- Александр Михайлович, скажите, пожалуйста, когда и где Вы родились?
- Родился я 5 октября 1924 года в деревне Верхополье Нолинского района, Ситьминский с/с, Кировской области.
- Расскажите о Вашей жизни до войны.
- До войны я учился, закончил 7 классов, потом поступил в техникум механизации сельского хозяйства. Учился, хотел пахать землю, растить хлеб, трудиться для народа, как говорится. (улыбается) На втором курсе учился, но 29 октября 41 года, в день, по-моему, двадцатипятилетия комсомола, к тем, кому у нас на курсе исполнилось 17 лет, приехал военком и сказал:
- Надо ли вам рассказывать обстановку?
- Нет, не надо - мы сказали. - Мы знаем, что идёт война.
- Раз вы знаете обстановку, тогда, пожалуйста, кто желает из вас в армию?
Мы всем курсом, - а нас было 13 человек, кому исполнилось 17 лет, - все изъявили желание вступить в армию. Военком сказал, что завтра будет отправка, а моя деревня Верхополье - в 35 км от Нолинска. Я позвонил в сельсовет, отец с матерью приехали, - всю ночь ехали на лошади, к утру приехали, - а мы уже от военкомата отправляемся на пристань Медведок. А там пароходом до Котельнича и дальше. Они приехали, я сел к ним в тележку на лошади - они проводили меня немного. Дальше они уехали домой, а мы поехали в Котельнич. Из Котельнича нас отправили в Свердловск, там были 2-е радиокурсы. Вот на этих курсах с 29 октября и в течение примерно полутора месяцев мы учились на радиотелеграфистов. Окончили эти курсы, и нас всех отправили в Москву на формировку в воинские части. Я попал в 23-й гвардейский миномётный полк, он был на БМ-13. Это калибр 132 мм "Катюш".
Полк сформировался в конце 41-го - начале 42 года из трёх дивизионов "Катюш", которые защищали Москву. Полком командовал майор Кирсанов, Герой Советского Союза. А Героя ему дали в финскую войну, где он был командиром орудия и прямой наводкой расстреливал линию Маннергейма. За это ему и дали Героя Советского Союза, тогда немногим Героя дали, человек 5-6, не более. Когда полк сформировался, ну, там ещё пополнения были людьми, техникой - всё же в этих трёх дивизионах были потери во время обороны Москвы.
- В полку было 36 "Катюш" и только БМ-13, БМ-8 не было?
- Да, 36, 3 дивизиона. Только БМ-13. БМ-8 поменьше, есть ещё БМ-300, разные "Катюши". Нас отправили на Северо-Западный фронт, в район Старой Руссы, где мы были до мая 42 года, давали залпы по наступлению немцев. Там была окружена одна крупная группировка немцев, а в середине мая 42 г. мы дали последний залп всем полком по этой окружённой группировке. Они хотели прорваться и выйти к своим, но нам приказали дать залп. Полк выстроился: по бокам 2 дивизиона, один в середине, а сзади на бугорке была деревня. (показывает руками расположение на местности) И когда мы дали залп - они все попрятались, полезли кто куда, в подполье. Они не видали такого, не слышали никогда такого шума. Ну, перед залпом я, что ещё могу вспомнить? Я работал тогда радистом на радиостанции 6-ПК; не один я работал, у нас был Гаврилин, москвич, Лошманов, донской казак, Антонов, москвич, командир радиоотделения. Перед тем залпом разведка доложила: немцы из окружения хотят выйти. Я дежурил ночью на радиостанции, у нас была машина "Газик", зарыта в землю. Приходит начальник штаба, лейтенант, говорит: "Зуев, давай, вызывай взвод боепитания к нам на огневую позицию!" - Я был на огневой позиции. - "Потому что утром немцы будут наступать, а у нас снарядов на 1 только залп". А последний залп мы не имели права расходовать без разрешения Ставки Верховного Главнокомандования. И он у нас один остался, а немцы хотели прорваться. Я дежурю, сижу, часов в 12 ночи приходит снова начальник штаба: "Ну как, ты связался с взводом боепитания?". "Нет связи", - я говорю. - "Давай, вызывай! Что будет? Они прорываться будут, всех сомнут". - Он вынимает пистолет из кобуры, кладёт его передо мной на стол: "Если к утру взвод боепитания не приедет, первая пуля твоя, последняя моя!" - И ушёл.
