fly

Войти Регистрация

Вход в аккаунт

Логин *
Пароль *
Запомнить меня

Создайте аккаунт

Пля, отмеченные звёздочкой (*) являются обязательными.
Имя *
Логин *
Пароль *
повторите пароль *
E-mail *
Повторите e-mail *
Captcha *
1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 Рейтинг 0.00 (0 Голосов)

Борис Ширяев 
Г лава из автобиографической повести «Волчьи тропы». 
Газета «Новая мысль» Николаев №19, воскресенье, 19 декабря 1943 года, с.3. 
Над Соловками черная дочь. В густой темноте не маячат даже острые вершины вековых кремлевских башен. Лишь светятся во тьме неприкрытые ставнями окна кельи: прикрывать их запрещено, так как чекисты должны наблюдать извне за внутренней жизнью корпусов. 
Холодно. Свищет норд. Пылится колючая поземка. Все попрятались по своим углам и коротают долгий полярный вечер. Но в подземелье Миши Егорова тепло и уютно. Эго совсем особый уголок Соловков. Раньше здесь под монастырской трапезной было хранилище продуктов, но теперь трапезная стала театром, а в подвале бутафорская мастерская. Тут же - за досчатой загородкой живет директор театра Миша Егоров. 
Здесь собираемся мы по вечерам. Мы - хлам. Так называют себя соловецкие художники, литераторы, артисты и музыканты х-л-а-м. Под этим именем нас знают и любят на замороженном острове. 
Кряхтя на ступеньках крутой лестницы, спускается наш «старик» Макар Семенович Борин, в прошлом видный провинциальный комик, по странной иронии судьбы получивший ссылку за шпионаж после сорока лет артистической работы. 
Вихрем влетает Борис Глубововский артист Московского камерного театра. Осторожно, стуча палкой, спускается бывший ростовский журналист, позже эмигрант-сменовеховец Николай Кирилович Литвин и с веселой песенкой идет Саша Концов, он же журналист, он же чекист, а, в общем, душа на распашку, веселый парень, добыватель столь ценной на Соловках водки и прочих жизненных благ. 
Сегодня мы все в оборе. Индус Карейша по прозванию «Индийская гробница» принес настоящего кофе и сахара. Этого достаточно для блаженства на Соловках. Остальное острое слово и смех, особенно ценный здесь, среди вздохов, слез и воспоминаний. 
Вечер наш, и мы живем. Живем и сегодня. Лишь на лице Концова лежит странная тень. Он видимо нервничает. 
В чем дело? Почему волнуется этот вечно веселый уравновешенный парень? А впрочем, это нас не касается. В темную ночь - у нас свет. При 40-градусном морозе у нас тепло... 
Саша Концов каждые 10 минут срывается с места и пропадает куда-то на время. Вот, вернувшись, он шепчется о чем-то с нашим мастером сцены Головкиным и торопливо спешит в мастерскую. И снова исчезает. 
- Зачем ему понадобились плоскогубцы, - раздумчиво произносит Головкин, - мастерством он как будто не занимается. К тому же ночь. 
Наш вечер продолжается. Веселятся и на Соловках, но здесь веселью приходит часто неожиданный конец. 
Это мы знаем. 
На лестнице слышатся грузные шаги. Это Коля Телятников - «Соловецкая газета», узнающий из непонятных источников все новейшие слухи и новости. Он входит и тяжело опускается на стул. 
- Только что расстреляли Сазонова. 
- Сазонова? Тихого и молчаливого старика, известного на острове лишь своею сплошной челюстью золотых зубов, завистью всей шпаны. 
- Сазонова? За что? 
- Не «знаю. Должно быть, приказ Москвы. Расстреляли в «рухальной», в подвале под собором. 
- Что ж, с каждым из нас это может случиться, философски замечает Глубоковский, сегодня ты, а завтра я. Царство небесное покойному, а мне «еще кружку кофе. ' 
Но веселье нарушено. Молча оперся на локти седой Борин, постукивает палочкой изможденный Литвин. 
Молчание продолжается. Только слышно, как за перегородкой постукивает молоточком неутомимый Головкин. 
- Что приуныли, хлопцы! Ничего. Через час будет водка. Оживете. 
В комнату бурно врывается Саша Концов. 
- Ручаюсь, даже через полчаса. - Он устало опускается на скамью, на лбу его блестят крупные капли нота. 
- Слово чекиста. Средства есть… Концов вытягивает из кармана платок и вытирает им вспотевший лоб. Вместе с платком из кармана выпадает на пол что-то металлическое. 
Мы невольно смотрим туда... 
...Там лежит золотая челюсть. Такая знакомая нам, челюсть Сазонова, и рядом с нею плоскогубцы… 
Первым встал старый Макар Семенович Борин. Никто не узнал бы сей час лица старого комика, так часто радовавшего нас со сцены соловецкого театра. Теперь это застывшая маска. Трудно описать весь комплекс чувств запечатлевшийся на ней. Здесь были и ужас, и омерзение, и скорбь, и содрогание перед тем, во что обратился человеке. 
- Нет, этой водки мы пить не будем. 
- Что ж, он у живого дернул или… после?.. - как-то мертвого и безлично произнес в пространство Телятников.

спасибо

 

p.s. Ранее были у нас такие документы..

Эти папки на фото: восемь томов, так называемого "дела Уманьского райотдела НКВД". Восемь томов крови, грязи и говна.

"...Ценное имущество осуждённых – пальто, костюмы, сапоги и др. присваивались Абрамовичем, Щербиной и другими сотрудниками. Особенно в этом отличился Щербина. Абрамович в присутствии Томина стволом револьвера из рта расстрелянных выбивал золотые челюсти, золотые зубы и различные протезы.
Имело место нечеловеческое отношение к расстрелянным женщинам. В половые органы вставлялись палки, ложки и дубинки..."

"...Не помню когда, меня вызвал Абрамович в НКВД. Когда я туда прибыл, я застал следующую картину: 4–5 человек заключённых лежали голые, 2 или 3 из них уже были мертвы, а двух приводили в чувство путём искусственного дыхания. Мне предложили отправиться в КПЗ, где я увидел, что содержавшиеся там арестованные задыхались от перегрева воздуха. Всем потерпевшим мною была оказана медицинская помощь. Один из задохнувшихся арестованных ожил, но впоследствии умер уже от другой болезни..."

"... Лично слыхал, как из комнаты, где были арестованные старики – евреи, вызванные на допрос, слышались песни еврейские и пляски. Арестованный старик – еврей Штраус говорил мне, что их заставляли петь и танцевать..."

Комментарии могут оставлять, только зарегистрированные пользователи.