгийское акционерное общество (какое-то название). 1899 год". Все это на довольно примитивном уровне, на ременных передачах от турбины, установленной на реке. Но как раз 22 июня 1941 года плотину прорвало. К моему приезду ее восстановили, но напор воды еще был недостаточным. Смотрю, электрогенератор лежит - постоянного тока, на 20 киловатт. Его везли в эшелоне из Одессы в Стерлитамак, да не довезли: вывалился при аварии, а работники комбината подобрали. Я взялся его установить. Рассчитал, какие нужны колеса и ремни, сколько переходов. Дали мне людей в помощь. Месяц мы возились - и запустили. Радиоузел нормально заработал (до этого его включали от аккумулятора, который на зарядку аж в Уфу приходилось на лошадях возить). Потом мы провода провели, и я подключил пункт подготовки допризывников, клуб, дома начальства, школу. Ну и сам стал в школу ходить, в 10-й класс. Мы так договорились: с утра я в школе, а с наступлением темноты ток даю и дежурю у генератора. Ну, дежурство было не сильно уж обременительное, я там устраивался на широком подоконнике и спал. Там и жил - сделал себе конурку в мехмастерской. На комбинате я между делом все оборудование освоил. Из семян мака мы масло делали - вкусное, запах прекрасный, даже и в голову не могло прийти, что мак можно как-то иначе использовать.
- Зарплату вам платили?
- Немного, но платили. Меня больше устраивало, что я продукты получал. Раз в месяц то пшеницу, то овес, то муки немножко. Талоны на обед в столовой давали - это было важнее денег. Еще я рыбу в реке с друзьями ловил ловушками из прутьев.
- А сами, наверное, о семье постоянно думали…
- Да… 27-го или 28 июня фашисты вошли в Минск. Но я был уверен, что семья выберется из города. Несколько раз я звонил из Архангельского тете в Москву. Отец ей успел сказать по телефону: "Мы уходим". Потом сообщил, что они находятся в Воронежской области, в городе Борисоглебске. А брат мой Миша был в июне в пионерском лагере в поселке Дараганово в Могилевской области, где он - неизвестно. Где-то в середине июля отец с матерью добрались до Москвы и поселились у того самого тетиного родственника, где до этого пытался пристроиться и я.
- Как они от фашистов успели убежать?
- Отец рассказывал, что взял велосипед. Сколько смогли вещей на него уложить, столько и взяли. Выскочили 25-го или 26 июня. И - до самого Смоленска. У отца сильный варикоз вен был. Проедет на велосипеде метров 300 - ждет, когда мать догонит… Потом еще 300 метров… Где пшеницу в поле соберут, где им картошки дадут… Были продпункты, где беженцам еду раздавали. Из Смоленска их эвакуировали в Борисоглебск Воронежской области. Оттуда они добрались до тети Гени. Побыли немного в Подмосковье и ко мне приехали.
А потом тетю Геню мобилизовали как врача, и она попросилась в Уфу - поближе ко мне. В Уфе попросилась в Архангельское. Ее назначили в участковую больницу в соседнее село Арх-Латыши главным врачом. Вот так мы собрались. А где наш Миша? Я смог это выяснить!
В то время в Сызрани находилась организация - бюро по учету эвакуированных или что-то в этом роде. В августе я написал письмо туда: мол, я, Юрий Хайтин, ищу брата, Михаила Наумовича, 1931 года рождения, в начале войны находившегося в Дараганово, в Белоруссии. К моему удивлению, буквально через две недели пришел ответ, что брат находится в детдоме… в Борисоглебске Воронежской области, где чуть раньше останавливались и родители. Когда они приехали ко мне, я им дал листок с адресом Миши! "Так я же там все знаю!" - говорит отец. И сразу туда. Почти без денег, без билета, без документов, нелегальным путем, в прифронтовую Воронежскую область. Нашел детдом. Дети в одежде из старых байковых одеял, вшивые, смотреть страшно. Детдом собирались эвакуировать, начальство уже сбежало… Отец схватил Мишку (никто никаких документов-расписок не спросил) и дней через 10-12 они приехали.
- Повезло. Вся семья воссоединилась.
- Да. И братья отца убежали. А дед с бабушкой не смогли. Старые они были, чтобы убегать. Их в витебское гетто загнали, там и погибли…
…А тетю перевели в райбольницу Архангельского, а потом в Уфу, в госпиталь №1742, прямо напротив Башвоенкомата. От госпиталя ей дали однокомнатную квартиру на улице Ленина, напротив почты, во дворе. А потом она остальных в Уфу к себе перетащила. Сначала отца - он устроился на завод эмалированной посуды (это в самом конце улицы Чернышевского). Он был там единственным, кто мог для каждого металла найти свой тип эмали. Потом он мать привез и Мишу. В конце 1944-го тетя в Москву вернулась.