- Пистолет оставил?
- Нет, взял с собой. (с улыбкой) Вот и сижу, думаю: эти позывные для взвода боепитания, не откликаются, нет связи по ним. Я давай другие дивизионы крутить, и попал на 2-й дивизион. Он, видимо, находился поближе к взводу боепитания и связался [с ним]. А радист-то был - как раз учились вместе в Свердловске - Теплых Коля. (рассмеялся) Я ему сказал, дал координаты нашего местонахождения. Он связался с взводом боепитания и потом мне позвонил, что всё им передал. Должны приехать. Я, конечно, обрадовался, воспрянул. А то думал, хлопнут ещё ни за что. Хотя я и до этого всего был под бомбёжкой, обстрелом. Стало светать, и смотрим: взвод боепитания подъезжает к огневой позиции. Немцы стали прорываться из окружения, и мы тем залпом, который у нас был заряжен, дали по ним. И прекратили они наступать! Заглохли - ну полком залп дали! Мы стреляли по гектарам - что там было, всё в пух и прах. После этого мы получили приказ полк отправить на юг. Куда на юг? Никто не знал. Мы - рядовые радисты да солдаты - что мы знаем?
Сначала нас в Москву, из района Старой Руссы мы своим ходом приехали. В Москве построили весь полк, вручили гвардейское Знамя, нам выдали гвардейские знаки каждому. Полк-то был гвардейский, отборный, как считались они в то время. Командир полка встал на колени, поцеловал Знамя и сказал: "Мы его не посрамим"! Всё, и погрузили нас в эшелон, в товарные вагоны, и на юг.
Проехали от Москвы километров 200, приезжаем на станцию - а там техника разбита, станция разбита, трупы валяются. На вторую станцию приехали - такое же положение: немцы всё разбомбили вокруг Москвы. После этого командир полка даёт приказ спешиться и двигаться своим ходом. Дальше нельзя ехать - разобьют! И мы своим ходом едем на юг. Ночью роем, установки закапываем в землю: где-нибудь в леске остановимся, выбираем место. Окопы себе роем - это всё за ночь, а в мае ночи короткие, мало времени, а надо трудиться. А днём мы стоим, пережидаем до следующей ночи. В следующую ночь двигаемся дальше, фар не включаем. И так мы добирались несколько суток до Дона. Приехали к Дону около Клетской, немцев ещё не было под Сталинградом, но они уже подходили к Дону. Когда они стали подходить, мы дали залп по ним. Я не знаю, где стояли другие дивизионы, а наш первый, в котором я был, дал залп по немцам. Они не стали здесь переправляться, видимо, пока разбирались после этого. Мы получили приказ двигаться к Сталинграду, это в междуречье. Междуречьем назывались места между Волгой и Доном, километров 150-200, может быть.
Наш дивизион остановился на северо-западной окраине Сталинграда, заняли оборону, но немцев ещё не было. Окопались, установки закопали, всё известно было, что немцы будут наступать на Сталинград. Они действительно наступали: в день у них было от 6 до 10 атак. Как начнут наступление - мы даём залп, прервали. Часа через 2-3 собрались, опять пошли - опять залп. И вот так мы стояли в обороне почти 6 месяцев. Немцы, правда, не подошли к Волге на северо-западе, где мы стояли. Вот на юге Сталинграда они прорвались к Волге, к нам они не подошли.
Днём мы залпы давали, ночью отдохнёшь сколько, не отдохнёшь - всякое бывало. Там же балки есть: балка Антонова, Грачёва. Установки наши были в балках зарыты, мы тоже все в окопах сидели с радиостанцией. Но, как правило, когда мы были в обороне, были на огневой позиции, мы находились примерно метрах в 50 от огневой в окопе. Потому что немцы засекали радиостанцию, открывали огонь. А мы, если около батареи будем, так забьют батарею. У нас один окоп, зарыты - разве точно попадёт. (с улыбкой) Не попадёт ничего, это в виде исключения, надо думать. А когда дадут команду с наблюдательного пункта "Огонь!", мы тогда выскочим и передадим голосом на огневую позицию: "Угломер такой-то, прицел такой-то, залпом огонь!" Всё. Они поставят направление на установках, прицел. (машет правой рукой вверх-вниз) И всё, дают залп. И вот так в обороне вплоть до 19 ноября 42 года. Ну что, я могу ещё один пример привести, не очень, правда ... Был приказ 227-й Сталина "Ни шагу назад". А мы, радисты, обычно были то на огневой позиции, то на наблюдательном пункте. Наблюдательный пункт у нас обычно был - если вот такая балка. (показывает руками форму балки в поперечном разрезе) Здесь противник, здесь огневые позиции, а здесь наблюдательный пункт сзади. (противник располагается вдоль оси балки, огневые на ближнем к нему скате балки, наблюдательный пункт на дальнем скате) Там видно немцев, а с огневой-то позиции не видно. Ну и вот, это перед 19 ноября. Командир взвода связи лейтенант Белов даёт команду: "Зуев, Гаврилин, с огневой позиции перейти на наблюдательный пункт". А мы на огневой позиции были, ближе к переднему краю. А приказ 227-й - ни шагу назад! Вот мы идём, дошли до балки, а там склоны метров 300-400. Разные балки были, крупные. Прошли средину балки, стали подниматься - нас останавливают 3 человека, лейтенант с пистолетом, сержант с автоматом и солдат с карабином: "Вы куда, ребята?" - А мы с Гаврилиным идём, он-то постарше меня. Он нёс радиостанцию 6-ПК, а я установку питания. Ну, я помоложе его был, покрепче. У него в Москве ещё двое детей было. Ну вот, остановили нас: "А Вы знаете приказ 227? Вы же назад идёте?" - "Знаем. Так мы же приказ выполняем командира взвода, идём на наблюдательный пункт". - "Нас это не касается, ничего не знаем". - Взяли они оружие наизготовку и повели нас в сторону. Но мы-то уже знали куда ведут: отведут метров на 50 в сторону, хлопнут - и всё, скажут, что дезертировать хотели.
- Откуда Вы это знали? Вы видели тела таких расстрелянных?
- Тела мы не видели, но приказ-то уже был. И с наблюдательного пункта ... всякое было. Допустим, пошли наши в наступление, все идут, а один кто-то завернётся назад. Всякое бывало. Они расстреливают на месте сразу.
- Вы сами это лично видели?
- Конечно, с наблюдательного пункта. Иногда пойдёт целый батальон в наступление. Пошли, как стадо овец, все пошли, а нам с наблюдательного пункта видно. Пошли они, немцы по ним огонь дали, осталось человек 5-10, идут обратно раненые. Потом санитары собирают, остальные все лежат. А кто назад пойдёт, тех эти подчищали.
Повели нас в сторону, у меня только одна мысль была: я пережил всё, под огнём бывал не раз, под бомбёжкой, обстрелом. Что, думаю, в деревне скажут родные? Ушёл добровольно комсомолец на фронт, а стал дезертиром. Вот что меня беспокоило, а что убьют? Я думал, что не я первый, не я последний. Вот такое было мнение. А Белов, который отдал приказ, он наблюдал за нами. И когда увидел: нас повели в сторону - он бегом к ним, к заградотряду.
- Вы куда их?
- Известно куда. Дезертиры, так куда их водят?
- Нет, это мои ребята. Я им отдал приказ перейти на наблюдательный пункт с огневой позиции.