А я в Архангельском остался. В феврале 1943 года меня уже призвали в армию. В школе дали не аттестат, а справку об окончании 10 классов, невзирая ни на какие отметки. Кстати, я и не все предметы изучал, а только те, что считал нужными: математику, русский, химию и физику. И на допризывную подготовку я не ходил. Позовут - я свет выключаю, прихожу. Мне - тут же: "Ладно, иди включай, дежурь".
- Вы ситуацию на фронте отслеживали? Верили, что фашистов разобьют?
- Честно говоря, сомнения были…
- А когда немцев разгромили под Москвой?
- Там же были сильные морозы. А я знал, что у немцев синтетический бензин, который на морозе густеет, как сметана… Что техника у них работать не может. А летом 1942-го опять началось немецкое наступление.
- А откуда вы знали про синтетический бензин?
- Нам еще в школе, когда у нас еще с Германией хорошие отношения были, рассказывали про немецкую химическую промышленность.
Происшествий нет, но хлеб украли
- …Ну, призывают вас…
- …И отправляют в Тоцкие лагеря. Это землянки. Никакого отопления. Двухэтажные нары. Освещение коптилками: сплющенная гильза, в ней кусок сукна от солдатской шинели и оружейное масло. Даже тарелок не было. Я как жестянщик наладил производство тарелок из консервных банок из-под американской свиной тушенки.
Столовой как таковой не было. В ведрах носили еду. Утром, как правило, дневальный докладывает дежурному: "Товарищ дежурный, никаких происшествий не произошло, кроме того, что кто-то украл буханку хлеба!" А буханка - это 7 кг на 35 человек. По-моему, все заранее планировалось, и офицеры в этом участвовали. Уже дней через десять мы стали доходягами. Утром на занятие выводят - ветром всех качает. На взвод одна учебная винтовка, в основном, изучали по плакату: "Затвор служит для подачи патрона в патронник и плотного закрытия ствола…" Учили нас на минометчиков, но подготовки не было никакой. Месяца через полтора комсомольцев вдруг вызвали и отобрали тех, у кого рост не менее 175 сантиметров. Куда отбирают, никто не говорит. Кого ветром совсем уж качает, не брали. Нашли человек 30 поздоровей. На следующий день дают новую форму. Опять никто ничего не говорит, вроде как на фронт. Дают сухой паек на 10 дней. А мы настолько голодные, что кончили всё за три часа. У всех начали животы болеть. С последствиями… Ладно, был второй комплект одежды… Отправили в город Гурьев, Казахстан, в пехотное училище. Добрались - оно уже переехало в Астрахань. Через неделю грузят нас на баржи и по Каспийскому морю везут в Астрахань. Но и там неладно: то ли наше училище уже не нужно, то ли еще что…
Опять какие-то представители приезжают. Строят нас и - в поезд. Куда-то едем… Приезжаем в Москву, на пересыльный пункт на Красноказарменной улице. Опять какая-то проверка… Оттуда через три месяца я попал в 13-й гвардейский учебный автополк. Это около Москвы, в районе платформы "Заветы Ильича" по Ярославской железной дороге.
- Как кормили вас во время этого путешествия?
- Плохо. Только когда из Астрахани в Москву ехали, лучше стало. На баржах много сухой рыбы лежало, вот ее мы и грызли.
- И вот вы в учебном автополку. На водителя вас учат…
- Не только. Учили специальности механика. Мы углубленно изучали "Студебеккеры" и другие американские машины, а также ракетные установки.
На фронт!
- Как вам "Студебеккер"?
- Вы знаете, даже современный "Урал-375" ему не соответствует. До недавнего времени мне приходилось на нем ездить… "Студебеккер" для "Катюши" - это было спасение. У ЗиС-6, который до этого был, двигатель слабый, проходимость по грязи нулевая, маневренности никакой. Грузоподъёмность - три тонны, а "Катюша" - это ж почти пять тонн. Горючего не наберешься: до 70-80 литров на сто километров! А у "Студебеккера" где-то 30-35, притом, что мощность-то в два раза больше. Скорость у ЗиС-6 по грунтовой дороге - 15-20 километров в час, больше не выжмешь, а "Студебеккер" на 50-60 шел свободно. И проходимость хорошая. Въезжаешь в болото - можно прямо из кабины приспустить колеса. Выезжаешь - опять, сидя в кабине, шины подкачал, и вперед. Первую партию этих грузовиков американцы выпустили, по-моему, только в конце 1941 года. Для сборки нам даже попадали машины с заводскими номерами 140, 170. То есть только-только начинался выпуск.