Ну, тогда они нас отпустили, и он нас увёл на наблюдательный пункт. Вот так мы и спаслись. Потом в дальнейшем я всю войну прошёл, в Берлине был, думал: если отдашь приказ, надо его контролировать. А что бы было, если бы он не наблюдал? Всё, вот ведь как было бы. Ладно, убит, но позор-то, зачем он нужен? Кому? Что скажут?
А потом 19 ноября 42 года началось наступление под Сталинградом по всему фронту. Сталинград-то, вы знаете, какой он был, по Волге тянулся километров на 70-80 по берегу всё, а в глубину километра 4-5. Где-то меньше, где-то больше. Мы на наблюдательный пункт пришли с Гаврилиным, там у нас остался Антонов, ещё другие остались связисты.
Ранним утром, начало чуть светать, наш полк, да и не только наш полк - а там было 6 полков, начиная с северо-западной стороны, и дальше к югу, разместилось. И все они дали залп. Я сидел в окопе, земля качалась, думаю, ну как в зыбке качают. Ничего не было слышно. Вот как я сейчас сижу с вами рядом, вы бы как Гаврилин сидели: надо что-то ему сказать, так я губы к уху приложу, тогда он услышит. А так не услышит, сплошной шум-гам. После этих залпов не всё же уничтожили, некоторые огневые точки остались, орудия, да что у немцев. Их тоже надо было уничтожить - тогда начала бить наша ствольная артиллерия по целям. Мы же залп дадим - что попало, то уничтожили, а где-то что-то осталось. Ствольная артиллерия подчищает. После этого начинает авиация штурмовать, где что там у них было, и передний край, где почти всё было уничтожено. Дальше, что было на подходе, в тылу - это всё начинает уничтожать наша авиация. После этого танки с пехотой пошли в атаку, и так началось наступление. Я был на наблюдательном пункте, всё это я видел прекрасно, команды передавали на огневую позицию. Проводная связь, где была, её немцы перебьют под обстрелом, тогда мы вступали сами в связь по радио.
Я был на наблюдательном пункте, рядом командир полка стоял, в стороне немного. Он уже тогда был подполковник. Осетин Кирсанов, ему, наверное, было лет 25-27, борода чёрная. (руками показывает, что большая) Симпатичный мужик был, а нам что? По 17 лет ещё, пацаны были. Мы его звали Батя. Но он за людей беспокоился как! - ой, берёг! Никогда под огонь не сунет. Приходит ординарец к нему, предлагает перекусить немножко, как танкисты с пехотой в атаку пошли. Махнул рукой: "Потом"! Наблюдает всё, с начала до конца наблюдает. Тот к себе отошёл, а командир наблюдает. Ну, мы сидим, своё дело делаем.
Буквально дня через 4 - это началось 19, где-то 23 - мы окружили Сталинград-то, наши войска. Мы с севера зашли, а с юга кто был, зашли к северу и окружили группировку немцев. Потом целые части остались её уничтожать - Вы знаете, там до февраля бои были, потом уже Паулюс сдался. А наш полк стал наступать дальше на юг, на Ростов, и потом он дошёл до Крыма, до Севастополя. Я, правда, там уже не был. Как окружили немцев, стал полк дальше наступать, а меня вызывает командир дивизиона и говорит, что мне надо ехать в училище, учиться на офицера. Я отказался, так как некому было на радиостанции работать. А действительно: Гаврилин погиб. Он был ранен сильно, его повезли в госпиталь - он по дороге умер. Антонов, командир отделения, его ранили в живот. У него кишки и всё вылезло, он просит нас, его пристрелить: "Ребята, сколько можно мучиться"?! Мы ему говорили: "Ничего! Подлечат, ещё повоюешь"! Через 2 часа умер. Я один остался. Командир сказал, что новых радистов пришлют, а если ты не поедешь, то пойдёшь под трибунал, и всё. Разговор короткий! Пришлось ехать. (рассмеялся)
После окружения немцев доехали до станции Дубовка. Как раз в Дубовке - Антонов - он донской казак, у него там родители, семья. Мы зашли к нему, ещё холодно было, меня оставили они. Мы же во взводе управления, он всегда вперёд шёл, потом огневики за нами, и заехали прямо к нему домой. Накормили они нас борщом, побыли полчаса. Потом мне говорят идти, колонну встретить, остановить, оставшимся в доме сказать об этом. Они выйдут, и поедем снова. Час он побыл дома, и мы поехали все дальше. А ещё дальше на юг отъехали - вот тогда меня отправили в училище.