Может, поэтому секретность доходила до абсурда. Устройство "Студебеккера" мы записывали в рабочие тетради, а к вечеру сдавали их в спецчасть. Когда на фронт уезжали, нам сказали: "Пришлем на фронт". Конечно, никто их больше не видел… А когда "Студебеккеры" начали в части поступать, транспортники в командовании их встретили с опаской. Потому что не понимали. В устройстве машины были серьезные отличия. У нас бензин в основном выпускался с октановым числом, самое большее, 66. А ему требовалось хотя бы 70 или 72. Поэтому добавляли тетраэтилсвинец. Это страшнейший яд. А мы не понимали - берешь шланг, всосешь - и в бак. Да и начальники, наверное, не понимали. Сколько добавлять, никто толком не знал, ну и добавляли на глаз.
Был такой случай, уже на фронте. Получили "Студебеккеры", а аккумуляторы - советские. На ЗиС и ГАЗ плюс шел на массу, а минус - в цепь. А у американских, наоборот, минус - на массу, как сейчас и у нас. Встал вопрос: как ставить? Я посмел сказать: "Какая разница, американский аккумулятор или советский?" (Мол, надо от машины "плясать"). Меня чуть на гауптвахту не посадили. Когда вывели из строя четыре аккумулятора, офицер пришел, извинился…
- О "Катюшах" вы, наверное, вообще понятия не имели?
- Конечно. Но что интересно, до войны самые дешевые папиросы, по 35 копеек, назывались "Ракета". Так вот, на этих пачках была нарисована точь-в-точь ракета от наших БМ-13. "13" значило калибр снаряда в 132 миллиметра. Снаряды были двух типов: осколочные для огня по живой силе, и фугасные - по сооружениям. А на вооружение ее приняли, как нам на занятиях говорили, 21 июня 1941 года. Первые модели шли на ЗиС-5. Чтобы начать стрельбу, рамы приходилось снимать и ставить на землю. Потом начали ставить на трехосные ЗиС-6. Стрельбу стали вести вдоль кузова. Но мы из них не стреляли. Мы уже изучали установки на базе "Студебеккеров". И теорию (как компрессию замерять, как зажигание выставлять и прочее), и собирали сами: американские машины ведь приходили в разобранном виде, и на завод ЗиС ездили их собирать. И мотор ставили, и ходовую... Дня два в неделю. Это давало глубокое знание машины. А еще мы на фронт их отгоняли. Раз десять пришлось съездить, колоннами по 15-20 машин. Заодно доставляли снаряды или продовольствие. Преподаватели у нас грамотные были - прошли практику в Америке. Не знаю, может, они и потому еще старались, что местом дорожили: преподавать - не воевать. И заводские работали добросовестно. В цехах ночевали…
- А вам на фронт хотелось скорей попасть или вы не особенно туда рвались?
- Скорей на фронт! Казалось, там лучше. Тем более что мы уже видели фронт, когда машины туда гоняли.
- Как долго длились такие командировки?
- Дней 10-12 в оба конца. Первые два раза я волновался, а потом - просто работа, и всё. В одной из таких поездок впервые под бомбежку попали. Были легкораненые. В другой даже залп дали. Пригнали машины в 26-ю бригаду (куда я потом служить попал). В августе 1943-го бригада стояла на Брянском фронте, в районе города Карачев. Приехали, а там на одном участке наши войска никак не могут немцев выбить. В двух каменных казармах еще довоенной постройки немцы сильно укрепились и ведут оттуда сильный и пулеметный, и артиллерийский огонь. А наша артиллерия никак не может эти здания разрушить: не знаю, может, на яйцах раствор делали… Мы установки пригнали, и нам тут же приказали их зарядить. Командир дивизиона дал сопровождающего. Отстрелялись прямой наводкой метров с пятисот, через свои войска, и уже после этого сдали машины.
- И что, немцы по вам огня не открыли?
- Когда мы подъехали - не стреляли. Может, и заметили, но огня не было… Мы дали залп, здания рухнули - тут уж они не могли стрелять.
- Потом приходилось прямой наводкой бить?
- Да, в боях за Берлин, но уже не с такой близкой дистанции.
На направлении главного удара
- В каком звании вы выпустились из учебки?
- Многие сержантами, а я сопротивлялся, как только мог, лишь бы рядовым остаться. Не хотел командовать людьми. Отвечать за кого-то, замечания получать. Лучше я за железки будут отвечать.
- И когда на фронт попали?
- Проучились год, и осенью 1944-го с одним парнем из Чувашии мы были направлены в 26-ю гвардейскую минометную бригаду ордена Суворова. Бригада - это четыре дивизиона, в каждом по 12 установок. Потом название еще больше удлинилось: Варшавская, Берлинская. Командовал ею генерал-майор Красильников. Ему тогда было 32 года.
Бригада стояла в Польше на Первом Белорусском фронте в районе Праги - это пригород Варшавы.