Я вообще-то являюсь ветераном 23-го гвардейского миномётного полка, потому что я попал в этот полк при формировке. Кто попал - все они ветераны, и мы потом часто ездили в Севастополь, у нас совет ветеранов был. Хотя меня тогда не было, но я знаю, что при штурме Севастополя командующий фронтом приказал нашему командиру полка дать залп по подходам к Малахову кургану. Командир полка дал 6 залпов вместо одного. Что там было у немцев, всё перемешали. И буквально без особых потерь наши войска заняли этот курган. Когда мы были в Севастополе в 45-ю годовщину освобождения, видели доску со списком частей, освобождавших курган, где указан и 23-й гвардейский миномётный полк.
Отправили меня в Омск учиться, во 2-е гвардейское миномётное училище. Были два училища, готовивших командиров огневых взводов "Катюш": в Омске и в Миассе, по-моему, было. Учился я там около года. Чтобы звание офицера присвоить, надо многому научиться, не только радистом. Про радиста приходится забыть тут, но, конечно, знать-то знаешь уже всё. Окончил училище в конце 44 года и попросил домой заехать. А через Киров же едем - дали неделю, а потом в Москву - на формировку.
Приехал я в Киров, потом поехал к себе в Нолинск, потом в Верхополье. В Кирове встретил земляка, он работал шофёром в Нолинске на автопредприятии, но тоже был на фронте - Теплых, Герой Советского Союза. Он недавно только умер, последний был в Кировской области Герой. Но мы тогда не знали, Герой - не герой. Вот мы с ним 130 км ехали сутки: дороги все разбиты, ямы, выходим, толкаем. Холодно, где-то уже перед Новым годом почти что. Приехал я, побыл дома дня 3. Мать моя сказала: "Саш, я тебя накормлю самыми лучшими лепёшками. Ты, наверное, не ел на фронте"? Я говорю: "Нет!" (смеётся) Она испекла, дала мне. Я взял вот так лепёшечку двумя пальцами - это у меня и осталось между ними, а остальное всё упало. Я удивляюсь, а мать говорит, что в ней муки-то 5-10%, а остальное всё трава. Вот так они и жили в тылу в то время. Я думаю: "Нет, лучше на фронте, лучше убьют, чем тут в тылу быть".
Приехал я в Москву, в 86-й полк, который формировался. В 1-й дивизион попал командиром огневого взвода. Здесь полком командовал Зазирный. Мы про него песню сложили: "Командир полка Зазирный, не даёт нам жизни мирной". После войны. Я после войны 10 лет служил в армии, всего-то 15 лет был в армии, с 41 по 56 год. Полк сначала освобождал Варшаву, вместе с Войском Польским. У меня есть поздравление Войцеха Ярузельского, он потом президентом был.