- Вы застали народное восстание в Варшаве?
- Нас там сдерживали. Говорили: "Завтра выдвигаемся". Потом приказ отменяли. Опять: "Завтра..".
Вообще, мы подчинялись Ставке Верховного главнокомандования. У нас на машинах было написано: "СВГК". Где готовится серьезная операция или где наступление замедлилось, туда и направляли. Однажды с Первого Белорусского перекинули за тысячу километров на Второй Прибалтийский, потом обратно...
- Чем запомнился первый день на фронте?
- Пригнали мы с напарником "Доджи ¾" с продуктами. "Додж" - это такой небольшой грузовичок с грузоподъемностью три четверти тонны, тоже отличная машина: крепкая, все колеса ведущие. Встретил нас замполит. "У нас, - говорит, - три "Студебеккера" неисправные, можете наладить?"
Но ни ключей, ни приборов… И много что из деталей уже с них поснимали. Где хочешь, там и ищи. Ладно, пошли по шоферам. Кто ключ даст, кто отвертку. Капот открываю - ничего не пойму. Провода должны быть разноцветные, красные или зеленые. А тут - все черные. Видимо, при сборке на нашем заводе поставили, что было под рукой. Моего напарника в другой дивизион забрали, два дня я один разбирался. Приезжает командир дивизиона - а у меня вроде ничего не выходит. "Мы, - говорит, - не знаем машину, а эти приехали - тоже ничего не знают". А на третий день я все три машины пустил. И стал героем дня. Командир дивизиона сразу командиру бригады доложил. Тут же выдали мне комплект приборов и инструментов. Еще две машины притащили на буксире ремонтировать. Стал я в бригаде крупнейшим специалистом…
- Стрелять часто приходилось?
- В Польше не очень, а чем ближе к Германии, тем чаще.
- Какое подразделение давало вам информацию о целях?
- Дивизионное отделение разведки. Мы получали координаты цели, огневую позицию и время залпа. Офицеры давали нам маршруты, объясняли, где что объехать, где мост разрушен, как оттуда удрать... Иногда просто на местность привезут, покажут: "Здесь встанешь". Мы приезжали минут за 15 до открытия огня. Развернулись, пульнули - и бежать.
- Какие приборы вы использовали для наведения на цель?
- Угломер-квадрант, укрепленный на машине. Вычисления, как правило, делались заранее. Выезжали, например, на "Додже", а расчеты делали с учетом габаритов "Студебеккера". Этим занимался в основном сержантский состав. В конце войны, в феврале-марте 1945-го, появились оптические приборы для наведения.
- Какой была дальность стрельбы?
- Километра два-три.
- Официально максимальная дальность у БМ-13 - 8 километров…
- В принципе, можно так сделать, что и на большее расстояние улетит. Но даже минимальной точности не будет.
- Мощное это оружие?
- Очень. Эффективное против дзотов, дотов. Артиллерия бьет - ничего не может сделать. А мы ударили - может, не уничтожили, но что-то сдвинули или обрушили. И немцы огонь уже вести не могут.
- Бывало такое, что ракеты шли совсем не туда, куда надо, или даже попадали по своим?
- Не туда - бывало. Иногда метров двести всего пролетит… Из-за дефекта ракеты. Или у направляющих что-то отломается… Но чтобы по своим попасть - никогда.
- Приходилось вблизи видеть результаты своей работы?
- Обычно смотрели сразу после пуска, в бинокль. Иногда проезжали мимо целей, уничтоженных ракетами. Но как поймешь, кто стрелял - мы или другой экипаж?
- Вам приходилось рыть окопы для укрытия машин? Я читал интервью других ветеранов - там такое упоминалось.
- У нас абсолютно этого не было. Видимо, это на старых типах, когда рамы установок снимали, чтобы машины не раскачивало. Но такую позицию быстро расстреляют…
- Как чаще ракеты запускали, по одной или залпом?
- И так, и так приходилось. Когда по одной запускаешь, смотришь, накрыта ли цель. Поразил - значит, можно остановить стрельбу, чтобы снаряды не тратить. Но чаще все же залпом пускали: меньше вероятность, что самого накроют.
- Сколько времени на залп требовалось?
- Секунд десять, примерно. А если по одной пускать, то между пусками делали интервал примерно 8-10 секунд.
- Сколько человек в расчете было? Кто и как осуществлял пуск?
- Вообще пять, но мы справлялись втроем: командир экипажа, наводчик и водитель. Обычно водитель ехал в своей машине один, остальные в другой. Пуск производили из кабины, поворотом тумблера. Это любой из нас мог сделать.
- Велика была вероятность попасть под ответный огонь после залпа?
- Да, обычно начинался обстрел. Недолет, перелет… Чувствуешь, что берут в вилку. Но мы моментально уезжали.