1-й Белорусский фронт, после освобождения Варшавы получили приказ двигаться на север к Кенигсбергу. Кто-то готовился к штурму Берлина - от Варшавы всё же далеко до Берлина - а наш 1-й дивизион, вместе с танками, двинулись мы на север. Ну, что наш дивизион? - 8 установок, в каждой батарее по 4 было, и танков около десятка. Идёт танк, наша установка, и так дальше через одну. Город освободили один наши войска, недалеко от Варшавы, от Кенигсберга, может, километров 100-120. Наш дивизион вместе с танками в этот прорыв ввели, мы подошли прямо к Кенигсбергу. А немец потом этот город-то захватил, и мы остались в окружении. Но мы, конечно, залп дали по Кенигсбергу, заняли круговую оборону, потому что дальше за нами войска не идут, за нами никого нет. Но мы не знали, что в окружении ещё. Взяли в плен одного пацана, лет пятнадцати, допросили его. Он шёл защищать город - видимо, его домой отпускали. Из дома идёт в войсковую часть. Всё рассказал он. Начальник штаба приказал мне отвести его в сторону. Завязал я ему глаза, повёл на бугорок. Думаю: убить его, так что пацана убивать? Рука как-то не поднимается, завязал глаза, так раза два его покрутил, пнул ему под заднее место и сам пошёл. Оставил его там. (с улыбкой) Может, теперь живой, так вспоминает. А потом под утро приезжает замкомандира полка по строевой части. Он прорвался через этот город - машина его была испрострелена. Он прямо ночью прорывался по городу с фарами. Они его приняли сначала как за своего, а потом очухались - и давай стрелять. И вот так он прорвался, майор. Приехал и сказал, что мы в окружении, он получил приказ от командира полка нас вывести из окружения. Ну что ж, вывести - так вывести. Все мы выстроились в колонну, стали обратно двигаться. И под Кенигсбергом, и около того освобождённого города почти никого не было. Ни частей по дороге, ничего. Когда мы шли к Кенигсбергу - там попадались. Мы и залпы давали, и танки мяли тех, кто был. А обратно так мы ехали. Ночью ехали, подъезжаем к этому городу - там немцы. Послали разведчиков, они посмотрели - да, немцы с "фаустами" стоят везде по дорогам. И приняли решение: танки прямо по городу пройдут, отвлекут от нас внимание, а мы обойдём город с другой стороны. И действительно - хотя мы подготовились к бою, я помню, и гранаты приготовили, легли на крылья установок, - прошли город без единого выстрела, вышли на обратную сторону. А танкисты пошли - осталось только 2 танка, остальные все погибли. Вот так: нас выручили, сами погибли.
После Кенигсберга стали готовиться наступать на Берлин. Стали наступать потом на Берлин. Хоть я был командиром огневого взвода, приходилось всякие команды выполнять: приходилось и за боеприпасами ездить на армейские склады. Один раз - мы ещё не подошли к Берлину - остановились на опушке леса, наш дивизион. Обычно дивизионы действовали отдельно, после Варшавы все дивизионы отдельно наступали. Но у командира полка связь со всеми имелась, он командовал. Стало светать. Командир дивизиона Анисимов послал водителей за водой, там река или ручей был где-то, я не знаю. И никто не вернулся: там немцы были, они их всех перебили. Потом уже вторые пошли, и мы увидели, что на другой стороне опушки целая танковая бригада сосредоточена. Они отступали и остановились на одной стороне, а мы на другой. Откуда знаешь? Когда рассветало, и встретились, как говорится, вплотную, в рукопашную пришлось. У меня был наган семизарядный с патронами. Сколько в нём было, я все расстрелял по немцам, больше ничего нет. Смотрю: немец метров с 5 целится в меня. Думаю, сейчас только я увижу вспышку - и тут мой конец. Мысль такая моментально мелькнула, потом пуля-то пролетела мимо меня. А немец присел. Оказывается, сзади танкист его рукояткой пистолета по голове ударил, он сознание, видимо, потерял, присел, потом упал. Выстрел неприцельный прошёл. Вот так закончилось. С тех пор я взял автомат, думаю, до Берлина далеко ещё. Из автомата бы ещё там стрелял бы, строчил, а из нагана быстро всё исчикал - кого убил, кого ранил, чёрт его знает. Тут такая суматоха была, так не поймёшь.
Потом стали дальше наступать. Много было ещё всяких событий, и последний залп мы дали по Рейхстагу, наш дивизион. После этого мы обошли Берлин с севера, а другой фронт с юга обошёл. Там соединились, Берлин попал в окружение. 2 мая город был взят, война ещё не закончилась. В Чехии оставались войска, там велись боевые действия, но мы в них не участвовали. Закончилась война, а я ещё 3 года служил в Германии.